Заклятые соседки

Янита чудом вывернулась из охвативших тело сноровистых рук и стремглав рванула в противоположную от Черновой сторону. На пути её находилась только кухня, и девушка, не задумываясь, ринулась внутрь. Первое, на что упал её взор — была сковородка. Чистая, с тремя капельками воды на варочной поверхности. И она шустро взялась за её шероховатую пластиковую ручку, защищаясь… Чернова застыла в нескольких шагах от неё, машинально попятившись. — Ян, успокойся! — веско, на две октавы повысив голос, рассудительно-властно приказала она. А затем убаюкивающе, будто отдавала команды находившемуся под гипнозом пациенту, повелительно-тихо прошелестела: — Сковородку поставь на место. И пока Петлицкая, в охватившем её замешательстве, раздумывала над тем, как лучше ударить непрошеную гостью, Морис сделала резкий выпад вперёд и одним движением осуществила перехват руки на уровне плеча с тяжёлой посудиной: благо, опыт в уличных драках не прошёл даром. Под нажимом её сильной ладони, спустившейся вниз по запястью, сковородка сама выскользнула из хрупких пальцев пискнувшей от неожиданности девушки. А в следующий миг, не дав опомниться, рослая и физически развитая шатенка устрашающе нависла над маленькой беззащитной фигуркой… Пальцы Мориссы крепко сжали локти Яны и завели их ей за спину, отчего это красивое, пленительное тело невольно выгнулось дугой, распахивая в вырезе кокетливой блузки бессовестно соблазнительные, топорщившиеся груди в мягком сатиновом бюстгальтере. Морис не смогла сдержать себя и, пуговка за пуговкой, рваными варварскими движениями пальцев освободила девушку от сковывающей одежды, но не до конца сорвала её с плеч, нарочно оставив висеть на руках, чтобы у Яны было меньше возможностей для манёвра. Всё внимание её было приковано к заветным большим полукружиям. Грудь Яниты Петлицкой была вызывающе хороша даже в бюстгальтере, весьма прозрачном, позволяющем увидеть всё… Она испытала восторг — большие и тёмные, острые соски девушки напряжённо натягивали тонкую ткань лифчика, готовые вот-вот просверлить в нём пошлые дырочки. Только от одного взгляда на эти изюмины Морисса почувствовала, как несколько раз подряд сжался в неконтролируемом спазме низ живота, как зашевелился в штанах торчащий из-под малых губ напрягшийся бугорок. Полыхнувшая, как зажёгшаяся свеча, Чернова вдавила строптивую цыпочку в каёмку стола, сжимая очаровательно-нежное, манящее изящными чертами лицо в своих ладонях и коршуном склоняясь над ним. Не теряя драгоценных секунд, она протиснула язык сквозь её губы, но в приятном противостоянии натолкнулась на жёсткий отпор Петлицкой. Её язычок не желал двигаться навстречу, а будто пытался выдавить непрошеный язык завоевательницы наружу, однако ещё больше, всё сильнее возбуждая настойчивую, непреклонную Мориссу. Все действия шатенки походили на борьбу, и она ставила мысленные галочки, когда преграда за преградой, старательно и методично продвигаясь, не останавливаясь в своём порыве погубить девочку, — стремительным напором заставляла пасть эту неосвоенную, отчаянно и рьяно сопротивляющуюся крепость… Оторвавшись от не сдавшихся, несмотря ни на что, остро-жгучих, обжигающих перцовым непослушанием губок строптивой красавицы, Чернова переместилась чуть ниже, вдыхая аромат её беззащитной, немыслимо шелковистой шеи, и — намотав толстые локоны на кулак, припала губами к выемке нижней челюсти, с нажимом пройдясь изучающим языком. Не сдержавшись, она то ли игриво, то ли в отместку за безответное поведение пленённой девушки, с рычащим стоном укусила брыкунью в шею, и медленно потянула кожу зубами, с ухмылкой оставляя памятную отметку. Морис не любила так делать — дарить засосы, но Петлицкая сводила её с ума настолько, что она впадала в беспамятство, в опьяняющий раж, и чем более девушка в её руках отбивалась, тем острее она чувствовала своё желание укротить её… — Ты делаешь мне больно! — в ужасе встрепенулась Яна, хватаясь рукой за шею и одновременно пытаясь высвободиться из охвативших её невыносимых пут. — Я знаю… — просто согласилась с ней Чернова, слегка отстраняясь и давая возможность выдохнуть. Она умела по-другому — без боли и насилия, но Янита не оставляла шанса всё исправить, стать с ней самой собой. Янита её ненавидела, да к тому же считала, что Морисса хочет её использовать, дабы насладиться этим апогеем унижения, залезть в душу, растоптать, надругавшись и удовлетворив свои низменные потребности. Самое ужасное было то, что Янита её совсем не чувствовала, и это отсутствие психологической связи между ними больше всего огорчало Чернову, ведь в свои двадцать один год у неё было слишком мало опыта, чтобы уметь налаживать именно душевный контакт, а не сексуальный. Впрочем, прежде перед Черновой и не стояло такой задачи. С Аллой у неё всё начиналось с постели, собственно, как и с Рыбкиной; хотя нет... Рыбкина — это другое, это нужно забыть. Словом, Мориссе казалось, что девчонкам вполне хватало того, что она им с лихвой давала — страсти. Но такой подход только отпугивал Яниту Петлицкую. — Мы можем как-то иначе решить эту проблему? — попыталась вразумить горделивая фифа свою непрошеную гостью, полыхая яростными бликами зрачков и еле сдерживая подступающую тошноту и слабость. Отведя лицо вбок, Яна замерла в объятиях Черновой, стараясь не чувствовать её прикосновения и полностью отключиться от собственных внутренних ощущений. — Мне нужно время… чтобы привыкнуть к тебе, — со спокойной рассудительностью добавила девушка, искренне надеясь на понимание Черновой. Чернова покачала головой и очень бережно, с мечтательной грустной тоской, провела двумя пальцами по разрумянившейся щеке неподатливой девочки. Её пышные белокурые локоны растрепались, беспорядочно оседая на плечи и грудь, стыдливо прикрывая лицо, и сейчас она выглядела особенно очаровательной и нежной в своей натуральной красоте — чистой и звонкой, совсем непосредственной, и с каждым движением эта красота раскрывалась под новыми ракурсами. Морисса Чернова хотела обладать этой девушкой полностью, а не только телом. С помощью силы она могла, конечно, переломить её ожесточённое сопротивление и горделивую спесь, но это было бы слишком лёгкой задачей, хотя и такой вожделенной. И она боролась с желанием осуществить задуманное. Огромных усилий стоило ей усмирить бегущую по жилам кипучую кровь, но как нелегко далось ей это решение! Дышала она по-прежнему шумно и горячо, а голос зазвучал неумело-примирительной, мягкой хрипловатостью: — Да не трясись ты так, сокровище. Если ты не захочешь, я тебя не трону. Насчёт ночи вдвоём, это я... кхм, погорячилась. Мне просто было интересно, как далеко ты можешь зайти в своих обещаниях. Обворожительная девушка чиркнула по ней уничижительным взглядом, и сдавленно, будто язык не слушался, заговорила: — Я помирилась с парнем и жду его с минуты на минуту. Мы будем жить вместе. — Даже так? — словно ножом по сердцу прозвучали эти сухие слова, разбивая планы на надежду. Убрав руки от лица Петлицкой, Морисса развернулась немного в сторону, прислушиваясь. — А это не он ли звонит? Кстати, мне кажется, уже не первый раз... И действительно, кто-то звонил за стеной, только не в дверь, а на мобильник Яниты. — Я могу подойти и ответить? — едва глотая ртом воздух, Яна постаралась восстановить спокойный тембр речи, чтобы подавить бдительность своей захватчицы, и Чернова наблюдала, как ей не терпится сбежать из-под такого активного внимания. — Я тебя больше не держу. Видишь? — с сожалением выпуская девушку из своих объятий, подавленно проговорила Чернова. — Иди и ответь. Наскоро запахнув разодранную на груди блузку, Янита скорее убежала в гостиную, лишь бы только не видеть обжигающий до костей взгляд Мориссы. А она тем временем отодвинула стул из-за стола и оседлала его, нервно взявшись постукивать костяшками пальцев по деревянной спинке и механически сдувая с носа волнистую тёмно-каштановую прядь с чёлки. Вернулась Янита минут через пятнадцать, и Чернова поняла, что она чем-то сильно раздражена. Кажется, есть кто-то ещё, кто умело играет на её нервах. Даже не взглянув в сторону Мориссы, Петлицкая подошла к стенному шкафчику и загромыхала посудой. Молча шатенка наблюдала, как она достаёт стопку и не глядя плескает в неё какую-то красивую тягуче-кристальную жидкость, переливающуюся под светом люстры серебристыми искрами. Незаметно повечерело; в чёрной яме окна поблёскивали слабые огоньки фонарных столбов и далёкие габариты автомобилей на автостраде. На Яните были всё те же тёмно-синие джинсы по фигуре, а вместо нарядной персиковой блузки она надела свободный винно-лавандовый джемпер крупной вязки, и он полностью скрывал её достоинства выше пояса. Волосы девушка стянула в фривольный жгут на затылке, и несколько игривых прядок выбивались из небрежной причёски. — Тебе лучше уйти, Чернова, — возвестила она, присаживаясь к столу с другого угла и расставляя напротив себя нарезку из сыра, ломтики копчёной кеты и десертную, на высокой ножке, чарку с самбукой, по-прежнему избегая смотреть в глаза обидчицы. Морисса дотянулась до её ладони рукой и накрыла сверху, но Яна дёрнулась, как от ожога, и убрала ладонь меж коленей под стол, пальцами второй руки продолжая покручивать рифлёную поверхность наполненной до середины стопки. — У тебя что-то случилось, Ян? Или это всё из-за меня? Ты скажи… — Петлицкая молчала, прикусив губу и хмуро поджав челюсти, и Морисса снова спросила: — Был неприятный разговор? Кто звонил? — Никто. Уже никто, — тихо ответила она, пригубив крепкий напиток и поморщившись. Нанизав на вилку кусочек рыбы, девушка медленно, со смаком опустила его в рот, прикрывая глаза. Кто-то тихонько поскрябал в дверь, и Морисса вскинула бровь, тыча большим пальцем в сторону прихожей: — Это твой… парень приехал? — Нет… кто-то другой, — поднимаясь из-за стола, констатировала девушка. Когда Морисса следом за ней появилась в холле, ей захотелось сползти по стеночке на пол и прикрыть руками лицо. Загвоздка заключалась лишь в том, что она была в этот день трезва, как стекло. Самая трезвая из всей компании, в которой неожиданно оказалась. Веснушчатый рыжеволосый друг Гоша улыбался ей, прислонившись к входной двери, и поддерживал под мышки вдрызг наклюкавшуюся Светку Рыбкину. Её красивый макияж чёрно-зелёными разводами растёкся по лицу, смешавшись со слезами и помадой. Некогда нарядная причёска стала походить на разорённое осиное гнездо, а изумрудное платье Яниты, одолженное на один вечер, украшало большое масляное пятно на груди.