Заклятые соседки

Стоило закрыть за подругой дверь и остаться одной, как Янита мигом бросилась к телефону. Найдя номер Юрки, она тотчас набрала его. Парень откликнулся не сразу, но обрадовался её звонку. Тяжело дыша, она говорила очень быстро и путано: — Юр, привет… Тут такое дело… Ты не очень занят сегодня? — А что случилось, Януля? — с оживлением отозвался тот. — Да… у меня тут труба в раковине на кухне засорилась. Ты не мог бы приехать… починить? Сегодня выходной, наш сантехник не берёт трубку, а я уже вся извелась… — Приеду. Конечно, я приеду, — воодушевлённо прокричал в трубку парнишка. — Если бы ты знала, как я соскучился… — Пожалуйста, приезжай скорее… мне очень нужна твоя помощь! — Ну, если возьму такси, минут через сорок буду. — О, Юрка, я так тебя жду! — Януль, ты… не злишься на меня больше?.. Ну, за жену и сына? — Давай при встрече поговорим… Как только Юрка отключился, девушка лихорадочно заметалась по квартире, на ходу сбрасывая домашние вещи и распахивая шкафы. У неё созрел план: она хотела предложить Юрке пожить у неё несколько дней, лишь бы Чернова видела, что она помирилась с бывшим, а значит, их уговор не может быть исполнен. Словно помутнение разума нашло на неё, и она готова была пойти на любые жертвы, только бы Чернова не имела возможности посягнуть на её честь и достоинство. Янита и сама не осознавала, как зарывается в эту яму безумия всё глубже, и всячески гонит от себя любые думы о ней. О том, чтобы сесть и спокойно обо всём поразмышлять, разложить по полочкам сложившийся расклад — не шло и речи. Она выбрала избегание, и боялась допустить в своё сознание даже осколок мысли о том, чтобы взглянуть на Мориссу Чернову трезво, без осуждения или ненависти. И дело даже не в том, что Яна плохо относилась ко всем лесбиянкам, вовсе нет! Вот взять хотя бы подружку Светку Рыбкину, ну или любую другую эфемерную лесби, не имевшую рычагов давления на неё, не пытавшуюся влезть в её голову, как это делает Чернова, — и тогда всё в порядке! Это такие же люди, как и все остальные. Но почему-то именно Морисса вызывала в ней это странное, удивительное неприятие и непринятие. Янита даже не заметила, как всё-таки думает о ней… И первое, на что она вдруг обратила внимание, это было то, что Чернова — ну, если абстрагироваться и хорошенько подумать… вполне привлекательна внешне. Теоретически, конечно, — тут же одёрнула себя Петлицкая, ведь она не относила себя к тем, кого могла бы заинтересовать молодая брутальная лесбиянка. Но это вовсе не значит, что Чернова — опять же, теоретически — не способна обворожить других девчонок. Янита вздрогнула, скривив губы от отвращения. Ей не хотелось долго рассуждать на тему нетрадиционных ценностей, и она с раздражением включила чайник, надеясь, что чаепитие с вафельными слойками избавит её от назойливых мыслей… Всё, что происходило дальше — кажется, делалось на автомате: до определённого момента времени, — и более походило на бег от самой себя. Переодевшись в пастельно-персиковую блузку и тёмно-синие джинсы, подчёркивающие аккуратную, вкусную попу, она распустила волосы, и они тяжёлым бархатом ударились о плечи и грудь. Немного взъерошив их и придав руками объема, девушка за пять минут подкрасила ресницы и взглянула на себя в зеркало. Оставшись довольной своим обликом, она окинула квартиру придирчивым взглядом и убрала всё лишнее по местам. Минут за десять перемыла всю посуду и насухо вытерла тарелки. Закатное солнце ворвалось рыжим пламенем в окна, подмигнув несколько раз, прежде чем скрылось за горизонтом. Шею и плечи ненавязчиво тронула вечерняя прохлада, и она закрыла стеклянные створки балкона, а после вернулась в гостиную и упала на диван, тревожно прикрывая веки. Девушка прикусила губу и задумалась. И отчётливо так поняла, что совсем не хочет видеть своего бывшего. Ну совсем. Хотя ещё недавно души в нём не чаяла. Всё пошло кувырком в этот день, совершенно всё… Она привстала с дивана, ища взглядом смартфон, чтобы отменить ненужную встречу… Но Юрка, должно быть, уже подъезжает к её дому… О, кажется, вот и прибыл! Оглушительной свирелью в тишине прокатился дверной звонок, разрывая сумбурный поток её мыслей, и она задумалась, как начать разговор, чтобы бывший её правильно понял и не питал иллюзий… Когда она распахнула дверь — вначале даже обрадовалась, что это не Юрка, но потом… сердце её ухнуло в пятки, да там и осталось… — Я тебя не ждала, уходи! — испуганно пробормотала девушка, хаотично пытаясь нащупать ручку двери, и, наконец, толкнула эту дверь от себя, на высокую шатенку с бритыми ёлочкой висками, стремясь вытеснить её тело на площадку за грань своего жилища. — А как же наш уговор, хорошая моя? — Ладонью, цепко упёршейся в наличник, расширив локтем небольшую щель, Чернова удерживала входную дверь приоткрытой, и улыбалась. Неудачно пытаясь захлопнуть её, черноокая красавица вскинулась, с вызовом отражая знойные взгляды Черновой. — Никто не обещал тебе, что это будет сегодня! — Но это будет сегодня, Ян! — настаивала опасная соседка, плечом надавливая на дверь с внешней стороны и будто издевательски ухмыляясь лазурным бесстыдством выразительных глаз. Содрогнувшись, Янита качала головой, отрицая происходящее. Хотелось найти любую зацепку, чтобы отдалить ужасный момент, о котором она не могла и думать, а по возможности и вовсе перенести неизбежное на другой раз. А там, непременно, она найдёт способ выкрутиться. — Светка-то где? — всё ещё надеясь отвлечь нахальную девицу от своей персоны и переключить её внимание, бросила Петлицкая из своего ненадёжного укрытия. Но успокоиться ей было нечем, поскольку Чернова «обрадовала»: — Не волнуйся, она сюда не явится. — Как это не явится?! Что ты с ней сделала? — ожесточённо сопротивлялась вызову спортивной шатенки хрупкая блондинка. Вспоминая, как готовила Рыбкину к встрече с Черновой, она горько подытожила: — В конце концов, всё это только ради неё затевалось! — Да всё с ней в порядке, с твоей подружкой. Я её и пальцем не тронула. — Здорово! А крайняя почему-то я!.. Когда Чернова вставила ногу в образовавшуюся щель на пороге её квартиры, Янита закричала в парадную: "Света, помоги!" — но крик этот оборванной струной потонул в плотной и тёплой, слегка жестковатой ладони соседки. Толкнув дверь внутрь помещения, шатенка беспрепятственно нырнула в светлый холл, в котором с двух сторон горели настенные светильники, и поймала девушку в нежный захват сзади, не дав ей возможности сбежать и забаррикадироваться где-нибудь в ванной или туалете. Чернова прижала её к своему телу, прислонившись затылком на только захлопнувшуюся дверь, и провернула пару раз щеколду в замке, что заставило Яну мгновенно вздрогнуть. Одной ладонью Морисса, как и прежде, удерживала рот девушки, чтобы она не надумала завизжать, и, склонившись к её ушку, своим низким, спокойным голосом, в котором, однако, теперь слышалось едва контролируемое, нетерпеливое придыхание, она проговорила: — Я сейчас отпущу ладонь, а ты не будешь кричать и звать на помощь, да? Янита что-то пробубнила ей в руку, но разобрать хоть единое слово оказалось невозможным, и шатенка, по-прежнему удерживая её горло, стоя сзади, — в несильном локтевом захвате, — постепенно стала убирать ладонь, сжимавшую рот девушки. И Яна закричала — истошно, пронзительно, тонко, как девчонка. И Черновой потребовалось вернуть ладонь на прежнее место. — Ты же не хочешь, чтобы я завязала твой милый ротик шарфиком, воробушек? — с проникновенной вкрадчивостью в интонациях сказала она, оглядывая прихожую, где висело сразу несколько шарфов разных оттенков и на разные случаи жизни. В осипшем голосе её слышалось столько нежности, скрученной в тугой узел с отчаянной страстностью и растущим, агонизирующим возбуждением, что Яну это донельзя напугало… От Черновой исходило необычайное, растекающееся горячим сиропом по венам, живое как пульс тепло и дикая, необузданная сила, которую Яна впитывала кожей и жутко боялась. Это была сила, способная разодрать плоть на куски… С усмешкой Петлицкая подумала о том, что Рыбкина бы наверняка восхитилась этими качествами Черновой — её силой и темпераментом в связке с грубоватой харизматичностью и чувственным, низким тембрально, голосом. Но она не Рыбкина, и Чернова ничего, кроме страха и отвращения, ей не внушала. Крепко сбитая, высокая андрогинная девушка сжимала её в захвате со спины, и Яна хорошо чувствовала её запах – что-то животное было в нём, солоновато-пьянящее. А ещё лесное, с оттенком смолы в хвойном букете. И Яна дрожала — как загнанный охотником, обречённо сдавшийся, забитый в угол зверёк. Потому что ей было страшно. Страшно настолько, что морозом сводило мышцы. Страшно впервые в жизни. Никто, ни один мужчина не умел довести её до такого, чтобы она особенно остро ощущала свою уязвимость. И безраздельную власть постороннего человека. Женщины. Об этом она никогда не думала, что может быть так. Что будет бояться её сильнее, чем кого бы то ни было. И ненавидеть себя за это. И она попыталась расслабиться и перестать воспринимать её — как врага. Но не смогла… Дыхание Морис опаляло кожу её затылка — густо, как расплавленный мёд, растекаясь по выступам позвонков на шее. Хваткая ладонь с трепетной, изучающей осторожностью объяла живот ниже пупка, где пробегала молния джинсов, и мягко прошлась, очертив окружность. Хотелось кричать, возмущаться, плакать — но рот её был зажат другой ладонью, плотно прильнувшей к губам. Тело Черновой энергично вжималось в её ягодицы и спину, и Яна сглотнула, чувствуя жаркие разряды тока, бьющие от него даже сквозь одежду… Отчаянно, с ярыми усилиями, хрупкая девушка сопротивлялась злому напору обезумевшей от страсти шатенки, дышавшей за мочкой уха, — и всё более слабела, ощущая затягивающий в паутину безысходности, колючий страх. Голос Мориссы прозвучал окутывающим шёпотом, будто усмиряя: — Тише-тише, моя маленькая… Ну сколько ты ещё будешь от меня бегать…