Заклятые соседки

Морисса взяла трубку довольно быстро, поскольку даже по выходным ей частенько звонили с незнакомых номеров по работе. Она, собственно, только час назад вернулась с «заочки» в универе, и к вечеру, часам к семи-восьми, ожидала в гости своих друзей — Лизку с Веркой и Гошу. Циферблат часов в металлической оправе на её смугловатом запястье отстукивал двенадцатую минуту шестого. Озадачившись, девушка опустила длинные подкачанные ноги с журнального столика на пол и потянулась на диване, подавшись своим гибким телом вперёд, за дребезжащим современной мелодией айфоном, на автомате переводя звук какой-то старой итальянской комедии в беззвучный режим. Прокашлявшись, без энтузиазма она прохрипела в трубку: — Слушаю вас. — Привет, Чернова… Ал-ло-у?.. Ты чего там, упала со стула? — насмешливо проворковала на другом конце провода обворожительная соседка, и Морисса совершенно растерялась, когда услышала её голос. — Ангел… Ты? — А ты знаешь ещё кого-то с таким голосом? — Петлицкая откровенно хохотала в трубку, и Черновой даже показалось на секунду, что она немного пьяна. — Ты хочешь, чтобы я пришла, малыш? — с игривым придыханием осведомилась Чернова, но тотчас заставила себя вернуться в границы реальности, с неохотой стряхивая наваждение, охватившее разум и тело упоительно-вязким, обволакивающим экстазом. Ловким усилием воли она обрела свой обычный хамоватый тон, параллельно с тем ощущая, как сводит позвоночник миллионами сладких мурашек. — Нет, не хочу, — тотчас обрушила её надежды строптивая красавица. — Я тебе звоню по другому поводу… — Ты хочешь сама ко мне прийти? — до последнего не сдавалась Чернова, всерьёз начиная заигрывать с Янитой, которая теперь всё знала о ней, а значит, можно действовать более откровенно, не таясь и не одёргивая себя. Голова её так вскружилась от накалившего кровь адреналина, что она мигом забыла о рисках… Сейчас она не думала о том, что неосторожный, дерзкий напор может привести к непоправимым последствиям, которые наверняка её саму ошарашат чуть позже — завтра или послезавтра; и она просто остановилась, чтобы продышаться — внутренне замирая, проглатывая своё возбуждение, свою дикую и молодую, ошалелым приступом связавшую напряжённые мышцы, преступно-животную страсть… — Морис, подойди серьёзно к тому, о чём я тебе сейчас скажу. — Голос недосягаемой девочки прозвучал строго, с расстановкой, перекрывая все её мысли; совершенно ровный и непроницаемый, он бесчувственно-острыми иглами впивался под кожу. — Даже если ты попросишь меня прыгнуть с крыши нашего дома, я отнесусь серьёзно: ты не переживай, мой воробушек. — Неплохая идея… Я об этом на досуге подумаю… Но сейчас о другом. — Янита сделала многозначительную паузу, прежде чем деловито спросила: — Ты сейчас одна дома? — Ты всё-таки придёшь? Да, я одна. Но даже если бы была не одна, нашла бы повод выгнать всех к чёртовой бабушке, чтобы встретить тебя во всеоружии… Не обращая внимания на её отвратительные шутки, девушка бесстрастно продолжила: — А твоя Алла? — А что Алла? Ты ревнуешь? — Боже, Чернова, я тебя когда-нибудь с удовольствием прибью! — Ну хоть от этого ты получишь кайф, и меня это безмерно радует, сокровище. Петлицкая сурово перебила её, начиная уже всерьёз раздражаться, и Морисса заметила ледяные нотки в её хрупком, величавом голосе: — Короче, Чернова! Обещай мне, что ты сейчас поговоришь со Светой, и вы придёте к какому-то общему знаменателю. Только прошу тебя, не гони её сразу! Поговорите. Обещаешь? Яна долго слушала тишину в трубке, и в какой-то момент даже решила, что связь прервалась. Её ладонь крепко сжимала Света Рыбкина, и Петлицкая подмигнула подруге, бодро улыбнувшись. — Алло, Чернова! Ты где там пропала? — Да-а, пусть приходит, — наконец, выдохнула в динамик смартфона соседка. Голос её прошелестел задумчиво-затаённой хрипотцой, и это настораживало. Отойдя от Рыбкиной к окну в гостиной, машинально Янита принялась перебирать пальцами край занавески, вслушиваясь в слова Черновой: — Но только при одном условии… — Нет, никаких условий! — почти крикнула Петлицкая в трубку, безотчётно запаниковав. Её всю захлестнуло невыносимое предчувствие: Черновой что-то от неё нужно. Интуиция подсказывала девушке, что просто так она не отступит, а, напротив — с наслаждением воспользуется подвернувшимся случаем отомстить за своё унижение при последней встрече, ведь каждая из них упрямо стремилась надавить, одержать верх в эмоциональном противостоянии, сложившемся за долгие-долгие годы. И до сей поры они были равны в этой невидимой для окружающих схватке. Догадки всё явственнее — одна мучительнее другой — обретали некие законченные формы в голове Яниты, когда Морисса Чернова резко ответила: — Ну тогда и разговора не будет. — Посто-ой!.. В трубке запиликали короткие гудки. Чертыхнувшись, Янита взглянула на Рыбкину, всю такую нарядную, с горящими надеждой глазами, — и принялась повторно набирать номер телефона соседки. Наверное, через десятый гудок та нехотя нажала на ответ вызова, и Яна услышала только её глубокое, прерывистое дыхание. — Что ты хочешь, Чернова? — выдавила она из себя, всё более желая придушить соседку собственными руками. — Чего же я хочу, у-м-м, дай подумать, — нарочно тянула каждое произнесённое слово пацанка на другом конце связи, томя и одновременно выводя из равновесия Яниту пугающей неопределённостью. — Наверное, я хочу-у… — голос её на несколько длинных секунд замер, и Яна судорожно-тревожно сжалась беззащитным комком, ощущая, как она там — в своей квартире, с наслаждением смакует этот победный момент. — Алло, Чернова… ты… Нахальная девица перебила Яниту, улавливая даже по телефону уровень её ненависти и всплеск эмоций, и — пока горячо, продолжила дожимать девушку: — Воробушек, ты же знаешь, что должна мне пообещать кое-что взамен? — Догадалась, — сухо, чуть надломившимся голосом проронила Петлицкая. — Я тебя внимательно слушаю. — Но Чернова молчала, накаляя ситуацию до предела. В конечном итоге Яна не выдержала пытки тишиной, и презрительно бросила соседке: — Так и будешь в трубку дышать? Ответа не последовало, и тогда Петлицкая сама уже хотела отключиться, вымотанная этим психологическим бессилием, но внезапно Чернова разорвала тишину. И прозвучало именно то, чего Янита больше всего боялась услышать… — У меня встречное предложение, детка: подари мне одну ночь любви, и мы в расчёте. — Слова эти прозвучали приятным низким голосом, но с нажимом. Окончательно добивая, Чернова жёстко закончила: — Ты же понимаешь, что это не просьба… — Это шантаж, Риса… — Петлицкая редко её так называла, поскольку для Черновой это краткое имя звучало болезненным напоминанием о прошлом. Так звали девушку только погибшие родители и сестра. И когда-то она — в детской жизни, когда они ещё только начинали общаться. До момента отчуждения последних лет. — Нет, Яна, это договор… — Чернова сделала вид, что не заметила нового обращения, и быстро резонировала: — Так, да — или…? — Это похоже на бред сумасшедшего, — прошептала Петлицкая еле слышно в трубку. — Ты там в себе, Чернова? Температуры нет, случайно? — Приходи в гости, проверишь сама… — Пацанка улыбалась, и Янита в деталях представляла её обжигающий, хищный взгляд и сладострастно изогнутые губы. — Можешь градусник прихватить, я не против… — нежно заключила она. — Ты требуешь невозможного, маньячка! — надменно-заносчивым тоном заговорила Янита. — Вот так и думала, что с тобой бессмысленно о чём либо договариваться. Как же я тебя… — Знаю, любишь! Я тоже тебя обожаю, воробушек… И очень жду в гости. Или ты предпочтёшь, чтобы я пришла к тебе?.. Петлицкая вздрогнула, но не от слов Черновой, а оттого что Рыбкина бесшумно подкралась сзади и обняла её за талию, прижимаясь к ней плечом, чтобы подслушать, о чём торгуются девушки. Возмущённо она прошептала: «Ну что вы так долго?» — и Яна заметила, что она подозрительно опьянела. Да, некоторое время (поглощённая остротой беседы с Черновой) она не следила за передвижениями Светы, но видимо, когда на кухне звенела посуда, подружка знакомилась ближе с неосмотрительно оставленной на столе самбукой. Вмиг собравшись с мыслями, Янита вся выпрямилась и совершенно бесстрастным, вежливым голосом произнесла в трубку: — Давай мы потом это обсудим, а сейчас, пожалуйста, пусти Свету. Я прошу тебя, Морисса! — Просишь? Что-то новенькое… — безжалостно хмыкнули на другом конце сотовой связи. — Не пытайся казаться хуже, чем ты есть, Морис! Неожиданно Рыбкина оторвала подругу от телефона, развернула её лицом к себе от окна в гостиной: — Яна! Что ей нужно? Что она хочет? Если с этим такие сложности, то не надо ради меня выворачиваться наизнанку, я же знаю, как ты этого не любишь. — Погоди, Света, — Петлицкая прикрыла ладонью динамик смартфона, чтобы Чернова не услышала её слов, и гордо приосанилась, прохаживаясь туда — обратно по гостиной. Рыбкина всюду следовала за ней, с надеждой всматриваясь в сумрачное лицо подруги. И не ошиблась — Янита взглянула на неё с душевной улыбкой, скрывая прячущиеся в уголках ресниц беспокойные тени. — Не переживай, всё нормально, моя дорогая. Она ждёт тебя. — Девушка ласково погладила Рыбкину по голове, ободряя её своим лучистым теплом. Стараясь не думать о том, что Чернова её откровенно шантажирует, Петлицкая устремила глаза к своей школьной подруге — несчастной, оставшейся на днях без работы, — и собственные мелкие страхи и неприятности откатились на задний план, и ей сделалось невероятно жаль Свету, которая уже настроилась на эту встречу. Ведь она уже пообещала ей, что это шанс, и потому не могла вот так взять, и из-за своих внутренних принципов и власти эгоизма предать подругу… Впрочем, она уже начинала осознавать, что Света, скорее всего, ничего не добьётся. В отличие от Черновой… Но Петлицкая верила в чудо и решительность Рыбкиной, а сегодня подружка была, как никогда — на высоте. В трубку Янита презрительно выдохнула: — Да, я согласна. Тембр её голоса прозвучал хоть и тихо, но не настолько, чтобы Чернова не расслышала слов. Однако сегодня был вечер её триумфа, и садистка прошелестела в динамик гаджета, всё более заряжаясь сложившимся удачным раскладом: — Что ты сказала, Яниша? — голос Черновой сделался прерывистым, необычно охрипшим, с замирающими нотками предвкушения. — Повтори… — Я согласна, — сквозь зубы процедила красавица Петлицкая, вместе с тем лихорадочно соображая в уме, как же можно достойно и без потерь — сухой и незапятнанной, выйти из ситуации; ведь она даже в самом страшном воображении боялась представить, чтобы её коснулась рука Черновой… А её губы? Нет, это невозможно! Это слишком… слишком экстремально и… отвратительно!