Заклятые соседки

В комнате горел обволакивающий, приглушённо-лавандовый свет. Морисса взглянула на наручные часы и отошла от окна. Сняла джемпер и рубашку, повесила на плечики в бельевую стенку. Брюки убрала на гладильную доску, чтобы утром не забыть прогладить по складкам. Под её весом устало скрипнула кровать, матрас уютно приглашал ко сну, — но она не торопилась ложиться. Уселась на край постели, сдвинув одеяло, и взъерошила короткие, подстриженные в салоне тёмно-каштановые вихры. Мастер состригла её удлинённые цветные пряди, волнистыми ручейками привычно скрывавшие глаза, и теперь лицо девушки приобрело выразительную открытость, модельно-андрогинные, чуть суровые черты стали ещё заметнее, ещё ярче, пацанистее, а пронзительные глаза самоуверенно стреляли вызовом, сочетаясь с нагловато-снисходительной усмешкой. Сегодня днём этот взгляд помог ей склеить одну симпатичную рыжую кралю, пригласившую в свой офис для разработки шикарного архитектурного проекта. Как только Чернова вошла в кабинет директора компании спортивного оборудования, сразу заметила, как женщина принялась её обхаживать. Вначале предложила чай с конфетами, а когда девушка согласовывала с ней план будущего строительства, постоянно чувствовала чужую руку у себя на спине, касающуюся будто бы невзначай. Долгий одобрительный взгляд директрисы несколько коробил, многозначительно намекая на что-то, словно приглашая к неким действиям, но Чернова не привыкла доверять бессловесным взглядам, а также умела чётко разграничивать работу и личные развлечения, поскольку на кону стояла дальнейшая репутация и карьера. В конечном итоге, когда Морис с совершенно серьёзным видом, слегка кивнув в прощальном жесте, собиралась уже откланяться, занеся все детали будущего проекта в планшет и наметив чертежи, требующие согласования с дизайнерами, улыбчивая директриса её остановила, неожиданно проведя кокетливым движением руки по своим волнистым рыжим волосам в причёске, предложив задержаться. С удивлением Чернова пялилась на то, как эта сияющая таинственной тягучей энергией женщина достаёт из тумбы около своего стола бутылку коньяка и приземляется в высокое кресло, приглашая и её последовать своему примеру. «Я не пью на работе», — кашлянув, отвернулась Морисса, убирая планшет в рюкзак. Лукавая директриса, усмехнувшись, деловито глянула на стенные часы. «А кто сказал, что рабочий день не окончен?» Следуя её взору, Чернова обратила внимание, что уже пять минут седьмого. Два с половиной часа ей понадобилось, чтобы охмурить эту женщину, однако изначально цели такой не стояло. Сразу смекнула, что пахнет жареным, и… даже не попыталась отнекиваться, хотя обычно пренебрегала случайными связями, тем более со своими клиентками, тем более на кону стояла репутация. И всё же, невзирая на все «но», что-то внутри неё обмякло и рухнуло, железная маска непоколебимой суровости растворилась в тёплых, чуть полноватых руках, когда симпатичная женщина, оказавшаяся на каблуках почти одного с ней роста, рывком притянула её за воротник рубахи к себе и молниеносно прижалась губами к губам Черновой. В первое мгновение Морисса даже опешила от неожиданного, решительного напора этой заводной дамы, с виду весьма приличной, если не чопорной, но потом окончательно расслабилась, отдаваясь во власть её страстного, развратного рта, постепенно сдавая последние позиции, когда влажный язык женщины просунулся вовнутрь, обжигая нёбо, словно вспышки пламени, заставляя ответить на этот поцелуй ещё агрессивнее, ещё смелее, в разы решительней. Так же резко женщина отстранилась от неё, и, цокая каблуками-шпильками и зазывно покручивая аппетитными бёдрами, отошла к столу и выдвинула верхний ящик, чтобы достать влажную салфетку, а затем аккуратно подправила ею уголки губ, на которых остались следы терракотовой помады. Не отпуская взглядом Чернову, она вцепилась в неё светло-серыми глазами с алмазным блеском дьяволицы, и настоятельно предложила присесть. Будто не слыша её слов, Чернова облокотилась на косяк и, переплетя руки под грудью, с улыбкой наблюдала за шустрыми движениями дамы, продолжая стоять у самой двери как случайный зритель, внезапно оказавшийся в гуще захватывающих событий. Тем временем бокалы наполнились, энергичные пальцы с длинными, кроваво-винными ногтями охватили ножку одного из них и подали Мориссе, кивком головы ещё раз приглашая в соседнее кресло. Ничуть не ломаясь, Чернова схватила бокал и уселась на предложенное место, не сводя с женщины чуть прищуренного, изучающего взора. На вид той было лет тридцать семь — сорок, и выглядела она весьма недурно. Деловой костюм — узкая юбка и короткий пиджак, под которым топик с широким декольте, — выгодно подчёркивали её привлекательную, с крайне выдающимися достоинствами, фигуру. Туфли с очень высоким каблуком стройнили ноги: Чернова не представляла, как можно на таких вообще ходить, но этой рыжей крале каблуки придавали необходимую хищную слащавость и развратный лоск. В довершение к этому имелся важный аксессуар, то и дело спадавший на кончик носа: очки в толстой, но элегантной круглой оправе, почему-то вызвавшие у Черновой ассоциации со своей нелюбимой школьной училкой по алгебре, которой она долго и мучительно, не с первого раза сдавала экзамен в девятом классе. А всё потому, что училка не хотела прощать несносные, хулиганистые выходки, которыми Чернова пыталась привлечь её внимание. Когда Морисса в третий раз пришла сдавать ей экзамен, математические формулы уже просто от зубов отскакивали, и не принять во внимание подготовленность девушки мегера просто не могла. И всё же единственная четвёрка по её предмету портила общую отличную успеваемость Черновой. Не считая, разумеется, тройки с минусом за поведение. Пара бокалов коньяка сделали своё дело, и осмелевшая директриса начала активно распускать руки. За дверью послышался странный шум, и когда Морис попыталась спросить: «Мы кого-то ждём?» — женщина только отмахнулась и положила обе ладони девушки на свою мягкую и объёмную, как белая перина, шумно вздымавшуюся грудь, так и стремившуюся выпасть из топика прямо в подставленные руки. Один свой палец женщина заманчиво-возбуждённо обмакнула слюной и, стреляя глазами, сексуально провела им по своей шее, спускаясь к двум пышным округлостям и затем сжимая ладони Мориссы на них ещё крепче, почти одновременно приподнимая узкую юбчонку. Вплотную приникнув к высокой спортивной девушке, по-королевски рассевшейся в кресле, всем своим аппетитным телом, ошалелая от страсти блудница попробовала оседлать её ногу, ритмично танцующими, плавными движениями насаживаясь сверху. Признаться, Чернова окончательно растерялась от того, как лихо и умело эта дама её обработала, но ей очень хотелось познать, что же она будет делать теперь, и, чуть опустив ресницы, с нетерпением ожидала продолжения. Своей коленкой Чернова уже чувствовала жар трущейся об неё промежности, вжих — и молния на юбке расползлась, спадая полностью. Чёрные чулки с подтяжками цеплялись за чёрное бельё, и даже сквозь него было заметно, как сильно возбудилась директриса в своём желании отдаться молодому, крепко скроенному андрогину. Чернова оставалась совершенно скупой на эмоции, беспристрастной с виду, на первый взгляд, но где-то там — в первородной тьме её нутра, просыпалось нечто неконтролируемое, дикое, ужасающее, и она чувствовала — вот-вот, и царство мрака одолеет её всю, без остатка, и до последнего сопротивлялась, умом понимая, что вся эта ситуация выглядит чрезвычайно абсурдной. Ещё её беспокоила дверь от кабинета директрисы — Чернова была уверена, что та не закрыта на ключ, и, несмотря на то, что время уже было после шести, ей не хотелось неловких встреч с сотрудниками крупной многопрофильной компании. А если кто-то ещё и заснимет это на телефон и отправит в Сеть, с деловой репутацией можно будет расстаться надолго. Подобные мысли занимали её мозг не более минуты, но она быстро отбросила их, чувствуя, как утрачивается чёткость сознания, снова сливаясь с соблазнительной женщиной в безмолвии адского поцелуя. Что-то варварское, свирепое и чудовищное прорывалось в этом слепящем душу, агонизирующем акте соития. Директриса уже освободилась от остатков одежды и туфель, оставались только чулки с висевшими на них креплениями, и Чернова, послав разум к чертям в огненную колесницу, больше себя ни в чём не ограничивала. По пальцам её обильно стекал секрет эффектной сексуальной женщины в очках училки, когда едва прикоснулась к передней части её бедра, и опытная женщина немедленно толкнула её руку, погружая пальцы в свою раскрывшуюся тьму, тотчас охватывая их горячей, липковато-влажной плотью. Напряжённое нутро директрисы с громким чавкающим звуком приняло два пальца, и, протяжно охнув, с дрожью в голосе и омутом во вселенной серебристых глаз она попросила добавить ещё два. Чернова, полностью одетая, оставалась сидеть в кожаном кресле, а женщина забралась верхом, лицом к ней, широко разведя ноги врозь и согнув их в коленях по краям от её бёдер. Директриса распустила волосы и взлохматила их, в свете ярко горящих люминесцентных ламп над высоким потолком сделавшись похожей на демоническую рыжую чародейку из Высокого Средневековья, красивую и развратную — за какой с удовольствием поохотилась бы, наверное, вся святая инквизиция. Рыжая дама скакала на пальцах Черновой, как ведьма на раскалённом, объятом языками пламени, крутящемся вертеле, да только вместо нечеловеческих мук она задыхалась от райского блаженства, пожирающего её разгорячённое, слегка полноватое тело до основания. Последний запредельно-сладостный вопль очкастой бестии слился с едва различимым кряхтением у двери… На пороге стоял невысокий лысоватый мужчина с изумлённой небритой физиономией, в помятом костюмчике и с папкой-конвертом под мышкой. «Так вот чем занимается моя жена в неурочное время!» — на удивление голос мужчины был спокоен и даже интеллигентен. Заметив его, директриса неспешно сползла, точно стриптизёрша с пилона, с руки Черновой, и поправила съехавшие на носу закрывавшие половину лица очки. Мужчина даже не сделал попытки отругать её, как-то выразить своё несогласие, а, напротив, с каким-то живым блеском в глазах наблюдал за тем, как она спокойно, будто так и должно быть, натягивает трусы и лифчик. «Дома поговорим!» — добавил он, и Чернова не стала дожидаться, пока директриса оденется окончательно, и, с улыбкой попрощавшись с этой незаурядной парочкой, поспешила скорее ретироваться. …Теперь Морис сидела на краю кровати, готовясь ко сну, и мысли её плавно перетекали от воспоминаний сегодняшнего маленького приключения, которое дало ей необходимую разрядку, в ставшее уже обыденным в последние дни и недели беспокойно-мрачное русло. Перед тем как она отошла от окна, задвинув тяжёлые тёмные портьеры, успела заметить во дворе люксовую иномарку, на которой подвозил обворожительную соседку, так и не покорившуюся ей, — этот напыщенный боров Костя. Нередко она видела из своего домашнего укрытия, как он провожал Яниту до дома, и всякий раз девчонка ему улыбалась, обнимала и махала рукой на прощанье. Но сегодня он остался, и Чернова несколько раз перепроверила, на месте ли его машина, перед тем как окончательно выключить свет и лечь спать. Всё чаще, когда Морисса выходила курить часов в десять на кухонный балкон, после вечернего чаепития, непременно сталкивалась взглядом с Петлицкой, грациозно выплывающей из новёхонького бентли. Соседка поднимала голову ко второму этажу, чтобы проверить, на месте ли она, горделиво выставляя напоказ, специально для Мориссы — что у неё всё хорошо в личной жизни. Но Чернова не верила ей… Не желала верить. Что-то было во всём этом словно наигранное, фальшивое — благополучная декорация для других, витрина с улыбчивыми манекенами. Сколько бы Чернова ни пыталась, она не видела искры в чёрных глазах Петлицкой; в её чуть чопорных, прохладных объятьях — не мелькало порывов души. Ну не вязались эти двое между собой, как бы она ни пыталась представить их вместе. Или она просто внушила себе, что из них не получится идеальной пары. С тяжёлыми мыслями она, наконец, уснула. Время шло, а молодцеватый жених с завидным постоянством — как минимум два-три раза в неделю — привозил Яниту домой, иногда задерживаясь у девушки до утра, а Чернова по-прежнему не желала мириться, что потеряла её. Начинало уже попахивать патологическим мазохизмом, и она, как ни старалась, не могла преодолеть эту болезненную зависимость. Яна появлялась в её мыслях с регулярностью маятника, снилась ей почти каждую ночь, иссушая нутро — точно испитый до дна кувшин. После ранних изнуряющих пробежек она с головой уходила в учёбу, в работу, только это спасало на время. Оставаясь наедине с собой в квартире, в постели, Морисса постоянно о ней думала. Пару раз даже, особо невыносимыми, злыми вечерами, когда хотелось лезть на стенку от тоски, она забивала на свою гордость и выходила из квартиры. В первую из таких вылазок просто постояла у двери девушки, слушая тишину за ней, трясясь всем телом и сбивчиво глотая воздух, она усилием воли заставила себя вернуться домой. Состояние было настолько неуравновешенным, что она испугалась самой себя. В другой же раз Морис всё-таки постучалась, будучи слегка навеселе, но ей так никто и не открыл — Яны не было дома, или соседка, увидев её в глазок, попросту не захотела связываться. Позже она поняла, что это и к лучшему. Ночи — одна чернее другой, сменяли друг друга, недели ползли за неделями, словно ядовитый туман, отравляя сознание бессмысленно прожитым временем. Однажды декабрьским утром, когда выпавший ранее снег вдруг растаял, а затем вновь, прихваченный морозом, стянул землю толстым ледяным панцирем, Чернова вышла во двор, чтобы перед учёбой смахнуть колючую снежную паутину с машины, — и не поверила своему везению… Из парадной появилась Петлицкая — изысканная и свеженькая, в шубе из чернобурки и пудрово-фиолетовых сапогах на высокой платформе, с волосами, высоко стянутыми в густой гладкий хвост, задорно прыгающий по спине, как у школьницы, и перебежками, рискуя упасть, засеменила по двору, стремглав огибая машину Мориссы и сделав вид, что не замечает её, и уже тогда Морис поняла, что девчонка видела её в окно квартиры и настолько заморочилась, что даже не желает встречаться взглядом или хоть как-то контактировать. Сторонится. И только отдалившись на безопасное расстояние, соседка, наконец, перевела дыхание и сбавила темп. Такое случалось теперь нечасто, чтобы Петлицкая была одна, без сопровождения своего волкодава. Медленно, шажок за шажком, будто боясь поскользнуться, цыпочка ступала по опасно-обледенелой тропинке вдоль дома, пытаясь сохранить равновесие. В свете мутных утренних фонарей Чернова с интересом наблюдала за удаляющейся женственно-хрупкой фигуркой и как хищник терпеливо ждала, когда она обернётся… Через несколько метров Яна не удержалась на ногах и чуть не упала, едва сохранив вертикальное положение. Обретя уверенность на скользком, припорошённом ночным снегом, опасном тонком настиле, Петлицкая поправила воротник и обернулась, запустив в пушистый мех тонкие пальцы. Их взгляды, притягиваемые невидимой связью, соединились. Петлицкая развернулась полностью и остановилась, убирая озябшие руки в карманы и улыбаясь. Решив, что ей это лишь померещилось, Морисса резко отвернулась, продолжая тщательно чистить снег с лобового стекла автомобиля, слушая, как оно тоскливо скрипит под щёткой, и не сразу обратила внимание, что сзади кто-то подкрадывается. Не успела она повернуть голову, как руки Петлицкой толкнули её в спину, пытаясь шутливо напугать. Эффекта внезапности не вышло, и Яна тут же расхохоталась, но Черновой было не до смеха. Отчуждённо-небрежно ответив на приветствие, она со спокойной невозмутимостью затаившегося зверя продолжила очищать боковые стёкла, и неважно, что их чистку она закончила несколько минут назад. Скользя неустойчивыми каблуками по гололёду, Яна обошла её и с бесшумной грациозностью рыси присела на влажный от снега, старый и немного погнувшийся капот «крайслера», чуть отклонившись назад и удобно прислонившись к нему обеими ладонями, выгибая при этом спину и расправляя высокую грудь, спрятанную за меховым воротом шубы, и снисходительно заглянула в убегающие глаза, обволакивающе улыбаясь. Выглядела Петлицкая так, словно позировала для рекламы дорогого автомобиля, только сидела она сейчас не на кузове новенького полированного бентли «Бентейга» своего рафинированного рыцаря, а на видавшем виды капоте автомобиля непредсказуемой, отвязной хулиганки, при виде которой внутри что-то ёкало и откликалось, заставляя совершать разные глупости. Она и сама не соображала, как так вышло, что вот сейчас сидит на капоте её автомобиля, вся такая роскошная, благоухающая, идеальная, почти замужняя, и радуется тому, что эту самовлюблённую, опасную сучку в очередной раз застала врасплох. Нравится наблюдать за тем, как Чернова любуется ею, высунув язык, точно цепной пёс, как сходит по ней с ума… Такая игра с огнём забавляла Яниту, привносила в её жизнь необходимую остроту ощущений. Да, она до дрожи в коленках побаивалась этой беззастенчивой лесбиянки, окружившей со всех сторон опасными ловушками, но тем интереснее принимать участие в той увлекательной игре, которую они вместе затеяли. Мимо торопливо пробежала женщина средних лет с телефоном у уха, и, завидев этих двоих, несколько раз подозрительно оглянулась, даже замедлила быстрый темп, чтобы внимательно оглядеть странную парочку. И действительно, эти двое контрастировали вместе — такие разные, будто нелепо соединённые между собой в одно целое не сочетаемые картинки в редакторе фотошопа. — Морис, ты всё ещё обижаешься на меня? — В голосе Петлицкой слышались извиняющиеся нотки, и Чернова сдвинула брови, мысленно пытаясь разгадать эту непостижимую девушку. — Ты о чём? — сделала шатенка вид, что не понимает, и хотя по-прежнему прятала взгляд от Петлицкой, ей показалось, что девушка растеряна. Выпуская горячий пар из лёгких в морозный воздух, усмехнулась: — А-а, ты, наверное, о вечере у твоих родителей? — Чернова не стала больше избегать её, и убрала щётку на крышу автомобиля, подходя к девушке на угрожающе близкое расстояние и возвышаясь над ней. Петлицкая не поддалась на провокацию, не отпрянула, оставшись в той же открытой позе на капоте и только приподняв лицо, чтобы лучше видеть глаза напротив. А в глазах звенело неподвижное статическое напряжение. — Да, я о том самом вечере, Риса. То, как мы с тобой попрощались… наверное, это был перебор с моей стороны. Прости. Я не должна была… — Что не должна была? Целовать меня ради забавы, чтобы посмеяться потом? Чтобы я надолго запомнила нашу последнюю встречу? — Взгляд Черновой — пронзительный и напряжённый, колюче-неподвижный, точно вопль отчаяния — жёг душу Яны гнетущей, глухой тоской. — Так я уже забыла, Ян. Это ж давно было. Уже больше месяца прошло. Всё в порядке, Яна. — Чернова сняла толстые дублёные перчатки и несколько раз громко отряхнула их друг о дружку. Жемчужным сполохом рассеялись искорки снега, переливаясь в студёном воздухе. Окинув свою визави долгим въедливым взглядом с ног до головы, Морис облокотилась на переднюю стойку авто и саркастично хмыкнула: — Удивительная забота о моём психическом состоянии, не находишь? — Ну мы же не чужие, Морис… — выбираясь из-под давления жёстких, вынимающих душу глаз Черновой, Янита опустила голову и стала рисовать пальцем невидимые фигуры на капоте её машины. Она обратила внимание на обновлённую стрижку Черновой, которая при первом взгляде показалась чересчур короткой и экстремальной для девушки, но сделала вид, что не заметила никаких изменений, параллельно ловя себя на мысли, что ей очень даже идёт эта некоторая… беззащитная открытость лица. С выразительными тёмными бровями и глазами-буравчиками, умеющими чертовски темпераментно и живо передавать эмоции, эта стрижка Черновой действительно подходила. Чернова уже догадалась, чего хочет Петлицкая, однако ждала, когда она сама попросит. Убрав снегоочиститель в багажник, она, упрямо поджав губы и больше не проронив ни слова, уселась на водительское сиденье, расстёгивая пуговицы короткой дублёнки со стриженым мехом на воротнике и отворотах рукавов. Пока занималась очисткой стёкол, стало жарко. Да и, невзирая на некоторый морозец, погода оказалась безветренной. Двигатель уже достаточно прогрелся, и она с выжидательной улыбкой сквозь окно наблюдала за своей прехорошенькой соседкой. Открыв дверцу со стороны пассажирского сиденья, Петлицкая нерешительно заглянула внутрь, и, смущённо улыбнувшись, с напряжённой экспрессией в пальцах сжала ручки от сумочки прямо перед собой, продолжая стоять чуть согнувшись. — Подбросишь до метро? — Чернова нарочно не смотрела на неё, медля с ответом, и методично перебирала сигареты в пачке, прежде чем достала одну и сунула её в рот, параллельно чиркая зажигалкой и совсем отворачиваясь. — Боюсь, я не смогу дойти на каблуках даже до ближайшей остановки… Такой гололёд. — А где твой спаситель Константин? — развернулась в сторону Петлицкой, чтобы видеть взгляд. — Неужели бросил тебя в столь сложной ситуации? Он же вроде частый гость в твоём доме. — Он в рабочей командировке. И… давай не будем о моей личной жизни, Морисса. Прости, но… мне кажется, это тебя не касается. — Девушка вдруг опомнилась и замолкла, сердито надув губки и скручивая ручки сумочки в крайней нетерпеливости, и в какой-то момент Чернова испугалась, что она совсем их порвёт. — Но если ты так торопишься, то скажи прямо: я тогда вызову такси! — Петлицкая выпрямилась, готовая закрыть дверцу авто снаружи. — Садись в машину, — со вздохом качая головой, строго скомандовала Морисса, нервно барабаня подушечками пальцев по рулевому колесу, и незаметно окинула взором девушку, усевшуюся на сиденье рядом. Салон наполнился тончайшим благоуханием её цветочно-шипровой парфюмерной композиции, на которую она обычно переходила зимой. От пушистого меха чернобурки, переливавшегося тёмным серебром, повеяло уличной прохладой. Чернова газанула со двора, выруливая на трассу. Заметила, что Яна схватилась за ремень безопасности, кидая настороженные взгляды на приборную панель. Щёлкнула металлическим замочком на животе, а после откинулась назад, на спинку сиденья, выпуская свои роскошные светло-льняные локоны из красивой, с чёрными камнями, заколки. — Не боишься ехать со мной? — нагловато ухмыляясь, покосилась на неё Морисса. — Я уже пристегнулась, — поправляя ремень, немногословно отозвалась Петлицкая, доставая из сумочки пиликнувший смартфон и читая оповещение на экране. — Я не об этом… — Чернова смотрела на дорогу, многозначительно замолчав. — Намекаешь, что не довезёшь меня в целости и сохранности? Какие планы? Недостроенный барак где-нибудь на отшибе? Ты же много таких мест знаешь, не так ли? Закопаешь под грудой строительного мусора? Чернова заливисто расхохоталась, вся такая матёро-властная и самоуверенная, по-барски развалившаяся в своём водительском кресле, с ленивой основательностью крутя рулевое колесо — эдакий хозяин положения, умеющий держать свою жертву в нарастающем, мучительном напряжении, — тем самым действуя на Янины нервы, заставляя ощущать себя прижатой к стенке, полностью выпотрошенной, поверженной. — С чего ты взяла? — мигом оборвав свой весёлый смех, жёстко ощетинилась Чернова, и у Яны от этого сухого, лязгающего металлом голоса на секунду кровь заледенела в жилах. — Да так… предположение. Я уже и не знаю, чего от тебя ожидать, Чернова. Ты слишком безумна, чтобы я могла понять ход твоих мыслей. — Очень жаль, что ты так и не научилась меня понимать… — Кстати, тебе самой разве не на работу с утра? — Янита спрятала телефон обратно в сумочку, отчего-то начиная психовать. — На учёбу, — угрюмо поправила её тёмная шатенка за водительским сиденьем. — У заочников, значит, сессия началась? Поэтому ты сегодня раньше обычного? — Да. — И ты готова пропустить пары, чтобы… Куда ты меня везёшь, чёрт возьми, Чернова?! — Янита заметила, как они на приличной скорости проехали мимо метро, и несколько раз ударила невыносимую соседку по плечу. — Что ты задумала? Ты всё никак не успокоишься, Чернова? — девушка безотчётно начинала выходить из себя, чувствуя, как по сердцу рассыпаются острые колючки паники, и отшатнулась, неприятно пугаясь безмолвной суровости опасной девицы. В самых густых красках она живо представила, как Чернова привозит её на один из строящихся пустынных объектов, и там бросает в подвал, куда не проникает никакой звук из внешнего мира, и сажает на цепь, а после насилует каждую ночь, как изощрённый садист-психопат, отвлекаясь только на работу и учёбу… — Перестань бить меня, — притормозив в небольшой пробке на светофоре, рассмеялась Чернова, и Яна только теперь заметила, что всё это время использовала бицепс Черновой, чтобы отточить на нём боевые удары некрепким кулачком. — Куда мы едем? — сцепив кисти вместе и уложив их перед собой на подол мягкой шубы, сквозь зубы процедила она. Терпеливо досчитав до десяти, Чернова укоризненно покачала головой и, резко вывернув руль, чтобы обогнать дамочку, ехавшую ровно по середине проспекта, сдержанно-благодушно, как вспыльчивому ребёнку, пояснила: — Довезу тебя до работы. — Ты садюга, Чернова! — выдохнула Янита с облегчением, но продолжая сердиться на шатенку. — Нравится доводить меня до предела? — Тебе самой это нравится. Ты же мазохистка, Яна. Держишь меня на коротком поводке, и не отпускаешь... Вот я всё никак понять не могу — чего ты добиваешься? — Она повернула голову, но Петлицкая молчала, так и не найдя, что ответить: лишь недовольно цокнула и отвернулась к окну, на мчавшиеся мимо автомашины, на голые деревья, окутанные снежной ватой. — А я ведь и сорваться могу, Яна. Ты знаешь. Она прекрасно знала. Любое терпение рано или поздно рвётся. А она ходит по грани, но очень осторожно — так, чтобы не случилось нежелательных последствий. Учтя все предыдущие ошибки, она стала ещё осмотрительнее, и чётко сознаёт, что сейчас Чернова её не тронет. — Я всего лишь пытаюсь с тобой подружиться, но ты... Ты всё переворачиваешь, как тебе удобно, — попыталась возразить Петлицкая, и встретилась с запальчивым и злым взглядом внимательных колючих зрачков. — Да это ты всё переворачиваешь, газлайтерка! Другая бы уже давно вышла из себя, но Янита, слушая возбуждённые выпады в свой адрес, даже не поморщилась. С флегматичным безразличием она накручивала на палец упругий светлый локон, поглядывая в окно и только изредка отвлекаясь на беседу, тщательно и неторопливо обдумывая каждое слово. — Не заводись, Чернова. — Голос Петлицкой жидким азотом окутал сердце Мориссы, взорвался тысячами осколков льда в пульсирующих висках. — Мы ещё должны целыми и невредимыми доехать до моей работы. Украдкой взглянув на Мориссу, сосредоточенную на дороге, Петлицкая как ни в чём не бывало — мягко, несколько раз, провела ладошкой по предплечью крепкой девушки, ощущая, как напрягается бицепс на её руке даже сквозь рукав тёплой дублёнки. Чувствовалось, что Чернова ещё не отпустила её до конца, несмотря на то, что Яна сильно обидела подружку в прошлую встречу. После всех Яниных издевательств ничего не мешало бы уже давно плюнуть и растереть, но Морисса до сих пор терпела все её выходки. Яна прикусила губу, пытаясь понять, какой она человек на самом деле, эта тёмная лошадка с диким, неистовым темпераментом, и сделала вывод, что чем ближе её узнаёт, тем с более непредсказуемых сторон она ей открывается. Остаток дороги обе молчали. Морис с головой ушла в движение, с неудовольствием отмечая, что не везде расчистили трассу от наледи, а Яна царапала дисплей смартфона ногтями с шеллаковым покрытием, переписываясь с Ларкой Шестаковой — коллегой, с которой сдружилась в последнее время, после увольнения Рыбкиной. Она единственная из всего коллектива не осуждала, а поддерживала её связь с Константином, заслужив тем самым доверительное отношение. Перед пропускным пунктом Бизнес-центра Чернова вышла из салона одновременно с Яной и, вместо обыденного «привет-пока», нетвёрдой походкой приблизилась к девушке, неожиданно для себя смущаясь и чувствуя, как отчего-то начинают гореть ладони, и, глядя себе под ноги и машинально постукивая одним ботинком о другой как бы в попытке стряхнуть налипший снег, не поднимая головы, удивила: — Вечером за тобой заезжать? — Ты сейчас серьёзно? — Абсолютно. Гололёд ведь никуда не денется. — Подозрительная участливость… — растерялась Петлицкая неожиданному предложению и, плавая взором по сторонам и пытаясь собраться с мыслями, не поднимая глаз на Мориссу (которая тоже смотрела куда угодно, только не на неё, боясь получить отрицательный ответ), рассеянно убрала за ухо длинную прядь волос, зацепив пальцами роскошную серёжку, сверкнувшую на зимнем солнце ярко-жёлтым топазом в обрамлении маленьких чёрных камней. — Я ещё не думала об этом. Если что, просто возьму такси, так что не парься. — А как же твой Константин? Разве вы не встречаетесь вечером у него? Или у тебя? — Я же сказала: Костя в командировке. — Петлицкая повернула голову, тепло здороваясь с парнями из соседнего офиса, и вновь обратилась к Черновой, немедленно смахнув улыбку и становясь непроницаемо-безразличной, словно они были едва знакомы: — Перестань, тебя это вообще не должно волновать… — Кстати, это он тебе шубку подогнал? — Подогнал! Как ты выражаешься, Чернова! — Яна недовольно поморщилась, словно выпила стопку водки в дешёвой забегаловке у дороги. — Да… Мы на половину скидывались. — Ну надо же, даже здесь зажал… — Морисса! Не надо… Я сама на этом настояла. — Если ты захочешь, я подарю тебе шубку из горностая. — Не придумывай, откуда у тебя такие деньги? — презрительно усмехнулась Петлицкая, окинув оценивающим взглядом свою соседку. — Ты ведь даже тачку нормальную купить не можешь… — Чем тебя не устраивает моя тачка? Да, не бентли, как у твоего старикана, но это не проблема. Годика три-четыре — и у меня будет крутая тачка, но и шубку ты будешь носить из горностая… — И не надейся, Морис. Ты меня не сможешь к себе привязать. — Янита устремила глаза к Черновой и поняла, что ей плевать, какая там у неё тачка, и она, как обычно, просто к ней придирается. А потом ей вдруг пришло в голову, что Морисса одного роста с Костей. Для девушки довольно внушительно. Это осознание понравилось Яне, даже на секунду дух захватило. Почему её так волнует рост этой молоденькой мужланки? Разве это так важно? Тотчас она себя остудила, делая шаг назад от Черновой и глотая снежинки: — Нам пора расходиться… — Можно, я тебя обниму на прощание? — Не дожидаясь ответа, Чернова хозяйски сгребла Яниту руками, прижимаясь к ней всем своим гибким, наполненным молодой энергией телом и зажмуриваясь от удовольствия, и помимо прочего рискнула поцеловать румяную от мороза щёку очаровательной недотроги. — Уйди! Совсем распоясалась! — полушутливо, полувсерьёз, с чувством озвучила Петлицкая, нетвёрдо тыча её в грудь маленькими кулаками. — Неужто? — удерживая её возле себя, плотоядно улыбнулась нахалка, сверкнув зубами. Перехватив запястья девушки в общую сцепку, Чернова наблюдала за её беспомощностью. Яну не покидало будоражащее чувство, будто её обольщают, и надо признать, Чернова в совершенстве владела этим навыком; более того, девушка перестала её стесняться, и становилось уже плевать, что на них все смотрят. Её тянуло к Мориссе — тянуло физически, и осознавать это было невыносимо, учитывая, что они одного пола. — Ну хватит, Морис! Отойди! — оттолкнув её, вымученно бросила Яна. Из подъехавшего автобуса высыпала горстка людей. Среди прочих Петлицкая узнала своих коллег — вечно всем недовольную, амбициозную Галину Леонидовну — новенькую, с которой у неё не сложились рабочие отношения с первого дня, и постоянно что-то жующую толстушку Валентину Фёдоровну — ведущую сплетницу в коллективе. — Что? — пытаясь проследить взглядом, куда она смотрит, спросила Морисса. — Кого ты там увидела? — О, наши мегеры нарисовались, — насмешливо отозвалась Яна, скрестив руки на груди и не отводя презрительного взора от токсичных особ. — Две самые ретивые стукачки. Теперь моему обязательно донесут, что мы тут с тобой… кхм, прохлаждаемся. — Так это твои тётки с работы? — лукаво спросила Морис, прищурившись и поймав направление взгляда Яниты. Петлицкая тяжко вздохнула: — К несчастью. — Да пусть завидуют, не обращай внимания, Януль. Не обращать внимания! Да она бы рада, но эти стервы всё равно найдут, как испортить ей настроение! Чувствуя, что неприятные тётки заинтриговано вытаращились в её сторону, где она стоит с вполне однозначной лесбиянкой, — и о чём-то шепчутся, — Яна вжала шею и опустила голову, принявшись нервными пальцами рыться в просторах своей сумки, выискивая магнитный пропуск. — Да ты их просто не знаешь, — захлёбывающимся в горле возмущением полыхало каждое её слово, — эти выдры способны кого угодно до психоза довести. Ты не сталкивалась с подобным выносом мозга, поэтому так спокойна, — роптала девушка себе под нос, но с затаённым упрёком, обращённым к Черновой из-за того, что она не понимает, оступаясь на ровном месте и падая. Молниеносная реакция атлетичной шатенки спасла её от позорной катастрофы — успела ухватить под руки, за рукава шубы, но распахнутая сумка всё-таки выскользнула в кювет, под юное тонкое деревце, привязанное палкой и огороженное небольшим заборчиком, а вместе с сумкой выпала и часть содержимого — косметичка, магнитный пропуск, скидочные карточки и ключи от квартиры. Нагнувшись, Морисса отстранила девушку и помогла ей собрать упавшие вещи. Яна стояла и молчаливо пялилась на неё, когда пацанка перелезла через ограждение и бросала в её сумку карточки. Мягкие снежинки, кружась беспорядочным хороводом в лучах равнодушного зимнего солнца, падали на тёмную короткую макушку. Спортивная, ловкая, эффектная девушка ползала у неё в ногах, но Яна не могла, не хотела ей доверить себя и своё будущее. Ни к чему привыкать к ней, ступая на запретную территорию. Она никогда не отдастся во власть девушки. Тем более Черновой. Вопросительно-ласково ответив на её задумчивый взгляд, Чернова поднялась, возвращая ей вещи. Тёплый, как утренний чай с молоком, глубокий и низкий голос заставил сосредоточиться: — Послушай, золотце, забей ты на этих кумушек! Это всего лишь работа. — На учёбу не опоздаешь? — раздражённо озираясь по сторонам, вместо «спасибо» поторопила её Янита, перекинув сумку через локоть. — Уже опоздала. — Уходи… — Петлицкая крутанулась на площадке перед шлагбаумом, торопясь сбежать и от Черновой, и от своих коллег, но почувствовала, как сильные пальцы сдавили её плечо, разворачивая обратно…