Сталь и лёд (Из тени…)

III. Не прошло и получаса со времени их возвращения в селение, как, оставив брата в гостинице Ханты, Рэн покинул взбаламученный происшествием и наполнившийся вследствие этого разнообразными сплетнями, Кади. И снова Южный лес стеной поднялся по обе стороны Старой дороги, ведущей к Прибрежному Тракту, где в иной гостинице, под стать его истинному положению, ожидал его возвращения отряд, что должен был сопроводить его в Столицу. «Отряд…- подумал он,- Верно, спят они уже, поднять их придется… Будет ворчунам о чем поворчать в дороге,- Рэн обернулся и взглянул на сумрачные лица двух молодцев из своей охраны, следовавших за ним,- Хвала всем Богам Эннетхара, что брата они не приметили… то-то удивились бы они нынче, обнаружив здесь и его!»- он усмехнулся тому, как ловко нынче обвел своих охранников вокруг пальца, улизнув вместе с Эрни в леса, искать пропавшую дочку трактирщицы… «И, как выяснилось, ее, Эсхель, подопечную Дил…» Луна скрылась за деревьями, продолжив свой путь к закату, унося с собой этот бледный обманчивый свет, в котором всякий суеверный склонен был видеть собственные страхи или мечты... - А ты? Сам-то ты,- мысленно спросил он себя,- что склонен видеть? Или сегодня и ты пополнил ряды суеверных, над которыми прежде только смеялся?- и не нашелся с ответом. Ветер, проснувшись, зашептался о чем-то своем с вечнозелеными кронами сосен в вышине. И медленно, под монотонный топот копыт, время потянулось в Невидимый, из которого нет возврата… Дорогой он продолжал думать о ней: «Эта девочка, Эсхель… Бог мой, но до чего же это странно… Может ли быть такое? В Видимом, наяву, не во сне?» Она была так напугана,- вспомнил он,- когда простоволосая, будто русалка, вышла из тени деревьев на освещенную бледной луной лесную дорогу… Однако, не ее одну тогда оторопь взяла. Эта девочка и его заставила по-настоящему вздрогнуть – в призрачном холодном лунном свете перед ним предстала… нет, вовсе не малышка, не воспитанница и Дочь Веры Дил, а она – Хедели… Сердце сжалось. Хеделина – его любовь, его счастье, огонь его сердца… Вся, как ему казалось, его жизнь, давным-давно сгинувшая в Невидимом, но отчего-то позабывшая прихватить с собой и его самого. И вот она здесь. Будто и в самом деле вернувшаяся оттуда, откуда доселе не возвращался ни один из живых… не считая Богов и иных древних героев. Но живая… Живая! Вот она, кажется, протяни руку и коснешся! И он бросился бы к ней, когда б не помнил до мельчайших подробностей, как без малого три десятка лет назад, сам опустил ее бездыханное тело в могилу… Как жрица, осыпав знатную покойницу белым песком и сказав положенное, пропустила вперед воинов ее отца и плакальщиц, чтобы те – горсть за горстью – скрыли ее лицо и косы под покровом скудной горной земли, на который, по хесскому обычаю, всякому явившемуся проводить дочь вождя в последний путь еще предстояло положить свой камень… Рэн снова, словно это было вчера, увидел внутренним взором, как своими руками положил на могильный холмик последний камень и цветы, что она так любила, прежде чем к могиле возвратилась жрица и на камни хлынула горячая кровь жертвенного животного... Как отец Хедели подошел к нему и горько заметил: «Она умерла хорошей смертью, достойной даже мужчины и воина…» Так давно… и так далеко это было! И так недавно – что для Бессмертного тридцать лет? – один день и только… Разум говорил, что возникшее перед ним видение невозможно – да и откуда бы его погибшей возлюбленной было взяться здесь, в Кадоре, почти тридцать лет спустя – живой, ничуть не состарившейся и даже изрядно помолодевшей, но сердце… глупое сердце… к его удивлению, оно всё еще хотело надеяться! - … это Эсхель, моя лучшая подруга,- так, кажется, сказала тогда Стэрна, дочка Ханты, хозяйки постоялого двора, уже знакомая ему. Сказала и развеяла наваждение. «Эсхель,- сталью резануло слух имя, пробудившее его от внезапно нашедшего на него сна,- та самая, воспитанница Дил. Та самая…» Когда б не Стэрна, первой его мыслью было бы, что перед ним – призрак, а второй – что он сходит с ума. Однако стоило только Стэрне сказать «это моя подруга», как всё то, что он столь отчаянно старался забыть в течение долгих лет, внезапно возвратившись на краткий обманчивый миг, столь же неожиданно и исчезло. Чары развеялись. Должно быть, виной всему были ночь и полная луна… И всё же… Чем объяснить столь удивительное и странное сходство? «Взглянуть бы днем на нее…»- мелькнула было мысль, не иначе, как бесом соблазна подсказанная, однако дорога уже уводила его всё дальше и дальше от Кади… И, как думалось ему теперь, чем дальше, тем лучше! Но разве он не видел ее, год назад, со скалы, когда она пела, сидя на своих любимых камнях возле утеса? И… нет, в тот день она отнюдь не показалась ему похожей на Хедели, эта худенькая угловатая девчонка! В тот день у него и мысли не возникло о сходстве… Однако даже тогда, в тот далекий летний день ей как-то удалось всколыхнуть былое в его душе, песней заставив его вспомнить о доме матери. Впрочем, голос, ее голос, тоненький, девичий, почти детский, вовсе не был бархатным голосом Хеделины… «Ну вот и всё. Должно быть, не так уж и велико это сходство… если приглядеться.»- подумал он было, но непослушная, словно река, шальная мысль устремилась дальше. Первая встреча растревожила воспоминания. Вторая – и вовсе оживила их, пусть даже всего лишь на миг… И это не считая встречи, когда Эсхель была совсем малюткой! «Да и в ту пору…- удивился он,- разве не заставила она меня вспомнить ту нашу беседу с Хедели? Но, Бог мой, Бог мой, до чего же это странно! Вейлерин,- подумал он о тетке, сестре матери,- любит читать знаки и видит их повсюду. Любопытно, что бы она сказала на это?» - Девочка-сталь,- он усмехнулся: каждая встреча с ней, словно удар в самое сердце. В старые его раны… Удар, что невозможно предугадать заранее… и отразить невозможно! Отчего? «Есть клинки, что калечат плоть,- снова зазвучали в его ушах слова Скитальца из Пустошей – того, кого считал он одним из первых и, пожалуй, самых мудрых своих учителей,- а есть клинки, что вскрывают нарывы». Так какой клинок она, эта девочка? «Она? Клинок?- он едва не рассмеялся вслух, рискуя, если и не напугать, то весьма озадачить своих людей,- Разве может быть это дитя разящей сталью?» Нет, дело вовсе не в ней. Не в девочке,- он понимал это… Не в ней вовсе… Дело в нем самом. «Она так трогательно пыталась объяснить Дил, что мы не злодеи… и это при всëм ее недоверии, что она выказывала мне дорогой,- новое воспоминание заставило его улыбнуться,- А эти домыслы… нет… нет, всё дело во мне самом. Дитя, выпрашивающее игрушку, просто хочет играть… и делает это без умысла. Как дитя не со зла, а по незнанию, причиняет боль, так, должно быть, и она. Она не может быть виновата в том, что выросла и этой ночью чем-то напомнила мне Хедели. Она не может быть виновата в том, что понравившейся ей песней, неожиданно напомнила мне о доме… Она даже не ведает о том! А в сумраке, при лунном свете кто угодно… с кем угодно обнаружит сходство. Не она толкает меня к чему-то. Это я принимаю желаемое за действительное, как те, кто, не решаясь отыскать правдивого ответа в самом себе, в своем сердце, ищут ответы вокруг себя в Видимом. Это лунный обман… Эдак и до безумия недалеко… И пора бы прекратить всё это…»- и усилием воли, он запретил себе думать о прошлом, спустя столько лет настигшим его и столь странно смешавшимся этой ночью с настоящим… Однако, утром следующего дня, сквозь дрему, на сеновале, где ему и его молодцам пришлось коротать ночь оттого, что в ярмарочные дни нелегко было отыскать свободной гостиницы, в сарае, наполненным могучим храпом его охраны, он будто услышал чей-то голос, прошептавший ему в самое ухо: «Не то ли это то утешение, Рэнеа, о котором ты так долго просил?» «Сон, это всего лишь сон,- подумал он и перевернулся на другой бок, не желая давать воли бесам соблазна,- глупый сон и растревоженные воспоминания… ничего более.» *** Эсхель вспомнила о находке только в ту минуту, когда вынула из корзинки муку. За страхом, которого она натерпелась в ночном лесу, и пришедшими ему на смену сомнениями, позором, стыдом и смущением, на время померкло и забылось всё – и удивительная находка, и весьма странные предсказания королевской гадалки. «Надо бы показать его кеаре. Что она скажет?»- подумала девушка, разглядывая поблескивающие на дне корзины прозрачные самоцветы, и – стоило только вспомнить! – услышала скрип ступеней крыльца и звук открывшейся и захлопнувшейся двери. - Я на кухне, кеара Дил!- обернувшись, крикнула она восприемнице в темноту сеней и тут же услышала позади торопливые шаги Дилленны. - Что-то ты долго,- заметила Эсхель, едва ее восприемница вошла,- а сказала, что быстро воротишься. - Я встретила Рузи. Он пожаловался мне на тебя,- Дил улыбнулась,- Ты была груба с ним? А ведь он беспокоился о тебе. Очень… - А с чего он вздумал донимать меня глупыми вопросами? Будто я уже жена ему?- пробурчала Эсхель и тут же, не сумев сдержать любопытства, засыпала восприемницу вопросами,- Так ты говорила с Рузи? Или с… постояльцем Ханты? Вы что же… знакомы вы? - Не то что бы мы были знакомы,- уклончиво отвечала Дилленна,- как-то утром он поймал Рузи, перелезавшего наш забор. Он принял его за вора и привел ко мне. Это было еще весной, кажется… - О!- глаза Эсхель округлились от удивления,- Отчего же ты мне тогда не сказала? - А что я должна была сказать? Ты проснулась, едва Рузи ушел. И я говорила тебе, вспомни, что он снова залез к нам в сад. - Да… верно…- Эсхель задумалась, смутно припоминая то утро и странный сон приснившийся ей,- он цветы принес мне… Но ты ни словом не обмолвилась, что этот… приезжий… гость поймал и привел его к тебе. Кто он такой? Северянин? Стэрна сказала – они из Слайна… - Да, возможно, я не спросила.- задумчиво ответила Дил,- Стэрне, должно быть, виднее, ведь они у них останавливаются. - Значит… он прежде бывал в Кади…- задумчиво прошептала Эсхель, и, подняв глаза, спросила,- О чем можно так долго говорить с незнакомцем? «О чем можно долго беседовать с сыном подруги?- мысленно спросила себя Дилленна,- Да и не так уж долго мы говорили… Однако, Эсхель этого знать вовсе не нужно. Пока…» - Ты будто не слышишь меня. Я с Рузи беседовала. А этого господина… Рэна, так, кажется, его зовут? Я лишь поблагодарила, за то, что он довез тебя… Он даже попросил меня не наказывать тебя нынче. Сказал, что вы и без того натерпелись страху. Мы простились, а после он, должно быть, вернулся в гостиницу или уехал. - Ох, а ведь я, даже спасибо ему не сказала…- опомнившись, пробормотала Эсхель,- Это было очень невежливо, да, кеара? Как у них на севере принято… неучтивостью это считается или нет? - Я поблагодарила его и от твоего имени тоже, не переживай… Кеара Дил, очевидно, что-то еще желала добавить к своим словам, однако, не дав ей договорить, Эсхель взволнованно перебила ее. - Кеара… Вот, взгляни-ка! Я это в Холмах нашла… Нынче утром…- Эсхель достала украшение и протянула его Дил. - Боги!- вырвалось у Дил, на лице которой удивление быстро сменилось смятением,- В Холмах?!- тут же переспросила она, недоверчиво и растерянно взглянув на Дочь Веры, и отчего-то опустилась на лавку, словно у нее вдруг подкосились ноги. Эсхель, удивленно хлопая глазами, не отрываясь смотрела на восприемницу. «Не может быть! Вот это везение… Но сколько же лет прошло? Да и мы с Сестричками, кажется, тогда всё там обыскали. Как же так? Может, это и не оно вовсе? Да нет… нет же… то самое. И одного камня нет.- думала Дил, разглядывая чудесную вещицу, как ей теперь казалось, возвратившуюся из самого небытия,- Будто сами Боги его тогда прибрали, а нынче отчего-то решили вернуть! Оно… Это оно, без сомнения!» - Где именно в Холмах?!- поспешила она спросить воспитанницу, пытаясь в то же время совладать с собой. - Там, где дорога сворачивает в Холмы. На вершине…- растерянная, сказала Эсхель, не понимая, отчего это кеара так взволновалась,- Я Стэрну искала, взобралась повыше, чтоб ее высмотреть. Она убежала и спряталась, ты ж знаешь ее! А я… нашла это. «Ох, уж эта Стэрна!- Дил улыбнулась, внутренним взором снова увидев, как колышутся под теплым ветром спелые летние травы, как раззолотив небеса, солнце на западе, опускается в едва различимое вдалеке Море,- Кажется, в тот день мы тоже дурачились в Холмах… а после искали это ожерелье до самого заката. Юность… Боги, ох, до чего ж давно это было!»- она вздохнула. - Это же они? Слезы Лелисы? Да? Из чего оно?- спросила любопытная Эсхель, не особенно веря в то, что кеара подтвердит ее предположение. - Нет, едва ли,- ответила Дил, чтобы не будить в воспитаннице желания похвастать перед сверстницами. Однако Эсхель, кажется, и вовсе не огорчилась. Ответ кеары ничуть не удивил ее. «Селейнское серебро и “слезы Лелисы”…- подумала Дил,- слишком уж ценная… царская находка для Кадорских Холмов…» - Откуда б таким сокровищам взяться в наших Холмах?- продолжала она задумчиво,- Пусть у меня полежит пока. Я почищу его. Ты будто из земли его выкопала… «Если отдать его Эсхель теперь, она непременно решит надеть его по случаю… а этого допустить никак нельзя. Я верну ей его позже, но не сейчас… не сейчас. Да и не здесь, пожалуй.» - Так всё и было… еле вытащила, трава сквозь него проросла. И корни. Я все боялась, что попорчу его, из земли вытягивая.- поведала Эсхель, довольная тем, что кеара наконец успокоилась. «Она, верно, подумала, что мы на ярмарке нашли его… или… вовсе стащили?- предположила она про себя, так и не решившись высказать подозрение вслух,- И оттого эдак разволновалась!» - Так вы из-за него потеряли столько времени?- догадалась Дил. - Ну… да.- облегченно вздохнула Эсхель, радуясь, что кеаре теперь не нужно ничего объяснять, и продолжала рассказ,- Сначала я искала Стэрну, а потом, гляжу под ноги – блестит что-то! Сама не знаю, как посреди травы его разглядела? А уж после… мы подумали: а что, если, клад тут прикопан? Весь холм обошли, каждую травинку по одной перебрали, но больше ничего не нашли. А потом опомнились и в Селль подались, как и собирались. Оттого и долго… «Это вовсе не клад, это наша ошибка и неосторожность, - Дил вспомнила долгие безрезультатные поиски, слезы подруги, багровеющее на дальним Морем закатное небо и свои уверения: “Найдется, вот увидишь…”- И вот… много лет спустя оно нашлось… Надеюсь, это добрый знак.» - Теперь я ничуть не удивлена, что вы задержались…- улыбнулась Дил,- Ну а в Селль-то вас зачем понесло? Будто вы ярмарок прежде не видели? Каждый год там бываете! Эсхель виновато опустила глаза. - Там… гадалка была. Ну… эта королевская… Которая говорит только с тем, с кем захочет. Стэрна хотела узнать, кто ее суженый… - А ты?- сердце Дил застучало быстрее. «Неужели она возвратилась? Старая Кеатринн… Вот так новости! Нужно было и мне с ними пойти. И откуда только Стэрна о ней узнала? И почему же мне никто не сказал?!»- отчаяние окатило ее отрезвляюще-холодной волной. - Я хотела узнать… где родители и… - Что она сказала тебе?!- не сдержавшись выпалила Дил, снова не сумев скрыть от воспитанницы свою тревогу. «Да что это с ней нынче?- подумала Эсхель, заметив, что, едва успокоившись, кеара снова разволновалась не на шутку,- Что ни скажу я, всё будто пуще прежнего пугает ее… Словно я нынче не о хорошем, а о страшном рассказываю.» Она хотела было даже ответить, что гадалка ее не заметила, чтобы не тревожить обожаемую кеару понапрасну, но самой кожей почувствовала, что вопрос восприемницы не подразумевал подобного ответа. Взглянув в лицо Второй Матери, девушка поняла – Дил вовсе не сомневается в том, что Эсхель была вызвана из толпы и говорила с гадалкой. - Она говорила загадками.- сухо сказала девушка,- Я мало что поняла. Сказала про то, что мать меня ищет, но увидимся мы не так скоро, как хотелось бы. Про пять благословений и любовь с разлуками. Однако, любовь кеару Дил отчего-то волновала меньше всего. - Она не сказала тебе кто твои родители?! Где они?!- поспешно спросила она воспитанницу. - Нет… нет! Да если б она это сказала… да я бы тотчас же, как вернулись мы… рассказала тебе! Она сперва сказала, что ждала нас. Будто знала, что мы придем… Потом на каком-то незнакомом языке сказала мне несколько слов и спросила, поняла ли я? Я не поняла…- принялась оправдываться Эсхель, не ведая к чему клонит кеара и в чем теперь состоит, ее, Эсхель, вина… если она и в самом деле в чем-то провинилась. - Мы?!- в полном недоумении переспросила Дил,- Ждала вас? Со Стэрной она тоже говорила?! - Да.- решительно переставшая понимать что-либо Эсхель недоуменно уставилась на Вторую Мать. - А ей что она сказала? - Ей она…- Эсхель замялась было, не зная теперь, следует ли делиться с кеарой своим дерзким предположением без предварительной беседы с подругой, однако в глазах Дил читалась такая решимость, что, напуганная, она не решилась ни увильнуть, ни солгать, ни промолчать,- она ей… предсказала встречу… Кажется, с этим парнем… сударем… господином… Ах, Боги! С которым она приехала…- наконец, выдохнула Эсхель. - Откуда ты знаешь, что речь о нем шла?- не поверив ушам своим, спросила Дил. - Гадалка сказала ей: «скоро»… И еще: «не смотри на того, чье сердце из льда, смотри на того, кто с ним рядом.» И что суженый увезет ее далеко-далеко! А потом мы на дороге их встретили! Я б не поверила, если б мне рассказал кто! Вот и ты не веришь теперь… А до этого Стэрна мне все уши прожужжала про этого постояльца своего, ну с которым я…- она не договорила, смутившись, стоило ей только вспомнить его взгляд… поездку с ним, с чужаком, и, в довершение всего, проклятый чепец и свою оплошность. «Дурочки,- разочарованная, подумала Дил с досадой,- наверняка Кеатринн сказала им, нечто более важное, да только их головы одной любовью забиты. Услышали ли они ее? Могла ли Кеатринн предсказать Стэрне встречу с Эрни и не предостеречь? Ясно же, что ничего хорошего из подобной встречи не выйдет… дочь хозяйки постоялого двора не ровня Бессмертному королевскому родичу.»- и ей отчего-то до боли стало жаль Стэрну… - Предостерегала ли гадалка Стэрну от чего-то?- спросила она Дочь Веры. - Нет! Нет, кажется… разве, что не всё она мне рассказала. Стэрна такая счастливая после была… А мне гадалка этакого счастья не обещала…- вздохнула Эсхель, вспомнив свое невнятное предсказание и так и не сумев скрыть от кеары досаду. «Удивительно…- подумала Дил,- не могла же Кеатринн, если это и вправду была она, а не самозванка, не предостеречь девчонку? Неужели… Нет… Увезти полюбившуюся девицу – полбеды, но кто же позволит такому, как Эрни, жениться на простолюдинке? Тогда как он давным-давно сговорен со своей кузиной Мариэль… осталось только о помолвке объявить, да обручиться. До чего ж странно… а Стэрна-то наверняка поверила и теперь обманется. Много ли счастья – ходить в любовницах? Ах, Боги!- опомнилась она и тут же попыталась унять вихрь беспокойных мыслей,- О чем я думаю? Ведь ничего еще не случилось! И, возможно, даже и не случится! Да и Кеатринн ли это была, в самом деле? Разумнее было бы узнать прежде, та ли это прорицательница…» - Хорошо.- сказала Дил,- А что ты сама у нее спросила… Ведь ты же спросила ее о чем-то? - Да. О родителях… и тогда она сказала про мать. - О чем еще вы говорили? Что еще она сказала тебе? - Про любовь. Про расставания. Про пять благословений… «Пять благословений? Что-то новенькое… Ох, до чего же жаль, что меня с ними не было,- Дилленну вновь охватило отчаяние,- Завтра же побегу в Селль… Вдруг она еще там?» - … про то, - продолжала Эсхель,- что всю жизнь буду делать то, чего делать не хочу, и не всегда буду понята, кажется… что многое из того, что мне дано, будет мне не нужно. И еще сказала «не поддавайся порывам». Вот так… Особенно. Будто это что-то важное. - А на незнакомом языке… что она сказала? Не помнишь? Хоть слово? Эсхель отрицательно помотала головой, однако вопрос кеары прозвучал, как мольба, заставив ее призадуматься. - Нет.- поторопилась было она с ответом,- Хотя…- она чуть нахмурилась, вспоминая,- Она, кажется, сказала «делерен»? Или «делерен тавета»? Как-то так… я не знаю. Я ошибиться боюсь. Может я не расслышала или неверно помню… А тебе знакомы эти слова? «Ох… Боги, до чего же хорошо, что Эсхель не знает селейнского…»- поймала Дил себя на мысли. - Так ты знаешь, что это значит, кеара?- снова спросила Эсхель, глядя на задумчивое теперь лицо Второй Матери. - Нет,- солгала Дил, облегченно вздохнув и покачала головой, будто и вправду была огорчена тем, что неведомым словам так и суждено было остаться загадкой: «Прости, детка, тебе это знать пока ни к чему. Время еще не пришло.» - Ну а про любовь-то что… что она говорила?- Дил подняла голову и наконец улыбнулась, совсем как прежде, словно и не было у нее нынче никаких причин для тревоги. Эсхель вздохнула. Она едва успела порадоваться тому, что кеара, наконец, успокоилась, как настал черед поведать той и о других загадках странной гадалки. «Как ей всё расскажешь? Когда она нынче сама не своя,- совесть больно уколола ее в самое сердце,- из-за того, что мы пропали… и нас в ночи искать пришлось…» - Странно всё…- нехотя промямлила Эсхель,- Она так сказала: «Замуж выйдешь… Пять обрядов. Пять благословений Богов ты получишь» и еще… что всю жизнь будем расставаться. И чем дольше разлука, тем слаще встреча. Больше не помню ничего… я так волновалась, кеара! Если б ты только знала! Будто не перед гадалкой, а на Суде Служителей я побывала! (* что-то вроде инквизиции, религиозный суд, выносивший решения о наказании грешников, отступников, еретиков) Мне казалось, кроме стука сердца своего я ничего не услышу! Оттого я, наверное, и позабыла половину сразу, едва только вышла… - Да, натерпелась ты страху… бедная моя девочка,- Дил поднялась, подошла к Эсхель и обняла воспитанницу. - Что это значит – пять благословений? Ты знаешь? Пять раз замуж выйду?- спросила Эсхель, разом сникнув, стоило ей только вспомнить про эти самые благословения,- Да ведь… и не женят у нас больше трех раз! - Нет… но, если ты вдруг вспомнишь что-то еще, может быть, суть прояснится. Не всякое благословение подразумевает обряд. И уж тем паче свадебный. Может быть речь о чем-то другом?- предположила Дил,- В любом случае пять благословений это не так уж плохо… и уж наверняка куда лучше, чем одно,- улыбнувшись, стараясь подбодрить Дочь Веры, добавила она и подумала: «Не пять проклятий… и то хорошо…» - Ты так думаешь?- спросила Эсхель, желавшая теперь услышать не столько правду, сколько утешение,- Правда так думаешь? Что благословения эти… это же не о браках… - Ты не хуже меня знаешь, у нас после третьего вдовства не обручают. Стало быть, вовсе не о свадьбах это сказано. Да и ты, верно, что-то перепутала. - А это…- не сумев сдержать вздох облегчения, Эсхель обернулась и взглянула на лежавшее на столе ожерелье,- точно не слезы Лелисы? - Нет…- Дил снова улыбнулась и покачала головой. - И плакать мне от них не придется? - Нет, детка, не придется. Дил вздохнула и остановила взгляд на дрогнувшем пламени догоравшей свечи. - Пойдем-ка спать, Эсхель… ночь давно.- сказала она Дочери Веры,- Или… ты голодна и прежде поесть хочешь? - Пойдем,- согласилась было воспитанница, но вдруг, будто что-то еще припомнив, добавила,- В дороге…- она замолчала, словно не решаясь продолжить или размышляя, стоит ли говорить? - Что… в дороге?- снова насторожилась Дил. - Мы говорили… - С господином Рэном? - Да. Так странно, знаешь… Он вдруг спросил меня на классическом, как мое имя? А потом спросил про всеобщий… И я… попалась. Проговорилась… Ответила ему на классическом. И на всеобщем потом… А ты просила меня здесь только на кадорском говорить… Напрасно я это сделала? Да? Проболталась чужаку… незнакомцу… - Нет, думаю, большой беды от этого не будет, - поспешила успокоить ее кеара,- он, похоже, человек честный. - Он даже сказал, что-то вроде…- она снова задумалась, припоминая,- «у тебя был достойный учитель». Правда! Посохом Всемилостивого клянусь, вот прямо так и сказал! - Ну вот… и я похвалы удостоилась. Похвалы сурового северянина,- Дилленна рассмеялась.- Да из благородных к тому же! Это редкая честь! - А взгляд у него, действительно, холодный,- тихонько, словно ей вздумалось поразмышлять вслух, заметила Эсхель,- как Стэрна мне и рассказывала… но не злой. Он похож на человека, которому от жизни досталось... или какая-то печаль его гложет… как будто… сердце разбито? Так мне показалось. «Печаль… она самая. Ты права.»- подумала про себя Дил, однако вслух сказала другое. - Возможно… мне трудно судить о том, кого я едва знаю. - А мне почему-то показалось, что вы знакомы…- призналась Эсхель. - Почему? - Ну… вы так смотрели друг на друга… как будто сто лет друг друга знаете.- пояснила Эсхель и тут же подумала о том, что и ей самой этот странный северянин тоже показался смутно знакомым. Но стоит ли говорить о том кеаре? Равно как и о том, что он на селейнца похож? «Не сто, поменьше… ох, Эсхель, твоя проницательность… Хвала Богам, если только тебе одной померещилось это!»- Дил вспомнила, как они стояли с Сестричками вокруг колыбели малыша Рэна и улыбка осветила ее лицо. Малыш… О, он давно уже не малыш вовсе! И младший брат его, вернее кузен, воспитанный теткой, матерью Рэна, Сестричкой Миэль, тоже давно не малыш… За прошедшие с последней встречи годы Эрни успел не только вырасти, но и возмужать… Ах, до чего же стремительно летит время! - Мне еще показалось,- уж и вовсе робко добавила Эсхель,- что он на селейнца похож? - Да?- удивилась Дилленна,- А знаешь, пожалуй, ты права. Есть в нем что-то такое… Но, постой, где же ты прежде видела селлов? - Нигде… кажется.- растерялась Эсхель и пожала плечами,- Только в книге читала… Про одежду и вид… и нрав… Помнишь, ты однажды принесла мне книгу о Севере? А еще Рузи рассказывал нам про то, как отец его повстречал их где-то в порту… А ты-то сама видела их? - Давно. Очень давно… перед самым изгнанием их. Ну, довольно. Раз уж есть ты не хочешь, идем спать. Скоро рассвет.- прервала Дил нить беседы и собственных воспоминаний… *** Стэрна пропала. Эсхель не видела подругу уже неделю, но если для нее слово «пропала» означало лишь то, что подруга увлечена чем-то куда более важным, то для Дилленны это слово было наполнено совершенно иным смыслом. Чутье не обмануло Дил. Она видела, как стремительно разгорается пламя, вспыхнувшее между младшим, приемным сыном ее подруги и хорошенькой дочкой хозяйки постоялого двора. Пламя, что, как она считала, вело обоих в выжженную пустыню печали, и сердце ее сжималось от жалости к наивной деревенской девчонке, которая, как и многие до нее, невзначай поверила заезжему красавцу и богачу. Тем временем Эсхель, чувствовавшая себя покинутой и одинокой, грустно вздыхала всякий раз, стоило ей только вспомнить о подружке и причинах ее исчезновения. Ревность терзала ее сердце, точно так, как в детстве, когда обе они со Стэрной делили меж собой третью свою подругу – ныне покойную Петту. Однако, положа руку на сердце, Эсхель не могла не признаться себе, что отчасти понимает теперь Стэрну. Эрни был не ровня деревенским женишкам – красавец и само обаяние! – оттого, кажется, никого в округе и не удивляло, что Стэрна так быстро сдалась. «Поди-ка поищи равного ему в нашей глуши… С ним и благородный не всякий тягаться отважится! Встретить и вскружить голову этакому молодцу! Какие ж надо иметь красоту и везение!» Эсхель видела, что Стэрна, эта насмешливая, кокетливая и капризная ее подруга, влюблена и, кажется, впервые столь всерьез. Да и предсказание гадалки – разве не о нем, не об Эрни, говорило ей? Когда всё так странно совпало… И как после было ей не влюбиться? «Но до чего ж быстро сбылось…» - не переставала удивляться Эсхель, глядя на собственное отражение в ведре с ледяной колодезной водой, снова и снова пытаясь вытянуть из темного колодца памяти и свою беседу с гадалкой. «Что она сказала мне?- беззвучно шевеля губами, бормотала она, повторяя гадалкины слова, чтобы они снова не сорвались и не канули в темноту, - «твоя любовь давно уже близко, но пока не подозревает о том…» Близко? Но где же? Кто он? Давно? Стало быть, это кто-то, кого я знаю?»- она перебирала в памяти мальчишек-ровесников из Кади и Кеси, Мьюни и Яри, мельниковых сыновей, братьев Стэрны… Нет, нет и нет. Ни на чье имя не отзывалось ее сердце. Рузи? Нет, уж он-то точно знает, что влюблен в нее. А прочие? Нет. Всякий, кто вольно или невольно вспоминался ей или был ей не по нраву – ведь никто из них не похож на Черноглазого принца! – или не подходил под определение «давно рядом». Или был немолод… или собой нехорош. Да и что значит это «давно»? Как давно? Неделю? Год? Всю жизнь? - Отчего же она не сказала прямо?- не выдержав одиноких мучительных размышлений, однажды спросила она кеару. - Оттого, что ты должна пройти этот путь сама… Если бы она сказала тебе всё, как есть, возможно, ты могла бы нарушить естественный ход событий. Что-то могло бы не сбыться… Кеатринн не хочет влиять на судьбы, она лишь предупреждает. Предоставь жизни идти своим чередом. Всему свое время. - Так ты знаешь ее?!- спросила изумленная Эсхель, впервые в жизни услышав из уст восприемницы имя королевской гадалки. - Конечно. Я видела ее в Столице, еще в юности. Ее все знают.- сказала Дил, но тут же, будто опомнившись, пояснила,- Все, кто прожил на свете не меньше моего, те, кто чуть моложе меня, не говоря уж о тех, кто старше,- она улыбнулась. Однако в тот же миг тревожная складка мелькнула меж ее бровей, чтобы через секунду разгладиться. И это не укрылось от взгляда Эсхель. Дил вспомнила, как утром, следующего за возвращением девушек из Селля, дня, одолжив коня у Эрни – чего ей только стоило добраться до него и коротко переговорить один на один! – молнией метнулась в Селль… однако, последние ярмарочные дни миновали, и Кеатринн к тому времени, разумеется, след простыл. «Куда исчезла? Где снова появится?»- никто не мог ответить ей на этот вопрос. Одни говорили – уехала на север, другие – на запад, третьи – вернулась в столицу. Кеатринн будто в воздухе растворилась. А нищие у Храма Троицы Милосердной, что у Восточных ворот, и вовсе пересказывали небылицы, будто гадалка обернулась совой, да и улетела вечером последнего ярмарочного дня, едва стемнело – ведь городские ворота в ту пору уже были закрыты! Лишь одно немного утешало Дил – слова Кеатрин, сказанные Эсхель на селейнском. «Если она и вправду сказала «делэренн», значит, Боги будут милостивы к нам и всë… вернется на свои места… все вернутся…» Что же до пяти браков или пяти благословений Эсхель – это так и осталось для нее загадкой. А любовь, встречи и разлуки, напротив, ничуть не удивили. «Хорошо, что слово “любовь” вообще прозвучало…»- вздыхала она. Она вспоминала Сестричек и саму себя в юности… Кто из них был счастлив? Любовь… Верно, она была. Разлуки? Да, и они тоже были. А вот счастья… счастья, за которым все они так отчаянно шли наперекор судьбе, на их долю выпало мало или длилось оно совсем недолго. Тем удивительнее казалось Дил предсказанное Кеатринн Стэрне. Она говорила о счастье там, где счастья, по мысли Дилленны, и вовсе быть не могло! «Одним Богам ведомо, как это возможно… Уж не ошиблась ли Кеатринн? Должно быть, старость свое берет…»- недоумевала Дил,- С нашей последней встречи много лет утекло в Невидимый… она, верно, совсем стара уже… если только нет в ней крови Бессмертных.» - Вон у Стэрны… Как быстро всё сбылось… а мне достались только загадки… любовь «давно уже близко, но не подозревает об этом». Кто это? Я уже всех перебрала и никто не подходит,- призналась ей Эсхель. - Не гадай, дождись,- улыбнулась Дил,- да и «рядом»… это же вовсе не значит прямо здесь. «Хотела бы и я знать, кто же это… «давно рядом».- усмехнулась она про себя,- Столько лет рядом с нами не было никого… Ох, Кеатринн, и умеешь же ты напустить туману!» Эсхель только грустно вздохнула. В отсутствие подруги Эсхель снова принялась ходить к Морю одна. Осень, перевалив за вторую половину, постепенно превращалась из теплой и солнечной в пасмурную и промозглую. Лиственницы, растущие на вершине утеса, желтели и, предчувствуя наступление зимы, сбрасывали иглы, и только сосны и ели по-прежнему зеленели, над мягким рыжим покровом игольника, перешептываясь в высоте на ветру. Спасаясь от одиночества и осенней грусти, Эсхель даже несколько раз сходила к Морю с Рузи, что, ревнуя, в последнее время и вовсе не давал ей прохода. Однако несмотря на ее мольбы, не заводить больше разговоров о любви, он не мог удержать в узде чувств и снова принимался за свое. Так, что в конце концов она решила, что лучше им и вовсе перестать видеться, покуда он не успокоится, и даже «по дружбе» рассказала ему о встрече с гадалкой, ведь в предсказании говорилось уж точно не о нем, так зачем же тогда давать ему ложную надежду? Все надежды свои она теперь возлагала на время… Ей хотелось верить, что со временем, по милости Богов, Рузи забудет ее и останется ей, как и прежде, лишь другом детства. Вскоре вслед за ускользнувшим от предзимних ветров теплом исчезло и солнце, скрытое тяжелыми, осенними тучами и тоска залила душу Эсхель холодной морской водой цвета стали. Она засела дома и единственным ее утешением вновь стали книги, которые по-прежнему изредка и ненадолго откуда-то приносила ее Вторая Мать. Вечерами Эсхель помогала кеаре с вышивкой, но, как и прежде, неохотно… Уж не оттого ли, что всякий раз, стоило ей только взять в руки иглу и пяльцы, она вспоминала о подруге? Ближе к зиме по Кади поползли тревожные слухи о том, что трактирщица Ханта якобы «продала» свою любимую дочь заезжему благородному богачу. И сколько бы та, довольная, ни рассказывала соседям: «Уж как свезло дочке! Как свезло! А будет на то милость Богов, они следующей осенью поженятся!»- мало кто из селян, верил в то, что это возможно. А всякий, кто отваживался предостеречь размечтавшуюся мать, что, мол, «уедет твой постоялец восвояси и что ж тогда?»- тут же записывался Хантой в число злейших врагов. Так, прежде широкий, круг ее подруг и приятельниц вскоре сузился до двух подружек, что благоразумно помалкивали, из страха вовсе рассориться, и тайком обменивались сплетнями с остальными – ныне отверженными. Все они, а в особенности многочисленные поклонники Стэрны, надеющиеся, что она станет куда сговорчивее после того, как приезжий бросит ее, с нетерпением ждали, что же будет, когда постоялец покинет, наконец, Кади… Однако зима приближалась, время утекало в Невидимый, а проклятый чужак по-прежнему никуда не спешил, будто собирался теперь зимовать, а то и вовсе решил обосноваться здесь, на Побережье, позабыв от нежданной любви к дочке трактирщицы откуда и куда он прежде держал путь. Спустя месяц, селяне, устав судачить, примирились с мыслью о том, что этот чужак и вправду загостился у них, в Кади. И Ханта, гордая и счастливая, продолжала твердить ближним и дальним, что лучшей партии для дочери ей не сыскать, что он, постоялец – северянин из Слайна и будто бы там у него небольшое имение. Но из какого именно Слайна – Северного или Южного? – Ханта, как и большинство ее соседей, никогда не покидавших родного края и потому не ведавших, где находятся оба этих Слайна, казалось, и вовсе не задумывалась… А уж деньгами приезжий и в самом деле сорил так, что закрадывалось сомнение, так ли уж было, в действительности, мало его имение, как о том рассказывала всем его будущая теща? *** Однажды, в самом конце осени Стэрна и ее избранник, слайнский землевладелец Эрни, вдвоем явились в дом бывшей королевской белошвейки Дилленны. - Тетя Дилленна,- словно родственнице, с невиданной доселе тожественностью, прежде и вовсе не свойственной речам селянки – дочери хозяев трактира, объявила Стэрна,- я пришла представить вам моего жениха. Эрни поклонился хозяйке дома, будто истинный благородный из числа королевских всадников. - Госпожа Дил,- обратился он к ней, как к даме благородного происхождения,- я Эрни… из Тэри, что в Слайне. Дилленна сделала вид, что польщена, смущена и удивлена одновременно. Она приветствовала Эрни легким кивком, будто равная. Однако, ни Стэрну, ни Эсхель нисколько не смутило это почтительное приветствие, приличествовавшее скорее Большому и Малому Дворам Селейна, нежели деревенскому домику в позабытом Богами уголке Восточного Кадора. Северные обычаи обеим были незнакомы. Дил учтиво предложила Стэрне и Эрни разделить ужин с нею и ее Дочерью Веры, и те, разумеется, согласились. Едва девушки уединились в комнатке Эсхель, чтобы переговорить с глазу на глаз, как Дил, накрывая на стол, шепнула Эрни на селейнском, чтобы впредь тот воздерживался от дворцовых порядков здесь, в Кади. - Я всё понимаю, Дил. Но ты достойна большего, нежели надменное приветствие благородного, обращающегося к селянке. Кроме того, девчонки обычаев не знают, а здесь помимо тебя, меня да них и нет никого,- улыбнулся Эрни,- Даже здесь, живя теперь на одной улице мы довольно долго не виделись, верно?- добавил он напомнив ей о первой встрече, когда она с трудом узнав его, вынуждена была делать вид, что они не знакомы, и второй, сумбурной, когда она «случайно» повстречав его со Стэрной у ворот постоялого двора вынуждена была намеками, изворачиваясь, дать ему понять, что ей нужна лошадь, чтобы нагнать гадалку Кеатринн. Стэрна была уже готова бежать и просить у родителей Веснушку, как вдруг ее жених, благородный господин, не пожалел своего коня для Второй Матушки ее подружки. - Теперь-то я, наконец, могу сказать тебе это: тебя не узнать…- улыбнулась в ответ Дил,- да я и не узнала бы, если бы ты не объявился в наших краях вместе с братом. Нет от него вестей? - Нет… Пока нет. Но ты не хуже меня знаешь, что вести обязательно будут… Как твоя поездка? Так и не нагнала ты Кеатринн?- спросил он, уже наверняка знавший от Стэрны, что в Селль Дил опоздала. Дил покачала головой. - Нет… не нагнала…- она замолчала ненадолго,- Я хотела попросить тебя…- вдруг сказала она и, резко переменив направление беседы, строго, по-матерински, взглянула на него,- не морочь Стэрне голову. Для чего тебе дочь трактирщицы? - Я люблю ее,- открыто и простодушно ответил Эрни. Его лицо сияло той искренностью, какую можно встретить лишь у по-настоящему и счастливо влюбленного. - Но ты помолвлен…- напомнила ему Дил и взгляд ее стал грустным. - Да. Почти. Почти помолвлен. Сговорен, если быть точным. Едва успев родиться… я принял на себя обязательства,- усмехнулся он,- Это дань обычаю, не более. Ты так не думаешь? Разве твой муж не взял тебя в жены несмотря на то, что родители его в ту пору едва ли были в восторге от его выбора?- напомнил он Дил,- Признаться честно, я и представить себе не могу, кто из девиц смог бы угодить чопорной Тантэль…- рассмеялся он, стараясь смягчить вырвавшееся ненароком напоминание о далеком прошлом, что ему самому тут же показалось довольно резким,- Боги да избавят меня от такой тещи, как твоя свекровь! - Мой муж…- заметила Дил с грустной прохладцей,- был равным мне… или почти равным, пусть даже я и не смогла угодить свекрови. Но ты-то понимаешь, что ваши отношения со Стэрной приведут вас… в лучшем случае в изгнание? В худшем ты погубишь ее, разобьешь девчонке сердце… Разве это не тупик, дружок? И что же ты думаешь делать? - Нарушить обычаи. Найти выход из тупика. Что-нибудь придумаем,- легкомысленно и самонадеянно, как всякий пылко влюбленный, ответил он. - Видела бы тебя нынче матушка…- вздохнула Дил, понимая, что увещевания ее будут пропущены сыном подруги мимо ушей,- Будь благоразумен, оставь ее, не порти девчонке жизнь, соблазняя ее мечтами о невозможном… - Не могу. Да и сама она едва ли захочет расстаться теперь… во всяком случае, я надеюсь на это. - Надолго ли ты с ней? Это наверняка не первое твое увлечение… Слава о твоих похождениях даже до нас дошла.- Дил для красного словца несколько преувеличила прежде услышанное от Рэна. - Она не увлечение, Дил. Не веришь?- спросил Эрни и, опередив ее, сам ответил на свой вопрос,- Не верь, воля твоя. Но здесь я, наконец, кажется, нашел то, что так долго искал в женщинах. И больше не отпущу ее от себя. Вот уж не думал, что отыщу свою мечту в кадорской деревушке, но уж как случилось, так случилось…. - А что же потом? Ты Бессмертный, она смертная…- Дилленна замолчала, снова поймав себя на мысли: «Откуда у Ханты такая дочь?»- и вдруг после нескольких секунд молчания добавила неуверенно,- Скорее всего… - Потом я увезу ее в Селейн. Но сначала надо дождаться весны. Я уже обещал ее матери и тебе повторю. Я не причиню ей вреда. И не сделаю ничего дурного. А надо будет – так и отрекусь от всего… Мне не важно, смертная ли она или нет……- он оборвал фразу на полуслове, будто задумчивость внезапно настигла его, и, чуть помолчав, добавил, бросив на Дил удивленный взгляд,- однако… погоди… ты, что же, и сама в том сомневаешься? - Когда я смотрю на нее, временами я вижу тень Лэра.-мрачно, неожиданно для самой себя, призналась Дил,- Я никогда не говорила с матерью Стэрны о ее прошлом и наверняка утверждать не могу… но ничуть не удивлюсь, если вдруг узнаю, что Стэрна полукровка. Стэрна и Ханта знают кто ты? - Эрни из Тэри,- снова рассмеялся он. - Кто ты на самом деле.- многозначительно напомнила ему Дилленна. - Нет… ты и сама, должно быть, понимаешь, что рано нам пока говорить об этом. - Выходит…- задумчиво произнесла Дилленна,- ты начинаешь любовь со лжи… - Это не ложь. Не договаривать – не значит лгать. Ты знаешь, что я не могу рассказать ей всего. Пока не могу… Как и ты не можешь рассказать…- за его спиной послышался звук открывающейся двери и легкие торопливые девичьи шаги, и Эрни, не окончив фразы, перешел на шепот,- Но когда-нибудь, когда время придет, поверь, я, клянусь Великой Маллийской Девяткой, всё расскажу ей… - О чем это вы тут беседовали?- тут же полюбопытствовала Стэрна, втиснувшись в и без того маленькую кухню соседки. - Пытались выяснить, есть ли у нас общие знакомцы в краю, откуда твой избранник родом,- отвечала Дил, как ни в чем не бывало,- ведь и отец мой из тамошних мест родом был, да вот только мы пока так и не поняли, есть ли кто… - Видите, тетя Дилленна, как быстро сбылось мое предсказание?- счастливая, Стэрна взяла Эрни за руку. - Вижу…- вздохнула Дил и попыталась спрятать беспокойство и грусть за улыбкой. - Говорила мне гадалка: «Не смотри на того, чье сердце из льда, смотри на того, кто рядом с ним». И вот. Вот он рядом с ним. Это у его брата сердце из льда,- сообщила Стэрна,- Вы же его видели, тетя Дил? Он же взглядом заморозить может! Матушка мне так и сказала, когда увидела его впервые. Но Эрни отказывается рассказывать – почему. - Я же говорил тебе – когда-нибудь…- улыбнулся Эрни. - Когда-нибудь... Звучит как «никогда». Если ты мой жених, рассказывай! - Когда станешь моей женой,- ответил Эрни и обнял любимую. - Стэрна, сделай милость,- попросила Дил,- позови сюда Эсхель… И чем только она занята? Время ужинать. Да и гости у нас… - Вышивает… вот уж не ожидала от нее!- Стэрна удивленно вскинула брови и рассмеялась прежде чем снова выскользнуть из кухни, чтобы кликнуть подругу,- Погодите-ка, сейчас я ее позову! Эсхель отложила рукоделие и неспешно, словно нехотя, вышла из комнаты в темную прохладу сеней. Стэрна поджидала ее у распахнутой двери, поклявшись, что не уйдет, покуда та не оставит вышивки. Из кухни тянуло пробуждающим аппетит ароматом жаркого. - Мне всего ничего оставалось… неужто вы подождать меня не могли?- буркнула было Эсхель, но аромат еды, манивший на кухню, несколько смягчил ее недовольство. - Тебе поесть надо, подружка,- весело заметила Стэрна,- ты оттого нынче не в духе, что голодна! Знаю я тебя! Ты всегда мрачнеешь, когда есть хочешь. Эсхель не успела возразить – Стэрна первой скользнула в невысокую, узкую кухонную дверь. - Эве, Эрни,- вслед за подругой войдя на кухню поприветствовала Эсхель гостя, как он того требовал, по-простому, как если б он был ей равным, «не поминая всякий раз его благородства». - Эве, Эсхель,- улыбнувшись, ответил тот. В маленькой тесной кухне Дилленны вчетвером они едва смогли разместиться. - Возблагодарим Богов,- сказала Дил, наконец рассадив гостей по узким лавкам по обе стороны грубо сколоченного скромного деревенского стола. - О, Всемилостивый, Отец и Мать – Всеблагая Троица, благослови нашу пищу, ниспосланную нам ныне Твоей великой милостью. Да не введет нас сия трапеза во грех чревоугодия, да не пустит нас, ничтожных, по пути соблазна к погибели, но послужит во благо, к укреплению сил душевных и телесных, дабы мы могли служить Тебе, каждым вздохом своим прославляя великое милосердие Твое к нам, грешным, во все дни бренной жизни нашей в Видимом, дабы не остаться нам в числе отверженных грешников в конце времен, дабы обрести надежду на спасение и в Очищающем Пламени, пожирающем недостойных. Да будет так!- хором прошептали Дил и обе девушки. - С вашего позволения, я поблагодарю за нынешний ужин своих Богов,- сказал Эрни. Никто из женщин возражать не стал, и он шепотом произнес короткую молитву на недоступном девушкам маллийском, принятом ими за южно-слайнский говор. Чуть заметная улыбка тронула губы Дил. «Богам грома и ветра… Богам-братьям – покровителям воинов и веселому, удачливому Ндаэру – покровителю путников и счастливцев…- подумала она,- а кому еще молиться мужчинам нашего рода? Он маллиец, а все селейнские Боги вышли из Маллии – родины Богов…»- ей отрадно было слышать знакомые с детства слова, да и муж ее, не смотря на то, что сам он родился в Северном Слайне, что отец его исповедовал веру в Троицу, что долгие годы ему пришлось провести с Дил в Дейне, продолжал молиться Богам-Братьям, богам своей матери-маллийки. Вот только где, где он теперь? Сердце ее сжалось… О, если б он был жив, он, верно, отыскал бы их… И жену, и дочь. По слухам – он погиб, однако, пока Дил не видела ни его тела, ни могилы… А потому слабая надежда продолжала теплиться в ее сердце. Эта надежда, также, как и надежда на то, что дочь ее тоже жива, поддерживала Дил на протяжении долгих и страшных лет разлуки. Ужинали они молча. «Будто духи севера в нас вселились…»- поймала себя на мысли Дилленна. Эсхель была задумчива, Дил выглядела погруженной в свои мысли. Эрни был спокоен и сосредоточен. Каждый, казалось, думал о чем-то своем. И только Стэрна всё улыбалась, поглядывая на избранника – счастью было тесно в ее душе и уж тем более – в этой маленькой кухне. Оно било через край и рвалось наружу. «Он увезет меня, он обещал,- вспомнила Эсхель недавний разговор с подругой,- тогда всё сбудется, совсем сбудется… представляешь?!» - А мое не сбылось,- не без разочарования напомнила она Стэрне. - Ну тебе-то еще рановато отчаиваться…- возразила та,- тебе ж сказала она, что любовь рядом… - Я всех перебрала – из тех, кто рядом, никто не подходит… или мне не нравится. - Даже Рузи?- хихикнула Стэрна - Рузи тем более,- буркнула Эсхель и бросила на подругу недовольный взгляд исподлобья. - Ладно, не злись, я ж шучу. - Рузи первым отпадает, уж он-то знает о…- она замолчала на секунду,- да и не скрывает даже. А я уж и не знаю, куда от него прятаться… А гадалка сказала «только не подозревает об этом», рядом и сам еще не знает, понимаешь? Ну вот кто? Про кого б ты подумала? - Да-а-а, и вправду загадка… Как она есть – загадка!- Стэрна пожала плечами,- Не знаю. Только ждать остается. Но уж если мое сбылось, то, глядишь, и твоему черед настанет… - Когда ты уедешь? Что Эрни тебе говорит?- Эсхель решила сменить тему. - Может весной?- пожала плечами Стэрна. «Стало быть весной я одна-одинешенька останусь…»- обреченно подумала Эсхель. Ей стало совсем грустно и это не укрылось от взгляда подруги, почти сестры. - А хочешь, я поговорю с ним… и ты поедешь с нами? Иначе какая же свадьба без моей лучшей подружки? - Да ну? К чему ему еще и меня с собой тащить? Да и кеара… как я ее оставлю? А уж она никогда в жизни меня не отпустит… Да к тому же в такую даль! - А отчего б ей и не отпустить тебя? На свадьбу-то? Не каждый день у тебя подруга, почитай, что сестрица, замуж за благородного выходит! Эрни не беден! Места у него в имении на всех хватит! Как только всё к свадьбе готово будет, я, пожалуй, приглашу и тебя, и тетю Дилленну … ну ежели только ты наперед с нами не уедешь… и своих… а может вы все вместе приедете? Или ты уедешь с нами, а тетя Дил приедет после, с моими? Что тебе здесь скучать без меня? Но это уж мы ближе к весне решим, времени уговорить тетю Дилленну у меня еще довольно.- она заговорщицки подмигнула подружке и улыбнулась. - Не знаю… Не верится мне, что она отпустит меня.- с сомнением заметила Эсхель,- Она меня и в Селль-то не пустила бы, спроси мы ее тогда прямо… а уж на Север, да в Слайн… - Ты погоди, мы что-нибудь придумаем. Лишь бы ты сама захотела с нами... Хотела ли она ехать? И нет, и да. Эсхель вспомнила весну и то самое предчувствие отъезда, что явилось к ней внезапно, когда, стоя на вершине Зуба, она смотрела на взволнованное весеннее Море… Вот оно, похоже, того гляди и сбудется, в отличие от предсказания гадалки… Как там ее звали? Кеатринн? А ведь, кажется, даже кеара ей верит… - В какой Слайн-то?- неожиданно оторвавшись от воспоминания о весне, спросила она подругу. - Что?- Стэрна с недоумением взглянула на Эсхель. - В какой Слайн он обещает тебя увезти? А ты – меня…- Эсхель улыбнулась. - Что значит… в какой? - Их два, ты, верно, позабыла? Наш и селейнский. Северный и Южный. - Ой! А я как-то и не задумывалась даже… Север – это ж так далеко… Да с ним я хоть на край света,- несколько растерянно, но по-прежнему беззаботно рассмеялась Стэрна,- Ну-у-у… навряд ли они приехали б в наши края из Селейна, кто б их пустил-то сюда? Сама подумай! Наверное, наш Слайн… Ну, Южный, то есть… Да ты погляди, как по-нашему они говорят! Ты вон на всеобщем лопочешь, должна понимать, что они с братом слишком уж чисто говорят по-нашенски для каких-нибудь чужаков, вроде селейнцев. Если Рэна послушать, то даже и намека нет, что кадорский ему не родной, а у Эрни в речи едва слышится что-то этакое… но ежели не знаешь, так и не поймешь, что он с севера. Видно только, что не из нашего он края, как по отцовой речи видно, что тот с юга родом. А матушка вон вообще из-под Вары, а сама от отца словечек вайнесских нахваталась – и поди теперь узнай откуда они в Кади явились? Да и вообще, на что селейнцам кадорский? Даром он им не сдался! Сама посуди… «И то правда, зачем?- подумала Эсхель, вспомнив слайнскую кольчугу брата подружкиного жениха,- Если б они были купцами… Но ни Эрни, ни братец его, наверняка не купцы. А кто ж тогда? Дворяне с Севера? Но что-то же привело их в наше захолустье? Что?» Четырнадцать лет назад, во время мятежа после гибели или, как сообщали многочисленные сплетни, исчезновения короля Барта в горах на Юге, все иноплеменники, которых по слухам привечала при дворе королева, были изгнаны из страны – бедные и богатые, знатные и простолюдины, Бессмертные и смертные. С тех пор, согласно распоряжению регента, въезд в Дейн был дозволен лишь купцам – не далее крупных портов, да посланникам правителей сопредельных государств – не далее Столицы или Высокой Башни. - А Эрни не говорил тебе, зачем они с братом забрались в нашу глушь?- спросила Эсхель. - В Столицу они ехали…- нехотя ответила Стэрна, уже понадеявшаяся было, что ей удалось развеять сомнения подруги, однако тут же почувствовавшая, что эти самые сомнения, сообщившись ей, будто простуда, просачиваются теперь в ее собственную душу. - Для чего? - Не знаю…- растерялась вдруг Стэрна,- да мало ли какие дела у них там? Мне-то это зачем? Опять ты со своими подозрениями? - Я тебя не узнаю. Ты совсем голову потеряла!- заявила Эсхель, сама не понимая, что это нынче нашло на нее,- Таких простых вещей у избранника спросить не можешь. Ты же замуж за него собираешься! А выходит, даже и не знаешь, за кого идешь! - Да мне и не любопытно это… куда ехали, да мало ли… Что мне до той поездки? Когда он… он мне про детство свое рассказывал, про юность, про Богов, про имение, про охоту, про турниры, про балы, про семью… про матушку свою родную. Да и про приемную тоже! Всё про себя рассказал, кроме того, куда они ехали! И что ж мне не верить ему теперь?!- насупилась Стэрна, исподволь защищаясь от сомнений, что сеяла в ее душе Эсхель своим недоверием,- Ну ладно, ради тебя, так уж и быть, полюбопытствую. Скажу, подруга ночей не спит, гадает, кто ж вы такие, да откуда взялись? Ажно на свадьбу ко мне ехать боится! Ух! До чего ж ты все-таки… недоверчивая. Всё-то тебе ужасы да страсти всякие мерещатся! - Осторожная,- поправила ее Эсхель и подумала: «А может права она… и ужасы мне, в самом деле… только мерещатся?» Осторожность – вот слово, которое слышала она в детстве куда чаще прочих. Их скитания по Побережью не прошли даром… Сперва они переходили из селения в селение с Ярой, матушкой кеары, которую Эсхель почему-то почти не помнила и от которой в памяти сохранился лишь смутный образ: та была, как и кеара, высока, худа и голубоглаза, но в противоположность дочери – темноволоса… А уж после скитаться Эсхель пришлось и с самой кеарой Дил… Осторожность… Когда каждый незнакомец – возможный враг. От кого же они бежали так долго? Почему таились? И отчего после семи лет скитаний им пришлось возвратиться в Кади, на родину кеариной родни, где прежде Эсхель жила еще с самой Ярой? Дилленна объясняла ей, что времена тогда были голодные, трудные и опасные, что она искала работу, переходя из одного селения в другое, чтобы хоть как-то прокормить себя и ее – свою Дочь Веры… А кроме того, кеара искала и свою пропавшую семью, как прежде мать кеары искала после мятежа и волнений ее саму. Потому-то, отчаявшись, и взяла бедная Яра на воспитание ее, Эсхель, найденную где-то неподалеку от столицы… Вот так и вышло, что сперва Эсхель заменила кеариной матушке ее пропавшую дочь, а уж после, заменила так и не найденных родных и самой своей кеаре. Но чего же так опасалась кеара? Ведь опасалась же она чего-то? Неспроста же запрещала она своей маленькой Эсхель заводить дружбу с другими детьми и учила быть настороженной со взрослыми? Эсхель всегда чувствовала, что живет в мире если не тайн то, по меньшей мере, недомолвок и неизвестности – всё это выбивало почву у нее из-под ног и подтачивало ее уверенность в себе… «Если она вообще была у меня когда-нибудь,- грустно заключала она,- уверенность эта… Неизвестность, конечно, может быть любопытна, но только в сказках… А в жизни, тайны куда чаще страшны или опасны – иначе зачем было это скрывать?» Эсхель с глухим стуком положила деревянную ложку в опустевшую миску. Как-то незаметно за этими размышлениями она доела свой ужин. - Спасибо, кеара, было очень вкусно.- поблагодарила она Вторую Мать, и Эрни со Стэрной, не прошло и минуты, последовали ее примеру. - Ну, а теперь, расскажите мне о своих замыслах,- попросила гостей Дил,- Что вы решили, здесь ли обручитесь или уже в Слайне? И когда ждать отъезда? И Стэрна с воодушевлением и счастливым блеском в глазах принялась рассказывать, будто на протяжении всей трапезы только и ждала этих вопросов. *** Эта зима выдалась куда веселее, в сравнении с прежними, обыкновенными их кадорскими зимами – темными и унылыми. «Самая веселая зима, со времен мятежа…»- ловила себя на мысли Дил. «Самая веселая зима, из всех, что я помню.»- сама о том не подозревая, вторила ей Эсхель. С того самого осеннего ужина Эрни и Стэрна стали частыми гостями в доме бывшей королевской белошвейки. И даже Ханта, кажется, ослабила хватку и, отчего-то доверившись Эрни, почти перестала волноваться за благополучие дочери. «Она теперь под надежной защитой!»- важно говорила Ханта соседям и была недалека от истины. Зима выдалась ранняя. Еще в самом ее начале Кадор вновь засыпало снегом, Море замерзло и жизнь на Побережье, по обыкновению, затихла. Однако, в доме Дилленны, вопреки привычному сонному и тихому зимнему ходу жизни, царили песни, смех и веселье. Неутомимая Стэрна уговаривала Дил отпустить Эсхель с ней на север, Дилленна не соглашалась, но и не отказывалась, и Стэрне казалось, будто она вот-вот да и уломает упрямую Вторую Мать подружки, вовсе не подозревая о том, что той куда больше известно о неизбежности отъезда, и не в Слайн даже, а много дальше… Вечерами девушки пели, читали вслух, учились играть в Хоо, Пирамиду или «Отгадай что». И если последние две игры были хорошо знакомы жителям Побережья, то Хоо Эрни привез с собой с севера. Игру эту в Кадоре, помимо знати, знали немногие, предпочитая ей более простую и азартную, пришедшую с Дальнего юга – Тыхей-Пас, а женщины здесь, на Побережье – те не играли вовсе. Впрочем – девушки быстро поняли это! – играть с Эрни было невозможно, если только он нарочно не поддавался. А поддаваться ему приходилось – как ни старались Стэрна и Эсхель, играя вдвоем против него одного, отсутствие опыта подводило обеих. Дилленна же, играя с ним, всякий раз делала вид, будто игра ей не знакома и вынужденно проигрывала, хотя азарт, охватывавший ее при каждом воспоминании о том, как отец обучал ее игре, становился большим искушением выиграть и… выдать себя. Ведь тогда Эсхель непременно спросит ее, откуда ей известна эта игра? В ответ на восторги и похвалы проигрывавших девчонок Эрни неизменно рассказывал, что лучше него играет только брат, который, с его слов, мог бы стать лучшим игроком в Хоо в Столице, будь он чуть более честолюбив: «Но успех и слава его вовсе не заботят, золото он презирает, а азарту воли не дает. И уж если с кем и невозможно играть, так это с ним. Он знает, что игрок он сильный… и этого ему довольно.»- говорил Эрни. Дил это знала. Она не забыла и их знаменитую «ничью», когда они играли в Хоо шесть часов к ряду и следующую, неоконченную партию, в один из последних ее приездов в Селейн незадолго до мятежа. Эта счастливая зима по воле Богов выдалась куда холоднее предшествующей, будто Боги, перепутав зимы, направили на Юг ту, что должна была воцариться на Севере. Едва Море замерзло, а лед стал достаточно прочен, Эрни где-то раздобыл сани, что редко можно было встретить на Побережье – земли Южного и Восточного Кадора прежде не столь часто и совсем ненадолго сталкивались с обильными снегопадами. С тех самых пор, на зависть селянам, Эрни, Стэрна и Эсхель носились по синему прозрачному льду Моря, дерзко и бесстрашно удаляясь от берега, отчего у Дилленны всякий раз сердце сжималось от ужаса: «Полыньи… проруби…» Девчонки визжали от страха, задыхались от морозного ветра и скорости, в то время как добропорядочные жители Кади, наблюдавшие за ними, в ужасе зажмуривали глаза, глядя, как Эрни, лихо погоняя лошадку, входил в повороты, со скрежетом оставляя на синей ледяной глади белесые замысловатые узоры – следы полозьев. В самом конце месяца Ледостава Эрни с возлюбленной и Эсхель выбрались в Селль – на праздник Зимнего Солнцестояния – Новую Надежду, как его здесь называли – день, когда, по преданию, явился в Видимый мир сам Всемилостивый Эсу. Праздничный день, как и полагалось всякому большому торжеству, милостью Богов выдался погожим: ясным и морозным. По звонко скрипящему, сверкающему снегу, щурясь от солнца, Эсхель пришла к дому подруги, где ее уже поджидали друзья. - Садись!- едва завидев подружку, весело крикнула Стэрна, румяная от мороза, в теплом плаще на волчьем меху, уже сидевшая в санях, кутаясь в огромную медвежью шкуру – и где только Эрни ее раздобыл? Эсхель послушно плюхнулась в сани рядом со Стэрной. - Вот, укройся,- приподняв медвежью лапу сказала Стэрна,- ты глянь, какие когтищи у него были здоровенные! Ужас! Как подумаю о том, что вот эдакий-то мог бы нам тогда в лесу повстречаться, ох, и страшно ж становится! - Ну-у, нет, в наших-то лесах отродясь таких не водилось… Да и если б кто увидал этакого зверя у нас, один слух о нем такого страху нагнал бы на всех, что мы б и в лес ходить перестали!- возразила было Эсхель, чтобы в ином тут же согласиться с подругой,- Огромный медведь был…- и, скинув рукавицу, она осторожно потрогала пальчиком медвежий коготь. Отчасти, ей было жаль зверя, однако размеры шкуры и невероятно длинные когти и в самом деле внушали неподдельный ужас. - Ну что, поехали?- обернувшись к девушкам, спросил Эрни, сидевший на облучке. - Поехали!- хором ответили обе и рассмеялись. Эрни погнал Веснушку рысью, чтобы спустя три часа отчаянно звеня бубенцами, въехать в Восточные ворота города. Селль встретил их привычной для праздничных дней шумной ярмарочной толчеей. На каждом углу торговали теперь сластями, бубенцами, колокольчиками, лентами для украшения праздничных деревьев и золочеными свечами – всем тем, что обыкновенно требовалось всякому добропорядочному кадорянину накануне Новой Надежды. В Храме Троицы Милосердной у Восточных Ворот торжественно и радостно звонил колокол, созывая верующих на молитву. - Зайдем, поклонимся Богам на счастье?- предложила Эсхель Стэрне, смущенная тем, что они не одни очутились нынче в городе: с ними был избранник подруги – самый настоящий язычник-северянин, каковых множество еще оставалось в Южном Слайне, после его завоевания, но которых здесь, в глубине страны, по-прежнему встречали нечасто: «Не оскорбит ли его это?- мелькнула тревожная мысль,- Да и он… не оскорбит ли ненароком веру нашу?» - Зайдем. Как не зайти?- отвечала Стэрна,- Подождешь нас? Или с нами сходишь?- обернувшись, спросила она жениха. - Я вас здесь подожду,- улыбнулся тот, давая понять девушкам, что у него – свои Боги. Впрочем, и у его Богов по странному совпадению, нынче ночью тоже ожидался праздник. И по этому случаю он, по возвращении в Кади, собирался разжечь Костер-Самой-Долгой-Ночи. Подруги взбежали наверх по высоким ступеням Храма. И пусть на ступенях сидели всё те же, хорошо знакомые им, нищие и увечные – каждый на своем излюбленном месте, но обновление, которого ожидал от праздника всякий верующий в Троицу, теперь царило и здесь: побирушки просили подаяния в новых или старательно заштопанных одеждах, как и полагалось в канун Дня Новой Надежды. Эсхель и Стэрна по южному обычаю подали им в честь праздника несколько медяков. В Храме было жарко и многолюдно. При входе девушки поочередно поклонились Отцу, Матери и Всемилостивому, купили у Посвященных сестер две сосновых ветви с праздничными лентами и две тоненькие восковые свечки. Эсхель подняла глаза – со сводов, сияя позолотой одежд и нимбов смотрели на нее знакомые с детства Отец и Мать, а меж ними младенец Всемилостивый – и, как и прежде, мысленно попросила Богов указать ей путь к потерянным много лет назад родителям: «Пусть даже этот путь окажется куда дольше, чем мы думали…» Поклонившись Богам, она, как и Стэрна, поставила свечу перед изображением Матери – Стэрна просила о счастье в браке, Эсхель – о том, чтобы увидеть родную мать и… как знать? Может, предсказанная ей, любовь и вправду рядом? Пусть даже суровые Служители и осуждают всякое гаданье и попытки предсказать будущее, что, как известно, находится в руках Богов… Вспомнив об этом, Эсхель почувствовала смятение – ей отчаянно хотелось верить предсказанию гадалки, однако, здесь, стоя пред ликами Богов, верить ему было никак нельзя… и потому, раздираемая противоречивыми чувствами, она на всякий случай, попросила у Троицы Милосердной прощения. Верующие толкались, пробираясь к изображениям Богов и святых, улыбались, ставили свечи, здоровались, поздравляли с Праздником всякого встречного, будь то знакомый или незнакомый. Бедные и богатые, все были равны в этот день, все, согласно обычаю, были одеты в новое, все несли Божествам свечи и ветви, украшенные цветными лентами с бубенцами и колокольцами, а вместе с ними несли и просьбы о хлебе насущном и счастье семейном. С высоты хоров, как будто из-под самого купола, доносилось нестройное пение Посвященных Сестер, в то время как Служители возносили Богам молитвы о том, чтобы следующий год был благополучен, и чтобы народ Дейна «был избавлен от глада, хлада и кровавой брани». Поставив свечи и поклонившись Богам еще раз, обе девушки вышли на улицу. После благовонного тепла и духоты переполненного верующими Храма, так приятно было снова вдохнуть прозрачный морозный воздух! Легко сбежав вниз по ступеням, запыхавшиеся и раскрасневшиеся, они уселись в сани, укрывшись от холода устрашающей, но такой теплой медвежьей шкурой. - Куда теперь?- спросил Эрни, прежде, чем тронуть. - На ярмарку,- приказала Стэрна. Протолкавшись на Ярмарочной площади еще около часа, вдоволь наслушавшись сплетен и столичных новостей, повстречав несколько односельчан и знакомых родителей Стэрны и обменявшись с ними поздравлениями и приветами, девушки накупили пряников, печенья и «Надеждина Хлеба», и вернулись к саням, где, скучая, ожидал их Эрни. Столичные вести и сплетни были противоречивы – радостны и тревожны одновременно. - Правду ли, говорят,- спросила Стэрна избранника,- что на Востоке хессы захватили все земли от гор до самого моря? И будто бы собираются они идти войной на Селейн, а потом, глядишь, и на Юг, к нам пожалуют… Эрни ответил не сразу. Сплетни, на удивление, во многом оказались правдивы... Однако ему вовсе не хотелось пугать девчонок в столь важный и святой для них день. Да и на Селейн,- думалось ему,- хессы отважатся пойти лишь тогда, когда будут к тому готовы. «Уж точно не завтра. И не нынешней весной. В лучшем случае – по осени попытаются прощупать нашу оборону... А до Дейна им еще ой, как далеко… разве что Селейн падет…- тут усмешка, означавшая сомнение в том, что Селейн может уступить дикарям-кочевникам, скользнула по его губам,- Но в этом случае и, беспечный ныне, Дейн, еще не осознавший очевидности хесской угрозы, ляжет под ноги завоевателей… Если так и продолжит пребывать в извечной своей южной беспечности. И откажет нам в помощи…» - Как тебе сказать, душа моя?- осторожно ответил он невесте,- И да. И нет. Хессы объединились, чего уже тысячу лет не бывало. Это правда. Но чтобы дойти до Дейна, им нужно создать из разрозненных диких ватаг настоящую армию – такую, что будет способна сломить Селейн, а уж он-то наверняка не так слаб, как тут, на Юге, поговаривают… и едва ли бездействует. Да и прокормить, и обеспечить оружием этакое войско хессам будет нелегко, ведь степь не слишком щедра к своим детям-кочевникам. - Говорят еще, будто регент нынче раздумывает: посылать ли подмогу на Север, потому что король селейнский стар и болен, и сам он войны не переживет, даже если не возглавит войко, а будет дожидаться исхода войны в своем замке. А наследников у него и поныне нет… А еще говорят, будто принцесса Амелитт давно умерла, но регент скрывает это, чтобы при власти остаться. Потому-то принцессу и не видел никто едва ли не со времен мятежа против королевы и ее северян. А значит и у короля Барта тоже наследников нет… и когда обман этот вскроется, нас ждут распри – ведь родня королевская снова примется биться за трон. - Есть наследники,- ответил Эрни нехотя,- и у селейнского короля Роддо и у короля Барта. Верить слухам в этом вопросе – довольно глупо. Если принцесса жива, то регент скоро явит ее народу. Ей почти восемнадцать, а значит она должна быть коронована или выдана замуж. Если ко времени ее восемнадцатилетия начнутся отговорки – регента ничего хорошего не ждет. Народ нынче уже поостыл в своей любви к нему, если я не ошибаюсь?- шепотом добавил он и подмигнул невесте,- Народ, он сказки любит. Поэтому никогда не слушай сплетни в толпе, Солнце. Там такого порой расскажут – тот давно умер, а этого заменили похожим на него простолюдином… чем невероятнее выдумка, тем охотнее ее пересказывают и тем дальше разлетаются сплетни. - Так будет война всё-таки?- спросила Стэрна, встревоженная его словами,- Или нет? - Будет… возможно. Но уж наверняка не нынче. И не завтра.- ответил он и подумал: «Переговоры идут… но есть ли итог? В любом случае в толпе, в маленьком городишке, что вдали от столицы, нам этого не узнать…» - Давай-ка не будем об этом в Праздник.- покачал головой Эрни. - Так это у нас Праздник. Нынче зима перевалит за середину, Всемилостивый придет в мир и даст людям Новую Надежду. А у тебя разве тоже Праздник?- спросила Эсхель. - И у меня. Но иной. Сегодня, в Самую-Долгую-Ночь Боги-Братья, громовники Эрдар и Эннар, бившиеся друг с другом за любовь богини Оддет, наконец примирятся и вместе одолеют Тьму. И после Долгой Ночи день начнет прибавляться. Это начало Дороги к Весне. - Дороги к Весне? Что это?- в свой черед спросила Стэрна. - Так у нас называют вторую половину зимы. Хотя, по правде сказать, снег у нас лежит долго, куда дольше вашего, а кое-где – и самой до середины весны и начала лета. У вас-то снега сойдут куда раньше. - А вы как празднуете… свой Праздник?- полюбопытствовала Эсхель, тут же поймав себя на мысли о том, что грешно, должно быть, в святой день выспрашивать у язычника, как он поклоняется своим идолам? «Уж не разгневаются ли на меня Боги за это?»- подумала она и опасаясь божьего гнева, обернулась в поисках ближайшего Храма, чтобы снова, как прежде в Храме Троицы Милосердной, мысленно испросить у Богов прощения. Шпилей Храмов, однако, отсюда видно не было. - Разжигаем костры, чтобы помочь Богам одолеть тьму.- ответил Эрни. - Это что же? Значит вечером нас еще и праздничный костер ждет?- спросила беспечная Стэрна,- Или нам присутствовать на твоем Празднике не дозволяется? - Значит ждет,- ответил Эрни, радостно ухватившись за этот повод чтобы переменить тему беседы,- И присутствовать можно, отчего ж нет? Если, конечно, Всемилостивый вам позволит. У нас говорят, что очень уж строги они, ваши Южные Боги, слишком много запретов и обязательств налагают на верующих, и что каждый шаг в сторону от божественных предписаний у вас – грех, не так ли? - Ну-у-у-у…- протянула Стэрна задумавшись,- есть в этом что-то… Но думаю, Всемилостивый нынче не обидится на меня, зная, как я тебя люблю, ведь он любовь проповедовал!- она рассмеялась своим звонким заливистым смехом. Стэрна не была особенно набожна, однако все установленные верой обычаи в их семье соблюдались неукоснительно, и по большим праздникам они всем семейством, погрузившись в повозку выезжали в Селль, в Храм Троицы Милосердной у Восточных Ворот, прихожанами которого было большинство жителей Кади и иных близлежащих селений. Теперь же, когда все положенные установления были соблюдены, Всемилостивый,- не зря же его так называют?- по мысли Стэрны и вовсе должен был остаться доволен. - Боги! Стэрна!- одернула ее куда более набожная Эсхель и сурово взглянула на подругу. - А что такого? Всемилостивый в мир пришел, чтобы людям о любви поведать. И, сдается мне, он простит меня, ежели я посмотрю на костер, который разожжет для своих Богов мой любимый. Что в том плохого? Браки-то с иноверцами не возбраняются у нас, мне довольно веру свою сохранить. А уж я ее сохраню! Это была правда. Браки с иноверцами в Дейне не запрещались, но, если и не поощрялись в открытую, то благословлялись с надеждой, что супруг или супруга в конце концов приведет вторую половину к истинной вере, вере во Всемилостивого. Впрочем, после изгнания иноплеменников во время мятежа, иноверцев в Дейне почти не осталось. Все они ютились теперь где-то на окраинах, в приграничье – вроде отвоеванного у северян Южного Слайна, где по-прежнему, помимо Троицы, продолжали веровать и в селейнско-маллийских Богов, и Служителям Всемилостивого, как и их пастве, больше нечего было опасаться. Оттого-то счастливую Стэрну ничто не смущало, однако Эсхель не могла даже помыслить для себя подобного будущего – для нее брак с иноверцем был невозможен. Она мечтала о женихе истинно верующем, верном, любящем и… может быть, даже черноглазым, как Принц из ее любимой сказки… Но «…пять обрядов… пять благословений Богов» с осени не давали ей покоя, по-настоящему смущали и даже страшили ее. Отказываясь верить в эту часть предсказания, она теперь гнала от себя всякое воспоминание о гадалкином шатре, из всего сказанного ей провидицей, оставив себе лишь надежду на встречу с матерью и любовь, что «пока не подозревает об этом». «Нет, нет, нет. Я неверно ее поняла! И не расслышала, должно быть…- думала она,- Мой суженый будет веровать во Всемилостивого, иначе и быть не может! О, помогите мне Мать и Отец!» Уже темнело, когда, покинув город, они двинулись в сторону Кади. Эрни не отважился ехать через лес, опасаясь увязнуть в снегу, и направил Веснушку вдоль береговой линии, по утоптанному ногами и копытами Прибрежному Тракту. Дорога петляла, сани летели, обгоняя редких в темное время странников и неспешно плетущиеся повозки. В Кеси они ненадолго заскочили к Стэрниной тетке, чтобы подарить ей праздничную еловую ветвь. В ответ Кеэсса пригласила гостей отужинать с ней. Отказать ей, обыкновенно встречающей праздники во вдовьем одиночестве, они не смогли, а потому возвратились в Кади по Старой прибрежной дороге, уже глубокой ночью, когда над Морем погасли последние проблески вечерней зари. - Самое время для костра,- заметил Эрни подъезжая к воротам дома Дилленны. - Эсхель, решайся, может ты всё-таки с нами поедешь? Праздник же… Сама ж после жалеть станешь, уж я тебя знаю! Неужто совсем не любопытно тебе?- сделала Стэрна еще одну настойчивую попытку уговорить подругу, заметив, что Дил уже стоит у ворот, ожидая воспитанницу. За воротами, на ветвях старых яблонь развевались на ветру разноцветные праздничные ленты и радостно позванивали колокольчики. - Кеара меня ни за что в жизни не отпустит…- неуверенно сказала колеблющаяся Эсхель, в то же самое время размышляя, не будет ли и вправду большого греха в том, что она одним глазком взглянет на чужой праздник? Ведь поклоняться чужим Богам она ни за что не станет! - Отпустит,- внезапно заверил обеих подруг Эрни,- я поговорю с ней, вот увидишь, мне она не откажет. Да еще и сама с нами отправится. - Да ну?!- удивилась, кажется, даже Стэрна,- Покуда сама не увижу, ни за что не поверю! Что бы тетя Дилленна… Дил, однако, неожиданно для обеих подруг, и в самом деле согласилась. Потеснившись в санях, девушки поделились с ней местом под теплой медвежьей шкурой и через минуту Веснушка уже уносила их в сторону Южного леса. *** Прибрежный Тракт, заметенный мокрым, вследствие оттепели, снегом, стал непреодолимым препятствием для запрудивших его повозок и путников, следовавших вдоль Побережья на северо-запад. Снегопады, внезапно обрушившиеся на Северный Кадор, были столь оглушительной силы, что за несколько часов и Тракт, и окрестные дороги стали совершенно непроходимы. Мокрый и липкий снег, гонимый, дышавшим в лицо, теплым и влажным западным ветром, мгновенно ослеплял путников, и, как ни старались они, измученные, увернуться от него, казалось, он предугадывал всякое движение своих жертв, изо всех сил стараясь досадить им. Снег валил так густо, что вскоре не осталось никакой возможности разглядеть, что происходит в нескольких шагах впереди, в то время, как порывы ветра вынуждали несчастных, не решившихся переждать непогоду в оставленных позади селениях, закрывать рот и нос ладонью, удерживать дыхание и, наконец, захлебываться в стремительном их течении, как в волнах бушующего моря. Не разбирая дороги, люди устало плелись вперед и всякий опасался упустить, такую же, едва различимую, бредущую впереди заснеженную фигуру… упустить и безвозвратно потеряться в окутавшей мир белесовато-сизой мгле. Оттого многие из тех, кто держал путь в Мин-Слайн, решили не искушать Богов и повернуть на Вару, чтобы переждать метель в окружавших город селениях. Однако и до Вары еще предстояло добраться. Рэн медленно двигался в общем потоке застигнутых врасплох путников, низко опустив капюшон плаща. Конь под ним беспокойно прядал ушами, тряс головой и зло всхрапывал – как видно, мокрый снег был не по нраву даже высокому выносливому жеребцу, рожденному на севере. Велико было искушение свернуть на восток, на Стельн в надежде переждать непогоду там, а после, через Наннорн, уйти в горы, но нынче Рэн был не один – дюжина всадников, сопровождавших его, растянулась цепочкой вдоль дороги и, проклиная снежный ветер, плелась следом за ним. Он должен был пересечь границу уже не как разведчик, но как законный посланник короля, а значит иного пути, кроме как через Мин-Слайн, у него не оставалось. После, миновав земли Южного Слайна, оставив позади границу, Северный Слайн и маллийское княжество Шенн, он сможет повернуть к северу, на Риэн, где ответа из Дейна давно ждет сварливый старый король Роддо, по прихоти судьбы приходящийся его матери братом, а ему самому дядюшкой. «Да и зима – не лучшее время, для путешествия верхом через горы,- напомнил он себе,- Даже будь я нынче один… Когда перевалы заснежены, а прокормить лошадь на каменистых нагорьях и вовсе нечем.» - Hey! Delere nen sor-a?- окликнул его женский голос, что очевидно доносился из повозки, с которой он только что поравнялся. Сомнений не было – женщина обращалась именно к нему. - Ae Delere sor-naer,- не задумываясь ответил он и взглянул из-под капюшона на выглянувшую из крытой повозки, женщину, что здесь, на юге, дерзнула обратиться к нему на его родном языке. Голос ее звучал неожиданно молодо для пожилой дамы лет шестидесяти на вид. - Это пока…- отвечая ему, она перешла на всеобщий и рассмеялась,- Да ты и сам это знаешь, вернее будешь знать, как только прекратишь себя обманывать. Это твой долг. Я узнала тебя, Твое Высочество, Рэнеа. Или ты предпочитаешь иное имя, Рэннорн Саэаванте, сын Миэлинн Лоэн Муон из рода Тэнгер и Данна Саэаванте, рожденного в старых землях? - А ты, должно быть, Кеатринн, прорицательница?- улыбнулся он, догадавшись, кто перед ним,- Я наслышан о тебе еще от матушки. - В вежливости тебе не откажешь, Delere,- усмехнулась она,- Обычно меня именуют гадалкой, проклятой, ведьмой. - Не зови меня так. Здесь не место… и не время…- напомнил он провидице,- И я не тот, что мог бы… - Как скажешь.- согласилась она,- И… ты не веришь. - Не верю? Не знаю. Хотя… скорее не хочу. Ни верить, ни знать.- он усмехнулся – разве мог он еще минуту назад предположить, что ему придется спорить с самой Кеатринн?- Предсказания… вовсе не то, что мне нужно. - Напрасно ты сомневаешься. Но будь по-твоему, больше я о тебе ничего не скажу. Да и мешать тебе идти своей дорогой я не хочу,- она снова улыбнулась, - Хотя, вижу, у тебя всё же есть вопросы ко мне. Спрашивай, что хотел. А уж потом… поможешь мне. - Дочь Дил. Она жива?- оглянувшись на охрану и тут же перейдя на древнезападный, которым она, судя по ее намекам, очевидно, владела, спросил он, будто желая тем самым испытать провидицу. - О, да! Жива.- она не без удовольствия последовала его примеру,- Что еще сказать тебе о ней? Нечасто я видела столь счастливые судьбы. - Где она? - Ты ж ничего не хочешь знать! И не веришь…- Кеатринн снова рассмеялась, как ему показалось, без обиды, но с легким упреком,- Дочь Дил, куда ближе к матери, чем ты можешь себе представить.- ответила она уклончиво и тут же повернула беседу в иное русло,- Хороший ты человек… просишь за других, а о себе говорить не желаешь. Ни о будущем… ни о прошлом. Уверен? - Уверен.- ответил он коротко и смахнул с лица воду и тающий снег. - Даже о том, кто ее убил? Огонь твоего сердца…- теперь и она, как видно, вздумала испытать его на свой лад. Он взглянул на гадалку: «Что, если сейчас… вот сейчас всё откроется?»- пронзила сердце тревожная мысль. Искушение было велико… Но… «Нет.» - Нет,- ответил он холодно. - Хорошо…- очевидно, довольная тем, что он устоял перед искушением, продолжала она,- я скажу тебе так, пусть даже ты нынче и не просишь меня об этом: это были вовсе не те, кого, ты прежде подозревал. Надеюсь, теперь тебе станет легче.- Кеатринн вздохнула,- Они могли бы, верно… те, кого ты винил… но не успели. И, если уж быть точной – она вовсе не желала этого… Ему было все равно. Они лишь хотели вернуть тебя домой, не более. Она говорила, словно вторя его собственным мыслям. Нет, ничего по-настоящему нового Кеатринн ему не открыла. Лишь опровергла опасения да укрепила надежду. Удивляло лишь то, что ей было известно о событиях, со времени которых минуло без малого тридцать лет. Но откуда? И как могла она узнать? Впрочем – тут же явилась спасительная мысль – ей могли рассказать. И мать, и ее подруги, прозванные Сестричками, все они, кажется, были с нею знакомы. - Думаешь, мне рассказали?- будто и в самом деле читая его мысли сказала прорицательница и покачала головой,- Или хуже того, попросили меня сказать тебе, что всё было именно так? Нет, Рэнеа. Нет. Я говорю лишь о том, что вижу. Я это вижу. Хочешь, я назову тебе имя еще одной, что и в самом деле желала бы ее убить, но в последнюю минуту у нее не хватило духу? Имя той, которою после ты и сам убить не решился… не взял греха на душу… но освободил, пойдя наперекор твоим братьям. И оказался прав. Это было и вовсе дерзко. Она, вскользь, мимоходом, легко говорила ему о самом сокровенном, будто смотрела теперь в открытую книгу души его, которую, если верить Служителям южных Богов, пишут сами ээви на небесах. Он взглянул на Кеатринн, менее всего походившую сейчас на ээви – разве что постаревшую, утратившую крылья и мокрую от мешавшегося с дождем снега – с удивлением и сомнением. (*ээви, аэви – светлые сущности, вроде ангелов, добрые вестники, слуги Богов) «Эти подробности гадалке могла рассказать лишь сама Хайле… Хен, Хайн, братец, быть может, или я сам...- подумал он,- Кто?» - Никто,- невозмутимо сказала Кеатринн в ответ на его беспокойно заметавшиеся мысли,- Я это вижу.- повторила она снова. - Чего ты хочешь от меня?- спросил он провидицу. - Чтобы ты меня проводил. Мою охрану свалил недуг. Оба с лихорадкой слегли. А с тобой и твоими молодцами мне опасаться нечего. - Ты и это видишь?- насмешливо, как всякий неверующий, верить по-прежнему не желавший и потому остановившийся в шаге от волнительного сомнения, спросил он. - Верно, я вижу и это,- ответила Кеатринн,- Тебя Боги берегут. И нынче с тобой мне будет куда спокойнее, чем с болезной моей охраной. - Куда ты едешь?- спросил он. - Поближе к родине. На родину мне нельзя.- вздохнула она,- Пока нельзя. Ты должно быть слышал эту историю… После того, как я осмелилась сказать твоему дядюшке Роддо, что он смертен, он изгнал меня и запретил въезд на сорок лет. Мол, через сорок лет вернешься и убедишься в обратном,- рассмеялась она снова,- А нынче он и вовсе, должно быть, не захочет меня видеть. Регенту Куорру мои слова тоже не по душе пришлись и он изгнал меня из столицы, «милосердный»,- она скривила губы в усмешке,- а следом послал убийц, опасаясь, что сказанное ему я, непременно, за мзду поведаю и его врагам. Лжец! Если бы не гвардейцы, приставленные ко мне еще королем Бартом и с тех пор меня оберегающие, я бы тогда не выжила. Но эта пурга нас добила – оба занемогли. Смертные не молодеют и здоровье их с годами не крепнет, подобно дубовым сваям, погруженным в воду. Одна я, как видишь, держусь пока… Сам Утешитель, видно, послал мне тебя нынче, Delere. Ты поможешь мне вернуться домой, не таясь? Замолвишь за меня слово?- спросила она и опередив его ответ, добавила,- Нет, не сейчас, сейчас еще не время. Нынче я еду в Слайн… до лучших времен, а уж оттуда – подамся в Вару. Подумай. Я знаю, что у тебя нет времени, однако нынче о помощи прошу тебя не только я, но и Бог твоего отца,- она вскинула руку и, засучив широкий рукав с меховой оторочкой, показала Рэну татуировку на внутренней стороне предплечья – две раскрытых длани и закрытое око меж ними – знак жрецов Утешителя,- А кроме того, нынче ночью Поворот на Весну… и мне не хотелось бы пропасть в снегах в такой день. - Где мой отец?- спросил ее Рэн неожиданно для себя самого. - В том же краю, где ты его видел в последний раз,- отвечала она и ответ снова показался ему уклончивым и странным,- Да, ты его видел. Ты его знаешь. И не говори мне, что прежде ты не догадывался… Впрочем, всему свое время… Так ты проводишь меня? - Я провожу тебя,- согласился он. *** Глядя на весело взвившиеся ввысь языки священного пламени, Дил вновь мысленно возвратилась на родину. Она снова очутилась во внутреннем дворе Кетте-Рэ – Замка-на-Серой-Скале, где отец в праздник Долгой Ночи собственноручно разжигал костер, что должен был помочь Богам-братьям одержать победу над Тьмой. Ей снова было четырнадцать, детство ее заканчивалось… но не было еще ни женихов, ни Сестричек… Ей только предстояло отправиться в Столицу, к Большому Двору, в свиту принцессы Тин Вейлерин. О, сколь многого она ждала в ту Долгую Ночь! Воистину Самую-Долгую-Ночь… Огонь тогда долго не хотел разгораться – дурной знак! – сырые дрова не спасало даже масло и отцу пришлось дольше обычного держать факел в ожидании мгновения, когда пламя взовьется вверх, яростно взрезая ночную мглу. Однако спокойствие и упорство отца принесли свои плоды. Масло, наконец, вспыхнуло, огонь быстро охватил хворост, а следом и дрова, и с жадностью принялся пожирать их, согревая ночь высокими жаркими рыжими языками. Вокруг послышались крики радости, кажется, она и сама тоже закричала, а после все хором запели: «Бейся с тьмой!» Даже оставив позади множество лет, прожитых на чужбине, она не забыла слов праздничного гимна: «Бейся с тьмой, Бог и Брат мой, даже если она у тебя внутри, убей тьму или умри…» Когда костер догорал, господа, гости и слуги уходили в пышно убранный к празднику Большой чертог, пировать и петь. И каждый убивал в себе тьму, как умел – вином, шуткой, смехом, песней, танцем… «Самое веселое время зимы,- вспомнила она,- как же так случилось, что я совсем об этом позабыла? Ах, да… здесь не Маллия. И не Селейн…» На секунду она почувствовала легкий укол грусти в сердце. Здесь, в глубине Южного леса, на небольшой поляне среди сосен, с ветвей которых временами соскальзывал и падал за шиворот холодный рассыпчатый снег, никогда еще, кажется, не звучало ни северных праздничных гимнов, ни даже песен. «Нет. Сегодня грусти здесь не место… Гори всё огнем… Убей тьму… и пусть Свет победит!»- решила она и, не сумев сдержать порыва, запела гимн праздника вместе с Эрни. Лица воспитанницы бывшей королевской белошвейки и ее подруги вытянулись. Эсхель и Стэрна изумленно уставились на Дил, пораскрывав рты – пели-то оба на селейнском! Пока костер разгорался, они еще раз спели тот же гимн на маллийском, а после Эрни достал откуда-то заранее припасенный мех с вином: «Это, конечно, не дейнское южное, но и не пойло из Вары»- сказал он и, сделав глоток, передал его Дил. Едва ощутив вкус кисловатого терпкого вина, напоминавшего вина ее родины, она снова вспомнила Кетте-Рэ… и, не сговариваясь, они с Эрни перешли на застольные песни, знакомые обоим с самого раннего детства. - А можно и мы тоже что-нибудь споем?- попросила, наконец, Стэрна любимого, когда Дил и Эрни умолкли,- Твои Боги не очень обидятся? - Наши Боги не столь требовательны, как ваши… и в особенности по праздникам.- улыбнулся тот,- Пойте им на радость. - Кеара,- спросила не на шутку удивленная Эсхель, дернув восприемницу за рукав,- откуда ты знаешь все эти песни? - Доводилось слышать их в юности… «В праздники лгать негоже… но ведь доводилось же в самом деле…»- подумала она и рассмеялась, так толком и не разобравшись, ложь ли это или еще нет? - Этот язык…- начала было Эсхель, однако кеара не позволила ей договорить. - Селейнский.- мечтательно улыбаясь вздохнула Дил. - Боги! Ты что же… и его знаешь?!- воскликнула ее Дочь Веры. - Я знаю песни на нем,- невозмутимо отвечала воспитаннице Вторая Мать,- впрочем, и ты тоже немного знакома с ним. - Я?!- Эсхель от удивления снова открыла и позабыла закрыть рот. - Ты. Как мне рассказывали, ты пела одну северную песню на своих любимых камнях у Зуба,- улыбнулась она, взглянув на Дочь Веры. И Эсхель отметила про себя, что давно… если не сказать… никогда… не видела кеару Дил такой счастливой. - А…- Эсхель хотела было что-то возразить, но потрясенная замолчала,- Погоди… Но откуда ты знаешь?!- спросила она спустя несколько секунд,- что я… на камнях… это ж так давно было! - Добрые люди рассказали,- снова засмеялась Дил,- мир, детка, не без добрых людей. «Значит кто-то меня слышал… но кто?»- Эсхель бросила испуганный взгляд на кеару. - Но ведь это ты… ты же сама пела мне эту песню… в детстве.- выпалила она,- Я помню! Хотя ты потом и говорила, что нет… - Так я и говорю тебе что, знаю селейнские песни. Не все, конечно, но… кое-что знаю. «Это уж точно не ложь,- подумала Дил,- да и всех песен знать невозможно…» - Спой-ка нам ту, что ты пела на этих своих камнях.- продолжала она, обращаясь к воспитаннице,- А я поправлю тебя, если ты допустишь ошибку. Уж если песня тебе нравится, то и выучить ее следует, как дОлжно. Оторопевшая, Эсхель медлила в нерешительности. Просьба кеары застала ее врасплох. Она ожидала чего угодно, только не этого! - Эсхель, ну, давай! Раз уж мы празднуем северный праздник, спой нам песенку с севера,- попыталась подбодрить подругу неугомонная Стэрна. - Хорошо,- нехотя согласилась Эсхель, однако в голосе ее по-прежнему звучало сомнение,- Но прежде ответь,- обратилась она к восприемнице,- откуда ты знаешь их? Песни эти… - Об этом мы с тобой позже побеседуем. После Праздника, хорошо? А теперь пой! Я тебе помогу, подпою,- улыбнулась Дил и они вдвоем затяли «Спи, мое дитя». И в то время, как сильный и уверенный голос Дилленны переплетался с тонким робким голосом Эсхель, Эрни думал о том, что мать, родная его мать, должно быть, тоже пела ему эту колыбельную. Вот только лица матери он, как ни старался, никак не мог вспомнить… слишком уж рано Великий Мор унес ее, такую хрупкую, ослабленную тяжелыми родами и болезнями, обрушившимися не нее после его рождения… Все его детские воспоминания касались куда более позднего времени, когда его, осиротевшего, отдали на воспитание тетке – Миэль: «А та…- он вздохнул, вспоминая любимые уголки тихого уютного поместья приемной матери, на долгие годы ставшего ему домом,- да, матушка Миэль тоже, кажется, эту колыбельную пела нам…» - Ну вот,- сказала Дил воспитаннице, едва они закончили петь,- теперь ты будешь знать, как звучит она на самом деле. Как видишь, ничего страшного нет в том, чтобы знать и петь песни на иных языках. - А как она по-нашему звучит? Что значит?- спросила Эсхель. - Потерпи. Дома расскажу… Но, если уж совсем коротко, «Спи, мое дитя». Это колыбельная. Я и в самом деле пела ее тебе, когда ты была совсем крохой. Мне и в голову не пришло, что ты способна будешь слова запомнить…- не без гордости призналась она воспитаннице,- Что ж… Порадовали северных Богов, настало время порадовать и южных! Теперь и вы со Стэрной спойте нам что-нибудь.- предложила Дил и девушки с минуту посовещавшись, запели «В медовых травах». Костер пылал. Эсхель пела и, глядя в пламя, думала о том, что такой счастливой, как сегодня, должно быть, не будет уже никогда… однако эта капля грусти, лишь добавляла сладости Празднику… Самой Долгой Ночи, Новой Надежды или Поворота на Весну – не важно… Важно то, что дни теперь будут становиться длиннее, незаметно приближая весну и Новолетие, а жизнь переменится… И ей хотелось верить, что к лучшему. По дороге домой каждый был погружен в свои мысли. «Это всё, всё объясняет,- думала Эсхель,- кеара знает селейнский… Она светлоглазая, светловолосая, а что, если она, точнее отец ее… родом оттуда?- сердце Эсхель тревожно застучало,- С самого Севера? И не из нашего Слайна вовсе… а из самого Селейна? А скитались мы чтобы избежать изгнания… А уезжать она не хотела, потому что искала свою семью… Неужто она тоже из тех иноземцев, что должны были страну покинуть? А она осталась! Осталась! Но как же тогда Квабба, здешняя родня ее, от которой матушка ее, Яра, дом она унаследовала? Они что же, все северяне? Надо мне поговорить с ней...» Тут она и сама вдруг вспомнила, что глаза у нее тоже светлые. «А может и я оттуда?- вдруг пришло ей на ум,- Тогда мне и в самом деле придется уехать, чтобы отыскать своих…» «… ваш путь друг к другу будет куда более извилист и долог, чем вы обе надеетесь…»- на миг ей стало не по себе. «Я? Северянка?- подумала она, пытаясь сперва принять как данность эту странную непривычную мысль, казалось, разрушавшую все, что знала она о себе прежде, а после свыкнуться с нею,- Я? Да разве возможно это? Каково это? Быть с севера родом?- она некоторое время смотрела на мелькавшие по сторонам дороги деревья, но вот, наконец, вздохнула и почувствовала, что сердце ее постепенно успокоилось,- Но… там ведь тоже… люди живут. И верно, не все они так дурны, как нам говорят теперь…» Она вспомнила слова гадалки: «…долгий путь… остальное – когда вернешься…»- и, следом, свое весеннее предчувствие… Да, похоже, отъезд и вправду неизбежен… Но теперь это отчего-то вовсе ее не тревожило, а напротив – как будто успокаивало даже, почти примирив с необходимостью однажды снова пуститься в путь. «Значит, мне и в самом деле нужно будет поехать со Стэрной… и кеара, если родня ее и вправду оттуда, должно быть, разрешит мне. Или даже сама отправится с нами, как знать? А что, если и Эрни, и его брат тоже… тоже с севера, а вовсе не из нашего Южного Слайна?- подумала она и убежденность ее окрепла, стоило ей только встречу с братом Эрни, что той ночью в лесу, как ей показалось, был вылитый селл!- Так кто же они такие?! Соглядатаи?- успокоившись было, ее сердце снова пустилось вскачь,- Друзья или враги?! И, может ли быть такое… чтобы кеара и в самом деле водила с ними знакомство?» Эсхель посмотрела вперед – Веснушка звеня бубенцами, неспешно тянула сани по заснеженной дороге, по обеим сторонам которой чернел ночной лес. Стэрна дремала, положив голову на плечо Дил, которая, казалось, тоже спала: лицо ее было спокойно, глаза закрыты, на губах застыла легкая улыбка… «Что ей снится?- глядя на кеару, невольно подумала Эсхель, отвлекшись от своих пугающих подозрений,- Дом ли родной? Семья ли? Былое? Утраченное?» Юный месяц плыл вслед за ними, то путаясь в припорошенных снегом ветвях сосен, то выбираясь из них, то ныряя в редкие облака... Света от него было мало и, пожалуй, всё что он мог нынче – лишь радовать глаз совершенством своих очертаний, ярким острым серпом выделяясь среди ночного морозного неба, усыпанного крошечными снежинками звезд. Дорога белоснежной змеей вилась впереди – круто поворачивая, выпрямляясь, петляя. «Далеко же мы забрались в поисках подходящей полянки…»- подумала Эсхель и, зевнув, положила голову на другое плечо кеары: «Кем бы ни была она, я всё равно ей жизнью обязана…» И никогда, никогда ей, избавленной Дил от тяжкой доли сиротства и, возможно, даже погибели, не расплатиться за кеарину любовь и заботу… Эсхель ошиблась, Дил вовсе не спала. Память и в самом деле воскрешала теперь перед ее внутренним взором одну за другой, но хаотично, смешав порядок утекших в Невидимый лет, картины оставленного позади, а то и вовсе навеки утраченного: родину, детство, юность, их с Сестричками проделки и приключения, отца, мать и братьев, первую любовь, мужа, дочь… мятеж, одиночество в стране, в одночасье превратившейся из второй родины в жестокую равнодушную чужбину, пусть южную, но холодную и опасную… и снова детство, юность, утраты, утешения, любовь и разбитое сердце… Она открыла глаза. Стэрна сладко спала, уткнувшись в ее плечо. Эсхель, прижавшись к другому плечу, смотрела на дорогу, задумчивая и чуть напряженная. «Ох, и спросит же она с меня завтра за все эти песни… моя беспокойная кадоряночка!»- подумала Дил, вспомнив о том, что Эсхель, как ни крути, выросла на Побережье, где в представлении местных жителей, север всегда был прочно связан со снегом и льдом, вечной зимой, опасностями и жестоким, мрачным, суровым, но в то же время – порочным, безудержным нравом. Селейнцев в Кадоре опасались и недолюбливали всегда, а уж со времен куоррова мятежа – в особенности. Стало быть, вот она и пришла, та самая пора… Пора, когда беседа с Дочерью Веры о том, что в Видимом Мире всё отнюдь не так просто, стала необходимостью… «Настала пора…- вздохнула Дил,- Что ж… рано или поздно мне всё равно пришлось бы с ней объясниться…» *** Они въехали в Кади глубокой ночью, когда и Стэрна, и Эсхель давно уже спали под теплой медвежьей шкурой, прижимаясь к Дил, будто два замерзших ночных котенка. - Ты выдала себя с головой,- улыбнувшись, шепнул Дилленне Эрни, едва они остановились у ворот ее дома,- И разве что о нашем давнем знакомстве им не поведала... - Поживи с мое вдали от родины… - ответила она шепотом и вполне серьезно. - Не переживай, тут, всё-таки, все свои. - Стэрна… не проболтается? - Предоставь это мне. Я всё объясню ей… настолько, насколько нынче это возможно. - Ты всерьез решил… - она замолчала и огляделась, чтобы убедиться, в самом ли деле девушки спят? Он без лишних слов понял, о чем она, и поспешил с ответом, не дожидаясь, пока подруга матери закончит фразу. - Да. Я ее увезу. И будь, что будет! - Отчаянный…- по-матерински покачала головой Дил. «Когда же ты успел так увязнуть в этой любви, мой мальчик?- подумала она,- Одним Богам ведомо, какая смелость тебе потребуется, чтобы пойти наперекор обычаю и воле царственного дядюшки… впрочем… чему тут удивляться?» В последнюю сотню лет священные обычаи старого Селейна попирались пусть и не столь часто, но очень уж громко… Король Тинтэль до принцессы Кетель был женат на смертной и сын его, нынешний король – Роддо, стал первым за полтора тысячелетия правителем страны, происходившим из смертных, подобно легендарному Терэну, объединившему селлов и создавшему на осколках старой империи новое королевство. Сводные сестры Роддо – Миэль и Вейлерин – обе восстали против обычаев и отцовской воли, всем пожертвовав ради любви… И Эрни, позже воспитанный Сестричкой Миэль, как видно, той же строптивой породы… как и родной сын Миэль – Рэн. «Впрочем, Богам виднее…- напомнила себе Дил,- Видно, для чего-то всё это им, Богам, нужно.» Эрни легонько тряхнул Стэрну за плечо. - Проснись, Солнце мое, приехали. - Уже?- спросила та, зевая, - До чего ж хороший был день… и вечер, - она снова зевнула и улыбнулась. - Эсхель, просыпайся,- тут же толкнула она подругу, перегнувшись через Дил,- мы дома! Разбуженная подругой, Эсхель зевнула в свой черед и захлопала сонными глазами. - Приехали? Уже?- сама не зная кого именно, спросила она, беспокойно оглядываясь. - Да. Пойдем-ка домой.- сказала ей Дил.- Да поскорее, не станем ребят задерживать, они не меньше нашего спать хотят – того гляди прямо в санях и уснут. Эсхель послушно сбросила теплую тяжесть медвежьей шкуры, поднялась, зевая и потягиваясь, и первой выпрыгнула из саней. Дил выбралась следом. - Не забудь же, мы ждем тебя утром!- весело напомнила подруге Стэрна,- Весь праздник еще впереди! С Новой Надеждой! - С Новой Надеждой!- Эрни тронул и, гремя бубенцами, усталая Веснушка припустила к дому. - С Новой Надеждой!- дружно ответили Эсхель и Дил, провожая глазами звенящие, удаляющиеся сани. За забором, возле дома, на ветвях старых яблонь вместе с редкими сухими, так и не опавшими, листьями трепетали на ветру разноцветные праздничные ленты. Звон колокольцев лился в ночную тьму из каждого двора, оповещая всякого о наступлении праздничной ночи и пришествии в мир Всемилостивого. Эсхель, за хлопотами и песнями у костра так не успевшая сделать этого прежде, наконец, протянула Дилленне сосновую ветвь, купленную в Храме. - С Праздником, кеара! - С Праздником, Эсхель! С Праздником!- ответила Дил, взяв ветвь, прежде, чем отворить калитку. Вторая ветвь, большая, богато, по кадорским представлениям, украшенная лентами и позолоченными шишками, ожидала их на крыльце. - Должно быть Рузи постарался,- заметила Дилленна улыбнувшись,- и не жаль тебе его? - Жаль,- призналась Эсхель,- но одной-то жалостью сыт не будешь… И как он только не поймет этого? Ведь жалость – не любовь. - И то верно,- довольная ответом воспитанницы, ответила Дил, открыла дверь, и обе вошли в тут же окутавший их сладкой теплой дремотой дом. *** Утро нового дня выдалось столь же ясным и морозным, что и предыдущее. Когда Эсхель открыла глаза, солнце стояло уже высоко. Она зевнула – позднее возвращение домой накануне давало о себе знать – и наспех одевшись, выскочила из комнаты. Дилленна уже вовсю хлопотала на кухне, негромко с кем-то переговариваясь. «Кто бы это мог быть?»- Эсхель даже насторожиться не успела, как тут же, в сумраке сеней, при входе на кухню, столкнулась с Рузи. - С Праздником, Эсхель!- растерявшись от неожиданности встречи, тут же поздравил он ту, что давно была ему по сердцу, да всё никак не желала идти за него. Одетый во все новое, он как будто был теперь чем-то озабочен. И чем-то незнакомым, таким взрослым, веяло от него нынче. - С Праздником, Рузи.- сдержанно ответила она и улыбнулась. Не с любовью, как ему того хотелось, но с искренней благодарностью. - Я заходил вчера, а вас дома не было…- добавил он, надеясь на объяснение, требовать которого нынче не имел права. - Да, мы ездили в Селль,- спокойно, будто речь шла о чем-то будничном, ответила Эсхель,- в Храме были, потом в Кеси… и вернулись уже за полночь. - Я уезжаю завтра… с отцом. В Яру.- сообщил ей Рузи с некоторой гордостью – мало кто из деревенских предпринимал столь дальние путешествия хоть раз в жизни, а уж зимой, так и вовсе никто не решался,- Привезти тебе чего-нибудь? - Нет, спасибо. Ты уже сделал нам с кеарой подарок,- ответила Эсхель, намекая на Праздничную ветвь. Одну они еще ночью поставили на кухне, вторую – в комнате Эсхель. - Это разве ж подарок…- растерялся юноша, отчаянно надеявшийся на что-то большее, нежели дружеская благодарность,- верней оно подарок, конечно. Но я-то хочу тебе подарить… только тебе, понимаешь? Как ей было не понять? - Рузи…- она не знала какие еще подобрать слова, чтобы и не обидеть его в Праздник, и не обнадежить чрезмерно,- Не надо мне ничего. Но ежели вдруг…- добавила она осторожно,- мне что-то понадобится, я скажу тебе. Ладно? «Только б не принял он это за надежду… которую я ему дать нынче не могу.»- подумала она и, не без грусти, вздохнула. - Ладно,- нехотя согласился мальчишка, принимая ее слова именно за то, чего она так опасалась. - Ты – хороший друг, лучший даже, но не надо, пожалуйста, не надо всего этого больше… если я тебя не прошу.- взмолилась она, видя, что слова ее – в который раз уже! – не возымели должного действия,- Хорошо? «Многое из того, что будет тебе дано, будет тебе не нужно…»- вспомнила Эсхель слова гадалки. Уж не об этом ли она говорила? - Почему?- наивно спросил он,- Я ж не могу себя заставить разлюбить тебя… - Потому, что насильно мил не будешь. Ты – друг мне. Ты мне будто братец, с которым мы всё детство проказничали. Я не могу заставить себя полюбить тебя… не как друга. Я как друга тебя люблю, как брата… только как друга и брата.- повторила она для верности, снова вздохнула и не найдя, чего бы еще добавить для большей убедительности, растерянно прошептала,- Прости… Несколько тягостных, бесконечно долгих секунд, он молчал, опустив глаза. - Я пойду…- грустно буркнул он, наконец, огорченный ее ответом, но вдруг подняв глаза добавил с вызовом,- Тиэресса меня ждет. Ты пойдешь на гулянья? - Вот и хорошо,- сказала Эсхель, так и не сумев скрыть радости,- грешно заставлять ее ждать. Ты ей нравишься,- она улыбнулась. Рузи, от отчаяния решившийся было на крайние меры, ждал ревности или… чего угодно, но только не этой улыбки и вздоха облегчения. Все их ровесники знали, что Тиэресса, дочка торговца рыбой, девчонка двумя годами младше Эсхель, давно на него заглядывается. Оттого-то, пригласив ее на гулянья, Рузи был уверен, что она не откажет. - Так ты…- сбитый с толку ее ответом робко пробормотал он,- придешь? - Может быть и приду… не знаю еще. Стэрна нынче меня к себе в гости звала. - Что, этот-то всё гостит у нее?- не сумев сдержать любопытства ворчливо спросил Рузи. По всему видно было, что «этот» – чужак, северянин, был ему, как и многим местным мальчишкам, не по душе. - Гостит,- ответила Эсхель,- И, кажется, у них дело к свадьбе идет… - Он ведь увезет ее, здесь-то поди не останется? - Не знаю. Наверное.- Эсхель пожала плечами, словно ей и дела не было до предполагаемого отъезда подруги. - А может и тебя кто-нибудь увезет? У этого-то ведь, говорят, и братец есть? В прошлый раз они вдвоем сюда пожаловали, когда мы с ног сбились, вас разыскивая!- уже и вовсе угрюмо пробормотал Рузи и хотел было добавить: «Он мне еще по весне чуть руку не сломал…»- но в последнюю минуту одумался,- Может и ты тоже уехать хочешь? С братцем его… что тебя тогда привез… Привез он тебя, а потом… возьмет, да и увезет. - Да ну?! Не-е-ет,- рассмеялась Эсхель в ответ на эту его внезапную и… какую-то детскую что ли? – ревность к незнакомцу и чужаку,- вот уж кто не увезет меня, так это он! - Почем ты знаешь? - Сердце у него одно. И оно занято. Или разбито. Не знаю я… - Стэрна что ль рассказала?- пробубнил мальчишка, снедаемый ревностью и любопытством одновременно. - Нет. Она не знает. И я не знаю наверняка. Но мне так показалось тогда. Это ж видно сразу! Не знаю, как тебе еще объяснить… Это видно и всё тут. Вот взять хоть Тиэру… она, пожалуй, так же на тебя смотрит… и грустит оттого, что ты даже не глядишь в ее сторону… Да и не ровня я благородным. С чего бы благородному-то на меня заглядываться? Была б я красотка, да из хорошей семьи, да с приданым… и то навряд ли… - Ты вот за Тиэрой всё подмечаешь, а сама под носом у себя ничегошеньки не видишь… А я тогда видел, как он тебя взглядом провожал!- дав волю не столько ревности, сколько злости заявил Рузи. - Брось!- ей стало и вовсе смешно,- С чего б меня этакому знатному да благородному… этакому важному господину взглядом провожать? Меня, простолюдинку деревенскую? Его, небось, день и ночь прекрасные дамы окружают, все в золоте, да в слезах Лелисы… А я… куда мне? Брось! Ох, ну и скажешь же ты иной раз! Это он так, помог, по доброте своей, сжалился над дурочкой…- рассмеялась она,- Показалось тебе. Ты просто видел, что я с ним приехала и оттого теперь выдумал себе что-то… А я этого господина всего-то и видела, что один единственный раз… да с перепугу даже не отблагодарила толком. До сих пор совестно! Хорошо хоть кеара за меня доброе слово ему сказала… «Или не один раз?- что-то смутное снова мелькнув в памяти, тут же, словно юркая маленькая рыбка, ускользнуло и скрылось на дне ее,- Или…» - Ладно,- наконец, примирительно сказал Рузи и Эсхель показалось, что ответ ее его несколько успокоил,- ты приходи на гулянья, я всё равно тебя буду ждать. С Тиэрой плясать скука смертная!- добавил он упрямо и чуть менее угрюмо. - Поглядим,- ответила она уклончиво, прежде, чем за ним закрылась дверь, на миг впустив в сени белое сияние и морозную свежесть захватившей Побережье зимы. «Нет уж! Нынче я, пожалуй, на гулянья не пойду. Пусть с Тиэрессой пляшет. Скучно ему! Вот ведь выдумал! Да она и пляшет куда лучше меня! Почти как Стэрна! А ему всё не то и не так!»- не без досады подумала Эсхель и вошла в кухню. - С праздником, кеара!- поприветствовала она восприемницу. - С Новой Надеждой, моя хорошая!- улыбнулась воспитаннице Дил, отвернувшись от печи, от которой только что убрала заслонку, чтобы вынуть свежевыпеченный хлеб. *** «Могла ли я и в самом деле видеть его прежде? Здесь, в Кади? Или еще где-то? Но до чего ж странно…- разговор с Рузи снова заставил ее вспомнить что-то, едва уловимое… но что именно?- Лицо у него знакомое, пожалуй… - подумала она, наливая в кружку, еще теплое, принесенное кеарой от соседки, молоко,- будто и в самом деле виделись мы уже… но разве это возможно? Я бы помнила! Нечасто у нас таких, как он, встретишь, права Стэрна.» Молоко, что она переливала из крынки в кружку, хлынуло через край. - Ой!- вскрикнула Эсхель, заметив, наконец, что молоко, тонкой струйкой сбежав к краю столешницы, закапало на плотно утоптанный глиняный пол. Пытаясь изловить в мутной воде памяти ускользающее видение, она позабыла, о чем именно хотела расспросить кеару Дил. И все соображения, что пришли ей в голову вчера, по дороге домой, разлетелись как стайка птиц – ни одну не поймаешь! - Что это с тобой сегодня?- ее рассеянность не укрылась от глаз Второй Матери. - Не знаю. Видно, невезение мое опять... Как начнет с утра всё валиться из рук, так весь день валиться и будет, хоть вовсе из дома не выходи!- она улыбнулась и беспомощно развела руками,- Ты же сама всю жизнь говоришь мне так. - Замечталась опять,- улыбнулась Дилленна, вытирая стол,- садись, позавтракаем. И побеседуем. «Ах, да… Удивительно, что кеара сама решила завести этот разговор…»- только теперь вспомнив про обещанную ей накануне кеарой беседу, удивилась про себя Эсхель. Чутье подсказывало ей, что беседа будет о том самом… о чем она и сама собиралась порасспросить сегодня Вторую Мать. - Мы же всё время уезжали и… убегали… потому, что отец твой из… Слайна? Или… из самого Селейна?- без обиняков первой спросила она Дилленну. - Отец мой с севера родом и я, стало быть, тоже в некотором роде,- отвечала та, стараясь не называть вещи своими именами, но так, чтобы ненароком не прогневить и Богов, солгав в Праздник,- Ты сама знаешь, северян здесь не любят… Никогда не любили. А в ту пору… Ты не помнишь, ты была совсем мала… а тогда за одно это могли и убить, не раздумывая. Просто за то, что ты родом оттуда. Не разбираясь, из Слайна ли ты, Южного, Северного или откуда-то еще. - И ты не захотела уехать, потому что искала свою семью?- спросила Эсхель. «И это тоже… но самое ужасное – я не могла,- подумала Дил и вздох облегчения невольно сорвался с ее губ,- путь через горы, с ребенком на руках, без подготовки, это верная смерть. А границы к тому времени уже были закрыты… и едва ли я сумела бы выбраться, не попавшись пограничным, а то и сыскным стражам. Северян и иных инородцев били повсюду. И многие, кто не успел бежать, погибли, были покалечены, в лучшем случае – имущества лишены… А меня искали… все, кому не лень. От сыскных стражей, до желающих подзаработать… Люди и без того охочи до золота, а за мою голову награда, верно, была весьма щедрой… Ах, девочка моя, до чего же хорошо, что ты сама подсказала мне ответ…» - И поэтому тоже… Да и ты, благодаря матушке моей, вскоре оказалась у меня на руках. Разве могла я уйти и бросить тебя, когда я самим Богам обещала тебя беречь, в день, когда стала твоей кеарой? Да и куда же мне было ехать? Ведь регент приказал закрыть границы сразу после мятежа. Я и не хотела… да и пожелай я того, уже не смогла бы. - Вот всё и встало на свои места…- словно размышляя вслух, улыбнувшись, прошептала Эсхель,- кажется, теперь я понимаю, отчего ты запрещала мне водить дружбу с другими детьми, пока я была совсем маленькая и глупая… И могла проболтаться… - Верно… я рада, что ты, наконец, понимаешь это и, надеюсь, простишь мне теперь ту мою, прежнюю, строгость. - Прощу ли? Конечно прощу, кеара! Но… если ты с севера… то с севера… нашего? С нашего же?- чуть недоверчиво, но с явной надеждой на утвердительный ответ кеары, снова спросила Эсхель. - Я почти всю жизнь прожила в Дейне. Смолоду оказалась в Столице. Отец мой перебрался в Столицу, когда мне было семнадцать. Дейн, Столица – моя вторая родина.- попыталась Дил увильнуть от ответа. «Отец ведь приехал, это правда,- вздохнула она и вновь память окунула ее в далекое прошлое…- но сперва приехали мы с Сестричками… а уж после отец… следом за бестолковой дочерью и ее своевольными подругами.»- эти воспоминания заставили ее так тепло улыбнуться, что Эсхель, заметив эту улыбку, тут же позабыла обо всех своих подозрениях. «Ну какие они враги, в самом деле? Люди, попавшие в беду и несправедливо обвиненные… не могли же все, все до единого, северяне быть врагами Дейну? Да ведь и часть северных земель – наша. Вон хоть Южный Слайн возьми, хоть Тантэр-Делейн… А ведь и там, кажется, многим досталось… с тех пор немногие из Южного Слайна отваживаются ездить на Юг, а ведь столько лет прошло… А Эрни, видно, храбр, раз решился в саму столицу отправиться…- подумала она, вспомнив жениха подруги,- Да, и Рузи, как-то рассказывал, что его отец видел селейнцев или других, похожих на них, северян в порту… так ведь дальше больших городов и портов их не пускают. И их, и других иноплеменников… Но откуда тогда кеара их язык знает? Она не хочет или опасается говорить со мной об этом,- догадалась она наконец,- и не мудрено!» - Кеара… но если ты родом с нашего севера, то откуда тебе селейнский язык ведом?- предпочла Эсхель уцепиться за наиболее удобное и безопасное из объяснений. - В северном приграничье многие на нем говорят. Да и северным Богам на нем гимны поют… - А Эрни и его брат… они знакомы с тобой? Или может родня их какая? Пожалуйста, ответь… В Праздник лгать нельзя. Я сейчас, пока с Рузи разговаривала, как будто вспомнила… и теперь мне кажется, что я видела кого-то… похожего на них прежде… только это было очень давно, еще в детстве… И видела, как будто, прямо здесь. Или и вправду лица у них такие… друг на друга похожие?- задумчиво пробормотала она,- Скажи, много в Южном Слайне таких, на одно лицо? Ах, Боги! Ну что за глупости я говорю… Ведь они же изменились бы за столько лет! Не Бессмертные же они оба в самом деле?- Эсхель рассмеялась, отметая это невероятное для глухой кадорской деревушки предположение,- Да и откуда бы в наших краях Бессмертным взяться? «Ох, детка… до чего же близко ты нынче подобралась к тому, о чем тебе знать не следует… пока не следует!»- подумала Дил, старательно, осторожно подбирая слова для ответа. - Из столицы, подобрав тебя, матушка моя ушла в Высокую Башню, а после почти до самой Вары дошла, меня разыскивая, а уж потом…- Дил тяжело вздохнула: «Простите меня, Боги…» – не то, что бы это было полной ложью, скорее ложью наполовину, но иначе она не смогла бы ответить Эсхель так, чтобы та не возвращалась более к этим вопросам. Эсхель тем временем списала кеарин тяжелый вздох на горькие воспоминания, ведь, как она помнила по рассказам Дил, вскоре после долгожданной и радостной встречи, кеара лишилась матери, унесенной болезнью в Невидимый… Вот тогда-то она, Дил, и приняла решение стать сиротке не просто воспитательницей, каковой была ее матушка, но и кеарой, пообещав матери позаботиться о девочке, которую та взяла на воспитание. - …поколесив по Побережью,- продолжала Дил,- мы с тобой ненадолго вернулись сюда, в край, где матушкина родня жила, это правда. И порой северяне, те немногие, кому удалось спастись, кто не успел уехать и вынужден был скитаться, останавливались в моем доме. Они просились на ночлег, угадав во мне землячку и я не могла отказать в гостеприимстве гонимым землякам. Возможно, в ту пору ты и могла видеть кого-то похожего… среди тех, кого нам с тобой пришлось здесь приютить.- Дилленна замолчала… и выдержав паузу, будто вспоминая о чем-то, продолжила,- А потом настал и наш черед бежать… Когда соседи стали поглядывать на меня с подозрением, я решила на время уехать. А «время» затянулось на несколько лет. - Значит, все эти северные песни – песни и твоей родины тоже? - Да. - И ты знаешь язык, на котором они поются? Ну признайся, я никому не скажу! - И селейнский, и слайнский,- нехотя созналась Дил, в надежде, что Эсхель на этом успокоится. - А Боги как же?!- тут же, встревожившись, спросила восприемницу набожная Эсхель. - Я чту Всемилостивого, ты знаешь это. Как иначе я могла бы стать кеарой твоей?- улыбнувшись, отвечала Дилленна: «Всемилостивого… Бога моей матери и иных Богов моего народа. Но об этом здесь и сейчас лучше помалкивать!» - Я вот о чем еще хотела спросить тебя, кеара Дил... Ежели ты с севера… то и матушка твоя тоже? А я? Может тогда и я откуда? Может она меня под Варой нашла, а вовсе не возле столицы?- вдруг вспомнила Эсхель свои ночные мысли по дороге домой из Южного леса,- Если вы северянки, значит и я… - Нет. Ты не северянка.- покачала головой ее восприемница. - А почему же вы тогда спасли меня? Разве мне грозила в Дейне опасность? - Опасность всякой сироте грозит,- возразила Дил,- в равной степени и на севере, и на юге. Мать в ту пору совсем отчаялась… И подумала, помнишь, я тебе рассказывала об этом? Что «если я спасу этого ребенка, то, может быть, кто-то другой найдет и спасет и мою пропавшую дочь»? И так и вышло. Ей удалось разыскать меня. А я пообещала ей заботиться о тебе с той же надеждой. Ведь свою семью я так и не отыскала…- она снова тяжело вздохнула,- Мы вовсе не те чудовища, Эсхель,- добавила Дил и в ее голосе воспитанница услышала такую боль, что всякое желание расспрашивать кеару о чем-либо еще, у нее пропало,- о которых на каждой площади который год кричат… - Прости меня, прости, пожалуйста,- Эсхель вскочила из-за стола и обняла Дилленну,- я вовсе не хотела тебя обидеть… просто… просто когда живешь вот так… а тебе не говорят и ты не знаешь ничего… и думай, что хочешь! Ты же могла мне сразу все рассказать! Ну… когда шестнадцать мне исполнилось! - Я обязательно рассказала бы тебе всё, со временем. Но сперва ты была слишком мала, а позже… не было повода… Теперь ты взрослая, детка… И сама понимаешь, отчего я молчала все эти годы.- ответила Дил и в свою очередь заключила воспитанницу в объятия. - Да… теперь-то уж понимаю,- Эсхель вздохнула – у нее нынче будто камень с души свалился… Впрочем, ненадолго: «Но раз уж я не северянка, то как же быть с отъездом? Значит родню мою здесь нужно искать, на родине,- подумала она было, однако решение тут же отыскалось само собой: если кеара и вправду позволит Стэрне уговорить себя, если и в самом деле отпустит ее, то она поедет к подруге на свадьбу, а после вернется, отправится в Столицу и примется за поиски…