Сталь и лёд (Из тени…)

II. Скудный утренний свет из оконца, помещавшегося едва ли не под самым потолком, лился в комнату. Однако то ли оттого, что на улице было пасмурно, то ли оттого, окно было слишком узким или же оттого, что оно выходило скорее на запад, нежели на юг, в комнате с необычайно высоким потолком, располагавшейся, как уже знала Эсхель, в средней из трех Восточных башен Ньянруны, по-прежнему было сумрачно, словно вечер никогда не покидал этих стен. - Чувствуешь что-нибудь?- Рэн держал ее за руку. Левую, пострадавшую от той самой ядовитой колючки. Отек уменьшился, цвет кожи от мертвенно бледного и синюшного вернулся к обычному, рука была теплой. Однако чувствительность отчего-то возвращаться не спешила. - Да.- его прикосновения, слабо ощущавшиеся больной рукой, смущали Эсхель. Она никак не могла определить, где нынче проходят те самые границы греха, о которых в каждой проповеди с таким жаром говорят Служители Всемилостивого? Пересекли ли они с Рэном эти границы? Грех уже это или еще нет? И по-прежнему ли это помощь, что к греху отношения не имеет? - А здесь?- спросил он. - Здесь нет. Пока…- неуверенно отвечала она, удрученная сознанием того, что по-прежнему остается калекой. А что, если рука ее так и будет плетью видеть? Кому она нужна будет такая? «С этакой-то рукой только на ступенях у Храма место мне… с другими нищими и увечными…» - Плохо.- заметил Рэн и во взгляде его, словно в подтверждение собственных опасений, Эсхель прочла беспокойство. - Но пальцами-то я могу шевелить.- зачем-то заверила его она, не без труда разжав и снова ненадолго сжав руку в кулак. Ей отчего-то вдруг захотелось, чтобы это, невольно замеченное ею беспокойство в его глазах, исчезло. Силы постепенно возвращались к ней. Она уже могла сама без особых усилий подниматься с постели и передвигаться по комнате, могла сама добраться до нужника – при мысли об этом краска вновь и вновь заливала ее щеки, как же неловко было всякий раз просить его отнести ее туда, пока она была еще слаба! Ах, Боги! Она могла сама поесть и одеться, хотя последнее и давалось ей с трудом. Однако состояние ее левой руки по-прежнему оставляло желать лучшего. Чувствительность возвращалась медленно. Чересчур медленно, как ей казалось. - Что тебя беспокоит, скажи? Что не так? Я выздоравливаю или нет? Или… я выздоравливаю слишком медленно?- набравшись смелости, спросила она Рэна. - Нет,- ответил он,- не слишком. И даже довольно быстро… но у нас не так много времени, а мне хотелось бы, чтобы ты была полностью здорова, когда настанет пора покинуть Наннорн. Здесь безопасно. Пока. Но едва ли это продлится так долго, как нам бы того хотелось. «Двое дозорных доложат, что кто-то убил их товарищей и, не исключено, что сюда будет отправлен новый отряд… Вопрос только во времени. Откуда они прибыли? И куда отправились эти двое? Как далеко? В столицу? В Стельн? В Вару? В Теунэ?- подумал он,- Но Эсхель об этом не узнает, незачем ей знать…» Две недели минуло с тех пор, как Эрни и Стэрна распрощались с ней возле дорожки, ведущей в подземелья замка. В эти дни Эсхель так много спала, что ей казалось, будто она выспалась на год вперед. Однако по мере того, как состояние ее улучшалось, спать хотелось всё меньше, а занять себя чем-то полезным – всё больше. Но чем же заняться в заброшенном замке, да еще и при условии, что твое пребывание в нем является тайной? Рэн появлялся и исчезал, порой незаметно. Она постепенно привыкла к его отлучкам и неожиданным возвращениям, так, что почти перестала бояться оставаться в одиночестве. Он уходил утром, возвращался обычно под вечер, а после они готовили ужин. Эсхель рвалась помочь, однако, Рэн, этот странный северянин-язычник, неизменно отказывался от ее помощи, с одной и той же отговоркой: «Ты еще слишком слаба». Потому вся ее «помощь» обычно заключалась в том, что она стояла возле него и без умолку болтала о том, как готовит кеара Дил и что она, а значит и Эсхель, добавили бы в ту или иную похлебку. Готовил он, впрочем, ничуть не хуже ее кеары и, как ни хотелось ей удивить его, если уж не стряпней, то хотя бы советом, ничто, из того, что она предлагала, казалось, не могло вызвать его удивления. - Знаю,- отвечал он коротко. Или раскрывал ей неизвестные подробности приготовления того же самого блюда в Селейне, Слайне, на Юге Дейна, в Кадоре и даже в Ю, за Истинным морем. Она была обязана ему самой жизнью своей, однако, он как будто нарочно не давал ей возможности отблагодарить его за ее спасение и, в конце концов, она отступилась. - Ты какая-то молчаливая сегодня,- заметил он как-то за ужином,- тебе не хуже? - Нет. Мне просто показалось, что я надоела тебе со своей болтовней…- смиренно вздохнула она. - А мне показалось, что ты не любишь молчания. Паузы тебя тяготят?- он улыбнулся,- И оттого ты всё стремишься «растопить лед», как наумийцы говорят? Что верно, то верно. Она и в самом деле не знала, как вести себя с ним, что говорить и что делать. Оттого и болтала не умолкая, лишь бы иметь хоть какую-то возможность избежать тягостного, переполненного неловкостью, молчания. - Не то что бы… - нехотя призналась она, смутно припомнив это старинное выражение – «растопить лед», прежде слышанное от кеары,- я просто не знаю… что делать.- она неловко дернула здоровым плечом,- И пользы от меня никакой. И помощи нет… И благодарности… - Не беспокойся. Отдыхай, пока есть время. Такие возможности нечасто даются. Станешь старше – поймешь. Впереди долгий путь. И как знать? Может когда-нибудь и мне твоя помощь понадобится? Прибереги ее на потом. Ты мне ничем не обязана. Спасая тебя, я выполнял свой долг. И долг этот выполнен мной не в полной мере. Иначе ты была бы здорова, а мы были бы уже далеко отсюда. Его неожиданная откровенность ошеломила ее. Он взглянул ей в глаза и Эсхель снова показалось, будто он видит ее насквозь, знает о ней всё и, не хуже провидицы Кеатринн, читает ее мысли… - И нет, ты не надоела мне.- добавил он,- Хочешь – говори, не хочешь – не говори. Извини, должно быть я слишком долго был один и разучился поддерживать светские беседы с юными барышнями.- он улыбнулся. Она сидела напротив, напряженная и растерянная. «Кто же ты такой?- думала она,- Отчего ты видишь меня насквозь? Потому ли только, что ты старше? Или это оттого, что ты знаешь меня с детства и, помня об этом, до сих пор видишь во мне дитя малое?»- ее мысли вдруг вернулись на пятнадцать лет назад, в Кади… «Положим, тогда в Кадоре ему было лет восемнадцать-двадцать. Значит теперь… никак не меньше тридцати двух-тридцати пяти… Ох, верно… Он куда старше меня… Старше почти вдвое! Оттого он и смотрит на меня так! Чего ему эдак не смотреть?- предположила она,- Когда он помнит меня маленькой совсем… Вот и глядит, будто я всё еще младенец!» Она вспомнила Море – одно из первых своих воспоминаний о нем – песок и воду… Значит это было не около Зуба – там всюду камни, а где-то в другом месте… «Неужто и он тоже был там? Кто-то похожий на него кажется всё-таки был…- воспоминание, неясные очертания которого постепенно проступали из тумана забвения, обретало форму,- И кеара Дил. Уж она-то там точно была. Вот оно что… Стало быть вовсе не ее мнимая матушка была это, а она сама! И волосы у кеары были темные… Темные…»- Эсхель сама удивилась, вспомнив это. Да, верно. Темные. Никогда ни до, ни после этого, не видела она Вторую Мать свою с темными волосами и оттого, должно быть, так же легко, как и их соседи, поверила кеариному рассказу о ее мнимой матушке – Яре-вдове, на которую сама Дил якобы была похожа, как две капли воды, за исключением цвета волос. Но до чего же странно… Эсхель задумчиво ковыряла еду ложкой, глядя в тарелку, однако перед глазами ее стояла совсем другая картина. «Значит мы были возле Моря. Я, кеара… и он?» - она вспомнила, как лепила что-то из мокрого песка и как кеара раз за разом вынужденно бежала за ней, чтобы увести ее от кромки воды, в которую Эсхель, не ведая опасности, то и дело норовила забраться. А потом появилось это кольцо… его кольцо. «Я взяла его и играла с ним, а потом возвращать не хотела… и ревела…»- она подняла глаза. - Я вспомнила кое-что… Рэн с любопытством взглянул на нее. - Скажи, может ты помнишь, у кеары Дил были когда-нибудь темные волосы?- спросила она и не дождавшись ответа продолжала,- Мы были возле Моря, я, она… с темными волосами и… кажется… ты? Было ли такое? Это ведь я тогда отняла у тебя кольцо, да? - Можно сказать и так…- ответил он. «И вместе с кольцом будто отняла саднящую, незаживающую рану – часть моего прошлого… должно быть, это и к лучшему…- подумал он с высоты прожитых лет,- А нынче вернула… или вернулась? Как воплощение этого прошлого… Вот только глаза у нее другие. Зеленые, кажется… Взглянуть бы при свете дня…» Он вдруг вспомнил, как Хеделина однажды зажмурилась и спросила его: «Какого цвета у меня глаза?» «Карие.»- ответил он. «Угадал! А вот Хайн не смог! Сказал – голубые!»- она рассмеялась, так звонко… А Хайн принялся оправдываться, что это он нарочно… а после и вовсе с мальчишеским пылом заявил, что привык обращать внимание на иные прелести женского тела. «Оттаскать бы тебя за уши, экий ты дерзкий!»- сказала она, смеясь, пятнадцатилетнему товарищу Рэна. Это было в то, волшебное, первое лето, что Рэн провел в Великой степи. «Какими мы сами себе казались тогда взрослыми… и какими в сущности были юнцами!» И прошлое снова отпустило его в настоящее. - Ты что-то сказала?- спросил он у Эсхель,- Прости, задумался немного… - Нет…- помотала она головой,- нет, ничего. Только про кеарины темные волосы…- она растерянно замолчала. - Если ты про тот день, когда «отняла» у меня кольцо, то верно. У твоей кеары и в самом деле в ту пору были темные волосы, ты права. Полагаю, недолго… но были. - Почему она перекрасила их?- удивленно спросила Эсхель. «Разве светлые не красивее?»- она и сама всегда мечтала о светлых волосах, как у ее обожаемой кеары. «Потому, что ее искала добрая половина Дейна.»- чуть было не ответил он, всё еще завороженный воспоминанием, поманившим его в давно канувшую в Невидимый юность. - Должно быть, потому что хотела походить на южанку. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Времена тогда были суровые.- ответил он и добавил задумчиво,- Хорошая же у тебя память... - А ты-то сам, как там оказался? В нашей глуши… - Проездом.- ответил он коротко. - Ты тоже был из тех, кого тогда изгнали?- поделилась она с ним первым же предположением, что пришло ей в голову. «Нет, не из тех…»- подумал он, но ответил иначе. - Тоже.- ему было куда проще согласиться с ней теперь, чем отвечать на новые неудобные вопросы, что – он уже знал это! – неминуемо последовали бы, попытайся он только возразить ей. - Значит, ты знаешь меня всю жизнь?- это было скорее утверждение, нежели вопрос. - Не могу сказать, что хорошо или долго знаю тебя. Я видел тебя тогда в Кади… а в следующий раз… - В лесу?- перебила его она, едва ее любопытство пересилило положенную учтивость. - Нет, чуть раньше. Ты пела, сидя на камне, у Моря.- он снова взглянул на нее чуть насмешливо. Так, «как взрослые на детей глядят». Она смутилась и на миг опустила глаза. - Так это был ты?! Выходит, это ты рассказал кеаре? Но… как ты понял? Что я – это я? - Ты пела на селейнском. А потом я встретил Дил на улице в Кади. И понял, что ты и есть ее подопечная. Мы искали Дил, искали принцессу… А, выходит, нашли вас… всех.- ответил он и тут же поймал себя на мысли, что, пожалуй, настала пора, направить беседу в иное русло. - А Стэрна правда принцесса Амелитт?- будто желая подтвердить верность мысли, что сию минуту его посетила, полюбопытствовала она. - Предположительно.- уклончиво ответил Рэн, вспомнив, как взволнованно Эсхель рассказывала ему об отъезде и событиях, что ему предшествовали,- Ответ на этот вопрос может дать только ее мать. А до нее еще предстоит добраться. - А если вдруг окажется, что… нет? - Там будет видно.- нехотя ответил он,- В любом случае… она выйдет за Эрни и будет счастлива. - Да… они красивая пара.- Эсхель вздохнула и мечтательно улыбнулась,- Им повезло, что они нашли друг друга, да и… предсказание теперь сбылось. - Предсказание?- он вдруг вспомнил, что перед самым его отъездом из Кади, брат смеясь, со слов Стэрны, тоже упомянул в разговоре о каком-то предсказании… - Да! В тот день мы и в самом деле к гадалке ходили. В Селль. Оказалось, что кеара тоже знает ее. Кеатринн – ее имя… А вечером вы нас в лесу отыскали. «Кеатринн…- подумал он,- А ведь она права оказалась, я едва не опоздал…» - А тебе что она предсказала?- с живым любопытством, спросил Рэн, сочтя это отличной возможностью, чтобы отвести беседу от, как ему казалось, опасного края. Однако, Эсхель вовсе не горела желанием делиться с ним тем, что ничего кроме загадок и печали ей не принесло. - Ничего особенного,- сказала она,- Она загадками говорила. А я так разволновалась, что не и поняла ничего. Он догадался, что рассказывать она не хочет или опасается. Но в то же время лицо ее оставалось спокойным, хотя и немного грустным. «Что же ты предсказала ей, Кеатринн?- подумал он,- Это предсказание, похоже, ее не обрадовало… Но особенно и не огорчило. Скорее… озадачило? Ну да бог с ним… захочет – расскажет потом. Какая же она болтушка, эта маленькая Эсхель… Болтушка, но закрытая, недоверчивая. И раскрывается не сразу… но уж если раскрылась, доверилась – держись! Тебя смоет потоком слов!- он вспомнил себя в юности, побег из дома, путешествие в Пустоши,- Должно быть, в глазах Скитальца в то время я был точно такое же дитя, как нынче она в моих…» - Не хочешь, не рассказывай.- только и сказал он. - Откуда ты знаешь, что я не хочу?- снова удивленная его прозорливостью, недоверчиво спросила она. - Понял по твоему лицу. Она смутилась: «Ничего-то от него не укроется, будто голая перед ним стою…»- подумала она вдруг, и краска отчего-то залила ее щеки. Она опустила глаза. Рэн, чтобы не смущать ее, на сей раз сам решил сменить тему. - Завтра или послезавтра, если будешь чувствовать себя получше, и, если захочешь, конечно… выберемся на небольшую прогулку. А то, смотрю, ты совсем заскучала тут, взаперти. «Видно всё повторяется в этом мире, да только иначе… Похоже, настала и моя очередь вразумлять и учить… иное дитя, но, кажется, не менее одинокое…»- подумал он вдруг и сам удивился этой мысли. - Я хочу,- она подняла глаза и тут же, будто извиняясь, пустилась в объяснения,- я очень хочу… но так боюсь теперь! Эдак, верно, и буду теперь бояться темных коридоров до конца дней своих! Как представлю, что выход отсюда через подземелье, так страх нападает и колени дрожат! А вдруг там они? Уттакарры! Я и без того всегда трусихой была. А теперь, кажется… вообще всего на свете боюсь. Ты не видел их больше? Не опасно там нынче? - Пока нет. - ответил он и мысленно добавил: «Но это пока.» *** Стэрна от души потянулась и лениво поднялась, почесываясь. Ох, уж эти деревенские домишки! Выходит, вчера, когда смеялась, ненароком вспомнив про блох, она сама того не подозревая, накликала встречу с ними. Ей стало смешно: «Вот теперь и я тоже предсказательница!» Впрочем, тюфяк, на котором она спала, был мягок и уж точно не чета плащу, брошенному на землю, возле хилого костра. Она вздохнула и взгляд ее упал на Эрни, спавшего на полу. «Бедный мой…- воздохнула она,- бедный… а ведь он родич королевский! А спит нынче, будто бродяга, лучшее место мне уступив… Жалеет меня…» Она поднялась с постели и, опустившись на колени, поцеловала жениха в небритую щеку. И тут же вспомнила, как накануне спросила его по пути в эту крошечную деревеньку: - Так зачем ты сказал им, что я твоя жена? Чем сестра тебе не угодила? Или невеста? - На сестер и братьев никто так не смотрит, как мы с тобой друг на друга. Когда Эсхель с нами была, это, должно быть, не так в глаза бросалось,- объяснил ей он,- А нынче… Никого между нами нет, кроме Богов, разве что. А люди… - он покачал головой,- порой легко подмечают то, чего мы сами можем за собой не заметить. - Ну хорошо, а отчего ж не сказать, что я невеста твоя? - Сама знаешь. Разве у вас принято, чтобы невеста одна, до свадьбы с женихом уезжала? - Нет… Но меня ж матушка отпустила. - Это редкость. И это неверно. Не по вашим обычаям. Да, она отпустила тебя. Но лишь потому, что я не из ваших краев. И не одну отпустила, а с подругой. Весьма строгой и набожной.- он улыбнулся. - И то верно…- вздохнула она. - В Кади… и в Кеси, должно быть, все знают, о том, почему мать тебя отпустила. Там поймут поступок твоей матери, хотя, думается мне, что далеко не все. И довольно найдется сплетников и ханжей, что осудят ее. Разве что в глаза высказать побоятся. Матушка твоя себя и тебя в обиду не даст, а надо будет, так и мужика за пояс заткнет… И уж если там, дома, не все поймут… то здесь, где никто нас не знает… Для чего рассказывать людям то, что может вызвать вопросы и пробудить излишнее любопытство? Побудешь моей женушкой немного. Не будет в том большого греха. - Я хочу не немного. Я по-настоящему хочу! - Я тоже хочу этого, Солнце… и как хочу! Но нам придется потерпеть.- ответил он и тут же, взглянув на нее, одним этим взглядом сказал ей: «И как тут стерпишь?» Стэрна снова поцеловала жениха: «Проснись,- шепнула она ему на ухо,- Всё ж женушка тебя будит, а не девица какая-нибудь чужая!»- и едва Эрни открыл глаза звонко расхохоталась. - А я напророчила блох вчера! Кусали они тебя? - Не знаю,- он поднялся и почесал голову,- Видно, крепко меня сморило, раз я и не заметил. - Всё оттого, что ты нынче и вправду спал крепко. Там, в горах-то ты будто и не спал вовсе…- сказала она и, почесывая плечо и бока, добавила,- А меня вот покусали. Ну так, немного. - Зато ты, наконец, на мягком выспалась. - Но с блохами. Ох, видно, это мне наказание, за то, что тебе, бедному, снова пришлось на полу почивать.- И что ж теперь? Куда мы? Дальше-то?- мысли ее снова вернулись к насущному. - Дальше… Сперва мы позавтракаем, пожалуй. А уж после поедем. - На одной лошади?- вздохнула она. - Пока на одной. Не возвращать же назад охромевшую? - Как тогда, в лесу? - Как тогда, в лесу,- улыбнулся он. - И куда же? - В Сури.- ответил он и снова с трудом подавил смешок,- Если, конечно, это название скажет тебе о чем-то. - Нет, я такого не слыхала. А что смешного там?- спросила она, заметив, что он желал бы, но отчего-то не позволил себе рассмеяться. - Ничего. - Но ты будто смех сдержал, когда сказал мне про это. Что там смешного, рассказывай! Ты ж не просто так… уж я тебя знаю! - Да ничего там смешного нет... поверь! Кроме, разве что, названия. Селение как селение. Но название, если с нашей, с северной стороны поглядеть, и правда смешное. - Это чем же оно так смешно?- усомнилась Стэрна,- Будто ты языка нашего не знаешь? Чего смешного в «ухабах»? Чем они не угодили тебе? - Слово само. На наше «тсури» похоже. - «Тсури»- повторила она задумчиво,- Что это? Не туда ли ты посылаешь всё, что тебе не по нраву, когда злишься?- вспомнила она. - Верно,- рассмеялся он,- Это Тсурровы прислужники, бесенята, по-вашему. - Черти что ль?- засмеялась она в ответ,- А ведь и вправду похоже. - Пожалуй, не совсем черти. Нет. - Как это?- не поняла она,- Не совсем? - Не знаю, как тебе объяснить… Они… Не такие злые что ли? Они чаще в соблазн вводят и пакостят, чем подлинное зло творят,- Вот смотрю на тебя сейчас и так мне хочется, чтобы ты уже и в самом деле была женой мне… Так вот это они. Это их песня. Запутать, с дороги увести… Все деньги спустить в игре, надеясь отыграться… Вином соблазниться или прельститься красоткой… Лошадь увести у соседа, оттого что лучше твоей она – это всё они, тсури. А у вас сельцо так называется. И кто же, по-твоему, живет там? - Никто,- ответила она смеясь,- люди обычные, вот кто! Хотя ленивые, верно, раз у них там ухабы. Видать дорога там совсем плоха, если уж местечко эдак назвали… Значит мы туда поедем? Далеко это? - Не очень. По Прибрежному Тракту придется назад вернуться. Калхора на два, на три. А прежде до самого Тракта надо добраться. Так что придется тебе еще какое-то время побыть моей женушкой. Жаль, не взаправду пока…- он улыбнулся и вздохнул. - Это они, тсури в тебе говорят!- она расхохоталась,- Ну или ухабы наши! А кто тебе сказал, что клятвы сдержать будет легко? *** День выдался пасмурный и не слишком теплый для второй половины весны. Рыхлые серые тучи, от края до края спеленавшие небо, поглотили и солнце. Казалось, дождь неминуем, однако время шло, а его всё не было, и лишь изредка, вороша тучи, точно пыльный небесный хлопок, налетал ветер, сухой и прохладный. Внутренний двор замка был завален камнями, битым кирпичом, досками и бревнами разрушенных камнепадом построек. Одинокая дикая слива, выросшая среди руин за время отсутствия здесь человека, мирно отцветала возле южной стены, роняя белоснежные лепестки на то, что осталось от конюшни, что в лучшие свои времена могла вместить без малого пять десятков лошадей. - То что не успели разрушить люди, довершит природа,- подвел итог Рэн, задумчиво глядя вниз. - Высоко здесь,- высунувшись меж зубцами стены Эсхель взглянула на пропасть внизу, полуразрушенный мост и дорогу, тянувшуюся по противоположному краю расщелины. Дорогу по которой она, здоровая и еще не подозревающая о предстоящих ей злоключениях, прибыла сюда с друзьями чуть более двух недель назад. От увиденного у нее снова перехватило дыхание, как в тот самый первый день… Взволнованная, она дернула тесьму чепца, не заметив, что развязала его и проказливый ветер, налетевший тут же, будто он только и ждал этой минуты, вместе с чепцом сорвал с капюшон плаща с ее головы и дерзко растрепал незаплетенные волосы, но Эсхель поначалу даже не заметила этого. Этот ветер, после тоскливой полутьмы башни и ужасов подземелья, нынче казался ей дыханием самой жизни: подставив невидимым воздушным струям лицо, она жадно ловила его порывы, дышала им, словно волшебным снадобьем, способным теперь исцелить ее. Однако, стоило ветру стихнуть, Эсхель, опомнившись, поспешно собрала волосы в пучок и, перетянув их кожаным ремешком, тут же упрятала обратно, под чепец, бросив короткий взгляд на серое, рыхлое небо, словно желая убедиться, что Боги и в самом деле не заметили ее оплошности. Пройдя по верхнему боевому ходу крепостной стены, Рэн и Эсхель остановились прямо над воротами и остатками разрушенного моста, когда-то соединявшего края пропасти. Справа и слева от них возвышались четырехугольные башни из серого камня, от которых зубчатые, местами щербатые, уцелевшие после разгула стихии, стены тянулись к двум следующим. Всего Наннорн насчитывал шесть башен, чудом сохранившихся во время камнепада, разрушившего постройки внутреннего двора. Немного пострадали лишь Северная и правая Восточная. Сам замок, имевший форму неправильного шестиугольника, расположенного на вытянутом уступе, и в самом деле будто парил над пропастью. Восточную – заднюю стену замка, заменял почти отвесный, неприступный обращенный к западу склон Двурогой горы, в недрах которой система подземных ходов и тайных помещений когда-то обеспечивала защитников пограничного укрепления складами, укрытиями, тайными путями к отступлению. - А внутренний двор небольшой,- заметила Эсхель, вернувшись к противоположной стене и заглянув во двор,- Я думала он побольше будет. - Ты не учитываешь толщину стен… и того, что скрыто внутри горы. Двор и в самом деле не так велик, но его небольшую площадь с лихвой восполняет то, что скрыто внутри горы. - Да… я как-то и не подумала.- Эсхель вспомнила подземные туннели и холодок пробежал у нее по спине, словно ветер прохладной шаловливой рукой вдруг пробрался под ее нижнюю рубаху,- Эрни, в тот день, когда мы приехали, кажется что-то говорил об этом. Давно всё здесь забросили, да? - Пятнадцать лет назад регент распустил отряд еще остававшихся здесь, в замке, пограничных стражей… и без того немногочисленных.- Рэн помолчал немного, словно вспоминая, и добавил,- Поговаривают, что за верность королеве-изгнаннице… Не самое разумное решение, учитывая, что это граница… а дальше… только Ничейные земли. Но нам нынче это на руку. Ведь теперь это одно из немногих мест, где можно покинуть Дейн почти беспрепятственно – без разрешений и досмотра. Впрочем, давно уже считается, что горы здесь непроходимы, а Ничейные земли необитаемы, поэтому, думаю, регента не особенно беспокоит отсутствие в Наннорне постоянного войска, способного защитить провинцию и страну с востока. Должно быть он и его советники сочли, что редких дозоров пограничных стражей, бдительных крестьян и бравых ребят из дружины суровых господ ар Теунэ, чьи земли прилегают к границе, да засыпанной камнями Старой дороги будет довольно. - Старая дорога? Стэрна и Эрни уехали по ней? - Да. - Но как, если она камнями завалена? - После того, как распрощались с тобой они и в самом деле уехали по Старой дороге, но вскоре свернули с нее и направились в обход .- он усмехнулся,- Да и дорога засыпана камнями лишь для тех, кто совсем не знает этих мест, как и самих гор. Для прочих же… контрабандистов, разведчиков, отчаявшихся беглецов, скитальцев всегда найдутся лазейки и обходные пути. Мы тоже уйдем отсюда по этой дороге, как только тебе станет лучше. - Эрни говорил, что мы поедем разными дорогами. - Разными, верно.- согласился он,- Но обе они берут начало отсюда, со Старой дороги. - В тот день… когда мы приехали… И когда Эрни велел мне бежать в замок… это же один из тех самых дозоров был? Да?- спросила Эсхель,- Или… - Это был дозор.- подтвердил Рэн,- Королевский. Хотя нынче, должно быть, уместнее назвать его регентовым. Возможно, кто-то в Тэлле проболтался, что вы отправились в сторону гор, а потому вас могли счесть беглецами. Ведь никому в здравом уме не придет в голову, отправиться в Ничейные земли на увеселительную прогулку. Но может быть это был и случайный отряд, объезжавший окрестности и вовсе не подозревавший о вашем появлении. Наверняка я не знаю. Ты пока не очень уверенно держишься в седле и в случае погони могла бы не справиться… потому мой братец и отправил тебя сюда. Дожидаться меня времени уже не оставалось, всем вам нужно было исчезнуть до того, как вас заметят. - А Эрни со Стэрной… они успели? Ты уверен в этом?- спросила она, как спрашивала уже не раз, когда беспокойство о судьбе подруги вновь настигало её. - Они успели. И ты успела. Однако нужно иметь недюжинное мужество, чтобы остаться в темном туннеле, даже после того, как поняла, что заблудилась.- заметил он, улыбнулся, и она догадалась, что он хочет ее подбодрить. - Да нет, вовсе нет… куда там! Нет у меня никакого мужества! Я ужасная трусиха, просто ужасная! Я боялась вернуться… едва ль не больше, чем темноты вокруг. А потом я вдруг свет увидела и поворот... И засомневалась. Подумала, что, может быть, я все-таки не ошиблась… Одна только глупость меня вела… - Это не глупость, Эсхель. Это неопытность. Все мы когда-то были неопытны… и совершали ошибки. - Даже ты?- почему-то спросила она и тут же, смутившись, пожалела об этом вопросе, сочтя его глупым и неуместным. - Даже я.- ответил он и, не дав ей возможности усомниться в своих словах, добавил,- Идем. Эсхель, открывшая было рот для ответа, полного самоуничижения и сомнений, что уж он-то, Рэн, едва ли смог бы сравняться с ней в том, что только что сам назвал неопытностью, молча последовала за ним. Они прошли еще около тридцати шагов по боевому ходу, приблизившись к Южной башне, где цветущая слива предстала перед ними во всей красе. Каменные глыбы, меж которых она проросла когда-то из невесть откуда взявшейся здесь косточки, были сплошь усыпаны крошечными белыми лепестками, словно припорошены снегом. Каждый порыв ветра, заблудившийся во внутреннем дворике, срывал с кроны деревца пригоршню новых «снежинок», что, покружив в прощальном танце, бесшумно опускались на разбросанные вокруг камни и бревна. - Как красиво! Слива цветет… Ведь это же слива?- приглядываясь, чуть прищурив глаза, спросила Эсхель и попробовала приподнять и согнуть в локте больную руку, чтобы коснуться серых камней стены. Это движение удалось ей не в полной мере: пришлось помочь себе правой рукой, однако ладонь на холодный камень парапета она всё же положила. «Лучше, чем вчера.»- не подозревая об этой внезапной схожести мыслей, подумали оба одновременно – и сама Эсхель, и Рэн, от которого не укрылась эта ее попытка. - Слива.- он взглянул на небо. Дождь? Первые крупные капли – одна, вторая, третья – тяжело упали на серый камень стены. И снова всё стихло. - Пойдем вниз? Я покажу тебе коридор,- предложил он Эсхель,- куда ты забрела столь неосторожно. Он довольно любопытен… не самый обычный коридор, если начистоту. «Только промокнуть и простудиться ей не хватало… довольно с нее и одной внезапной хвори…» Она обернулась и взгляды их наконец встретились при свете дня. «Так вот какие глаза у нее… - неожиданно отметил он про себя,- Синие, с золотой каймой. Двухцветные. Необычные. Оттого, должно быть, издали они и кажутся зелеными… Будто от обоих родителей разом унаследовала она цвет глаз – у матери глаза синие, а у отца – карие…» - А там… мы не встретим… не встретим…- она хотела сказать «уттакарров», однако не договорила. Одно только упоминание о них повергало ее в ужас. Тень страха скользнула по ее лицу и это заставило Рэна поспешить с ответом. - Нет, там сейчас нет никого... Что до уттакарров, то едва ли кто-то из них теперь осмелится здесь показаться… Что бы ни гнало их с востока на запад, они не отважатся поселиться близ мест, где уже были замечены люди. А те, которых мы с тобой спугнули, наверняка поведают остальным своим соплеменникам, что подземелья Наннорна обитаемы. - Хорошо. Я пойду…- робко согласилась она,- Только если там и вправду нет никого… - Никого, поверь.- ответил он, стараясь ее успокоить, и Эсхель тут же с удивлением поймала себя на мысли, что почему-то верит ему. Спустившись по лестнице Южной башни, они вышли во внутренний двор, откуда последствия разыгравшегося здесь когда-то бедствия представлялись куда более впечатляющими. Да и сам двор внизу, к удивлению Эсхель, оказался много больше, чем виделся ей прежде, со стены в добрых десять кейте высотой. (* 1 кейте, иначе говоря, «рост» = примерно 1,7-1,8м). Миновав руины и груду камней, они вошли в один из широких туннелей, пронизывавших чрево горы. Здесь Рэну пришлось зажечь факел – идти в темноте Эсхель наотрез отказалась. Коридор, поначалу прямой, как стрела, вскоре изогнулся, плавной дугой взяв левее, а затем Эсхель почувствовала, как дорога пошла под уклон. - Осторожно, здесь ступени,- предупредил ее Рэн. Они спустились, как ей показалось, на две третьих роста и снова повернули налево. Короткий коридор, еще один поворот налево, перекрестье двух туннелей… «Будто обходим что-то…»- успела подумать она, как вдруг Рэн остановился. - Мы пришли.- он поднял факел выше и Эсхель увидела тот самый выступ, с обратной стороны которого она пряталась от уттакарров, и стены, украшенные загадочными письменами, что в прошлый раз приняла она за рисунки, только очень уж мелкие. Несмотря на то, что воспоминания о дне, когда она впервые забрела сюда, снова заставили ее содрогнуться, любопытство неожиданно взяло верх над страхом и она спросила: - Что здесь написано? Здесь ведь… написано что-то? Это же не буквы… Но для и рисунков они слишком малы… - Это история замка… Но вовсе не того, что мы знаем под названием Наннорн или по-вашему, по-кадорски – Ньянруна, а его предшественника… древнего пограничного укрепления Горной страны. Той, что потом стала Ничейными землями, когда и ее коренные жители, и хессы, эту страну завоевавшие, вынуждены были покинуть здешние края. Если мне память не изменяет, этому коридору не менее двух, а то и трех тысяч лет. Удивленная, Эсхель осторожно коснулась кончиками пальцев прохлады испещренной письменами стены, на поверхности которой, подрагивая, заплясали, тени, повинуясь трепещущему на сквозняке пламени. «Экая древность…- у нее даже дух захватило от этой мысли,- Столетия в Невидимый утекли… И те, кто вырезал это здесь, в камне, давно уже мертвы… И дети их, и внуки, и даже правнуки давно в Невидимом… И народов этих нет уже, и стран. А сделанное руками людей – вот же оно! Живо! И по-прежнему тут… даже краски и те, пусть и поблекли, а всё еще видны… И вот теперь мы пришли на смену тем далеким, сошедшим в Невидимый, людям, но даже нас эти стены переживут…» Она с любопытством принялась разглядывать рисунки и незнакомые знаки под ними. Наиболее глубокие борозды по-прежнему и в самом деле хранили следы ярких красок и позолоты. - Раньше они были ярче, да?- спросила она Рэна, желая подтвердить свое предположение. - Конечно. Прежде эти коридоры называли коридорами памяти. Постепенно спускаясь, всё ниже и ниже, в глубину горы, они ведут в усыпальницу здешних наместников и королей Горной страны, контролировавших отсюда Старую дорогу, ведущую из Сердца Гор в долину Дейна и, далее, к Морю. Но мало кто теперь сможет прочесть то, что здесь написано… - А ты…- обернувшись, спросила она робко, будто совсем не надеялась, что ответ ее обнадежит,- сможешь? - Я могу лишь попытаться. И я отнюдь не уверен, что у меня получится. Это старое иероглифическое письмо. Каждый знак из тех, что и в самом деле могут показаться рисунками на первый взгляд, означает слово, часть слова, а то и несколько слов сразу. Говорят, у древних было около трех или даже пяти тысяч таких знаков. Все их я, конечно, не знаю, да и того, что знал, уже, должно быть, не вспомню. Эсхель приложила ладонь здоровой руки к холодному камню стены, будто хотела вобрать в себя память поколений, оставивших потомкам эти удивительные письмена, и попросила: - Ну хоть что-нибудь прочитай… пожалуйста! Мне страсть, как любопытно! Рэн ненадолго задумался, вглядываясь в ровные ряды рисунков-знаков. - «Я, Эктулак, наместник… правителя Диффа…- наконец прочел он,- держал…» Нет, кажется так: «…выдержал две осады… пришедших с востока». Это, похоже, относится ко временам первого хесского нашествия. Тогда предки хессов пришли с востока, разорив, процветающий прежде, Горный край. Кочевники, изгнанные из Степи в результате долгих войн с растущей империей Северо-запада, искали себе новых земель. А здешние жители, спасаясь от нашествия с востока, бежали на запад, к Морю. Некоторые из них, позже двинулась на север, где, разделившись, часть уроженцев Горной страны повернула восток, в Маллию, где уже несколько веков селились южане, бежавшие с юга… А иные и вовсе, как теперь говорят, ушли за море. Эти последние, по легенде, переселились в Наумэа, что в ту пору, был еще полуостровом, смешавшись с местным, не менее древним и родственным им народом. Островом Наумэа стал позже, лет через пятьсот, если не больше, после Великого Переселения. - Это тот самый остров на востоке, который погубило землетрясение? Откуда всеобщий язык пришел к нам? - Да. Когда еще три века спустя явилась Стужа, ставшая предвестницей гибели старой империи, разросшейся к тому времени от западных морей до восточных, предки хессов в большинстве своем тоже оставили горы, вернувшись на родину, в Великую степь. Кроме тех немногочисленных племен, что позже стали зваться горными хессами. И для хессов Великой Степи, и для горных хессов, которых сейчас осталось совсем немного, да и те уже полвека, как вслед за остальными вернулись в Степь, Ничейные земли – Сердце Гор, Харалуэт, Долина Водопадов, Неодолимый – священны. Хессы верят, что там живут Малые Боги и Духи. После первого нашествия и отступления Стужи, хессы Великой Степи еще не раз пытались покорить Горную страну, превратившуюся в Ничейные земли, северные окраины которых по-прежнему оставались во власти их горных братьев, однако, всякий раз вынуждены были возвращаться обратно. Со времен последнего нашествия и кровопролитной войны между степными и горными хессами, степняки больше не пытались селиться на землях Горной страны, и не вели здесь войн. А с недавним уходом на равнину и горных… Ничейные земли, кажется, окончательно стали ничейными, вполне оправдывая свое нынешнее название…- он снова взглянул на знаки, высеченные на стене от пола до самого потолка и добавил,- Последние повествования о деяниях здешних наместников обрываются в конце этого коридора… После ухода кочевников, те, кто владел здешней крепостью, подобных летописей, высеченных в камне, уже не вели… А пергамен не столь долговечен. Потому о том, что происходило здесь после первого нашествия степняков, мы знаем мало. - А тебе довольно легко даются эти знаки…- заметила Эсхель, слушавшая его с нескрываемым восхищением,- И язык этот ты понимаешь… Я б нипочем не осилила всей этой премудрости!- она, вслед за ним, окинула стены восторженным взглядом. - Это праязык, от него же, должно быть, произошел и всеобщий, как ты верно подметила, язык того самого острова Наумэа, дейнский классический, кадорский, слайнский и иные местечковые наречия. При должном внимании ты заметишь, что множество слов в этих языках звучат сходно.- объяснил ей Рэн,- Вот только способ написания их изменился. Если верить наумийским преданиям, Скассион первым из наумийцев вызнал священные знаки у самих старых Богов, задолго до принятия островом веры в Троицу. Но мне больше верится в то, что наумийцы изобрели… или переняли эти знаки, что оказались куда удобнее и проще прежнего их письма, у иных народов. А у наумийцев их в свой черед переняли и северяне – основатели западной империи, и предки дейнцев, и маллйцы, и мы, селлы. - А селейнский? Откуда он происходит?- спросила Эсхель, заметив, что языка своей родины он не назвал в числе родственных праязыку из каменных летописей Ньянруны. - Селейнский ближе к северным языкам: древнезападному и некоторым хесским наречиям. И к маллийскому, конечно. Хотя и маллийский, по сути, это тот же праязык, только искаженный до неузнаваемости под влиянием Севера… маллийцы ведь тоже пришли когда-то на Север с юга, да и жители Горной страны оставили в Маллии свой след. - Откуда ты всё это знаешь?!- она снова окинула взглядом стену, так словно, постигла теперь значение написанного на ней, и обернулась к нему,- Поэтому вас, Бессмертных, хранителями памяти зовут?- в глазах ее отблесками, трепещущего на сквозняке пламени, засверкало неподдельное изумление. - Мы живем дольше.- Рэн усмехнулся, едва различимо, и добавил,- Если повезет, конечно… Поэтому, да, некоторым из нас порой удается прожить достаточно долгую жизнь, чтобы, будучи живыми свидетелями событий, передать память о них потомкам. Но никто не вечен… И не верь тому, кто скажет обратное – это сказки. - А ты…- начала она было, однако он не дал ей договорить. - Хочешь знать, достаточно ли долго я живу на этой земле, чтобы говорить на этом древнем языке?- он улыбнулся,- Нет, конечно. По нашим меркам, я, пожалуй, юнец еще…- усмешка снова тронула его губы и тут же исчезла,- Чего не скажешь по меркам смертных… у меня есть друзья среди них и, мне кажется, я понимаю, что они чувствуют… даже те из них, кто ненамного меня моложе. Я достаточно долго прожил среди смертных...- он помолчал с минуту, будто вспоминая что-то, и добавил с некоторым, как показалось Эсхель, сожалением,- Впрочем, время кое-что выучить у меня всё-таки было. Жаль только, что было его немного. Меньше, чем мне теперь хотелось бы. Но зато учитель был достойный… Он снова замолчал. Словно сказал лишнего или случайно коснулся темы, всякое прикосновение к которой отдавалось болью. Заметив это, Эсхель не решилась снова дать волю своему любопытству. Подсвечивая факелом стены, чтобы можно было получше рассмотреть сохранившиеся знаки и изображения, они прошли по коридору до самого конца, где повернули обратно. Звук шагов уносился в глубину, отражаясь эхом от холодных каменных стен. «Мне было так страшно здесь в прошлый раз,- подумала Эсхель, взглянув на своего спутника,- а теперь… отчего-то не страшно совсем. До чего ж странно! Я не одна и теперь здесь светло! Да и коридор этот, прав он, весьма непрост оказался! Верно, в этом все дело…» Проснувшееся в ней любопытство постепенно стирало ужас недавних воспоминаний. И когда бы не холод, царивший в подземелье, и, если бы не догорающий факел, они бродили бы по туннелям куда дольше. Однако прохладное дыхание чрева горы вскоре дало о себе знать – Эсхель замерзла. И настала пора возвратиться в башню. *** - Тебе бы теперь подогретого вина выпить,- заметил Рэн, едва они вернулись в свое убежище,- Ты дрожишь . - Нет,- попыталась она скрыть свое состояние,- Пустяки это, сейчас отогреюсь. - А ну-ка стой,- он накинул ей на плечи свой плащ,- погрейся-ка пока так. Сейчас что-нибудь приготовлю. Взобравшись на кровать, она уселась, поджав ноги, и прислонилась спиной к стене. В плаще Рэна, накинутом поверх ее собственного, она и вправду вскоре перестала стучать зубами от холода. Однако приятное тепло, постепенно разливавшееся по телу, отчего-то тут же поманило ее в край снов. По мере того, как она отогревалась, спать хотелось все сильнее. Наконец, устав бороться с этим внезапно одолевшим ее желанием, она закрыла глаза... И в полусне, на пороге Невидимого, перед ее внутренним взором поплыли видения из далекого прошлого – эхо далеких битв, отголоски древних языков – всё то, о чем они с Рэном говорили в промозглых, полных сквозняков, коридорах памяти… И слива, цветущая, белая, роняла лепестки на камни, загромоздившие внутренний двор замка. - Эсхель, проснись,- Рэн осторожно тронул ее за плечо и протянул кружку с ароматным дымящимся напитком, - Не горячее вино, но, уж поверь мне, ничуть не хуже. - Ой…- сказала она, беспомощно хлопая сонными глазами и пытаясь сдержать зевоту,- я, кажется, не заметила, как заснула. После холода подземелий горячая кружка приятно обжигала пальцы, однако удержать ее левой рукой Эсхель всё еще была не в силах. Сделав несколько глотков, она осторожно поставила кружку на колени и прижала к ее теплому глиняному боку и, всё еще непослушную, левую ладонь – тепло было нужно и больной руке. - Что это?- спросила она Рэна, пригубив из кружки,- Вкусно… - Напиток…- ответил он, сев на лавку возле стола, напротив нее. - Травяной?- она осторожно сделала еще один глоток,- Вкус такой знакомый. Кеара поила меня похожим отваром, когда я болела. Она знала толк в травах. А меня учить не хотела почему-то… - Верно. Потому что это наши, северные обычаи. Она не хотела выдать своего происхождения. И не хотела, чтобы ее случайно выдала ты. - Да… всё так. Она ведь и селейнскому обучать меня наотрез отказалась и объяснила это точно, как ты сказал.- Эсхель вздохнула. - И Дил была права. Ведь в Дейне нас, северян, до сих пор не жалуют. И потому делиться подобными знаниями там по сей день небезопасно… Пока небезопасно. - Пока?- Эсхель удивленно приподняла бровь. - Покуда регент у власти. Будем надеяться, что когда-нибудь… в будущем всё изменится. - А чем северяне так насолили регенту?- спросила она, припомнив проповеди Служителей Всемилостивого о склонности к пороку и необузданности язычников с Севера.- Отчего его высокопревосходительство Куорр Хаутар так не любит их… ну, то есть… вас? И народ ему вторит…- она смутилась. Вопрос вдруг показался ей и неучтивым, и неуместным. «Но в одних ли пороках тут дело?»- задумалась она. Ведь кеару Дил никак нельзя порочной назвать. И Богов южных она чтит. Это значит, что… и Служители порой ошибаются?! Для нее, набожной, всякое слово Служителя, произнесенное во время проповеди или вне ее, было свято. Эсхель украдкой взглянула на Рэна… Да, и его, спасшего ей жизнь, кажется, тоже порочным и необузданным не назовешь. Уж скорее напротив… Но не говорить же ему, в самом деле, о том, что уже много лет дейнские Служители проповедуют? Что говорят они о северных соседях народу? - Это долгая история… Всего разом не пересказать. Много печальных событий предшествовали куоррову мятежу, что произошел в Дейне пятнадцать лет назад. Сперва долгий, кровавый раздел Слайна, еще во времена правления деда покойного Барта, потом из Великой степи, через Селейн пришел, Великий Мор, унеся и на востоке, и на севере множество жизней что в первое свое пришествие, что во второе… А раз уж Мор пришел на Юг от нас, стало быть мы и повинны…- Рэн усмехнулся,- Бед добавили и землетрясения, разрушившие часть дейнских городов, и несколько холодных, неурожайных лет… И нашествие хессов, что незадолго до мятежа снова вторглись в земли Дейна и Эшлейна перевалив через горы на юго-востоке. И земельные споры с Эшем, которым, как все надеялись, должна была положить конец женитьба короля Барта на дальней родственнице по матери – принцессе Майранне. Будущую королеву Береальду – иностранку, без малого, за полвека до мятежа, явившуюся с Востока, из Наумэа, через Селейн, в сопровождении селейнской свиты, в Дейне невзлюбили… И в чем только не обвиняли, почитая едва ли не за самозванку… Об этом в свое время немало позаботилась та самая отвергнутая королевская невеста Майранна. Однако, несмотря на сплетни, король пошел наперекор воле матери, прочившей ему в жены свою любимую троюродную племянницу, что с ранних лет воспитывалась в Дейнском дворце… «Он выбрал любовь. И трудности.»- как сказала мне позже моя мать... Он замолчал и взглянул на Эсхель, во все глаза теперь смотревшую на него. «Стоит ли ей рассказывать это сейчас?»- мелькнуло сомнение. Однако, Эсхель, очевидно, ждала продолжения. - Когда Лэр, друг короля Барта и младший брат мужа твоей кеары, возглавивший королевскую гвардию после смерти отца Дил, тот самый Лэр, которого нынче у вас, на Юге, зовут Неистовым, попытался увести жену у Лиана ар Ликона – Правой Руки (*заместителя) в ту пору еще Первого министра Куорра, события начали цепляться одно за другое, будто звенья одной цепи. После поднятого лэровой дерзостью шума король в наказание забрал Лэра с собой на Юг, где во время стычки с хессами в Южном Вайнессе, оба погибли, или пропали, как поговаривают некоторые любители волшебных сказок… И оказалось, что королеву Береальду больше некому защитить, кроме горстки селейнцев, сохранивших ей верность... Те, из дейнской знати, кто давно относился к королеве враждебно, не преминули этим воспользоваться. Обвинив королеву во всех бедах страны, заговорщики взяли в заложницы ее дочь, наследницу Амелитт, а саму Береальду, ожидавшую второго ребенка вынудили покинуть страну, вместе со всеми верными ей людьми. Так изгнаны или перебиты были сперва все северяне, как враги страны и пособники королевы, а затем настал черед иных чужестранцев... и даже тех из дейнцев, кто, на беду свою, оказался не слишком похож на коренных обитателей юга. В ту пору и в Слайне, куда ринулось обезумевшее ополчение Вары в сопровождении голодной черни, чуть было не дошло до резни. Вот тогда-то Первый министр Куорр Хаутар, наместник Вайнесслейна, владетель крепости Коллахар и замка Высокая Башня, и объявил себя регентом при малолетней принцессе, сосредоточив всю власть в своих руках. Позже, он, надо отдать ему должное,- Рэн снова усмехнулся,- принес Югу и немало пользы… Сохранил страну, остановив, начавшуюся было усобицу… Освободил Вайнесс от свирепствовавших там хессов. Возродил и усовершенствовал, Кэхтэрэ (* парламент Дейна), отдав дань поддержавшим его купцам, в том числе выходцам из Эша, Дэроша и иных южных стран, сделавшихся дейнскими гражданами, и вернув поддержавшему его народу пусть и слабый, но голос, прежде отнятый у него королями старой династии Аллеаранти…- он замолчал и снова взглянул на Эсхель: «Довольно с нее, пожалуй…» - Значит, Стэрна… не единственная наследница? У нее есть…- удивленно спросила Эсхель.- Брат? Или сестра? - Да, верно, у принцессы есть брат. Младший. Рожденный вне пределов Дейна, спустя полгода, после гибели отца. А значит… никто и никогда в Дейне не признает его законным наследником. - Но у нас знать не знают про второе дитя королевы! Нигде и никогда никто об этом ни единого слов не обронил… - Регент, должно быть, предпочел это скрыть. Фэрри, как зовет его мать, родился на востоке, в Кьелль-Аллесоре, на новой родине народа Наумэа. Родился уже после того,- уточнил Рэн,- как королева Береальда, изгнанная из Дейна, возвратилась к своим родичам. К чему Куорру еще один наследник? Когда он с одной наследницей управиться не сумел… Брат принцессы нынче в большей степени наследник рода Муэйенн, нежели Кеаранте. Для вас, южан, это важно… Он младший, а значит, по вашим законам, претендовать на трон не может… разве что… в самом крайнем случае, решит он потягаться за трон с иной королевской родней, когда других наследников не останется. - Ох… что ж теперь будет-то?! Эдак ведь и до беды недалече!- Эсхель, взволнованная, снова дала волю привычным кадорским просторечиям, каковым было самое место в разговорах со Стэрной и которых она теперь старательно избегала, беседуя с Рэном, пытаясь перенять его удивительную манеру говорить, что так ей нравилась: речь его, как, впрочем, порой и речь кеары Дил, «будто рекой лилась», даже на сильно упрощенном в сравнении с дейнским классическим, кадорском наречии, в то время их со Стэрной «непричесанный» сельский говор «скакал козлом» – как частенько думала она, поймав себя на вскользь брошенном лишнем слове или заметив чуть насмешливую улыбку своего спасителя. «Видно вот так, по одним только словам уже можно отличить человека знатного от простолюдина!»- осенило ее однажды и, кажется, только в этот самый миг она и постигла истинный смысл прежних кеариных поучений и одергиваний, на которые неизменно возражала: - Ты, кеара, учишь меня по-умному, а сама-то эдак говоришь только дома. А стоит только тебе на улицу выйти, так там ты с Касьей и прочими говоришь ну совсем как я со Стэрной! И к чему мне эта премудрость, ежели у нас так не принято? Коситься же на меня станут! Отчего ты их, остальных, не поучаешь, а только меня одну? - Они не поймут. А ты запомни,- улыбалась ей кеара,- тебе пригодится. Рэн не поправлял и не упрекал ее, но и этой его, едва уловимой, улыбки было довольно, чтобы она стала куда осторожнее со словами. «Дикарки мы для них, видно, для этаких-то господ…- думала она всякий раз и умолкала, смущаясь,- как есть дикарки… или что-то вроде детей несмышленых… Однако ж Эрни это не помешало влюбиться! Отчего так? Видно, правду говорят: когда любишь, не видишь в любимом изъянов. А кеара-то права была… права!» - Что ж будет-то?- повторила она, широко распахнув глаза – как-никак все эти удивительные события теперь касались ее близких, а не одних только недостижимых сильных мира сего, профили которых она привыкла видеть отчеканенными на монетах,- Ежели никакой принцессы в Высокой Башне нет, то кого ж регент короновать будет?! - У него еще целый год впереди…- улыбнулся Рэн ее наивности: «Как же ты далека от тех, кто жаждет власти, девочка…»- и наверняка есть какое-то решение на этот случай. - А что же будет делать королева Береальда… ну… когда вернет свою дочь? - Решение за ней. Возможно, она пожелает собрать войско, чтобы возвратиться, взять власть и передать ее своим детям. В любом случае…- он снова решил, что настала пора переменить тему беседы,- едва ли в ближайшее время в Дейне будет спокойно. Впереди перемены, исход которых предсказать пока невозможно. И не забывай про войну, что грозит нынче всем нам… - Ты про те самые слухи, что у нас ходят, толкуешь?- спросила Эсхель,- Про то, что хессы будто бы собирают силы… и готовятся напасть на Селейн? - Конечная их цель, думаю, иная. Вернее, не столько их самих, сколько их нынешнего правителя. - Какая? Цель… Чего же они хотят? - Дейн. А при известном успехе, возможно, и Эш. Земли Юга. Земли Восточного Селейна и Маллии… А может и весь Северо-Запад, до самого моря. Но, полагаю, последний пока не столь важен для их честолюбивого предводителя. - Почему?! Зачем ему так… так много… земли?- Эсхель испугали его слова. - Потому, что Мьювэри – тот, кому впервые за тысячу лет, удалось встать во главе разрозненных хесских племен и объединить их в один народ, создав подобие государства, сын той самой Майранны, которой королева-изгнанница Береальда так некстати помешала выйти замуж за короля Барта. Он вырос в Селейне, в семье из боковой ветви маллийского королевского рода и долгие годы мы с братом считали его своим… кузеном. Кузен Мьюв…- Рэн снова не смог сдержать усмешки,- Теперь он зовется иначе… более звучным для хесса именем,- добавил он, однако называть этого имени Эсхель не стал: язык не поворачивался – для него и Эрни нынешний хесский король, когда-то член семьи, родственник, а теперь – враг, должно быть в силу многолетней привычки, по-прежнему оставался кузеном Мьювом,- и стремится исполнить мечту своей матери. А мечтой ее было – возвратиться на юг победительницей, с хесским войском… и, вероятно, силой вернуть себе неверного жениха. Но, как видишь, последней ее мечте не суждено было сбыться. Майранну унес в Невидимый Второй Великий мор. Однако хесскому народу она дала иную мечту: ни много, ни мало – огромное хесское царство от Северных морей до Дальнего Юга, а может быть и до самых Западных и Южных морей. Мьюв – человек незаурядный,- задумчиво добавил Рэн,- большие надежды подавал в свое время… И вот теперь он наш враг. Да и ваш враг тоже. Враг, знающий о нас если не всё, то почти всё. Знающий и нас, и вас изнутри. Селейн дал ему многое… дал всё, кроме, разве что, власти… Но власть дал ему хесский народ. А познания о Дейне он почерпнул у родной матери-южанки. - Но… как же он попал на север? Он был среди хессов рожден? Или после с севера попал к хессам? Как так вышло, что он стал их правителем? - Его мать, возвращаясь на родину, вскоре после свадьбы короля Барта и принцессы Береальды, оказалась в плену у хессов… В то время они небольшими отрядами часто тревожили юго-восточные провинции Дейна и прилегающие к ним земли Эша, даже до Дэроша порой добираясь. Майранна попала в плен и вышла замуж за одного из хесских вождей… Да столь удачно, что смогла дать надежду народам, запертым в Великой Степи со времен гибели Наумэа – единственного государства, что отваживалось торговать с разрозненными племенами хессов. После землетрясения, случившегося в год дейнского мятежа и, судя по всему, окончательно отрезавшего Степь и Горный Край от сытых земель Юга, хессы лишенные возможности не только торговать, но грабить и собирать дань в южных походах, наконец объединились под властью одного Повелителя. - Значит… Он полукровка?- смекнула Эсхель. - Выходит, что так. - А к вам-то, на север как он угодил? Если среди хессов родился…- полюбопытствовала она тут же. - О том следовало бы спросить у его матери. Я не знаю всех подробностей – ведь и сам был в ту пору мал… немногим старше него. Но в Маллии тогда отчего-то сочли, будто он сын одной нашей родственницы, считавшейся погибшей. Дядя отдал его в приемную семью. Так он стал нашим родичем. А на восток он возвратился куда позже – лет двадцать тому назад, уже будучи взрослым. «Мал?- подумала Эсхель удивленно, но спросить прямо не отважилась,- Значит он… еще старше… куда старше, чем мне показаться могло? Сколько ж лет ему, ежели он хесского правителя старше, который двадцать лет назад уже взрослым был и мать которого вышла замуж за хесса вскоре после бракосочетания короля Барта? А уж со свадьбы-то королевской не один десяток лет прошел, да и детей не было у короля с королевой долго… и с мятежа, когда принцесса совсем мала была, уж пятнадцать лет минуло…» - А у нас говорили, будто новый король хессов какой-то северянин – самозванец и выскочка… и что опасаться его нечего.- задумчиво сказала Эсхель,- Но в народе всё больше о войне стали поговаривать… И, знаешь, так… со страхом. Не то, что раньше. - Я бы не стал его недооценивать. Однако, ваш регент, кажется, пока не верит, что хесские силы могут представлять опасность куда большую, чем прежде, и объединяться с Селейном для борьбы с ними не торопится. А, между тем, хессы нынче куда сильнее, чем были даже пятнадцать лет назад, когда, в очередной раз попытались опустошить Южный Вайнесс. - Ты потому и ездил тогда в столицу? Да? И самого Куорра там видел? Его высокопревосходительство… Собственными глазами?!- догадалась она вдруг и замолчала, ошарашенная собственным предположением. «Боги! Стало быть, он и во Дворце бывал! И самого регента видеть мог?! И министров?! Ах, да что ж за глупости я спрашиваю… И почему бы нет, когда он сам королевской крови…- она взглянула на Рэна так, будто прежде была слепа и только теперь прозрела, убедившись, что он и в самом деле не только из благородных, но и доводится родичем селейнскому королю,- И сын принцессы? А я… ох… да кто я такая?! Чтобы он спасал меня тут? Чтобы похлебку готовил мне, заботился, на руках относил меня в нужник?- подумала она и почувствовала, как кровь прилила к лицу и запылали щеки,- Чтобы я куда-то потом отправилась с ним? Ах, Боги!»- она вдруг вспомнила, как в день, когда она очнулась, он принес ей суп из какой-то птицы, а она тогда по глупости решила, будто это курица, словно куры даже в заброшенных замках водятся! - Тссс…- он приложил палец к губам и заговорщицки подмигнул ей,- я и без того слишком много рассказал тебе сейчас. О цели моей осенней поездки в Дейн тебе пока знать не следует. Я понимаю, что кое-кто проболтался, но... когда-нибудь, если, конечно, тебе по-прежнему будет любопытно, ты всё узнаешь. Как ты?- он, воспользовавшись ее замешательством, наконец, повернул разговор в другое русло,- Отогрелась? Щеки порозовели… - Да, спасибо тебе. Можешь забрать плащ… И сил как будто прибавилось.- она протянула ему кружку.- Можно мне еще немного?- попросила она куда более робко, чем прежде, у него, у благородного… у знатного… у родича королевского! - Конечно,- будто вовсе не заметив этой, внезапно охватившей ее робости, он поднялся, забрал у нее кружку и, спустя полминуты, словно добрый друг – и равный к тому же! – вернулся с наполненной,- Держи. Эсхель снова почувствовала обжигающее тепло напитка в руках и знакомый с детства аромат и вкус. - Как он называется?- спросила она, чтобы хоть как-то побороть мучившую ее неловкость оттого, что она заставляет его, человека знатного, пусть и невольно, но заботиться о себе, о простолюдинке, о деревенщине... - Тээхьяр. - Это на селейнском?- предположила она. - Скорее на одном из хесских наречий…- улыбнулся он,- Но и мы, и маллийцы называем его точно так же. Эсхель растерянно улыбнулась и сделала глоток. *** Ухабы развернулись перед ними во всей своей красе лишь к вечеру. Прибрежный Тракт, взбиравшийся наверх и спускавшийся с высокого скалистого берега в низину, здесь и в самом деле был изрядно разбит. Казалось, камни, которыми была вымощена эта старейшая в Дейне дорога, в низине поглощала сама земля. И сколько бы ни мостили дорогу после местные жители, укладывая сверху новые – камни исчезали, постепенно погружаясь в нее, будто в тесто. Огромная, как озеро, лужа, встречавшая Эрни и Стэрну при въезде в селение, должно быть радовала местную детвору, но вовсе не радовала путников, вынужденных обходить и объезжать ее по кривым грязевым колеям справа и слева. - Год от году ничего не меняется,- ворчал крестьянин, повозка которого увязла при попытке объезда,- Земля камни ест, словно бродяга – пироги, сколько ни положи их тут. Видать колдовство какое, не иначе… а может и проклятье… Лошадка Эрни и Стэрны осторожно прошлепала по грязи по правую руку от лужи. - Вот видишь. Не иначе, как сами тсури в этом повинны,- шепнул Эрни невесте, повсеместно теперь именуемой им женушкой, и рассмеялся,- А ты спорила, говорила, что нет их здесь вовсе! Поднявшись на пригорок, они въехали в деревеньку, как две капли воды похожую на множество других, ютившихся возле Тракта и, не считая рыболовства, от него же в основном и кормившихся. Постоялый двор отыскать труда не составило. Стэрна и не поняла поначалу, что Эрни давно и хорошо известно это место. Она куда больше была увлечена происходящим вокруг. Едва ступив на порог гостиницы, она почувствовала, будто снова очутилась дома и тут же принялась сравнивать ее с трактиром, что держала в Кади мамочка Ханта. Вот выскочила откуда-то босая, чумазая глазастая дочка хозяйки, лет десяти, не старше, и тут же умчалась куда-то со всех ног, после оклика матери. «Совсем как я прежде…- подумала Стэрна и улыбнулась,- только девчонка эта куда больше на Эсхель похожа…» Невольное воспоминание о подруге отозвалось смутным беспокойством, однако она, оглянувшись по сторонам, поспешила отогнать от себя дурные мысли. Вот служанка поспешила с пивом к кому-то из постояльцев. Вот, кто-то потребовал немедленно принести ему час назад оплаченный ужин, по его мнению, готовившийся слишком долго. В одном углу угрюмые обладатели широких спин в грубой рыбацкой одежде сгорбились над столом. Здесь играли в Тыхей-Пас, у Стэрны не осталось в этом сомнений, когда проигравший детина, ударив кулаком по столу, потребовал еще вина и бросил на стол медную монету. В другом углу много пили и так же много пели, судя по всему, удачливые торговцы святынями, возвращавшиеся в Вару с Дальнего Юга. Распродав на Святой земле, отмеченной приходом в мир Всемилостивого, камешки из пещеры, где тот был погребен, обрывки риз и частицы мощей северных святых, они обыкновенно везли с собой с юга соломинки, которыми выстлана была колыбель Эсу в Луухе, нити из покрова Матери, которым та спеленала свое божественное дитя прежде, чем рука об руку с Отцом покинуть Видимый мир и вознестись в Горние Чертоги Верхнего Невидимого, и все те же частицы мощей святых, но уже южных. В полумраке у двери, особняком, тихо сидели, с укоризной поглядывая на торговцев, две Посвященные Сестры в сопровождении пяти паломниц – все, как одна, с бледными, постными лицами. «Эти-то тоже в Вару поди идут,- догадалась Стэрна,- Ночевать тут не останутся, разве что на сеновале, если погода испортится. Попьют, склюют корочку хлеба, если хозяева не будут особо щедры к ним и дальше отправятся. Нахлебницы…»- вспомнила она слово, которым частенько про себя награждала их мать – отказать паломникам считалось если и не грехом, то поступком дурным, недостойным. «Только ведь на всех на них не напасешься!- сокрушалась мать и всплескивала руками,- всякий трактир разорится, ежели всех их кормить от души начнет! Сколько их по Тракту шатается!» Платить паломники не желали, а Посвященные и Служители и вовсе не считали себя обязанными, а к святым местам все они шли в превеликом множестве. «А уж здесь, на севере их, верно, еще больше, чем в наших краях!»- подумала Стэрна. Общий зал заволокло дымом и служанка с подносом, заставленным снедью, поспешила к тому, кто громко требовал ужина в то время, как хозяйская дочка, с пустыми кружками, промчалась обратно. Стэрна вспомнила, как Рэн прошлой осенью бесшумно подошел к ней сзади, а она с перепугу расколотила кружки, и снова улыбнулась. Хозяйка гостиницы, высокая худая темноволосая южанка, лет тридцати пяти, с большими черными, как и у дочери, глазами, наконец, заметила их и вышла навстречу. - С возвращением, ваша милость,- обратилась она к Эрни, как к старому знкомому, и поклонилась,- Что же теперь, обратно, в Слайн? - Обратно,- согласился он,- Здравствуй, Тасья. Да не один, как видишь, нынче возвращаюсь. С женушкой.- он улыбнулся, к пущему удивлению хозяйки. - Где ж вы сыскали себе такую красавицу, ваша милость?- не сдержав любопытства, спросила хозяйка, в глазах которой так и читалось: «Уж больно она светленькая…» - Все здесь же, на Побережье. Южнее. Но родом она из моих краев. Сама поди помнишь, как народ раскидало во время смуты… Вот, везу ее нынче на родину, которую она и не помнит даже. - Что ж…- сказала хозяйка, вздохнув чуть более грустно, чем было положено, как показалось бдительной Стэрне, в которой тут же проснулась ревность,- добро пожаловать, ваша милость. Я прикажу приготовить вам комнату. - Приготовь, сделай доброе дело, мы устали с дороги. И поесть принеси… Прямо туда.- ответил Эрни и обняв Стэрну, направился было к лестнице, но вдруг остановился,- А что, Тасья, птицы мои, что я оставил у тебя в прошлый раз, живы еще? - Уж больно долго вашей милости в наших краях не было. Истомились они, зажирели. - Ну ничего. Прикажи, пусть принесут мне и птиц тоже. Посмотрю, так ли уж они жирны, чтобы ты нам их приготовила,- рассмеялся Эрни,- или нужно их еще подержать у тебя? Едва дверь комнаты захлопнулась за служанкой, принесшей птиц, как Стэрна накинулась на жениха. - У тебя что же, шашни с ней были? - Солнце, помилуй, с кем? Какие шашни? - С хозяйкой тутошней! Мне показалось, что она огорчилась, узнав о твоей «женитьбе»,- Стэрна чуть прищурила глаза и хихикнула, но в смехе ее Эрни услышал отголоски приближающейся грозы,- Уж если не шашни, то наверняка ты строил ей глазки! - Это ревность?- рассмеялся он,- Ты так красива, когда ревнуешь! И, знаешь, милая, мне чертовски приятна эта твоя ревность! Но не очень понятно выражение «строить глазки». Как это? У нас так не говорят. - Это…- Стэрна изобразила,- вот так! А как говорят у вас?- любопытство ее тут же взяло верх над ревностью. - У нас говорят «смотреть туманными очами» или же «пустить взглядом стрелу». Но я этого не делал, Боги свидетели! Учтивость, Солнце, открывает любую дверь, запомни это. Это была учтивость и ничего более. К тому же Тасья замужем. - И, зуб даю, ее муж тебя терпеть не может,- засмеялась Стэрна,- Отчего ж она так тяжко вздохнула, когда ты меня при ней женушкой назвал? Эрни не успел ответить. В дверь постучали. Служанки принесли воду, чтобы гости могли умыться с дороги, и ужин, манящий ароматами так, что Стэрна мгновенно позабыла о ревности, но тут же вспомнила о том, что голодна, будто ночной кот после зимовки. - Ну вот… Уж тут, надеюсь, блохи не посягнут на твою красоту,- улыбнулся Эрни,- Женушка моя… - Как знать? Может твоя подружка нарочно приказала из мести всех выловить и принести сюда?- ехидно ответила жениху Стэрна,- А птиц ты зачем попросил принести? Мы сами есть станем? Или их кормить? Она ж сказала, что они и без того жирные… Или… тебе одного ужина мало? И ты голубятинки отведать решил? - Голубятинка, моя любимая женушка, нынче же полетит в Наннорн,- сказал Эрни и взглянул на Стэрну со всей серьезностью, без тени улыбки. - Полетит?- отчего-то переспросила она, хотя уже знала по его рассказам, что птиц на севере используют для доставки коротких писем. - Полетит. Сейчас одну выпущу, а дня через три вторую… - А двух-то зачем? - Чтобы наверняка. - Что наверняка? - Чтобы хотя бы одна из них долетела до цели. Сама слышала, птички жирные, полакомиться такой дичью найдется много желающих. От хищных птиц и зверей, вроде ночных котов, до людей. - И вот ты отпустишь птицу, а потом… что? - Потом мы купим вторую лошадь и помчимся в Мин-Слайн. Но если, приехав в Мин, я не получу ответа… или письма с новостями от брата, то мне придется на какое-то время оставить тебя там и возвратиться за Эсхель.- сказал он и в глазах его Стэрна внезапно прочла такую тревогу, какой прежде никогда не видела. - Оставишь?!- растерялась она, не зная, что и сказать на это. - Если ответа не будет, значит с братом случилась беда и Эсхель одна там. Пропитания ей хватит, чтобы меня дождаться… Но вызволять ее, в этом случае, придется мне одному. Больше некому… *** Остаток дня тянулся столь медленно и сонно, что казалось, будто вечер вовсе не торопился в горы. Однако коротать время в праздности и бездействии было бы весьма грешно и неловко. И нынче ей, как никогда прежде, хотелось выдумать себе занятие, чтобы развеять скуку, вынужденно запертую вместе с нею в четырех стенах. Эсхель с грустью вспомнила было даже о вышивке… Но как вышивать с одной здоровой рукой, в то время как вторая по-прежнему остается непослушной? Эта мысль, мелькнувшая и исчезнувшая, вовсе не показалась ей здравой. А кроме того, даже сейчас она понимала, что всякое рукоделие быстро нагонит на нее тоску… будь даже у нее здоровая вторая рука и возможности… Вот если бы книгу почитать… да разве ж есть здесь книги? - Эрни говорил, ты очень хорошо играешь в Хоо,- вспомнила она вдруг и подумала: «Для игры ведь и одной руки довольно.» - Да, так говорят… те, кто мне проигрывал.- ответил Рэн. «Кузен Мьюв тоже знатный игрок…- вспомнил он, помянутого прежде в разговоре кузена,- и, ходили слухи, что несмотря на всё его презрение, он хотел в свое время сыграть со мной, но не довелось… А теперь, верно, мы будем играть на поле боя…» - Научи меня.- попросила Эсхель. - Разве Дил тебя не обучила?- казалось, он был удивлен,- В последний раз мы с ней сыграли вничью. Она играет ничуть не хуже меня. - Нет,- Эсхель отрицательно помотала головой,- твой брат кое-чему учил нас со Стэрной. И мы пытались играть с ним зимой… вдвоем, против него одного, но он всё время выигрывал, если не поддавался. - Я не удивлен. Он хороший игрок. - Но он сказал, что ты – лучший. Вернее, был бы лучшим,- добавила она смущенно,- если бы был более честолюбив. «Узнаю брата…- Рэн улыбнулся,- младший братец… всегда найдет, что сказать…» - Я играю ради самой игры, а не ради славы.- пояснил он,- На всякого сильного рано или поздно найдется кто-то, кто окажется еще сильнее. Такова игра. Ведь она, как история, длится вечно, а победа в игре, равно как и поражение, всего лишь одно из ее бесчисленных мгновений. «А ведь и правда…- удивленная его словами, звучавшими, словно музыка для ее слуха, всё еще непривычного к замысловатой «книжной» речи знати,- так, верно, и есть. Игра, как история… длится себе и длится, а игроки сменяют друг друга… и молодые занимают место старых… Ах, и ловко же умеет он сравнить! Говорит, как будто книгу открыл и читает оттуда мне…» - Ты научишь меня?- не сумев скрыть восторга, блеснувшего в глазах, спросила она,- А то зимой я, кажется, так и не сумела разобраться, что там к чему. Да и то, чему научилась, теперь, должно быть, уже позабыла. - Научу. Надо только придумать, чем заменить фигуры… и поля…- на мгновение он задумался,- Хотя… пожалуй, тут найдется десяток-другой подходящих камешков. - Нарисуй поля на столе… углем или мелом,- предложила Эсхель,- А после сотрем, как обедать сядем. - Это хорошая мысль. Погоди-ка…- сказал он и вышел из комнаты. Стоило Эсхель остаться в одиночестве, как за окном послышался шорох, заставивший ее насторожиться: всякий звук и неожиданное движение пугали ее, так что Рэну уже не требовалось объяснять ей, чтобы в его отсутствие она сидела тихо, как мышка – на случай если случайно или намеренно незваные гости пожалуют в пустующий замок. Встревожившись, Эсхель подняла голову и губы ее тронула улыбка: прилетевшая неведомо откуда птица била крыльями за узким окном башни, пытаясь поудобнее устроиться на водоотливе и, наконец, усевшись, сложила крылья и глухо заворковала. - Голубь?- удивилась Эсхель. Она попыталась было разглядеть птицу снизу, однако толком ей это не удалось – окно располагалось слишком высоко. «До него роста полтора, никак не меньше.»- решила она и встав на лавку, опираясь здоровой рукой о столешницу, вскарабкалась на стол, сбросив башмаки на пол. Однако и теперь взглянуть на птицу она сумела, лишь приподнявшись на цыпочках. Да, это и в самом деле был голубь, не обычный, сизый, каких немало видела она в городах, и не горлица, что во множестве обитали вдоль Побережья, воркуя дурными голосами с конца зимы и до первых морозов. Это был белый голубь, чуть меньше обычного, с коричневыми, будто ржавчина, пятнами на крыльях… И Эсхель вдруг вспомнила, что и кеара, и Стэрна рассказывали ей, как на севере голубей разводят для того, чтобы передавать срочные сообщения, в тех случаях, когда нельзя отправить с письмом гонца. Рэн, вернувшись, застал ее стоящей на столе. Привстав на цыпочки и не отрывая глаз от окна, она силилась разглядеть пернатую гостью за мутными стеклышками витража. Птицу он, впрочем, тоже приметил сразу. - Эсхель… Она вздрогнула и обернулась. - Боги! Ты напугал меня… ты всегда так бесшумно подкрадываешься? Там птица!- она махнула здоровой рукой в сторону окна,- В гости к нам пожаловала! - Вижу. Надеюсь, это добрые вести… - он подошел к столу и поманил ее к себе,- иди сюда, я помогу тебе спуститься. И лучше бы тебе не забираться так высоко, пока не поправишься. Она осторожно сделала шаг в его сторону, к краю стола, и он, протянув руку, помог ей спуститься на лавку и спрыгнуть на пол. Едва ступив на камень без башмаков, она ощутила, как холоден пол под ее ногами, и тут же поспешила обуться. Рэн сдвинул стол к стене и легко вспрыгнув на него, дотянулся до узкого оконца. Свинцовая рама-витраж подалась не сразу, стекла издали жалобный звон, когда окошко, наконец, открылось пошире, чтобы впустить «гостя». Голубь важно прошествовал внутрь и тут же потянулся к руке в надежде на горсть зерна. Рэн, взяв птицу в руки, спрыгнул со стола. Эсхель, с любопытством наблюдавшая за ним, подошла ближе. Рэн перевернул птицу и снял ее лапки кольцо, удерживающее крошечную емкость из металла, в которой и была спрятана записка. - Молодец, птичка,- негромко сказал он, выпустив птицу, тут же вспорхнувшую на окно. Пробежав глазами записку, Рэн взглянул на Эсхель. - Мы опаздываем. Эрни и Стэрна покинули горы и едут в Мин-Слайн. Оттуда они двинутся на Восток, не сворачивая к границе. Мы должны будем встретиться с ними в предгорьях. В холмах, на границе, у начала Великой степи. Два месяца на всё про всё, а ты пока не готова… да как бы не пришлось уходить отсюда не дожидаясь твоего полного выздоровления.- сказал он ей, чуть нахмурившись. - Я хоть сейчас… если нужно…- поспешила заверить его Эсхель. - Нет, тебе пока рановато пускаться в путь. Посмотрим, что будет через неделю. А пока… если ты не передумала, я прошу тебя сыграть со мной в Хоо. *** Дождь, начавшийся утром, шел весь день, то ослабевая, то вновь усиливаясь. Эсхель снова скучала, изредка поглядывая на окно, в которое ветер раз за разом, словно армию на штурм, бросал струи воды. Стекла дребезжали, вода прорывалась сквозь стыки и неспешно скапливалась на подоконнике, покуда образовавшаяся лужица тонкими струйками не стекала на пол. Эсхель была одна. Шел четвертый день с тех пор, как Рэн ушел. Однако, обещая ей возвратиться дня через два, он, на всякий случай, предупредил, что может и задержаться. С тех пор три дня миновало и четвертый был на исходе… и ей казалось, что ожидание тянется слишком уж долго… бесконечно долго... «А тут еще и дождь…»- бесцельно расхаживая по комнате из угла в угол, думала она, то и дело ловившая себя на мысли, что беспокоится. За кого больше – за него ли или за себя, нынче всецело от него зависящую? – она и сама не знала. Раскаты грома тем временем проносились, усиливаясь и становясь всё более устрашающими, по пустым помещениям заброшенного замка. Ветер выл и гудел в туннелях, уходящих в темные глубины чрева горы. Эсхель сжимала пальцы левой руки в кулак и разжимала их снова: «Еще немного и рука совсем восстановится…»- она улыбнулась при этой мысли. Побродив туда и обратно, от стола до двери и от печи до постели, она остановилась в растерянности. Делать было совершенно нечего, меж тем дождь за окном всё лил и лил. - Как там дикая слива,- подумала Эсхель вслух,- должно быть совсем осыпалась? Не мудрено… от такого-то ливня! Да и пора ей пришла отцвести, верно… Небо, едва угадывающееся за мутноватыми стеклами узкого оконца, по-прежнему оставалось сизым, словно голубиное крыло. В комнате стало темно, будто на горы до срока опустились сумерки. Рокот грозы, бушевавшей над горами, становился всё более грозен и громок, словно и в самом деле приближался теперь к Ньянруне… И вот уже оглушительный громовой раскат грянул прямо над башней, ставшей Рэну и Эсхель приютом на время ее болезни – так ей показалось, когда она вздрогнула от вспышки молнии, на миг осветившей комнату, и грохота грома одновременно. Вода, которую не в силах было сдержать витражное оконце, суетливыми струйками снова полилась с подоконника. Эсхель вздохнула. Сколько они уже здесь? Около четырех недель? Но уж наверняка больше трех… Она совсем потеряла счет времени. «Мы покинули Кади полтора месяца назад…- с грустью подумала она,- Вот Рузи вернется из Вельеса и узнает, что я уехала со Стэрной… расстроится, наверное… Зато Тиэрессе это в радость. Как-то недобро она на меня смотрела весь этот год. Ревновала? Но я-то не виновата, что он так ко мне прилип… мне-то от него ничего не было нужно,- она словно оправдывалась теперь перед Тиэрой, за то, что невольно встала у той на пути,- Если я не вернусь, он наверняка к ней посватается… или родители их сговорят… Она под стать ему, невеста завидная. А если я вернусь?» Новый раскат грома прервал ход ее мысли и снова заставил вздрогнуть и поежиться. Наверное, нужно было поесть, но есть отчего-то совсем не хотелось. Время текло медленно, как вода в тихой равнинной реке… Так обычно и бывает, когда приходится ждать, а занять себя нечем. Рэна по-прежнему не было, и беспокойство Эсхель час от часу нарастало. Несмотря на то, что она привыкла к его отлучкам, и даже была предупреждена заранее, столь длительное его отсутствие, да еще в грозу, не могло не насторожить ее. «А ежели…- подумала она было вслух и тут же по новой своей привычке сама себя поправила,- если… если он не вернется? Что я буду делать тогда? Здесь, одна… Эрни ждать? Ах, Боги!» В пустой башне прижавшейся к склону горы, над которой стихия дала себе волю, вздрагивая от грохота грома, вспышек молний и струй дождя, бьющих в окно – столь сильных, что, казалось, еще немного, и им удастся выбить оконные стекла, Эсхель вдруг почувствовала себя принцессой Элейс из сказки про Черноглазого принца… Той самой принцессой, которую охранял в башне крылатый огнедышащий дракон. «Вот только Черноглазый принц не придет меня спасти… он и в сказке-то ее спасти не успел,- вздохнула она, будто и в самом деле была принцессой,- хотя и победил дракона… иначе не пришлось бы ему просить Богов о милости: повернуть время вспять, чтобы превратить принцессу обратно в саму себя…»- подумала она. Однако, сама эта мысль неожиданно показалась ей забавной. «Почувствуй себя принцессой…- мелькнуло в голове,- представь, что снаружи беснуется и ревет дракон». Она улыбнулась и проснувшийся было в душе страх несколько отступил. Эсхель взобралась на кровать и, завернувшись в одеяло, уселась спиной к стене, поджав под себя ноги: «Эдак-то теплее.» И пусть дождь и ветер сколько угодно плюются водой через дребезжащие стеклышки витража, тут, на кровати, под одеялом, они ее не достанут. Даже если окно вышибут. «Дракон не достанет меня. Да и воплощением зла я, как заколдованная Элейс, не стану». Немного согревшись под одеялом, она принялась тихонько напевать песни, которые помнила. Перед глазами всплыло воспоминание, как в детстве они с подружками – Стэрной и Петтой забирались на Старое Дерево, росшее на краю утеса и тянувшее искривленные ветви к Морю, и пели там, словно птицы, сидя на толстых удобных ветвях, будто нарочно для этого созданных, не иначе, как самими Богами… По сколько же лет им было тогда? Десять? Одиннадцать? Двенадцать? …А еще в ветреный день,- вспомнилось ей следом,- там можно было стоять на ветке, вытянувшейся далеко вперед, прямо над обрывом. Главное, и самое трудное было пройти по ней, как можно дальше, и смотреть на волны, которые ветер гнал к берегу, воображая, будто стоишь на носу огромного гордого корабля, что плывет, торопится в Истинные моря, к далеким диковинным землям… Она снова будто услышала, рассказы Рузи о кораблях, настоящих – не то, что эти жалкие кадорские рыбацкие лодчонки! – тех, что ходят в Истинные моря и даже за них… И о пиратах Темноликого, приходящих с севера, что безжалостно обирают южных купцов, а строптивых и вовсе грабят и убивают, наводя большой страх на приморские города… И воспоминание это заставило ее улыбнуться. Теперь эти морские сказки отчего-то и вовсе ее не страшили. «А потом Старое дерево упало…»- и взгляд ее затуманился грустью. Это случилось во время землетрясения. Дерево так и рухнуло прямо в Море, из последних сил цепляясь корнями за землю и камень… за свою жизнь… но и это не помогло… прямо с куском скалы в корнях, оно сорвалось вниз, притопив крону с длинными узкими листьями в прибрежных волнах… И на Зубе остались одни только сосны да лиственницы. И отчего так случилось? Ведь ни один из домов тогда даже не покосился… А утес отчего-то треснул и дерево, пережившее множество землетрясений и бедствий прежних лет, погибло! Старики сокрушались, что это дурной знак, потому что по преданию дерево давным-давно посадили на утесе жрецы еще, кажется, Старых Богов и считалось, что оно обладает волшебной силой. И на Новую Надежду жители Кади по старой памяти или из суеверия продолжали украшать его лентами точно так же, как украшали деревья возле своих домов, во славу Троицы. Те же, кто помоложе, у кого были дети, радовались, что при падении дерева никто не погиб, потому что на дереве и возле него круглый год играла детвора… После падения дерева утес опустел. А следующей зимой умерла Петта… И они со Стэрной остались вдвоем. Вот только Стэрну мать стала всё чаще отсылать к тетке… и пели они теперь вместе всё реже и реже… И всё больше по праздникам... Вот тогда-то Эсхель и начала приходить весной к Зубу – взглянуть на пробудившееся Море, а летом на камни – петь, вспоминать, мечтать. Она допела «В медовых травах…» и откинувшись назад, прижалась спиной к прохладной – это смутно чувствовалось даже сквозь платье, одеяло и старенькую шпалеру – стене и закрыла глаза… Дождь… или все-таки это был дракон?- продолжал бушевать за окном. Тревожная тоска, казалось, по-прежнему переполняла заброшенный замок. Вот если бы Рэн вернулся… можно было бы разложить камешки на разрисованном углем столе и играть в Хоо до нового проигрыша, перепачкав руки сажей. Пусть даже игрок из нее пока так себе, и Рэну наверняка с ней скучно. Пусть… Зато с ним не страшно… Хотя он и не Черноглазый Принц, конечно… Он совсем другой. «Совсем другой.»- подумала она и вспомнила, как Стэрна впервые ей о нем рассказала: «Взгляд холодный,- так кажется, она говорила,- Взглянет и заморозит.» Да, пожалуй… наверное тогда так оно и было. А теперь? Эсхель вдруг вспомнила, как пообещала Рузи, что «он-то уж точно меня не увезет, сердце у него одно и оно разбито или занято». Любопытно, в самом ли деле занято? Или ей тогда только показалось? А Рузи… у него, кстати, глаза карие, почти черные. Чем не Черноглазый принц? Черноглазый Принц… О, это была любимая сказка ее детства! Как она молилась в детстве, чтобы Черноглазый Принц был не только героем сказки, но, чтобы он сошел со старых потертых книжных страниц, явился перед ней во плоти, как тот же Рузи… Рузи… Выходит, она невольно солгала ему в Праздник? Ведь, как Рузи говорит, «этот» всё-таки увез ее… Хотя нет. Не увез… Она сама уехала. И не с женихом, а с подругой. С подругой-принцессой… Все они тут – знать. Одна она – простушка… воображаемая принцесса с воображаемым драконом… Хорошо хоть башня здесь настоящая. И Рэн… принц ли он? Или, как Стэрна сказала, не принц вовсе? Ах… Она вздохнула. Какая разница? Ведь, как ни крути, он всё ж королевских кровей… а принц или нет… Разве имеет это значение? Важнее сейчас другое – где он? Что заставляет его мотаться по горам? Ведь он мог бы сидеть себе в каком-нибудь замке и в ус не дуть… Да и брат его, кажется, той же породы… Почему они такие… бродяги? Почему выбирают жизнь, полную опасностей, имея возможность всего этого избежать? И вот теперь его нет так долго… А если с ним что-то случилось? А она одна одинешенька здесь, в этой башне, а там, снаружи, дракон… Ей вдруг показалось, что она увидела, как за окном, за его мутными стеклами, проплыл огромный золотисто-желтый драконий глаз… Медная, огнем горящая, чешуя, огромные перепончатые крылья… Дракон ударил хвостом и с горы покатились камни – грохот едва не оглушил ее, стены задрожали, задребезжали стекла в оконной раме… Эсхель зажала уши и съежилась под своим одеялом. «Сейчас всё здесь раздавит…- подумала она в ужасе, а сердце затрепетало маленькой испуганной птицей,- завалит камнями… или вовсе хвостом своим башню разрушит!» Стоило ей только подумать об этом, как дракон дохнул огнем прямо в окно и Эсхель увидела, как раскаляется докрасна и медленно плавится рама, как становится жидким и стекает на подоконник стекло. И вот уже смотрит в окно драконье око, во всей красе! – золотистое, с узким кошачьим зрачком… Она вжалась в стену и замерла, догадавшись: он пришел за ней! Он ищет ее… Дракон… сейчас его взгляд найдет ее, он дохнет золотым пламенем и запылают старые шпалеры, вспыхнут стол, лавки, кровать… Еще миг и… - Боги… огонь! Рэ-э-э-э-э-эн!- заорала она в ужасе, увидев, как пламя врывается в комнату, поджигая всё на своем пути и, в ожидании неминуемой гибели, зажмурила глаза, прежде, чем огонь успел добраться до нее… - Эсхель? Она открыла глаза и, спрыгнув с кровати, одним прыжком очутилась на середине комнаты и обняла его, промокшего до нитки... - Что с тобой?- неожиданно для себя самого, мокрыми руками он обнял ее в ответ… «Не стоять же, как истукану? Что-то ее напугало…»- догадался он. - Не знаю… мне страшно… страшно…- сбивчиво прошептала она, тяжело дыша. - Ты кричала… - Дракон…- она обернулась назад и посмотрела в окно, чувствуя, как мгновенно намокло платье… Окно было цело. Дракон исчез. Сон? Но до чего ж живой! И такой страшный! - Дракон?- он улыбнулся, как ей показалось, почти с нежностью. «Нет, и вовсе не холодный у него взгляд…»- невольно подумала она. - Неужели приснилось?- удивилась Эсхель,- Я, наверное, задремала… Где ты был? Тебя не было так долго, что я чуть с ума не сошла от беспокойства… «Боги… как глупо! Что я несу?»- она отстранилась и он мгновенно выпустил ее из объятий. - О, прости… Прости, пожалуйста…- прошептала Эсхель, смутившись и своего страха, и этого странного своего порыва. - Прости, пришлось задержаться… Льет, как из ведра,- попросил он прощения в свою очередь и добавил,- Ну вот, теперь и ты будто под дождь попала, у тебя платье мокрое… Как будто мы с тобой только что победили дракона, силой затолкав его в Море, - он рассмеялся. Она натянуто улыбнулась. - Ты промок насквозь… Если уж кто и затолкал дракона в Море, то это был ты. А Море вышло из берегов.- сказала она, лишь бы что-то сказать, удивляясь редкой своей находчивости, что обычно не посещала ее в мгновения растерянности и смущения. - Пойдем переодеваться, сказительница,- заметил Рэн улыбаясь,- иначе расхвораемся и застрянем здесь дольше необходимого… А ты, однако, довольно крепко меня обняла,- добавил он, намекая на ее больную руку,- выздоравливаешь потихоньку. Смутившись пуще прежнего, она опустила глаза, не уловив сути намека, но тут же, будто назло, вспомнив про грех. Он смотрел на нее, стоящую рядом в мокром платье, трогательно растерянную… Что-то было в ней такое… рубящее на корню его внутренний покой, его сдержанность, холодность и сосредоточенность, разрушающее все эти стены, что он так долго выстраивал вокруг себя, отгораживаясь от бесполезной суеты жизни… Она, эта девочка, будто нарочно была создана для того, чтобы раз за разом заставлять его чувствовать то, от чего он так долго и так надежно был защищен. Но что это за забытое чувство, которое ему теперь надлежало вспомнить? Одно ли оно? Или их множество? Была ли это способность радоваться? Испытывать привязанность? Желание жить? Или… «А разве есть она, в Видимом, эта радость? И разве следом за всякой привязанностью не следует боль разрыва? И вовсе не важно, какие причины послужили тому… И разве за радостью всякий раз не являются беды и разочарования?»- заступила на стражу привычная мысль-броня. Эта странная девчонка временами чем-то неуловимым напоминала ему одновременно и самого себя в юности, и его любимую Хедели, унесшую с собой его сердце в Невидимый… Стоило только ему взглянуть на Эсхель, как в памяти нет-нет, да и оживали события, вспоминать о которых снова он даже не помышлял. Однако все эти воспоминания, прежде причинявшие боль и потому давно погребенные на темном дне колодца прошлого, спустя годы, подобно соку винограда, что, перебродив, становится вином, кажется, каким-то чудом тоже вдруг превратились в пьянящее, подобно вину, желание жить и иные, давно позабытые, оставленные где-то в глупой, наивной юности, надежды… И снова, будто в подтверждение, перед внутренним взором его мелькнули недавняя, залитая алым, весенняя степь и догорающий закат, внушившие ему мысль о том, что умирать еще не время… «Что-то изменилось,- подумал он, как и тогда, в степи,-«…и есть лезвия, вскрывающие нарывы»… Девочка-сталь. Она, должно быть, той же породы… Впрочем, едва ли она сама подозревает об этом…- он снова смерил Эсхель взглядом,- Надо бы переодеть ее во что-нибудь, еще расхворается, не дай Бог… Вот только во что?- и его мысли вновь вернулись к вещам более обыденным и насущным, однако на душе отчего-то стало чуть теплее,- Дракон, кто бы мог подумать…- он снова не смог сдержать улыбки,- кажется, и мне по юности что-то такое снилось…» - Пойдем, а не то замерзнешь,- повторил он, взяв ее за руку и увлекая за собой. *** «Что это было?»- думала Эсхель, сидевшая под теплым одеялом в «платье», на скорую руку сооруженном из невесть откуда взявшегося здесь широкого отреза льняной ткани, по глотку отпивая из кружки огненный тээхьяр – северный травяной напиток, которым поила ее в детстве кеара Дил. Вот только название напитка кеара в ту пору от нее, от воспитанницы, скрыла… а Рэн рассказал… «Прямо как принцесса с Дальнего Юга» - сказал он, увидев ее в простыне, углы которой, перекрещиваясь на груди, были связаны позади шеи. И то, что плечи, руки и часть спины у нее в этом наряде оставались неприлично обнаженными его, язычника, кажется, ничуть не смутило. Ее единственное платье и нижнюю сорочку пришлось повесить поближе к печи – сушиться, как и почти всю его одежду… впрочем, в отличие от нее, у него здесь, в убежище, нашлось во что переодеться. Ей же не оставалось ничего, кроме как для пущего приличия, накинуть юэлэ поверх самодельного платья «принцессы-южанки»… Неловкость не отпускала ее: «Вот же глупая выходка! И как это меня угораздило? “Эсхель-недотрога” тоже мне… Мы ж едва знакомы! Дракон… Смешно сказать, испугалась дракона, привидевшегося во сне, как дитя малое и прыгнула ему на шею… чужому… взрослому… да еще и королевской крови к тому же! Ох… какая ж я дура! И сижу теперь перед ним, считай, что в исподнем, полуголая… Ах, Боги!»- она вздохнула и пуще прежнего залилась краской. Да, еще недавно он носил ее на руках до стола и нужника, но тогда она была слаба, а потому… в том и вправду греха не было! Ведь сама она нипочем бы не справилась! Ослабевшая и с рукой, висящей плетью… А нынче? Едва на ноги поднялась… И тут же бросилась обниматься, будто он родич ей… - Ты внезапно дала обет молчания?- улыбнувшись, спросил ее Рэн, подливая ей тээхьяра. - Прости… я… я повела себя глупо… Я никогда не посмела бы…- она хотела было добавить, что в иных условиях и приблизиться к нему не посмела бы, не то, что обнять, но запнулась… - Чего не посмела бы?- спросил он, как ей показалось, не без любопытства. - Ну… я просто так испугалась…- она покраснела, будучи не в силах продолжить, начатую было, фразу. «Боги! Глупо-то как… нужно было промолчать… просто промолчать!» - Эсхель…- смутно догадываясь, что именно послужило поводом к оправданиям, в которые она так робко пустилась, он протянул руку через стол и накрыл ее ладонь своей,- ничего не случилось. Я и сам не знаю, что предпринял бы, приснись мне тот дракон, что тебе привиделся… в твоем возрасте. И я не король Селейнский, и уж тем более не король старой империи, чтобы ты отдавала мне почести, кланялась и не смела прикоснуться к моему величеству. Он рассмеялся, надеясь тем самым развеять неловкость. - Да…- она опустила глаза и принялась разглядывать стол, так, будто пыталась прочесть что-то значимое в рисунке сучков и годовых колец грубых дубовых досок, из которых была изготовлена столешница. Его ладонь приятно грела ее левую руку – чувствительность, пусть и не полностью, наконец вернулась. - Да и прежде, вспомни, когда ты до стола не могла дойти… - Это другое,- подняв глаза, сказала она неожиданно строго,- совсем другое. Ты жизнь мне спас. Когда ты помогал мне, беспомощной, это дозволительно было… и я не могла…- и снова замолчала, растерявшись. - Другое?- удивился он. «Язычник. Что с него взять?- успела подумать она, прежде чем ответ сорвался с ее языка,- Как ему объяснишь?» - Да…- повторила она снова,- Ты-то королевской крови,- «Кто бы ты там ни был… принц, не принц… какая разница?»- а я простая смертная… - Это не важно. Здесь, в горах, мы равны.- несколько озадаченный ее ответом, он вспомнил как те же слова сказал ему дружище Хайн в ту, первую зиму, встреченную им в Восточных горах: «Здесь, в горах, все мы равны. Смерть и снег равняют нас. Выжил – считай, ты уже бессмертен!» А брат… тот об этом равенстве говорит иначе. И оба они по-своему правы. - А Эрни тот и вовсе говорит, что мы только в гробу выглядим чуть свежее смертных.- напомнил он ей и улыбнулся,- И ведь верно подмечено! - Да, я помню…- сказала она с грустью,- он и нам это говаривал… но всё равно… мне как-то не… по себе. Неудобно. Неловко. Я не должна была… Глупость какая-то,- она уронила голову на правую руку, лежащую на столе, однако, левую, отчего-то так и оставила в его руке, словно постеснявшись высвободить ее из теплого плена его ладони,- Ох, Боги, какой же дурой я себя теперь чувствую… «Дура,- не решившись произнести это вслух, мысленно наградила она себя новым званием,- Как есть дура и грешница к тому же!» - Ты не дура,- возразил он и, кажется, вполне серьезно. «Ты трогательная маленькая девочка-сталь, только вот сказать я тебе об этом не могу… слишком долго объяснять, не поймешь.» - Бросай этот трепет, я не шучу. Обычаи, приличия… всё это не для гор.- только и сказал он ей. «Ах, если б он только знал…»- подумала она. Если б он знал, что вовсе не священный трепет перед «оскорблением величества», сейчас вгонял ее в краску, как попыталась было она объяснить ему свою глупую выходку… На самом деле ее не так волновало, что она прыгнула с перепугу на шею к Бессмертному, будто к простому парню из Кади, вернувшемуся с лова… как сама суть произошедшего… Она ждала его, она волновалась, она боялась… Всё было именно так, верно… Но он был взрослый и, по сути, чужой, едва знакомый ей мужчина, а она… вот так… вдруг… Что это нашло на нее?! Да и грех, грех всё это… И нужно будет вечером, перед сном, попросить прощения у Всемилостивого… У всей Троицы разом! Но не могла же она Рэну – северянину, язычнику, рассказать и об этом? - Ничего не случилось. Ты испугалась, а кто бы не испугался на твоем месте? Люди с перепугу совершают порой и куда большие глупости… И я слишком долго жил среди смертных, чтобы сейчас негодовать по поводу твоей дерзости… В конце концов… я и сам когда-то любил смертную…- сказал он тихо и мысленно добавил.: «…и, верно, люблю ее до сих пор…»- чтобы прикосновение смертной, молодой и красивой девушки было для меня оскорбительным. Она вновь подняла голову. Взгляды встретились. «Ох… пусть уж лучше думает, что мне так стыдно, оттого что я смертная… греха-то он как раз, в моем поступке, кажется, и не видит…»- подумала она в то время, как язык ее поторопился опередить мысли. - Любил?- переспросила она, удивленная,- Смертную? «Зачем… зачем я всё это говорю ей?- подумал он было,- К чему мне перед ней исповедываться?» - Да. Что тебя удивляет?- спросил он,- Разве сердцу не всё равно – смертная перед тобой или равная? - А почему… «любил»?- вырвалось у нее. - Потому, что она умерла. Это было давно… много лет назад. Еще до твоего рождения. И она научила меня тому, что смертные тоже люди, ничем не отличающиеся от нас. И кровь в их жилах столь же красна, как и наша… - Прости, я не хотела…- Эсхель замотала головой, неловкость теперь только росла, ей вдруг захотелось стать маленькой, ничтожной, словно муха, и провалиться в стоящую перед ней кружку с горячим напитком, чтобы утонуть в нем – нельзя же и в самом деле быть настолько бестактной и дурно воспитанной даже для деревенской,- не хотела… прости. Оно само как-то вырвалось. Стэрна говорила, что сердце у тебя изо льда, и взгляд такой, что заморозить может…- язык ее, словно пришпоренный, вдруг отчего-то снова припустил вперед,- теперь я понимаю… Боги свидетели, не хотела… с любопытством своим глупым в душу тебе лезть… - Забудем,- сказал он, но руки ее отчего-то не отпустил,- Ничего страшного и достойного этаких терзаний не случилось. Успокойся. - Да,- согласилась она тихо… но в душе по-прежнему продолжала чувствовать себя полной дурой. «А сердце у него одно. И оно занято… Выходит, что Рузи я тогда невольно правду сказала… И нечего ему опасаться. Хотя… какая разница? Я теперь всё равно далеко. В горах, которые равняют и смертных, и Бессмертных… и, кажется, я начинаю догадываться, почему…» «Взгляд такой, что заморозить может,- повторил он мысленно вслед за ней,- вот так и узнаёшь, что люди думают о тебе на самом деле.» Ему вдруг стало смешно… и тепло на сердце одновременно. *** Птицы, одна за другой, отпущенные ими из Ухабов, благополучно улетели на восток. Спустя три дня, без затруднений купив в Сури вторую лошадку, Эрни и Стэрна двинулись на север, петляя изрезанным бухтами берегом Моря, изгибы которого почти в точности повторял и Прибрежный Тракт. Никогда еще Стэрна так не радовалась этой большой воде, разлившейся до самой границы между мирами, и привычному серому песку пляжей, постепенно светлевшему, по мере их приближения к дальним северным провинциям Дейна. «Чем ближе к Варе, тем пески белее…»- думала она. Однако кто и когда поведал ей о белых песках севера Побережья, вспомнить она так и не сумела. Весна покидала Дейн и лето на теплых ветрах юга спешило занять ее место. Приятное весеннее тепло постепенно сменялось наступавшим на север южным зноем, и только ночи теперь оставались свежи и приятны. Прибрежный Тракт ожил, так что двигаться путникам теперь приходилось в пестрой толпе путешественников: торговцев, ремесленников, крестьян, рыбаков, воришек, мошенников, нищих бродяг и бесчисленных паломников – богатых и бедных, хворых и здоровых, с наступлением тепла потянувшихся в Вару на богомолье. Стэрна с любопытством оглядывалась по сторонам. Никогда еще, даже в трактире у матери, она не видела столько совершенно разных людей вместе. Вот, бесцеремонно расталкивая толпу паломников проскакала, освобождая путь для паланкина своей госпожи, охрана какой-то знатной дамы из Вальды. Вот следом верхом, в окружении гвардейцев промчался столичный чиновник. Вот паломницы с нестройным пением потянулись серым ручейком вслед за повозкой крестьянина из Стайла, согласившегося по доброте душевной подвезти до Вары несколько увечных – мнимых или подлинных – одним Богам ведомо… - После поворота на Вару,- сказал Стэрне жених,- дорога опустеет, ты глазам своим не поверишь. - Неужто все они… Все-все-все едут туда?- спросила она. - Большинство,- ответил Эрни,- Лето... Самое время Богам поклониться… Хотя… кому поклониться, а кому и подзаработать себе на жизнь.- он усмехнулся, проводив взглядом ловких калек, удобно устроившихся в тряской гремящей крестьянской повозке,- Зимой их здесь куда меньше… Считай, что и нет никого. Выдавая себя за молодоженов, они чудесным образом всегда находили себе место для ночлега несмотря на то, что придорожные гостиницы нередко бывали переполнены. И то ли и в самом деле учтивость Эрни открывала все двери, то ли всё же этим волшебным ключом служило золото, но вскоре Стэрна как будто совсем позабыла о прежних невзгодах и страхах, что ей довелось пережить в горах. Теперь каждую ночь она спала, если и не на мягкой постели, то на сеновале… Каждый вечер она была сыта и засыпала, счастливая, убаюканная привычным с детства шепотом Моря. Они снова возвратились к Студеной, вдоль южного берега которой возвращались на Побережье, покинув горы. Однако здесь, у самого устья Стэрна не узнала, казалось, уже знакомой ей прежде, реки. Широкая и быстрая, разбившись на шесть больших неспокойных потоков и великое множество малых, разделенных каменистыми островками, на самом большом из которых высоко на скале уже около четырехсот лет оглашала дельту реки звоном колоколов Обитель-в-Устье, река врывалась в Море, столь же стремительно, как бросаются друг к другу влюбленные после долгой разлуки. - Ну, где переправимся?- спросил любимую Эрни, глядя на то, как Стэрна, поклонилась возвышающимся на вершине скалы, посреди убегающих в Море вод, колокольне и Большому Храму, посвященному Матери Милосердной, что был окружен высокой крепостной стеной. - А разве у нас выбор есть?- спросила она, глядя как паломницы в сереньких, мышиного цвета скромных платьях и Посвященные Сестры в серо-черных льняных рясах, чтобы переправиться на острова, взволнованно, торопливо кланяясь, забираются в разношерстные лодчонки местных перевозчиков, всегда во множестве здесь промышляющих. - Паломники в Обитель пойдут,- пояснил он,- Ночлега искать. А нам туда зачем? Мы же с тобой молодожены,- он улыбнулся,- а не Служитель с послушницей. - Не знаю…- пожала плечами Стэрна. - Мы можем подняться выше по течению. Лошадок там продать, переправиться и по ту сторону новых купить. Лучше один раз миновать широкую реку, чем все шесть ее рукавов поочередно. Паломники потому и ночуют в Обители, чтобы Богов возблагодарить за переправу на Большой Остров и попросить благословения на предстоящий путь. А переправа здесь довольно опасна. И неопытных часто губит… Воля Богов,- вздохнул Эрни,- как ваши верующие говорят. Он посмотрел на бегущие к Морю беспокойные воды и обернулся к невесте. - А ты откуда знаешь?- спросила она, никак не ожидавшая от него подобных откровений. - Доводилось уже бывать здесь. Странно, что тебе об этом никто не рассказывал. Это же твоей веры касается. - Ну я ж не Посвященная,- рассмеялась она,- И не паломница, чтоб про всё это знать. Хотя меня Посвященной и дразнили в детстве… Мы в Храме только по праздникам бывали. А на богомолье так ни разу и не съездили. Не довелось. Да и те из паломников, кто у нас останавливался, ни словечка про реку не говорили… А может я просто не помню?- она пожала плечами. - Это тебя-то?! Тебя?! Посвященной дразнили?- искренне удивился он. - Было дело,- улыбнулась она,- Недолго, пока мать меня грамоте учила и в Селль, в Храм возила. Не зря, как видишь. Читать-то я выучилась… хотя и не люблю я это дело, не то, что наша Эсхель! - И то верно,- сказал он с улыбкой,- Уж если кто из вас двоих больше на Посвященную похож – так это Эсхель. - Да-а-а…- протянула Стэрна в знак согласия, но воспоминание о подруге снова отозвалось тревогой, заставив сердце биться чаще,- Как она там? Как думаешь? Как-то впопыхах мы распрощались с ней… Она ж и половины вещей своих не забрала…- вздохнула Стэрна,- Ах, Боги! - Думаю, у нее всё хорошо.- сдержанно ответил Эрни, стараясь не кормить лишними словами теснившуюся в груди возлюбленной тревогу, и снова бросил взгляд на Обитель, как по волшебству в этот миг залившую окрестности Устья колокольным звоном. - Боги да услышат твои слова!- вздохнула Стэрна и, сочтя колокольный звон добрым знаком, торопливо, ниже обычного, поклонилась Обители, приложив руку к сердцу.