Сталь и лёд (Из тени…)

IV. Дверь скрипнула, отворилась и Стэрна первой сделала шаг в комнату, под самой крышей, где нынче предстояло им разместиться. Несмотря на не слишком удобное расположение, комната оказалась неожиданно велика. В приоткрытые треугольные витражные окна, расположенные одно против другого, врывался сюда шум города: звон храмовых колоколов вдали, мерный цокот подков по булыжной мостовой, крики, смех, грохот колес повозок, конское ржание… От красных черепичных нагретых солнцем крыш исходил летний жар, заставлявший сам воздух над ними трепетать и струиться. Стэрна прошлась по комнате, выглянула в окошко и предпочла тут же закрыть его. Свет, льющийся теперь сквозь мутные разноцветные стеклышки окна, стал матовым, звуки приглушенными, но главное – степной зной, накрывший город накануне их приезда, больше не дышал в окна жаром раскаленной печи. Назвались мужем и женой – стало быть и жить теперь надобно вместе. В ожидании жениха Стэрна уселась на широкую лавку возле крепкого дубового стола и оглянулась. Кровать достаточно широка. Тут и вдвоем уснуть можно. Стол, лавки, ларь для вещей… Жилье вполне сносное, даже для города. Но, Боги, сколько соблазнов! «Жить вместе…- подумала она,- Как бы и вправду до греха у нас не дошло… А он-то уж, кажется, привык меня женушкой величать… А раз привык, то…»- мысль оборвалась. Она прислушалась к звукам, доносившимся с лестницы. Эрни говорил с кем-то, но слов было не разобрать – как видно, разговор происходил этажом ниже. Она вздохнула. - Жить вместе…- она задумчиво прикусила губу, а потом улыбнулась,- Ах, Боги! Вы уж смилуйтесь! Не искушайте нас эдак… Слаб человек, неспроста Служители так говорят… А уж ежели влюблен? Разве не вдвойне слабее? С каждым днем проведенным рядом, один на один, без строгого взгляда ее родителей и полного укоризны взгляда подружки, желание перейти границу близости у обоих только росло. Ей и самой хотелось уже на ту сторону, однако страшное слово «грех», пусть и уже не столь сильно, как дома, по-прежнему пугало ее. А Эрни… Всякий раз, укладываясь спать на полу, счел своим долгом напомнить ей: «Я матери твоей обещал…»- и всё же оба чувствовали, что бороться с притяжением день ото дня становилось всё труднее. «Вот и теперь он, бедненький, опять на полу уляжется…- подумала Стэрна и сердце ее сжалось от нежности,- А я как королева спать буду… Хотя… почему ж как? Разве не наследница я? Я – принцесса…- вспомнила она, пытаясь отвлечься от волнующей ее темы, но вместо того, чтобы пуститься в мечты о том, как торжественно она возвратится однажды на родину, как это часто теперь с ней бывало, отчего-то продолжила думать о нем, о любимом,- Да ведь и он не простолюдин… Ах, до чего же жаль, что свадьбы еще так долго ждать…» И мысли ее снова вернулись к соблазну, что подстерегал их на каждом шагу… «Мы же всё равно поженимся…»- временами думали оба и порой даже признавались друг другу в этом, не решаясь, однако, нарушить данные ее родителям обеты. Он – потому, что и вправду пообещал ее матери, а «слово Благородного дорогого стоит», она – оттого, что боялась: «А вдруг, получив свое, он возьмет, да и бросит меня до свадьбы?»- тут она обычно вспоминала мельникову дочку, семнадцати лет от роду, утопившуюся в пруду. И девицу из Кеси имени которой уже не помнила, кажется, бросившуюся с утеса в Море. «Ах, Боги!- снова вздохнула она и, бросив взгляд на лавку, пощупала ее – крепка ли?- Крепка. И шириной в локоть… Тут ему все ж поудобней будет, чем на полу…»- пробормотала она себе под нос и тут же услышала звук открывшейся двери. Эрни вошел в комнату и быстро подойдя к окну, дернул на себя только что закрытую невестой створку. - Зачем?- успела спросить Стэрна, не сразу заметившая птицу в его руках,- ЖАру напустишь… Ах, Боги!- воскликнула она и, вскочив с лавки, бросилась к жениху,- Что там? Что там?! Встретились они?! Раз уж птицу послали… не могла же Эсхель сама… Лицо Эрни выражало одновременно надежду и озабоченность. Сняв с птичьей лапки письмо, он посадил птицу на подоконник и та, взмахнув крыльями, нырнула в раскаленный воздух, струившийся над крышами города, мгновенно исчезнув из виду. Эрни торопливо развернул послание и… улыбнулся, взглянув на взволнованную невесту. - Боги…- сердце Стэрны заколотилось, как бешеное. - Встретились.- вздох облегчения, вырвался из его груди. Только теперь Стэрна догадалась, как мучительно грызло ее жениха чувство вины за то, что расставаться с ее подругой, почти сестрой, им пришлось в миг опасности и столь поспешно, что одним Богам было ведомо, к чему это расставание могло привести всех их… Всех их… Но Эсхель – особенно. Он продолжил читать, при свете летнего солнца, протянувшего в комнату лучи, в которых, стоило только приоткрыть окно, вновь заплясали пылинки. И Стэрна невольно вспомнила, как в детстве любила наблюдать за их хаотичным танцем, не подчинявшимся никаким правилам и законам. Однако, взглянув в лицо жениха, она снова заметила тревогу и тут же позабыла о пыли, танцевавшей в солнечном луче, однако о детстве забыть была уже не в силах. Ей вдруг стало страшно, а перепугавшись за Эсхель, она не могла не вспомнить и про подружку Петту… - Боги… Что-то не так?- нарушила она повисшее между ними тягостное тревожное молчание,- Что-то случилось? Да? Не молчи, только не молчи, умоляю! Эрни, закончив читать, обернулся к ней. Он был встревожен. Не на шутку встревожен. Она едва смогла припомнить, когда в последний раз видела его таким. «Боги…- подумала она,- Да он даже скрывать этого нынче не в силах! И лицо у него такое, как тогда… тогда… в горах… И потом… в Сури…»- ее охватил ужас. - Что… что случилось?!- спросила она уже шепотом… Голос дрогнул, грозя сорваться в слезы. - Всё хорошо, обошлось…- он покачал головой, пытаясь взять себя в руки,- Они встретились. Рэн пишет, что Эсхель немного приболела, но теперь ей лучше. Ее болезнь ненадолго задержала их там. Скоро они покинут Наннорн и двинутся в сторону границы.- он глубоко вздохнул, одержав, наконец, победу над собственными переживаниями,- Там-то мы и встретимся… В Холмах… Как и договаривались прежде. Что с тобой? О, Боги мои!- он обнял невесту, глаза которой уже успели наполниться слезами,- Ты напрасно так взволновалась… Я же говорил тебе, что всё хорошо будет … Что всё обойдется… Ну всё, всё, довольно… Для слез нет повода. - Ты так напугал меня…- она обняла его в ответ и он снова почувствовал, что эти объятия с ее стороны больше похожи на мертвую хватку напуганного до отчаяния ребенка,- Боги! Не делай так больше… Я уж подумала, что потеряла и ее, как прежде Петту… Помнишь? Я рассказывала тебе…- она вздохнула, постепенно успокаиваясь. «Знала бы ты,- подумал он, чувствуя, как письмо брата сняло мельничный жернов чувства вины с его шеи,- Как я сам себя напугал… Боги! Какой же я был дурак… Надо было все-таки проводить ее… Но откуда там взялись уттакарры, черти б их взяли?! Этого же просто не может быть! И как она выжила? Невероятно… Однако, братец, должно быть, придушит меня при встрече…» *** Укрывшись в зарослях кустов, Эсхель ждала возвращения Рэна, стуча зубами от страха. Ее пугала внезапность, ее пугала неизвестность, ее пугал его кинжал, лежавший теперь у нее на коленях и одна только мысль о неведомых ей пока обстоятельствах, что заставили его – этого Бессмертного, сына принцессы и воина, прежде не позволявшего ей помочь ему даже с приготовлением ужина – доверить ей настоящее оружие… Боевую сталь! - Жди меня здесь!- приказал он, едва ли не силой затолкав ее в эти несчастные кусты без малого четверть часа назад. И ей не осталось ничего, кроме как ждать, дрожа и, слушая стук бешено бьющегося сердца, молиться о том, чтобы Боги уберегли их обоих... Уберегли… От чего? Ах, Боги! Отчего же? Она не знала, а он не успел или не пожелал объяснить – слишком уж быстро дело приняло тревожный оборот. Поначалу, казалось, ничто не предвещало беды или опасности. Рэн, как обычно, оставив ее отдохнуть на обочине, ушел на несколько сотен шагов вперед, разведать дорогу. Но, вернувшись, минуту спустя вдруг спрятал ее в этих кустах, сунув в руки кинжал: «На всякий случай.» Однако, она была так напугана, что все его слова о том, как действовать, случись ей лицом к лицу столкнуться с опасностью, стайкой глупеньких птиц тут же вылетели у нее из головы, едва ветви кустов, качнувшись, сомкнулись за его спиной. И, явись сюда недруг, она скорее попыталась бы ударить его кинжалом по голове, нежели извлечь сталь из ножен и применить ее по назначению. Непослушными холодными пальцами, сама не понимая зачем, Эсхель теребила тоненькие ветви куста. Ее тревога достигла наивысшей точки, не оставив ей сомнений в том, что вот сейчас, сию же минуту, непременно произойдет что-то ужасное… Молодые листики, растертые меж пальцами, источали слабый пряный, очень знакомый аромат, но какой именно она никак не могла припомнить. «А вдруг это ядовитый куст?»- вдруг пришло ей на ум. Оставив в покое ветки, она вновь опустила похолодевшие беспокойные руки на колени, где знаком самой настоящей, а вовсе не вымышленной, опасности нынче лежал тяжелый кинжал Рэна. Дрожащей рукой она извлекла сталь из ножен – холодный блеск обоюдоострого широкого клинка листовидной формы пугал ее ничуть не меньше, чем ожидание нападения… Тяжелая рукоять цвета красного вина, украшенная золотым узором, нравилась ей куда больше и Эсхель, снова спрятав клинок в ножны, принялась разглядывать узор, постепенно осознавая, что это не сон и нынче она действительно держит в руках сталь. Настоящую сталь! «Сколько раз эта сталь входила в чью-то плоть? Вонзалась в чье-то сердце? Отнимала чью-то жизнь? Неужто нынче и мне придется…»- подумала она было, но оборвала мысль, внутренне содрогнувшись. Холодок пробежал по спине. Она вспомнила слова Рэна: «Ты должна его взять. На всякий случай…» «Значит всё действительно всерьез… значит… что-то будет… что-то… О, только б ничего не случилось… Боги… только бы… только бы… с ним… ничего не случилось… пропаду я без него…» В каком-то необъяснимом порыве она вдруг прижала кинжал к груди и мысленно принялась читать Охранительную молитву Всемилостивому, единственную из всех известных, что страх нынче позволил ей вспомнить… Эсхель не чувствовала хода времени, и потому не знала, сколько ей пришлось ждать. Может быть, это были всего несколько минут, четверть часа, полчаса, а может быть даже час или два... Она снова и снова повторяла про себя слова молитвы, то и дело сбиваясь и начиная заново. Неожиданно куст перед ней качнулся, и она вздрогнула… но, подняв глаза, увидела перед собой его, Рэна. - Бо…ги…- прошептала она, выстукивая зубами неприлично звонкую дробь и тут же устыдилась этого, столь явно выраженного, своего страха,- Как же хорошо… как же славно, что это ты… «Если бы это был не я,- подумал он, взглянув на нее, дрожащую, как осиновый лист,- тебе уже поздно было бы что-либо предпринимать…»- однако, вслух этого говорить не стал. - Тебе придется еще немного подождать…- сказал он было, но словно что-то мысленно просчитав, добавил,- Нет. Идем со мной. Так будет лучше. Попробуем убраться отсюда… и, если получится, дальше другой дорогой пойдем. Эсхель попыталась было вернуть ему кинжал, но он только отмахнулся. - Пусть пока останется у тебя…- ответил он и неожиданно добавил,- но если вдруг со мной что-то случится, а тебе удастся перебраться на север, передай его моей матери. Его слова напугали ее пуще прежнего, но будто и подстегнули. Эсхель вскочила на ноги и, торопливо спрятав кинжал в сумку, выбралась из кустов вслед за Рэном. - Бежим!- приказал он и они, не жалея сил, побежали по дороге в обратном направлении – туда, откуда недавно и явились. «Нет… все-таки верно то, что он прежде дорогу разведать уходит каждый раз…- вдруг осознала она, задыхаясь от бега и едва поспевая за своим спутником,- если б не пошел он туда, мы, глядишь, и угодили бы в переплет…» Эсхель никогда не была сильна в беге и теперь, когда им грозила опасность, она бежала так быстро, как только была способна. Тяжело дыша и с трудом преодолевая мучительную боль в подреберье, она с ужасом думала о том, что с каждым шагом теряет силы, но остановка означала бы гибель или того хуже – пленение! И потому, подгоняемая страхом, она упорно продолжала бежать – спотыкаясь, падая и поднимаясь снова, чувствуя, как пылает разгоряченное бегом лицо, как на лбу выступили капли пота… Однако и тот источник силы, которым служил ей страх, вскоре иссяк. В глазах у нее потемнело и она рухнула на колени с единственной мыслью – упасть, уткнуться в землю, в камень… чтобы больше никогда, никогда уже не подняться. И будь что будет… «Умереть…- пришло ей на ум в то время, как она, захлебываясь, шумно хватала открытым ртом воздух,- было бы легче, наверное… Умереть… сдаться… Умереть – это значит… сдаться? Выходит… и наша Петта… она тоже… сдалась? Сил не хватило ей?» - Еще немного, Эсхель… Держись.- услышала она где-то рядом голос Рэна. Его слова словно разбудили ее. Она приподняла голову и ухватилась за протянутую им руку, как тонущий в отчаянии хватается за соломинку. Кажется, только теперь она поняла смысл этой кадорской поговорки. Рэн рывком поднял ее на ноги и отобрал у нее сумку. «Немного,- обреченно повторила она про себя вслед за ним,- немного… Но то, что немного для него, мне, верно, и вовсе не по силам…» Однако темная пелена перед глазами рассеялась. И не помня себя, Эсхель вновь припустила вслед за своим провожатым. Наконец, тяжело дыша, оба остановились перед отвесной скалой. Эсхель оглянулась. Как ей показалось, они пробежали еще около трех-четырех селейнских лагн: «А то и больше…»- смертельно уставшая, Эсхель не могла достоверно оценить оставленного позади расстояния. На скале, прямо перед ними, на высоте в один рост или чуть выше, располагался небольшой уступ, за который отчаянно цеплялся корнями куст, колючие длинные ветви которого свисали вниз почти до земли. Рэн дал Эсхель полминуты, чтобы перевести дыхание и сказал: - Тебе нужно будет взобраться сюда… на этот уступ. Я помогу. Поторопись. - А ты?- с тревогой взглянула она на него,- Что с тобой будет? Ей вдруг пришло на ум, что он снова оставит ее, спрячет, как прежде, в зарослях кустарника, а сам отправится одним Богам ведомо куда. Да как бы не на погибель! - Я с тобой. Не бойся, я не оставлю тебя одну,- улыбнулся он, чтобы ее подбодрить, догадавшись, чего именно она опасается. - Ты просто… так сказал… будто я в одиночку туда полезу.-задыхаясь, прошептала она. - Нет, не одна. Но, давай-ка не болтай, слушай, что я говорю. И полезай наверх, время уходит…- поторопил он ее. Он подсадил ее и Эсхель вскарабкалась на скалу, отчаянно цепляясь за колючие тонкие ветви, которые, казалось, вот-вот должны были оборваться под тяжестью ее веса… Вскарабкавшись наверх она, тяжело дыша, прислонилась спиной к прохладному камню и только теперь заметила кровь и ссадины на руках и порванные рукава платья. Взобраться на выступ вслед за Эсхель Рэну не составляло большого труда. Осторожно сделав несколько шагов влево, они оказались перед узкой трещиной, в которую можно было протиснуться только боком, неестественно выгибаясь назад. - Как туда пробраться?- спросила Эсхель. - С трудом,- улыбнулся Рэн,- Полезай, смелее, там чуть дальше проход станет шире. Осторожнее только… Здесь легко исцарапаться. Снаружи казалось, что забираться в эту щель не имело никакого смысла. Эсхель даже успела предположить, что нынче они спрячутся здесь, чтобы переждать беду. Однако, оказавшись внутри и сделав боком несколько шагов в глубину, она с удивлением обнаружила, что трещина и в самом деле стала значительно шире, превратившись в узкий естественный коридор, который вскоре взял влево, чтобы через сотню-другую шагов вновь превратиться в неудобную наклонную узкую лазейку, а затем неожиданно оборваться… Едва протиснувшись в щель, что в этом месте была куда уже первой, и изрядно попортив одежду, они, наконец, оказались снаружи. «Стало быть,- догадалась она,- пережидать мы не станем? Другим путем пойдем?» К своему невероятному удивлению, оглядев окрестности, вид на которые открывался с высоты уступа, Эсхель, обнаружила внизу, плавно огибавшую подножие каменистого склона горы, дорогу, по правую руку засыпанную огромной, едва ли рукотворной грудой камней и невероятных размеров каменными глыбами. За прошедшие со времени обвала годы, меж камней местами проросли кривые деревца и колючий кустарник. Шум Водопадов здесь был слышен куда отчетливее… Рэн первым осторожно спрыгнул с уступа. Эсхель пугала высота – чуть меньше роста – но и оставаться на уступе шириной в ладонь долго было невозможно. - Прыгай, не бойся. Я тебя поймаю.- шепотом, едва слышно, позвал Рэн ее снизу и она, наконец, решилась и прыгнула, на всякий случай отчего-то зажмурив глаза. Рэн подхватил ее, не дав ей упасть и снова разбить колени. - Что это?- спросила Эсхель,- Будто великан какой-то здесь порезвился, камней набросал,- добавила она. - Осыпь. Обломки породы сползают со склонов. Места здесь довольно опасные. Завалить может… Поэтому постарайся не шуметь, всеми Богами тебя заклинаю. Оттого и людей здесь теперь не встретишь…- ответил он тихо, а затем, взглянув на нее, а после – на себя, рассмеялся и добавил,- ну и вид у нас с тобой! Даже на ступени ваших южных храмов таких оборванцев, как мы, побираться, должно быть, не пустят… Эсхель лишь устало улыбнулась в ответ. - Тебе больше повезло, тебя кольчужка твоя спасла…- заметила она, разглядывая и отряхивая свое единственное порванное платье. - Частично,- ответил он,- кстати… кольчужка и тебе не помешала бы… вот только тяжеловато для тебя будет это удовольствие, покуда не привыкнешь… Впрочем, если речь идет о спасении жизни, можно и потерпеть. Напомни мне, чтобы подыскал тебе что-нибудь подходящее. - Хорошо,- согласилась она, удивленная столь неожиданным поворотом беседы. Усталые, перепачканные, исцарапанные, в рваной одежде, время от времени подтрунивая друг над другом, они зашагали по старой дороге, уходящей на северо-запад. *** Эсхель проснулась едва рассвело, стоило только первым солнечным лучам позолотить склоны гор на западе. Поднявшись, она зевнула, потерла сонные глаза, и плотнее закуталась в плащ Рэна – утро выдалось довольно прохладное. Костер догорал. От ярко красных, чуть подернутых пеплом углей еще веяло жаром и Эсхель, придвинувшись ближе, протянула холодные руки к спасительному теплу. Ей всё еще хотелось спать. Она снова зевнула и оглянулась вокруг. Рэн сидел рядом, наблюдая за ее попытками отогреть руки. - Холодно нынче,- негромко сказала она, осторожно ощупав разбитые накануне и отчаянно ноющие теперь коленки. - Больно?- спросил ее он. - Ну… так… не то, что б... Стерплю. Идти смогу.- она взглянула на него и что-то дрогнуло у нее внутри.- Ночь холодная была… Как же ты…- прошептала она, словно извиняясь перед ним за очередной свой проступок,- Мне хватило бы и моего плаща… - Ты всё время стучала зубами во сне. Так громко, что я опасался, как бы нового камнепада не случилось. Пришлось поделиться с тобой плащом,- он улыбнулся в ответ на ее сочувствие,- Или ты думаешь, что холод, пробравшись в одну прореху, выскочит через другую, не украв у тебя ни капли тепла? - Нет, нет конечно.- улыбнулась она,- Но всё равно спасибо! Держи.- Эсхель поднялась, подошла к нему и, накинув плащ ему на плечи, уселась рядом,- Тебе тоже не помешает отогреться… Ведь и в твоей одежде теперь прорех ничуть не меньше… Думаешь, чем больше дыр в двух плащах, тем теплей? И оба рассмеялись, вспомнив старую песню о нищем, который похвалялся, что не замерзнет, оттого что ветер влетая в одну дыру в его лохмотьях, вылетает в другую, а кражу плаща у такого же, как и сам он, бездомного оборванца объяснял: «чем больше дыр, тем мне теплей и ветер воет веселей…» - Ее тоже у вас поют?- спросила Эсхель,- Песню, про нищего воришку… - Тоже. - На всеобщем? - И на всеобщем. И на селейнском. Это старая песенка. Должно быть, с востока пришла… из Наумэа. - Да, знаю… Кеара мне ее пела,- ответила она и, вздохнув, добавила,- Похоже, не заснуть больше… Ты где дрова раздобыл?- она удивилась,- Здесь ведь и деревьев-то, почитай, что нет! - Раздобыл. Пришлось потрудиться, пока ты спала. Только к утру и вернулся. Зато не замерз. - Мы скоро уйдем отсюда? - Как только ты будешь готова.- коротко ответил он. - А к чему мне готовиться? Вот она, я.- улыбнулась она,- Встану да пойду. А эта дорога… не та ли самая, на которую мы должны были свернуть?- спросила она, отчего-то не сомневаясь, что ответит он отрицательно. - Нет, другая.- подтвердил он ее предположение. - А эта куда ведет? - В Долину. - Прямо туда?- не унималась она. - Прямо туда. - Отчего же мы прежде в обход пошли? - Оттого, что по той дороге можно было идти, а по этой, к сожалению, придется горными козами скакать по склонам... и то, если повезет. И я вовсе не уверен, что все здешние препятствия мы, подобно козам, сумеем преодолеть. Сама увидишь. Да как бы назад возвращаться не пришлось.- он покачал головой, дав тем самым ей понять, чтобы больших надежд на эту дорогу она не возлагала. - От кого мы бежали вчера? - Ты уже спрашивала.- напомнил он ей,- От людей. - А ты уверен, что эти люди… - Опасны? Да. Уверен. Здесь все опасны. Ээви по здешним дорогам не ходят. Бродяги, контрабандисты, разбойники, беглые преступники… Даже хессы, пришедшие поклониться своим древним святыням… Сброда хватает.- он помолчал немного, а затем добавил, как показалось Эсхель, с некоторой грустью,- Если бы все, кто приходит сюда, делали это лишь затем, чтобы поклониться святым местам, нам нечего было бы опасаться… Но на этой дороге,- он махнул рукой в северо-западном направлении,- будь уверена, мы никого не встретим. Ты сама поймешь, почему… как только увидишь ее. Это заверение скорее успокоило, нежели насторожило ее. - А эти… кого ты встретил там, это хессы были?- снова дала она волю своему любопытству. Хессов она по детскому еще предубеждению, основанному на сказках и поговорках, отчего-то опасалась больше всего. - Нет. - А кто же? - Не важно. Я решил, что нам с тобой куда больше пользы принесет побег, чем знакомство с ними. Их было больше. Вдвоем мы с тобой с ними не справились бы.- он улыбнулся, так что она снова не поняла шутит он или говорит всерьез. - Но… кто они были? - Это так важно?- он взглянул на нее. - Ну…- растерялась она и тут же пожала плечами,- Не знаю… - Вот видишь… Мне было довольно того, что их было куда больше. Что они были вооружены. Приметить это тогда было куда важнее, чем терять время, выясняя кто они такие и зачем пожаловали в Ничейные земли? Она вздохнула и неожиданно улыбнулась, вспомнив, как несколько дней тому назад поймала себя на глупой мысли о том, что скучает по людям. «Выходит, это я накаркала, будто глупый ворон. А Боги-то мысли наши слышат… Даже этакие, дурацкие. Ведь я совсем не то имела в виду, когда о людях подумала… А в итоге пришлось бежать от них. От чужаков… Ох… Но до чего же хорошо, что Боги слышат и молитвы, а не одни только глупые наши мысли! И потому сумели нас оградить… Нет! Никаких людей больше… Никого не хочу видеть! Разве что самых близких, да и то… Не здесь, а там, на севере, в безопасности…»- подумала она, в надежде на то, что Боги на сей раз поймут ее верно. День, как и предыдущие, обещал быть солнечным: «Боги милостивы, а погода в их власти…»- думала Эсхель не без благодарности за давешнее спасение, пробираясь узкой тропинкой, оставшейся от старой дороги после многочисленных обвалов. Впрочем, шагать по этой тропе теперь было одно удовольствие, в сравнении с участком, что они оставили позади в пятидесяти селейнских лагнах отсюда. Это был самый короткий, как объяснил ей Рэн, путь к Водопадам, но и самый трудный. Южная оконечность дороги, проложенной в незапамятные времена древними жителями этих мест по дну широкого ущелья, около трех сотен лет назад с юга была уничтожена оползнем. Последующие обвалы довершили дело – дороги не стало и лишь жалкие тропинки петляли теперь меж каменных глыб, в огромном количестве скопившихся на дне ущелья. Эти тропы то появлялись, то исчезали под завалами, то терялись в зарослях кустарника – порой столь внезапно, что оставляли путников в замешательстве. Несмотря на то, что мощеная камнем поверхность старой дороги время от времени всё еще выныривала из-под завалов, путешествие, сопровождающееся непрерывным преодолением препятствий и риском попасть под новый камнепад, отбивало всякое желание совать сюда нос у большинства отчаянных искателей приключений. Именно поэтому те, кто нынче отваживался путешествовать через Ничейные земли, предпочитали долгие и извилистые, но куда более безопасные обходные пути. Неожиданно оказавшись в стороне от изначально намеченной и хорошо подготовленной дороги, Эсхель и Рэн теперь всё чаще ложились спать голодными – запасы воды и пищи были на исходе. Дров здесь тоже было не сыскать – скудная горная растительность не позволяла разводить костры так часто и надолго, как им того бы хотелось. Однако, сама природа, казалось, благоволила теперь к путникам: ночи стали заметно теплее. - Обедать будем сегодня?- грустно спросила Эсхель, едва они решили сделать привал,- А ужинать? Так и с голоду помереть недолго… - У тебя есть выбор,- не менее грустно улыбнулся Рэн,- Обед или ужин? – выбирай сама. От голода мы не умрем. Сухари еще остались. Но приятного тут и вправду мало… Придется потерпеть. Да и воду надо беречь… Особенно воду. Она вздохнула. Отдыхать вновь пришлось без обеда. После полудня, когда золото солнца вновь раскалило каменное дно ущелья, впервые принеся в горы по-настоящему летнюю жару, ей нестерпимо захотелось пить, однако памятуя о том, что воды у них осталось совсем немного, а ни рек, ни ручьев впереди не предвиделось, Эсхель терпела жажду, до тех пор, пока у нее основательно не пересохло во рту. Лишь тогда она решилась и робко попросила у Рэна глоток теплой, противной, вовсе не освежающей, воды. Возвращая своему спутнику полупустой мех после скудных двух глотков, не принесших ей ни особого облегчения, ни тем более наслаждения, она поймала себя на том, что за всю свою жизнь не может припомнить случая, чтобы ей доводилось так мучиться от жажды, даже в пору жизни на жарком Юге. Дорога, вернее то, что осталось от нее, по-прежнему вела их вниз по заваленному камнями ущелью, и Эсхель гадала – были бы они уже в Долине, если бы по-прежнему шли в обход, или еще нет? Ответ на этот вопрос, пожалуй, теперь могли дать только Боги. Однако Боги молча взирали на путников с небес, предпочитая испытывать их жаром солнца и вобравших в себя его тепло раскаленных камней. Пробираясь по неровному каменистому бездорожью, Эсхель и Рэн были вынуждены то взбираться на кручу, карабкаясь по скальным обломкам, то неожиданно спрыгивать с высоты, рискуя переломать ноги, то петлять меж зарослей кустов и кривых измученных деревьев, которых по мере приближения к Долине Водопадов вокруг становилось всё больше. Колючие ветви цеплялись за рукава и подол и без того потрепанного платья девушки, добавляя ссадин не зажившим еще рукам и коленям. Теперь она только и делала, что смотрела под ноги – острые камни, большие и малые, щедро рассыпанные вокруг, не позволяли ни на минуту отвлечься, чтобы оглядеться по сторонам. «Ползем, будто умирающие черепахи…»- думала она и мысль эта ее удручала. И только появление долгожданной зелени, пусть даже жалкой и неказистой, вселяло в нее надежду, что конец этого бесконечного, мучительного пути все-таки близок. К обеду следующего дня, когда солнце поднялось по-летнему высоко, от дороги и вовсе не осталось следа. Путь им преградило внушительных размеров нагромождение камней, протянувшееся поперек ущелья от края до края и неравномерно, будто клочьями, заросшее приземистым колючим кустарником. - Что теперь будем делать?- задрав голову, спросила Эсхель, растерянно глядя на эту гору. - Полезем наверх.- вздохнув отвечал Рэн,- Возвращаться назад только из-за этого завала теперь уже бессмысленно. Надеюсь, это последнее препятствие и иных неожиданностей не случится… Когда на закате они перевалили через исполинский каменный затор, оба, к удивлению своему, снова обнаружили впереди узкую мощеную полосу оставшуюся от проходившей здесь когда-то дороги. По правую руку уступами поднимался крутой склон ущелья, поросший все тем же кустарником и редкими невысокими кривыми сосенками. Однако в отличие от оставленных позади бесконечных лагн пути, здесь меж камнями все чаще мелькала скудная горная трава, а кое-где пробивались и цветы. - Ух ты! Гляди-ка…- удивилась Эсхель,- наконец-то… Здесь-то уже и трава растет… Это потому что мы всё ближе…- она не договорила,- Ой… Боги! Смотри! Смотри! Цветы… какие чудесные!- воскликнула она совсем по-детски и сбежала на каменистую обочину остатков древней дороги, чтобы вернуться с сорванными цветами– серебристо-белыми с дымчато-желтой сердцевиной, окруженной бархатистыми лепестками, похожими на лучи звезды. - Смотри…- она показала цветок Рэну,- я никогда таких не видела… До чего ж странные! Но красивые… - Не видела, потому что прежде в горах не бывала. Это обычные для здешних мест цветы. Некогда на западе их называли «вессхесль», а в Селейне, Маллии и Наумэа – «хескелеа». Между прочим, оба эти названия – родня твоему имени. - Как это?- с любопытством взглянув на него, спросила она. - Оба они происходят от слова «звезда». Вессхесль – от «весс-хескель» – белая звезда. «Хеске-ллеа» – хесский цветок. Ну или «цветок-звезда». Теперь уже и не разберешь, что имел в виду тот, кто давным-давно первым нарек его так. «Хедели любила эти цветы,- чуть было не вырвалось у него,- а еще акерали и маки…» Он вспомнил возлюбленную, сидящую, по хесскому обычаю скрестив ноги, с постепенно увядающим под жарким июньским степным солнцем маковым венком на голове… Через час поникший венок, останется лежать в степной траве, а они вскочат на коней и умчатся на восток, прочь от этого волшебного лета, каждый навстречу совей судьбе… Воспоминания. Кажется, вот они – только руку протяни… а попробуй поймай. Нет их. И только в памяти всё живо! «Сейчас для маков самое время… а они в этом году из-за теплой и ранней весны зацвели задолго до срока… а вот тюльпаны – их пора прошла давно… Надо бы показать Эсхель цветущую степь…- подумал он, удивленный, как этакая мысль вообще могла прийти ему в голову,- когда-нибудь… Если получится… То-то она обрадуется! Жаль, в этом году уже не успеть…» Эсхель сняла чепец и вставила один из цветов под кожаный ремешок, которым подвязывала волосы, собирая их в узел, чтобы не плести кос, а другой – покрупнее, прикрепила как брошь, «залатав» на свой лад дыру на рукаве потрепанного платья. - Ты простишь мне мой неприличный вид?- спросила она Рэна, засмеявшись,- Раз уж я все равно теперь оборванка… - Принцессы могут себе позволить не покрывать головы,- рассеянно ответил он. «Как ей это удается?- стряхнув с себя морок прошлого, подумал он,- Ох, уж эти воспоминания… верно в них всё дело.» - Да, знатные барышни…- согласилась она с ним,- с них никто не спросит, хоть наши Служители в храмах и ворчат, что знать себе это право присвоила, а я…- она проверила, хорошо ли держится цветок в волосах,- я не принцесса, я простая смертная, но меня здесь никто не увидит, правда? И не упрекнет в бесстыдстве… кроме тебя и Богов, разве что.- она еще раз поправила цветок и взглянула на небо, будто ожидая, что Боги тут же погрозят ей пальцем с высоты плывущих над горным краем редких белых облаков,- Ну вот, теперь я почти красавица. Принцесса оборванок. Хотя… если каждую дыру на моем платье залатать этаким цветком я, наверное, смогу за настоящую сойти… ну, почти...- она улыбнулась и, снова взглянув на небо, натянула чепец на голову, всё же не решившись остаться простоволосой даже при нем, при язычнике, которого это, как она уже знала, ничуть не смущало. - А селейнские девушки чепцов до замужества не носят. Да и замужние носят не все. От провинции зависит. И от веры. У нас куда проще с этим. Нет той строгости, что у вас, на Юге. И те, кто покрывает голову, делают это не потому, что Боги так повелели, а больше для собственного удобства, так мне думается... Ты всерьез полагаешь, что прогневила Богов, ненадолго сняв чепец и украсив цветком волосы? «Язычник,- вздохнула она,- Что с него взять? И рассуждает, как всякий язычник. Ничегошеньки не зная о нас и о вере нашей…» - А у нас… все должны голову покрывать, и обязательно девушки старше шестнадцати и те, кто до шестнадцати замуж выскочит, на улице и в храмах, ну… кроме знати, им, благородным, простительно. И женщин иной веры. А знатным барышням довольно украсить волосы, чтобы украшение за чепец сошло. Сколько не видела я их в Храме, все больше без чепцов они были. Но у каждой или шапочка маленькая, расшитая бисером, или сетка, или покров из тонкого шелка, прозрачного… И да, это грешно… на улице без чепца… ну или с непокрытой головой разгуливать… но кто ж их упрекнуть осмелится? - Здесь не улица,- напомнил он ей,- Мы в горах. И, думаю, твои Боги не будут столь требовательны к тебе здесь, в чужих землях. К тому же ты уже украсила волосы цветком. А он разве не творение божье? Не будь нынче такого солнца, я давно попросил бы тебя чепец снять. Да и признаться честно, твой цветок мне куда больше по душе. «У северян свои Боги…- она взглянула на Рэна,- надо бы напомнить ему, рассказать мне о них как-нибудь… Ведь мало я о них знаю. Еще меньше, верно, чем он о нашей вере.» - Правда?- спросила она и зачем-то снова стянула чепец с головы. - Правда,- в ответ он смерил ее взглядом,- Ну вот. Осталось переодеть тебя и ты будешь вылитая хессиянка.- он улыбнулся. - Да ну?- притворно удивилась она, догадавшись, что на сей раз он ее дразнит. Ну какая из нее хессиянка, в самом деле? Она и в седле-то едва держится, и сталь в руках не держала никогда: «Ну, почти…»- она вспомнила его кинжал… не говоря обо всем остальном… - Волосы собраны в хвост, будто у воительницы из Сердца Великой Степи, хесский цветок в волосах…- продолжал он. - Я просто косы не стала заплетать…- пустилась она в объяснения, вдруг решив, что он эдак решил упрекнуть ее в лености,- устаю я... Да и какой в этом нынче смысл? Все равно мы здесь одни. Да и под чепцом… даже Богам не видать моих волос. (* южная поговорка, сродни «ночью все кошки серы») В драном платье я разве что на пугало похожа. А теперь, стало быть – на пугало с цветком.- она рассмеялась. - Не оправдывайся. Вот доберемся до Долины, переодену тебя… - Брось… Ты же шутишь? Разве я похожа? Да и… не думаю, что все они такие же бестолковые и неуклюжие… вроде меня. «На одну из них ты и вправду похожа… временами…- подумал он,- внешне… впрочем, она была полукровка… и тоже южанка наполовину.» - Шучу… Ты всегда шутки принимаешь всерьез?- спросил он. - Нет…- она пожала плечами, выдав этим движением то, в чем, очевидно, не желала ему признаться: такое и вправду нередко с ней случалось,- Но иной раз я понять не могу, шутишь ты или говоришь серьезно. Хватит надо мной смеяться. Да, я маленькая, глупая и ничего не умею… и… и у тебя одни неприятности из-за меня… - Не умеешь – научишься.- ответил он,- Не дуйся. - Вряд ли я стану такой же лихой наездницей,- вздохнула она,- как хесские девы-воительницы. Да и зачем? Мне, крестьянской девице… - Запомни, на будущее – всякое знание и умение рано или поздно тебе сгодится. Чтобы выучиться чему-то нужно лишь желание. Захочешь научиться – я помогу. Всё в твоих руках… - До чего ж странные эти цветы все-таки,- Эсхель коснулась рукой цветка, украшавшего теперь ее порванный рукав, будто нарочно сменив тему разговора,- бархатные… Они только в горах растут? - Эти – да. Она снова вздохнула. - Пойдем? Сколько нам еще идти осталось? - Если повезет, к утру будем на месте. «К утру? Ах, Боги!»- не в силах поверить, она снова задрала голову вверх и взглянула на небо, словно это не он, а сами Боги ее теперь обнадежили. Неужели? Неужели этот долгий и тяжелый путь останется позади, а ее ждут несколько дней обещанного отдыха? «Богов своих благодарит?»- предположил Рэн, с любопытством наблюдая за ней. - Правда? Боги! Ты не шутишь?! Теперь уж точно не шутишь?!- она взглянула на него и на радостях затолкала было чепец в сумку, затем снова достала, словно раздумывая – стоит ли сейчас, гневить Богов неподобающим видом, если цветок в волосах нравится ее спутнику, да и ей самой, признаться, тоже… нравится куда больше истрепавшегося в пути чепца? - Мне не верится…- продолжала она восторженно, но не без сомнения, словно не зная верить ли ему теперь?- ты же, кажется, еще вчера про два дня говорил… - Как видишь, оказалось, что дела здесь обстоят не так уж плохо… и мы выиграли немного времени. - А мне всё равно кажется, что дорога сюда была такой долгой… и трудной.- вздохнула она, после некоторых колебаний, снова убирая потрепанный и запыленный чепец в сумку. *** Ночи теперь были светлые – подлинные ночи начала лета, не такие, как на Дальнем Севере, о которых Рэн рассказывал ей – когда солнце вообще не спускается в Невидимый или же сразу из него выныривает – но куда светлее, чем в прочие дни года. Они шли всю ночь, если не считать трех часов отдыха перед рассветом, когда обоим так и не удалось уснуть, однако усталость теперь как будто, заплутав, отстала от них, осталась где-то там, позади, заваленная каменными глыбами на древней разбитой дороге. Окрыленная надеждой, Эсхель знала: эта отставшая усталость непременно ее догонит, настигнет, но это будет позже, не здесь и не сию минуту… когда впереди их ждал рассвет и Долина Водопадов, с детства знакомая ей по сказкам и легендам… На рассвете нового дня, оставив, позади полное опасностей ущелье, преодолев еще один мучительный подъем и не менее мучительный спуск, они вошли в Долину Водопадов. Есть и пить к тому времени хотелось уже нестерпимо. Во рту пересохло, голодный желудок отчаянно завывал. Однако, грызть сухари, без воды всегда встававшие у нее комом в горле, Эсхель отчего-то совсем не горела желанием, и потому предпочла еще немного потерпеть. - Вот она, Долина Водопадов,- неожиданно и даже как-то буднично, сказал ей Рэн,- Водопадов, правда, отсюда не видно, не высматривай… они чуть дальше. В его словах ей послышалась грусть. Эсхель взглянула на него, чтобы убедиться – уж не померещилось ли ей это в самом деле? «Да, верно, грусть. Так и есть. Да и в глазах тоже… Но отчего? Может быть это просто усталость? Или…- вдруг подсказало ей чутье,- что-то связывает его с этим краем…» Чем дольше она смотрела на него, тем больше склонялась ко второму предположению, однако спросить его об этом так и не решилась. Несмотря на грусть, послышавшуюся в голосе ее спутника и несколько ее смутившую, сердце Эсхель радостно затрепетало: «Наконец-то мы здесь! Мы сумели! Мы дошли!» Впрочем, за проблеском радости последовала легкая тревога – она вспомнила, как покидая каменистые пустоши Сердца Гор, услышала далекий рокот Неодолимого и почувствовала, будто Водопады таят в себе не только величественную красоту, но и опасность. - Но сначала нам, пожалуй, и в самом деле следует немного отдохнуть…- добавил Рэн после недолгого молчания,- поэтому сейчас мы с тобой оправимся к Озеру. Ожидая встречи с водопадами, шум которых, усиливаясь с каждым днем и каждым сделанным шагом, теперь сопровождал их постоянно, Эсхель несколько опешила. - К озеру?- эхом переспросила она. Об Озере Эсхель слышала впервые. - Да. В Долину Озера. Тебе наверняка там понравится. Это священное место… для горных хессов и других народов, считающих себя наследниками жителей древней Горной страны. Возле Неодолимого, с его шумом, отдохнуть и выспаться едва ли удастся. Поэтому Водопады ты увидишь, обещаю, но чуть позже. Полюбоваться ими мы еще успеем, не переживай. Поросшая травой тропинка, до сей поры петлявшая меж зарослями кустов и внушительных размеров скальными обломками, вновь вывела их на узкую дорогу, мощеную камнем, уходившую вглубь рукотворного туннеля, вырубленного во внезапно возникшей перед ними высокой, словно крепостная стена, базальтовой скале. Миновав туннель, удивленная Эсхель увидела, как каменные стены, неожиданно расступившись, открыли взорам усталых путников Долину Озера. У Эсхель перехватило дыхание, и тут же закружилась голова, как ей самой показалось, не столько от высоты, с которой смотрела она теперь на долину, сколько от невероятной красоты увиденного. Внизу, на самом дне маленькой зеленой долины, окруженной стенами гор, словно капля неба в чаше Богов, лежало озеро, по зеркальной глади которого плыли, розовеющие в первых лучах рассвета, пушистые отражения утренних облаков. Вода была тиха и неподвижна. Тем удивительнее для Эсхель было узнать, что именно стремительные и шумные Водопады питают Озеро. Тремя бурными потоками срываясь с высоты, они несколько усмиряют свои бурные воды, разбиваясь о камни, кипя и пенясь у подножия одноименной горы, откуда, разбиваясь на несколько рукавов, подобно Студеной у места ее впадения в Море, разбегаются по долине, стремясь на запад, чтобы, вновь воссоединившись ниже по течению и вобрав в себя воды иных горных рек и ручьев, в предгорьях превратиться в широкую полноводную, хотя и норовистую, равнинную реку. Прозрачный холодный ручей, именуемый маллийцами Дитя Ронны, выше по течению отделявшийся от одного из стремительных рукавов горной реки, здесь уже спокойный и сонный, катил свои воды к озеру и столь же неспешно вытекал из него, скрываясь меж скал западной оконечности маленькой долины. Возле воды торжествовало, полное жизни, настоящее лето. Зеленая и цветущая, Долина Озера поразила Эсхель, привыкшую за время путешествия к камню и скудной горной растительности, обилием красок, раскрывавшихся в первых лучах солнца цветов – белых, голубоватых, лиловых и желтых. Нежные, сияющие, словно вобравшие в себя утренний свет, кувшинки с золотистыми сердцевинами, робко жались к тенистым берегам, окруженные темно-зелеными листьями, лениво распластанными на поверхности воды. Легкий ветерок сквозь приглушенный шум Водопадов доносил из зарослей кустов и ветвей деревьев веселые посвисты и чириканье просыпающихся птиц. Казалось, спокойствие и умиротворение здесь были растворены в самом воздухе. Спускаясь к берегу озера, Эсхель и Рэн, завороженные красотой долины, впервые за время путешествия, шли не оглядываясь, будто в этом чудесном краю, как в Изначальном Саду, близ Сияющих Вершин Невидимого, больше не было места тревогам и опасностям, а потому не было и нужды настораживаться от малейшего шороха. Ненадолго сбежав с тропинки, Эсхель снова вернулась к Рэну с цветами – нежными, ярко-синими, желтыми и бледно-лиловыми, с пятью трепетными лепестками каждый. - А эти?- торопливо спросила она,- Как эти называются? Никогда я таких не видела. - Акерали. - Их здесь так много! Боги!- удивилась она, оглянувшись вокруг,- Будто в Изначальном Саду! Это на каком же языке их так зовут? - На всеобщем… Хессы, позаимствовав это название у наумийцев, зовут его «аклэ». Селлы и маллийцы называют эти цветы «акералеа». Горький цветок. - Почему горький? - На вкус. Горные хессы считают его целебным. Да и у нас тоже…- он не договорил, вспомнив, о том, что хессы настаивают корни и листья растения на своем огненном вине, почитая за лекарство получившуюся горькую настойку. Вот только зачем Эсхель об этом знать? Ее вопросы и воспоминания, ежеминутно пробуждаемые ими, заставили его оглянуться по сторонам и снова поймать себя на мысли, что мирная красота долины, как это уже бывало с ним прежде и как бывало со всяким, попавшим сюда – и не важно, спустился ли путник к Озеру впервые или уже не раз бывал здесь! – снова будто околдовала его, заставив позабыть об опасности. «Спокойствие обманчиво…- напомнил он себе,- особенно здешнее, волшебное…»- и взглянул на Эсхель, что в этот миг поднесла цветы к лицу, вдыхая их легкий, травянистый, с едва уловимыми медовыми нотками аромат. - За кувшинками в воду ты сейчас не бросишься, я надеюсь?- улыбнувшись, спросил он ее. - Нет… Не знаю. Не сейчас,- она взглянула на него чуть задумчиво и устало,- Может… позже?- всерьез ответила она, снова не уловив иронии в его словах. Очутившись на берегу Озера, Эсхель, наконец, поняла, что усталость, всё это время кравшаяся по ее следу, наконец, настигла и одолела ее. И, пожалуй, она легла и уснула бы прямо у кромки воды, не уведи ее Рэн выше, под сень деревьев. Пальцы и щеки ее еще хранили освежающую прохладу воды, однако здесь, где всё дышало покоем и умиротворением, даже этот спасительный холод оказался бессилен, словно сам Невидимый, выглядывая из-за каждого ствола дерева и камня, сладким шепотом манил уставших путников в свое сонное царство. Оттого, должно быть, Эсхель, совсем позабыв о голоде и жажде, но отчего-то вспомнив, что не спала всю ночь, села, прислонившись спиной к шероховатому стволу старого платана, едва они выбрали место для отдыха. «До чего же красиво здесь! До чего хорошо, Боги!- подумала она, не в силах больше бороться с чарами сонного царства Невидимого,- Нет, здесь… прекрасно! Я и подумать не могла, что в Видимом есть этакие места, под стать самим Небесным Озерам и Сияющим Вершинам… Видно не зря эти края почитаются как священные… Уж теперь-то я знаю, почему…» Сбросив с плеча лямки, она положила сумку на траву и опустила на нее голову, словно на лучшую в мире пуховую подушку, отметив про себя, что никогда еще туго набитая дорожная сума не казалась ей столь удобной и мягкой… «Отчего же шум Водопадов почти не слышен здесь, у самого их подножия? Ведь мы же у подножия горы их?»- удивленно подумала она прежде, чем ее сознание, словно туманом, вечно клубящимся над Неодолимым, окутал сон.