Заклятые соседки

По горло укрывшись тонким стёганым одеялом, ни о чём не подозревавшая девушка только задремала, и сон её ещё не обрёл свою сладкую глубину — когда она почувствовала, что на край её постели кто-то присел, немного продавив внутренние пружины. Она сразу же сообразила, что это не Света, поскольку весу в той — не более сорока двух килограмм, а значит… Чья-то тёплая рука ощутимой пульсацией обожгла её обнажённое плечо, оттянув с него край одеяла. В тревожной лихорадке неохотно тающей, закружившей мозг полудрёмы она попыталась убедить себя, что это всего лишь продолжение сна, но уж слишком явственно ощущалось на коже прикосновение этой незнакомой, почти толчкообразной, энергии. Окончательно обретая ясность сознания, она внезапно, порывисто развернулась и почти подпрыгнула, обнаружив на другой стороне постели Мориссу Чернову. Дерзкий буч нагнулся над кроватью, насколько это позволяла возможность не залезать полностью, опустив на её край только пятую точку и оставив ноги на полу. Увидав, что девчонка напугана, он резко убрал ладонь с её плеча и — тягуче скользнув взглядом по её губам — тихонько, почти с нежностью, прошептал: — Мы ничего не нашли, Ян… пожалуйста, встань, помоги! Отгоняя остатки сна, черноокая красавица неохотно присела на постели и надменно дёрнула подбородком, бессознательным жестом выказывая своё отторжение к нахальной девице. Откинув волосы от лица, она в сердцах воскликнула: — Как же ты мне дорога, Чернова! — Я знаю, ангел, — с дерзостью отозвалась та, улыбаясь. — Ну же, вставай, неженка! — При последней фразе пацанка попыталась стянуть одеяло со своей пленительной соседки, одновременно забираясь под него рукой и щекоча ей пятки. — Эй! — возмущённо фыркнула на неё Янита, отшатнувшись. — Тогда уберись с моей постели, хулиганка! Что ты себе позволяешь?! — Ах, какие мы недотроги! — с долей язвительности пробормотала Морисса, обычно более сдержанная в интонациях. Но сегодня Петлицкая совершенно выводила её из равновесия тем, что дразнила своей ленивой, медово-сонной расслабленностью, обволакивая и маня ядом колдовских, невидимых чар. Будь они вдвоём, без лишних глаз и ушей — едва бы Мориссе удалось сдержать своего внутреннего искусителя, с шаловливым рвением то и дело толкавшего девушку на амбразуру безумных, отчаянных затей и смелых выходок. И всё же она собрала волю в крепкий кулак, стоически удержавшись в дуэли эмоций и разума, и пересела обратно в кресло, наблюдая за тем, как Янита, обольстительно потянувшись, вылезает из-под одеяла. Осознав, что Чернова не упустит возможности как следует разглядеть её, ведь Янита спала в одной только обтягивающей грудь лёгкой майке и полупрозрачных трусиках, девушка остановила свой порыв и решила, что не собирается делать соседке такого подарка и натянула одеяло повыше, скрывая всё самое ценное. Яна вдруг поймала себя на мысли, что не припомнит такого прежде, когда задумывалась бы о том, насколько она одета или раздета в присутствии другой девушки. Напротив, она любила дразнить окружающих совершенством своего сложения, и ей нравилось наблюдать восхищённо-завистливые взгляды соперниц. Но Мориссу она не воспринимала в этом свойственном женщинам качестве, зато незримо улавливала в ней — охотницу, и подспудно опасалась её маскулинного темперамента. От пацанки, однако, тоже не укрылось смятение Петлицкой, хоть она и не могла предположить, чем именно оно вызвано. Прежде не раз случались ситуации, когда девушки робели, тушуясь щеголять в нижнем белье или переодеваться в её присутствии, но в ситуации с Янитой Морисса не чувствовала от неё робость, а скорее — необъяснимый страх или недоверие, возможно даже — неприязнь. Чего она так шарахается? — Там где-то был мой халат… у тебя за спиной, на спинке кресла, подай мне его, будь добра! — небрежно-требовательно обратилась к ней Янита и уселась на постели, задрав колени к подбородку и сведя их вместе, и взмахнула головой, отчего её пушистые светлые локоны легли на левое плечо. Выглядела она невероятно сексуально, умопомрачительно, невзирая на то, что пряталась за простынёй. Морисса вспомнила тот момент, когда она ещё спала, и её потрясающая красота предстала особенно нежной, вызывающе-неприкрытой. — Доброта — не моё основное качество, ты же знаешь, Петлицкая… — с лёгкой ухмылкой бросила Чернова, откинувшись в кресле с таким расчётом, чтобы крепдешиновый халатик девушки оказался прямо под её макушкой. Для пущего эффекта она расслабленно сложила руки у себя над головой, и вся её поза говорила о том, что она не собирается её менять. — До чего же ты невыносима, Чернова! Ты можешь хоть раз не ёрничать? — Поняв, что увещевать её бесполезно, Янита вспомнила ещё об одной своей гостье, и решила позвать её в качестве поддержки, с надеждой заглядывая за спину Черновой, к плотно притворённой двери. — Не зови, не поможет тебе твоя Светлана. — Ты мне угрожаешь?! — вспыхнула Янита, не веря своим ушам, и окинула соседку льдистым, припорошённым зимней метелью, взглядом. — Разве? — Чернова скривила губы в довольной наглой усмешке, широко заложила ногу на ногу, продолжая удерживать затылком висевший за спиной халатик. Руки её также оставались над головой. — Я всего лишь сижу тут с тобой и терпеливо жду, когда ты поможешь найти книгу, которую я одалживала твоей маме. Янита перевела к ней свои блестящие, как две чёрные жемчужины, глаза. В них отражались недовольство, приправленное затаённой враждебностью и плохо скрытая нетерпимость. — Ты чудовище, Чернова! Я всегда это знала! — Прекрасно! Значит, мне не придётся больше притворяться хорошей. — Уйди, ты меня бесишь! Книгу я тебе занесу домой через десять минут. Только уйди, не беси меня, Морис! Прошу тебя! — Ты даже не знаешь, как она выглядит. — Ну, говори название, я запомню! Со скрипом распахнув дверь, в комнату просунулась сначала Светкина голова, а потом уже и вся она бесшумной тенью возникла на пороге. Вид у неё был весьма подавленный, а когда она вдобавок увидела довольную физиономию Мориссы в спальне у Яниты, так и вовсе скисла похлеще тухлых щей, вдыхая саднящий горький осадок, скользнувший в голову шелестом мрачных мыслей. С демонстративной обиженностью, словно её предали, она сипловато вздохнула, обращаясь больше к Мориссе: — Ах, вы обе тут… Почему-то я не удивлена. — Наверное, судьба! — Чернова нарочито, с вызывающим оторопь жестокосердием играла на чувствах Светы, дабы выпестовать к себе её отвращение и всяческий негатив, да только напрасно: в особенном трепетном смирении Рыбкина неделями, днями, часами лелеяла и смаковала взращённый болезненным подсознанием мазохизм и терпение, но её кроткая бессловесность была лишь видимостью. Ревность и зависть к чужим успехам или чувствам прятались за внешне тихой, неприметной оболочкой. Счастье любви, взаимное притяжение и радость нежной привязанности, совместные планы на будущее, гармония и уют в отношениях были ей незнакомы. Она видела, как влюбляются другие, как эти отношения насыщают сердца изнутри, прорастая событиями красивых историй, но — увы, каждый раз полнокровная река жизни протекала мимо неё, выбрасывая с потоком проходящих лет. Свету всегда бросали — и мужчины и женщины, сколько она себя знала, но в чём причина этих неудач в личной жизни, она не понимала… — Я ещё вернусь… — Вздыбив и без того вихрастую тёмно-каштановую макушку, Чернова окинула Яниту шутливо-зловещим взглядом исподлобья, с улыбкой предвкушения погрозила перед ней выпрямленными указательным и средним пальцами, уточняя: — Вечером. Неторопливо потягиваясь, она поднялась с облюбованного кресла. Перебросив через руку крепдешиновый халатик, она больше не дразнилась и положила его на колени прекрасной хозяйки, многозначительно ей подмигнув. В узком горлышке перед выходом из комнаты она практически столкнулась лоб в лоб с Рыбкиной, которая вдруг двинулась вперёд. Чернова обидно её одёрнула: — Свет, ты слепая, что ли? Смотри хотя бы, куда идёшь… — Прости, я… не хотела, — под нос себе пробурчала Рыбкина и быстро перевела взор к своей школьной подружке: — Мне послышалось, что ты звала меня, Ян… — Нет, тебе не послышалось. — Просто я… — Света подбирала слова, но так и не нашла, как выразить свою мысль. — Свет, ты что, опять в облаках витаешь? — с доброжелательной ухмылкой поинтересовалась Янита. Она старалась не злиться на подругу, хотя порою та её невероятно раздражала своей нерасторопностью, проявлявшейся как в неумении быстро соображать и моментом переваривать информацию, так и в её вечной сонливости, вне зависимости от времени суток. Сонливость и Света неразлучно шли рука об руку. При этом девушка она была довольно неглупая, а в работе не раз выручала Яниту. Вместе они после университета устроились туроператорами в агентство путешествий, и хотя имели разный приоритет обязанностей, Светлана никогда не отказывалась помочь, если Янита где-то не успевала или хотела пораньше смыться с работы. Правда потом оказывалось, что для этого самой Свете пришлось задержаться после работы, чтобы успеть доделать и свои хвосты. А хитрющая Янита, зная о безотказности подружки, пользовалась её расположением и когда необходимо — пускала в ход своё обаяние или оборачивала всё так, чтобы вызвать к себе её жалость. — Ну что с тобой такое, Свет? Да на тебе лица нет… Помявшись на месте, Рыбкина нервно почесала худое предплечье. Ночная рубашка, которую с вечера одолжила Петлицкая, была ей великовата, усиливая эффект вешалки и ужасно выступающих костей (и это при том, что в еде Рыбкина себе никогда не отказывала). Ростом она хоть и была на полтора сантиметра выше подруги и чуть шире её в плечах, но в груди и бёдрах у Яниты имелась необходимая женственная полнота, чего крайне не хватало самой Светлане. — Я по телефону разговаривала… с начальницей. — С Ларисой Матвеевной, что ли? — не сразу поняла Янита. — Да. Она меня уволила… Намылившаяся уже к выходу из спальни Морисса резко затормозилась в дверях и повернула обратно, тихонько присвистнув. Вероятно, Рыбкина ждала от неё поддержки, но она так и не сумела себя пересилить, а лишь неловко похлопала девушку по плечу и едва ухмыльнулась: — Поздравляю, Свет. Теперь у тебя освободится уйма свободного времени. Выдохни. Реакция Петлицкой, однако, оказалась более человечной, не лишённой искреннего сострадания. Плеснув полным укоризненного презрения взором в Чернову, она обернулась к несчастной Рыбкиной. — Ты шутишь? Как?! — Яна даже забыла о том, что она почти не одета, и, отбросив в сторону свой халатик с колен, быстро покинула постель и подбежала к Свете, хватая её за плечи, гладя по волосам. — Девочка моя, что случилось? Ты же неплохо справлялась… — Она сказала, что я очень сильно напутала цифры в отчёте по Аэрофлоту и Уральским Авиалиниям, а ей эти данные срочно понадобились. — С ума сойти, время половина седьмого. Зачем так рано?! — Она всю ночь сидела над моим отчётом и переделывала его! — со странным спокойствием, тихо просипела Света, часто хлопая ресницами, но отказываясь давать волю слезам. — Бедная моя, дай я тебя обниму… Мы что-нибудь придумаем, обещаю тебе! Со своего угла у дальней стены Чернова с любопытством наблюдала за этой животрепещущей сценой, ещё раз отметив про себя женственную грациозность маленькой фигурки Яниты… Даже в такой, казалось бы, не располагающей обстановке Морисса не могла думать ни о чём и ни о ком другом, кроме этой горделиво-заносчивой девушки, от которой она видела только презрение и насмешки, в то время как с другими красотка общалась очень даже неплохо, а порою ласково, как сейчас. Только однажды Морисса испытала на себе тепло её рук и голоса, её нежные объятия — в психдиспансере, в тот ужасный период — оставшись один на один со своей бедой, когда авиакатастрофа унесла жизни её родных. И запомнила, как это было, навсегда… Такой чуткости и понимания, если не сказать — любви, которую ей подарила в тот день Янита, она больше никогда от неё не чувствовала. Вероятно в силу этого, отдавая себе отчёт, что им не суждено сблизиться, Морисса и переключилась вначале на Аллу, а затем и снизошла до Рыбкиной, настойчиво добивавшейся внимания к своей персоне и в полной мере не сознавая, к каким последствиям приведёт эта ни к чему не обязывающая, разовая связь. Пару недель назад, под влиянием алкоголя и ссоры с Аллой Чернова затащила в кровать активно маячившую перед глазами Рыбкину. В тот же вечер она пришла в себя, понимая, что напрасно столько выпила. «Ну что, я удовлетворила твоё любопытство?» — буквально через пять минут после секса цинично спросила Чернова, поднимаясь с дивана, на который полчаса назад сама и уложила Свету. Она даже не раздевалась, оставшись в своей домашней одежде — трениках и футболке. В конце концов, Рыбкина сама к ней на чай напросилась. Нелепо вышло: с одной стороны, изменила Алле в её отсутствие, а с другой… подарила надежду этой наивной глупенькой девушке, беззаветно влюблённой и готовой на всё ради своей любви. Чернова это видела и никаких иллюзий не лелеяла, что всё само собой рассосётся. С тех пор как случилось это недоразумение, Морисса ни разу не звонила, не интересовалась делами Светы, вместе с тем полагая, что в этой истории можно подвести черту. Ан нет! Вот какого… какого чёрта была эта случайная встреча здесь, у Яниты? Чернова всё утро злилась, но старалась не подавать вида.