Старые псы, новые трюки

      Переспрашивать возраст Тсуна не стала. Лишь натянула дежурную улыбку и продолжила цедить кофе, где-то на подкорке сознания однозначно смирившись с «магией японцев», как пошутил Ю. Он же добавил, что зацикливаться на таком не стоит — Отори и не зацикливалась, просто иногда оно болезненно отзывалось — и вообще ничего страшного или удивительного в подобном нет. Тогда Тсуна просто отмахнулась, мол, нашёл за что зацепиться в общем потоке её наболевшего, а сейчас косо на него поглядывала, чувствуя не то чтобы удовлетворение от ситуации, а просто… Что-то, отдалённо напоминающее злорадство. Ну да. Не только ей уже давно не пятнадцать лет.       Хотя, справедливости ради, Ю выглядел довольным. Очень довольным, несмотря на тот факт, что клевал носом, а светлые джинсы в отдельных местах были в зелёно-коричневых потёртостях. Как он успел заверить, «главное, что очки целы», но дело было далеко не в этом. Вслух это Тсуна озвучивать не стала, но напоминал он в данный момент времени щенка: набегался, как не в себя, и почти сразу же поплыл от усталости, задрёмывая у неё на плече. Приходилось одёргивать — им ещё возвращаться, «в транспорте поспит».       На самом деле, стратегически смотаться Тсуне хотелось ещё час-полтора назад, но глядя на растёкшегося на стуле Ю и послушав чересчур уж добродушные речи Каны, чисто из вежливости не смогла отказаться от обеда, пускай и понимала, что их с Тендо компания в этой ситуации как пятое колесо для телеги — даже даром не надо. Однако сама себя же убедила, что раз никто — в частности, Тайга, — открытого протеста не выразил, значит, всё относительно не так уж и плохо, и волноваться ей не стоит.       Из всей этой ситуации она за весь час-полтора разговора уяснила для себя две вещи: Во-первых, разговаривать с людьми плюс-минус своего возрастного диапазона не так уж и сложно. До этого с ровесниками Тсуне удавалось перекинуться парой слов лишь в офисе WBBA, да и то — лишь условно, сугубо по рабочим вопросам. И то ли она так сильно не вписывалась в общий деловой стиль, то ли просто за глаза считалась фриковатой — общение каждый раз было напряжённым и вымученным; таким, когда обоим участникам не особо сильно хочется в этом участвовать, однако обязанности есть обязанности. Неприятно, обидно — но факт. Поэтому в «тени» Отори было банально легче: среди людей, но не взаимодействовать ни с кем, а просто наблюдать.       А во-вторых, выстраивалась наипростейшая схема: «новые люди — новый опыт общения — новые впечатления -??? — успех». Не то чтобы это не было попыткой натянуть сову на глобус, выискивая хоть какие-то плюсы ситуации — да и самовнушение никто не отменял, — но, несмотря на всю распаляющую неловкость, Тсуна сильно сжала кулак под столом и очень старалась ничего не испортить неосторожной фразой или собственной же выходкой.       Потому что, так-то, от трёх кружек кофе начало ощутимо потряхивать, а перед глазами то и дело всё замирало, размывалось и дёргалось. Как картинка на киноплёнке — примерно те же ощущения, только то было лишь записью, а видела она всё по-настоящему.       Наверное, в какой-то момент эта внутренняя потерянность в пространстве и времени — ощущение подёргивающейся ускоренности Тсуне решительно не нравилось, но сделать-то что можно? Особо ничего, — поскольку Кана предложила кофе с коньяком без кофе. Тсуна поперхнулась, натянуто улыбаясь, и переспросила, мол, простите? Но девушка — младше Отори, всё-таки, — мило улыбнулась, давая понять, что не оговорилась, и Тсуна услышала её правильно. И грех отказываться, раз предлагают, но в последний момент поняла, что в таком случае в сравнительно ясном сознании никто не останется, и, скрипя зубами, отказалась. Вечером. Всё вечером — оторвётся, как только сможет.       А сейчас — воду. Только воду.       — И всё-таки, как расшифровывается BBWA? — вскинулся Айга в третий раз за час. Сначала допытывал Ю, потом отца. Теперь, видимо, пришла очередь Тсуны, поскольку ни первый, ни второй так ничего и не сказали. Что наводило на мысль о том, что Тайга нарочно ограждает сына от всего этого, так как даже не стал расшифровку аббревиатуре давать. — Ну ты-то точно знаешь!       — Не знаю, — она снисходительно хмыкнула, наблюдая за тем, как мальчишка который раз раздражённо дёргает бровью и поджимает губы.       — Ты ведь там работаешь.       — И что? — Тсуна прищурилась. — Работать-то работаю, но полного названия не знаю.       Бредовая импровизация. И даже непонятно, поверил ли Айга или просто разочаровался в глупости взрослых — нахмурился, засипел и отвернулся, пожёвывая нижнюю губу и бурча что-то себе под нос. Так было и в первый раз, и во второй, хотя сейчас Отори как-то засомневалась в том, что обида отпустит так легко: ну правда, в первые два раза ещё был вариант, у кого переспросить, а теперь как бы всё, знающих взрослых не осталось.       Ю кашлянул в кулак и потянулся потрепать Айгу по макушке. О судьбе резинки Тсуна как-то не задумывалась, но по общему лохматому виду пацанёнка понимала, что скорее всего, та уже пала смертью храбрых.       — Ты расписание поездов глянула? — напомнил Тендо. И вот он — тот момент, когда приходится прозрачно намекать, что уже, так-то, пора идти. Тсуна мысль уловила и потянулась за телефоном, чтобы глянуть фотографию: заранее отщёлкала расписание на сайте, чтобы не дёргаться по такому поводу. — Насколько помню, до ближайшего ещё полтора часа.       — До Йокогамы ходят раз в три часа, — Тайга глянул на настенные часы и вскинул бровь. — Меньше полутора часа, так что вам лучше ускориться. Опоздаете на ближайший — проторчите тут до вечера.       Тсуна прикусила язык и незаметно щёлкнула себя по гипсу: их не выгоняют, им просто напоминают про время и вполне здравый факт того, что опоздают — дома окажутся ну… поздно. Не поздней ночью, но хорошо так поздно вечером, так что правда, надо бы и собираться начать. Учитывая обратный путь по лесу и ещё некоторое время на такси до вокзала.       — Спасибо за еду, — неожиданно бодро объявил Ю и с энтузиазмом встал из-за стола. Может, не такой уж и растекающийся. — И за радушный приём тоже, рад был познакомиться.       — Ты обещал приехать, — Айга оттопырил мизинец, намекая, видимо, на очередной заключённый договор, в случае невыполнения которого ожидалась трапеза тысячей иголок.       Тсуна сдавленно хмыкнула: ну, да. Ей это тоже предстояло во вполне обозримом будущем, хотя загадывать она не стала — ну, мало ли? Дочерей от луча луны на стебле бамбука у неё вроде не было, так что вдруг: от иголок пронесёт, жизнь наладится, всё станет хорошо и солнечно.       Тайга молча встал из-за стола с очень увлечённым видом, словно что-то забыл, и непринуждённым движением руки подвинул Тсуне салфетку. Обыкновенную салфетку, но с надписью, из-за которой она и начала смутно догадываться, что такой его жест — далеко не просто так.       И стало как-то не по себе.

15-6-19-12-16-13-30-12-16 14-10-15-21-20. 18-1-9-4-16-3-16-18. 9-1 5-16-14-16-14. 19-6-11-25-1-19.

      — Это пример такой? — девочка — как Отори выяснила, Нару — заглянула ей под локоть и подтянула салфетку.       Тсуна медленно кивнула, вежливо поинтересовалась, где уборная, и с настолько непринуждённым видом, какой только смогла изобразить, направилась в указанном направлении. Чтобы не привлекать излишнее внимание, поскольку Кана глянула на неё очень… странно. Понимающе, что ли. Или, что напрягало куда сильнее, — знающе. Словно была в курсе того, что написано на салфетке и что задумал её муж.       Отори поспешила от этой мысли отмахнуться. Или совпадение, или она сама додумала всякое от нервов, кофе и усталости — всё накладывалось друг на друга, делая ещё хуже. Ничего странного в таком нет, естественно Кана знает, что у Тайги на уме, ведь именно в этом и заключались доверительные отношения, разве нет? Как показывал её опыт — не совсем.       В любом случае, вылезать через окно только поначалу казалось идеей простой и легко реализуемой. На деле же оказалось, что тихо открыть окно — сложно. Очень сложно. Особенно одной рукой. Потому что внезапное препятствие в виде детских замков озадачило. Сильно озадачило: вроде бы, простой механизм, но требовался какой-то мудрёный фигурный ключ. Тсуна мрачно вздохнула: переломить — проще простого, однако не стоило. Определённо не стоило. Должен быть другой вариант. Определённо должен — загородный же дом. И или где-то-таки найдётся открытое окно, или…       Или дверь. Задняя дверь.       Тсуна остановилась в коридоре и оглянулась, прикидывая, где в теории оно может быть. Если вообще есть, поскольку в фильмах показывалось, что такие двери обычно в кухне. Да, зависит от планировки дома, но понадеяться хотелось.       И уборную посетить — тоже.       Умыться.       От кофе было неприятно жарко: платье на спине отсырело, виски намокли. Самое обычное состояние при таких обстоятельствах, плюсом нервозность — казалось, что ещё немного, и Тсуна растечётся в буквальном смысле.       Надо было что-то решать. Настолько оперативно, насколько вообще позволяла общая ускоренная заторможенность.       Тсуна тряхнула головой и потёрла переносицу, пытаясь хотя бы физическими ощущениями восстановить связь с реальностью. По гипсу щёлкать перестало помогать, приходилось выкручиваться вот такими методами. Следующее на очереди — удариться ногой обо что-то, мол, случайно так получилось, шатать начало и далее-далее-далее.       Кана, указывая направление, сказала идти направо, до конца, сразу упрётся в дверь. Тсуна скептически глянула на эту самую дверь — в конце коридора она была одна, а ненароком порыскать по чужим спальням не сильно хотелось — и со вздохом потянула за ручку.       — Ладно, — Отори прищурилась. Наверное, где-то на подкорке она догадывалась, что получится именно так, но всё равно удивилась и, поддавшись какому-то странному импульсу, опасливо оглянулась, словно делает что-то запрещённое.       Ожидала увидеть самую обычную ванную комнату. Правда. А не виды окружавшей дом природы.       И всё-таки, взгляд Каны был не случайным. Теперь уж точно эту мысль не опровергнуть.       Осталось только сообразить, для чего вообще все эти заморочки. К чему ей надо приготовиться, раз ради нескольких минут разговора устроено… вот такое. Наверняка ни черта хорошего, и спускаться по крутой лестнице было тяжело не только из-за ноги, но и морально. Тсуну сильно кренило, пришлось мёртвой хваткой вцепиться в деревянные перила и спускаться боком.       И на твёрдой земле легче не стало.       Тсуна остановилась у поворота, тяжело вздохнула и шлёпнула себя по щеке, пытаясь собраться. Надо было просто… расслабиться, что ли? В конце-то концов, если её сейчас убьют и закопают на заднем дворе, как минимум Хикару знает, к кому они отправились, так что в теории, это будет не идеальное убийство. Если только с трупом ничего такого не сделают…       Она тряхнула головой. Куда-то вот вообще не туда понесло, и вряд ли всё будет вот настолько плохо. Правда же? Для чего-то же он использовал шифр: дети видеть не должны были. И подслушивать тоже. А Кана знает, что должно произойти.       Соучастница. Покрывает мужа.       С другой стороны, месторасположение ранчо более чем позволяло вести серийную деятельность.       Тсуна щёлкнула по гипсу. Успокоиться.       А вдруг с Ю сейчас что-то произойдёт? Нет, за себя постоять он точно сможет — она нервно посмеялась, снова постучав по гипсу, — но всё-таки: а вдруг?..       Не вдруг.       Надо было успокоиться: обычное беспокойство перетекло в абсурдный параноидный бред, имевший лишь мнимую связь с реальностью. Вот. Отори это понимает. Даже осознает. Значит, не всё так плохо, и главное сейчас — просто отключить эту конкретную часть сознания. Абстрагироваться. Или расслабиться. И всё будет хорошо.       В конце-то концов, гипсом можно и защититься, и ударить в случае чего. Главное успеть бандаж расстегнуть.       — Что случилось? — начала она быстрее, чем успела зайти за угол. Ожидала увидеть тёмный карман между домами, но в итоге — просто высокие деревянные брусы и веранда, под которой можно было спрятаться. И, судя по постройкам, напоминающим шалаш, малявки этим активно пользовались.       Тайга стоял у одного из брусов, сложив руки на груди и надвинув шляпу пониже на глаза; смотрел куда-то вдаль и явно успел уйти в себя, пока Тсуна явно не очень спешно ползла в нужном направлении. Оставалось только неловко посмеяться и махнуть рукой, привлекая к себе внимание.       — Мне не очень-то и хочется, чтобы этот разговор подслушивали — чисто родительское, знаешь, — однако обсудить этот момент важно, поскольку у меня в печёнках уже сидит WBBA, TC и прочие, что пытаются подкупить, надавить, уговорить и прочее-прочее-прочее, не собираясь даже пытаться разобраться в причинах отказа, — он всё ещё смотрел куда-то вдаль, но теперь стало понятно, что не просто уйдя в себя, а глубоко обдумывая… что-то.       Тсуне заранее стало не по себе от самой атмосферы: от его взгляда, позы, тона, обстановки — всё это наводило на очевидный вывод о том, что правда: ни черта хорошего. Вообще.       О кампании Киойи в принципе говорили не так часто. Он как-то умудрялся и на плаву держаться уже несколько лет, и особо часто не светиться ни в новостях, ни где-либо ещё. Частная фирма, семейный бизнес — и всё связано с бейблейдом. Чем они там занимались, Отори каждый раз слушала и каждый раз не особо понимала. Но раз Тайга их упомянул, значит… два варианта? Или просто сгрёб всех в одну шайку-лейку, или даже Татегами умудрился как-то отметиться.       К какому ответу Тсуна склонялась больше, она так и не определилась.       — Ну… — не то чтобы ей хотелось выступать в роли адвокатессы дьявола, но всё-таки. — Тут надо учитывать многие моменты. Особенно то, что такое… поведение?.. не прихоть кого-то одного… Вернее, может, и прихоть, но человек влиятельный, обычно инвестор, и отказать ему — лишиться финансирования, что может повлиять на… многое. Но чаще это коллективное решение всё тех же… воротников с кошельками, и отказать им — опять же, лишиться финансирования.       — Догадывался, что ты скажешь, — Тайга мрачно хмыкнул. — Но ответь тогда: ты это говоришь в попытке оправдать своих друзей-приятелей, которые, насколько я знаю, сейчас занимают не последние должности или всё-таки из деловой этики и по контракту обязана говорить только хорошее?       Тсуна прикусила язык. В трудовом договоре пункта про «говорить только хорошее» не было, такого она не подписывала. А вот документы о неразглашении некоторых деликатных рабочих вопросов — вполне. Она рефлекторно опасливо оглянулась — что было глупым решением, поскольку если прослушка в случае чего и имелась, то точно в телефоне — и неоднозначно покачала головой: ответить не может, но вот намекнуть — вполне.       — И почему вдруг друзья…       — Ну, а как же? Я помню ещё со времён молодости — ну, относительной, лет семь-восемь тому назад уже не сильно молодость, но ты поняла — что как минимум с тем молодым человеком — имя не скажу, но вот волчок… Лев, 145WB, если ничего не путаю, — он многозначительно на неё посмотрел, и Тсуны сердце ушло в пятки. Потому что она догадывалась, о каком бое идёт речь. — Это ведь он сейчас является нынешним главой TC, верно?       — Ну… — Отори невольно пробило на нервный смешок, и такая реакция, как ей показалась, куда красноречивее и понятнее любого ответа. И на мгновение стало интересно: а знает ли Тайга о её возможных отношениях? Не то чтобы это сильно много значило в общем плане — вряд ли об этом кто-то знал; в конце-то концов, они с Киоей оба старалась не то чтобы не афишировать, а вообще поводов для возможных таких идей не давать, — но конкретно сейчас… Это уже паранойя. Из той же оперы, что и мысли о серийных убийствах: глупости, просто глупости. — Да.       — И ты с ним определённо знакома. Насчёт WBBA сомневаюсь, но не могу отрицать, что вы точно знакомы? Коллеги по Лиге, верно же?       — Да, — повторила Тсуна, поджав губы.       — Ну? — Тайга вскинул бровь. — Возвращаясь к вопросу: ты это делаешь, потому что знакомых выгораживаешь?       — В-возможно, — голос предательски дрогнул, отчего захотелось откусить себе язык. Но всё-таки да, глупо было бы отрицать возможно слишком очевидный момент. — Но тут не только в этом дело.       — А в чём ещё? — он хмыкнул. Странно. Напрягающе. — И раз уж мы завели речь о Лиге… И вот твои слова о финансировании и отказе толстым кошелькам… Какую сумму ты, компания на которую ты работаешь или о которой знаешь и прочее получаете в год?       — Я не могу этого сказать, — сухо ответила Тсуна заученную и отрепетированную строчку. Не имела права такое разглашать и банально не знала: она некогда шпион, а сейчас больше стажёрка на полставки, которой поручают всякое, чем обычно офисные сотрудники не занимаются, но никак не финансовый директор или кто там этим вопросом занимался.       — Это-то понятно. И траты тоже?       — Тоже.       Куда он вёл, Тсуна перестала понимать. Озлобленный и недооценённый некогда умелец, чьи заслуги и труды не оценили по достоинству? Или как? Не хотелось в это верить. Определённо была белая нить, которая всё это связывала и к чему-то конкретному тянулась, просто пока — вообще не понятно, к чему именно.       — Неудивительно, — Тайга снова хмыкнул. На этот раз как будто даже с иронией. — Но про Лигу и твоих приятелей… И вообще всё то, что было в те времена… Ты помнишь, чем это всё закончилось?       Явный акцент на «чем» ей очень не понравился.       Зато пазл наконец-то начал складываться в более или менее понятную картинку. Хотелось надеяться, что всё-таки «более».       — Конкретнее?       Тайга косо на неё посмотрел. Потом спустил взгляд немного ниже. И прыснул — надломлено как-то, через силу и нервозно.       — Ну, что запустило эту цепочку.       Тсуна прищурилась и поджала губы. Да, помнила.       Разрухой это всё закончилось: природными катастрофами, руинами целых городов, множеством жертв. Да. Такое трудно забыть. Игнорировать, как что-то неприятное — возможно. Но целиком избавиться от этого эпизода? Невозможно при всём желании.       — Помню.       Почти полная потеря доверия к бейблейду как к виду спорта.       Аляповатые, мнимые попытки вернуть доверие хотя бы малого процента людей всякими дружескими матчами, чтобы доказать, что подобные прецеденты — уникальные случаи, исключение из правил. Бейблейд — не оружие, не что-то, что может сильно навредить или даже убить; это временами жёсткий, но всё-таки спорт. И то, что когда-то послужило связующим звеном для многих судеб.       Ну и травма руки. Конечно.       Кое-как задавленный не в зародыше, но в младенчестве скандал, окончательно похороненная репутация и начало длительной изоляции и привычки избегать людей с камерами и интернета.       Тогда на Тсуну сильно давило осознание, что из-за её ошибки — глупой ошибки — всё закончилось вот так; тогда она высказала пару ласковых девушке с микрофоном и закрылась от мира. Сначала из-за травмы физической, потом это стало образом жизни.       В попытки доказать, что бейблейд не так опасен, она также стала пунктиком в общей статистики пострадавших от него.       А ведь рядом был столбец погибших. Не такой высокий, но сам факт его наличия.       Да-да, хорошо это помнила.       И только что почти десяток тысяч йен, спущенных на визиты к психотерапевту ещё в то время, когда она сама туда рвалась, а не нехотя тащилась после откровенного пиздеца в жизни, оказались деньгами на ветер.       Так вот, почему Тайга на руку покосился.       — Знаешь, что меня в то время сильно расстроило? — он спросил это с такой неожиданной искренностью, что Тсуна невольно дёрнулась. И тут же потянулась рукавом пиджака промокнуть глаза, потому как не по себе стало вот настолько. Она старалась не думать о событиях минувших лет — как бы цинично это ни было, — потому что глаза сразу намокали, а в горле вставал ком.       — Что? — с трудом выдавила Отори, прикусывая внутреннюю часть щеки.       — На попытки сокрыть скандалы и не дать инфоповоду разбежаться за пределы контролируемого денег было потрачено явно больше, чем на ту же благотворительность или… напомни слово? Компенсацию ущерба? Выплаты семей пострадавших? Сохранить имидж и остатки репутации оказалось куда важнее, чем банально оказать достойную помощь пострадавшим. Не задумывалась над этим?       Не просто задумывалась. Участвовала.       Тсуна тяжело вздохнула. Не усталость. Напряжение. Такое, что штормить начало с новой силой. Тут даже оправдываться бесполезно, всё по фактам.       — Ну… — начала она, но Тайга сделал жест рукой, мол, подожди.       — И это главная причина моих отказов. Можешь не пересказывать своим боссам всё это целиком, но попробуй прозрачно намекнуть, что номер, мягко говоря, дохлый. Я не против бейблейда. Правда. И не против посодействовать, если найдётся достойное и устраивающее предложения. От кого-то, кто не причастен к WBBA и прочим… главенствующим в этом — будем честными — бизнесе. Мне мерзко.       — Я поняла, — кивнула Тсуна, сильно прикусив губу. Как будто на мгновение вернулась в то время. Чего очень не хотелось; настолько, что с большей охотою позволила бы себе руку во второй раз сломать, нежели проходить через это всё.       Рука-то поболит и перестанет, кость срастётся. А это… Ага.       Вот именно, что ага. Просто ага. — Ну, раз уж мы и того паренька, с которым ты сражалась, вспомнили, как насчёт послушать совет от старика?       Тон как-то быстро — неуловимо — сменился на простодушно-весёлый, словно это не они последние несколько минут погружались в воспоминания о… тех событиях. Так Райо звучал, так что были все основания назвать такую интонацию «отцовской». Хотя Тайга Тсуне больше в старшие братья годился, нежели в отцы — не настолько большая разница в возрасте.       — К-какой совет?.. — она нервно вскинула бровь.       — Ну, о бейблейде, — Тайга криво усмехнулся и сдавленно посмеялся. — Я знаю, что не мне учить кого-то твоего уровня, но я о другом.       — О чём… другом? — Тсуна прищурилась, начиная догадываться, о чём он говорит, но очень надеясь, что ей просто кажется. Это всё паранойя и тревожность.       Паранойя и тревожность.       Паранойя.       Тревожность.       Только и всего.       Он смерил её пристальным, оценивающим взглядом. И также прищурился.       — У тебя по глазам всё видно.       — Всё — это что?.. — не поняла Отори, продолжая надеяться, что речь не о том, о чём она думала.       — Ты знаешь.       — Нет, — тут же ответила она. — Не знаю.       — Да ну?       — Да.       Тайга вскинул брови и снова хмыкнул. Наверное, со стороны Тсуна выглядела очень жалко: ну да, говоришь человеку, что он серьёзно болен, а он отнекивается и продолжает заверять, что всё хорошо и просто нужен отдых, постельный режим и регулярный горячий душ. Такое больше раздражает, чем вызывает сочувствие, но кроме снисходительно-презрительного взгляда ничего сделать нельзя — рабочая этика не позволяет.       — Перефразирую тогда, — Акаба пожал плечами. — Выражение «рыбак рыбака видит издалека» знаешь?       — Ну?..       — Улавливаешь — извини за каламбур — суть?       У неё нервно дёрнулся глаз.       — Так ведь…       — Ага, — он мрачно хмыкнул и сразу же посерьёзнел. — Мой тебе совет: держись подальше от обстановки и ситуаций, когда можешь сделать что-то непоправимое… от тех, кому точно можешь навредить — кто не даст отпор. Я не знаю, что с этим делать, кроме как принять — знание — сила, понимание — власть — но… думаю, ты и так понимаешь, что это сложно.       — Погоди… те… а как? — неожиданно сильно удивилась Тсуна. Ей правда всё это время казалось, что подобное — ну… в меру ограниченная проблема, в определённых рамках и всё такое. И случай Дайны — больше исключение, чем что-то обыденное.       Тайга задумчиво прищурился, чуть вскинув голову. Недолго помолчал и тяжело вздохнул.       — Кажется, это появилось примерно в тот же период. И затихло спустя время. Мне сперва казалось, что это последствия стресса и… всякого другого. Знаешь же, когда от травм и прочего подобного появляется защитный механизм? Вот из этой же оперы. А потом выяснилось, что не у меня одного такое, и дышать легче как-то не стало. Наоборот, больше вопросов только: действительно ли это травма или что-то… непонятное? Не из этого мира?       Тсуна с огромным усилием попыталась вспомнить, был ли всплеск активности Йами в то время… Может даже был, может даже она это замечала. Просто не помнила или в стрессе не обратила должного внимания. А потом оно — как и сказал Тайга — затихло и до недавнего времени не дёргалось.       Тогда что побудило Это проснуться сейчас?       Рьюга?       Если да, то почему только сейчас, а не пару лет назад или когда там она глаза открыла?       Это зависело от близости? Или что? Или как?       — А больше… всплесков не было?.. — осторожно уточнила Отори, боясь услышать ответ. Любой ответ.       — Нет, к счастью, — Тайга выдохнул и нахмурился. — Однако надеюсь, ты меня услышала.       — В плане?.. — Тсуна нервно сглотнула.       — Непоправимое. Постарайся обходить такие ситуации за пушечный выстрел. Ты не выглядишь как та, кто с этим справился.       Отори прикусила губу.       В теории, ему было, с кем сравнивать.       — Тсун, — Ю выглянул из-за угла с очень встревоженным видом. — Поезд… Ты чего?       Тсуна несколько раз моргнула, осознавая происходящее. Вот она. Вот Тайга. Вот Ю. У Ю очень удивлённое выражение лица — скорее всего, дело было не в том, что они задерживались на поезд. На шее Ю — не очень видный, если не вглядываться, след от тонального крема. Под тональным кремом — синяк. Который оставила Тсуна. Своими руками. В попытке его придушить. А потом он сломал ей руку. Защищаясь. От неё. Потому что она могла совершить это самое непоправимое.       Дышать стало до невозможного сложно.       Лес как-то резко пошёл вверх.       — Эй-эй-эй, ты чего, — Тайга снова звучал… вот так, по-доброму обеспокоенно. — Ну выглядят страшно, ну кусаются, да. Но взрослые же люди, чего бояться таких тварей.       — Кусаются? — сипло и еле слышно переспросила Тсуна, с трудом осознавая, что он держит её поперёк живота и явно пытается поставить на ноги.       — Ну, сороконожки мукадэ, — он вскинул бровь. — Они тут не водятся, но мало ли, вдруг доползут. А собак, насколько я знаю, от их укуса запросто может в могилу отправить. Не стоило об этом говорить, да?..       Тсуна как-то упустила момент, когда речь зашла о тех жутких тварях, что ползают на природе и иногда заползают в дома. Но потом сообразила, какой спектакль Тайга пытается разыграть и попыталась подыграть: ну да, такой херни бояться куда проще, чем пытаться объяснить, почему её скосило.       Хотя… нет.       Кофе. Сугубо кофе.       И страх случайно наткнуться на ползучую дрянь, от укуса которой сначала раздует, как шарик, а потом начнётся некроз.       Именно.       И Ю, кажется, даже поверил её смазанным объяснениям. Или не её, а Тайгиным — повезло, наверное, что как оправдание он выбрал именно мукадэ, поскольку тут особо не извернуться: она страшная, она опасная, она может оказаться тут — и не придраться же, почему так сильно испугалась.       — Нам в любом случае пора, — выдавил Тендо, как нервно и криво улыбаясь. — Дойдёшь хоть?       Тсуна скептическим прищурилась, проверяя, насколько твёрдо стоит на ногах. Да, всё-таки скосило, но сейчас-то… сейчас-то, наверное, получше должно быть? На спад же пойдёт, по идее… По какой идее вообще? Отори сипло вздохнула и покивала. Ссутулившись, идти почему-то было чуточку легче, хотя тянуло даже не вперёд, а вниз, и ремень бандажа с новой силой впился в плечо.       Оставшиеся формальности показались смазанной картиной: попрощаться, обменяться контактными данными — на всякий случай, — дать малявкам попрощаться ещё раз, случайно стукнуться гипсом о калитку и пробираться пару километров через лес; теперь — со знанием того, что тут может ползать какая-то дрянь.       У Йами явно появилась соперница.       На этой мысли Тсуна зацепилась за торчащий корень и едва успела ухватиться за какой-то куст, чтобы не ударить в грязь лицом в буквальном смысле. Ю помог встать прямо и остаток пути вёл под локоть. Вопросов не задавал. О том, что устал, даже не заикался. Отчего сравнение с щенком только укрепилось: набегался, передохнул чуток и снова носиться готов. Или просто наслаждался возможностью пошататься по не-парковой природе, в условной дали от города.       Такси. Доехать до вокзала.       Перед глазами всё сменялось как слайды.       Тсуна надеялась, что сейчас столпотворения народа не будет, потому что ещё не вечер — только-только обеденное время кончилось. Туристы, возможно, и редкие школьники — но не настолько много, чтобы вагоны превратились в консервную банку, куда приходится заталкивать людей. Да и не метро… Туристы. Она оглянулась: Сайтама был достаточно популярным туристическим городом, так что группе с фотоаппаратами удивляться не стоило. Но это навело на одну мысль, которую — если всё правильно помнила — Тсуна даже успела бы реализовать.       — Ты куда? — Ю выщёлкивал что-то у автомата с напитками.       — Тут точно должны быть развлекалки для туристов, — она раздражённо покачала головой. Был же тут закуток со странными автоматами. Или не тут… — Помнишь, где они стояли?       — Их убрали уже пару лет как, — он пожал плечами и протянул ей голубую банку. Содовая. — Насколько я знаю, их передвинули к первой точке, куда туристы приезжают. Где народу побольше и можно побродить. Это выгоднее.       — Ну да, — сухо согласилась Тсуна, покрутив баночку в руке. Ногтей не хватит её вскрыть, поэтому в карман поясной сумки. Выпьет у Татегами. — Вообще все перенесли?       — На глаза попадались те, что с игрушками, но чего-то конкретно для развлекухи не видел.       Отори медленно кивнула и развернулась на пятках. Не то чтобы сильно надеялась, но оставила за собой право расстроиться: ей эта ненужная шелуха нужна была чисто отвлечься, в руках покрутить или полистать. Ну, журнал какой-нибудь — очень странного содержания, — или жвачку для пальцев. Чтобы… не зацикливаться. Не думать.       — Жаль, — она со вздохом направилась в сторону пирона.       — Тсу, — протянул Ю, в два шага её нагнав и перегнав. — О чём вы там говорили?       — Ни о чём, — Тсуна равнодушно пожала плечами. — Мне рассказали про все прелести ползучей дряни, которая должна вот-вот объявиться, потому что сезон дождей скоро, а они на сырость выползают. В кои-то веки радуюсь тому, что в городе мало природы.       — Они и в дома заползают, — Тендо мрачно хмыкнул. — Особенно в таких, в каком ты живёшь.       Тсуна поджала губы: ползучая дрянь была просто отмазкой, но теперь стало как-то не смешно.       — Правда? — ей хотелось надеяться, что Ю просто так шутит. Или издевается.       — Правда, — он пожал плечами. И вскинул бровь. — Тсуб, мне, по-твоему, пять лет? Я не поведусь на такое, ты никогда за обмороком от страха — особенно насекомых — замечена не было. Поэтому повторю вопрос: о чём вы говорили?       Отори сипло выдохнула. До прибытия поезда оставалась буквально пара минут, а снова погружаться в воспоминания не хотелось. Но и врать желания не было, и она надеялась, что он по глазам поймёт, что лучше не поднимать эту тему.       Может быть, Ю и понял. Но отступать не стал.       Под пристальным взглядом пришлось что-то всё-таки из себя выдавить.       — Обсуждали рабочие вопросы, — она прикусила губу и вздохнула. — Он очень… подробно объяснил, почему не горит желанием принимать предложения о сотрудничестве… а потом начал про эту мака…       — Мукадэ, — подсказал юноша.       — Мукадэ, да. Про эту мукадэ рассказывать. Видимо, чтобы разбавить обстановку, но, если честно, лучше бы смолчал. Мне прекрасно жилось и без знания о том, что под ногами ползает дура, от укуса которой ногу могут и отрезать. И как-то на контрасте сыграло, потому что ну… под гипсом чешется, а тут ещё про это рассказывают. Ну и кофе. Поплыла чуток. Момент такой… неудачный.       Ю скептически вскинул бровь, отчего Тсуне показалось, что куда лучше было бы, если бы просто помолчала. Вот чисто… насколько глупо это всё вообще звучало?       — И?.. Договаривай. Таблетки с кофе намешала, я прав?       — Да… — пристыженно согласилась она. О таблетках и думать забыла, хотя после напоминания руки зачесались принять сразу горсть. — И это тоже.       — Ты ведь ночью не уснёшь, ты в курсе? — он прищурился. — Тебя сейчас поштормит два-три часа, а потом бодрствовать будешь, пока просто от перегрузки и истощения не вырубишься. Ты вообще читала вложенную бумажку или как?       — Или как, — Тсуна растерянно кивнула. Неплохая альтернатива, так-то. — А если ещё сверху алкоголь добавить? Хоть пиво, хоть что-то покрепче.       — Печень тебе такое огромное спасибо скажет, что просто жуть, — мрачно хмыкнул Ю и вздохнул. — Опьянеешь быстро. А зная твою реакцию на алкоголь, скорее всего даже задремлешь.       — Ну значит всё не так плохо, — она криво улыбнулась. — Клин клином вышибают.       — Если потом стрельнёт в пояснице — это печень тебя душевно благодарит, — посмеялся Тендо.       — А ты откуда это всё вообще знаешь? — опомнилась Тсуна.       Роботизированный женский голос объявил о прибытии поезда в ближайшие пару минут. Может, поэтому и очухалась — то ли шутка затянулась, то ли грань между сарказмом и серьёзным разговором размылась.       — Ну… — Ю задумчиво пожевал губу. — Одногруппники проверяли в период экзаменов. У нас было несколько часов краткого ввода в фармацевтические прелести, вот там и говорили про все эти эффекты. И как бы, на кроликах убедился, что лучше одно с другим и другое с третьим не мешать, будет… неприятно. Мягко говоря.       Отори понимающе хмыкнула. Когда-то сама мешала кофе с энергетиком — в периоды офисных проверок, когда придирались ко всему. Как раз… в тот период. И дело было не столько в постоянной загруженности: спать банально в то время не хотелось.       — А по сердцу может вдарить?       — Что за глупый вопрос? Конечно. И вдарит. В твоём случае — особенно сильно.       — Ой… — Тсуна нервно посмеялась.       — Ну, — Тендо потёр бровь, — в твоём случае это самый просто шаблон действий: как показал опыт, тебе надо обжечься, чтобы начать понимать, что и как делать. Или не обжечься, а встряхнуться, но одно другому не мешает.       — Не мешает, — повторила она.       И всё равно поезд оказался людным. Не забитым — парочку свободных мест всё-таки нашли, — но людей было достаточно; заходящим на следующей станции уже придётся ехать стоя. Но были в этом и свои плюсы, наверное: не будет этого меланхоличного ощущения одиночества и поглощающей серости всего. Солнце скрылось за тучами; те зловеще приближаясь тёмно-серой гущей.       Ю шустро поставил будильник — на электронном табло было написано, во сколько они прибудут в Йокогаму — и, надев капюшон кофты, сложил голову Тсуне на плечо. Отори только хмыкнула: он — дремать, а её, скорее всего, унесёт куда-то в никуда…       Тсуна глубоко вздохнула и попыталась себя одёрнуть.       Одно наложилось на другое, другое — на третье, как и сказал Ю.       Под гипсом ползают мукадэ. Оттого и зуд.       Частые болезненные вспышки в этой области — не её попытки постукивать по гипсу, нет. Это укусы.       Когда гипс снимут, под ним будут только сгнившие остатки руки. Обнажённые кости.       От такого начнётся сепсис.       За сепсисом — смерть.       Её не трясло. Её парализовало. Получалось только нервно водить глазами из стороны в сторону и пытаться не задохнуться.       Мукадэ ползали по ногам, заползали в обувь, доползали до живота, груди, плеч, спины — расползались по всему телу. Сотни колючих лапок впивались в кожу, оставляли обжигающие следы.       Тсуна с трудом закрыла глаза и сглотнула вставший в горле ком; засосало под ложечкой. Не умрёт она, нет тут этих дряней. Если бы были, то на это обратили бы внимание, а так — все сидят спокойно, кто как убивая время.       Или умрёт.       Или мукадэ тут правда есть.       Но эта чёртова вежливости не позволяет об этом заговорить.       Наверное, так даже лучше? Сгнить тут, в поезде, чтобы тело вынесли сразу на станции.       Ведь именно так поступают с трупами? Засовывают в чёрный мешок и уносят. Словно ничего не случилось. Очевидцы уйдут, придут новые люди — и это останется просто кресло в вагоне поезда.       Просто вагон поезда.       Просто люди.       Она низко опустила голову. Обессиленно и резко, словно удерживающая в одном положении нить наконец-таки лопнула. Наверное, со стороны выглядит спящей. И не видно, что плачет. Разве что только по появляющимся пятнам на платье.       Но вряд ли это заметят.

***

      — Слу-у-у-ушай, а у тебя в баре есть что-то такое, что не жаль дать человеку выпить в одно лицо? — Тсуна едва успела ухватиться за крючок для одежды и так и повисла в коридоре, даже не разувшись. И заговорила сразу же, как только переступила порог квартиры. — Или там всё на особый случай?       Киойа — в полудомашнем виде и со съехавшими на переносицу очками — выглянул в коридор и скептически прищурился. Тсуна не то чтобы не успела — вообще не думала над тем, как будет объясняться. Пересказать всю поездку — плёвое дело. А вот детали обозначить и обосновать тот факт, почему сразу такой настрой… сложно.       — Мне стоит спрашивать?..       — Не стоит, — хмыкнула она.       Её вырвало в вокзальном туалете чем-то густым и чёрным. Невероятно горьким, раздирающим горло. Но в процессе начало отпускать: вместе с дрянью организма уходила и дрянь из головы. И, наверное, это и была та самая упомянутая Ю «встряска», которой не хватало, чтобы начать думать.       Ну Тсуна и подумала.       Поняла, что к чёрту и сердце, и печень, и, собственно, нормальный режим сна — напиться вусмерть. Так, чтобы не просто забыла обо всём сегодняшнем — вообще обо всём. К чёртовой матери — даже имя собственное.       — Есть, но из горла хлебать не дам, — Киойа сложил руки на груди и вскинул бровь.       — Из горла, из стакана — какая разница… — отмахнулся Тсуна, пытаясь скинуть сапоги, не наклоняясь. Потому что попытается — и упадёт. И останется лежать, потому что сил двигаться было крайне мало. — Тут не в этом суть.       — Я тебе ничего, крепче пива, в твоём нынешнем состоянии не налью, — он криво усмехнулся. — Не извиняюсь, но выглядишь ты крайне плохо.       — Если я напьюсь, ты можешь делать что хочешь.       — А если не напьёшься?       — Тоже.       Избавиться от обуви наконец-то получилось, но Тсуну по инерции занесло вперёд. О стену удариться Киойа не позволил, но в его руках она окончательно повисла помятой тряпичной куклой. Тяжеловатой, наверное — из-за гипса.       — У этого «что хочу» есть какие-либо рамки? — он помог встать прямо и прищурился. То ли лукаво, то ли хитро.       — Не думаю, — Отори равнодушно пожала плечами.       — Вали в душ тогда, — Киойа криво усмехнулся, плавно подталкивая в направлении нужной двери. — От тебя рвотой пахнет, и выглядишь ты, честно говоря, очень плохо.       — А потом?.. — она вскинула бровь.       — А потом поужинаешь и ляжешь.       Тсуна невольно цыкнула: на что вообще надеялась… Да ни на что? И не думала ни о чём.       — Ты когда в опекуны ко мне записался, напомни?..       — Во-первых, это не опекунство, а банальная забота, — Киойа на выдохе усмехнулся, — а во-вторых, когда ты сюда перебралась. Так что как минимум гнить заживо я тебе не позволю. И от голода откинуться — тоже.       — Как скажешь, — Тсуна сипло вздохнула. — А была возможность?       — Тебе помочь?       — В плане?       — Душ принять.       — Боишься, что усну и захлебнусь?       Он тяжело вздохнул и потёр переносицу.       — Нет, просто ты сама несколько раз говорила, что с гипсом мыться сложно.       Ей на мгновение стало интересно, насколько сильно её компания Киойю… утомляет. Особенно в таких проявлениях состояния «бей-беги», когда всё воспринимается в штыки и поперёк. В этом они оба, наверное, два сапога — пара.       Мудак мудака видит издалека.       Что он в ней нашёл вообще. Влюблён он, ага. Во что.       В кого.       — Мне кажется, я чётко сказала: делай ровно то, что посчитаешь нужным. Можешь даже утопить.       — Тсуб… — сипло протянул Киойа. — Если хочешь смерти, могу тебя в одной комнате с кошками запереть.       — Давай, — Тсуна неожиданно бодро вскинулась. — Чтобы подрали в мясо, выцарапали глаза, пожрали тело. Мелкая животина, кстати, часто питается телом хозяина, если тот умер. От голода. А бывали случаи — при инсульте, например, — когда ели и вполне себе ещё живого человека, просто парализованного. И просто… быть в сознании, целиком осознавать происходящее… но не иметь возможности пошевелиться, хоть как-то защититься. И чувствовать всё это. Жажду. Голод. Как тебя ест собственный домашний любимец. А представь, если они ещё и глазами в такие моменты встречались. Какие чувства это может вызвать? Как думаешь?       Киойа смотрел на неё… странно. Непонятное выражение лица, что-то между вежливой формой крайнего удивления — на деле это называлось куда грубее — и непонимания. Однако, после недолгой паузы, проморгавшись и поправив очки, он тряхнул головой и приложил тыльную сторону ладони к её губам.       — Думаю, тебе лучше помолчать и идти-таки мыться. Помоешься, успокоишься, поешь — и тогда нормально поговорим. Потому что взгляд у тебя сейчас маньячий.       — И… что это должно значить? — Тсуна криво усмехнулась, отшатнувшись к стене. — Боишься, что проверять полезу?       — Нет, — он пожал плечами. — Да и на ком проверять? На мне или на тебе?       — Оба, — вскинулась Отори. — Сразу. Двойное самоубийство.       — И тебе привет, — Какеру выглянул из спальни. Судя по лицу, разговор он слышал если уж и не весь, то точно большую его часть. — Тройное.       Тсуна прыснула и косо глянула на Киойю, который одним только взглядом, кажется, намекнул брату, что лучше идеи не подкидывать. Но выглядело это больше забавно, чем устрашающе; а может, её просто смеяться со всего тянуло. От нервов и напряжения. Потому что ничего другого больше не оставалось.       — Ладно. Душ, ужин, отдых, — отчеканила она, снимая пиджак. Забудет же потом отдать, даже несмотря на то, что целиком и полностью на территории Татагами. — Отличный план действий.       Киойа смотрел очень мрачно, но подобие улыбки всё-таки изобразил. И медленно кивнул.       — К слову, — Какеру неловко усмехнулся. — Мне уйти на время или…       — В смысле? — едва ли не в один голос спросили Тсуна и Киойа. И переглянулись. Продолжил Татегами: — Ты о чём вообще?       — Кто за девушку платит, тот её и танцует.       Тсуну с новой силой пробило на смех. Ну, да, возможно, так оно и есть, но не стоило говорить, что в основном сегодня платил Ю — Киойа и так после этой фразы помрачнел ещё сильнее. Держит себя в руках, молодец, но явно уже на грани.       — Да ладно, танцевать можно и тихо, — просипела она, стараясь не улыбаться совсем уж широко. — Да и…       — Не продолжай, — Киойа раздражённо потёр переносицу. — Рад, конечно, что ты оживилась и всё такое, но тему предлагаю закрыть вот на этом моменте. И заняться тем, чем собирались.       — Танцами? — Тсуна вскинула бровь и поджала губы от взгляда Татегами. — Ну, душ, да…       — Тсуна, нет, — отрезал он, словно пресекая что бы то ни было. — Нет. Душ. Ужин. Сон.       — Последнее спорн… — Отори осеклась и покивала. — Как скажешь.       — Ага, — Киойа фыркнул и придержал для неё дверь в ванную.

***

      Чернота.       Тёплая.       Приятная.       И невероятно тихая.       Она медленно обволакивала тело, не давая ни слышать, ни видеть что-либо, разрасталась вокруг, покрывая собою всё. Чувство — медленно наступающий сон: проблески сознания ещё мелькали, но не было возможности пошевелиться, отогнать. Хотя в самой глубине сознания трепыхалась мысль: не должно так быть.       Не должно.       Но оно продолжало обволакивать всё больше и больше пространства, лишая чувств и мыслей.       Это чувство казалось донельзя знакомым. И оттого — ненавистным, но потерянным.       В черноту сначала толкнули. Утопили в ней.       А затем — без сожалений вырвали, лишив этого спокойствия, этой тишины.       Толкнули.       Несколько пар рук. Держали за плечи, держали на голени — не давали отбиваться. Прижимали к холодной пластине.       Как будто это не наваждение. Как будто это было по-настоящему. Потому что картина была… знакомой. Даже не какой-то далёкой — совсем недавно. Не успела забыться окончательно.       Забыться.       В глаза, в нос ударил дым. Удушающим горечью и сладковатыми запахами каких-то трав.       Костры пахли не так.       Крупные капли стекали по стенам, бились о виниловую шторку, стекали в наполненную до середины ванную. Тусклого белого света не хватало, чтобы осветить всё помещение, и отгороженный прозрачным пластиком угол находился в полумраке.       Тишину разбавлял только шум льющейся воды.       Рьюга резко вскинула голову, судорожно глотая воздух. Сколько она так сидела? Несколько минут? Часов? Под водой. Вряд ли.       Однако по ощущениям — как будто очень. Очень. Очень долго.       Чернота отступала медленно. Ощущение свободы, что возникало в эпицентре всего этого, стремительно испарялось: вокруг — лишь белая плитка, белые края маленькой ванны, полупрозрачная шторка, отделявшая от всего остального мира. Тесно. Слишком тесно.       В носу, во рту сильно жгло. Наверное, от воды. Однако запах дыма остался.       И не только он.       В спину неприятно дул холодный ветер. Хотя неоткуда было. А под ногами не гладкое дно ванны, а рыхлая земля, трава. Дрянной аромат мыла. Удушающий дым. Свобода — и невероятно тесное, давящее пространство.       Уйти отсюда.       Шевелиться всё ещё было тяжело, руки едва слушались. Рьюга уткнулась лбом в холодную плитку, продолжая глубоко дышать. Нет тут ни ветра, ни костра, ни травы. Просто покрытая белой плиткой коробка, освещаемся таким же белым светом. И мебель тут белая. Всё здесь такое: белое и тусклое.       И возвращаться ей в такую же белую комнату.       Нет ни ветра, ни костра, ни травы. Откуда вообще эти образы. Откуда люди вокруг… Вокруг были люди?       Она снова резко вскинулась и огляделась: за этой полупрозрачной плёнкой никого не наблюдалось. Только полуразмытые силуэты мебели.       Приятная чернота.       Неприятная белая коробка.       В какой-то мере, получалось очень иронично.       Рьюга протёрла глаза и, цепляясь за край, дотянулась до полотенца. Тоже белого. Но грязного — в бурых разводах. Но отозвалось это приятным чувством удовлетворения: хоть где-то стерильность этого цвета нарушено.       Краем глаза она глянула на настенное зеркало. Провела ладонью вдоль запотевшей поверхности — не из желания полюбоваться, а просто… порыв душевный, наверное. Где-то рядом с испачканным кровью полотенцем.       Жалкий вид. Отвратительный.       Не должно так быть.       Рьюга тряхнула головой, накинула на плечи полотенце. Женщина в белом очень долго капала на уши тем, что пока свежие раны не начнут заживать — никаких плотных тканей. Пришлось носить то, что выдали, потому что в этом аспекте тётка напоминала Старуху: проще согласиться и смириться, чем пытаться что-то отвечать — себе дороже, сэкономит уйму времени и сил. И так же, как и Старуха, тётка контролировала всё физическим вмешательством. Настолько, насколько позволяла этика её профессии — как она сама выразилась, в процессе туго перетягивая Рьюгины предплечья марлей.       Возвращаться туда не хотелось.       От одежды пахло Серебрянкой.       Рьюга тяжело вздохнула и кисло глянула на ванную: или сидеть, дыша непонятными химозными ароматами цветов, или ходить в пропахших другим человеком тряпками. Не хотелось ни того, ни другого, но вообще не выбирать тоже нельзя было: та же тётка уже высказала за попытку ходить без футболки.       Просто тело. Кто чего там не видел.       Однако та же тактика помогла.       Она чертыхнулась и прищурилась, натягивая этот кусок ткани. Без рукавов. Как и говорила женщина: идеальный вариант на данный отрывок времени. Пока бинты не снимут. Больше всего Рьюгу вымораживало такое трепетное отношение к тому, что и так само заживёт. Без мазей, перевязок, прочих медицинских изысканий — до этого же всё нормально было.       Уйти отсюда. Плиточный куб словно начинал сужаться, давить; и в это пространство затягивало. Не так… приятно, как в черноту. Как в ловушку, из которой нет выхода — в итоге, исчезнет вместе с ней, станет одной из множества одинаковых плиток.       Почему это вообще началось.       Рьюга с силой провела ногтями по предплечью. Уйдёт и забудет обо всём этом, в чём проблема-то?       А точно ли о всём?       Что это была за картина? Опять воспоминания? Как и руки?       Она сипло выдохнула, проводя ещё раз — с большим усилием. В висках начинало неприятно пульсировать. Чем быстрее уйдёт, тем быстрее станет легче. Вопрос исчерпан. Полотенце сказали повесить на крюк возле зеркала. Дверь — плотно прикрыть, ключей от неё не дали. До сего, Рьюга не обращала внимание на табличку: схематичный человечек принимает схематичный душ. Аляповато, но сойдёт. Но дальше — всё тот же одинаковых на каждом из этажей коридор, двери-двери-двери, среди которых та единственная, нужная, выделялась нарисованный на всё той же табличке крестом.       Думать не хотелось, следить за происходящим — тоже. На обратном пути Рьюга уже по привычке уткнулась в пол: этому хотя бы позволительно быть одинаковым, на такое внимание никто не обращает. Но самое ироничное было как раз то, что вот именно пол от этажа к этажу разнился. Несмотря на то, что тоже был светлым. Может, поэтому и отличался: на светлом легче заметить.       — Я уж думал, тебя искать придётся, — женщины не было. Был Серебрянка. Но лучше бы всё-таки тётка.       Рьюга выдохнула: так-то, идей, что делать после душа, у неё не было. Однако, из-за стука в голове, самое понятное обозначено было сразу: провести время в тишине. Где-то, где нет замкнутого пространства. И даже крыша не вариант: несмотря на всю мнимую свободу, всё равно были конкретные ограничения.       Раздражало. Ужасно раздражало.       И утомляло.       — Чего тебе?       Помимо Серебрянки, пахло, почему-то, рыбой. А рядом с койкой стоял пакет.       — Вообще, изначально хотел позвать на арену, просто пройтись, потренироваться, — он неловко посмеялся, как будто сразу обозначив, что и сам понял нелепость такого предложения. И даже если бы не понял, Рьюга бы отказалась: во-первых, с чем тренироваться вообще, а во-вторых, почему-то конкретно сейчас про бейблейд не то что слышать — даже думать не хотелось. Оно болезненно наваливалось на и без того напрягающую картинку в голове, медленно с нею смешиваясь. Из-за этого начинало казаться, что всё увиденное связано с бейблейдом. И в черноту её засунули из-за бейблейда. — Но потом поймал себя на мысли, что как-то… ни разу не видел, чтобы ты нормально ела. Даже тогда к рису не особо притронулась, так что и так хотелось прогуляться, но теперь по делу.       Рьюга несколько раз моргнула, пытаясь понять сказанное.       — А теперь короче?       — Ужин, — Серебрянка указал на пакет.       Так вот, откуда рыба.       И зачем столько лишнего ради одного конкретного слова.       Она неспешно прошла до койки. Ну, в чём-то он был прав: есть действительно хотелось. Очень. Может, поэтому всё прочее воспринималось так… болезненно? Нет, скорее напряжённо. Всё дело в голоде, да.       В дыме улавливался запах жаренного мяса.       — Ясно, — Рьюга не особо понимала, что надо было ответить. Сказала то, что крутилось на языке.       — Я не знал, что именно брать, поэтому… ну, выбери, что нравится. Тут онигири, икаяки, сашими, такояки… и ещё кое-что, но моё, — он неловко хмыкнул и торопливо полез в пакет. Сначала положил на кушетку поднос, а затем уже принялся выкладывать на него картонные упаковки в тёмных пятнах. — Тут и горячее было, но оно остыло уже. Это ж не проблема?       — Плевать, — цыкнула Рьюга, присаживаясь на край. Ориентировалась в расставленном сугубо по запаху, и что пахло сильнее, то и взяла, проигнорировав протянутую упаковку с чем-то вытянутым. Палочки, наверное. Но руками быстрее и удобнее. Серебрянка громко шуршал каким-то свёртком, то и дело странно поглядывая. И довело это уже на третий раз. — Чего.       Он словно чего-то ждал. Ожидал или выжидал — да чёрт знает, однако лучше пусть сразу рот откроет и расскажет, спросит, выскажет или что у него там свербит. Так банально спокойнее, а во время еды только этого и хотелось.       — Поговорить пришёл, — Серебрянка поджал губы улыбнулся. — Обсудить и… попросить даже. Ты не против?       — Смотря что, — Рьюга равнодушно вскинула бровь. Даже если там что-то очень важное, особо вникать в это не было сил. Стоило задуматься о чём-то хотя на секунду, как её тут же отбрасывало… туда. Куда-то, где костёр, трава, ветер и люди. Что начинало сильно напрягать: всё в черноте, только ощущения. И мысль о том, что оно казалось знакомым. Просто забытым.       И от этого ещё хуже.       — Для начала… что с тобой?       Рьюга скептически на него посмотрела. Медленно перевела взгляд на поджаренную тушку кальмара. Пожала плечами.       — О чём ты?       — Ты так смотришь… ну, глазами дохлой рыбы, — Серебрянка… Джинга сдавленно хмыкнул. — Ещё более дохлыми, чем обычно.       Это «чем обычно» заставило криво усмехнуться.       — Ничего.       Судя по его лицу, такой ответ его явно не устроил. Но, видимо, подробности решил не вытягивать.       — Ну, ничего так ничего, — он закончил воевать со свёртком. Внутри оказалась… булка? Или что-то вроде. Разрезанная, с торчащими из-под неё листьями салата. — Приборы для кого придуманы?       — К сути, — процедила Рьюга, продолжая держать кальмара пальцами.       Джинга растерянно покивал, прожёвывая это нечто. Из-за ожидания того, что он собирался сказать, момент, как показалось, тянулся неприлично долго. Прожевать, проглотить, выдохнуть — несколько секунд. Но издевательски затянутых.       — Кента, — он пристально на неё посмотрел. Рьюга вскинула брови: и? Что дальше? — Хотел… попросить тебя… Понять и простить, понимаешь? И не смотри так, она очень по этому поводу волнуется.       — По какому? — не поняла Рьюга. О Кенте вообще и думать забыла. Она даже на глаза особо не попадалась.       Джинга сипло выдохнул.       — Если сократить наш с ней разговор до пары слов, она волнуется и… расстроена сильно. Что разочаровала тебя или что-то в этом духе.       Ну да.       Только в чём смысл убиваться по этому поводу.       -И?       — Что «и»? — вскинулся Джинга. Рьюге проскользнувшее раздражение даже понравилось. Жаль, только, что всего на пару мгновений мелькнуло. — Понимаю, что просить тебя вникнуть в ситуацию — немного бессмысленно, но позволь всё-таки прояснить момент: из-за бейблейда пострадали многие. Очень многие. От Немезиса — ещё больше. Есть погибшие. Ты была в их числе. И это очень травмирующие события, мягко говоря, грубо выражаясь. Тебе ответить, почему она не сражается? Боится. Вот почему.       — Знала бы, что так получится — передала бы силу тебе, — устало протянула Рьюга. И осеклась.       Погибшие.       Опять костёр. Опять люди. Опять трава.       В костре кто-то горел. Кто-то погибший.       И всё это объединялось… волчком?       Всё.       Всё в этих обрывках связывалось блейдингом.       Кальмар встал поперёк горла, она с трудом выплюнула полупережёванный кусок на руку.       Джинга несильно похлопал её по спине и тут же одёрнул руку, стоило на него посмотреть.       — Я не знаю… Хочешь пройтись потом? Нормально всё обсудить, подумать?.. Умираешь на глазах.       — Умираю, да, — сипло протянула Рьюга. — Уж вам ли привыкать.       — Ты поняла, о чём я, — он натянуто улыбнулся, однако быстро переменился в лице и нахмурился: — Но также надеюсь, что и по поводу Кенты ты тоже уяснила. Особенно после всего того…       — Я не помню этого «всего того», — отрезала она. — Целиком, по крайней мере. Только какие-то обрывки. И факт… наследственности. А остальное — да чёрт знает, помню, она с тобой раньше ошивалась. Как и многие тут. И всё.       Джинга поджал губы, сипло выдохнув через нос. Рьюга старалась говорить спокойно и сухо, но всё равно начала срываться от раздражения. Может, поэтому такая реакция. Однако, сообразил с ответ он достаточно быстро:       — Напоминаю тебе про затею выписать всё то, что ты помнишь, чтобы сориентироваться и, возможно, даже помочь восстановить какие-то события. Как тебе?       Рьюга тяжело вздохнула.       — Ты там про прогуляться заикнулся. Опять на заброшку?       — Нет, — тут же ответил Джинга. Она невольно хмыкнула. — Но на природу… насколько это вообще в пределах города допустимо.       — Напомни, почему ты решил задержаться?.. — Рьюга правда забыла.       — Тсубаса, — серьёзно ответил он.       — А, ну да, — она потёрла шею. И криво усмехнулась. — Веди себя так почаще, а то твоя собачья морда раздражает временами.       — С-собачья морда? — Джинга удивлённо усмехнулся. — И «так» — как?       — У собак обычно морда такая, словно они улыбаются всё время, — Рьюга пожала плечами. — Серьёзнее. Или хотя бы раздражённо. А то щенка напоминаешь.       — Щенка? — он улыбнулся.       Рьюга раздражённо повела бровью: вот об этом и говорила.       — В любом случае, если Кента хочет это обсудить — пусть сама подходит и говорит. А не через посредника, — она с трудом проглотила выплюнутый кусок кальмара и мрачно глянула на Джингу. Тот неловко отвёл взгляд. — Ещё скажи, что самостоятельно решил эту тему поднять, а она тебе это всё рассказала по секрету.       — Ну-у, — он неловко усмехнулся. — Почти.       Рьюга сипло выдохнула: вот как.       — Отдам тебе должное: отвлекать ты умеешь.       — В смысле?       — В прямом.       Пояснять не стала. Просто поймала себя на мысли, что пока он трындит, в тот момент не уносит. Что не могло не… радовать, наверное? В любом случае, лучше пустая, но всё-таки понятная и реальная болтовня, нежели что-то… вот такое: далёкое, забытое и крайне непонятное. Не хотелось это пояснять, потому что буквально чуяла: ни черта хорошего из этого не выйдет.       Джинга продолжал шуршать этим свёрткой с непонятной булкой. Воняло рыбой.       Нарушать стерильность и тишину белой комнаты было даже весело.