Заклятые соседки

За выходные не удалось отдохнуть ни морально, ни физически, и когда коллега с работы предложил довезти вечером понедельника её на машине домой, Янита согласилась. Этот Константин давно за ней ухаживал, но прежде она не давала ни единого повода для романтических отношений, теперь же, хорошенько подумав, пока он вёз её в своём удобном «седане», она решила: а почему бы и нет? Требовалось отвлечься, не думать о том, о чём думать было сложно и боязно. И она в очередной раз выбрала избегание, вместо того чтобы взглянуть на сложившуюся ситуацию с Черновой открыто, не прячась за ширмой социума и его правил. Шквалистый осенний ветер из приоткрытого окна хлестал её по щекам, нещадно бросая тяжёлые локоны из стороны в сторону — то падая на глаза, то попадая в рот, и ей приходилось придерживать их руками, зато она не так остро ощущала свои горящие огнём щёки и скорый пульс, своё ухающее, объятое дрожью воспоминаний, неспокойное сердце, — и ей казалось, что в салоне автомобиля так же жарко, как в хорошо растопленной зимним вечером деревенской печи. Мужчина за рулём время от времени забрасывал её несмешными шуточками и всячески пытался вызвать к себе интерес, и она для видимости кивала и поддакивала, улыбаясь краешком капризно изогнутых тонких губ с обольстительной ямочкой над верхней, а в голове её тем временем всё перевернулось вверх тормашками, наводя кавардак и сумятицу в обычно трезвом рассудке. Мысли петляли безумными причудливыми стежками меж этой неразберихи сознания, изо всех сил стараясь вылиться в логическую и завершённую форму. Но ничего не получалось… Петлицкая и боялась, и думала о Мориссе, ворвавшейся в её личное пространство неистовым ураганом страстей, нарушившей привычный уклад жизни, — и пыталась любыми способами оправдать своё избегание, своё отвращение и ненависть к ней. С Черновой она чувствовала себя не в своей тарелке, хотя не могла объяснить, что именно напрягало в этом общении. Её андрогинная внешность? Необычный образ, стиль и поведение? Или эти дурацкие намёки, приставания и грубый флирт? Как ни старалась, Янита не могла смириться с тем, что ей нравится общение с молодой интересной соседкой — да, с такой своеобразной и жутко импульсивной, порою через край, порою непозволительно… но Яна и сама не заметила, как привыкла к ней, именно такой — брутальной от корней волос до кончиков пальцев на ногах, темпераментной и порою жестокой в своей возмутительной дерзости. И не могла признаться себе, что с ней… хорошо. Может быть хорошо. В своих мыслях Яна допускала всё, кроме близости. Эта тема для неё — табу. Однополая любовь — табу. И дело даже не в том, что скажут люди, а дело в ней самой, поскольку не могла она думать об этом без… отрицания. Без внутреннего сдерживающего неприятия. Поэтому проще было уйти от всего, что связано со щепетильной темой, и вернуться в привычное русло, к одобряемому обществом поведению — к мужчинам. Тем более она всегда считала себя натуралкой, и ни секунды не смела усомниться в этой данности. Как выяснилось, Костя оказался не таким напыщенным занудой, как она полагала вначале, и вполне даже умел поддержать светскую беседу на любые темы, и не обязательно всё сводилось к отношениям между мужчиной и женщиной. И это Яне понравилось в нём. Единственное, что напрягало — он был на тринадцать с лишком лет старше её, на исходе сорока. Разведён, бездетный, начальник юридического отдела. Многие сотрудницы пытались закабалить его в свои сети, включая непосредственную начальницу Яниты, но замечен Константин Витальевич так ни с кем и не был. И тут она — вёрткая и красивая — опередила всех в коллективе, и поймала в любовные сети ценного сотрудника и мужчину. Петлицкая начала встречаться с ним, правда, всё происходило вполне невинно, ведь торопиться ей было некуда, замуж она не спешила. Несколько раз после работы они ходили в кино, в театр или в ресторан, и каждый раз после она просила довезти её до дома и на прощание целомудренно обнимала. В один из таких поздних вечеров, когда он припарковался у её парадной и вышел, чтобы открыть перед ней дверцу своей дорогой машины, она подала ему руку и обняла, поблагодарив за приятно проведённое время. В этот день они ходили в театр, и одета она была с особой изысканностью: облегающее, из переливающейся ткани «глиттер» вечернее платье ниже колена притягивало взоры к грациозной женственной фигуре, плечи окутывала мягкая накидка-палантин из стриженого меха, ноги уютно сидели в шелковистых матерчатых сапожках на ультратонком каблуке, через локоть — маленький клатч на длинной золотистой цепочке. Густые и гладкие волосы стильно переплетены с боков, а сзади льются свободной пышной волной по лопаткам, ровно остриженные, объёмные, с живым бархатистым блеском. Осанка величественная, как у царицы, взгляд лениво-снисходительный, с естественной поволокой в бездонных колодцах зрачков. Такой её и увидела Морисса Чернова, вернувшаяся со сбора заочников в университете. Она сидела в своей старенькой потрёпанной иномарке под раскидистым вязом — в импровизированной засаде — и курила, приоткрыв окно. Плавно проехавшись мимо неё по разбитой площадке, по дворовым ухабам, какой-то вальяжный тип вылез из тачки и следом за ним — она, соседка по лестничной клетке. Они обнимались — Морисса видела это явно, собственными глазами, и видела ещё, как засветилось лицо девчонки улыбкой, когда этот мужик поцеловал ей ручку, прежде чем гордый и напыщенный вернулся в тачку. Морисса сплюнула через плечо и затушила сигарету в пепельнице, медленно и зло комкая попавшийся под руку стаканчик из-под кофе. А Яна всё улыбалась, неспешно ступая мимо неё и даже не замечая. У самого входа в парадную, под козырьком, она обернулась на мужика в дорогой тачке и томно помахала ему рукой. И Морисса в ответ ударила кулаком мягкую обивку дверцы своей машины, в бессилии зажмурила веки. Внутри у неё всё кипело и булькало возмущением, перехлёстывая через крышку терпения, и больше всего хотелось немедленно вылезти из-за руля и догнать её — такую безмятежно-спокойную и величественную, невероятно красивую, притягательную, и задержать в подъезде, хорошенько встряхнув, требуя объяснений. Но она не сделала ничего: осталась сидеть в салоне авто, точно приклеенная, и чувствовала себя совершенно разбитой — будто бы почву выбили из-под ног. Да и если подумать, что бы она предъявила девушке? Янита ничего ей не обещала, в симпатии не признавалась. Вот глупостей бы она напорола, если бы устроила Яне разборки! А котелок у неё рвало сейчас не по-детски, и нужно было куда-то хоть выплеснуть агрессию. И она придумала, что делать. Решение пришло совершенно спонтанно, без размышлений. Она забежала домой, дабы переодеться, и вызвала такси. Остаток вечера и ночь провела в клубе — при свете стробоскопов в такт оглушающей музыки, в компании кислотных алкогольных коктейлей и с раскованными незнакомками. Прежде она и не догадывалась, что может быть настолько популярной и притягательной для девушек, на растерзание которых добровольно согласилась этой ночью. От взглядов, лиц и красивой одежды рябило в глазах, но она знала — сегодня выбор за ней. Никогда Морисса не была любительницей танцполов, но организм требовал выброса излишков накопившейся энергии, и девчонки, в окружении которых она оказалась, буквально разрывали её на части откровенным вниманием, проявляя спортивный интерес и гадая, кому же достанется такой харизматичный, чертовски сексуальный молодой бучик. Алкогольный коктейль, такси, чужая квартира, обнажённое женское тело — вспышками мелькали в её сознании, когда она впивалась ртом в вишнёвые губы зеленоглазой брюнетки — податливые, жаждущие, развратные. И немного сошла с ума, когда девушка попросила быть грубой… Это было именно то, что сейчас ей требовалось — отыметь, спустить пар, снять напряжение. И она долго, упорно, без остановки — пока девчонка не выдохлась окончательно, брала её раз за разом, не снимая одежды, подминая под себя, разворачивая и ставя на колени. Грязь, похоть, разврат – всё то, чего она старательно избегала прежде — случилось в эту ночь. — Мы ещё увидимся? — горловым низким голосом прощебетала девица, переворачиваясь на спину и бесстыже стягивая простыню, оголяя своё нагое тело, когда Морисса в шесть утра поднялась с кровати — в измятой одежде, не выспавшаяся, немного хмельная. — Не думаю, что есть необходимость, — грубовато отозвалась она, намыливаясь поскорее сбежать в ванную комнату. Но девица потянула за край рубашки, не заправленной в штаны, и остановила её: — А ты красавчик! Мне было сладко с тобой, а-амм! — фигуристая девчонка облизала губы языком, словно они были вымазаны клубникой со сливками, и бросила томный, красноречивый взгляд: — Давай ещё разок повторим… на прощание? Морисса ослепительно улыбнулась, зажимая в ладони её пальцы и чуть отодвигаясь: — В другой раз. Очень спешу… Не обижайся. Ни телефона, ни имени, ничего. Просто ушла. В ожидании такси, пока стояла на обочине дороги, она достала из кармана кожанки пачку сигарет и с наслаждением закурила, выдыхая смолистое облако дыма на проезжающие мимо автомобили. Возникшая откуда-то сзади высокая незнакомая дамочка попросила прикурить, и она чиркнула зажигалкой перед её лицом, наблюдая за тем, как разгорается огонёк на краешке её тонкой сигары. Дамочка не торопилась прощаться и, улыбнувшись, встала рядышком, стреляя глазами. Симпатичная, экстравагантная, лет за тридцать. Но Морисса всё равно не понимала, что ей надо. — Давно собираюсь бросить курить, и всё никак… — улыбнулась эта женщина, стряхивая пепел под ноги и не сводя изучающего взгляда с Мориссы. И только она сделала шаг вперёд, собираясь что-то ещё сказать, как подъехала вызванная машина, и Морисса откланялась, с облегчением сбегая и от неё. Уже в салоне она положила на язык мятную жвачку, понимая, что сегодня ещё работать, а перегаром, как ей казалось, несёт за версту, — и активно задвигала челюстями. Через полчаса, стоя у своей двери, она попыталась вставить ключ в замочную скважину, но отчего-то не попала в гнездо, и вся связка с неприятным лязгающим стоном оказалась на бетонном полу лестничной клетки, усиливая странное, скребущее душу раздражение. Нагнулась, подбирая ключи, и сразу почувствовала, как сжимается вокруг головы тугим, невралгическим спазмом адская боль. Ожидаемого после ночной гулянки облегчения она так и не испытала, а напротив — внутри росло гадливое чувство неудовлетворённости, и каждую её клеточку, без остатка, переполнила некая эмоциональная опустошённость, которая мешала нормально дышать и получать удовольствие от жизни. Пока вертела в руках холодную связку ключей, на неё что-то вдруг нашло — неподвластный логике слепой порыв, — и она отвернулась от своей двери, нажимая на звонок соседской. У неё сложилось ощущение, что она уже не дождётся, когда Петлицкая ей откроет, однако продолжала настырно жать на звонок, всё больше и больше заводя себя и распаляясь до грани, до напряжения в тугих мышцах. Сколько они не виделись с той, последней встречи, когда Морис пряталась в её шкафу от Светки? Две, три недели? И за это время столько всего изменилось! Вокруг соседки теперь крутится какой-то напыщенный зрелый хлыщ, и она делает вид, что её интересуют его ухаживания! Чернова не верила — не хотела верить, что у Яниты могут быть к нему серьёзные чувства. Неторопливый поворот защёлки, приоткрытая дверь и неподдельно изумлённый, немного испуганный взор неприступной соседки вызвал кривую улыбку на губах Черновой. Петлицкая только и успела воскликнуть: «Господи, да ты пьяна!» — но Морисса, не обращая внимания на её испуг, тут же — с порога, нависла над девушкой, пылко и требовательно вопрошая, пронзая мучительно-острым, вяжущим взглядом: — Ну, рассказывай, что у тебя с… этим? — Да с чем, с кем? — не сразу сообразила, что она имеет в виду, Петлицкая, поневоле впуская соседку в квартиру, поскольку та всё равно выиграла бы в этом неравном противостоянии, да и любопытных соседей, подсматривающих в глазки, никто не отменял. — С кем?! — Морисса вспыхнула, как газовая горелка, и подняла бровь, не в состоянии поверить, что Яна не понимает, о чём речь. — Да с мужиком этим! Кто он? Почему он привозит тебя по вечерам? — Я вообще не обязана перед тобой отчитываться! — отступая от агрессивно настроенной соседки, фыркнула девушка, складывая руки на груди. Чернова выглядела сегодня как взъерошенный воробей, и это бросалось в глаза. Но, чёрт возьми, как идёт к её рослой, стройной фигуре эта кожаная куртка, эффектно сидящая на атлетически крепких плечах, и до чего же мальчишеские у неё бёдра в этих джинсах с рваными потёртостями… Нет-нет, это так неженственно, так… неизящно! Петлицкая отворотила нос, стараясь не смотреть в сторону соседки, которая этим утром так и притягивала её взгляд. — Ах, этот мужчина? Ну допустим, мой коллега. И что? У нас с ним тёплые дружеские отношения. — Дружеские, говоришь? Тёплые?! Да ты видела, как он на тебя пялится? Сколько ему лет? Да он вообще не твой вариант! — А кто мой? Может быть — ты, малолетка? — чуть отступая назад по матовым плитам прихожей — заставленной мебелью, неудобно узкой для двоих, насмешливо-льдисто проронила Янита, на контрасте с кипящей эмоциями Черновой. — Я не малолетка, а вполне состоявшийся человек! — фыркнула рослая шатенка, намереваясь сократить расстояние между ними, но споткнулась о стоящую под ногами небольшую низкую банкетку, больно ударившись коленом. — У меня есть работа и я получаю второе высшее образование. Мне двадцать один год, скоро двадцать два! — Мне всё равно, состоявшийся ты человек или нет, Чернова! Ты девушка, и этим всё сказано. И отстань от меня. — Петлицкая достала из сумочки блеск для губ и подошла к зеркалу, больше не замечая пылавшую возмущением шатенку. — Воробушек, ну признайся, что ты иногда думаешь обо мне, ложась вечером в постельку? — не хотела успокаиваться Чернова, разрушив личные границы и остановившись за её спиной. В отражении зеркала она пыталась поймать взор Яниты, лукаво вымаливая желанный ответ. — Ну хоть иногда?.. — Я? О тебе? — Петлицкая уставилась в зеркало — не на неё, и, тронув плафон светильника, зажгла дополнительный свет и вкусно, невинно-манко потёрла верхнюю губку о нижнюю, тщательно распределяя по розовой коже полупрозрачный блеск. Отложив сумочку, она дразняще обернулась через плечо. — Ты... Ты вообще в своём уме, дорогая Морисса? Не слишком ли много ты на себя берёшь? — Меньше, чем хотелось бы, ангелочек... Они продолжали стоять в прихожей, Петлицкая явно собиралась на работу. Строгий серо-голубой костюм — юбка до колен, жакет с широкими отворотами и выглядывающий из-под него нежно-лимонный топ освежали гладкую, чистую кожу, придавая ей ровное медовое сияние. Светлые волосы были заплетены в аккуратную прическу, над которой она, судя по всему, долго корпела у зеркала, стараясь укротить их объёмную массу. На груди, в широком квадратном вырезе топа — кулон из смеси полудрагоценных камней на серебряном шнурке. На запястьях тоже какие-то модные, изысканные браслеты в виде переплетающихся змеек. И вся она в целом была такая ухоженная, чистенькая, идеальная — просто до мелочей, что Черновой немедленно захотелось её измазать, осквернить своими грубыми прикосновениями, передать ей частичку себя, такой прожжённой, отъявленной, неидеальной… И она не сдержалась: одним махом притянула её к себе, зажимая в плотных, хватких объятиях, шаря ладонями по узкой спине и склоняясь лицом, очень хорошо чувствуя, как у Яны перехватывает дыхание — то ли от отвращения, а может, просто от неожиданности или негодования, но теперь это не имело значения. Она больше не остановится. Длинные пальцы развязно вплелись в светлые локоны, разрушая укладку, а губы бесцеремонно и властно охватили по-детски капризный рот, нахально впиваясь, вторгаясь языком и больше не сдерживаясь, заполняя собою внутри… Испепеляющая лавина страсти накрыла Чернову с головой, и она терзала изящное нежное тело руками, не замечая льющихся слёз по щекам Петлицкой, не видя её попыток сопротивления и только вкушая сладость губ, нежность кожи и очарование этих слёз и голоса, умоляющего всё прекратить. В какой-то момент в её голове будто щёлкнуло — она знала, что уже перебор, и слегка отстранилась от Яны, наблюдая масштабы разрушений. И она осталась одновременно поражённой и довольной проделанной работой: подпорченной причёской девушки, размазанным блеском для губ, и даже оторванной лямкой её бюстгальтера, когда пыталась добраться до вожделенной груди. Юбка на талии Яны перекрутилась, вырез съехал набок, на колготках побежали стрелки, топик измялся, тушь потекла. — Вот теперь ты простая, обычная девчонка, а не эта заносчивая стерва, какой хочешь казаться! — с озорной ехидцей рассматривая девушку, сказала Чернова, широко улыбаясь и демонстрируя ровный и белоснежный, довольный хищный оскал. — Я всегда знала, что ты не в себе, Чернова, но теперь… — Петлицкая отвернулась, поправляя одежду. Придётся менять бюстгальтер — лямка вырвана с корнем. Обернувшись к Черновой, её лицо обрело удивительную невозмутимость, слёзы высохли. Она спокойно заметила: — Ты пьяна. Сходи домой, прими душ и выспись. И надеюсь, ты не будешь виновницей моего опоздания на работу? Петлицкая ожидала чего угодно, но только не такой реакции. Чернова засмеялась — весело, заразительно, лучезарно. И убрала руки в карманы, выпрямляясь и немного склоняя голову вбок. — Януля, ты прекрасна! Какая выдержка, какое умение владеть своими эмоциями! Хочу вывести тебя из равновесия… — Чернова заметила её вопросительный, непонимающий взгляд, озадаченно сдвинутые на переносице брови. Пацанка немного сощурилась, наслаждаясь собою и будто что-то прикидывая в голове. Громко, почти угрожающе расхохоталась, и обрывисто смолкла, поспешив успокоить: — Не сегодня, выдохни. Вернувшись домой, она с грустью подумала, рассматривая след от вишнёвой помады брюнеточки на вороте своей рубахи, что любая девчонка была бы рада броситься ей на шею, но Янита Петлицкая к ней совсем равнодушна... "Ну вот, ты не можешь всё не испортить, Риса! — усаживаясь на сиденье троллейбуса, который довезёт её к Бизнес-центру, задумчиво покачала головой Петлицкая, прикрывая веки. Пасмурная погода и унылый, серый пейзаж за окном тянули её в дремоту. — Прости, Чернова, но ты не оставляешь мне шанса поменять к тебе отношение, при всём желании. Ты слишком безбашенна, чтобы я могла с тобой справиться..." Звонили с работы, интересовались, почему она опаздывает. — Женька, прикрой меня перед начальством, если что. Я скоро буду, — ответила Яна своей новой напарнице, которую только взяли вместо Рыбкиной, и убрала телефон в сумочку.