Впуская, вернись

Дилюк догадывался, что хорошим это не закончится. Тропинка, по заверениям осведомителей вполне целая еще пару недель назад, обвалилась слишком некстати. И подле шахтеров не оказалось привычного дежурящего миллелита, хоть бы одинокого и самого завалящего — иди речь про Мондштадт и Ордо Фавониус, Дилюк поверил бы, что рыцарь просто отлучился с поста, опоздал или напился, но в Ли Юэ с таким было намного строже. И вот пожалуйста: Кэйа ловко падает на землю, что-то почуяв, над ним — вспышка и россыпь камушков во все стороны, а Дилюк тут же занимает позицию между ним и “шахтерами”. — Прячься! Они хотят убить Кэйю? Вот незадача, у него другие планы. Вагонетка с углем занимается столбом пламени. Верный глаз тьмы дарит возможность обвить ее с броска цепью и швырнуть в самую многочисленную кучку недругов, разметав их, как гнилую картошку. Сверху раздается звон — что-то отлетает от Дилюка, и судя по морозному касанию к щеке осколков, Кэйа только что прикрыл его щитом. — Не стрелять в пиро! Только во второго! Дилюк, осатанело скалясь, ловит взглядом застрельщика сверху, мелькнувшего пятками. По склону холма вверх, торжествующе крича, взмывает огненный феникс, оставляя дымный след — и тень чужого крика боли, и звук падения тела. Затем в спину врезается струя воды — да такая мощная, что Дилюка сшибает с ног и протаскивает по камням. Он сбит, дезориентирован, глаза заливает, залепляет волосами. Тут же тело сковывает болезненным, острым холодом: его подморозили. В ярости он напрягается, от тела облаком расходится раскаленный пар. Он успевает освободиться до того, как высокий, ловкий фатуец набрасывает на него сетку из цепей — никак вы, бездна вам в глотку, не научитесь! И вдруг он начинает падать. Будто в замедлении, он лихорадочно успевает очертить головой полукруг, теряя равновесие — под ногами решетка, а вокруг нее горелые обломки досок, державшие ее, и теперь его непрочная опора летит вниз, и кажется, в шахту. Он не успевает толком подумать — ошибка ли это фатуйцев, которые отчаянно рискуют переломать шею той из целей, что нужна им живой, или они надеются обойтись раздробленными ногами, или внизу в этой ловушке, спонтанной или намеренной, есть что-то, смягчающее падение. Он слышит душераздирающий скрежет. Решетка замирает в провале, окруженная ледовым кольцом — и им же остановленная. А сверху, над его головой, он слышит яростный вскрик, и его голову окропляет струя холодной, как лед, крови. Он бросается вперед, верхняя кайма провала достаточно низкая, чтобы он сильным прыжком взбежал по стене и вцепился в каменистый край. Подтянувшись, он выпрыгивает наружу, перекатывается, тут же полощет огнем ближайшего фатуйца, отправив его заместо себя в шахту. Судя по воплю в его исполнении, либо Кэйа перестал держать лед, либо он разогрел недруга достаточно, чтобы тот весело продолжил падение в небытие. Кэйа?.. Кэйа находится рядом, с гневно сверкающим глазом распинывающим троих “шахтеров”. Дилюк как раз застает, как тот от души выбрасывает вперед ледяные иглы. — Вниз! Кэйа послушно ныряет, еще и кувырком уходя под пустую повозку. А Дилюк снова знакомит Фатуи с понятием “зажариться до корочки”, полыхающая птица описывает полукруг, выводя из строя как эту тройку, так и часть тех, кто по глупости своей решил, что прилетевшей в них тележки с углем недостаточно. — Оставь кого-нибудь! Для допроса! — кричит Кэйа, выпрыгивая навстречу здоровяку с молотом и весьма эффектно сшибая того ледяной глыбой в лицо. Дальше происходит странное. По шероховатым камням вокруг вспыхивает вязь знаков. Земля начинает дрожать, вибрировать, пару человек сшибает с ног. Дилюк, больше на инстинкте, чем думая, отпрыгивает максимально назад, ближе к уютной зеленой тропе вниз, к лесам. Земля начинает проваливаться, как гигантская воронка скорпиона. Вместе с истошно кричащими людьми. — Кэйа! Сюда! Альберих успевает ловко пропрыгать по ящикам почти всю дистанцию до протянутой руки, но последняя дощатая конструкция уходит у того под ногами. Дилюк на секунду не видит больше ничего — только ошарашенно распахнутый глаз. Цепь летит назад, закрепляя Дилюка на поверхности, он сам — скачок вперед, загребающее движение рукой — и в последний момент ухватывает смуглое запястье. — С-с-сука! — выдыхает тот, со всей силы вцепляясь в предплечье Рагнвиндра второй рукой и повисая на нем. Он то и дело кидает взор вниз, шокировано хлопая ресницами. — Там вишап! Здоровенный! — Лезь давай! Ты — плохой корм для вишапов! — Они не едят людей! — он кидает еще один взгляд назад и вниз, пока с трудом забирается по осыпающейся земле, к Дилюку и надежной опоре. Сей же миг оттуда раздается такой красноречивый крик, резко оборванный звуком рвущейся плоти, что Кэйю передергивает. — Ну, или едят. Блять! Он повисает на плечах Дилюка, тяжело дыша и уткнувшись ему носом в плечо. Рагнвиндр бережно треплет его по волосам: — Цел? Убираемся отсюда. — Цел, и надеюсь, ты тоже, — Кэйа, всё еще тихо матерясь сквозь зубы, послушно бросается в бегство. — Плакала наша информация! Нет чтобы дать поговорить, а потом уже устраивать славный обед! *** Они решаются на остановку нескоро, подгоняемые адреналином и желанием убедиться, что вишапу точно не потребуется десерт и тот не окажется достаточно упорным, чтобы его искать. Дилюк сдается первым: наконец завидев рукав реки, по которому они и планируют следовать, он устало дает отмашку и опускается под ближайшее дерево прямо в ворох подвявших листьев, тяжело дыша. Грудная клетка горит, уставшие ноги гудят. Кэйа молча опускается рядом с ним, вытаскивает из сумок флягу, осушает наполовину и протягивает ему. Дилюк приканчивает содержимое в один глоток. Солнце клонит к закату, золотисто мерцая в ветвях. Трава подле воды не такая сухая и жухлая, как в открытых, выгоревших от пекла долинах. Где-то надрывно квакает лягушка. Лотосы безмятежно парят на лазурной глади, равнодушные к человеческим слабостям и бедам. — В целом мы отделались малой кровью, — наконец заговаривает Кэйа, кладя подрагивающие пальцы ему на ладонь и чуть поглаживая. — Как ты понял, что что-то не так? — На шахтах всегда дежурят миллелиты, а здесь никого не было, — Дилюк заставляет непослушный язык шевелиться с трудом. — А ты? — Запульсировал глаз бога. Странно, раньше таких фокусов он не показывал. — Он решил подмигнуть фатуйцам? — кривенько шутит Дилюк, но Кэйа не смеется, а хмурится и начинает копаться в сумках. Дилюк, заинтригованный, склоняет к нему голову. — Что ты ищешь? — Что-нибудь, чего не ожидаю, — Альберих опустошает все сумки, ругается, наводит вокруг себя невероятный хаос — Дилюк просто страдальчески скрипит зубами, видя, как мало-мальски упорядоченные вещи опять смешиваются в неразборчивую груду — затем начинает ощупывать одежду и обувь. Процедура повторяется еще два раза, потому что Кэйа никак не может смириться с тем, что ничего подозрительного не находит, и Дилюк только было хочет указать ему, что еще чуть-чуть — и даже лягушки на ближайшем пруду начнут над ним посмеиваться, как он замирает, изучая упакованные с собой брюки — те, в которых он был в “Часовне”. На ткани в районе голени что-то поблескивает. — Сука, — рычит Альберих, в сердцах плюя прямо на предмет одежды. — Это метка. Пару раз встречал такое. — У них была возможность следить за тобой? — встревоженный, Дилюк выпрямляется и ловит взгляд голубого глаза. — Если бы следили, они бы напали в Ли Юэ или устроили крушение на море, — Кэйа задумчиво теребит прядь. — А вот с помощью артефакта проверять близко подошедших путников… Наверное, Тур поставил несколько групп Фатуи на основных путях из Ли Юэ. Умно. — Давай их сюда. Будем умными тоже. Дилюк перехватывает ткань, вскакивает на усталые, одеревеневшие ноги, осматривается, подмечая недалеко от них небольшое бревно. Завязывает на нем штанины, убедившись, что сделал это достаточно крепко, а затем ногой спихивает объект своих стараний в реку. Бревно, грустно качнувшись бочком, послушно бежит за течением реки. Наверное, это излишний ход, но если вдруг Кэйа ошибается, и за меткой можно было следить, пусть кусают локти, выловив из воды такой подарочек. Кэйа уважительно присвистывает: — Отличная мысль. Пусть гоняются за древесиной, раз такие пронырливые. Когда только успел на меня поставить это добро? — у него снова делается обиженный вид. — И вообще, какого черта так яростно пытаться укопать меня в могилу?! Дилюк скептически бросает взгляд через плечо: — Кэйа, ты в одиночку разрушил им проект, который они воплощали неделями или даже месяцами. Целую базу им разнес. — МЫ разнесли, — вежливо поправляет Кэйа, откидывая прядь за спину. — Клятый Тур. Паскуда обидчивая. Нам он разнес целый город, между прочим! И винокурню! — Технически… — Дилюк хочет было высказаться, что в обоих случаях Фатуи скорее вынудили их обороняться очень агрессивными способами, и все разрушения учинили они сами, но натыкается на горящий недовольством глаз и умолкает. — Давай поедим и двинемся до места ночевки. Кэйа, сменив гнев на милость, тут же начал с воодушевлением рыться в отсеке с припасами. — Впереди ваша база? — Громковато сказано, но да. Надежная точка с потенциальным местом под крышей. — И там будет кровать? — Полагаю. — Мы пока очень элитно путешествуем! Я начинаю любить эту твою организацию. — Не привыкай. Дальше несколько ночей нам спать в лесу. Надеюсь, за последние годы ты преодолел свою ненависть к комарам? — …ты противный. Недолюбливаю тебя. За эту фразу ему достается на один кусок вяленого мяса меньше. Кэйа кривится, но зато крадет себе дополнительную порцию сухарей. Сидят они недолго: место больно хорошо просматривается, и Дилюку всё время кажется, что ему в лопатки тыкается чей-то холодный взгляд. Не в состоянии он унять собственную паранойю — вот уж по чему он не очень скучал, будучи в Мондштадте. Так что вскоре они вновь выступают в путь, закатное солнце нежно искрит им в виски, а ветер шепчет что-то голосами трескучих насекомых, мягких шорохов листвы и суетливыми биениями птичьих крыльев где-то в золотистом небе. Несмотря на усталость, отчетливо отпечатавшуюся на лице у Кэйи — Дилюк полагает, что его физиономия еще похуже — тот несколько раз сходит с тропы, то заприметив несколько пучков ароматно пахнущей мяты, то россыпь остро пахнущих заоблачных перчиков на склоне каменистой гряды. — Пригодится, — жмет он плечами, лукаво стреляя в спутника взглядом коварного глаза. — Не думал, что здесь уже так высоко! Как думаешь, мы услышим пение небесных китов? Ого, смотри, как тут зяблики расселись! В нем оживает что-то мальчишеское, легкое на подъем и наивное, и Дилюк, не сильно таясь, этим любуется. Ловит каждый озорной прыжок с насыпи, не докучая нотациями про потенциально переломанные ноги, хмыкает под нос, когда Кэйа сгоняет с места стаю встревоженно зашумевших трехперсток, мирно купавшихся в пыли, лениво отмахивается на брызги из родника — и благодарно пьет из наполненной фляжки. Вокруг почти полностью воцаряется искрящаяся, бархатная темнота звездной ночи, когда Дилюк видит впереди ступени, круто уходящие на холм — и небольшую фигурку деревянного журавля над старым, но крепким мостком через ручей. — Нам сюда? — интересуется Кэйа, с любопытством тыкая пальцем в выкрашенный красным клюв. — Не знаю, будет ли кто-то из Организации на месте, но даже если нет — приют нам должны обеспечить, — отзывается Рагнвиндр, с кряхтением поправляя на плече сумку и чуть растирая уставшую ногу. На привале он успел в очередной раз обработать ранение, вид у него был вполне неплох по прогнозу, но после перехода такой длины и драки и здоровые конечности у многих могли отказать. Кэйа кидает на него быстрый взгляд и корчит озорную рожицу. — Кто последний, с того и ужин! — он стрелой припускает вверх, аж камешки во все стороны летят. — Пятилетка! — оскорбленно кидает ему вслед Дилюк. Но в погоню, разумеется, бросается. Отстает он быстро, и когда наконец бесчисленные, казалось, каменные блины заканчиваются под ногами, Кэйа демонстративно встречает его на последнем пролете — и вежливо ведет рукой вперед. — Поддаешься? — вместо слов вырывается какой-то задушенный хрип. — Внезапно захотелось покулинарить, — любезно ухватывает Альберих его кряхтящее тело под локоть и ведет его чуть вперед, меж пары столбов, обозначающих вход в поселение. Дилюк сердито пихает его в бок и идет самостоятельно, хоть и чуть прихрамывая. Когда-то ему уже доводилось быть здесь. Кажется, тогда шел первый год его скитаний. Попытавшись взять Снежную нахрапом, он быстро напоролся на ее чарующе красивые ледяные шипы, на технологическое превосходство, на число солдат, и отступил — после тяжелейшей зимовки, когда он каждую ночь думал, не суждено ли ему окоченеть где-нибудь в стылом углу. Он обзавелся связями, с помощью торговых суденышек добрался до Ли Юэ в поисках поддержки и информации — и в какой-то момент оказался здесь. В тот период у него долго и плохо заживала рваная рана на спине, он никак не мог избавиться от тяжелого, вырывающего из него легкие кашля, и первую неделю он провёл либо лежа в постели, отупевше-слабый и неспособный даже устроиться как-то иначе, чем на животе — либо сидящим вон на той лавке наверху насыпи, лицом к спинке. Смотрел на птиц, думал, засыпал и просыпался, но по-настоящему проснуться не мог. Ждал вестей, получал их, отдавал, общался с приходящими и уходящими. Одно из первых писем Кэйи, настигнувшее его здесь, заставило его испытать слабый, еле ощутимый трепет внутри: он и не надеялся, что корреспонденция снова до него доберется. Он не сразу замечает на себе цепкий, внимательный взгляд Кэйи, ежится, будто его застали за чем-то плохим. — Воспоминания, — отвечает он неловко одним словом, пожав плечом. — Был здесь? — Кэйа шагает сбоку, секундно и неловко пробегается ладонью по его плечу. — Не в лучший период. Честно говоря, у его скитаний вообще не было лучшего периода. На ум почему-то идут мысли о том, как он всё ещё был зол, вернувшись в Мондштадт, и от этого делается тошно, как от дрянного вина. К счастью, его размышления прерывают… Хотя, пожалуй, он рано радуется. — Сокол, какими судьбами? Первым же человеком, вышедшим им навстречу, становится старый добрый знакомый Дилюка — высокий мужчина лет сорока, приятная внешность, красивые сильные руки, прекрасно видимые из-за отсутствия рукавов на его одежде, татуировка журавля на предплечье. Дилюк сказал «добрый»? Ошибочка. — Здравствуй, Жи. Он нехотя жмет руку выходца из Организации, хоть мысленно и скрипит зубами. Кэйа наблюдает за этим с ленивым, скрытым интересом, столь же безмятежный внешне, сколько тайно мотающий на ус всё, что может быть предложено его пытливой головушке. — Приятно познакомиться, господин Жи! Можете называть меня Альберт, — он дружелюбно щурится, пока повторяет рукопожатие, источая флюиды обаяния. — А меня-то всё стращали, что мы никого не застанем! Какое у вас тут уютное местечко, просто иллюстрация к древней балладе. Кэйа со своей словоохотливостью попадает в цель: Жи чертовски болтлив, и хотел бы Дилюк недолюбливать его чисто за это. — А так и есть! Считается, что баллада о трех журавлях писалась именно про эти места! Находятся, конечно, умники, которые оспаривают это, но… — он, кажется, видит тучи на лице Рагнвиндра, и переключается: — Впрочем, об этом потом. Вы, наверное, усталые и голодные? Готовой трапезы не обещаю, но вон там, — он начинает вести их за собой, попутно взмахивая руками то в одну, то в другую сторону, — есть уличный очаг, в такую погоду приятно готовить на нём. Не пугайтесь вон тех погорелых хижин: милостью властелина камня никто не пострадал, а само жилье уж мы починим. Заезжий путник ночевал, напился, устроил бездна знает что… Куда бы вас устроить на ночь? Здесь толком даже с палаткой не встанешь, везде камни да осыпи, у знахарки родился младенец, и в ее дом нельзя, хворый совсем, слабый малыш… Придумал! Можем отнести ваши вещи в мою мастерскую! Там и есть где развернуться худо-бедно, и образцы мебели, кровать тоже найдется — вот ее и потестируете! Он с заискивающей улыбкой поворачивается к Кэйе, внимательно слушающему этот поток сознания. — Я здешний умелец, Сокол не упоминал? Начинал как столяр-подмастерье, две доски ровно пристроить не мог, а теперь плотничаю вовсю, недавно ездил на заказ аж к вратам, не проходили там из своего Мондштадта? Лестницы как новенькие! — Ого, так это ваша работа? Уважаю людей, умеющих что-то создавать, — медово произносит Кэйа, и Дилюк ловит себя на отвратительной черной ревности, хоть и понимает, что тот лишь играет. Знал бы ты! Жи сияет, как начищенная монетка моры. — О, многие говорят — какой талант, но разве дело в таланте? Труд, усердный труд, много часов, — он показывает свои руки, демонстрируя грубые мозоли и отбитые костяшки. — Моя история вообще не из простых! «Непростую историю» Жи им, увы, приходится слушать всю дорогу до мастерской. Навстречу высовывают нос любопытные девушки в простых, но опрятных платьях, пару раз выскакивает поперек дороги ребятня, с гиканьем уносясь куда-то по своим делам, Дилюк здоровается еще с несколькими знакомыми лицами, вежливо раскланивается со знахаркой, качающей на руках спеленутый сверток — эта женщина очень помогла ему в лечении в то время, и он до сих пор благодарен ей за это. В мастерской, справедливости ради, оказывается очень чисто и приятно — аккуратно сметенная древесная стружка на полу, инструменты на верстаке, выставленные в стопку добротные на вид столы и стулья. Кровать и впрямь находится тоже — одна, но довольно широкая. — Придется лечь вместе, увы. Я бы предложил свою кровать, но моя спина мне такого не простит, — смущенно улыбается Жи. Дилюк, неоднократно видевший, как спина Жи выносила пьяные выходки вроде подъема лавок с сидящими на них людьми, лишь сердито кашляет. Кэйа же расплывается в благодушной ухмылке: — Ну что вы, господин Жи. Не посмели бы вас стеснять. Мы люди простые, привыкшие, что нам ночевка в одной кровати. Пока Жи возится, организовывая им подобие матраса, Кэйа стреляет в Дилюка таким похабным взглядом, что получает за шиворот полыхающую искру и обиженно шипит в ответ. — Ну, вы обустраивайтесь и приходите к очагу, поболтаем! — наконец завершает подготовку столяр и нехотя отправляется наружу. Дилюк с тихим обреченным выдохом устало плюхается на край кровати. Кэйа, внимательно изучив всю комнату слегка суетливым юзом, принимается разгребать их поклажу и аккуратно интересуется: — Ну, и что вы не поделили? Кроме талончика на объем болтовни. — Он продал информацию Фатуи и вышел сухим из воды. Кэйа присвистывает: — Неплохой такой грешок. И что же, неужели ваши его не осудили? — Доказать не смогли. Обстоятельства были… скользкие, — нехотя признается Дилюк, потирая переносицу. Голова начинает ныть — то ли от дурных воспоминаний, то ли от усталости и голода. — Но с этих пор его стараются держать на расстоянии от действительно важных дел. К сожалению, он очень хорош в установлении связей. Выгонять его без веских причин… неразумно, а прецедент передачи данных был только один раз, с кучей смягчающих обстоятельств. Далее ничего не было, хоть за ним и следили. Дилюк прикрывает глаза, а на его плечи ложатся заботливые руки: — Но ты-то, вижу, его не простил. Дело принципа? Или, — в голос пробирается острый холод, — он навредил тебе? — Скорее первое, хоть и не все так просто. Не забивай голову, — спешит успокоить его Рагнвиндр, ловя руку и коротко поднося к губам — Кэйа мягко, нежно смеется в ответ на жест, топит его сердце. — Зато теперь он официально ниже меня по статусу. — Заставим его стряпать нам ужин? — ухо коварно кусают, игриво и томно, и Дилюк чуть алеет щеками: — Обойдешься. Ты вроде хотел готовить сам. Доставай свои запасы мяты и учиняй шедевры. — Вот так всегда. *** В принципе, готовка в исполнении Кэйи ничуть не изменилась: это было недурно, но странно. Дилюку в жизни бы не пришло на ум добавлять в мясо персик и присыпать это сверху перцем с мятой. Люди обычно делились на две категории: тех, кто крутил у виска при виде экстравагантных блюд, и тех, кто безропотно доедал тарелку, удивляясь, что миру известны еще не все сочетания продуктов. Дилюк относился ко второму типу. Пока Кэйа творил свое причудливое волшебство, Рагнвиндр успел пересказать Жи свежую информацию и слухи — только то, что вообще можно было ему рассказывать. Коротко упомянул и об инциденте с нападением, впрочем, не пытаясь описать, почему произошло обрушение. — Жаль, не удалось расспросить их, — бросает через плечо Альберих, подозрительно воодушевленно отхлебывая из добытой откуда-то кружки и добрея на глазах. — Присоединяйтесь к ужину! — Зато они не станут помехой, — хмыкает плотник без особого сожаления, охотно двигая миску. Дилюк скрипит зубами: с чего еще они должны его кормить? Кэйа же безмятежно раскладывает порции. Рагнвиндр чуть ведет носом: ну да, от него пахнет вином. — Могу быть чем-то для вас полезным? — интересуется Жи, с недоверием ковыряясь палочками в тарелке. Дилюк мысленно усмехается, тут же закидывая в себя кусок мяса: — Не думаю. Разве что есть новости по маршруту. Хотя… не приходило ли письмо? Плотник бьет себя по голове: — Точно! Письмо! Уже сутки как здесь. Сейчас принесу. Бросив нетронутое кушанье, он исчезает из поля зрения, а Кэйа, выразительно округлив глаз и одними губами сообщив — «Слабак!» — устраивается рядом с Дилюком. — Что за письмо? — вместо того, чтобы хватать палочками еду, Кэйа практически насаживает несчастные кусочки мяса и фруктов на острие, и Дилюк едва сдерживает смешок. — Пожаловался на тебя господину алхимику. — Предатель. — Ты мог обмануть Бай Чжу, но не меня. Обмороки для тебя — история вообще не характерная. Кэйа смотрит сердито, исподлобья — мол, не лезь не в свое дело! — но молчит: Жи возвращается и почти заискивающе опускает перед Дилюком конверт. — Проверь, Сокол, вроде печати целы. — Потом, — злорадно роняет Рагнвиндр, убирая письмо в карман. Вот еще, открывать корреспонденцию при нем. Обойдется. — Спасибо. Может, чем-то нужно помочь поселению? — смягчается он, глянув на пожженные силуэты домишек. — Деньги? Ресурсы? Жи отрицательно мотает головой: — Разве что у вас есть рекомендации учителей. В нашей деревне сбились все окрестные ребятишки, мы потихоньку их учим, но у кого знаний мало, а у кого времени. Будто в подтверждение его слов, над корзиной с яблоками подле дерева появляется чумазая маленькая рука, совершает магические пасы и под звук тихого хохота откуда-то из ближайших кустов загадочно исчезает. Кэйа тепло смеется: — Мда, кадры у вас растут — самое оно для шпионских игр! Он затевает ненавязчивую беседу про историю поселения, Жи обстоятельно отвечает, а у Дилюка от усталости начинает пульсировать висок, и он, выразительно махнув рукой, выскальзывает из-за стола, решив, что Кэйа тут никак не пропадет. В хижине довольно прохладно, желудок приятно наполнен, ноги наконец можно блаженно вытянуть, и после короткого умывания и обработки ран Дилюк проваливается в мягкую дрему — и просыпается только от ощущения, что кто-то возник рядом. — Я еще не вскрывал, — дернувшись, он сонно хлопает глазами, осознав, что Кэйа втихую пытался вытянуть письмо от Альбедо из его сжатых пальцев. — Не будь дураком. Сейчас прочтем вместе. Как поговорили? — Ничего интересного, кроме того, что он набивался в друзья, — презрительно фыркает Кэйа, раскладывая свое тело рядом на кровати. Судя по влажно блестящим волосам, он тоже освежился. И судя по устало изломанной брови, сил у него немногим больше, чем у Рагнвиндра. — Тебе не кажется, что здесь обстановка как-то… давит? Он беспокойно осматривается, точно пытаясь что-то найти. — Кэйа, то, что Жи — немного гавнюк, не говорит о том, что здесь опасно. В этой деревушке нам ничего не угрожает, — спешит успокоить его Дилюк. Может, зря он вообще заговорил с Альберихом о прошлом? — Да я не об этом. Хотя, — Кэйа несколько раз поправляет повязку, прочесывает пальцами прядь и судорожно выдыхает, — неважно. Открывай письмо. Послание оказывается коротким: Альбедо подтверждает слова Альбериха про то, что таких побочек от сывороток раньше не было, просит сообщать, если будут наблюдаться негативные эффекты долгосрочного характера, коротко сообщает, что в Мондштадте всё в пределах нормы и передает Кэйе привет от Кли и угрозу сдать на опыты — от себя, за безрассудство. Последние три строки занимает совершенно нечитаемая вязь букв цветными карандашами, изображение двух взрослых людей — фигура пониже желтым, повыше синим, — красный силуэт девочки между ними и где-то на фоне нечто красное, злое и встрепанное, как хиличурл после электрокристалла, с мечом наперевес. На Кэйю почти больно смотреть — его лицо заливает такой нежностью, что оно буквально светится. — Смотри, ты получился один в один! — радостно смеется он, ласково проводя пальцами по бумаге. Дилюк тут же протягивает ему письмо. — Пусть будет у тебя. Вместо ответа Кэйа склоняется над ним, прохладный и звездный, как сегодняшнее небо, и нежно целует добрых пару минут. Затем сползает Дилюку на плечо, сонно урча. — Воспользоваться бы кроватью… — неразборчиво бурчит он, обхватывая его руками и ногами, будто вьюн. — Но сил — никаких. Спать до смерти хочу. — Успокойся, я тоже, — признается Дилюк, утыкаясь носом ему в макушку. Запах такой освежающий, такой спокойный. Его пристань. Его гавань. Дремота медленно затопляет его волнами, Кэйа крутится рядом, и Дилюк обнимает его одной рукой. Он буквально уже начинает смотреть какой-то дурацкий сон, бежать за каким-то образом, но его будит усилившееся шуршание за спиной. Сначала теплое дыхание в затылок то исчезает, то появляется, сопровождаясь легкими содроганиями кровати от переката тела, затем слышен звук, будто кто-то уперся рукой в изголовье, затем — серия глубоких вдохов и скрип их обиталища. Дилюк сонно приоткрывает глаз. Кэйа сидит в ногах постели, растерянно теребя прядь. — Разве не ты говорил, что жутко хочешь спать? — хрипло сипит ему Рагнвиндр. Тот вздрагивает и поднимает голову. Просвечивающиеся сквозь окна огни уличных фонарей вычерчивают длинную тень через всю комнату. — Не могу уснуть. Тут как-то... неуютно, — с недоверием сам к себе хмыкает он. — Ну ты серьезно? — обреченно стонет Дилюк, сонной совищей с уханьем садясь тоже. — Ничего себе запросы у вас, господин Альберих, а кто радовался самому факту ночевки на кровати в безопасности? Кэйа со сдавленным смешком вытягивает из кучи заготовок раму как для небольшого зеркала, надевает себе на голову, будто тиару, а одеяло набрасывает на манер мантии. — Мое королевское высочество достойно покоев получше, — Кэйа гордо задирает нос. — Где моя ключевая вода с розами для вечернего омовения? А слуга с опахалом? — Могу опахнуть тебя твоими же портками, которые не убрал на место. Раза три и по шее, — невпечатленно отзывается Рагнвиндр, вывихивая в зевке челюсть. Кэйа кривит оскорбленное лицо, скинув свой недовенец. — Вот так всегда. Пойду пройдусь. Он действительно впрыгивает в одежду, небрежно поправляет повязку и выскальзывает за дверь. Дилюк укладывается было обратно, решая, что Кэйа взрослый человек и разберется, но теперь и сам начинает ворочаться по своему лежбищу, хотя еще пять минут назад оно его полностью устраивало. Проклятье. Смирившись, Рагнвиндр решает тоже выползти на свежий воздух. Около самой хижины тихо, подле изгороди дремлет большая лохматая собака, которую Дилюк, не удержавшись, треплет за ушками. Шерсть мягкая и пушистая, и пес сонно тявкает, мотнув головой, перекладывает лапы поудобней и засыпает снова. Двор пуст, а вот ниже, у ступеней к ручью, слышен какой-то веселый гам. Над лестницей возвышается небольшая площадка с декоративным каменным львом — судя по его обтрепанным ушам и спине, гладят его ничуть не реже настоящих животных. Туда Дилюк и отправляется, полюбоваться на причину суеты. "Причина суеты" занята тем, что спускает с самодельной ледяной горки щербатого смуглого пацаненка лет шести под его восторженное попискивание. Еще стайка ребятишек рыбками вьются вокруг, плещась в теплой воде и переправляя друг другу дивное диво — легенькие, тонкие ледяные кораблики, похожие на своих сородичей из бумаги, но совершенно не промокающие. Свет фонаря игриво прыскает на поверхность воды бликами. Наверное, это и впрямь очень тихая деревня: где бы еще ребятам позволили гулять так поздно, еще и с незнакомцем. — Генерируешь ты детей вокруг себя, что ли, — бурчит под нос Рагнвиндр, с легким приятным трепетом наблюдая, как Кэйа принимается не менее азартно, чем его маловозрастные противники, на скорость загонять лодочку в причал ледяной горки раньше других. Сзади раздается звук шагов, заставляет его чутко обернуться. Архонты, опять он. Отклеится этот банный лист или нет? — Не спится? — Жи встает по правую руку. Одна из девочек у ручья, с длинными косами и тонкими, как у паучка, ногами машет ему рукой, заприметив, и тот с улыбкой машет в ответ. Видимо, дочь. Дилюк и не задумывался, что тот мог успеть обзавестись детьми. Баталия снизу переключается на режим "все против одного" — Кэйа, уже целиком мокрый, звёздочкой лежит на поверхности воды, а обступившая его детвора вовсю заставляет его тело флотилией, будто он — гигантский порт. Тоже заметив Дилюка, Кэйа озорно улыбается, выпуская изо рта фонтанчик воды и чуть осаждая ребятню внезапным снежным вихрем, от которого те пускаются врассыпную, хоть и ненадолго. Хохот и писк снова разливаются по ручью, и Кэйа тоже хохочет, довольный и с влажной челкой на лбу. — Да. Вышли подышать, — отзывается Дилюк, чуть повернув голову к собеседнику. — Дети, наверное, разбудили? — сочувственно кивает столяр. — С ними сладу нет, им лишь бы озорничать. Но признаться, мы и рады. Дети — это сокровище. Дилюк неопределенно хмыкает, склоняясь над бамбуковым поручнем. Ветер нежно шевелит волосы, будто гладит. Смотреть на возню внизу приятно и чуть грустно. Наверное, Рагнвиндр слишком много думает. — Или некомфортно в комнате? — продолжает болтливый Жи, явно неудовлетворенный молчаливостью ночного собеседника. — Странно, на мою мебель отличный спрос, она качественная. Ее в отелях вплоть до границы с вашим Мондштадтом встретить можно. Дилюк успевает несколько раз моргнуть, глядя в очередной водоворот внизу, прежде чем подозрительный звоночек в голове заполняет череп. — В приграничных отелях? — медленно, точно из сна переспрашивает он, резко сжав руку на поручне и поворачиваясь к собеседнику так резко, что тот аж делает шаг назад. — Ты продаешь эту мебель туда? Такая стоит там? — Да, — растерянно кивает тот. — Ее охотно берут во всяких, этих, постоялых дворах с тавернами. Всяких местечках с комнатами под ночлег… Дышать становится тяжело, и Дилюк вдруг резко теряет силы, не может опустить голову снова вниз, к человеку, который с деланой неуклюжестью, подыгрывая, пытается убежать от жадных детских ручонок, заливаясь тихим смехом. Ночь прохладна, как раньше, но на спине выступает пот. — Жи. Мне нужны контакты заведений, куда ты продавал мебель, — коротко чеканит, отдавая приказ, Дилюк, глядя куда-то сквозь встревоженного столяра. — Все до единого. Сейчас. — Сейчас? — теряется тот. — Но их много, может, это подождет до утра? До утра? Нет. Кэйа здесь не останется. — Прямо сейчас, — повторяет Рагнвиндр, резко сбегая вниз по ступенькам. — Мы уходим. Кэйе, сидящему на своей ледяной горке как в убежище и удивленно косящему на него, он улыбается — и эта улыбка ощутимо подрагивает на губах: — Мы уходим, — говорит он снова, протягивая руку. — Пройдем вперед, пока еще светло из-за луны, заночуем в лесу. Вещи я высушу. — Что-то случилось? — цепко интересуется Альберих, спускаясь прямо в воду и выпрямляясь, отжимая рукава. Он бросает незаметный — для других, но не для Дилюка — взгляд на плотника. Детишки, сразу почуявшие перемену настроения, стихают, потихоньку растекаясь по сторонам, парочка растерянно машут незнакомцу рукой, прощаясь. Дилюк ограничивается неопределённым пожатием плеч. Кэйа, кратко кивнув, ступает за ним наверх. *** Они не заговаривают до тех самых пор, пока поселение не тонет вдали, скрытое ветвями обступивших их деревьев. Воздух пахнет смолой и убежищем. Темно-бирюзовый ковер мелких растений под ногами мягко похрустывает. Обычно Дилюк радуется тишине, но сейчас молчание от топающего за ним Кэйи, не задающего никаких вопросов, скорее тревожит. Он не оглядывается, но иногда ощущает взгляд на своих лопатках. Однако и самому прерывать тишину… страшно. Кэйа смог что-то вспомнить, увидев знакомую мебель, и умолчал? Или его воспоминания, не дошедшие до сознания, не дают ясно понять — вот тогда я это видел…! — но будят охранные инстинкты достаточно, чтобы Альберих буквально не мог уснуть? Он замедляется в своих раздумьях, и Кэйа наконец настигает его, кладет ладонь на плечо, разворачивает к себе. Дилюк растерянно берет его за руки: Кэйа мягко, тепло улыбается ему во мраке, освещенный лишь пробивающимся сквозь лиственный потолок звёздно-лунным маревом. — Ты же знаешь, что можешь рассказать мне? — он делает плавный шаг вперед, как танцор, чуть склонив голову. — Рассказать что? — робко вырывается изнутри. — Что угодно, — Кэйа сжимает его пальцы. — Тебе не обязательно при мне делать вид, что твоего трехгодового отсутствия не было, даже если тебе… неловко передо мной. И если у тебя с этим человеком такие серьезные счеты — ты тоже можешь мне это рассказать. Или нет. Я в любом случае на твоей стороне, ты же знаешь? Он запинается и улыбается еще краше, еще теплей, чуть касаясь кончиками холодных пальцев кожи запястий. — Необязательно носить груз такого рода в одиночку. Уж кто-кто, а я знаю, что это тяжело. Горло смыкает так сильно, что Дилюк судорожно ведет по нему пальцами, точно пытаясь скинуть удавку. Поглаживает изящные ладони в своих руках. — Я… я знаю, — еле слышно произносит он. — Я знаю. Не против, если остановимся прямо тут? И... Принеси сюда... Сучьев. Бровь Кэйи буквально на секунду вопросительно взлетает вверх, но он тут же хмыкает утвердительно: — Хорошо-хорошо. Побыть наедине так побыть наедине, — безжалостно угадывает он, скидывая Рагнвиндру под ноги свою порцию сумок. — Долго ходить не собираюсь, учти, мне неохота кормить глупых комаров! — бросает он уже через плечо, стремительно ныряя в тьму меж стволов деревьев. Дилюк дожидается удалившегося хруста веток под ногами. Беспомощно, с размаху бьет кулаком по ближайшей лиственнице, роняя голову. Кэйа правда ничего не помнит. Глупый, глупый, глупый. Подумал, что это Дилюк тут бережет какие-то свои старые раны. Не понимая даже, что тому страшно за раны — да не за свои. Трещины, надломы в душе, которые чем дольше смотришь — тем глубже и страшней кажутся. Сразу протянул руку, глупый Кэйа, помощь предложил. Почему, почему тогда никто не мог протянуть руку тебе?! Глаза печет, и Дилюк зло трет их рукой. Ощупывает спрятанный в одежду список от плотника. Черное разгорается внутри, вытесняет боль. Кэйа, прости, я пока ничего не скажу. Незачем. Не хочу, чтобы ты лишний раз забивал голову и мучился. Но я это так не оставлю. Я тебя найду, ублюдок, и ты пожалеешь, что на свет родился.