Впуская, вернись

Из полусонного тумана Дилюка вытягивает настойчивый стук в дверь. Он дергается, придерживая тяжелую голову на своем плече. Его собственная точно залита свинцом, а веки совсем не хотят открываться. — Господин, мы уже в порту, - глухо звучит снаружи. - Господин? — Хорошо, - хрипло выдыхает Дилюк, тщетно пытаясь сделать голос громче, а речь — разбираемой, горло пересохло забытым колодцем. - Уже идем. Его слышат и даже понимают, удовлетворенно кашляют: — Лучше бы вам покинуть корабль быстрей. На всякий случай. Сколько времени прошло, совсем непонятно. Звенящая, каменная усталость в теле утверждает, что от силы минут пятнадцать. Пробуждающаяся логика — что путь до Ли Юэ не мог занять меньше хотя бы пары часов. Первое, что делает Дилюк в полумраке каюты — это бережно поворачивает к себе чужое лицо в ладонях. Сердце успевает сделать пару яростных, тревожных ударов, но не более, поводов для паники не находится — Кэйа мирно дышит, как спящий. Кожа прохладная, но не сильней обычного: Альберих и так, как правило, немного смахивает на лягушку глубокой осенью. Дилюк проверяет дыхание еще раз, запястьем, убеждаясь, что всё нормально; приподнимает рубашку, оглядывая повязку — новых потеков крови нет. На смуглой коже расцвели синяки — рывок цепью был совсем не бережный, но выбора-то не было. Пальцы сами собой нежно оглаживают почти фиолетовые следы. — Просыпайся, нам пора, - он слегка встряхивает Альбериха, и темные ресницы почти сразу подрагивают на оклик. — Куда, - еле слышно бормочет Кэйа, пытаясь накрыться одеялом с головой и зарыться носом в Дилюка. — Нам нужно уходить с корабля. Ты же сможешь идти? - Дилюк и сам-то подниматься не хочет. Но брать себя в руки не впервой. Так что он яростно растирает глаза рукой, разминает плечи. По правой стороне тела тут же расходится вязкая боль. Рагнвиндр даже не сразу понимает, что это, но потом доходит: обезболивающее от Альбедо завершило свое действие. Так что от бедра тянет колкой, неприятной волной. — Обижаешь, - Кэйа замедленно выпрямляется, ухватившись за чужое плечо, с явным трудом разлепляя глаз. - Вот бы еще поспать… чувствую себя выжатой тряпкой… - он морщится, сжав губы, но медленно передвигается на край койки и плавно встает, разве что чуток пошатнувшись. — Чуть позже, - обещает Дилюк — ему и себе. Подъем на ноги дается ему не легче, а то и тяжелей: голова кружится, а боль в бедре делается еще яростней. Он чуть спускает пояс штанов, ощупывает кожу и сдавленно матерится сквозь зубы: повязка пропиталась бурым, и даже сквозь нее ощущается томящий, вызывающий тошноту жар. — Нам есть куда идти? - интересуется Кэйа, немного одеревенело глядя куда-то в стену и поправляя на себе одежду скупыми движениями. - И нужно найти плащи? Вряд ли стоит светить лицами. — Тот случай, когда не хочется с тобой спорить, - подавляя ломкую дрожь в ноге, Дилюк дохрамывает до своих рубашки, жилета и плаща и принимается натягивать всё это, пытаясь не тревожить бедро. - В городе есть проверенное жилье, где мы можем безопасно остановиться. Всё в порядке. — Хорошо, - тихо выдыхает Кэйа, останавливаясь на нем темным взором. - Нога?.. — Паршивенько, - кривится Дилюк, застегивая на себе последние пуговицы и принимаясь тщательно убирать волосы. - Но врача нам тоже найдут. Кэйа слабо улыбается в ответ и принимается тоже рыться в сумках. Палубу корабля заливает предрассветная золотая дымка. Воздух совсем другой — пахнет солью, пахнет пряностями, пахнет табаком и цветущей шелковицей, пахнет свежей рыбой и мокрой древесиной. Несмотря на ранний час, кругом уже весьма оживленно: пожилые рыбаки с морщинами, глубокими, как следы от ударов ножа безжалостного времени, на лицах снуют подле своих лодок, возятся со снастями, потирая маленькие острые ладони и отирая их о бледно-желтые одеяния; несколько крупных кораблей рядом полны снующих людей с ящиками, тюками и бочками, что-то выгружается в порт, что-то, напротив, исчезает в недрах очередного судна. Вскользь кружат чайки, воздух полон людских разговоров, пусть и негромких, и это воспринимается так странно после всего пережитого. Как сон. Дилюк отходит поблагодарить команду — его благодарность принимают вежливо, но почти равнодушно, и он сразу вспоминает себя; как тоже брал и отдавал одинаково безразлично, связанный лишь чувством обязательства — возвращается к замершему подле трапа Кэйе. Его взор беспокойно мечется вокруг, а еще Дилюк видит, как тот еле заметно теребит повязку на глазу. — Всё нормально? Кэйа поворачивается к нему всем корпусом, снова чуть улыбается уголком губы: — Тебе надо к медикам, о великий дуэлянт и победитель молотильщиков. Хромаешь, как волк после капкана. — Не “тебе”, а нам, - хмурится Дилюк, подхватывая Альбериха под локоть и таща за собой по мостку на пристань. Сумки неприятно отягощают плечи, и шагать еще неприятней, чем он ожидал. Боль… терпима, но вызывает беспокойство. - Или ты думаешь, твой живот сам срастется? Кэйа снова беспокойно скользит взглядом вокруг, двигаясь медленно, в такт Дилюку. Хмыкает, снова поджав губы, тянет руку и отбирает себе самую крупную торбу. — Залечу чудодейственной мазью от Альбедо. — Нет, нам надо ее беречь до случаев, где врачебной помощи рядом не будет, - непримиримо мотает головой Дилюк. Они проныривают сквозь толпу матросов, и его чуть не толкают в ноющий бок, и это вызывает тяжелый вздох. - Да и хочется убедиться, что ты ничего себе не устроил тройной дозой сыворотки. — Она безвредна, - жмет плечом Кэйа, поправляя воротник на горле. — Или мы оба идем к врачу, или никто. — Архонты, представь, как ты бесишь окружающих, если даже я за столько лет к твоему упрямству не привык? — Чтобы это представить, достаточно столько же лет наблюдать за твоими фокусами. Кэйа оскорбленно поджимает губы, и на этом разговор обрывается. Тем лучше — впереди не самое приятное препятствие под названием “лестница”. Постепенно позади оказываются и склады, и доки, и перед ними мелькает знакомая вывеска парфюмерного магазина. Там, между царством ароматов и “Тремя чашками в порту”, и примостилось нужное им здание. Дилюк уверенно распахивает одну из дверей, входит внутрь, стараясь унять хромоту. Внутри так темно, что он чуть не спотыкается на одной из двух косых ступеней. Каменные округлые идолы-божки, вытесанные из нефрита, укоризненно глядят на него с небольшой полки. — Доброго утра, - звучит откуда-то из-за ширмы. Голос скрипучий, как несмазанная дверь, но в нем, как и всегда, сквозит какая-то нечеловеческая доброта. - Чем могу помочь вам? Не ищете ли приюта? — Ищем, - соглашается Дилюк, протискиваясь мимо непомерно разросшегося бонсая и оказываясь наконец лицом к лицу с говорящим — низким, сухоньким дедушкой, чье лицо похоже на сморщенную редьку, а руки, гостеприимно распахнутые, искривлены подагрой. Несмотря ни на что, в темных глазах блестит живой ум, одежда — чиста, опрятна и пахнет мятой, а разложенные на софе перед ним бумаги позволяют понять, что праздность даже близко не дыхнула тому в затылок. — Соколик, да это ты, - ласково всплескивает руками старичок. - Уж и не думал увидеть тебя снова. Да ты не один. Представишь спутника? Дилюк задумывается на секунду — даже в организации он предпочитал пользоваться выдуманными именами, хоть и определенного толка. Кэйа опережает его раздумья. — Здравствуйте, господин, - кротко улыбается он. - Можете звать меня Альберт. Хорошо ли всё в делах? — Милостью Властелина Камня, да, - старик щурит глаза, Кэйа явно сразу ему понравился. - Жив, семья здорова, друзья на связи, да и на стол есть что положить. Грех жаловаться. Соколик нас не представил. Меня кличут господином Шу али просто Чекан. Прозвище господина Шу многим казалось смешным, что в Мондштадте, что в Ли Юэ, вызывало рой шуток про чеканку монет или платежные чеки. Но Кэйа не улыбается, только вежливо кивает. Дилюк тоже — он-то отлично знает, что смешное слово из снежнийского языка обозначает боевой топорик. И свое прозвище господин Шу получил когда-то за свое умение им владеть. От недругов. — Господин Шу, нам нужна комната на несколько дней на двоих. И проложить маршрут до Вимары. А еще не повредил бы контакт какого-нибудь лекаря, которому можно довериться. — Конечно, соколик. Пусто у меня сейчас, одни будете. А насчет лекаря… Вы можете обратиться напрямую к Бай Чжу. Думаю, ты о нем слышал. Он человек занятой, но надежный, и руки золотые. Только его припарки меня от болей и спасают, - вздыхает Чекан, потирая костяшки. - Только поторопитесь, вроде бы он из города планировал уходить к сложному пациенту, да надолго. Проходите в ту комнату слева по коридору, бросайте сумки да ступайте к нему. Я пока вам всё подготовлю. А вниз по лестнице пройдете, найдете кадушки и кран — к нам воду подводят из подземного ключа. Сможете помыться хоть, - он с явным сочувствием пробежался глазами по запыленным, пропитанным потом одежкам гостей. — Спасибо, Чекан, - с облегчением выдыхает Дилюк. И следует совету. Комната оказывается небольшой — косенькое окно во внутренний двор, две кровати, низкий столик с кушеткой, старый, как мудрость архонтов, комод. Всё теплое, коричневое да медно-золотое, почему-то сам вид этой комнаты действует на Дилюка расслабляюще. — Поспешим, господин Альберт? - хмыкает он, небрежно скидывая сумки в изножье кровати. Подумав, он сразу сдвигает свою вплотную ко второй. — Поспешим, соколик, - ядовито отзывается Кэйа, тоже избавляясь от ноши. Сдвигает поклажу Дилюка, явно намереваясь занять ту кровать, что ближе к стене, справа. - Моя. — Хорошо-хорошо. Так почему Альберт? — Потому же, почему ты любишь брать псевдоним Рагнар. Созвучно с фамилией, знакомому с истинным именем собеседнику проще не ошибиться. Уловки у нас тоже одни на двоих, признает Дилюк. Наружность слепит вышедшим солнцем так, что Дилюк рефлекторно чихает, поплотней заворачивается в плащ. Надо бы уйти с улиц до тех пор, пока солнцепек не заставит их маскировку выглядеть совсем подозрительно. Они шагают по мостовой молча, каждый в своих мыслях. От Народного выбора тянет сладковатыми ароматами пряного мяса, под мостиками журчит вода и мелькают красные, как леденцы, спинки карпов. Багровые листья кленов неспешным вальсом соскальзывают под ноги прохожим. Дорога кажется бесконечной — арки, плитки под ногами, фонарики, людские голоса. Всё скручивается в водоворот и собирается ноющей пульсацией в больном бедре. Отражается бликами от прудов по обе стороны от них. — Опять лестница, - Дилюк замирает у ступеней, страдальчески морщась — на солнышко, бьющее в глаза, и на собственные мысли. — Кто придумал ставить хижину лекаря на такой высоте? — Садисты, - меланхолично соглашается Кэйа, делая первый шаг. Его лицо тоже вдохновением не блещет. Ступень следует за ступенью. На первом десятке Дилюку очень больно, и он размышляет, насколько будет позорным схватиться за медленно следующего бок о бок с ним Кэйю. На втором — думает, что вроде приноровился. На третьем — что зря это он был таким оптимистичным. Наконец на лицо падает блаженная тень, возвещая о том, что подъем окончен. — Мне завтра надо будет отлучиться, - негромко говорит вдруг Кэйа. - Только не спрашивай, зачем, ладно? Дилюк окидывает того подозрительным взглядом. Вид у Альбериха после подъёма так себе, даже смотрит куда-то себе под ноги. Еще к врачу не хотел идти, умалишенный. — Только если ты не попытаешься в очередной раз испробовать на себе функцию самоуничтожения, - тяжело вздыхает Рагнвиндр, получая кривую улыбку вниз в качестве ответа. — Не попытаюсь. Придержаться за чужое плечо всё-таки приходится: на первом же шаге утомленную ногу, трясущуюся как желе, сводит, и он чуть не отправляется лбом в теплые каменные плитки. Миллелит сбоку, явно не привыкший к земным поклонам перед аптеками, обжигает подозрительным взглядом. Хижина выглядит совсем небольшой и даже по-своему уютной. Высокий прилавок полнится пучками высушенного зверобоя, мяты и валерианы — когда они вернутся из своего приключения, надо будет засеять целое чертово поле этой валерианы, поправлять нервы — ближе к зоне со стулом сложены аккуратной стопкой свитки и буклеты с полезной информацией. На стенах — изящные гравюры и веера. Бесконечные ряды ящиков, во всю стену и в потолок высотой, почему-то давят своим однообразием, точно банковские ячейки, безличные и пугающе организованные. Прохлада пахнет горькой вербеной и пижмой, тишина сладко окутывает уши. В лавке ни одного человека, и за стойкой Дилюк тоже никого не видит. Неужто они опоздали? — Кхм, добрый день? - он повышает голос, оглядываясь и пытаясь понять, где мог запропаститься владелец. — Здравствуйте, - вдруг звучит от прилавка мертвый, безжизненный по тону высокий голос. - Хозяин вышел за... - в голос подмешивается растерянность, - чем-то... Но он вернется вот-вот. Вернется через?.. Цици забыла... Забыла, через сколько... Дилюк наконец догадывается шагнуть ближе к стойке и чуть перегнуться через нее. Малышка в сиреневом, по росту едва превосходящая ту же Кли, обнаруживается сидящей на табуретке в уголке. На ней почему-то много бинтов, взгляд — потухший и отсутствующий, а в руках — деревянная фигурка зяблика. Игрушка больше похожа на медицинский массажёр, нежели, собственно, на игрушку, и то, как девочка старательно мнет ее своими бледными пальчиками, только сильней подсвечивает эту разницу. Зато причина холодка в помещении становится ясна: голубоватое сияние крио подсвечивает фигурку. — Привет, Цици, - повторно здоровается он, неуверенно пытаясь улыбнуться странному ребёнку. - Ничего страшного, мы подождем. Цици ничего не отвечает, только продолжает теребить своего зяблика, и тишина повисает дальше, неловкая и тяжелеющая с каждой минутой. Ну и где Кэйин дар непринужденно болтать с детьми, когда он так нужен, кидает на того укоризненный взгляд Дилюк. Озвучить свое возмущение он, впрочем не успевает, прерываемый звуком открываемой боковой двери. Вошедший выглядит очень... В духе Ли Юэ. И при этом несколько эксцентрично. От первого пункта в нем традиционная одежда, орнамент в виде змей, тонкая оправа очков — почему-то именно такие в данном регионе в моде больше всего. От второго — диковинные сочетания цветов, высокий рост, неожиданно открытая местами кожа и змея — живая белая змея! — на плечах. Дилюк никогда не виделся с ним самолично, но сразу понимает, кто это. Легендарный в своей лекарской славе Бай Чжу замирает напротив и чуть склоняет голову — по цепочке очков бежит блик. — Рад приветствовать вас в хижине Бубу, путники. Если правильно понимаю, - он окидывает взором обоих, - вас интересует не сколько покупка лекарств, сколько медицинская помощь. Пройдемте за мной, - он взмахивает рукой, тихо откашливаясь, и тут же снова исчезает в двери. Дилюк переглядывается с Кэйей и медленно следует за ним. Узкий коридор приводит их в комнаты, которые, очевидно, используются для осмотра и содержания больных. Лампы, зеркала, кровати — все прямо сияет чистотой и порядком. Бай Чжу поджидает их около большого стола. Жестом он кивает в сторону узорчатого покрывала — Кэйа бесшумно следует указанию и садится, а Дилюк, манимый ещё одним движением руки, отправляется к ширме. — Придется попросить вас раздеться, хочу осмотреть ногу целиком. Сколько времени прошло с ранения? — Меньше суток, - прикидывает Дилюк, с недовольной гримасой пытаясь расправиться с застежками. Бедро, по ощущениям, опустили в воск, как свечной фитиль, и подожгли спичкой на радость малым детям. - Господин Шу сказал, что вам не привыкать иметь с таким дело. Он решает все-таки запоздало, но произнести имя связного из организации — мало ли что. Бай Чжу лишь спокойно кивает в ответ на это, записывая что-то на бумаге, а после начиная, судя по металлическому перезвону, копаться в ящике с инструментами. — Тварь, оставившая на вас эту метину когтями, обитала где-то подле мощной артерии земли? Яд… оставил не совсем типичную картину… - лекарь дожидается, пока Дилюк присядет на деревянную лавку и склоняется над раной. Яд. Скотина была ядовитой. Это многое объясняет, думает Дилюк, кивая в знак согласия. Пальцы Бай Чжу быстрые и умелые. Он очищает рану ловкими движениями, сноровисто обрабатывает каким-то нежно-голубым порошком, бинтует ровно так, как надо — не слишком туго, не слишком слабо. Отходит к шкафчику, затем к кувшину с водой и протягивает Дилюку стакан с белесым раствором. — Поможет организму бороться с интоксикацией, - мягко поясняет он. - Я также выдам небольшой запас порошка для разведения с собой, ближайшие дней пять советую принимать внутрь. — Благодарю, это было бы кстати, - Дилюк вежливо кивает и медленно отхлебывает раствор. Запаха нет, только едкая горечь, такая, что аж нёбо сводит. — Не лучший деликатес, согласен, - щурится в легкой ухмылке Бай Чжу. Его колкий, заинтересованный взгляд из-под очков пускает холодную волну по позвоночнику. Нет, едва ли лекарь сдаст их Фатуи или что-то подобное, иначе Шу не посоветовал бы к нему обратиться. Дилюк ощущает другой интерес — личный. Может ли это быть связано с… его происхождением, с особенностями его тела? Раньше ни один врач не заподазривал в Дилюке что-то неладное, но этот человек… На секунду кажется, будто змейка, сонным кольцом обвивавшая всё это время тонкую шею, качнулась, шепнула что-то в ухо врачевателю. По телу идут мурашки. — У вас такой нетипично медленный пульс. Могу я… поизучать поподробней? - Бай Чжу, точно услышав его мысли, замирает, не отрывая проницательного взора. — Боюсь, мы не располагаем избытком времени, - вежливо, но веско прерывает потенциальные мечты лекаря Дилюк. - И мой… спутник тоже нуждается в помощи. Бай Чжу медлит лишь на секунду, его холодноватое, красивое лицо чуть искажается в чем-то, похожем на разочарование, но тут же озаряется вежливой улыбкой: — Конечно. Ваше состояние в остальном удовлетворительно? — Не считая ужасного желания поспать, но эту помощь я способен оказать себе самостоятельно, - хмыкает Рагнвиндр, заново запихивая себя в брюки и медленно, проверяя силы, выходит из-за ширмы. Кэйа обнаруживается в той же позе, что и несколько минут назад — сидящим с болезненно-прямой спиной, нечитаемый взгляд — в стену, руки — сжимают покрывало. Бай Чжу оказывается напротив с вопросительным взглядом, и тот отчетливо вздрагивает. Сердце тревожно разгоняется. Отступающая вглубь боль освобождает место для его медленных, глупых, неисправимых мозгов. Осмотр. Прикосновения. Еще и от лица мужского пола. Дилюк, ты идиот. Он сразу оказывается рядом, аккуратно кладет руку Кэйе на плечо, хоть и не знает толком, чем может помочь. Альберих в ответ на жест сжимает его пальцы, снимает с себя и заговаривает сам, наполовину успокаивая себя, наполовину — окружающих. — Всё нормально, это просто осмотр. Не обращайте внимание, уважаемый Бай Чжу, была накануне одна история, - его смешок полон горечи, как недозревший плод. - Не думаю, что тут что-то серьезное, - он приподнимает одежду, демонстрируя следы вчерашних медицинских усилий Рагнвиндра. Дальше Дилюк следит цепким взором за происходящим. За тем, как Кэйа, умудряясь слабенько и бестолково шутить, дается в чужие руки, за тем, как Бай Чжу внимательно изучает рану и наносит очень странную субстанцию, напоминающую клей. Ничего угрожающего, но внутри всё равно теплится рычание, как у свирепого дворового пса, который с неудовольствием наблюдает за тем, как заезжий торговец гладит по голове хозяйского ребенка. Кэйа держится хорошо, может, не знай Дилюк всего, он бы и не понял. Бай Чжу… кажется, что-то чувствует. Касается минимально, больше задавая вопросов да прося что-то Альбериха сделать самостоятельно. Но в его глазах снова оживают золотистые искры любопытства, и Дилюк пугается второй раз. Ладно, он сам — его тайна происхождения неприятна, но вряд ли опасна. Во всяком случае, в руках обычного врача. Но тайна происхождения Кэйи… Дилюк видит, как лекарь мимоходом пробегается взором по лицу, будто пытаясь истрактовать его строение, всматривается в голубой глаз — предательски необычный зрачок-звездочка с близкого расстояния кажется даже обычным людям очень даже интересным. По повязке он скользит взглядом тоже, и Дилюк сжимает кулаки. Неудивительно, что Кэйа, по слухам, приходил к тем же церковным целителям невероятно редко и старался попадать к сестре Джинн. У Альбериха были решительно, блять, все причины избегать медицинских осмотров без крайней необходимости. — …этого будет достаточно. А это советую принять от боли, - Дилюк выплывает из своих мыслей, наблюдая, как в смуглую ладонь опускаются несколько таблеток. От боли? — Как любезно с вашей стороны, - тянет Кэйа губы в вежливой улыбке и глотает лекарство, поправляет одежду. — Спасибо за помощь, - вторит Дилюк, с трудом держа себя в руках от того, чтобы сразу схватить Кэйю в охапку и уволочь. - Насчет оплаты… — …беспокоиться не стоит, ибо господин Шу регулярно заботится об этом, - усмехается Бай Чжу, нежно проводя пальцами по змеиной спинке. - Но пройдемте к прилавку, я отдам вам лекарства с собой. Кажется, он с радостью задержал бы еще незваных интересных гостей, повыпытывал бы тайны, но поводов было не дано, а настаивать он не хотел или не мог. Если бы попытался, Дилюк бы ему даже свое бедро в залог оставил бы, лишь бы дать им уйти. Интуиция неприятно ворочается скользкой змеей в желудке. Кэйа поднимается на ноги — без видимых усилий, но теперь видно, что движется он медленней обычного и как-то… странно. Жестче, не поворачиваясь, не изгибаясь. Дилюк на всякий случай идет рядом, следом за лекарем, мимолетно касается мизинцем чужого мизинца. Кэйа чуть косит взглядом и дает жест — оттягивает указательный палец. “Пора уходить отсюда”. Да-да, знаю. Все хорошо, мы уже почти. Подле прилавка всё еще никого, даже та странная девочка — Цици — исчезла куда-то. Дилюк выслушивает инструкции к пузырьку с порошком, краем глаза наблюдая за тем, как Кэйа примостился в сторонке, оперевшись спиной о полку. Боль в бедре приятно ослабла, превратилась в неприятное копошение и пульсацию, и это хорошо. — Хорошо, буду беречь от солнечного света. Еще раз спа… - хочет было поблагодарить Рагнвиндр, да побыстрей, чтобы наконец уйти. Договорить не успевает, боковым зрением замечая движение. Кэйа, будто у него подломились колени, резко оседает вниз, слабо взмахнув рукой в тщетной попытке уцепиться за шкаф. Валится на пол. Почти, потому что Дилюк молнией успевает подлететь, подхватить под плечо и затылок. Даже быстрей, чем целитель, хотя тот стоял ближе. Дилюк в ужасе застывает, глядя на бессознательное тело на своих руках. Его топит чернота. — Что за… - срывается с губ. Он резко оглядывается, ожидая чего угодно, но вокруг пусто, а похмурневший Бай Чжу уже садится рядом, берется за смуглое запястье. Только осознание, что он просто проверяет пульс, не позволяет Дилюку переломать ему тут же пальцы. Это же… Это же не?.. — Обморок, не стоит пугаться, - быстро констатирует лекарь, его голос с трудом пробивается сквозь испуганный стук пульса в висках, картинка — сквозь черноту в глазах. Страх, страх, страх. Дилюк уже и сам видит, как закрывшееся было веко начинает слабо дергаться, ресницы — трепетать. Кэйа болезненно морщится и приоткрывает глаз, непонимающе глядя вверх. Он приходит в сознание так быстро, что Дилюк даже на секунду думает, что это спектакль — для Бай Чжу? или увидел другую угрозу, отвлек за чем-то внимание, с этого актера станется? — но почти сразу он понимает, что нет. Потому что Кэйа выглядит растерянным. Испуганным. Смятенным. Тут же порывается встать, но это движение уже останавливают в четыре руки. — Лучше немного полежать. Закиньте ноги сюда, - Бай Чжу придвигает табурет, - пусть кровь прильет к голове. Дилюк же лихорадочно гладит того по плечу в попытке успокоить: — Все нормально, ты… отключился. Что-то болит? — Голова, - хрипло отзывается Кэйа, плотно сжимая губы. Лицо его плавно превращается в гладкую, ничего не отражающую поверхность, взятую под железный контроль. — Может, перенести в палату, побыть немного под моим наблюдением? - предлагает Бай Чжу, внимательно оглядывая внезапного пациента. - Вряд ли что-то серьезное, но… — Нет, - стараясь не пускать враждебность в голос, отрезает Дилюк, видя, как чужие пальцы снова складываются в тот же знак. - Нет, лучше мы переберемся в наше жилье и отдохнем уже там как следует. Наверное, переутомление. Это точно не переутомление. Кэйа никогда не падал в обмороки. Архонты, да как-то раз он со сломанной ногой допрыгал до штаба. А в другой даже после сильной потери крови отстреливался из укрытия, еще и шуточки шутя. Кэйа отлеживается на гостеприимном полу, наверное, еще минут пять, затем аккуратно порывается сесть снова. Дилюк помогает, придерживает. Отмечает, как на секунду побледневшие губы сжимаются еще сильней, как Кэйа старается не двигать головой. Однако сил встать ему хватает. — Опирайся на меня, - Дилюк подставляет плечо, следит за тем, как чужая грудная клетка сильней обычного ходит под одеждой. — Всё нормально, я не сахарный, - Кэйи хватает только на еле мелькнувшую улыбку уголком губы. - Прошу прощения за шоу, дальше буду гастролировать уже для узкого круга публики. — Удачного выздоровления, - кивает Бай Чжу. - Возвращайтесь, если понадобится помощь. — Конечно, - обещает Дилюк, видя, что Кэйа жадно сглатывает воздух после длинной фразы и мысленно добавляя, что это не то обещание, которое сбудется. Обратная дорога проходит смутно, долго. Солнце яростно светит в глаза, слепит, ворожит, сбивает с толку, воздух душный, как в печке, а каждая живая душа воспринимается как угроза. Уставшая от всего голова пульсирует, как пережатая. Кэйа двигается медленно, сильно опираясь на подставленную руку. Дилюк ежесекундно мониторит и его, и обстановку вокруг: сейчас, в момент уязвимости, так некстати было бы встретить кого-то из их недругов. Говорить нет сил, единственное, что он всё-таки роняет с губ, это вопрос: — Почему ничего не сказал? Ведь сейчас становится очевидно, что плохо Кэйе было с самого пробуждения. Но он молчал, молчал, молчал, как всегда, глупец. — Надеялся перетерпеть, - еле слышно откликается Кэйа, не поворачивая головы. Слова падают куда-то внутрь холодным, позвякивают на дне леденелым металлом в стылой, бурлящей воде. Господин Шу примечает их еще со двора, помогает распахнуть калитку. Не задает никаких вопросов, только хватает Кэйю под вторую руку, заставляя того разгневанно шипеть. — Не стоит, я могу дойти самостоятельно, — резко обрывает он сиплым голосом, и его глаз превращается в опасно блестящую щелку. Чекан переглядывается с Дилюком, мол, чем тут помочь, если человек не хочет — и отступает. Хотел бы и сам Дилюк знать, чем можно помочь. Как только за ними захлопывается дверь комнаты, Кэйа наконец отпускает — лицо, выдержку и самое себя, медленно усаживаясь на кровать, бледный и с исказившимся в гримасе ртом. — Так сильно болит? Разве обезболивающее не должно действовать? — Дилюк обеспокоенно опускается на колено рядом, пытаясь помочь стянуть лишнюю одежду — и тут же получает по рукам, да так звонко, что чуть не приземляется позорно на задницу. — Возможно, у него другое мнение, — болезненно скалится Кэйа, отворачиваясь и дрожащими руками стягивая сапоги. — Не смотри на меня! С чего бы это, чуть не срывается с губ Дилюка, но он заставляет себя просто отвернуться. И дышать. Терпение. Кэйа заслуживает терпения. Раньше, когда ему действительно было погано — из-за болезней или травм, особенно в детстве — Альберих нередко превращался в самое злое, капризное и ядовитое существо во всем Мондштадте. Годы сгладили это, да и научили терпеть почти невыносимое, носить сильную боль под ироничным выражением лица — но сейчас нервы Кэйи явно были на пределе. По крайней мере, Кэйа позволяет мне видеть себя в искренней злости и страдании. По крайней мере, в нём живы эти старые черты, знакомые с детства. Дилюк удивляется своим мыслям и эмоциям, но даже сейчас в ответ он ощущает мерное, горячее тепло, обволакивающее горло. Хоть оно и перемешано с переживанием и острым ощущением чужой боли. — Раньше такое было? После сывороток? — негромко уточняет он, боковым зрением наблюдая, как Кэйа, оставшись в рубашке и штанах, медленно заползает на кровать, придерживая голову рукой, точно та вот-вот укатится с его плеч. — Нет, — хрипло звучит в ответ. Судя по скрипу пружин, он наконец-то лег. А судя по скрипу зубов — ему всё ещё отчаянно плохо. — Могу прийти к тебе? — мягко говорит Дилюк. Слушает тишину несколько долгих секунд и получает наконец в ответ что-то невнятное, но явно утвердительное. На остатках сил он возится с пуговицами и завязками. Мечту как следует отмыться он оставляет до лучших времен — сил категорически нет, а Кэйа всё равно уже влез в грязной одежде на их лежбище. Так что Дилюк шагает пьяной походкой и опускает тело на мягкий матрас. Придвигается ближе к Кэйе. Тот глядит на него колко и будто обиженно. Полный той расфокусированной, почти детской злости, которую испытываешь, когда в важный день льет дождь, в придачу простывает твой лучший друг, а долгожданный подарок не приносит радости. Злость на мир, который оказывается жестоким. Весь, целиком. Дилюк мягко кладет руку ему на плечо, поправляет одеяло, отмечая слабую дрожь по телу. Отмечая то, как Кэйа до больного вжимается спиной в стенку, как судорожно он закутался, скрывая себя, как он болезненно вжимается затылком в оголовье кровати, будто пытаясь зафиксироваться. Глаз нездорово блестит стеклянным оттиском, заточенный в ловушку суетливых ресниц, на щеке выступает острая линия, так сильно сжаты челюсти. — Достать тебе еще обезболивающих? — шепчет ему Дилюк, тонкими движениями поглаживая подрагивающую лопатку. — У меня есть. Только пить надо с водой. — Не нужно, — выдыхает Кэйа, смыкая веко и выдыхая через губы. — Попробую поспать. — Хорошо, — спорить не хочется, хотя рука уже своевольно шарит по загнанной под кровать сумке. Он находит пузырек, вытаскивает его на свет божий. Окликает было тихо Кэйю еще раз, но почти сразу понимает — он уже спит. Лицо расслабляется и выглядит… несчастным, с горестно опущенными уголками губ и изломавшейся бровью. — Горе ты мое луковое, — с горечью на губах произносит Дилюк, качая головой. Придвигается ближе, загораживая Кэйю собой, и засыпает следом за ним, прямо на подложенной под ухо руке. *** Сон оказывается тяжелым, глубоким, тянет болотной топью. Дилюк несколько раз вроде бы пытается проснуться — лихорадочно вполглаза проверяет Кэйю, ощупывает свое бедро, мутным взглядом скользит по окну в тщетной попытке определить время суток — тут же проваливается обратно, чуть меняя позу или сдвигая одеяло. Снов нет, скорее какие-то хлопья, обмылки мыслей плавают, взболтанные, рябью проскальзывая в моменты засыпаний и пробуждений. Наконец он медленно выныривает. Сонно хлопает глазами, смиренно ожидая, пока мозговой механизм постепенно разгонится. Как в подзорной трубе с наводимой резкостью, предметы вокруг будто выступают из темноты. Кстати, о темноте — проснулся он в итоге явно ночью. За окном — холодная синь, комната утопает во мраке. Людские голоса всё ещё слышны, да это и неудивительно, в таком оживленном районе, но их не так много, как днем. Где-то совсем рядом настойчиво мяукает раз за разом кошка, то ли требуя еду, то ли просясь ее впустить. Аккуратно создав в пальцах крохотный огонек, Дилюк заторможенно садится, крутит головой. Тело после не менее чем двенадцатичасового сна немного ватное, но куда более податливое и отдохнувшее. Разве что рука жалобно гудит — он ее отлежал. Бедро тоже сладостно молчит, Дилюк даже возит ногой туда-сюда по постели — тишина. Кэйино лицо в резких полутенях выглядит еще более уставшим, ломким. Его поза абсолютно не изменилась, будто всё это множество часов он спал совершенно мертвым сном, без движения. Дилюк лихорадочно, молниеносно проверяет пульс на его шее, выдыхает, ощущая бьющуюся жилку. Хорошо бы прекратить это, да он не знает, как. Всё происходит, как вспышка спички — если кто-то выглядит, как возможно мертвый, Дилюку неконтролируемо страшно. Мозг просто не работает до тех пор, пока он не проверит. Если “кто-то” — Кэйа, страх приобретает масштабы ледяного океана ужаса. Дилюк невесомо оглаживает чужие локоны, стараясь не потревожить. На подушечках пальцев оседает песок. В глаза бросается, как ремешок повязки болезненно впился в кожу около скулы. Непорядок. Минут десять уходит на тихое бегство из комнаты, поиск пресловутого подвального помещения, судорожное умывание собственного серого от пыли лица, набор воды и возвращение обратно. Мягко усаживаясь рядом с Кэйей, Дилюк аккуратно стягивает с того повязку, для очистки совести стараясь не смотреть на шрам. Мягким скользящим движением обегает смуглое лицо смоченным носовым платком. Кэйа болезненно морщится, кривит губы, но не просыпается — или делает вид, что не просыпается. Пока Дилюк бережно прилаживает повязку на место, протерев заодно и ее, а также позаботившись о том, чтобы ослабить ремешок, в голове водоворотом начинают крутиться мысли. Была ли реальная угроза от Бай Чжу? Надо узнать у Альбедо насчет побочных эффектов при передозировке сыворотки. Дело вообще точно в ней? Других причин Дилюк не видит, едва ли что-то еще могло заставить Кэйю потерять сознание ни с того ни с сего. Ладно, плюс общее переутомление и ранение. И стресс от осмотра. А мог ли повлиять контакт с той энергией из артерии? А контакт с ним самим? С Дилюком? Рагнвиндр озадаченно выпрямляется, механически изучая глазами результат своих трудов в виде слегка посветлевшего смуглого лица, кажется, даже ставшего более расслабленным. А вдруг долгое нахождение рядом накапливается и вредит Кэйе? Раз уж его организм источает… всякое. Но тогда я бы влиял на него с детства. Или нет, камушками-то я обзавелся после. Вот и проверим, отчаянно хмыкает Дилюк, еле слышно целуя чужой затылок. Им сейчас постоянно придется быть вместе, узнаешь и заметишь даже то, чего не планировал. Ладно, пока Кэйа продолжает отсыпаться и приходить в себя, можно сделать немного дел. И кстати, о важных эффектах. Не забывать пить чертовы пилюли от Альбедо. Все это время он послушно следовал указаниям, а вот тут чуть не пропустил. Он глотает горькую горошинку, запивая водой из фляжки, хватает одну из сумок и выходит прочь. Дилюк отправляется вниз снова, изучает мозаичную плитку небольшого помещения, пока наливает в широкую кадушку воды на треть из специального крана в стене. Усилие воли, тусклая вспышка от глаза бога на поясе, и от поверхности начинает идти заманчивый пар. Прежде чем лезть внутрь, он раздевается догола, несколько раз опрокидывает на себя ковш, стоя на решетке в полу. Вода, прохладная, источающая запах свежести, стекает по коже, обрисовывает безжалостно шрамы. Он стирает с себя грязь, пыль и песок, худо-бедно очищает волосы и наконец лезет в воду. Бедро приходится беречь, он пристраивается в неловкой позе креветки на боку, удерживая рану над водой. Даже так мышцы тут же отзываются блаженным гудением. Дилюк, удовлетворенно выдыхая через рот, окунает затылок в воду, волосы тут же растекаются кровавыми потеками по зеркальной глади. Ненадолго даже снова хочется спать, тусклый свет огоньков в светильниках убаюкивает, но он не поддается этому желанию. Дождавшись, пока тело наконец полностью расслабится, он еще раз промывает волосы, оглаживает несколько раз мыльным бруском тело и снова вылезает под ковш. Теперь кожа блаженно скрипит от чистоты, плитка приятно холодит горячие босые стопы, и Дилюк, старательно отжимая скрученные в жгут пряди, отходит к отложенной в уголок сумке. Вытаскивает оттуда гребень, крупную стеклянную банку. Наверное, было бы проще попросить сделать это Кэйю. Но ничего, он и сам неплохо умеет. Благо, в помещении есть зеркало. Дилюк снимает его с гвоздика, ставит на пол — оно до удачного большое — садится на пол напротив и начинает сосредоточенно наносить содержимое баночки на волосы. Расческой, пальцами и вообще как придется. Этого самого содержимого, как обычно, едва-едва хватает на его пышную гриву. Смотреть на себя, сидящего обнаженным на коленях, так странно. Сейчас он будто вовсе не узнает отражение. Тело… выглядит как-то белее и мягче, чем он его ощущает. Шрамы прыгают в глаза, колют. Выражение лица — несфокусированная маска. Дилюк безразлично проводит рукой по шее, вниз, к ключицам и левому соску, задев его. Далее скользит по животу, вниз, отстраненно оглаживает свое бедро. Интересно, каким его видит Кэйа. Едва ли так же. Мрамор, он говорил, что я напомнил ему мрамор. Слова так сильно запали ему в душу и щиплют до сих пор так нежно, что Дилюк невольно улыбается, и отражение в зеркале вдруг вспыхивает чем-то знакомым. Знакомым и давно забытым одновременно. Краска начинает стекать со лба, и Дилюк небрежно утирает ее, вдруг тихо смеется сам с себя. Ну не сумасшедший ли. Замотав голову в полотенце и ожидая, пока пройдет положенное время, он наводит в купальне порядок, осматривает рану — от воды не пострадала, припухлость ушла, выглядит хорошо, надо выпить тот порошок еще раз — размышляет о дальнейших действиях. Необходимо раздобыть немного припасов с собой; карты; деньги у него есть, да и местами он может пользоваться чужими ресурсами и собственной росписью. Передвигаться он сможет, скорее всего, буквально сегодня-завтра. Вот Кэйа… Он беспокоится за него, всей кожей болит за него, но в этот раз не отдает этому чувству вожжи. Ему так осточертели его импульсивность, его засевшие внутри чувство вины и тревоги, что он властно говорит: я не состою из вас. Я больше. Я лучше. Я смогу со всем справиться. Я смогу позаботиться о Кэйе. Я хочу дать ему поддержку и заботу. Мы вместе дойдем до цели, все решим и вернемся домой. А даже если вдруг нет, я не хочу умирать мечущимся комком горячей боли и горьких мыслей. Я — взрослый, сильный человек, я — пламя в кулаке. Прошлое в прошлом. Нужно двигаться дальше. И греть близких. А наступающие проблемы решать по мере их поступления. Я смогу. Кэйа проснется, сверим его состояние и всё решим. Он успевает быстро набросать письмо Альбедо в полутьме, излив на бумагу немного возмущения, обстоятельные расспросы про сыворотку и благодарность за помощь. Убирает его пока в сумку и идет смывать краску. Непривычно темные пряди расплываются в руках, вода всё не светлеет ни после третьего промыва, ни после пятого. Приходится постараться. Дилюк не любит красить волосы, но слишком они заметны своим огненным блеском. Теперь цвет тянет на что-то вроде каштанового, всё еще очень теплого, но даже близко не такого примечательного. Скрутишь в пучок или хвост на голове, и вовсе не обратят внимания. К счастью, ресницы и брови у него темней волос. Ну всё, маскировка готова. Можно одеваться и идти наверх. Когда он возвращается, Кэйа всё так же спит. Лицо снова беспокойно-больное, веко чуть дрожит. От одного вида печаль окутывает газовой вуалью. Дилюк усаживается рядом, сжимает мягко свою руку на его пальцах, которые судорожно комкают одеяло. — Кэйа, как ты? - тихо зовет он, не зная, хочет ли разбудить — или опять злостно воспользоваться чужой слабостью разговоров во сне. Выходит, кажется, второе: Альберих, не распахивая глаз, судорожно облизывает губы языком и еле слышно шепчет: — Больно. Здесь темно и холодно. Они снова… оставили тут меня. Я один. Я опять один. Если тому и снится сон, то из очень дурных. Странное вязкое чувство обжигает изнутри. Дилюк сжимает чужую холодную ладонь покрепче, обеими руками. — Ты не один. Я пришел к тебе. — Неправда, - как-то горько выдыхает Кэйа, и его уголки губ изгибаются вниз. - За мной… никогда не приходят. Я всегда… остаюсь один. Ох, во имя Селестии. Дилюк снова и снова гладит тонкие пальцы. Внутренним теплом греет, глаз бога тревожно дрожит на бедре. — Я пришел. И всегда буду приходить к тебе. Я всегда возвращаюсь к тебе, Кэй. В этот раз Кэйа молчит, но вместо ответа ежится и сдвигается чуть ближе. Дилюк ложится к нему, утыкаясь лбом в чужую руку и продолжая ее обогревать. Чем-то это похоже на спиритические сеансы, разговоры с потусторонним. Дилюк знает, в сознании Кэйа не заговорил бы о своем чувстве одиночества. Ничего, Кэй, ничего. Я буду рядом, я буду протягивать тебе руку раз за разом. Ты придешь ко мне и откроешься постепенно, я всё сделаю для этого. Прости, что чуть не стал для тебя очередным человеком, бросившим тебя мерзлыми осколками на камни. Прости и за то, что не уберег от таких людей. Он наблюдает долгие, тягучие минуты за смягчившимся вновь лицом. Снова падает в дрему. *** За окном раздается звон, затем ругань — кажется, кто-то разбил бутылку. Дилюк распахивает глаза сразу, в этот раз разум и тело ясны и спокойны, долгий отдых пошел на пользу. Встречается взглядом с мутным взором голубого глаза. Проснулся, ну наконец. Правда, его лицо ничего хорошего Дилюку не сообщает. — Не трогай повязку больше, - шипит Кэйа, бледный и растрепанный. Его губы слегка дрожат, но свою руку он из пальцев Дилюка так и не отнял. — Хорошо, - покладисто соглашается Дилюк. - Как себя чувствуешь? — Как дерьмо, - мрачно сообщает Кэйа, вскидывая уголок губы. - Мне нужен еще день отдыха. И я хочу побыть один. — Уверен, что это безопасно? В ответ Альберих едва ли не скалится: — Уве-рен-что-это-безо-пасно, да, бездна, уверен! Если начну умирать, позову этого твоего старичка, чтобы обратился к госпоже Ху, говорят, она та еще мастерица своего дела. Оставь меня. Отдаваясь воле яростно горящего глаза, Дилюк поднимается с кровати. — Хорошо, я пока добуду еды и всё узнаю. Тебе точно не нужна больше врачебная помощь? — Нет, - Кэйа накрывается одеялом с головой с очень демонстративным видом. — Уходи. Дилюк на секунду вспоминает замогильный холод его тела в своих руках, вздрагивает, но снова одергивает собственные эмоции. Спешно разматывает полотенце на волосах — черт, ну конечно, они не просохли — крутит себе небольшой пучок, переодевается в уличную одежду и берет самую пустую из сумок. Распахивает дверь — под ней обнаруживается поднос, источающий такие запахи, что впавший живот Дилюка мгновенно затевает хвалебную песнь. — Тут Чекан оставил несколько блюд. Съешь что-нибудь, - со вздохом говорит он комку под одеялом, не особо надеясь на успех. - Надо бы. — Надо? Кому? Тебе для очистки совести? - его опаска оправдывается на всю мору банка Северного королевства. — Просто подумал, что ты и так истощен, - всё так же ровно произносит Рагнвиндр, выбирая одну из плошек и ставя ту на подоконник, под лучи солнышка. - Оставлю тебе на всякий случай. Он слышит горький вздох, и затем — смягчившийся, печальный голос: — Хорошо. А сейчас, Дилюк, просто иди… А то ядом тебя прожгу. Пожалуйста. Если это не замаскированное извинение, то что, думает Дилюк, и кивает, хоть собеседник его и не видит: — Договорились. Забирает остальную еду с собой и идет вниз есть. Чекан составляет ему компанию: они сидят за столом на здешней узкой кухоньке, обсуждая текущую обстановку в городе — в беседе в разной степени переплетаются полезные сведения, намеки, предостережения и пустые сплетни, кажется, просто радующие старика. Дилюк уминает блюдо за блюдом, блаженно щуря глаза: суп с ребрышками выше всяких похвал, рис со свининой в кисло-сладком соусе — рассыпчатый и ароматный, а от печений и вовсе удержаться невозможно. Чекан наблюдает за этим с теплой улыбкой на тонких, смуглых губах, попивая чай и мусоля одно несчастное пирожное уйму времени. С окна прямо по корзинам с продуктами забегает снежно-белая кошка, доверчиво нюхает подставленную ладонь и милостиво позволяет Дилюку скормить себе несколько мелких рыбешек из маленькой плошки. Кожей он ощущает окружающее тепло, согревается. Копит в себе энергию. — Можете присмотреть за моим спутником? - просит он, спешно помогая старику убирать в мойку посуду и благодаря того за трапезу. - Ему нездоровится, и я немного переживаю. Мы… мы договорились, что он позовет, если будет плохо. Он хотел побыть один. Он нервно смыкает пальцы. Не верится, что Кэйа правда позовет. Даже если будет, нахрен, умирать в конвульсиях. Надо бы вернуться побыстрей всё-таки. Владелец комнат улыбается хитрой, мягкой улыбкой. — Не переживай, соколик. Я весь день дома, услышу, коли что. Тревожить не буду. Лучше иди, повидайся с нашим человеком. Много лагерей у вас по дороге будет, спланируйте маршрут как следует. Следуя собственному новому кредо, Дилюк благодарно кивает и отправляется в путь. *** Дела занимают, наверное, несколько часов. Он является в небольшую чифаньку на севере города, сразу сворачивая в отделанную красным лаком комнатку сбоку. Его узнают, с ним здороваются, просят подождать. Не желая тратить время, попутно он решает пополнить запасы. Мука у них есть, а еще вяленое мясо, сухари и немного завернутой стряпни от Аделинды, но также ему удается приобрести сверток лапши, пару засоленных рыб, и в придачу немного перца и бамбука, приправлять всё это великолепие. Задумавшись, Дилюк также берет пару порций мяса в воке и немного фиалковой дыни: Кэйа нежно любит и то, и другое, если ничего не поменялось в его вкусах за последнее время. Пусть немного отведет душу, пока они в цивилизации. Наконец появившийся связной, лично Дилюку незнакомый — хмурый, дельный мужчина лет пятидесяти, полноватый, но двигающийся с грацией танцора — усаживает их за стол, и следующий час или больше они копаются в карте, размечая потенциально опасные точки, запасные тропы и места, где можно будет передохнуть или пополнить запасы. — Вас уже ищут, - мрачно добавляет он, когда покрытое кружевом отметок полотнище наконец исчезает в сумке Дилюка. - С утра весь порт кишмя кишел агентами. Натворили шума, а? — Натворили, - признает Дилюк, мрачно поправляя лезущую в глаза прядь потемневших волос. - Есть вести из Монда? Мужчина оглаживает шевелюру, кивает. — Шахту у Врат завалило всю, но вроде из местных жителей погибло только двое. Некоторое количество Фатуи сбежали, но часть Ордо Фавониус задержали, да немалую. Город на ушах стоит. Аристократы ваши, как говорится, воду баламутят. Мол, ордену нельзя верить, нужно менять систему. Как бы не было чего. Как бы не было чего, признает Дилюк, содрогаясь при одной мысли. Был бы Кэйа у дел, он бы нашел способы придушить смуту на корню, мелькает в голове. Уж во что Дилюк всегда абсолютно верил, так это в его интриганские способности. Но кое-что Дилюк может сделать и сам. Даже на расстоянии. Не впервой пользоваться влиянием своего бизнеса на регион. Надо только обдумать. — Спасибо, - искренне благодарит он собеседника за помощь. Обратно к господину Шу он идет быстро. Нога послушно поддается его воле, даже и не болит почти. Распахивая входную дверь, он видит Чекана на привычном месте, за стойкой, его лицо спокойно, и это скорее хороший знак. — Ничего не случилось, соколик, - сразу отзывается старик, снимая очки и потирая устало переносицу — перед ним лежит объемная книга. - Тишь да гладь. Встретились, милый? Всё обсудили? — Да, господин, - соглашается Дилюк, выкладывая на стойку конверт и небольшую упаковку со сладостями, ловя радостные искры в ласково прищуренных глазах. - Отправите от меня письмо в Мондштадт? — Отчего ж нет, соколик. Отправлю, конечно. Ступай отдыхай да друга своего проверяй. Несколько шагов по коридору, Дилюк аккуратно приоткрывает дверь. Тишина, душный воздух и пылинки в нем. Постель смята, одеяло всё еще свернуто комом. Он подходит ближе, ворошит белье. И застывает, сердце гулко бьется в ушах. Кровать пуста. Кэйи в комнате нет. Он спешно проверяет окно, подозрения оправдываются сразу же — то оказывается не закрытым, а притворенным. Нетронутая миска с едой сиротливо ютится в уголке. Неоформленные панические мысли мечутся по черепу, сердце сразу же выпрыгивает в горло, но тут он видит небольшую записку на комоде. Судорожно хватает ее дрожащими руками. Почерк Кэйин. “Ненадолго исчезну, как и обещал. Не волнуйся”. Дилюк сжимает ни в чем не виноватую бумажку в руке и рычит. Не волнуйся! Честное слово, его надо держать… на… на… на поводке, вот! Черт неуемный! Какой бездны его понесло, насквозь истощенного, куда-то?! Успевает мелькнуть ядовитое, темное — обманывает тебя? опять? притворяется? или ходит за твоей спиной? — и Дилюк с размаху бьет себя же по щеке. Не фигурально, вполне физически. Я не буду больше так думать. Кэйа обещал мне не врать и ни разу не подвел. А взять с него обещание не творить сумасбродства — что рыбу попросить не плавать. Ох, ну и пущу я его, эту рыбу! На суси инадзумские! Раздраконенный и тревожный, он идет обратно к старику, устало опускается на низкий квадратный табурет, прячет лицо в ладонях. — Сбежал через окно, - тихо шепчет он. - Идиот. Чекан изумленно цокает где-то рядом: — Ой ли? Ловкий, шельмец, я не услышал даже, а ведь поглядывал во двор… Ну, не печалься, соколик. Не ругались? — Нет. Надеюсь, - еле слышно шелестит Дилюк в ответ, не в силах поднять голову для нормального вежливого разговора. Старичок кряхтит, скрипит стулом. Тихие шаги, звон посуды поодаль, звук льющейся воды. Еще немного, и в пальцы протискивается горячая чашечка. — Выпей лучше со мной чайку, дорогой, да подожди, - предлагает Чекан. - Раз хватило сил уйти куда-то, хватит и вернуться. Уважь покуда беседой. Слыхал, в Мондштадте славные виноградные лозы. Расскажешь мне, старику, как оно, за виноградом-то ухаживать? Вы там, поди, все разбираетесь в этом. Губы Дилюка трогает слабая улыбка: можно подумать, ты, старый пройдоха, не знаешь, что я в этом разбираюсь. — Ну… например, многие виноградари заказывают или выращивают табак, но не для курения, - вздыхает он, называя произвольный факт. - Настой его листьев помогает обрабатывать лозы от вредителей. — Да ты что, соколик, - дружелюбно смеется господин Шу, настойчивей кивая на чашку и отпивая от своей. - Я уж думал, вы его обкуриваете… — Обкуривать — это скорее к пчеловодам, - усмехается немного Дилюк, послушно отхлебывая пахнущий жасмином напиток. - Их в краю свободы тоже хватает. — Неужто? - живо интересуется старичок. - И как же, куда мед деваете? На продажу? — Да не только, - задумчиво качает головой Рагнвиндр, ощущая, как тревога медленно покидает тело. - Лавкам да ресторанам тоже продают. Алхимикам нужен пчелиный яд. Воск — в церквях, на свечи, да и не только туда. Кроме того… Разговор в итоге утягивает его, и волнение перестает так сильно искрить в теле, и старик журит Дилюка за нежелание снова поесть, заботливо приносит им чай раз за разом, рассказывает про своих детей и внуков — так трепетно и тепло, что внутри Рагнвиндра тоже что-то разгорается в нежности. Они обсуждают, кого лучше всего завести скромному, забитому десятилетке из питомцев — Дилюк продвигает кандидатуру черепашки, старик ставит на более активного кролика, чтобы, мол, расшевелить — когда дверь медленно отворяется. Кэйа видит их сразу, но идет все равно крадучись, бесшумно, при этом гордо задирая голову, будто молодой петушок, с вызовом. Дилюк, замерев на полуфразе, оглядывает его — бледность сошла с лица, движется легко. Гневно набирает воздуху в грудь, но Чекан ловко обходит его, миролюбиво хлопает Кэйю по плечу. — Садись к нам, беглец, чай как раз только что снова заварили. Голодный поди? — Разве я стал бы утруждать вас своими бренными телесными позывами? - невинно хлопает глазом Кэйа, опасливо опускаясь на еще один табурет напротив Дилюка. — Еще бы я гостей не кормил, хорош был бы хозяин! — восклицает господин Шу, вытаскивая откуда-то из ящиков новую порцию печенья, небольшую корзинку с фруктами. Дилюк, все еще сверля Кэйю тяжелым взглядом, тоже вытаскивает из сумки мясо и дыню, первое даже чуть греет, молча придвигает к нему — голубой глаз тут же подергивается восхищением и огоньком голода. — Надеюсь, я не прервал какой-то очень важный разговор? - быстро говорит он, жадно выхватывая поданные Чеканом палочки и начиная накидывать в себя мясо с завидной скоростью, со смаком пережевывая. Дилюк хочет было прошипеть ему, чтобы не смел зубы заговаривать, но господин Шу благодушно покашливает в ладонь: — Что ты, мальчик, что ты. Старику лишь бы потешиться, порасспрашивать про дальние края, природу да людей хороших. Сам-то я уже не ездок… Он снова заводит мягкий, уютный, теплый разговор почти ни о чем, и первичное напряжение улетучивается: Дилюк немного остывает, глядя, как Кэйа с аппетитом совершенно здорового человека уминает еду, сам Альберих выглядит все более расслабленным и чуть ли не растекается по столу, зевая. Живо подхватывая нить разговора, тот успевает ввернуть четыре байки про рыцарей, одну, довольно уморительную — про сельских жителей, козу и пять ведер краски для забора, а потом и вовсе выдает, хоть и не называя имен, побасенку из их совместного детства. Ну да, Дилюк пробрался в сарай, с помощью Кэйи чудом уволок старую металлическую кровать на колесиках, укатив прямо через сад, а затем они спускались на ней с горки, и влетели в обоз, и… Ну и что, они же потом извинились и даже отработали разбитые горшки, было бы что вспоминать! Чекан смеется до колик, дребезжаще-искренне, и Дилюк окончательно сдается. Не может он злиться, и всё тут. Кэйа в очередной раз душераздирающе зевает, вид у него делается совсем соловый, и Дилюк тянет его за плечо: — Пойдем отдыхать, горе-рассказчик, - наконец обращается он к Альбериху напрямую. Тот жалобно глядит грустным кошачьим глазом, предвкушая трепку: — Может, еще посидим? И я грязный… — Так пойдем покажу, где можно помыться. Давай-давай, поднимайся, - он почти за шиворот утягивает Кэйю за собой, пока тот рассыпается в благодарностях Чекану за пиршество. Вниз они спускаются, не проронив ни слова, и только закрыв за собой дверь, Дилюк дает себе волю, повернувшись к Кэйе и глядя ему в лицо. Вид у того всё еще оборонительно-нахальный, он скрещивает руки на груди: — Не смотри на меня так. Ситуация с моим самочувствием изменилась, и я ушел по делам, как и обещал. А ты обещал ничего не выспрашивать. Записку я оставил, и вообще я паинька. Чувствую себя нормально. Вот только скажи мне теперь, что я безрассудный и… и прочее. Вместо того, чтобы что-то говорить, Дилюк молча сгребает Кэйю в объятья, получая в ответ удивленный мягкий выдох. — Я волновался за твое состояние. Рад, что тебе лучше. Ничего, что я?.. - он запоздало думает, не перегнул ли с телесным контактом, учитывая недавний стресс, но Кэйа притирается только ближе в его хватке, сам нежно обхватывает в ответ. Сердце сладко заходится стуком. — Тебе всё можно. Не забывай, - Кэйа часто-часто дышит ему в ухо, плавно водя руками по лопаткам. - Я… не хотел шипеть на тебя вчера. И сегодня. Чучело я несносное, да? - он горьковато смеется, каменно-напряженный, но Дилюк только стискивает его еще крепче, вплетает пальцы в волосы на затылке, почесывает: — Ничего. Главное, что ты в порядке. Кэйа тянется и целует его. Тягучим, медовым поцелуем, неторопливо, пересчитывая языком чужие зубы, дразняще посасывая чужой. Дилюк вторит, трепеща бабочкой в метели. Они стоят так какое-то время, неспешно напитываясь друг другом, сердцебиения сливаются, дыхание, сливается, и Дилюк чуть отстраняется, всматривается в желанное лицо, оглаживает по щеке. — Сейчас ничего не болит? — Разве что мышцы немного, - беззаботно жмет плечами Кэйа, щурясь. — Есть одна идея. Доверишься? — Спрашиваешь. — Тогда раздевайся. Пока Кэйа безропотно сдергивает с себя одежду, Дилюк делает несколько вещей — снова набирает воды, не забыв ту прогреть, вытаскивает с полочки еще ночью примеченный флакон, стелет на пол несколько полотенец, создавая мягкую поверхность. — Сменил имидж? — Кэйа настигает сзади, игриво обхватывая за талию, и дышать сразу становится невмоготу — любым воздухом, который достается не с губ Альбериха. - Неплохая идея для маскировки. В сумерской жаре капюшоны да шапки не поносишь. — Надо и тебе что-то придумать, - Дилюк оборачивается, не удержавшись от ласкающего взора. Удивительно, но он ведь все еще так редко видел Кэйю полностью обнаженным. Грех непростительный — стройные поджарые бедра, хрупкая талия и нежные выступы темных сосков на рельефной груди манят, взывают к ласке. Мы со всем разберемся, и я смогу дарить тебе столько горячих прикосновений, сколько ты сам захочешь. — У меня есть пара идей, - Кэйа гордо отставляет ногу в изящной позе, красуясь, но лицо у него скорее немного смущенное и… нежное. Дилюку хочется отдать ему весь мир, все звезды, все луны. - Будешь тереть мне спинку? — Пока ты трешь языком. Кэйа смеется, довольный каламбуром. И доверчиво шагает вперед. Он несколько раз тщательно мылит и трет себя — Дилюк, как и обещано, помогает с тем, чтобы хорошенько пройтись по ладной смуглой спине — белые потеки мыльных пузырьков смотрятся на ней так хорошо, что их хочется слизать языком — огонь, пожар в мыслях, Кэйа жжет его сердце солнечными лучами, его кровь разогревает сверх меры. Раз за разом Дилюк поливает его из ковша, стараясь сделать так, чтобы бинт на животе не промок. Глазную повязку Кэйа не снимает, зато с намеком бодает головой, и Дилюк, заставив того усесться по-сумерски оземь, пару раз бережно мылит смольно-синие пряди, пропускает меж пальцев. Предательское зрение не слушается, соскальзывает раз за разом на приоткрытые губы, на тонкую шею. Когда с мытьем головы покончено, и Кэйа снова встает и разворачивается к нему, всё то же предательское зрение также сообщает, что звездный зрачок расширен, а чужой член — о, член приподнят, так красиво покачивается при движениях, кожа чуть темней остального тела, изящно-очерченная, крупная головка, он так просится в руку, а лучше — под язык… Дилюк понимает, что сильно замечтался, когда Кэйа, с ехидно-нежной улыбкой на устах и такой прекрасный, сдувает ему прямо в лицо целую шапку мыльной пены, заставив судорожно закашляться со смущенным смешком. Сам Альберих бесстыже гогочет, отряхивая волосы, точно собака после купания. — Видел бы ты свое лицо! - весело скалит он белые зубы, принимаясь вытираться полотенцем. Видел бы ты мой член, внутренне язвит Дилюк, но молчит. И на всякий случай поворачивается так, чтобы Кэйа не разглядел даже через одежду. Нечего, ишь. Чужую попытку начать одеваться Рагнвиндр прерывает. — Подожди. Сначала вот сюда, - он указывает на лежанку из полотенец. — Ты наконец решил прервать наш целибат! - карикатурно сильно всплескивает руками Альберих. - Подпихни мои руки подо что-нибудь, чтобы я не дрался. А вдруг, если ты сделаешь все быстро, прокатит? Я мог бы сильно зажмуриться там, или быстро выхлебать змеиной настойки, и… Дилюк не дает себя обмануть. Он лишь берет Кэйю за руку и ведет, тот, похлопав глазом, послушно усаживается на полотенца, смолкнув. — Ни за что. Никакой поспешности не будет, - решительно говорит он, опускаясь на колени рядом и серьезно заглядывая в присмиревшее лицо напротив. - Я всего лишь хочу сделать тебе массаж. На ощупь ты ничем не отличаешься от архонтских статуй. И заодно ты снова… немного попривыкаешь ко мне. И ты в любой момент сможешь меня остановить. Как ты… после вчерашнего осмотра? Кэйа чуть вздрагивает, отводя взгляд, но Дилюк мягко ловит его за подбородок и ловит контакт снова. — Я могу кое с чем справляться. Ничего страшного, - с мнимой благодушной безразличностью сообщает Кэйа. — Кое с чем? — Ну да, осмотры, примерку у портного. Я и сведения добывал как-то, в конце концов… Дилюк прямо ощущает, как его глаза расширяются до размера блюдец: — Только не говори мне, что раз у тебя нет рефлекса на оральный секс, ты… Кэйа возмущенно рычит и с размаху впечатывает ему в плечо кулак: — Рехнулся?! Как ты вообще подумал такое?! Конечно, нет! Как ты вообще себе это представляешь, архонты? Думаешь, я смог бы заранее упросить свою цель не трогать меня в такой момент? Я бы скорее оставил криминальную половину Монда без членов такими темпами! На последней фразе Дилюк вдруг позорно издает нервный смешок, а Кэйю прорывает вслед за ним, и они как-то нездорово и нервно переглядываются еще пару минут, истерически ухмыляясь. — Фантазии у тебя, дурья башка, - успокоившись, Кэйа снова прикладывает ему кулаком, уже чисто символически. - Просто флирт. Ну максимум пара объятий, поцелуев, чисто как сопутствующая специя. Не до такого же. — Но ведь это тоже прикосновения. От чужака. И с вожделением, - опасливо интересуется Дилюк. Кэйа улыбается чуть натянуто: — Ну, если недолго… как помнишь, немного перетерпеть я могу… Так вот. На поводок. С ошейником и намордником. Было бы сексуально, не будь так ужасно больно. Не хочет он думать, каково это: через силу выносить пальцы на своей коже, пьяный шепот в ухо и сальные ухмылки. Тянуть информацию сквозь это, наверняка мечтая отмыться. — Перетерпеть. Немного прикосновений. Со своим постоянным стремлением всё вынюхать. Селестия, какой же ты идиот, дебила кусок, — порциями, чтобы не взорваться, выдыхает Дилюк. — Больше, видимо, не придется? - заискивающе бормочет Кэйа, трогательно хлопая ресницами. — Без видимо. Альберих, правильно поняв его настроение, смолкает и укладывается на живот, слегка покряхтывая, устраивает голову на сложенных руках. Дилюк, глубоко дыша, берется за бутылочку с маслом. Начать он решает с ног. Его учили немного не так, но с Кэйей важно расслабить его, начать с более безопасных… частей. Свои действия он озвучивает вслух, для пущего ощущения контроля над ситуацией. — Не забывай, что можешь в любой момент меня остановить, - напоминает он, начиная втирать масло в стопы и лодыжки сначала одной, а потом и другой ноги. — Помню, - ворчит Кэйа, и в его голосе слышится удовольствие. - У тебя такие сильные пальцы… Хорошо… — Я еще даже не начал, - хмыкает Дилюк, мысленно чертя на теле линии и точки. И, собственно, начинает. Ему нравится делать это. Разум очищается, мысли куда-то уходят. Пальцы волнами движутся — стопы, щиколотки, голени. Размять жесткое, надавить, провести. Отрисовать узор. Приятно ощущать, как чужие мышцы послушно расслабляются, как Кэйа начинает дышать иначе — глубже. — Ох, - сладко выдыхает тот, - бездна тебя побери, почему ты не говорил, что так умеешь, Дилюк?! У тебя не руки, а волшебство какое-то… А я лез к тебе со своими дилетантскими попытками… аж стыдно теперь… — Неправда, у тебя вполне неплохо получалось, - мягко возражает Дилюк, через чужой болезненный выдох проминая особо непослушный участок. - Мне просто пришлось научиться. Тогда, во время путешествия. Теперь знаешь. Он движется выше, к бедру, изначально понимая, что далеко заходить не будет. Кэйа чуть вздрагивает. — Всё хорошо, - успокаивающе шепчет Рагнвиндр. - Это я. И это просто массаж. Разомнем тут чуть-чуть, и пойдем дальше. — Мне… наоборот, приятно, - еле слышно отзывается смущенный голос. Дилюк удовлетворенно делает пометку в список эрогенных мест Кэйи. Да, это первый пункт, и что? Надо с чего-то начинать. Судя по его списку улыбок и вот этому начинанию, он благополучно перехватил чужую привычку по нумерации всего подряд. Понять, где надо остановиться, несложно: Альбериха начинает мелко трясти при попытке дотронуться выше середины бедра. Дилюк, стараясь не смотреть на такую красивую и аппетитную задницу прямо перед ним, лишь снова успокаивающе заговаривает: — Всё хорошо. Мы закончили здесь. Дальше на очереди руки — Дилюк мысленно хлопает себя по лбу, наверное, стоило начать с них — Кэйа лишь довольно жмурится, когда пальцы разминают его плечи, спускаются ниже, к голубоватым венам предплечий, к ладоням, которым тоже достается немного внимания. Тело заметно расслабляется, и в Дилюке крутится фантастический водоворот вожделения, нежности и тепла. Он каждый раз чувствует себя польщенным тем, что Кэйа отдает ему собственное тело на откуп. Он каждый раз ощущает себя так, будто касается святыни, и ведет себя соответственно. — Что тебе снилось сегодня? - спонтанно интересуется он, доминая плечи. — Ничего, - голос звучит мирно, спокойно. - Мне не снятся сны. — Или ты их не помнишь? - с сомнением переспрашивает Дилюк. Их ночной диалог мог, конечно, быть искаженным, но где-то же Кэйа ощущал себя “один”. Не в комнате ведь. — Когда я говорю, что не снятся — значит, не снятся, - бурчит Кэйа, чуть перекладывая голову и лениво глядя на Дилюка из-под ресниц. - Хотя нет, вру. Сон мне снится только один, редко. Странный немного. Но сегодня его не было. — Что за сон? - Дилюк выдавливает на руки еще немного масла. Он чуть устает с непривычки, но намерен довести дело до конца. — Мне снятся ветви. Ветви и корни. Бесконечные, во все стороны, - задумчивый голос мерно звучит в полутьме. - Ничего не происходит, я просто смотрю на них. Тела у меня нет. Нет выхода и входа вокруг, и вообще не понимаю, где я. Непохоже на то, о чем говорил Кэйа. Ничего про ощущение брошенности, холода и тьмы. Или он не запоминает эмоции? Дилюк сам не знает, что хочет узнать через эти расспросы про сны. Это что-то, зовущее наугад, во тьме, не имеющее тела и черт. — Странно, - соглашается он, невесомо поглаживая пальцами шрам на чужом плече. Это горькое прикосновение, как всегда, но Дилюку оно необходимо. - Перехожу на спину и шею. Еще до того, как он успевает толком положить ладонь на заднюю часть шеи, Кэйа лихорадочно втягивает воздух. — Не шею. Не надо. Не надо, хорошо? - дыхание становится пугающе частым, и Дилюк спешно перемещает руку. — Конечно. Тогда только спина. Кэйа согласно кивает, снова расслабляясь — прикрывает глаз, чуть поерзав. Дилюк выливает часть бутылька на позвоночник, и лопатки, и поясницу, избегая синяков от цепи. Снова принимается за дело. — В чем-то ты действительно безбожник, - откуда-то на язык приходит фраза. — Мм? - удивленно распахивает Кэйа веко. — Ты безбожен в том, какой ты красивый, - Дилюк оставляет маленький поцелуй прямо на ожоге, а на лице Кэйи появляется крошечная, теплая улыбка. — А еще недавно соглашался, что я выгляжу, как дерьмо. — Самое красивое дерьмо в моей жизни. Со спиной всё не идет гладко, как он и ожидал: Кэйа пару раз напрягается, будто теряясь от ощущений, но Дилюк раз за разом замирает, нежно шепчет заклинания — это я, мы делаем массаж, всё хорошо, скажи стоп, если надо — и это срабатывает. Пахнет вкусно, массажным маслом и успехом: ведь еще недавно Кэйа предпочитал даже спиной не поворачиваться. Дилюку не хочется подмечать, собирать эти осколки — почему именно шея, почему спина кажется уязвимой, почему даже сейчас повязка на неизменном месте — не хочет, но и забыть эти мазки общей картины не может, и может предположить, что именно происходило, и так больно думать об этом, больно. Как же он выбрался, после такого шока, покалеченный, с месивом вместо глаза, как у него хватило сил и отчаяния. И ведь выжил же, зализал раны, продолжил сражаться с этим миром… — Я горжусь тобой, - еле слышно произносят губы. Слова дымом таят в тишине. Кэйа не слышит; Кэйа, судя по мерному, тихому дыханию, снова уснул. А Дилюк снова жалеет, что никак не может начать говорить ему такие вещи в лицо. Но он справится и с этим.