Заклятые соседки

На парах спала, забравшись на предпоследний ряд скамей, расположенных возвышающимся полукружьем, в форме амфитеатра. Когда в бок ущипнула пышногрудая сокурсница с потока, радостно сообщая об окончании последней лекции, а заодно намекая на нескучное продолжение вечера, Морис подскочила, непонимающе уставившись на девицу с припухлыми губами, накачанными гиалуронкой, недвусмысленно взмахнувшей наращенными ресницами, и, похватав тетради и ручку со стола, упрятала их в рюкзак и рванула вниз, игнорируя призывные взгляды блондинки. Уже сидя в машине и закуривая, к ней наплывами возвращалось остужающее пыл осмысление, что надежды напрасны. Яна сделала свой выбор, отчётливо дав это понять вчера вечером, несмотря на лукавые, пронизанные дразнящим омутом, хмельные глаза. Яна её отвергла. И, что самое неприятное — Яна никогда ничего не обещала. На площадку для автомобилей, где находилась Морис, процокала Алла — её бывшая девушка. Она училась в соседнем корпусе, и пересекались они довольно редко. Рядом с ней, обняв за талию, как собственница, шагала её одногруппница — невысокая коренастая девица в дутой куртке, спортивных штанах и шапке-бини, натянутой почти до глаз. Смотрелись они довольно странно вместе: высокая, чем-то напоминающая цаплю Алла, всегда одетая по последнему тренду в моде — порхающая, журчащая что-то себе под нос, шажками с танцующими перебежками огибавшая мелкие лужицы и другие препятствия, и её спутница рядом — тяжёлая, рыскающая взглядом по сторонам, словно бульдог, грозно раздувший ноздри и явно ищущий, с кем бы сцепиться в схватке, она широко размахивала свободным локтем, точно таранила себе путь, всем своим видом заявляя собственную «мачистость». Они подошли к лупоглазой малолитражке ярко-жёлтого цвета и бульдог уселся за руль, кажется, едва расправив внутри узкого салона квадратные плечи, а статная Алла, ударившись головой в пышных завитушках о верх кабины, уселась на соседнее место, и, изогнувшись, кокетливым жестом прикрыла короткую дверцу. Чернова даже забыла о своих проблемах, провожая эту нескладную парочку любопытным взглядом. Докурив сигарету, она бросила её в урну сквозь приоткрытое окно и, включив дворники, поскольку накрапывал небольшой дождик, медленно выехала с автомобильной стоянки. Субботним днём на кольцевой, ведущей из города, была огромная пробка, и она грустно ползла на своей старенькой кляче, дёргая коробку передач и уже смирившись, что приедет позже, чем планировала, пока не увидела причину этой пробки: чей-то «пежо» помял багажник той самой жёлтой малолитражки, вокруг которой, схватившись за голову, сокрушённо бегала коренастая девица, новая подружка Аллы. Мало того, её автомобиль ещё зацепил чью-то новёхонькую «мазду», пытавшуюся пойти, видимо, на обгон, и под воздействием удара «пежо» жёлтый «матиз» стало заносить, и он неудачно врезался в её бочину. На малой скорости Морисса проехала мимо, пытаясь разглядеть свою бывшую в салоне машины. Её силуэт с телефоном у уха мелькнул за стеклом, Алла повернулась к окну и взгляды их изумлённо стукнулись друг о друга, и тотчас обе отвернулись, будто что-то неловкое, обоюдно неприятное было в этой встрече. Вплоть до самого коттеджного посёлка Чернова в дороге слушала радио, чтобы отвлечься от навязчиво-мрачных, тревожащих душу мыслей о Яне, о том, стоит ли с ней поговорить, или пустить ситуацию на самотёк и всё оставить пока, как есть. Железная дверь с решёткой автоматически отъехала, как только датчик на видеокамере считал номера её подержанного «крайслера». Навстречу ей вышла Виолетта Николаевна, кутаясь от ветра и слабой измороси в длинное шерстяное пончо, элегантным жестом приглашая в дом. — Здравствуй, моя дорогая! — хватая Мориссу, замешкавшуюся у машины, под руку, женщина потащила её по мозаичной каменной тропинке, по бокам от которой колючими пирамидками красовались китайские можжевельники. — Если хочешь, могу составить тебе компанию, пока будешь работать, — уже в холле, включая дополнительное освещение, поскольку темнело в конце октября слишком рано, предложила Виолетта Николаевна, и мягко потрепала девушку по плечу. У неё был красивый высокий голос, но ему не хватало звонкости и задора, такого, как у её дочери. — Да мы, в принципе, вчера всё сделали, осталось оборудование проверить и закрыть все кабели, чтобы не болтались. — Бодрым шагом, перепрыгивая через одну ступеньку, Морисса мчалась вверх, на техэтаж, но вдруг остановилась, обернулась к едва поспевавшей трусцой женщине. — А вы сегодня одна? Янита уже уехала? — Нет, они с отцом и Константином Витальевичем на реку ушли, — запыхавшись, отвечала та. — Так он не уехал вчера? — Кто, Костя-то? Уезжал. За полчаса до тебя вот прибыл, машину в гараж поставил, да только взяли снасти и ушли все вместе. А я на хозяйстве, как обычно, дом стерегу, — засмеялась женщина, отряхивая капельки мелкой росы с пончо, которое оставила тут же, в пролёте на деревянных перилах внутренней лестницы. — Да и холодно там, промозгло, не люблю я такую погоду. Наверху было пыльно, но тепло, хорошенько растоплено от работающей в пристройке рядом с домом котельной, что помогло обеим просохнуть после улицы и согреться. Мама Яниты, скрестив руки на груди, с неспешной задумчивостью прохаживалась вдоль стен мансардного этажа, по временам заглядывая в многостворчатые потолочные оконца, над которыми нависали налитые свинцом клубящиеся тучи, в то же время наблюдала за тем, как ловко и умело, ни секунды не мешкаясь, Морис справляется с оптоволоконным кабелем, укладывая его в специально оборудованные ниши и закрывая изолирующими панелями. Девушка стояла на небольшой стремянке, и Виолетта Николаевна подошла ближе, держась за алюминиевые края с двух сторон, словно хотела что-то сказать, но в какой-то момент передумала и отвернулась, спрятав руки в карманы тёплого кардигана и вжав голову в плечи, как будто мёрзла. Иногда она вздыхала, а потом оборачивалась, поднимала голову к Мориссе, и через несколько секунд вновь смотрела себе под ноги. Чернова догадалась, что женщину что-то тревожило, какой-то неразрешённый вопрос, и странное напряжение тяготило их обеих, рассеянно затаившись в тёмных углах помещения. Вытерев лицо локтем, она спустилась со стремянки, чтобы переместить её чуть подальше. На руках её были защитные перчатки, и она обтёрла их о сухую тряпку, присела на ступеньку лестницы. — Вас что-то беспокоит, Виолетта Николаевна? Что-то не так? — У-м? Ааа… да нет, с чего ты взяла? — Да так… показалось, наверное, — Морис пожала плечами и стала подниматься наверх, чтобы закрыть панелями оставшиеся участки оптики. — А знаешь, ты ведь права! — голос старшей Петлицкой вдруг дёрнулся, набирая силу. Женщина снова зашагала по комнатке, сухощавыми пальцами рисуя линии на шершавых, запылённых стенах, заглядывая в мансардные окна. — Я вот знаю, что вы с Яной вроде как дружите… — издалека начала она и смолкла, будто соображая, как выстроить эту беседу. — Я бы хотела, чтобы это было так, но нам далеко до дружбы, к сожалению, — с извиняющейся усмешкой констатировала Морисса, до боли стиснув зубы, боясь обернуться и прямо посмотреть на женщину. Она всё ещё не понимала, к чему та клонит. — Как бы то ни было, думаю, ты хорошо знаешь мою дочь, и возможно, её судьба тебе не безразлична… Сердечный ритм, нарастая рокочущим гулом, в один миг охватил всё гибкое, атлетически крепкое тело молодой девушки, и кажется, физическая работа здесь была ни при чём. Даже одышка появилась. Но Морис взяла себя в руки, никак не проявив своего волнения, ни на секунду не отвлекаясь от своего занятия, путаясь пальцами в гофре из проводов. Видимо, женщина собиралась сказать, что им не стоит больше видеться с Яной, не стоит её томить ненужными встречами, и теперь подбирала слова, дабы они прозвучали не слишком резко. Виолетта Николаевна, краем вязаного рукава протерев низкую табуретку, подцепила её и придвинула ближе к Мориссе, усевшись напротив. И, задумчиво помолчав, наконец подняла голову и прояснила рвавшуюся на волю мысль: — Риса, ты очень хорошо относишься к моей дочери, и я это вижу. Так вот… — она пожала плечами и посмотрела прямо на Чернову, заставляя оторваться от своего занятия и внимательно слушать, встретившись с тревожным взглядом. — Если тебя не затруднит, моя дорогая, пожалуйста, присмотри за Яной там, дома… Знаешь, мы с Евгением Игнатовичем как увидели этого Костю, и-и… что-то неспокойно стало на душе. — Не совсем понимаю, Виолетта Николаевна… о чём вы? — Ладно, ты нам как родная, скажу… — Видимо, женщине сделалось жарко, и она расстегнула свой кардиган, под которым оказалось светлое трикотажное платье, и встала с табуретки, в беспокойной задумчивости принявшись сновать туда-сюда, глядя себе под ноги. Потом она вдруг остановилась, сделав поворот на месте, и выдала: — У меня сложилось нехорошее ощущение, — не знаю, может, оно неверное, — что Костя пускает Яне пыль в глаза, и я никак не могу избавиться от этого ощущения… Эта его натянутая, словно резиновая улыбка, какая-то неестественная угодливость, — Виолетта Николаевна растопырила пальцы и воздела их к потолку, вся полыхая эмоциями. — Сердце со вчерашнего вечера не на месте. Не совсем понимаю, что ему нужно от моей дочери, но… — Вы... ему не доверяете? — продолжила за неё Чернова, спрыгивая со стремянки и снимая перчатки. — Возможно, я не права, — вдруг опомнившись, развела руками женщина, — и Костя нормальный мужик, а я всё придумала, но что-то у меня на душе неспокойно, Риса! — Вы Яне что-то говорили о своих впечатлениях? — Ни в коем случае! — замахала она головой. — Я не хочу лезть в её отношения, и никогда не делала этого прежде; они сами, надеюсь, разберутся… — Она тяжело вздохнула: — Как бы у них ни сложилось, это Янин выбор, даже если нам, родителям, он не по вкусу. — Но чем я могу помочь? Яна не очень-то меня впускает в свою личную жизнь… — Ты очень поможешь, Морисса, если немного приглядишь за ней… — Подойдя ближе, Виолетта Николаевна похлопала девушку по руке, мягко улыбаясь: — Не знаю, что между вами происходит, но Яна вчера весь вечер проплакала. И мне почему-то кажется, что Константин Витальевич здесь не при чём… Увидев, как Морисса смутилась, женщина усмехнулась краешком губ и осторожно взяла её подбородок двумя пальцами, разворачивая к своему лицу. В глазах опытной женщины промелькнуло что-то вроде сочувствия, и Чернова смутилась ещё больше, на секунду совсем растерявшись, но, не в силах вынести муку пронизывающего, будто читающего мысли внимательного взгляда, она дёрнулась и отошла, пулей забираясь вверх по своей лесенке, точно сбегая от самой себя. С улыбкой Виолетта Николаевна подала ей забытые перчатки, и Морисса, сконфуженно поблагодарив, задрала голову вверх, вновь поддевая одну из панелей и снимая крепления. Она услышала удаляющиеся шаги — это Виолетта Николаевна оставила её одну, правда, ненадолго: через несколько минут женщина вернулась, на этот раз с ведром и шваброй, видимо, решив немного прибраться. Кашлянув, голос Виолетты Николаевны зазвучал бодрее, даже с каким-то внутренним задором. — Ты когда закончишь, может, прогуляешься к ним на реку? — Женщина неторопливо водила влажной тряпкой с насадкой, прикреплённой к швабре, по углам комнаты технического третьего этажа. Казалось, мытьё полов отвлекало её от нелёгких дум и переживаний, толкавшихся в голове. — А может, и вовсе останешься у нас до завтра, а? Я уху приготовлю… Мать Яниты или не осознавала, что сейчас предлагает, плохо разбираясь в людях и кидая свою дочь, как говорится — «из огня да в полымя», или, напротив, умела читать чужие мысли и для чего-то действовала на стороне Мориссы, а возможно, вела какую-то свою — тонкую игру; но в любом случае она была заодно, и доверяла ей самое драгоценное, что у неё было. Просила, нет — практически умоляла присмотреть за Яной. Чернова вдруг усмехнулась: впору бы кому-нибудь присмотреть за ней самой, а уж Яна взрослая девочка, и навряд ли будет слушать советы «малолетки». Что-то здесь не сходилось, и Морис исподлобья уставилась на женщину, ища какой-то подвох, и чесала, как говорится, репу. «Да нет, этого просто не может быть… Ни одна нормальная мать не станет толкать свою любимую дочь в объятия лесбиянки!» Обольщаться на сей счёт Чернова не планировала, поскольку не встречала ещё ни одного родителя, у кого нашлась бы положительная реакция на подобного рода отношения. — Не думаю, что ваша дочь и её кавалер придут в восторг от подобной идеи, Виолетта Николаевна, — как можно более нейтрально окрашенным, сурово-сдержанным тоном возразила она, ни на секунду не отвлекаясь от своей работы, методично приглаживая ладонями вставшие в пазлы потолочные панели. — А вот здесь ты не права, Риса. Мы сегодня утром разговаривали с Яной, и она просила тебе передать, уходя на рыбалку, чтобы я тебя задержала. Она хочет поговорить с тобой. — Со мной? — решив, что Виолетта Николаевна не так поняла свою дочь, переспросила Чернова недоверчиво, бросив в её сторону мимолётный взор, полный скептицизма. — Именно. — И… о чём она хочет поговорить? — Без понятия. Она мне не докладывала. Так ты останешься? — Ну, разве что… ненадолго, — кивнула Морис ожидавшей положительного ответа женщине, пока внутри у неё загорался солнечный свет, растекаясь тёплым воском по жилам. Особых иллюзий насчёт этой встречи она не питала, но использовать возможность, чтобы ещё раз её увидеть, поговорить — это ли не удача? Чернова и хотела, и боялась этой встречи, до конца ещё не представляя, какую стоит выбрать тактику, чтобы опять всё не смыть в унитаз. — Ну вот и отлично! Я бы очень хотела, чтобы вы поддерживали друг друга морально, психологически. — Я бы с удовольствием, только это не так-то просто, вы же знаете. У нас с Янитой не получается даже подружиться… Она не воспринимает меня всерьёз, и тут я бессильна… — Ты себя недооцениваешь, Морисса! Уж поверь, я знаю, о чём говорю. И, пожалуйста, не обижайся на Яну. Иногда она чересчур резковата, не особо подбирает выражения, а вообще-то она не со зла. Просто характер такой — невоздержанный. Даже не знаю, в кого она у нас такая строптивая. Да и… не к кому мне больше обратиться: подружки её все поразъехались кто куда, по разным городам и весям, некоторые замуж повыскочили. Только Светка эта осталась… дурында, — она безнадёжно махнула рукой, вспомнив о ней. — Да вот ты… Я же вижу, что ты Яне нравишься… как человек, — поспешно добавила Виолетта Николаевна, не останавливаясь на чувствительной теме, и развернулась, выходя из комнаты, оставив девушку в полном недоумении. Произведённая на скорую руку влажная уборка прибила пыль, воздух сделался свежее, а вот в голове Черновой будто всё заволокло туманом. — Я точно не вхожу в поле её интересов, — уверенно подытожила она, глядя на плоды своей работы, и ухмыльнулась, убеждая сама себя в том, что это какая-то ошибка. Ведь прежде столько раз уже обманывалась. Подходя ближе к реке, Морис ещё издали увидала, что Яна не одна, а со своим сверкающим вычурной холёностью «рыцарем». Даже в свой выходной, отдыхая на природе, в компании воды, кустарников и песка, перемешанного с глиной — в морось и слякоть, в сырость, — Константин Витальевич был одет с иголочки, совсем не по погоде, и это выглядело едва ли к месту, как клякса на важном документе, только наоборот. Среди мрачного речного пейзажа Константин выделялся ярким пятном — бежево-рыжее пальто в клетку, фетровая шляпа, ярко-голубые джинсы и не менее яркие, синие с белым кроссовки. Павлин. Морисса наблюдала за тем, как он, копируя манеры аристократов, подаёт руку своей очаровательной барышне, чуть склоняя голову вперёд и касаясь козырька шляпы, едва не роняя её в болото, через которое с трудом перескакивает, и Яна смеётся, едва не падая вместе с ним. Ревность, смешавшись с негодованием, ударила в лицо нокаутирующей оплеухой, глухая боль волной прокатилась по задрожавшему телу. Папа Яниты, Евгений Игнатович, в брезентовом плаще с накинутым капюшоном, в резиновых сапогах с высокими голенищами, придерживая удочку, недвижимо сидел у самой кромки реки чуть дальше, на пеньке, не особо обращая внимания, как потенциальный зятёк тычется в Яну своим упитанным корпусом, точно баран на новые ворота. И Чернова, надеясь, что её не заметили, развернулась обратно, решив не мешать сложившейся идиллии. Сделав несколько шагов назад, она почувствовала вибрацию смартфона в штанах и с неохотой, не глядя, взяла трубку, укрывшись за дикой яблоней с искривлённым стволом-рогаткой, и как бы отгораживаясь, дабы не глядеть на эту счастливую с виду парочку. — Чернова, а ты чего ушла? — озороватый, хихикающий голос Яны совсем не вязался со вчерашними слезами, о которых поведала её мать. — В смысле? — Ты же со мной хотела поговорить, так что же передумала? — Я хотела? А ты, значит, нет? — разговор не пошёл сразу, Морис поняла это, и бесилась. Ну а как она должна была реагировать, когда Яна открещивается от своей собственной заинтересованности в этой беседе, и опять перекладывает ответственность? Газлайтит? Девушка не могла больше играть по нечестным правилам, и вечно проигрывать. Необходимо было менять тактику, и прямо сейчас. — Много чести. Я просто гуляла по окрестностям. — Не ври и возвращайся, — с повелительными нотками в безмятежно-ровном, нежнейшем тоне проворковала Петлицкая. — Буду ждать тебя в жёлтой беседке возле плакучих ив. Ты её не могла не заметить, когда шла сюда. — Зачем? — пропыхтела Чернова, на подсознательном уровне чувствуя, как Янита в очередной раз ею манипулирует, оставаясь при этом вызывающе спокойной. А дура, как обычно, она. — Назрел разговор. — Я не хочу выяснять отношения, Яна! — У-у! — протянула Петлицкая в динамик телефона, будто издеваясь. — Странно. Обычно я эту фразочку выдавала. Да что с тобой, Чернова?! В общем, подходи, иначе я подумаю, что ты решила устроить мне саботаж.