Нет света в непроглядной тьме

Всхлипываю, с огромным желанием заплакать сильнее, но не смея перечить, только киваю, и тут же меня вытаскивают за руку из туалета. В последний миг бросаю взгляд на пол и вижу на плитке сгустки крови, смешанные с водой. Морщусь от увиденного, а Шольц резко захлопывает дверь в туалет, доставая из кармана связку ключей, и, вставив один из них в замочную скважину, проворачивает ключ, закрывая дверь. — Аделаида Юрьевна. — Говорю, чувствуя, как мой голос дрожит, а в глазах уже темнеет от нескончаемой боли. — А если кто-то в туалет захочет? — Покачиваюсь и очень хочу лечь и отключиться, чтобы наконец-то эта адская боль закончилась хотя бы на некоторое время. — Я тебе вроде клеймо не на лбу ставила, чтобы мозг прожечь. — Шольц зло усмехается и тут же разворачивается, утягивая меня за собой по направлению к ее кабинету. — На втором и на третьем этаже все работает в штатном режиме. — Киваю, и понимаю, как действительно глупо звучал мой вопрос. Неожиданно Шольц разворачивается, да так резко, что я чуть ли не впечатываюсь в нее, и, замахнувшись, бьет меня по лицу ладонью. Вскрикиваю, когда щеку обжигает болью от ее пощечины и обиженно смотрю на директрису. — За глупые вопросы. — Она ухмыляется и мы продолжаем идти к ее кабинету, вернее она идет, а я волочусь сзади, пытаясь прийти в себя. Зайдя в ее кабинет, тут же падаю на пол, не сумев удержаться на ногах. Поднимаю взгляд и смотрю за тем, как Шольц подходит к шкафу и вытаскивает оттуда ремень, от чего я вздрагиваю и начинаю плакать с новой силой. Понятно, что ремень она явно достала не для того, чтобы в брюки вдеть, а будет использовать его по отношению ко мне, но за что? Я не виновата. По крайней мере, я точно не делала того, что наплела Вера. Вздыхаю и борюсь с желанием просто лечь на пол, а после заснуть, забыв обо всем. — Что произошло между тобой и Станиславой? — Слышу голос женщины и ее шаги по направлению ко мне. Резко мотнув головой, чувствую, как в глазах темнеет и появляются мушки, от чего она еще и начинает болеть. Такое ощущение, будто не Стася упала и голову разбила, а я. — Я дважды не повторяю, душа моя. — Слышу и тут же замечаю, как женщина замахивается, а после мою спину обжигает удар. — А-а! Больно! — Пытаюсь прикрыться, но все тело отзывается болью, а клеймо начинает печь еще сильнее, скорее всего этим ударом директриса задела его. — Не надо! — Шольц ухмыляется, а я всхлипываю, понимая, что если эта женщина действительно попробует продолжить меня бить, то я просто умру. — Я просто говорила с ней, извиняясь за то, что ее выпороли из-за меня. — Сжимаюсь, пытаясь привстать, но у меня это не получается, а боль затмевает разум. — Прозвенел звонок. Мы должны были пойти на урок, но Стася поскользнулась на полу, который был залит водой, и упала, ударившись головой об раковину. — Не вижу реакцию директрисы, да и видеть не хочу, все равно там не будет приятных мне эмоций. — Потом прибежала Вера и начала обвинять меня в том, что я якобы избила Стасю, но поверьте мне, я в жизни бы не подняла руку на такую, как она. Я уважаю ее и не стала бы этого делать, даже если бы Стася предала или подставила меня. Просто из-за моих личных принципов. — Звучит красиво, а у меня почему-то ощущение, что говорю я какие-то несвязные глупые вещи, над которыми Шольц только посмеяться может. — Животом на стол. — Слышу от Шольц и вздрагиваю, когда она вдруг замахивается и меня снова обжигает ударом ремня и походу, бьет она пряжкой, так как я четко ощутила ужасную боль в конкретном месте и как будто бы звук скрежета железа. — Аделаида Юрьевна, пожалуйста… — Хриплю и захлебываюсь слезами. — Вы верите мне? — Всхлипываю, не понимая, будет ли она меня наказывать и что вообще сейчас со мной произойдет. Хочет поиметь меня на столе? А что если она захочет сейчас лишить меня девственности? Но за что? Я сказала всю правду, умолчав лишь о том, что потянула Стасю за руку, но говорить об этом, честно говоря, мне совсем не хочется. Сама себе вырою могилу. — Об этом еще рано говорить. — Отрезает женщина, а я пытаюсь встать, понимая, как меня шатает. — Посмотрю, что скажет Станислава и тогда приду к истинному заключению, а сейчас грудью на стол. Не тяни время до того, чего все равно не избежать. — Только она договаривает эту фразу, как раздается быстрый и громкий стук в дверь, от чего я чуть ли не подпрыгиваю. — Аделаида Юрьевна. — Слышу взволнованный голос одной из воспитательниц и вижу, как медленно приоткрывается дверь. — Аделаида Юрьевна, вы срочно нужны. — Поворачиваю голову на Шольц и вижу, как она зло выдыхает, окидывая меня не очень приятным взглядом. — Там Петрова Валерия из восьмого класса. — Воспитатель нервно заикается и аккуратно проходит внутрь кабинета, даже не обращая на меня внимания. Удивительно, что Шольц не заперла дверь, планируя меня в ближайшем времени насиловать на столе. Может забыла? Или все-таки планировала сделать со мной что-то иное? — Говорите четче. Что с ней? — По голосу директрисы понятно, что она раздражена тем, что ее отвлекли от издевательств надо мной, а я только и могу, что сидеть на полу и испуганно поглядывать на этих двоих. — Она где-то достала складной нож и угрожает суицидом, приставив его к шее. Мы пытались решить все сами, но она требует именно вас, чтобы поговорить. — Тараторит воспитатель и явно как-то неохотно. — Вот как. — Слышу смех Шольц и сжимаюсь, отползая ближе к столу. Ее смех почему-то наводил на меня дикий страх, как в преддверии худшего кошмара. — Ну, что ж, пойдемте поговорим. — Женщина ухмыляется и вдруг наклоняется ко мне, хватая за волосы. — Сиди тихо и жди меня. — Шипит она мне в лицо и я только киваю, когда Шольц резко отталкивает мою голову, чуть ли не впечатывая ее в стол, и идет к двери, выходя из кабинета вместе с нервным воспитателем. Дверь громко хлопает и я тут же слышу поворот ключа в замке. Выдыхаю, и аккуратно ложусь на пол полностью, чувствуя, как сил становится все меньше с каждой секундой. Хочется просто умереть. Была бы я на месте той девочки, которая где-то взяла нож, то не раздумывая уже вскрылась бы, не делая шуму, но ни в коем случае не стала бы звать директрису, чтобы о чем-то поговорить. Честно говоря, не завидую этой девчонке совсем. Если уж схватилась за нож, то нужно идти до конца, а так ей придется явно не сладко, если спасут или вообще не дадут совершить задуманное. Переворачиваюсь и привстаю на локтях, опираясь о стол. Наверное, стоит пересесть на диван, чтобы дать телу немного отдохнуть перед новыми издевательствами Шольц, но сил, чтобы встать и преодолеть расстояние от стола до дивана просто нет, поэтому кое-как поднимаюсь и на полу-согнутых ногах доползаю только до кресла рядом со столом и аккуратно сажусь в него, стараясь не касаться спинки, чтобы не задеть клеймо. — Чтоб меня. — Дергаюсь от боли, когда пытаюсь коснуться спины и вздыхаю, осматривая стол. На нем практически ничего не было кроме пары листов бумаги, стоящих в ряд папок с документами и ручки, которую, возможно, Шольц не успела убрать или поставить на место. От нечего делать открываю ящик стола и смотрю на его содержимое: черные ручки, стопка листов разных размеров, несколько папок черных цветов, файлы и прочие офисные канцелярские принадлежности. Все лежало достаточно аккуратно, буквально по линеечке. Такое ощущение, что она перфекционист до мозга костей, хотя, возможно, я и ошибаюсь. Нагибаюсь, стиснув зубы, и открываю второй ящик в котором стоит сейф. Я прекрасно помню, что именно в нем лежат деньги за продажу Полины и от воспоминаний на глазах тут же образовываются слезы. Резко захлопываю дверцу, не в силах смотреть на этот злосчастный железный гробик с кодовым замком и открываю другой ящик, рассматривая несколько полок в нем. Внимание сразу привлекает достаточно красивая коричневая коробка на третьей полке и я вытаскиваю ее, рассматривая золотую надпись «Martell Cohiba». Вздыхаю, и осмотрев коробку со всех сторон открываю ее сверху, видя внутри бутылку. Не знаю зачем, но достаю ее и ставлю на стол, рассматривая, как внутри переливается коричневым отливом жидкость, судя по всему алкогольная. Если я не ошибаюсь, то это коньяк, хоть я и не знала никакие марки алкоголя, но по цвету жидкости и форме бутылки догадаться могла. Смотрю на бутылку несколько минут и внутри почему-то появляется какое-то странное чувство веры в себя и свои действия. Откладываю в сторону коробку, что все еще держала в руках и беру со стола бутылку. Аккуратно ногтем поддеваю наклеенную переливающуюся этикетку, закрывающую мне доступ к открытию самой бутылки и медленно откручиваю верхнюю часть. В нос тут же ударяет запах крепкого алкоголя и я вздыхаю, поглядывая на дверь. Я не буду пить много. Просто сделаю пару глотков, закрою обратно, приклею тот стикер, положу в коробку и поставлю на место. От кого-то я слышала, что алкоголь помогает уменьшить боль, а так как обезболивающее мне явно не дадут, то я найду его для себя сама. Не знаю с чем чаще всего пьют коньяк и можно ли его пить просто с горла, но боль в спине заставляет отбросить все сомнения в стороны и прильнув губами к бутылке, я делаю глоток. Горло тут же обожгло и закашлявшись, ставлю бутылку назад на стол. По телу, а особенно в области груди разлилось какое-то странное тепло, но спина меньше ныть не стала, поэтому снова взяв бутылку делаю два больших глотка, стараясь не обращать внимание на то, что коньяк буквально обжигает меня изнутри. Пока никаких значимых ощущений я не испытываю, по крайней мере, мне кажется, что пару глотков для достижения эффекта, которого я хочу достичь, просто не хватит, поэтому тяжело вздохнув и набрав в грудь побольше воздуха, начинаю пить коньяк залпом, но спустя буквально четыре глотка, резко подавившись начинаю кашлять и пытаясь поставить коньяк на стол, промахиваюсь и бутылка падает на пол, разбиваясь с невероятным грохотом. Меня даже оглушило, а содержимое бутылки разлилось по полу, обрызгав меня, стул и стол. Смотрю на валяющиеся осколки и меня пронзает страх. Аккуратно встаю из-за стола, пошатываясь и чуть не наступив на осколки. Крупных достаточно много, но я так же вижу, что от количества мелких осколочков пол буквально блестит. Сглатываю, чувствуя во рту горечь и постепенно осознавая то, что произошло в данный момент. Я труп. Приседаю на корточки и схватив коробку, начинаю складывать в нее все видимые осколки, пытаясь не порезаться. В глазах рябит и почему-то голова становится еще тяжелее, чем была раньше, зато я действительно чувствую, что боль в спине как будто бы уходит на второй план. Закидываю крупные осколки и понимаю, как трясутся руки. Вижу на кончиках пальцев кровь и морщусь, осознавая, что явно порезалась и скорее всего, не один раз. Чувствую запах коньяка в воздухе и встаю, идя к окну. Нужно срочно проветрить комнату и убрать все по мере возможностей до прихода Шольц. Внутри такое странное ощущение, что я на грани смерти. Я не знаю сколько стоил этот коньяк, а вдруг он был ей дорог или она планировала его кому-то подарить, а может выпить позже. Что если она заставит меня отрабатывать этот коньяк собой и просто убьет во время секса? Можно ли умереть во время секса и были ли такие случаи? По крайней мере, если Шольц узнает про коньяк, то я буду одна из таких счастливых людей. Открываю окно на распашку и появляется желание сбежать, пусть я и понимаю, что можно разбиться, а риск быть пойманной очень высок, но понимание того, что я окажусь со своим страхом и убийцей один на один в закрытом помещении повергает еще в больший ужас. Пересилив себя, возвращаюсь к столу и озираюсь по сторонам в поисках того, что можно использовать, как тряпку, чтобы вытереть то, что осталось от целой бутылки коньяка. Я стараюсь двигаться быстро, но и алкогольное опьянение, и избиения, и моя слабость играют против меня, заставляя двигаться, как в замедленной сьемке. Я даже не знаю сколько прошло времени, по ощущению не больше десяти минут, хотя что-то внутри подсказывает мне, что гораздо больше. Резко замираю, слыша голос и тут же понимая кому он принадлежит. От абсолютного незнания что делать хватаю из коробки один из крупных осколков и прижимаю к руке, кое-как замыленным зрением разглядев подобие вены. Слышу поворот ключа и сердце замирает, сначала проваливаясь куда-то вниз, чуть ли не в ноги, а потом резко вскакивая наверх, как будто желая выскочить изо рта. Сглатываю, тем самым возвращая его на место и тут же в кабинет входит дьявол собственной персоной. Женщина заходит в кабинет и тут же останавливается на пороге, смотря на меня достаточно строго и спокойно, как будто ничего ее не смущает в моем положении и в том, что к моей руке приставлен осколок. — Это уже интересно. — Шольц закрывает дверь с этими словами и аккуратно проворачивает ключ, кладя его себе в карман. — Как сговорились сегодня, ты посмотри. — Меня шатает, но я стараюсь уверенно держать осколок, показывая свои намерения, если она попробует меня ударить. — И что ты здесь натворила, Нина? — Сглатываю и понимаю, что она явно почувствовала запах коньяка. — Вы должны пообещать, что не убьете меня, что не будете насиловать. — Всхлипываю и чувствую, как катятся слезы по щекам. — И что не будете избивать. — Морщусь, чувствуя, как край осколка впился в кожу. — Иначе я вскрою себе вены и вы лишитесь своей девочки. — Не знаю звучит ли это убедительно, но ничего иного я не могу придумать. — Ты разбила мой коньяк? — Как ни странно, говорит она это достаточно сдержанно, хоть я и вижу, как она сжимает руки в кулаки. — Я случайно. Я не хотела. — Мотаю головой и вижу, как Шольц сверкает глазами от злости. — Только не трогайте меня, пожалуйста. — Отхожу дальше к окну, а Шольц начинает приближаться, идя прямо на меня. — Я не переживу очередного наказания. Вы даже не представляете как мне больно, я просто хотела унять эту боль, понимаете? — Всхлипываю и давлюсь своими же слезами. — Ты разбила мой коньяк, явно еще и выпила, угрожаешь мне суицидом и хочешь, чтобы эти действия остались безнаказанными? — Сглатываю и киваю, не зная что еще сказать. — Этот коньяк мне подарил очень дорогой мне человек. — Она тяжело вздыхает и прикрывая глаза, зло выдыхает, как будто пытаясь таким образом чуть успокоиться и не убить меня на месте. — Душа моя, да тебя за такое убить мало. — Начинаю плакать сильнее и кусаю себя за губы, чувствуя металлический привкус. — Если так, то лучше я умру сама, чем от ваших грязных рук. — Выкрикиваю и тут же начинаю вести осколком, вскрывая себе руку. — Ай! — Вскрикиваю, понимая, как это больно и тут же ко мне буквально подлетает Шольц и толкает в грудь, от чего я падаю на пол, не удержавшись на ногах, и больно ударяюсь задницей о пол. — Тебе, я смотрю, действительно жить надоело. — Я слышу по ее голосу как она зла и от этого меня даже тошнить от страха начинает. — Ну, что же, давай я помогу тебе исполнить твое желание. — Не понимаю о чем она и тут же меня хватают за запястье, чуть ли не выворачивая руку и приставляют к ней какой-то нож. Откуда она его вообще достала? — Стойте! Не надо так! — Кричу, пытаясь вырвать свою руку, но тут же кричу снова, только уже от резкой боли в той же руке. — Нет! — Плачу, пытаясь пнуть ее ногой, но мне только больно выворачивают руку и бьют кулаком в живот. — Что же ты кричишь? — Издевается эта стерва и продолжает нещадно вести лезвие ножа по руке, вскрывая мою вену. — Ты же хотела умереть, так я тебе помогу. — Она усмехается злобной ухмылкой, обнажая ровные белые зубы и я опять кричу, чувствуя, как кровь заливает руку и стекает на пол. — Только вот помощь моя не бесплатна, так что может за тебя заплатить придётся твоему трупу. — Она что, некрофилка что ли? — Аделаида Юрьевна, пожалуйста, не надо, прошу вас. — Вижу, что Шольц убирает нож куда-то за себя и тут же показывает мне мою окровавленную руку. — Я хочу жить! Я передумала. Простите меня! — Вижу ее ухмылку и даже улыбку, которую она не стесняясь показывает, держа меня за запястье. — Я же умру. Я не хочу. — Говорить все сложнее, а боль в руке достигает своего пика, что мне приходится буквально зажимать себе рот второй рукой, чтобы не кричать в голос. — Ты истечешь кровью, потеряешь сознание, а потом будешь медленно умирать, пока не сделаешь свой последний выдох. Я вынесу твой холодный труп на крыльцо школы и выстрою учениц, чтобы они видели что бывает с теми, кто идет против меня, а потом закопаю тебя прямо во дворе, не поставив никакого опознавательного знака. Ты будешь годами гнить и разлагаться в сырой земле, Нина. Твое тело будут пожирать личинки и черви, выедая твои глазницы. Такой смерти и будущего ты себе хотела, правда? — Кричу в голос и плачу, мотая головой. Сил почти не остается и я чувствую, что уже начинаю терять сознание. — Пожалуйста, Аделаида… Юрьевна… — Всхлипываю и собрав все силы, подползаю к ней ближе, цепляясь окровавленными руками за ее одежду. — Не убивайте меня, пожалуйста. Я обещаю, что буду послушной, я не буду никогда вам перечить или грубить… только не… убивайте… — Падаю на пол, ударившись плечом и почему-то перед глазами проносятся все приятные события, которые происходили со мной за мою жизнь. Прости, Катя, я не справилась и не смогла выйти в новую жизнь, оставив позади этот ад. Прости, Полина, за то, что подставила тебя и за то, что теперь тебе приходится жить с какой-то женщиной. Прости, Стася, за то, что тоже подставила тебя, за то, что ты поскользнулась тоже прости. — Аделаида Юрьевна, если вы убьете меня, то вы должны знать… — В глазах темнеет и появляются странные мушки, от чего сердце будто замирает. — Стася поскользнулась по моей вине. Я потянула ее за руку и она поскользнулась на скользких балетках и мокром полу. Если она не простит меня за это, то я пойму, но знайте, что я все же виновата. Передайте ей мои извинения. — Всхлипываю и тут же падаю на пол полностью, чувствуя, какая тяжелая голова. — Кажется, это конец. — Помни, душа моя, твоя жизнь зависит только от меня и только я решаю когда ее стоит оборвать. — Слышу эти слова отдаленно и все в один миг погружается в темноту.                                                                               *** — Очнулась? — Слышу где-то отдаленно женский жесткий голос и морщусь от яркого света. Может я в раю? — Душа моя, ты уже такое долгое время без сознания, пора бы вставать, у меня еще такие планы на тебя. — Нет, похоже, что я все-таки в аду. Приоткрываю глаза и через щелочки смотрю где я нахожусь. По-моему, это комната директрисы, и если я не ошибаюсь, то я на ее кровати, причем… голая. Оглядываю свое обнаженное изувеченное тело и откидываю голову назад, чувствуя под ней мягкую подушку. Смотрю в сторону и оглядываю свою туго забинтованную руку, которая тут же отозвалась болью, словно напомнив о себе и о том, как ее изувечила директриса, вскрыв мне вену. Пытаюсь приподняться, но тут же меня пронзает боль в спине, и я без сил падаю на кровать, стиснув зубы от боли. — Тебе обработали и заклеили клеймо. — Пытаюсь понять откуда раздается голос директрисы и только повернувшись к окну наконец-то вижу ее, сидящую на подоконнике и курящую сигарету. Женщина, вальяжно закинув ногу на ногу, выдыхает дым в окно и поглядывает на меня как-то свысока, но страха у меня внутри пока нет. — Но только потому, что я хочу сегодня провести с тобой ночь и твои крики должны быть от другой боли. — Сглатываю, и осматриваю Шольц, все еще не полностью сумев прийти в себя и понять то, что я жива. Женщина была одета в ночное белье черного цвета: штаны, обтягивающая футболка, так выделявшая ее грудь, и почему-то на фоне темного леса и мрачного неба, видневшегося из окна, она выглядела как-то загадочно и устрашающе. Мое воображение почему-то стало рисовать ей метлу и у меня даже было ощущение, что она сейчас встанет и улетит из окна, как ведьма. — Вы меня не убили. — Только и выдаю, закрывая глаза от неимоверной усталости. Такое ощущение, что я только что пробежала марафон или отработала несколько часов в зале, а теперь у меня болят абсолютно все мышцы. — Еще не время. — Женщина говорит это так легко, что я даже не сразу понимаю значение ее слов и только через минуту меня прошибает холодом. — Ты мне пока нужна. — Шольц усмехается и приоткрыв глаза, я вижу, как она тушит сигарету в пепельнице, аккуратно спускаясь с подоконника. — По крайней мере, для того, чтобы наказать тебя за разбитый коньяк. — Сглатываю, почему-то уже успев позабыть об этом своем поступке. Зачем я вообще его трогала? Что за черт меня дернул открыть его, еще и выпить, а потом и разбить? — Я думала, что мое наказание — это смерть. — Глаза наполняются слезами и я поворачиваю голову в сторону, смотря на дверь. — Это слишком просто для тебя. Отмучилась и все. Я наказала тебя за угрозу суицидом жутким страхом перед смертью, не так ли? — Киваю и чувствую, что женщина села на кровать. — А за алкоголь тебе еще предстоит ответить. — Чувствую ее совсем рядом и тут же меня вдруг целуют в уголок губ. — Вы говорили, что эта бутылка была вам очень дорога?.. — Приоткрываю глаза и вижу лицо Шольц, которая только зло выдыхает и кивает, спускаясь с кровати. — Простите меня. — Говорю на выдохе и вижу, как директриса подходит к выключателю и нажав на него, гасит свет, а комната погружается во мрак. — Я знаю, что вам недостаточно моих извинений, но мне так будет хоть немного легче. — Тебе? Мне вот легче от твоих извинений совершенно не стало. — Сглатываю и чувствую, что она села на кровать, только теперь уже с моей стороны, сразу положив руку на бедро. — Ты мне своими извинениями бутылку не склеишь и заново не наполнишь. — Киваю, как будто соглашаясь. — Что тебе понадобилось в моем столе? — Она спрашивает это уже достаточно грозно и я сжимаюсь, боясь пошевелиться. — Я просто залезла из любопытства. — Пожимаю плечами и чувствую, как меня начинают гладить по бедру, при этом царапая его ногтями. — А потом увидела коньяк и подумала, что сделаю несколько глотков, чтобы унять боль. — Вскрикиваю, когда Шольц впивается в мое бедро ногтями и пытаюсь убрать ее руку. — Тогда сейчас ты ответишь за свое любопытство и непослушание вместе. — Вздрагиваю от такого заявления и тут же женщина впивается мне в губы, сразу укусив за нижнюю до крови. Чувствую во рту неприятный металлический привкус и меня даже начинает подташнивать. — Будет больно. — Протягивает женщина, разъединяя поцелуй и снова накрывая мои губы своими, кусает уже за верхнюю губу, заставляя меня вскрикнуть от боли. — Не надо. — Дрожу от страха и слышу, как женщина открывает ящик в прикроватной тумбочке. — Я боюсь. — Замираю, когда слышу какой-то щелчок, до боли похожий на тот, когда Шольц крепила к себе страпон. Из-за кромешной темноты я почти ничего не вижу, только очертания женщины и то нечеткие, а незнание того, что происходит и будет со мной происходить нагоняло только дополнительный ужас и панику. Чувствую ее сильные руки на своих плечах и вскрикиваю от страха, сводя ноги вместе. — Будь послушной девочкой, Нина. — Слышу ее шепот и вздрагиваю, когда одна ее рука уходит с моего плеча и ложится на промежность. — Перестань сопротивляться. Тебе все равно ничего не поможет и никто тебя не спасет. — От ее слов на глаза наворачиваются слезы, а голова почему-то начинает кружиться. Я потеряла столько крови и почему ее даже это не останавливает от желания поиметь меня? Разве я не рискую потерять сознание во второй раз? — Тебя прекрасно сшили, душа моя. — Меня трясет, и от страха я хватаю ее за руку, будто за спасительную соломинку. — Рвать тебя будет одно удовольствие. — Мотаю головой, а ее палец аккуратно начинает пытаться проникнуть в меня. — Я так долго этого ждала. — Слышу ее шепот и она снова наклоняется, чтобы поцеловать меня. — Аделаида Юрьевна, пожалуйста, можно мне подготовиться, я боюсь. — Я чувствую, что меня буквально трясет от страха или это из-за холодного ветра, доносившегося из открытого окна? — Я не хочу снова испытывать ту боль. — Всхлипываю, когда кончик ее пальца погружается в меня и я ощущаю насколько туго он идет. — Душа моя, ты и не испытаешь прошлую боль, даже не думай. — Не понимаю о чем она и стискиваю зубы. — Ты испытаешь боль намного хуже и ужасней, чем тогда, когда посмела тронуть себя без моего разрешения. — Вздрагиваю от того, что в меня упирается что-то твердое и тут же кричу, понимая, что это страпон. — Нет! Подождите, пожалуйста. — Пытаюсь выбраться из-под женщины, но ее вторая рука тут же переходит мне на плечо, прижимая к кровати полностью. — Вы же не собираетесь брать меня сразу им, я же просто не выдержу. — Начинаю плакать, понимая, какую боль я испытаю в ближайшее время и отворачиваюсь головой к окну. — Пожалуйста! — Кричу, чувствуя, как в меня начали входить. — Он не войдет. Вы меня просто порвете. — Я это и ставлю своей целью. — На эти ее слова начинаю плакать еще сильнее и просто не знаю куда деться от этого кошмара. — Ненавижу слезы. — Слышу от женщины и чувствую, как внизу живота начинает сильно болеть по нарастающей, а страпон медленно входить в меня. — Больно. — Стискиваю зубы и тут же ощущаю резкий толчок с которым в меня ввели страпон явно почти наполовину. — А-а-а! — Кричу, захлебываясь слезами и интуитивно пытаюсь отдалиться, но у меня это не получается. — Мне больно. — Откидываю голову на подушку и смотрю в потолок, просто не в силах смотреть куда-либо еще, а в особенности на директрису. — Прошу вас, не надо. — Протягиваю слова и обрываюсь, просто не понимая куда себя деть от боли. — Ты такая тугая. — Усмехается эта стерва и проталкивает страпон глубже. — Возможно, что из-за размера и таких резких движений у тебя откроется кровотечение, но это даже к лучшему. — Кричу, срывая голос, когда она вытаскивает страпон наполовину и тут же резко вгоняет его обратно. — Твое наказание должно быть такое, чтобы ты в полной степени ощутила вину с помощью боли. — Снова кричу, а Шольц просто начинает насиловать меня, ритмично двигаясь во мне страпоном и буквально насаживая на него. — Пожалуйста. — Захлебываюсь слезами и кашляю из-за непрерывного крика. — Адела…ида — На ее отчество у меня просто не хватает сил и я обессилено хватаю руками ее за талию. — Убери от меня свои руки. — Шипит мне в лицо женщина и я отпускаю ее, тут же чувствуя, как в меня вогнали страпон на всю глубину. — Еще раз схватишь меня и ты действительно труп. — Сглатываю, но ответить не могу. — А после я возьму тебя еще и в зад. — Даже в темноте я вижу, как она улыбается, а точнее скалится, снова выходя и входя в меня. — Ты можешь только молиться, чтобы потерять сознание. Хотя, это все равно тебе не поможет. — Шольц задумывается, а я снова кричу во все горло, издавая что-то на подобие хрипа умирающего животного. — Я приведу тебя в чувство и продолжу. Стону на это заявление и понимаю, что завтра я точно не встану, а даже если встану, то ходить не смогу. И что она тогда со мной сделает? За волосы поволочет на уроки? Честно говоря, это уже не кажется мне глупостью, а вполне вариантом, к которому может прибегнуть такая, как Шольц. Не знаю сколько она меня так насиловала, но я уже даже не кричала, а просто чувствовала страшную боль от каждого движения во мне этого страпона и стиснув зубы, лежала на кровати, сжимая одеяло. Не удивлюсь, если таким образом скоро дырку сделаю в пододеяльнике, а потом еще и получу за это. Вдруг чувствую, как страпон снова вышел из меня, но в этот раз до конца. Даже приподнимаю голову, надеясь, что она закончила, и тут же, как будто специально, чтобы обломать меня, Шольц резко вошла мне в зад. Кричу, вдруг найдя в себе на это силы и даже пытаюсь вырваться, хотя продолжается это недолго. Сразу после первого толчка понимаю, что скоро просто потеряю сознание и, вскрикивая, падаю обратно на кровать, принимаясь снова сжимать одеяло. — Я сейчас умру. — Меня почему-то начинает тошнить и накатывает ощущение ужасной слабости. Возможно, что сказывается недавняя большая потеря крови, но точно утверждать я не могу. Я уже даже не обращаю внимание на боль в спине, руке, почему-то десне, которая вдруг решила напомнить о когда-то удаленном зубе, а просто вся сфокусирована на страшной боли внизу живота и так же заднице, которую буквально просто разрывало адской болью. — Снова? — Усмехается Шольц и я только киваю, хотя она вряд ли это заметила. — Терпи, душа моя, терпи. Со мной только так и никак иначе. — Кричу сквозь зубы так, что получается какое-то рычание и чувствую, как по щекам текут горячие слезы. — Теперь ты моя девочка. — С каким-то удовольствием в голосе протягивает директриса и я даже с закрытыми глазами понимаю, что в этот момент она улыбается. — А-а-а! — Вырывается из меня, когда Шольц наконец-то вытаскивает из меня страпон и откидывает мои ноги в сторону. Вся сжимаюсь в комок и пытаюсь буквально слиться с кроватью, чтобы Шольц меня не нашла. Вроде сама понимаю, что это глупо, но ничего другого я сделать все равно не могу. Слышу, как женщина встала с кровати и, по-моему, пошла в ванну, даже ничего мне не сказав, что, наверное, было и к лучшему. Всхлипываю и понимаю, что меня просто трясет от боли, страха и ужаса. Интересно, слышал ли мои крики кто-нибудь? Все-таки в комнате у директрисы было открыто окошко и, возможно, что оттуда мои крики прекрасно были слышны другим сотрудникам, которые открывали свои окна в комнатах. Задумываясь о сотрудниках, в мыслях почему-то появляется врач и я аккуратно смотрю на свою руку, видя, что бинты явно окрашены красным. Интересно, а это Шольц мне руку бинтовала или вызвала Анну Николаевну и что вообще творится под этими бинтами? Зашивали ли мне руку и будут ли делать перевязки? В голове слишком много вопросов, а думать мешает тупая боль, просто нескончаемо мучая меня и идя все новыми и новыми волнами. Слышу, как в ванной комнате включилась вода и вздыхаю, чувствуя боль и жжение в груди. Видимо, что от постоянных криков и слез мне даже дышать стало больно. Когда я вообще почувствую себя более-менее здоровой? Мне кажется, или с этой женщиной никогда. Наверное Шольц решила принять душ, иначе по другому я не могу объяснить то, что вышла она из ванной только спустя минут двадцать. Слышу, как открывается дверь и вся содрогаюсь от ощущения присутствия этого дьявола с собой рядом. — Жива, душа моя? — Ее душа точно мертва, а вот я еще вроде как да, хотя смерть уже точно где-то рядом. — Чуть-чуть. — Протягиваю и слышу, как она усмехается, садясь на кровать. — Завтра накажу тебя за то, что поставила сотрясение мозга третьей степени Станиславе. — Сжимаюсь и теперь понимаю почему у меня было ощущение смерти где-то рядом. Она наступит завтра. — Я не хотела. — Всхлипываю и понимаю, что слезы уже просто закончились, иначе я не знаю как объяснить то, что их нет. — Я же случайно. Я не думала, что так все выйдет. — Звучит, как глупое оправдание, но я же правда не хотела, чтобы так все обернулось. — Простите меня, пожалуйста. — Чувствую, что Шольц легла на кровать и пытаюсь отдалиться от нее, только бы не коснуться. — Бог простит. — Резко отвечает женщина и я сжимаюсь, чувствуя ее руку на своей спине. — А я атеистка. — И не сомневалась. Наверняка верит в какого-нибудь дьявола и поклоняется ему, набираясь опыта. Или вообще сатанистка. — Спокойной вам ночи. — Шепчу на последние силы и кусаю себя за изувеченные губы, когда Шольц проводит пальцами по моей спине, явно специально задевая клеймо, чтобы сделать мне больно. — Иди ко мне. — Вздрагиваю от ее слов и не понимаю что она от меня хочет и серьезно ли говорит. — Поцелую на ночь свою девочку. — Пребываю в шоке от такого предложения и чувствую ее руку на своем плече. — Ты же теперь моя, а я всегда целую свою девочку на ночь, чтобы ей приснились со мной сны. — Только этого мне не хватало. Это будет самым худшим кошмаром из всех, которые мне когда-либо снились. Хотя, если Шольц в этом сне будут пытать, то я даже не против. — Я не могу. — Только пытаюсь пошевелиться и тут же все тело отдает болью. — Мне… — Не успеваю договорить, как Шольц сжимает мое плечо и резко подтягивает меня к себе, опрокидывая на кровать и оказываясь сама сверху. — Ай! — Вскрикиваю от пощечины и тут же в глазах образуются новые слезы. — Моя девочка обязана беспрекословно исполнять мои указания, ясно тебе? — Киваю, чувствуя, как по щекам покатились две слезинки. Только хочу смахнуть их, как Шольц накрывает своими губами мои и я чувствую укус. — Моя сладкая. — Вижу, что она облизывает губы вместе с моей кровью и меня начинает мутить. — Вот теперь спокойной ночи. — Шольц усмехается и отодвигает меня в сторону под мой визг боли. Аккуратно пытаюсь устроиться так, чтобы мне было менее больно и снова сворачиваюсь калачиком, слыша, что женщина повернулась на бок. Интересно, и почему в такие моменты мне хочется объятий и ласки? Почему именно сейчас мне так хочется, чтобы меня просто поцеловали в щеку и успокоили? И именно сейчас я хочу, чтобы неожиданно появился тот, кто искренне любит меня и готов защитить от всех проблем и страшных людей. И именно сейчас я понимаю, что это невозможно. Закрываю глаза и почти сразу проваливаюсь в глубокий и болезненный сон, почувствовав, как по лицу покатилась одинокая слезинка.       ***       — Душа моя, подъем. — Слышу сквозь сон и кое-как разлепляю глаза, тут же попытавшись сесть на кровати. — А-а-а! — Вскрикиваю, почувствовав острую боль внизу живота, в руке и спине. Ложусь обратно на кровать и вся сжимаюсь, пытаясь хоть как-то унять жгучую боль. — Больно. — Пищу, даже не успев увидеть где директриса и какое у нее настроение с утра. — Мне очень больно. — Плачу и чувствую, как меня трясет. — Уроки для тебя никто не отменял. — Слышу строгий тон женщины и приоткрываю глаза, видя ее в черном брючном костюме и со сделанной высокой прической. — Стиснула зубы, встала и пошла. Времени на сборы у тебя и так немного, так ты еще и растягиваешь его. — Всхлипываю и только мотаю головой, показывая, что я ничего не могу сделать. — Мне очень больно. — Снова привстаю на локтях и чувствую, как болит рука. Бросаю взгляд на бинты и вижу бурые пятна. — Я просто не смогу встать, а даже если смогу, то ходить буду не в состоянии, не смогу сидеть за партой, просто думать не смогу из-за боли. — Неужели она этого не понимает? Скорее всего все понимает и просто издевается, чтобы я помучилась. — Аделаида Юрьевна, пожалуйста. — Пищу, видя ее взгляд и закрываюсь руками, боясь удара, но его нет, а вместо этого женщина подходит к кровати со стороны меня и тут же хватает меня за руку, подтаскивая к краю. — А-а-а! — Кричу от боли и тут же меня скидывают на пол, а я сворачиваюсь в комок и вся дрожу, пытаясь не кричать громко, так как горло уже просто болит от такого напряжения. — И сейчас не можешь встать? — Как будто что-то изменилось. Она мне не верила что ли или зачем такая жестокая проверка на прочность? Я же теперь вообще с места не сдвинусь. — Ясно. — Слышу ее какой-то странный, как будто бы разочарованный тон и продолжаю плакать, не зная куда себя деть. Пол достаточно холодный и лежать на нем совсем некомфортно, но мне кажется, что даже ради комфорта я подняться с него не смогу. — Больно. Мне так больно. — Плачу, но похоже, что Шольц это не особо трогает, так как я слышу только тяжелый вздох и ее шаги по направлению к двери. — Учти, Нина. — Слышу ее строгий и вкрадчивый голос, а сама только и продолжаю плакать от боли. — Пропустишь занятия, так накажу, как за прогул. — Сглатываю и просто не понимаю как вынесу сегодня наказание не только за разбитую голову Стаси, так еще и за прогул. — Если готова понести свое наказание, то оставайся в комнате, но если нет, то прошу на выход. — Я останусь. — Протягиваю почти не раздумывая, чувствуя, что уже даже слова даются тяжело. — Слабачка. — Она бросает это как-то зло, будто этим она решила проверить меня и вдруг разочаровалась. Посмотрела бы я на нее, если бы она оказалась в такой ситуации и ее бы кто-то заставлял встать. Как бы она поступила на моем месте и смогла бы быть сильной в ее понимании. — Ну, что ж, тогда до вечера и до твоего очередного наказания, а точнее двух, если ты все же не сможешь найти в себе силы пойти на уроки. — Киваю, как будто сама себе и слышу, как хлопает дверь. Не знаю почему, но наверное из-за боли я даже минуты не смогла продержаться бодрствуя. Так и не попытавшись встать, просто понимая, что ни к чему хорошему это не приведет, уже через совсем короткое время так и уснула на полу, вся сжавшаяся в комок от боли. Просыпалась я несколько раз. Сначала проснулась и испугалась от того, где нахожусь, не понимая, как оказалась на полу и почему мне так холодно, но почти сразу вспомнив то, что произошло утром, снова уснула, даже не пошевелившись. Второй раз проснулась видимо от боли и, решив рискнуть, встала на ноги и, параллельно издавая стоны от боли, кое-как залезла на кровать, заметив на постельном следы крови. И последний третий раз, уже окончательно придя в себя и так же, почувствовав ужасный голод и жажду. — За что мне все это? — Проговариваю свой вопрос в пустоту и аккуратно поворачиваюсь на кровати на бок, смотря в окно и пытаясь угадать сколько сейчас времени. На улице было светло и даже лес не казался таким мрачным и жутким. По-моему, я даже слышала птиц, но не исключено, что со всеми этими страшными событиями за последние дни, это были просто галлюцинации. Кое-как приподнимаюсь и сажусь на кровати, замечая, что меня все еще трясет. Нужно добраться до ванны и во-первых, сходить в туалет, а во-вторых, умыться и попить воды из-под крана. Может это не слишком правильно, но умирать от жажды мне тоже не хочется. Подползаю к краю, чувствуя, как горит между ног и как к этой боли прибавляется головокружение и боль где-то рядом с тазом. Выдыхаю и стиснув зубы свешиваю ноги с кровати. Надо сделать все быстро и снова лечь. Может так я смогу потратить меньше энергии и к тому же испытать меньше боли, чем от медленных движений. Добиралась до ванны я, наверное, минут десять, аккуратно переставляя ноги и постоянно пытаясь за что-то зацепиться одной рукой, чтобы не упасть. Сходив в туалет и напившись воды из-под крана, я наконец-то почувствовала себя более-менее живой и опустившись на край ванны, просто уставилась в пол, пытаясь понять что делать дальше. Наверное, нужно попробовать дойти до медкабинета и выпросить у врача обезболивающее, чтобы хоть как-то существовать дальше и выдержать еще два страшных наказания, но хватит ли мне на это сил — большой вопрос. Если я смогу дойти до Анны Николаевны и та даст мне таблетку или поставит укол, то там можно будет и направиться в столовую, чтобы попросить хлеба или чего-либо еще, чтобы унять голод. В целом, итогом моих размышлений стало то, что мне в любом случае нужно собрать волю в кулак и, невзирая на боль, идти по направлению к медкабинету. Встаю с края ванны и, морщась от боли, иду в саму комнату, взглядом пытаясь найти свою одежду. На стуле замечаю сложенную форму, а рядом с ней свою пижаму, причем тоже аккуратно сложенную и походу, чистую. Не долго думая, хватаю пижаму и чуть ли ни каждую секунду вскрикивая от боли, кое-как надеваю ее на себя, игнорируя существования нижнего белья. Все равно на его поиски у меня нет сил, да и то, что я смогу его надеть, а потом носить без боли слишком спорный момент, поэтому лучше уж без него. Дойдя до двери, с надеждой внутри дергаю за ручку и тут же чуть улыбаюсь, понимая, что дверь открыта. Наверное, Шольц все-таки решила дать мне шанс на посещение уроков и для этого оставила дверь не запертой, вот только я воспользуюсь ее милостью в других целях. Делаю достаточно широкий шаг, чтобы быстрее выйти из комнаты и шиплю от боли, чуть ли сразу не падая на пол в коридоре. Нужно быть действительно очень аккуратной, чтобы где-нибудь по дороге не потерять сознание или не упасть без возможности встать. Всхлипываю, чуть не плача и прикрываю за собой дверь, понимая, что мне придется пройти весь спальный корпус сотрудников, спуститься по лестнице, пройти по улице и дойти до учебного корпуса и потом только там добраться до кабинета врача, еще и без полной уверенности в том, что обезболивающее мне дадут. Стиснув зубы, как велела директриса мне утром, начинаю идти по коридору, постоянно лапая стены и буквально держась за них, как за спасательный круг. Если я, проделав такой путь, не получу в итоге обезболивающего, то явно останусь в кабинете врача пока меня оттуда не унесут, так как идти я больше точно не смогу. — Нет! — Слышу какой-то крик и тут же замираю, смотря на ту дверь, рядом с которой нахожусь. — Не надо, пожалуйста. — Признаю в этом молящем голосе Стасю и чтобы лучше слышать прислоняюсь ухом к двери, шипя от боли, как можно тише. — Тише, Стася, тише, не нужно так кричать. — Тут же чуть не падаю, понимая, что это Анна Николаевна и в мыслях благодарю всех существующих богов за то, что Стася закричала именно сейчас, когда я проходила около этой двери, и таким образом дала мне понять, что врач здесь, а не у себя в кабинете. Иначе осталась бы я лежать прямо у его порога, не сумев попасть внутрь и так же не сумев дойти назад. — Это не больно и так же необходимо. — Видимо врач что-то планирует сделать Стасе из процедур, которые пришлись ей не по душе, судя по ее крикам. — Я боюсь. Мне и так плохо и больно, а еще и терпеть какие-то уколы. — Вздыхаю от боли и обиды. Ей приходится терпеть уколы, а кто-то, чтобы эти уколы вымолить готов был идти до медкабинета, согнувшись в три погибели от боли и готовый потерять сознание в любую секунду. — Анна Николаевна, пожалуйста, не надо, я потерплю головную боль. Она сейчас не такая сильная. — Вздыхаю и задумываюсь как бы мне теперь попасть в эту комнату. Судя по всему, это была спальня именно врача и можно было бы просто постучать, но почему-то внутри было какое-то неприятное чувство, которое не давало мне этого сделать сейчас. — Она сейчас болит слабо именно из-за того, что прошлое обезболивающее еще действует, но скоро пройдет и тогда ты уже будешь плакать от боли в голове, просить, чтобы я обнимала тебя и что-нибудь сделала, так как тебе плохо. — Голос Анны Николаевны достаточно строгий, но с тем же в нем прослеживается и мягкость, явно из-за любви к той, с кем она сейчас разговаривает. — Ложись на живот и закрой глаза. Я поставлю безболезненно. — Переставляю ноги, чтобы стоять более устойчиво и тут же дергаюсь от боли, впечатываясь в дверь, явно издав достаточное количество шума. Слышу, что они обе замолчали и далее шаги по направлению к двери. Отлипаю от нее и пытаюсь удержать себя на ногах, планируя то, что я скажу врачу и как буду объяснять то, что мне нужно и зачем. Слышу, как поворачивается ключ в замке и тут же дверь открывается, чуть не задев меня. Поднимаю глаза и смотрю на Анну Николаевну, у которой при виде меня как-то резко изменился взгляд, мне даже показалось, что она дернулась, чтобы закрыть дверь перед моим лицом, но сдержалась. — Что ты здесь забыла? — Смотрю на эту женщину и на глаза тут же наворачиваются слезы от того, с каким тоном она произнесла эту фразу. Будто я стала ее самым злейшим врагом и видеть она меня вообще не желает. — А кто пришел? — Слышу голос Стаси и тут же в проеме показывается ее голова, замотанная бинтами. Я даже волос не вижу. — Нина? — Она говорит это как-то вопросительно и тут же смотрит на Анну Николаевну, которая теперь точно хочет закрыть дверь и если бы я не облокотилась на нее, то она непременно бы это сделала. — Я пришла извиниться. — Выпаливаю и кривлюсь от боли, чувствуя, что долго так не протяну. — Стася… — Говорю и тут же, делая шаг, падаю на пол, вся сжимаясь от резкой боли в промежности и внизу живота. — Что случилось? — Слышу ее обеспокоенный голос и она тут же порывается встать с кровати и подойти ко мне. — Тебе помощь нужна? — Стася. — Слышу резкий голос Анны Николаевны и замечаю, как сама девочка замирает. — У тебя постельный режим. — Вздыхаю от боли, когда врач берет меня за талию и поднимает на ноги. — С Ниной я разберусь сама. — Меня почему-то эта фраза совсем не радует. — Стася, я правда хочу извиниться перед тобой за то, что произошло в туалете. — Смотрю на лицо моей одноклассницы и вижу, что она как-то поникла. — Я была на нервах и достаточно импульсивна и именно поэтому хотела, чтобы ты мне тогда ответила. — Имею в виду вопрос о защите от одноклассников. — Прости, что потянула тебя за руку, не подумав, чем это может обернуться. Извини, пожалуйста, я правда не хотела причинять тебе боль. — Значит ты ее за руку потянула. — Слышу задумчивый голос Анны Николаевны и непонимающе смотрю на Стасю, которая тут же ложится на кровать, укрываясь одеялом, как будто желая спрятаться. — А Стася сказала, что сама упала, поскользнувшись, и ты тут вообще не при чем. — Кусаю себя за губы и шиплю от боли, понимая, что закопала сама себя. Зачем я рассказала Шольц и зачем сейчас? Стася хотела меня спасти и все могло бы получиться, если бы не я. — Хотя я четко чувствовала, что что-то не так и все ждала пока Стася расскажет мне сама, особенно когда у нее поднялась температура. Обычно она тогда начинает откровенничать, но видимо, она так сильно хотела, чтобы тебя не наказали, что молчала. — Чувствую, как бледнею, а Стася зарывается в одеяло глубже. — Мы серьезно поговорим с тобой, малышка, как я приду. — Сглатываю, понимая, что видимо подставила Стасю еще раз. — А ты пойдешь со мной. Меня резко разворачивают, от чего я вскрикиваю и вытаскивают из комнаты, закрывая дверь. Смотрю на пустой коридор и сжимаюсь от взгляда врача на меня, явно не предвещающего хорошего диалога. — А теперь, Нина, говори честно зачем пришла. Я же чувствую, что не затем, чтобы извиниться, а что-то другое тебя привело и пришла ты именно ко мне, а не к Стасе. — Читает она меня, как открытую книгу, причем для малышей и написанную по слогам. — Я… — Всхлипываю от ее тона и внутри ужасное желание прижаться к ней и обнять. Почему все на меня злятся, все хотят меня выпроводить ото всюду, почему я никому не нужна? Даже врач, которой я доверяла больше, чем кому-либо другому, теперь настроена враждебно. — Я хотела попросить обезболивающее. — Выдыхаю и одновременно всхлипываю, чуть не давясь слезами. — Я не могу ходить после ночи с директором. Мне очень больно, она явно меня повредила и, возможно, что еще и сзади. У меня болит спина от клейма, а так же директор вскрыла мне руку, чуть не убив. Я просто не могу без обезболивающего, я умру. — Начинаю плакать и почему-то все-таки пытаюсь прижаться к Анне Николаевне, желая только того, чтобы она хоть немного приобняла меня. — Аделаида Юрьевна запретила давать тебе какие-либо медикаменты, тем более, что я и так заклеила тебе спину, зашила руку и перебинтовала ее. — Значит это все-таки она сделала. — Причем на спину я нанесла охлаждающую мазь с обезболивающим, просто понимая, что ты действительно не выдержишь, если я оставлю все, как есть. — Сглатываю, даже не зная благодарить ее или нет. — Мой тебе совет, Нина. Иди и ложись в кровать, отдыхай и набирайся сил, иначе в скором времени ты просто надоешь директору. — Поднимаю на нее странный взгляд и не понимаю к чему она ведет. — А у нее уже были те, кто ей надоедали? — С опаской спрашиваю и врач оглядывается по сторонам, будто проверяя никто ли нас не подслушивает. — Были, Нина. И, в основном, их судьбе не позавидуешь. — Она понижает голос и начинает почему-то чуть ли ни шептать. — За время моей работы у нее было трое девочек из которых первую она убила, вторая самоубилась сама, а третья ей просто надоела, после чего она отказалась от нее и та оказалась в списке отказников. — В списке отказников? — Вспоминаю про лист на стенде объявлений и понимаю, что это мой шанс узнать про него больше. — С одной стороны, можно считать, что она освободилась, но с этим стала и несчастной. Теперь у нее не было постоянной женщины, у которой она была бы девочкой, теперь у нее не было поддержки, не было того, к кому она могла прийти, к кому могла бы обратиться за помощью, не было защиты. Все шарахались от нее, как от прокаженной. Но с другой стороны… — Замираю, а врач только ухмыляется и поворачивает ручку двери. — Может это то, что тебе и нужно. — Женщина открывает дверь и тут же замирает, видя на пороге Стасю. — Девочка моя, ты подслушивала что ли? — Стася мотает головой и смотрит на меня жалостливым взглядом, а потом просто берет и утыкается лицом в Анну Николаевну, обвивая ее руками за талию. — Тебе не хорошо? — Вижу, что она кивает и врач вздыхает, гладя ее по голове. — Больше морально, чем физически. — Вся сжимаюсь от резкого приступа боли и вижу, как Стася отлипает от женщины, смотря на меня. — Мне нужно пару минут поговорить с Ниной наедине. — Врач тут же хмурится, бросая какой-то взгляд на меня, полный ненависти. — И я вернусь в комнату. — Она что-то задумала? — Пожалуйста, Анна Николаевна, я даже на укол лягу сама и без пререканий. — На это врач только усмехается и вздохнув, проходит в комнату, утаскивая девочку за собой. — Мне правда нужно с ней поговорить. Мне станет легче. Ну, пожалуйста. — По-моему, врач правда серьезно задумалась и посмотрев на меня с полминуты все-таки вздохнула, как будто сдавшись. — У вас минута и Стася должна быть в комнате. — Вижу, как она кивает и тут же закрывает дверь. У меня есть четкое ощущение, что врач наш разговор будут подслушивать, как и я ее со своей девочкой. — Прости меня, Стася. — Решаю сказать первая и вдруг начинаю плакать, чувствуя, как мне больно и обидно внутри. — Я тебя так много раз подставила уже, так много боли тебе причинила, прости меня, пожалуйста. — Всхлипываю, а Стася берет меня за руку, как будто так пытаясь успокоить. — Я правда плохой человек, я так много боли причиняю другим и так часто раню, что уже не знаю, как и жить дальше с таким грузом. Я и Катю не успела спасти, и Полину подставила своим рвением на свободу, и тебя, своим желанием быть в безопасности. — Плачу, понимая, что даже если врач и не подслушивает, то из-за того, что рыдаю я так громко, она все равно слышит. — Все в порядке, Нина. Я не злюсь на тебя. — Сглатываю и смотрю на Стасю, которая тихонько улыбается. — Да, я была обижена и даже злилась на тебя потому что из-за этой травмы мне ставят уколы, делают перевязки, а еще я и учебу пропускаю, но я подумала, что нельзя мне на тебя обижаться, тебе и так тяжело, а своими обидами я тебе легче не сделаю. — Всхлипываю и тут же сквозь боль обнимаю ее, продолжая плакать навзрыд. — Если быть честной, то Анна Николаевна мне сказала, чтобы после выхода с больничного я не смела с тобой общаться. — Замираю и внутри рушится какая-то мнимая надежда на возобновление дружеских отношений со Стасей. Она оставалась у меня одна и даже ей теперь нельзя общаться со мной. Может это вообще последний раз, как мы это делаем. — Но может быть я смогу переубедить ее и доказать, что ты не плохой человек. Я готова с тобой общаться, готова попробовать все как бы сначала. — Киваю и вдруг чувствую, что Стася начинает отдаляться от меня, что-то вытаскивая из своих пижамных штанов. — Что это? — Мне тут же закрывают рот рукой и протягивают упакованный шприц и какую-то ампулу. — Держи, только тихо. — Всхлипнув, беру то, что она мне протягивает и засовываю в свой карман. — Это обезболивающее. Я слышала, что тебе нужно, да и по твоему состоянию оно точно не помешает. — Она говорит совсем шёпотом и улыбается мне, подходя к двери. — Мне пора. — Спасибо тебе. — Она только кивает и тут же опускает ручку, приоткрывая дверь. Заходя внутрь, она последний раз взглянула на меня и, мило улыбнувшись, скрылась из виду. — Спасибо, Стася.