Заклятые соседки

Всю следующую неделю Янита пролежала дома с простудой, и её навещали все, кто только возможно — родители, подружки, коллеги с агентства, гурьбой нагрянувшие с апельсинами, но… Черновой не было. Соседка даже ни разу не позвонила, чтобы узнать, как она себя чувствует. А между тем мысли Яны навязчиво крутились вокруг последнего вечера, проведённого вместе. И чем дольше она думала об этом, тем сильнее запутывалась, а её мозг и вовсе отказывался выдать оценку происходящему. Яна пребывала в абсолютной растерянности и какой-то досадной меланхолии, даже прострации, буквально свалившей её с ног. Целую неделю она провела в постели, охваченная элегичным недомоганием, по большей части не связанным с простудой, и не могла себя заставить как-то встряхнуться. И если бы не бесконечные гости, она наверняка забросила бы всё и провалялась под одеялом ещё невесть сколько времени. Своей вины из-за последней размолвки она не чувствовала, поскольку изначально была честна с Черновой и никогда не обещала ей быть вместе, но некий беспокоящий уголёк всё же тлел внутри её сердца, временами разгораясь до масштабов пожара. Она вдруг поняла, что никогда не относилась с уважением к неправильной привязанности Черновой, устремлённой в её сторону, и намеренно избегала общения; но теперь Яне не хватало её. Да что уж там, до последнего она надеялась, что Чернова перестанет дуться и нагрянет с миром, как ни в чём не бывало. Но этого не происходило. В пятницу, едва вернувшись из поликлиники, где закрывала больничный, Яна только успела поудобнее расположиться на диване с чашечкой какао, невидящим взглядом чиркая пультом управления по каналам «зомбоящика», — когда в дверь радостно позвонили, ввергая в дисбаланс с её внутренним апатичным состоянием. Часы на стене в гостиной показывали половину четвёртого дня. От неожиданности девушка даже вздрогнула, поскольку уже все, кто могли, сделали обязательный для таких случаев визит вежливости, и теперь с надеждой и страхом застыла у входной двери, отказываясь смотреть в глазок. В лицо ей сразу же ударил запах роз — целая огромная охапка, увесистая и тяжёлая, в шуршащей обёртке, а следом в руке её оказалась зажата холодная бутылка шампанского. — Яночка, дорогая! Как вы себя чувствуете? Всё ли с вами в порядке? — шустрые мужские ладони ухватили её за плечи и немного продавили вниз, вкрадчиво заглядывая в глаза. — Не волнуйтесь, уже всё хорошо, Константин Витальевич… Сегодня я как раз закрыла больничный лист… Так что в понедельник буду, — отчиталась она перед влюблённым коллегой, вышестоящим начальником, за которым бегали все незамужние женщины офиса. — Ну я рад, я рад, что вы в полном порядке… — губы в меру упитанного, щеголеватого мужчины растянулись в улыбке ожидания. — А, так вы проходите, Костя… пройдёмте в кухню… — елеем растекался голос девушки, когда она указывала мужчине путь. Признаться, такой встречи она не ждала, ведь в её доме уже давно не было мужчины, и она почти отвыкла, каково это — быть кому-то нужной, быть с кем-то в отношениях. Хотя казалось бы, всего ничего прошло, как она рассталась с Юркой, о котором у неё сформировались совсем не те воспоминания, какие бы она хотела сохранить, когда будет бездельничать на пенсии, сидя на балконе с чашкой травяного чая, и перебирать в памяти минуты из своего прошлого. Довольно скучного, как теперь представлялось. Она с обидой подумала, что, дожив до своих почти двадцати восьми, так и не испытала тех самых острых ощущений, о которых рассказывают многие из её знакомых. Даже у собственных родителей были такие времена, когда они поступали на первый взгляд опрометчиво, а потом оказывалось, что с такими вот — в высшей степени экспрессивными — поступками, начатыми под влиянием момента, связана вся дальнейшая жизнь, и они нисколько не жалели впоследствии. А ей даже не о чем было жалеть... Приход Константина Витальевича стал для неё глотком свежего воздуха, тем самым элементом новизны, переворачивающим шахматную доску. Наблюдая за Костей в рабочей обстановке, она не раз подмечала, что он — человек дела и действий. В отличие от Юрки, с которым она постоянно пребывала в состоянии неясности, не зная, что ждёт завтра, увидятся ли они, строить ли планы, в каком он настроении, — Константин Витальевич вызывал ощущение непоколебимой надёжности, точно каменная глыба, вросшая в мантию земли; и даже если случатся масштабные катаклизмы, ломающие всё на своём пути — эта глыба выстоит. Да, он был значительно старше её, но с другой стороны, ничего плохого в зрелости она не видела. Напротив, жизненный опыт, карьерный пик и материальный достаток вполне прельщали её. С ним она забудет о любых невзгодах, ведь он сделает всё для того, чтобы его молодая принцесса чувствовала себя счастливой. И ей во что бы то ни стало захотелось вкусить, каково это, когда с тебя буквально сдувают пылинки. В его взгляде она читала, что он готов на многое ради неё. Чего стоили только их еженедельные поездки по престижным выставкам, театрам и ресторанам Петербурга! Да, с таким мужчиной жизнь её станет размеренной, стабильной и безмятежной. Но совсем не скучной, ведь она будет дёргать за те самые ниточки, которые не позволят их жизни превратиться в один нескончаемый день сурка. Этого она не допустит! К тому же он обещал ей незабываемый отпуск на жарком пляже, о котором она только помыслит, и в мечтах она уже выбирала самое золотое местечко, где хотела бы оказаться. Всё, гнать его от себя она больше не собиралась, не видела нужды. Её больше ничего не останавливало от того, чтобы совершить эту ошеломительную глупость. Ведь та, по которой она скучала все эти дни, так и не появилась, не оставила шанса всё изменить, исправить... Значит, не судьба! Значит, так тому и быть. Да и вообще: не очень-то и хотелось. И пусть Яна не испытывала к Константину тех самых сумасшедших чувств, от которых мурашки по коже, а за спиной вырастают белые крылья, готовые вот-вот воспарить свою хозяйку, она не видела в этом особой проблемы. В конце концов, глубокие чувства могут прийти и с возрастом. Так было и у её родителей, которые женились не по любви, а чтобы получить квартиру в однушке, а в итоге закончилось более чем хорошо: живут душа в душу, никогда не ругаются, и, кажется, очень любят друг друга. Думая так, Янита решительно усадила Константина Витальевича за кухонный стол, но потом вдруг спохватилась: — Да что мы здесь в тесноте, а пойдёмте-ка в гостиную? Наполнив вазу водой, девушка опустила в неё цветы и игриво пригладила волосы. Тем временем Константин Витальевич с хлопком открыл шампанское и достал из рабочего портфеля шоколадные конфеты в праздничной коробке с бантом. Роскошный букет украсил подставку под телевизором, а деловито разлитое по фужерам шампанское сверкнуло в руках мужчины. Подойдя к удобно расположившейся на диване девушке, он отдал ей один фужер. После полного третьего глотка, почувствовав брожение игристых пузырьков по жилам, без лишних разговоров, Петлицкая отставила шампанское в сторону и обратилась к мужчине. — А что вы, Константин Витальевич, пиджачок не снимете? Вам не душно? — И, не дожидаясь, когда он это сделает, она сама, первая, с лихой проворностью, невзирая на длинные ногти, стала расстёгивать пуговицы его дорогого пиджака, а затем схватилась за галстук, притягивая обалдевшего мужика к себе. — А вы горячая штучка, Яночка… — промурлыкал Костя, сбрасывая с девушки короткий халатик. Через пятнадцать минут, поднявшись с ковра в гостиной, где всё и происходило, Янита быстро собрала свою разбросанную одежду и сверху вниз взглянула на мужчину, по-прежнему приходящего в себя на полу. Строго ему велела: — Вставайте, Костя! Вы ещё должны отвезти меня сегодня к родителям. Костя вальяжно приподнялся, натягивая штаны и рубашку. Девчонка вела себя совершенно непредсказуемо, но ему это нравилось всё больше и больше. — Вы ведь на машине? — Конечно, но я пил… — Будем надеяться на везение, Костя, будем надеяться! — Послушайте, дорогая… Вы уверены, что хотите познакомить меня со своими родителями? Ведь это вот так — с бухты барахты — не делается… — Не волнуйтесь, я всего лишь хочу воспользоваться вашими услугами как водителя. — Спасибо за откровенность, а то я уж было подумал, что придётся где-то в ночи подарок искать... Ведь я не привык, вы знаете, с пустыми руками... — Всё в порядке, Костик, не нервничай. — Петлицкая подошла вплотную к взрослому мужчине, с которым только что переспала, и сдула пылинку, прицепившуюся к нему на лацкан пиджака. — Я думал… мы продолжим наше знакомство здесь, ночью… — В другой раз, папочка, — обворожительная красавица улыбнулась, и гривуазно провела шоколадной конфетой по губам ластившегося к ней мужчины, и он заглотил сладость, облизнувшись. Девушка отвернулась, натягивая джинсы и объёмный свитер. Всё только что произошедшее казалось ей каким-то ненастоящим, ничего не значащим, но она успокаивала себя тем, что спустя два-три раза привыкнет. В голове её творился какой-то чумной кавардак, и она не понимала, с чего начинать разгребать завалы глупостей. Мозг требовал от своей хозяйки полной разгрузки — отвлечься, посмотреть на ситуацию со стороны. Под нос себе девушка прошептала: — Мне нужно срочно отсюда уехать… Не могу так больше… — последнюю фразу она произнесла с какой-то невыносимой болезненной тоскою, и на секунду прикрыла глаза, позабыв о Константине Витальевиче. Родители Яны жили в часе езды от города, в современном коттеджном посёлке невдалеке от охраняемой парковой зоны. В пятничный вечер на дорогах были пробки, и уже совсем стемнело, когда Костя припарковал автомобиль перед домом её родителей. Ворота автоматически отъехали, пропуская машину внутрь. Мать и отец уже ждали её у калитки, и, увидев, как она на прощание обнимается с респектабельным мужчиной, который привёз её, решили вмешаться. Первой подошла мама, потуже затягивая воротник куртки и старательно подмигивая: — Милая, а… что же ты? — хватая дочь за руки и не то пытаясь согреть её ладони, не то греясь сама, заговорила она, бросая короткие взгляды на вальяжного плотного мужчину в твидовом пальто. — Пригласила бы своего сопровождающего в дом! Девушка растерялась только на секунду, но тут же спохватилась и кивнула, с фамильярностью тронув Костин рукав. Сглотнув щекочущий горло комок, она торжественно выдала: — Познакомьтесь: это… мой коллега по работе, Константин Витальевич. Заместитель гендиректора. — Наблюдая изумлённую реакцию предков, Яна продолжила, уже обращаясь к своему кавалеру: — А это мои родители: Виолетта Николаевна и Евгений Игнатович. — Так что же ты гостя так сразу отпускаешь в дорогу, небось долго ехали? — это уже вступился в разговор отец, в приветствии подавая руку Константину. Как умел — незамысловато, широким жестом, он зазывал его в дом. Со значительностью впившись взглядом в свою зазнобу, Костя намеревался уже отказаться от предложения её родственников, но обольстительная ведьма повелительно схватила его за руку и потащила внутрь, за собой. — Да, он согласен, — объявила она своим родителям. — Но… мы не договаривались… — замялся на пороге дома стушевавшийся кавалер, склонившись к уху своей пленительной любовницы. — Да, я знаю. Это нужно, чтобы они отстали. Полчаса — и вы свободны, как ветер в океане, Константин Витальевич. Тем более мама наверняка вкусностей всяких наготовила, так что вперёд, многоуважаемый! Дом у родителей был хоть и небольшой, но добротный, из цветного кирпича, с террасой на втором этаже. Все вместе поднялись по парадной лестнице в овальный холл, миновали гостиную и оказались в небольшой, но уютной столовой с расставленной всюду декоративной утварью. Любимым занятием Евгения Игнатовича являлась резка по дереву. Это были и столовые принадлежности, и просто фигурки на продажу, и мебель. Почти вся она в доме была сделана его руками. Мать Яниты, привлекательная стройная женщина лет пятидесяти, уже собрала на стол. А стол у мамы всегда ломился от изысканных яств, и Янита каждый раз после таких посиделок садилась на недельную диету, боясь испортить фигуру. Впрочем, мама её успокаивала, смеясь, что к семейству Петлицких лишний вес никогда не прилипает. Беседа за столом текла оживлённым ручьём, родители выпытывали у Константина Витальевича подробности деловых будней, ножи и вилки мерно стучали по тарелкам, а где-то рядом — кажется, наверху, вдруг завелась болгарка, и все разом смолкли, точно прибитые оглушающим грохотом, из-за которого слегка осыпалась штукатурка с потолка и задрожала бахрома на двух высоких торшерах, включённых вместо основного освещения. Впрочем, это самое освещение тоже дало сбой, лампы замигали, вот-вот готовые погрузить трапезничающих в темноту, но потом всё снова заработало без сбоев, хотя зубодробительный скрежет болгарки ещё продолжался некоторое время. Янита с удивлением уставилась на родителей, но те только переглянулись, и мать буднично, словно такое случалось каждый день, махнула рукой: — А, не обращайте внимание. Уже скоро должны закончить… В общем, кое-какую перепланировку отец затеял, вот мы и пригласили бригаду мастеров. Уже второй день с самого утра работают — дом-то нужно до ума довести. — А ты надолго, доченька, к нам? — от души чихнув, подал голос отец, и прищурился, с интересом вертя в руках только что откупоренную бутылку с какой-то домашней настойкой и на расстоянии вытянутой руки читая надпись на самодельной этикетке. — Ну, вообще на выходные хотела. Обстановку сменить… — Хорошая идея! Значит, завтра на реку сходим, рыбу ловить будем. — Да, пап, с удовольствием. Это именно то, чего мне не хватало всё это время, — на полном серьёзе отозвалась Янита, опуская голову к своей тарелке. — Может, хоть тогда мозги встанут на место. — Это ты о чём, милая? — мама с подозрением взглянула на дочь, убрала волосы от её лица. — У тебя что-то случилось? — Мамулечка, не придумывай, — выпрямляя спину, бодрым тоном отозвалась Янита, активно, двумя вилками, помешивая салат в своей тарелке. — Просто как Рыбкину уволили, на работе заметно прибавилось обязанностей. В отпуск хочу. По витой деревянной лестнице с фигурными балясинами, ведущей со второго этажа, послышались шаги, и какие-то рабочие в спецовках и сварочных костюмах, с инструментами наперевес дружной командой, поднимая пыль, спустились вниз, прощаясь с хозяином и хозяйкой дома. Янита расположилась на тахте спиной к лестнице, и только беглым взглядом окинула бригаду рабочих, и больше не разворачивалась, угощаясь папиной домашней настойкой на бруснике. Константин Витальевич не пил, и с минуты на минуту силился встать из-за стола, но родители витавшей где-то в облаках Яниты его постоянно уговаривали остаться ещё ненадолго, чтобы попробовать каждого блюда, и он, поддаваясь своей слабости вкусно покушать, а также дружелюбной обстановке в доме и очарованию своей любовницы, не слишком сопротивлялся. Мать сидела напротив Яниты, устремив почти блаженно улыбающееся лицо куда-то наверх, и даже махнула там кому-то рукой, как бы приглашая присоединиться. Яне уже надоело вертеть головой, и она, не обращая внимания на жесты маман, опрокинула очередную добротную рюмку, чтобы снять эмоциональное напряжение, накопившееся за целую неделю. И хотя голова у неё порядком кружилась, она думала, что хуже уже не будет… Как же она ошибалась! — Виолетта Николаевна, Евгений Игнатович… — услыхала Яна предупредительно-вежливое, деловое обращение к своим предкам, и парализовано застыла на месте, чувствуя, как начинают гореть уши и немеет затылок. — Рабочие уже завтра не придут, они монтаж воздуховодов закончили, смету прораб подготовит, а я подъеду часам к трём, после учёбы, кое-что по мелочи нужно доделать наверху. — Ну конечно, дорогая, всё завтра, — сквозь вьющийся туман алкогольных паров донеслась до Яниты речь матери, обращённая к кому-то там, на середине лестницы. Совсем не хотелось верить своим ушам: а смотреть в сторону знакомого голоса Яна просто отказывалась, желая только, чтобы её ущипнули. Но сказанные затем слова матери заставили девушку по-настоящему вздрогнуть и напрячься. Как и прежде, она не оборачивалась, но внимательно глотала услышанные фразы. Виолетта Николаевна отчётливо произнесла: — Морис, дорогая, посиди с нами, поужинай… Тут столько всего, не стоит ехать домой голодной. — Простите, Виолетта Николаевна, но я вынуждена отказаться. Меня ждут дома, — чеканный и будто чужой, незнакомый голос Черновой холодным гранитом прошёлся по скованному смятением сердцу Яны, тяжело сдавливая рёбра и разом перекрывая кислород в лёгких, отчего дышать стало невыносимо больно. — Нет-нет, десять минут погоды не сделают, пожалуйста, присядь с нами… — почти умоляла мать, всячески стараясь задержать свою гостью. Янита с изумлением наблюдала, как мама подорвалась с места, обогнула стол и бросилась куда-то, а вернулась уже не одна. Крепко удерживая возле себя и боясь отпустить Мориссу Чернову, мама что-то шепнула ей на ухо, и вместе они лукаво расхохотались, словно подружки закадычные. Рядом на тахте оказалось единственное свободное место, и мамуля с лёгкой руки усадила своего «личного» инженера вплотную к Яне. С противоположной же стороны от девушки находился порядком разомлевший от еды и духоты Константин Витальевич, и она чувствовала себя зажатой со всех сторон, и уже не знала — стоит ли терять сознание и тем самым покинуть эту весёлую компашку, или дождаться незапланированной кульминации. Пространство вокруг Яниты катастрофически сузилось до пальца на рукояти, металлом приставленной к голове, оплавилось и вскипело калёным обручем, стиснувшим шею, — готовое вот-вот разорвать её мозг на мелкие стразы, разрезать сердце в тонкие лоскуты. Чернова сидела бок о бок с ней, и ни разу в её направлении даже не взглянула! Да знала бы Яна, что она здесь будет, ни за что не поехала бы к родителям! — Януля, милая, угости нашу дорогую гостью какими-нибудь салатами, и люля-кебаб ей обязательно положи. А лучше два. Видишь, человек уставший, наработавшийся, голодный, поухаживай за ним как следует, доченька! — строго сказала мама, напирая взглядом. Оценив свои возможности к сопротивлению, Янита вспыхнула искрящимся фитильком, но тут же погасла. Молча схватила самую большую чистую тарелку и стала накладывать всего, что видела перед глазами. Хотя, конечно, в глазах у неё прилично мутилось от выпитого, но показывать характер перед родителями и Костей она избегала. Отец тоже решил поучаствовать, и внёс свою лепту в общий хор голосов: — А плесни ей брусничной, Яниша. Пусть девчонка расслабится. — Ой, нет, Евгений Игнатович, я на машине, — живо возразила Морисса, махая руками, и её низкий, необычный голос ещё долго звенел горьковато-солёным послевкусием в голове у Яниты. — Так оставайся, завтра утром поедешь, — не терял надежды переубедить её Евгений Игнатович. — Не могу, меня дома ждут, — разводила руками Чернова, а Яна, не понимая, о ком идёт речь — кто ждёт её дома? — только усмехалась и без стеснения сверлила пацанку своими удлинёнными, как у лисы, большущими глазами с поволокой. Но Чернова в её сторону упорно не глядела, избегая любого зрительного контакта. Они сидели буквально впритык — бедро к бедру, локоть к локтю, и Яна чувствовала, что от Черновой исходит какая-то сильная, зловещая энергетика — не то ярость, не то раздражение, и её это только подогревало, раззадоривало. Константин, сидевший по другую руку от девушки, уже задремал, и на него перестали обращать внимание. Зато вокруг Мориссы носились и мать, и отец, соревнуясь между собой в гостеприимстве и радушии. Весь вечер Чернова с кем-то переписывалась в смартфоне, и временами отвлекалась на общение с родственниками Яны, а её самой будто и не существовало вовсе, и это жутко нервировало девушку, привыкшую к тому, что всё внимание Мориссы направленно именно на неё. И Яна думала, что это будет всегда. Впервые она видела такой Чернову — отстранённой, сухой в эмоциях, да к тому же явно не расположенной расслабляться: она практически ничего не ела, хотя Янита знала, что обычно у неё отменный аппетит. Видя, что та игнорирует её взгляды, Яна решила пойти другим путём. Не оставляя попыток добиться её внимания, охмелевшая Яна, по-прежнему не сводя взора с сумрачного лица Мориссы, на котором ещё сильнее, чем обычно, выступили острые скулы, — больно наступила ей на ногу, и довольная своей выходкой, пьяно хихикнула, в порыве веселья склонившись к плечу Черновой. Её вообще как магнитом тянуло на левую сторону, где та сидела, а вот об уважаемом и солидном заместителе гендиректора она напрочь забыла… Он, впрочем, сладко посапывал, сложив руки перед собой, на представительском животе, и откинув голову назад. От былого начальственного вида не осталось и следа: только детская безмятежность и слегка приоткрытый пухленький рот. Между тем укол маленьким каблучком домашней туфли, усиленный нажатием на кроссовок, оказался довольно чувствительным, и Черновой поневоле пришлось реагировать, хотя весь вид её выражал крайнее недовольство и укоризну, и она по-прежнему избегала смотреть в глаза откровенно распоясавшейся шалуньи. Не разворачиваясь к Петлицкой всем телом, Морис, будто деревянная, склонилась к её уху губами. Губы сухо шепнули: — Возможно, тебе стоит остановиться на сегодня с выпивкой, детка. Иначе твои родственники могут стать свидетелями того, как ты меня откровенно кадришь. Также шёпотом, склонившись к её лицу, Петлицкая пробормотала: — Это твои фантазии… Смешно, Чернова, смешно! И тут впервые за весь вечер Морисса задержала на обольстительной фифе сосредоточенный, пристальный взгляд, в котором совсем не чувствовалось тепла или нежности, и от этого сурового взгляда Яне сделалось весьма неуютно. Что-то щёлкнуло в её голове, и, поднявшись, девушка придержала рукой краешек стола, чтобы не свалиться обратно, и почти связно начала речь, привлекая взоры присутствующих: — Внимание все! Я хочу сделать объявление! — взмахнув рукой в воздухе, заявила Яна, и, пытаясь выглядеть более значимой, постучала тыльной стороной вилки по стеклянному стакану, наполовину наполненному клюквенным морсом: — Я попрошу тишины, уважаемые родители и гости! Из гостей, впрочем, были только двое (не считая её самой), и один из них явно не участвовал в незапланированном брифинге, а проводил время с большей пользой для здоровья. Тем временем Виолетта Николаевна и Евгений Игнатович переглянулись, и с интересом воззрились на дочь. Отец даже отставил в сторону рюмку брусничной. Янита выдержала многозначительную паузу и тряхнула кудрями, словно набираясь смелости. — Уважаемые мои родители, самые лучшие из лучших! — Вокруг все затихли, и девушка, не глядя больше на Чернову, скороговоркой выпалила: — Константин Витальевич — мой жених. Если бы Константин Витальевич не спал, то наверняка ему бы нашлось что ответить на это предложение, а вот родители молчали, точно проглотив языки, застигнутые врасплох откровением дочери, и только сидевшая рядышком Чернова подняла ладоши вверх и громко — с чувством, толком, расстановкой захлопала: — Браво, Яна! Поздравляю! Совет вам да любовь! Сразу после этих слов Чернова откинула скатерть и резко поднялась с тахты, откланиваясь перед гостеприимными хозяевами и благодаря их за вкусный ужин. Стремительным широким шагом она, ни разу не обернувшись, покинула дом. — М-мда... — почесав седоватую щетину, буркнул себе под нос Евгений Игнатович. — Как-то всё лихо получилось... — Януль… а может, вы поторопились? — присаживаясь на ещё не остывшее место, где только что сидела Чернова, негромко, чтобы не разбудить спящего Константина, попыталась вразумить Виолетта Николаевна свою дочь. — Он же совсем взрослый. — Мамулечка, ему всего лишь сорок один, — услышав, как захлопнулась входная дверь за Черновой, дрожащим от волнения, тонюсеньким голосом возразила она матери. Глаза защипало то ли от лука, то ли ещё отчего, и она часто захлопала ресницами, но немедленно взяла себя в руки и улыбнулась. — Вам он обязательно понравится, вы просто его совсем не знаете. — Вот и я гляжу сегодня весь вечер, а всё понять не могу: неужели моя красавица дочь, наконец, влюбилась! — в ответ улыбнулась мать, нежно поглаживая Яниту по спине. — Главное, чтобы тебе нравился, а нам с отцом что? Да мы кого угодно примем, лишь бы ты была счастлива! Константин Витальевич проснулся только под занавес, когда уже всё самое интересное свершилось, и теперь с непониманием уставился на Яну, вытирая слёзы, оросившие её румяные щёки, столовой салфеткой. Совсем расклеившись, она выхватила у него эту салфетку и стала обмахиваться ею, как веером. «Нет, больше никакой брусничной! От неё какая-то неправильная, беспричинная меланхолия. Есть и хорошая новость, Яна: ты, наконец, избавилась от этой эгоистичной, сумасбродной Черновой. Ты ведь именно этого хотела, правда?» Проводив мужчину до машины, девушка переминалась с ноги на ногу на гравийной дорожке, стремительно замерзая в одном лишь свитере и джинсах, и, обняв плечи ладонями, глядела на холодное ночное небо. В октябре оно было особенно прозрачным и влекущим своей бездушной, величественной красотой. Оловянная луна грустно висела сбоку, словно освещая последний путь... В своём амплуа встав на колени — в роскошном итальянском костюме, на холодную землю, Константин Витальевич страстно целовал ей руки, не думая о том, что их могут увидеть из окон дома. Казалось бы, взрослый опытный мужчина, а ведёт себя, как типичный подросток. Петлицкая покачала головой, поднимая его на ноги и наблюдая, как он садится за руль. Сейчас ей хотелось лишь одного — забыться крепким, глубоким сном без сновидений.