Впуская, вернись

Сон ему снится странный: он снова в Снежной. Проклятое сознание постоянно водит его сюда, роняет в рыхлые сугробы, издевательски смеясь, и не дает понять, что белые колкие крупицы, бьющие в глаза — морок, и красное на искрящемся — морок, и что его чудовищная, гложущая кости тоска — морок тоже. В этот раз он явственно чувствует, что он не человек, хоть и не понимает, кто вместо этого: вроде он так низко к насту, но не зверь, вроде скользит так легко — но не птица. Впереди мелькает рыжий хвост, череда следов, похожих на собачьи, и Дилюк как-то отстраненно думает: странно, разве лисы не меняют шубу зимой? Или меняют только полярные лисы? И как вообще так можно — взять и сбросить то, что на тебя налипло?  Следует за проводницей в холодной пустыне. Картинка меняется, но это не кажется странным. Лисий хвост исчезает в черном проеме дряхлой, скованной мхом деревянной избы. Дилюк входит следом — уже почему-то точно на человечьих ногах. Иначе сюда не войти. Сначала вокруг темно, а потом вокруг занимаются свечи, десятки свечей вокруг, от них идет чад, ему тяжело дышать — еще за миг до этого он знает, что увидит. На низком столе стоит еще дымящаяся тарелка теплых, румяных блинов — ажурных, как кружево мастериц Морепеска. На нее, навалившись в непреодолимом смертном сне, склонена русая вихрастая голова — то ли юный парень, то ли девушка, даже не понять. Озерные серо-зеленые глаза мертво смотрят на Дилюка, обвиняюще — это ты забрал мою жизнь! Кровь из виска тихо струится по кружкам теста, пропитывая, стекая на тарелку, на расшитое красными петухами белое полотенце.  Дилюк не может дышать. Ему больно. Он опрометью бежит, и вместо заснеженного двора, сеней, чердака, ну хоть чего-то понятного он оказывается в зале.  Бесчисленные полки, заваленные свитками, заставленные материалами. Банки, перья и кости.  Лисица, лениво протрусив сквозь лабораторию, запрыгивает в сосуд. Остекленевший кокон бабочки. Хлопок ресницами, и рыжая шерсть — уже рыжие волосы, женское лицо, бессильная рука с отсеченной кистью… Холод горит внутри, морозит внутренности. Холодом же отдает дыхание, опаляющее ушную раковину. — Люк. Вернись. Дилюк торопливо пятится назад в судорожном облегчении, откидывается, зная, что его поймают. Это Кэйа, это его голос. Он выведет его отсюда.  Холод. Холодные пальцы в его руках, холодные губы — на виске.  …он просыпается, елозя на влажных от пота простынях, и чувство облегчения заливает, заполняет его. Кэйа действительно рядом, в полутьме — его холодный компресс, живительный источник. Спутанные волосы, расстегнутая рубашка, из-под которой выступает кажущаяся темно-кофейной сейчас кожа. Он жмется к нему, мурча, от него пахнет костром, вином и озорной нежностью. И еще чем-то химическим. И он спешно убирает руки в сторону, явно что-то пряча. — Кэйа, что ты?.. — он пытается проморгаться, отбросить мутные образы. Сон еще обрывками висит на нем, как паутина после путешествия в глухую древнюю чащу. Нужно время, чтобы стряхнуть.  — Почему ты так чутко спишь, — капризно надувает губы Кэйа, Дилюк видит это даже по мутному в темноте силуэту. — Считай, что у меня рука соскользнула. Дилюк не сразу понимает. Это чувство облегчения было не только в его голове, оно было физическим. Он садится в постели, грубо ощупывает… места, где были раны и повязки, находя лишь гладкую кожу. Ну, настолько гладкую, насколько позволяют прошлые следы от шрамов. — Кэйа! — угрожающе рычит он негромко, а тот только ехидно скалит белые зубы. — О чем мы говорили?  — Что мы должны тратить его разумно. Это и было разумно, — Альберих щелкает его по носу, садится ему на талию, тяжелый и чертовски реальный, засранец. — Тебе нельзя изматывать себя. Там осталось еще раза на три-четыре, уверяю.  Рагнвиндр обреченно стонет, запустив руки в волосы. Ну и что с ним будешь делать? Кэйа, ласкаясь, притирается к нему, будто пытаясь телесно вымолить прощение, опирается рукой на грудную клетку, склоняясь. Дилюк нехотя ерошит чернильные пряди.  Кэйа. Разгоняет ему кошмары, во сне и наяву.  Теперь они снятся ему намного реже.  Желание ругаться пропадает, толком не зародившись. Сделанного всё равно не воротишь. — Праздник кончился? — спрашивает он, и Кэйа, почувствовав перемену настроения, растекается по его плечу довольной лужей, носом тычется в изгиб шеи с явным удовольствием. — Ага, — голос мягкий и расслабленный, совсем уютный. — Меня обыграли в карты, и мне пришлось пародировать тигра перед всем честным народом. И через костер прыгать. Ужасно. Утешишь меня? В его голосе вибрирует сладкий медовый звон, прохладные пальцы пробегают по груди, трепетно замирая. С этой амброзией Рагнвиндр уже знаком, и подлое тело моментально начинает тлеть и томно подрагивать в жажде.  — Мы в чужом доме, — слабо сопротивляется Дилюк, тая под медленными, вдумчивыми поцелуями в шею, невольно подаваясь вперед и вверх на локте и поглаживая чужой затылок всё нежней.  — Хорошая примета, — хрипло смеется Кэйа, снова целуя — уже в губы, обдавая легким ароматом спирта и мяты. Поцелуй легкий, как крыло мотылька, но такой чувственный. От него веет свободой, обещанием. — Вряд ли для хозяев, — осторожно возражает Дилюк, едва ловя свое сердце — вот-вот выскочит прямо из горла. Кэйа не сразу отвечает, лишь снова улыбается. Выглядит слишком мягким, открытым сейчас, это сшибает Рагнвиндру все предохранители. Волоски на теле встают дыбом, по позвоночнику идет теплая волна. Зовет окунуться. — Для них особенно, — Кэйа лукаво вжимается своим носом в его нос. Его глаз похож на черную дыру, портал в какое-то хорошее место.  Дилюк трепетно, аккуратно проводит по его спине, вызывая тихое мурчание, упирается лбом в острые ключицы. Кэйа тихо, еле слышно выдыхает, чуть вздрагивая, его ногти чертят по бокам Дилюка — когда он успел оказаться без рубашки? — десять саднящих полос, но это почему-то только пьянит.  Они не торопятся, нежатся, лениво валяясь по кровати, Дилюк несколько раз скользит ладонями по голой коже, и всё внутри скручивается от желания. Он аккуратен, как и всегда: не давить слишком сильно, не делать что-то, ограничивающее свободу движений, быть осторожным в движениях. Кэйа — его хрупкая драгоценность. Человеку, который посмел бы это назвать как-то иначе или, не дай архонты, посмеяться или снисходительно посочувствовать, он открутил бы голову.  Дилюк сбрасывает с постели остатки бинтов, которые его коварный прирученный каэнриец, видимо, аккуратно стащил, пока он спал, и выразительно цокает: — Ну, теперь мне всё ясно. — Что ясно? — Кэйа, змеей нависающий над его бедрами и упирающийся руками чуть выше коленей, хищно улыбается. — Почему ты экстренно меня вылечил. Признайся, ты просто захотел потрахаться. Звонкий смех льется в полутьме, заставляя Дилюка и самого улыбнуться.  — Может, ты и прав… пирожочек, — Кэйа выдыхает это слово прямо в кожу на животе, жадно, лихорадочно облапывая задницу Дилюка, потираясь щекой о восставшую под бельем плоть. Давить в себе стоны становится всё трудней. Холодные руки, действующие все уверенней с каждым их разом, не дают сдерживаться. — Кэйа… — Хочу завести тебя так, чтобы ты перебудил пол-деревни, — блаженным тоном сообщает серебристый голос. Шершавый язык тут же вычерчивает длинную влажную дорожку по тазовой косточке.  — У тебя… получается… — Дилюк изгибается, судорожно сжимая угол подушки рукой. Тело горит и плавится, постепенно освобождаемое от последнего слоя одежды. Песня из прикосновений, уверенных касаний. Резкие, на грани, движения рукой, сменяющиеся на влажные горячие губы, так же внезапно — на потирание бархатистой по ощущениям кожи щеки. Кэйа играет с его нервами, как с инструментом, легко и свободно. Руки просто горят в желании, непреодолимой потребности стиснуть его, сжать шелковистые волосы, притянуть на себя и… Дилюк медленно выдыхает через рот. Нет. Не сейчас. Но… Но он отдается переливам эмоций, телесному наслаждению, зажмуриваясь и представляя… многое, разное. Он хотел бы вжать Кэйю в кровать, даря наслаждение, хотел бы целовать каждый участок его тела, хотел бы вычертить языком на нем географическую сетку для новых открытий. Образы плавают у него под веками, сливаются воедино с лаской — и уносят, скручивая его в крике наслаждения. Он едва успевает хоть немного зажать себе рот под тихий хриплый смех Кэйи. — Послушный мой, — воркует он, мгновенно утекая к нему под бок с томным вздохом. — Как мне нравится. Голос у него тяжелый, полный ароматного яда и ноток возбуждения, и Дилюк, выплывая из черноты, тут же плотно обнимает его, прижимая к себе. Чуть разворачивает лицом, вызывая вопросительный вздох. — Моя очередь… мстить, — способность нормально дышать и говорить к нему еще не вернулась. А вот идея кристальным росчерком озаряет бархатную послеоргазменную темноту в мозгу.  — Мстить? — Кэйа хрипло выдыхает ему в плечо, чуть крутясь в объятиях. Несложно заметить его возбуждение, как он невольно втирается в его тело, скользит одной рукой вниз в однообразных, понятных и хорошо читаемых движениях. Рагнвиндр обнимает его крепче, вдыхает пряный запах пота. — Ну, ты можешь сделать это… об мое тело. Кэйа поднимает к нему лицо с округлившимся глазом, в котором загорается что-то ослепительное. — О, — глубокомысленно выдает он возбужденным голосом. — О… Дилюк прячет его в кокон своих рук еще плотней, нежно трогает губами то лоб, то висок — а Кэйа, тихо постанывая ему в ключицы, двигает своей рукой, сначала лишь чуть-чуть проезжая своим бедром по его бедрам, но постепенно смелея. Дилюк, уходя на новый круг собственного возбуждения, ловит каждую частичку хриплого дыхания, каждый миг, когда Кэйа жмурится, переполняемый эмоциями, когда он придвигается еще ближе — и Дилюк отчетливо ощущает прикосновение к своему животу горячего ствола и руки, скользящей по нему. Он шепчет что-то нежное, даже не разбирая, что именно — ему просто нравится, как Кэйа реагирует на его голос.  Пресвятые архонты. Кэйа, окончательно забывшись, с тихим, еле слышным стоном — вселенная не создала ничего более эротичного, чем его приглушенный голос — отчаянно впивается свободной рукой ему в плечо, ездит вдоль его тела своим, а потом остро впивается зубами в плечо с хрипом, подрагивая. На животе расцветает теплое, влажное, и Дилюк ощущает безумный, благоговейный трепет. Невольно, даже не думая, кончиками пальцев касается чужого семени, подносит к губам, вдыхает запах, трогает языком.  Замечает на себе взгляд огромно-распахнутого глаза. Кэйа, часто хлопая ресницами, приоткрывает было рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого порывисто целует его в щеку — на его лице нежность, растерянность и усталость. Дилюк в ответ загребает его к себе снова — ближе, надышаться, втереть в кожу — носом зарывается в затылок.  — Сейчас. Хочу минутку побыть с тобой… Кэйа, кажется, кивает, его узкие ладони обхватывают за плечи в ответ — и Дилюк моментально засыпает позорнейшим образом. На этот раз без снов. *** Когда Кэйа открывает глаз, за окном уже светло, но будит его вовсе не это, и даже не тот факт, что он умудрился уснуть в тяжеленных — таких приятных — горячих руках, растрепанным, испачканным. Даже слегка ноющая после вчерашних возлияний голова оказывается не при чем. Где-то снаружи слышны громкие разговоры и плач. Не плач одного человека, а несколько голосов, будто в скорби тянущих что-то, и это мгновенно прорезает в нем сквозную дыру, из которой со свистом улетучивается всё сладкое упоение, которое держалось в нем с ночи, как газ в воздушном шаре. Он хочет было сбросить чужие загребущие конечности, но Дилюк, спящий не менее, а может, и более чутко, тут же садится сам, моментально оглядываясь и, о семерка, почти инстинктивно обхватывая Кэйю, точно готовый спрятать за себя. — Что там такое? — алые глаза тревожно останавливаются на нём.  — Еще не знаю. Давай оденемся и проверим, — Кэйа легким движением оглаживает мраморно-белое плечо, будто этим может успокоить, и выкручивается, вскакивает на ноги, поправляя повязку. Дилюк за его спиной привычным движением забрасывает в себя капсулу от Альбедо, скручивает волосы в жгут и начинает шарить в поисках одежды. На улице светит яркое солнце, а воздух полон запаха цветущих деревьев, приятно забившегося сразу же в легкие — но надежды на то, что всё не так плохо, покидают Кэйю тут же, как только он видит ниже, на широкой каменистой дороге телегу, накрытую брезентом. Вокруг той уже начали виться насекомые, вокруг — толпятся люди, вокруг — атмосфера катастрофы. Они с Дилюком плечо к плечу замирают чуть поодаль, вглядываясь и вслушиваясь. Несколько человек пытаются успокоить пожилого мужчину, павшего подле повозки на колени и отчаянно вжимающегося лбом прямо в колесо, содрогаясь в плаче. Двух девочек-подростков, чьи лица настолько бледны, что их сейчас можно перепутать с уроженцами Монда, а то и Снежной, отвели подальше, укутали, дали чашки с чем-то дымящимся. Тигнари как раз виднеется около них — молча и заботливо осматривает с тяжелым напряженным лицом. Сайно подле другой группы, центром которой является мужчина на носилках. Кэйа вдруг теряет способность дышать — правую половину лица пострадавшего рассекает кровавая рана, там, где был глаз, лишь длинная прореха, плохо скрытая бинтом. В голове нарастает шум, кровь бьется изнутри висков, точно пытаясь его расколотить. Он понимает, что намертво сжал пальцы на предплечье Дилюка, только когда тот тихо его окликает, чуть заметно встряхнув. Картинка плывет под веком, как во сне. Я не хочу сейчас проснуться и понять, что все это причудилось мне в больном одиночестве… Мне… Кому?.. — Ты в порядке? — одними губами тихо произносит Рагнвиндр.  Кэйа, пытаясь отдышаться, кивает. В горле сухо, как в пустыне, и он ослабляет хватку пальцев, но не в силах убрать руку. Успокаивающее тепло Дилюка отгоняет тошноту. Расцепиться всё-таки приходится — через пару глубоких вдохов Альберих сжимает зубы и сам берется подойти ближе, спросить, могут ли они чем-то помочь. — Чем тут поможешь… ничем не поможешь… ничем… — серым, пугающе бесцветным голосом откликается одна из женщин, не отводя взгляд от повозки. — Они всех… Никого не оставили, кроме девочек… — Кто — они? — глубокий решительный голос Дилюка рядом помогает сбросить остатки ядовитого тумана из головы.  Женщина с трудом фокусируется на пришельце. — Вы же их видели? — одеревеневшими губами спрашивает она. — Фатуйцев? Что им было надо? Что было надо? Почему? Рагнвиндр хмурится, набираясь слов, но рядом вырастает Сайно — и Кэйа тут же переводит взгляд на него, по-прежнему боясь смотреть на его бывшего собеседника на носилках. — Надо поговорить. Пойдемте в сторону. Они отходят довольно далеко: сумерец усаживает их на лавочке подле дозорного пункта на окраине поселения, недобро сверкая глазами, весь будто трещащий электрическим напряжением. Ничего в нем сейчас не напоминает вчерашнего весельчака с глупыми шутками, азартного картежника и балагура.  — Рядом с этим местом есть небольшая красильня на реке, там работают люди из окрестностей, из этой деревни тоже. Этой ночью почти полностью вырезали всех рабочих, — без обиняков вываливает он на них, потирая припухшие глаза. — Чудом спаслось несколько человек. Сначала я подумал, что им что-то было нужно, потому что… часть трупов изуродована. Но выживший, — он выплевывает это слово через явную боль, и Кэйа прекрасно его понимает, кажется, кто-то винит себя, что недосмотрел, — утверждает, что напавшие просто… развлекались, — лютый оскал на губах махаматры сейчас напугал бы любого. — Я повторю вчерашний вопрос: вы что-то знаете об этом? Дилюк, мрачный и бледный, намертво сцепивший руки на груди, коротко качает головой в отрицании. — Только знаем, что Фатуи не только в Сумеру такие активные в последнее время, — аккуратно кладет свой кирпичик в кладку их алиби Кэйа. Внутри неприятно копошатся червячки подозрений: больно нехорошо для них совпадают всякие совпадения.  Сайно мрачно улыбается: — Я догадывался, что вы ответите так. Нари!  Кэйа инстинктивно зайцем прыгает вбок, но не успевает — его тело оплетает изумрудная мерцающая сетка из дендро-энергии. Он даже на ногах не удерживается из-за инерции — глупо валится на землю, взбрыкнув ногами. Серьезно, подозрения после этого утра возросли НАСТОЛЬКО? — Хей! Какой бездны?! Дилюк тихо, угрожающе рычит — его, в свою очередь, удерживает такая же сетка, только мерцающая фиолетовыми искрами. Он явно пытается буквально ее порвать, и судя по натужному скрипу, это предприятие может и удаться. Сайно поднимает руку в предупреждающем жесте, пока Тигнари встает рядом с ним, кося подозрительно на Кэйю: — Слишком много совпадений. В текущей обстановке я не могу вам верить. Если окажется, что вы непричастны и не принесли никакого вреда, я отпущу вас без вопросов. Но пока вам придется пойти с нами. И для начала я хочу досмотреть вас и ваши вещи.  Кэйа упрямо усаживается на земле, сплевывая песок с самой отвратительной гримасой, на которую сейчас способен. — Вы пипец как ошибаетесь, если думаете, что мы заодно с Фатуи. Вчерашняя сценка вам ни о чем не сказала? — шипит он, исподлобья оглядывая подходящего к нему лесного стража. — Ну хоть ты голову включи, ушастик!  На лице Тигнари отчетливо выступает желваки, и тот окидывает его презрительным взглядом: — Свои эпитеты оставь при себе. Тот факт, что вы дрались с Фатуи, ни о чем не говорит. Могли не поделить добычу или что-то другое между собой.  Он не особо аккуратно, но без грубости принимается выворачивать карманы одежды Кэйи и прощупывать ее. Альберих так зол, что занят исключительно попыткой испепелить ушастого взглядом, но даже его передергивает тут же от стального голоса: — Не смей. Его. Трогать.  Ну всё, капец нашему статусу кво, успевает подумать Кэйа, прежде чем по траве вспыхивает огненное кольцо и раздается будто звук лопнувшей струны.  Дилюк полыхающим фениксом выпрямляется, Сайно, бросившийся было ему наперерез, вынужден тут же принять на вовремя подставленное копье размашистый удар клеймора — разоружить-то Рагнвиндра никто не успел. Треск и скрежет раздаются такие, что по позвоночнику сыплются мурашки. Тигнари и тот отступает на шаг от Кэйи, развернувшись к источнику угрозы, готовый помогать с усмирением — секунда, и в его руках уже натянутый лук с подрагивающей стрелой на тетиве. Отчетливо понимая, что кое-кто вышел в режим смертоубийства, и что закончится это всё может крайне плохо для всех сторон, Кэйа спешно прочищает горло: — Стой! Вишап мне в ребро, стоять, говорю! Не нападай! СТОЙ! К счастью, Дилюк замирает — растрепанный, с полыхающими черной злобой глазами, тяжело дышащий, он выглядит как монстр из бездны. Надломлено переводит взгляд на Альбериха. И то слава семерке. Кэйа набирает воздуха в грудь — заговорить всем зубы, попутно, если повезет, перепилить сетку, даром он, что ли, ножи с собой носит? Даже если не получится, он может уговорить не связывать Дилюка, они дойдут куда там надо, по дороге разберутся, или на месте… Генерал махаматра ему такой роскоши не предоставляет. Резким выпадом врезается древком копья Дилюку в затылок, и тот, не издав ни звука, оседает на землю. — Да чтоб вас всех пироорхидеи загрызли! Не калечь его, ты, морда шакалья! — теперь уже взрывается Кэйа. — Я пытаюсь поговорить!  — Поговорим, но сначала я должен обеспечить безопасность, — Сайно невозмутимо вытаскивает незнамо где припрятанные до этого наручники. Кэйа безмолвно закатывает глаз. Вот так всегда, хочешь как лучше, а получается как всегда. *** — Это не глаз порчи, — устало повторяет Дилюк, а Кэйа старательно кивает, будто это поможет. Они вдвоем сидят на травке около стены дома, и на обоих теперь красуется куча всего — вот тебе наручники, вот сверху новая сетка, на скамье рядом — содержимое их карманов, и их сумки, которые тоже притащили и выпотрошили. Всё бы ладно, ведь у них там ничего компрометирующего, обычные припасы… да вот только Рагнвиндра тоже обыскали, и спасибо еще Кэйа успел цыкнуть, чтобы они не хватали незнакомые игрушки голыми пальцами. А то их бы точно в яму бросили — за повторное покушение на убийство махаматры.  — Надо же, а выглядит очень похоже, — Сайно, щурясь, осматривает темный камень, который точно поглощает все солнечные лучи. Кэйа давно не видел его на дневном свету. Дилюк почти не доставал их маленькое проклятье, ради которого они и торчат в гребаном Сумеру. — Не рассчитывайте, что я не имел с ними дело. В Академии таким предметом не удивишь.  Вот и в чем справедливость? Им даже не так далеко оставалось пройти, по большому счету.  Дилюк, в общем-то, мог бы и сейчас воспользоваться Глазом тьмы — Кэйа хорошо помнил, как тот управлял тем даже на расстоянии — но Альберих отсигналил ему пальцами: подожди. Может, он снова ошибается, но будто бы им всё-таки выгодней попытаться оправдать свое имя, а не сражаться с теми, кто явно враг их врагам.  По крайней мере, залечили раны они очень вовремя. Или нет? Может, пощадили бы больного? — Похоже, да не то. Мы не имеем отношения к Фатуи, камень — к оружию Царицы, и зла мы никому не желаем, — упорно повторяет он. — Да, насчет того, что мы искатели приключений… Дело обстоит несколько сложней, но разве наше поведение похоже на поведение людей, связанных с теми, кто убивает такое количество людей? — Вот там и разберемся, — хмыкает Сайно, заворачивая Глаз тьмы в тряпицу и убирая к себе.  — Там? — переспрашивает глупенько Кэйа, пытаясь сориентироваться в обстановке. — Вы планируете отвести нас на красильню? Зачем? — Проверить, видели ли вас раньше люди, — нехотя роняет Тигнари, пристально наблюдающий за Дилюком — и явно готовый в любой момент всадить в того стрелу. — Сами же сказали, что почти никто не уцелел, — хмыкает Кэйа. — Свидетели здесь, вот и покажите нас им!  — Уже спросил, они вас и впрямь впервые видят, — генерал махаматра нехотя кивает, переглянувшись с ушастым. — Но туда подойдут другие — те, чья смена приходилась на другой день.  — Без проблем, я и сейчас могу сказать, что мы там не были, — раздраженно жмет плечами Кэйа. Ограниченность в движениях вводит его в состояние легкого бешенства. — Вы просто потеряете время. Он переглядывается с Дилюком, который смотрит на него исподлобья. То ли злится на него, что невовремя остановил, то ли недоволен сложившейся обстановкой в целом. Хвала Семерке, вроде он не очень пострадал от удара и очухался быстро.  — Ничего, здесь недалеко. Проверим. Либо вы можете рассказать в подробностях, что вы тут делаете на самом деле, — Сайно присаживается напротив на корточки, опираясь на копье, смотрит своими почти немигающими глазами прямо в душу.  Кэйа пытается думать.  С одной стороны, едва ли они что-то теряют. Эти ребята точно не играют на стороне Фатуи и Тура, где бы эта безднова отрыжка сейчас не носила свою хитрую жопу. Если повезет, они сейчас бы освободились, если совсем повезет — смогли бы попросить их помочь с быстрым и безопасным путешествием до Девантаки.  С другой, их история звучит весьма… неординарно. И рассказывать про Дилюка — небезопасно. Кому угодно. Каковы гарантии, что они не сдадут их тайну кому-то — пусть не нарочно, а случайно? Попросить их пообещать? И что, ему этого хватит?  — Расскажи, — вдруг подает негромко голос Дилюк, и Кэйа вздрагивает. — Думаю, хуже не будет.  Кэйа снова бросает взгляд на его мрачное лицо, аккуратно кивает, переводит взгляд на «пленителей»… Лесному стражу на плечо плюхается цветастый попугай с маленьким бумажным цилиндром на лапке — он вскидывает ладонь, мол, подождите. Вскрывает, по его лицу проходит тень, и он молча показывает бумагу Сайно. Еще одна переглядка, кивок.  Кэйа тут же яростно шипит — его за сплетение веревок на груди резковато ставят на ноги: — Хей! Поаккуратней! Ну что еще?! Сайно смотрит так холодно, что внутри зреет очень, очень нехорошее подозрение.  — Ваши товарищи из Фатуи. Предлагают небольшую сделку в обмен на вас. Так что план меняется. Пойдем поболтаем. Блядство. Бляяядствоооо. Новость один, дрянная — Фатуи-таки убедились, что они здесь и что они — это они. Новость два, еще дрянней — им хватило ума сделать так, чтобы двух «искателей приключений» им буквально выдали в готовом виде. *** — Мы с ними НЕ ЗАОДНО, это ложь, — не отчаивается по части переговоров Кэйа даже по пути, несмотря на не очень дружелюбные тычки копьем в спину. Они шагают в сторону от Гандхарвы, кажется, к реке, чье течение ведет к Вимаре и Порт-Осмосу. Солнце палит в спину, душно, как в гребаном парнике, а под ногами сплошные корни. Идти при этом, будучи с плотно прижатыми к телу руками, вообще неудобно, и Альберих, то и дело спотыкаясь, проклинает всю шакалью семью до десятого колена. — Ты даже не выслушал толком нашу версию событий! Сайно за его спиной издает презрительный хмык: — Итак, по вашей версии вы идете уничтожать глаз порчи, который не глаз порчи; ради этого вы прибыли из Мондштадта, но один из вас выглядит как сумерец, а второй — как натланец; личность вашу в Сумеру подтвердить никто не может. Я правильно всё понял? — ядом из его голоса можно змей выкармливать. — Мою личность может подтвердить кто-то из Организации, — коротко и зло бросает Дилюк, видимо, отчаявшись решить вопрос минимумом информации. — Я уверен, что генерал махаматра слышал о такой. Я — враг Фатуи, а не друг, и они это подтвердят. Как ни странно, это сумерских вершителей судеб не заставляет задуматься. Похоже, даже наоборот: голос подает Тигнари: — У меня есть источник информации там. Который совсем недавно сказал, что они ищут двух опасных Фатуи — один пиро, другой крио. Кэйа тревожно бросает взгляд на Рагнвиндра. Дело пахнет жареным. Кажется, в прекрасной идеалистической Организации завелась здоровенная такая жирная крыса. Просто замечательно. Если это тот гавнюк из журавлиной деревни, Кэйа его придавит его же шкафами.  Сбоку, с травянистого холма раздается посвистывающий звук, и слышно, как сзади Тигнари спешно натягивает лук: — Проклятые плесенники.  Кэйа охотно пятится назад — их с Дилюком глаза бога у шакала, и защищать пленников придется сладкой сумерской парочке. Он пытается сделать две вещи — нащупать рукой один из припрятанных в одежде кинжалов и оказаться вплотную к Дилюку. Пока удается только второе. — Нам надо срочно освободиться, Фатуи точно меня грохнут, — оптимистично шепчет он, дурацки изгибаясь в попытке добраться пальцами до знакомой рукоятки. Гребаные перестраховщики, нет чтобы просто сковать руки, зачем еще сеть намотали! Кошмар! А так все хорошо начиналось, нашли лишь один его потайной нож из… не стоит говорить, скольки. — Воспользуйся Глазом тьмы! Ты же сможешь их не убить, полагаю? Дилюк, такой же плотно умотанный в сетку, как колбаса на ножках, так же тихо шепчет, косясь на Сайно и Тигнари мрачно — те не дают им времени, уже почти разобравшись с мелкой проблемой: — Не выходит. Он держится далековато от меня, никак не могу позвать достаточно сильно.  — Я тебе его пихну, — обещает Кэйа. — Гиена проклятая.  Он бы еще много нелицеприятного наговорил бы, но разговор приходится оборвать — их тюремщики снова рядом. — Топайте дальше, — мрачно командует махаматра, и Кэйа, передразнивая его оскал, пока что слушается. Надо поймать какой-то момент, чтобы не получить дыру от копья. Дилюк шагает рядом с ним, то и дело внимательно бросая взгляд на шакала. Тоже наготове. Впереди выступают из изумрудно-зеленых трав и густых деревьев ослепительно-голубые воды, ветер приносит неприятный химический запах — и все они четверо невольно замирают. На противоположной стороне реки — мостки, несколько крупных хижин, и даже отсюда видно, что выглядящие сами по себе так жизнерадостно зеленые занавеси все покрыты бурыми пятнами. Несколько чанов с краской валяются, разбитые, берег подле усеян черепками. Место похоже на улей: всё кишит людьми, снующими туда и сюда. Кто-то в одежде Академии, кто-то — в рабочей, у некоторых виднеется оружие.  Та самая красильня, понятно. По спине бегут мурашки. Ну вы и ублюдки, конечно.  Смотреть на бойню оказывается неприятно, и Кэйа спешно отводит взор. Слева вдалеке над кронами деревьев виднеются острые конусовидные башенки, тонущие в облаках. Наверное, Порт-Осмос.  Любопытно, что они поворачивают влево, забираются по холмам. Кэйа, конечно, уже понял, что поход на место происшествия отменяется, но… — Куда мы идем? — требовательно вопрошает он, все пытаясь как-нибудь пробиться ближе к доставучему шакалу. — Где встреча? — С чего я должен вам говорить? — Сайно угрожающе жмурится. Зарычит еще, чего погляди, псина бешеная. — Потому что мы и так скоро узнаем?  Дилюк спотыкается — Сайно вместо сближения лишь угрожающе замирает. — Мы идем к Девантаки, верно? — абсолютно спокойным голосом интересуется Рагнвиндр, поднимает голову. Вместо ответ Тигнари вскидывается, снова натягивая лук и замирая весьма красноречиво напротив них обоих: — ЧТО должно произойти на Девантаки? Вы ведь что-то знаете, — коротко спрашивает он с ложным спокойствием. — Знаем, что голова у вас не лучше кочанов!, — взрывается Кэйа, замерев как вкопанный. Ему что, нужно до места собственной казни добровольно идти?! — Мы шли именно туда, уничтожить эту хрень. Проблема в том, что Фатуи почему-то обожают красть наш список достопримечательностей, а защитить свой экскурсионный тур юридически в Фонтейне мы как-то не успели… — Еще одно подозрительное совпадение? — хмыкает шакал, неприятно внимательно следя за обоими пленниками.  — Ясен хрен, им-то камушек нужен! — Кэйа, пользуясь случаем, как бы невзначай делает шаг навстречу, щелкнув пальцами. И кошкой прыгает вперед. …маневр не удается. Он почти успевает пихнуть Сайно, только тот блокирует движение Кэйи — и блокирует весьма больно, древком в грудину, Альберих аж шипит от ослепляюще-белой вспышки боли по нервам, отшатнувшись назад и врезаясь в ствол дерева.  Дилюк тоже не успевает подобраться ближе: Тигнари выстрелом пригвозил его сетку к земле, вынудив бессильно рвануться. Да чтобы им на голову врата бездны открылись, какого черта эти два параноика из тропической глуши такие цепкие! — Да хватит! Мы вам не враги! — причитает Кэйа, прямо-таки ощущая, как его истерика уже теряет всякую наигранность. — Тащите меня, между прочим, на верную смерть! — Никто не даст им вас убить, — мотает головой Сайно мрачно, оглядывая обстановку и убеждаясь, что всё под контролем.  — То есть вы нас им не отдаете? Мы — приманка? — с мнимым восторгом хлопает в ладоши Альберих — настолько, насколько может при скованных руках, то есть почти никак. — Ну надо же, какое везение! Никакого риска, что что-то пойдет не так! Вместо ответа Сайно вновь толкает его древком копья, сильно и куда-то вправо. Земля уходит из-под ног. Он успевает только жадно открыть рот, глотая воздух — и со смачным звуком уйти куда-то под воду. *** Ладно, справедливости ради, выловили его очень быстро, да и улетевшего за ним вслед Дилюка тоже. Обидно, что того вытащил Тигнари — опять не получилось добраться до Глаза тьмы. Пока Кэйа картинно откашливается и отряхивается от воды, он не забывает оглядываться. Они — в этаком котловане, затопленном водой, умиротворенный вид голубой глади с кувшинками и порхающими бабочками красит застывшая позади фигура автоматона. Нет, не так. Огромного автоматона. Кэйе тяжело описать, насколько тот гигантский — в его руке можно было бы поместить несколько Доль Ангелов, а его “черепушка” по размеру едва ли уступает куполу собора Барбатоса.  Они УЖЕ в Девантаки.  А еще рядом УЖЕ слышны чужие шаги, не принадлежащие их не очень добровольной четверке. Кэйа резко оборачивается на звук. Почему-то сначала видит не пришедших, а Дилюка — как тот замирает с каменной спиной и полыхнувшими угольно-черной яростью глазами.  — Вы опаздывали, и мы решили выйти к вам навстречу. Какая честь встретиться с вами наконец лично! Или верней будет сказать — встретиться снова? Дилюк сверлит взглядом высокую фигуру. Кэйа разглядывает ее тоже. Белый плащ среди черных, принадлежащих его спутникам, мерный перестук каблуков тяжелых сапог, хищный изгиб маски в обманчиво-нежных локонах снежно-голубых волос. — Второй предвестник, — хрипло роняет Рагнвиндр, и Кэйа нервно сглатывает слюну. Приплыли.  Сайно за их спинами издает тихий смешок, полный ненависти: — Так это ты, Дотторе. Опять здесь.  Генерал махаматра будто ненароком заслоняет собой ушастого. А тот тоже глядит злобно, натягивая тетиву. Кажется, второго предвестника в Сумеру не жалуют. Дотторе улыбается холодно — как может позволить себе человек, за спиной которого занимают позицию застрельщики и лучники, а именно это и происходит: — Не очень-то удивительно, а? А вот ситуация просто диво. Не думал, что именно вы будете передавать мне двух… людей. Воздух вокруг дрожит от напряжения, а Кэйа отчаянно пытается понять, что делать. Медленно подается всё ближе к Дилюку — просто на всякий случай. — Которых, кстати, ты не получишь просто так, — цедит Сайно, по чьему копью уже вовсю искрятся молнии. Он замирает в боевой стойке, видно, как под кожей напрягаются мускулы. — Сначала ответишь за сделанное Фатуи на красильне неподалеку. Уже слышал о таком месте? — Понятия не имею, о чем ты. А за такую халатную процедуру передачи ценностей налагают штрафы, как говорит Панталоне, — усмехается второй предвестник. — Пожалуй, возьму в качестве оплаты ваши тела. И коротко кивает головой. Дилюк, будь он трижды проклят, прячет его за собой. Кэйа будто во сне видит, как пуля разрывает ему плечо. Кровь, соленый алый дар, брызжет на топкий песок под их ногами. Песок, на котором… Загораются знаки. Нет?! Кэйа пытается придержать Дилюка, но они падают, и валятся все, как снежнийские куклы-матрешки — земля содрогается, по воде идут волны, брызжут пеной. Громкий, одуряюще-режущий скрежет проносится над долиной. Быстрые мысли. Какое же блаженно-ошарашенное лицо у этого Дотторе. Ты не знал, да? Я тоже не знал, что здесь есть знаки. Хоть и догадывался…  Но кровь на рунную цепочку не могла сработать. Глаз тьмы не был задействован… Или на стража долины, без портала — мог? Ответ перед их глазами — чудовищный автоматон медленно, сонно выдирает себя из ландшафта, поднимаясь на ноги. Откуда-то слышны людские крики — здесь был лагерь Фатуи? Или кто-то еще? Что делать..? — Пиздец, — беззвучно срывается с губ.  Люди вокруг барахтаются как муравьи, подняться просто не выходит — землю сотрясает первый шаг. И второй. И третий. Треск сломанных деревьев, жалобные всплески воды. Автоматон безошибочно шагает к ним, протянув свою длиннющую руку. Та настолько большая, что скрывает их тенью. Раздавит, как мух. Как быстро… Дилюк, рыкнув, перекатывается ближе к Сайно, властно протягивает руку, насколько может. Весь тут же вспыхивает черным, его оковы лопаются как игрушечные. Цепь толщиной с якорную, дымчатая, пахнущая смертью обвивает “кисть” автоматона, вторым концом улетая куда-то в скалы, обвиваясь. Автоматон с оглушительным скрежетом теряет равновесие. Заваливается на “колено”, свободной рукой шлепает по воде — волна чуть не смывает их. Остановил.  Еще одна короткая, ехидная мысль — Кэйа планирует запомнить ошеломленно-впечатленное лицо Сайно на всю оставшуюся жизнь. Даже если та будет короткой. — Освободи! И глаз бога верни! — орет он на “пленителей”. — Нужно ему помочь! Иначе нам всем крышка!  Справедливости ради, Сайно тут же берет себя в руки, расставляет приоритеты — и сеть на Кэйе растворяется, а ему под ноги приземляется голубой кристалл. Наручники он ломает уже силой крио, с трудом удерживаясь хотя бы на четвереньках. И меча нет, остался в деревне, во имя блядской Селестии, ну они и везунчики. — А я говорил! — срывает он эмоции на шакале. — Он персона нон-грата в Снежной, а вы..! Предвестник, придя в себя, усмехается. В его пальцах вырастает колба с чем-то голубым. Он бросает ее себе под ноги, точно фокусник… и точно фокусник, исчезает. Ну и пошел ты! Не до тебя. Есть дела поважнее, например, наглухо съехавший автоматон размером с гребаное охренеть, который просто разрушил, хорошенько дернув, скалу, за которую крепилась цепь — и снова поднялся в полный рост, затмевая небо. Кэйа лихорадочно пытается заморозить того через реакцию, ведь гавнюк стоит в воде, но лед лишь ломается с жалобным хрустом — не выдерживает напора. Сайно вступает в бой заодно — дает реакцию сверхпроводника. Вот это уже получше — машина ощутимо замирает, ее “око” мигает в сбое. Тигнари отчаянно обстреливает махину, прыгая по уцелевшим льдинам, но этого мало, а нити дендро-энергии рвутся, будто сгнившая пряжа. Автоматон издает чудовищный скрип, резко присаживается вниз, внутри зреет и клубится рев. Прицел у того явно сбит, ракеты разлетаются хаотично, разрушая долину и заполняя все дымом и пылью, но одна всё-таки вдруг припускает за ушастиком. Кэйа охает, Сайно с отчаянным вскриком срывается вперед, будто сможет догнать. Дымный, черный щит принимает удар в себя, и Дилюк отчаянно замахивается рукой, отправляя ракету обратно отправителю. Глухой взрыв, автоматон качается, обиженный, утробный скрежет похож на плач ребенка.  Удар рукой по скале, во все стороны летят булыжники. Поджилки трясутся. Кэйа отчаянно вгоняет все силы в лютый холод, хоть ненадолго блокируя длинные ходули. Прямо по льду, вызывая еще большую реакцию, Дилюк отправляет в махину огненную птицу — он умудряется сделать это даже без клинка, хоть и привык использовать это вместе. Тигнари, едва придя в себя после того, как чуть не расстался с жизнью, тут же подкрепляет удар дендро-энергией, Сайно вылетает вперед, бьет копьем, уворачиваясь от смертоносных рук. Это он еще не начал их раскручивать… Даже вчетвером им никак не удается управиться. Кто в очередной раз не успеет увернуться? Они же даже убежать не успеют. Эти вот не успели: Кэйа уже устал запинаться о тела бывшей свиты предвестника. Кэйа изнеможденно косится на Дилюка, чей вид навевает самые нехорошие подозрения — он упрямо прикусывает губу, а глаз тьмы в его руке начинает отчетливо пульсировать, издавая странный гулкий звук и искажая воздух вокруг себя. И когда время сливается в один бесконечный поток всеобщих попыток пробиться, увернуться, не умереть — Дилюк, такой крохотный на фоне автоматона, выступает вперед.  То, что от него исходит…  Тьма накрывает долину своими крыльями. Дитя Глаза тьмы, черный призрак благородного феникса сокрушительно врезается в уже горящий бок автоматона. Врезается, как пушечное ядро, схлопывается на нём, как чернильная бомба, оплетая и прожигая металл. Дальше Кэйа помнит только ослепительную вспышку — и как его прокатывает по песку. Звон в ушах стоит такой, будто целый колокольный хор нынче дает концерт. Он с трудом приподнимается на дрожащей руке, пытаясь сфокусироваться и протереть глаз. Грохот, его снова опрокидывает на землю. Еще одна попытка.  В расплывающихся пятнах он угадывает застывший, осевший силуэт автоматона — половины автоматона. Остальное хаотично дымится справа, слева, спереди, сзади, по частям.  Эта падла взорвалась.  Буквально секунду он успевает верить, что всё наконец закончилось. Пока не замечает, как из останков стремительно растекается черная жижа, над которой вьется грязно-графитовый туман. Он смутно различает, как от того, как от чумы, отшатывается один из силуэтов. Низкий. Не Дилюк. — Да серьезно, что ли… — шипит он, пытаясь хотя бы сесть. — Дилюк! ДИЛЮК! Он умудряется подняться. В глазу мутно, но он почти на ощупь пробирается к силуэту со знакомой растрепанной шевелюрой справа от него.  — Я в порядке, в порядке, — Рагнвиндр сидит, скрюченный, на песке, и Кэйа замирает в полушаге, даже подойти не может — так сильна дымка порчи вокруг него.  — Это порча? — озабоченно раздается где-то рядом, в тумане, голосом Тигнари. — Она… она стекает вниз!  — Да, она сейчас уйдет по течению и всё отравит, — на удивление спокойно отзывается Дилюк, поднимается на ноги, и Кэйа с ужасом глядит, как тот дрожит всем телом, с трудом отирает кровь с плеча.  Тигнари и Сайно подходят к ним — последний сильно хромает, и по его правой половине лица льется кровь. Видимо, приложило взрывом. Вид у них смятенный, и Кэйа подозревает, что его лицо такое же ошалевшее. Один Дилюк почти меланхолично вытряхивает пепел из волос. — Там, ниже… — тяжело дыша, говорит Тигнари, оглядываясь, будто может это остановить, — селения.  Думать об этом не хочется, но Кэйа почему-то сразу думает про тех двух девушек, что уцелели после резни. И про людей, с которыми вчера сидел на празднике. Чувство бессилия и отвращения к себе. Что делать-то. — Вы, двое, — размыкает губы Дилюк, закатывая рукава, и у Кэйи все в животе смерзается. — Уходите. Эвакуируйте людей ниже по течению. Предупредите. — А ты?! — этот вопрос звучит почти одновременно — от всех троих. Дилюк медленно оборачивается через плечо, смотрит на Кэйю — только на него, бледно улыбаясь. — Постараюсь немного удержать эту проблему. Кэй, уходи с ними. Тебе нельзя здесь быть. Не выдержишь. Можно только мне. Воздух в груди резко заканчивается, и Альберих в бешенстве топает ногой: — Вот еще! Обойдешься! Кто твою задницу подстраховывать будет?! — он оборачивается к Тигнари и Сайно, которые застыли плечом к плечу с почти одинаковым выражением смертельной серьезности — и скорби. — ВЫ! БЫСТРО ВАЛИТЕ, ТВАРИ! Он долго не выстоит! ЖИВО! Он задыхается сейчас от ненависти — примерно ко всему Сумеру.  Дилюк не должен… не должен… Шакал и ушастый исчезают где-то меж уцелевших деревьев, а Дилюк медленно идет навстречу туману, в руке — пульсирующий камень, чернота — течет к нему, точно домашний кот под ладонь. Если бы Кэйе снились кошмары, они были бы такими. Эта штука не может его забрать! — Дилюк! — отчаянно зовет он, почему-то с трудом делая шаги за знакомой фигурой, задыхаясь. Воздух такой… болезненный. — Дилюк! Не надо! Ты не обязан! Чернота вся сливается к маленькой фигуре подле обломков гигантского автоматона. Дилюк оборачивается. Чернота покрывает его вся, облепливает, как плащом. — Иначе люди погибнут, — качает он головой. — Я не могу иначе. Есть другой план, как их спасти? Черная вода под его ногами замедлилась, чернилами обвела сапоги. Кэйа мечтает хоть об одной мысли в голове, но только кашляет, все сильней и сильней. — Дилюк! Прошу!  — Я справлюсь, — глухо слышит он сквозь хрипы в своем же горле. — Правда. Отходи назад. Всё будет хорошо. Люблю тебя. — Дилюк… — отчаянно, срывающимся голосом последний раз зовет Кэйа. И отступает, неверными шагами пятится из тьмы. В ушах бьются колокола, и в груди бьются — потраченные слова, и несказанное, и разрушительно-больное. Чтоб вы все сдохли, все дети, женщины, старики и домашние котята, я вас даже не знаю, а мне — мне! — нужен Дилюк, живым! Он знает, что Рагнвиндр может поступить только так. Он знает. Исполни обещание! Исполни, гаденыш! Не прощу! С трудом он выныривает на дальнюю часть берега, к водопаду, здесь хотя бы можно дышать. Старается не смотреть на то, как угольное облако в центре долины скручивается спиралями к своему центру. Морозит проток, морозит ручьи. Пытается помочь хоть чем-то. Задержать эту дрянь, заставить ее застыть. Дилюк, ты обещал! Он обессиленно опускается на холодную поверхность. Больше не выходит морозить. Сил нет. Холодно. Сейчас бы сыворотку… Он горько всхлипывает, хоть слез и нет. Спустя вечность он слышит шаги. Медленные, тяжелые. Поднимает голову. Дилюк улыбается ему — еле-еле, колким холодом по уголкам губ. У него руки будто по локоть в саже, и вокруг него всё еще стелется дымное облако — но совсем небольшое, а позади — лишь еле заметный серый туман. Чернота в песке и травах, и водах застыла комьями, как глина. — Вот и я, — он еле шевелит губами. — Видишь, справился. Он совсем близко, Кэйа уже может различить почерневший белок глаз.  Кэйа распрямляется пружиной ему навстречу. — Дилюк, — с губ срывается вздох облегчения. Увести, увести его отсюда. Рагнвиндр кивает, вздрагивает, тяжело закашливается, с каким-то наивным удивлением отнимает ото рта руку — всю алую. Струйка крови лениво чертит вниз линию под подбородку.  Нет! — Дилюк!! Он рвется, пытается подхватить под руки — и отлетает с возгласом боли, настолько сильно его обжигает энергией порчи.  Дилюк снова кашляет, все сильней и сильней, оседает на одно колено. Кровь течет с губ и из носа. Глядит виновато, испуганно. — Люк! Люк! — Кэйа в ужасе мечется вокруг, не представляя, как подступиться. Пытается пересилить, но боль такая, что мышцы сводит. Он просто упадет рядом с ним и всё… — Сейчас… сейчас что-то придумаю… Дрожащими руками сотворяет ледяной шест, протягивает — Дилюк хватается, намертво сжимает пальцами, тяжело опираясь. С трудом встает на обе ноги. — Просто иди за мной! Держись за него! — отчаянно командует Кэйа, пытаясь выбрать путь отступления. И максимально держать на себе чужой вес. Трава путается под ногами, вязкая, как болото. Они проходят не так много, когда Дилюк валится на оба колена снова.  Кровь льет так сильно. У Кэйи в голове ужасная, гулкая, звенящая пустота.  Даже если они уйдут, если смогут уйти, что делать? — Сейчас, Люк, сейчас, я что-то придумаю, только не отключайся, свет мой, хорошо? — он лихорадочно зовет, зовет из последних сил. — Пожалуйста? Его последняя клетка мозга выдает искру мысли. Он рвется к ближайшему дереву, отсекает ножом несколько крупных ветвей. Складывает их на манер плотного веера, замораживает основание для прочности.  Когда-то в детстве они делали что-то вроде санок из еловых ветвей таким образом. Без крио, конечно. Дилюк… — Люк, солнце, ты должен лечь сюда. Просто упасть, — он аккуратно подталкивает нехитрое устройство к чужим коленям. Архонты, он же белый как смерть. Красное на белом. — Давай. Главное, не промажь.  Дилюк мутным взглядом скользит по нему, кивает и действительно роняет себя в это странное средство передвижения. Кэйа хочет было ухватиться за ветки и везти за собой, но замирает, скованный очередной ледяной волной по позвоночнику. Перед ним — несколько солдат Фатуи, расходящиеся полукругом, берущие их в кольцо.  — Отдай его, и сам можешь уходить. Приказ Доктора, — усмехается один, требовательно протягивая руку. Всё сегодня сходится в одной точке. В котле с крутым кипятком. Кэйа заливается смехом, закрывая собой неподвижное тело на холодных ветвях. — Размечтались.