Заклятые соседки

В стельку пьяную Рыбкину заволокли в гостиную и уложили на диван. Девчонка брыкалась, требуя, чтобы ей выдали бинокль, поскольку в её глазах рождаются и умирают чудесные вселенные. С горем пополам её удалось нейтрализовать, замотав по горло в одеяло и оставив одну в темноте, в тишине. Все участники происшествия собрались в прихожей, и Гоша предложил Мориссе и Яне присоединиться к нему в соседней квартире и немного расслабиться. — Мы непременно подойдём, Гош… чуть позже, — опуская ладонь на плечо друга, Чернова встретилась с его взглядом, и оба заговорщически перемигнулись. — Лизка с Веркой там как — не соскучились без меня? — Времени скучать было некогда, ты же знаешь… Они выполняли задание. — Парень говорил загадками, чтобы Янита не поняла, что он имеет в виду. Но Чернова удовлетворённо кивнула, автоматически покосившись в сторону гостиной, где заперли окосевшую как заправская матроска Рыбкину. Однако у Яны имелись возражения на слова Черновой, и она обратилась с просьбой к молодому человеку: — Егор, нет! Забирай свою подругу сразу, мы уже всё обсудили… Времени было достаточно. — Девушка бросила неприязненный взор на Чернову и категорически поджала губы. — Не слушай её, Егорушка, это она пытается уйти от неизбежного — от своей судьбы, но деваться-то ей всё равно некуда… — Чернова повернулась к Яните и облизала её похотливо-бесстыжим, ласкающим взглядом, высовывая кончик языка и дразняще, хищно его прикусывая и изгибая, словно змея. Не выдержав подобного издевательства, Петлицкая закатила глаза и недовольно цокнула, демонстративно сбегая от Черновой в кухню. Морисса самостоятельно закрыла за Гошей дверь её квартиры и образовалась на пороге кухни. Яна стояла у плиты, спиной к ней, и заваривала кофе в большой железной кружке. Былая закуска и алкоголь куда-то исчезли: видимо, у девчонки поменялось настроение или она опасалась пить, чтобы не потерять контроль над своим сознанием. Усевшись у окна, Чернова сложила локоть перед собой и, вальяжно растёкшись по поверхности стола, упёрлась щекой в кулак. Ноздри её уловили густой и бодрящий аромат напитка, и она до щекочущей ломоты в желудке захотела им угоститься. — Нереальный запах, малыш… Дашь попробовать? — последняя фраза в её устах прозвучала чересчур двусмысленно, и Петлицкая даже не обернулась, никак не отреагировала на её слова. А Морисса наблюдала за ней, не сводя любующегося, довольного взора. Не говоря ни слова, девушка отошла от плиты и поставила на столе две кофейные чашки, сливки и сахарницу, вызвав счастливую улыбку на губах Черновой. Немного погодя выключив газ, Янита прихваткой обернула широкую ручку горячей железной кружки с дымящимся ароматным блаженством, заключённым в её толстых стенках, и подошла к столу, медленно разливая по обеим чашкам. Петлицкая взяла одну чашку в руки и поднесла к губам, встав чуть поодаль от стола, у стойки с микроволновкой, и, кажется, опасаясь приближаться к Черновой. Взгляд её был устремлён строго к лопающимся пузырькам на поверхности напитка, и она даже не сделала попытки ответить на бесконечно бросаемые взоры шатенки. Гостье пришлось самостоятельно придвинуть чашку к своему краю, прежде чем она сделала пару коротких глотков, наслаждаясь вкусом обжигающего губы напитка, приготовленного руками любимой девушки. В соседней комнате, за закрытыми дверями, спала Рыбкина. Дверь кухни Морисса тоже предусмотрительно прикрыла, чтобы ни единого звука не доносилось до лишних ушей. Впрочем, тягостная тишина забрала всё внимание на себя, и девушки молча, каждая о своём, сдались её обступающей власти. Петлицкая первой прервала затянувшееся затишье. Тыльной стороной указательного пальца она изящно провела под нижней губой, смахивая кофейную пенку, и, наконец, убрала чашку в раковину и прямо посмотрела на свою гостью, упираясь поясницей в высокий разделочный стол позади себя. — Ты с ней хотя бы говорила? — девушка кивнула в сторону комнаты. — Да, мы поговорили, — мрачно потупившись, отозвалась Чернова. Наклонив голову, она небрежно почесала затылок и бросила на Яниту слегка виноватый взгляд исподлобья. — Ну и… что вы решили? — Мы? А разве мы — это не ты и я? — Чернова, перестань дурачиться! Я серьёзно! — Так и я серьёзно, Янусь… Молодая гибкая шатенка вскочила из-за стола и мигом оказалась возле черноокой красавицы со светлыми льняными кудрями, и попыталась обвить её талию руками, однако Янита резко собрала ладони в кулачки и уткнулась ей в солнечное сплетение, делая попытку увеличить расстояние между ними. Чернова была выше на полторы головы и значительно шире в плечах и спине, поэтому даже не почувствовала никакого давления и просто, по-хозяйски, накрыла её руки своими, медленно перемещая к своей груди — туда, где билось сердце, рвущееся наружу. Казалось, ещё немного, и Яна может достать его — горячее и живое, готовое запрыгнуть в руку; но недотрога предпочла выскользнуть прежде, не принимая подарка и пряча ладони внизу живота, толкаясь локтями в попытке совершить рывок... И Чернова сложила руки по краям от столешницы, у которой стояла Яна, заключая девушку в надёжный капкан. Их взгляды пересеклись — горячо и пристально, и каждая стремилась пересмотреть другую: одна — с жалящей насмешливостью и презрением, а вторая — с обольстительной, клыкастой улыбкой на чувственно подвижных губах. Не сводя с Мориссы больших и удлинённых, непостижимо красивых глаз, в которых можно было тонуть бесконечно, вечно, — Петлицкая вдруг спросила, вспорхнув ресницами: — Зачем ты её спаивала? — Кого? — сделала вид, что не понимает, Чернова. — Светку. — Как я могла её споить, если практически всё время провела с тобой… — Спаивали твои друзья. По всей видимости, по личной твоей просьбе. Наморщив лоб, Чернова опустила глаза и громко выдохнула из лёгких, показывая, что ей не нравится этот разговор. — Ян… Я уже не знаю, как ей объяснить, чтобы она от меня отстала. — Начиная нервничать, поскольку ей неприятно было вспоминать о Рыбкиной, Чернова отошла от девушки и отвернулась к окну, приоткрывая штору с золотисто-рыжим рисунком и разглядывая мрачноватый пейзаж — аллею, две скамейки, дорожку, по которой бежали подростки с собакой, и серовато-индиговое небо, слабо усеянное мигающими алмазами звёзд. — Зачем ты её вообще соблазнила? — звонкий, как хрусталь, голос Петлицкой мигом отвлёк её от вводящих в дремоту видов улицы. Резко задвинув шторы, Морисса развернулась к своей визави, сверля упрямым взглядом. — Я? Да это она меня… соблазняла! От дальнейших оправданий Чернову спасло только то, что в дверь громко и протяжно, несколько раз подряд позвонили, и Яна, опасаясь за сон Рыбкиной, побежала открывать. В квартиру гурьбой ввалили друзья «заклятой» соседки, и Петлицкая прижала палец к губам, чтобы они шумели потише. Те с пониманием кивнули и, почти не нарушая спокойствие, прошли на кухню. Загремели кастрюльки, застучали ножи по дощечкам, включилась плита. Кухонька наполнилась тёплым оживлением множества рук, которые что-то усердно колдовали, загоревшись идеей приготовить скорый ужин на пятерых. Через двадцать минут все сидели по местам, пили и закусывали… Янита не помнила, как уходили Верка, Лиза и Гоша. Уже ночью, немного проспавшись от виски, которым её практически насильно споили дружки соседки, она резко распахнула глаза, и сердце её трепыхнулось, гулко падая вниз. Паника сжалась колючим ожерельем вокруг горла, мешая сделать вдох и выдох. На краю кровати сидела Морисса. Непослушными, похолодевшими руками Яна убрала пряди волос со лба, на котором выступили капли пота, и пригляделась к очертаниям в густом мраке середины ночи. И, признаться, сперва она решила, что это всего лишь наваждение, мираж… Но стоило только недвижимой, безмолвной фигуре слегка шевельнуться, и девушка испуганно пролепетала в темноту: — А т-т-ты чего здесь, Морис? — Охраняю твой сон, — едва слышно, чувственно и словно немного разбито выдохнула пацанка. — Иди спать, ну пожалуйста! — сглатывая вязкий комок в горле, с мольбой проронила Петлицкая. — Пойдём, я тебя провожу до двери… — девушка спустила одну ногу на пол, нашаривая тапочки. — Нет… я никуда не уйду… — глухо и как-то непреоборимо, надтреснутым голосом сказала Чернова, проведя около Яны уже три с половиной часа и так и не сомкнув ни на секунду глаза. — У-хо-ди! — настойчиво, устало повторила Петлицкая, повысив голос на полтона. Вчера, когда ей казалось, что все, кроме дрыхнувшей Светки, ушли, она разделась и легла спать, распустив волосы и набросив на голое тело сорочку из натуральной воздушной ткани, и сразу же вырубилась. Подложив под спину подушку, Яна села на кровати, судорожно комкая одеяло в ладонях и лихорадочно пытаясь понять, как могла допустить, что Чернова осталась ночью в её квартире. Постепенно привыкая к темноте, Петлицкая более отчётливо смогла различить скуластое лицо шатенки, её крепкую длинную шею и начало ключиц в вороте рубахи; и ей сделалось неуютно от созерцания этой неподвижно сидящей — точно литой, чуть подавшейся вперёд, фигуры. — Ян, ну сколько можно? — с совершенно новыми, почти требовательными интонациями обратилась к ней Чернова. И повторила то, что девушка уже слышала не раз: — Ты долго ещё бегать от меня будешь? Янита стиснула двумя пальцами виски, будто у неё разболелась голова, и порывисто остановила Чернову, не желая слушать дальше: — Не надо, Морис! Это ни к чему не приведёт! — Что — это? — Да всё. Ты пойми… — девушка подбирала слова, но так и не смогла выразить мысль в деликатной, смягчённой форме. Сказала как есть: — Я не смогу быть твоей. Мне парни нравятся. Услышала недобрый смешок, и следом раздражённое: — Ага, которые ухлестывают за тобой, не расставшись со своими бывшими! Скандалить совсем не хотелось, и Яна махнула рукой в темноте: — Да бог с ним, с Юркой, Морис… Я просто не смогу быть с тобой. — Это ещё почему? — вскинулась Чернова, и Яна даже различила её негодующую ухмылку. — Потому что я тоже девушка? Потому что лесбиянка? — Да, поэтому. — Яна крепко сжала веки, стараясь не развивать тревожные, разрозненно мерцающие мысли, боясь собрать их в одну единую, осознанную связку. Но Чернова, кажется, решила сделать это за неё. — Но ты ведь даже не пробовала… Откуда такая убеждённость? Ответ был резким, бескомпромиссным и злым: — Я не хочу пробовать! — Петлицкая выдохнула остатки раздражения, и уже не так агрессивно пояснила, пожимая плечами: — Да просто… это не моё, пойми ты! — Скажи лучше, я тебе совсем не нравлюсь? Противна до рвоты, да? Эти отчаянные, немного фатальные слова возымели эффект жалости на Петлицкую, и она безвольно вздохнула, пряча в ладонях лицо. — Нет, Морис… пока нет. Но если ты сейчас продолжишь… — девушке стало страшно думать на эту тему, и она сдавленно осеклась, машинально сжимая руками плечи и отгоняя внезапно нахлынувшие в голове отвратительные картинки с участием Черновой. — И что — обматеришь? — губы Черновой растянулись в лёгкой грустной усмешке. — А дальше? Подсыплешь крысиную отраву в чай? — Незаметно Морисса с ногами забралась на постель девушки и расположилась на второй половине кровати, усевшись по-турецки, как была: в клетчатой, навыпуск, рубахе с закатанными рукавами и в светлых немнущихся штанах стиля «унисекс», с заклёпками и множеством карманов. — Ты чего больше боишься — меня или реакции твоих родственников и друзей? Петлицкая видела её горящие в темноте глаза и зачем-то вспоминала их цвет… Кажется, зелёные… Нет, лазурные… с янтарной каймой по краю, в густых чёрных ресницах… Интересно, какое выражение лица у неё сейчас? — Ян? — Чернова придвинулась ещё ближе и теперь буквально заглядывала в её глаза. Петлицкая встрепенулась, вспоминая вопрос, который она задала. Так чего или кого она боится больше?.. Немного подумав, девушка сцепила руки под коленями и пожала плечами, не поворачивая головы в сторону Черновой: — Почему я должна бояться? Хотя маме моей, как ни странно, ты очень нравишься… — Твоя мама, между прочим, в курсе, что я со школы в тебя влюблена. Петлицкая даже засмеялась, на несколько мгновений позабыв, что они не одни в квартире. Крепко ли спит там Рыбкина? Однако слова Черновой её зацепили: она не могла поверить, что та не блефует, не врёт. — Ты что такое говоришь? Моя мама в курсе? Не-е-ет, этого не может быть! — девушка презрительно усмехнулась, от души полагая, что Чернова бы не посмела — не хватит пороху, и в безотчётном замешательстве принялась крутить бретельку на ночной сорочке. — Может, Яниша, может! Я ей всё рассказала. О нас... — Что рассказала? — Невольно Петлицкая напряглась. Чернова прислонила руку к спинке кровати, и Яна слышала рядом с собой её дыхание — тихое и прерывистое, осторожное. И стук сердца — её или свой? Девушка кашлянула, чувствуя, как осипло горло, и повторила вопрос: — Что ты ей рассказала? — Что мы будем вместе. Что ты станешь моей женой. — Выдержав паузу, Чернова насладилась молчаливой реакцией, какая бывает, когда человек впадает в ступор, и продолжила удивлять: — Она, между прочим, не возражала. — Ты врёшь! Мама не могла… — Янита ощутила, как не хватает дыхания, как кончается воздух в лёгких, и она в смятении прижала руки к щекам. И они горели — да просто полыхали огнём! — Позвони ей завтра и спроси. Отец, кстати, тоже в курсе… — Когда ты это рассказала — в десять лет? — умело взяв себя в руки, насмешливо огрызнулась девушка. — Навряд ли они восприняли твои слова всерьёз. — Янусь, это было примерно полгода назад… Когда прокладывала коммуникации в загородном доме твоих родителей. Кстати, папа твой меня даже похвалил, что умею работать и зарабатывать не хуже любого рукастого мужика. «Ах, вот у них какие совместные дела! Коммуникации, значит! А я-то всё гадала…» — вспомнила Янита заминку Черновой, когда они искали книгу. Почему она сразу не сказала об этом? А родители?! Это что, заговор? Между тем, продолжая прокручивать в голове сказанное Мориссой, девушка решила, что это какой-то сюр... Из слов Черновой выходило, что родители не против однополых отношений своей дочери! — Я не верю ни единому твоему слову! — выпалила она громко, оборачиваясь к Черновой и старательно ища её взгляд в темноте. Низкий голос соседки был удивительно спокоен и рассудителен, а взор направлен прямо в недоверчивые Янины глаза: — Вот подумай сама: логику твоих родителей понять можно. — Логику? Какую? — Ну во-первых, они меня хорошо знают. И знают, из какой я семьи. Наши мамы дружили. А во-вторых... ты переезжаешь ко мне, а родители твои могут сдавать эту квартиру, или вернуться сюда, если захотят, а ты всегда будешь у них на виду. А за город можно ездить по выходным. Или на всё лето. Это же офигенно — дружить семьями и не волноваться за свою дочь! Мечта любых родителей. Особенно если партнёр их дочери приносит в семью доход, помогает по дому, ну и всякое такое… — Партнёр, но не партнёрша! — возразила Петлицкая, нервно взмахнув руками. Чернова только рассмеялась её замечанию: — Да кому какое дело — он или она? Времена давно изменились. Твои родители верят, что я справлюсь. А я точно это знаю, Яниша… Чем увереннее соседка говорила об этом, тем больше Яниту начинало колотить от негодования. — О господи, я не могу поверить, что обсуждаю сейчас это с тобой! — Так давай не обсуждать, давай целоваться… Ладонь пацанки мягко, по-особенному откровенно, рисуя кончиками пальцев, прошлась по обнажённому предплечью двадцатисемилетней девушки, но Яна не сразу отреагировала, переваривая всё выше услышанное. Вскоре она опомнилась, прихватывая запястье Черновой и отводя её руку, и почувствовала горячий, разливающийся под кожей кипящим маслом ожог от её прикосновений. Щёки Яниты с новой силой зажглись, опалились жгучим румянцем, и она спрятала его под ночным покровом, сдавленно выдыхая.