Diablo

Волнение. Короткими иглами оно протыкает кожу, заставляя расчесывать шею и запястья до красноты. Оседая тошнотной в желудке, плавно перетекает в липкий тревожный страх. Зрачки сужаются до небольших точек, а зубы, что не попадают друг на друга, сцепляются до боли в деснах. Чимин ищет его среди подзадернутого дымкой зала, среди этих пьяных людей. Не разбирая дороги, идет в глубь толпы и, не обращая ни на кого внимания, выискивает лицо Юнги, что так внезапно пропал. Его окатывают коктейлем, обругивают и жестко толкают, но глаза все так же продолжают изучать помещение. Словно найти друга была идеей фикс. Словно страх подсказывал ему, что если он не найдет его, то обязательно случиться что-то очень плохое. Желтый и фиолетовый заставляет щуриться. Дыхание сбивается от жара и смеси различных феромонов. Гора тел наваливается на него стеной, от чего воздух в легких сжимается, не позволяя сделать вдох. Парень нервничает и оглядывается в поисках помощи, когда чувствует, что от этого спертого жара ему становится плохо. Ловя ртом такой нужный сейчас кислород, ойкает от неожиданной боли в руке. Злость. Она искрит подобно вспышкам бенгальских огней. Наблюдая за растерянным лицом омеги, Сокджин видит, как наплевав на все, он кидается в сторону танцпола. Патока распаляется еще сильнее, стоит поймать глазами момент, когда того швыряет из стороны в сторону и, как схватившись за горло и чуть оседая, парень задыхается. Разве Чимин такой? Разве может так безрассудно себя вести? Нет, он никогда таким не был. Зная его как облупленного, Сокджин никогда не замечал за ним подобного. Не выдержав, он выдергивает его из этой давки и, придавливая к полу взглядом, обвиняюще шипит: — Почему ты никогда не думаешь о себе?! Вот чего ради туда пошел то, а? Парень весь сжимается и приподнимая голову, извиняюще-жалобно на него поглядывает. — Юнги пропал. Выдохнув подобие смешка, кривит в презрении губы. Та злоба, что он чувствовал ранее, оказалась каплей в море необъятной ярости. Снова этот парень и снова Чимин из-за него попадает в неприятности. Вот опять же, к самому Юнги он не испытывает ненависти. Слишком много чести. Единственное, что ему крайне не нравится — то, какое влияние парень оказывает на Чимина. Нужно это заканчивать. — Что с этого? Нет ну правда. Он, вроде бы, взрослый мальчик. Почему ты так за него переживаешь? — Ты не почувствовал? Во все глаза разглядывая бету, слегка тушуется и самому себе кивает. — А… забыл, что только омеги чувствительны к феромонам. В общем, — вцепляется пальцами в запястье и притягивая к себе, глубоко заглядывает в его глаза, — когда я видел Юнги в последний раз, он был чем-то очень напуган и, ничего не сказав, кинулся куда-то в толпу. Видя, как омега мелко подрагивает, осторожно притягивает к себе в попытке поддержать. — И-и… я не знаю, может просто показалось, но перед этим я ощутил очень яркий и подавляющий шлейф феромона, — в страхе. Голос на последних словах тихо проседает. — Я ни с чем не спутаю эту смесь. Уверен, что это Намджун, — приподнимает голову и, с бессилием смотря на парня, с тревогой в голосе кричит: — Это он его забрал! Сокджин, он же убьет его! — пальцы, что крепко цепляются за чужую рубашку, мелко подрагивают, а в глазах переливаются небольшие кристаллики. — Нужно найти Юнги. Растерянно смотря на Чимина, он угрюмо хмурится. Это, конечно не то, чем Ким планировал заниматься, когда отправлялся в клуб в вечер субботы. Все таки он не наемная нянька. Тяжело вздохнув, Сокджин рассматривает наполненное тревогой лицо и, тяжело вздохнув, сдается. — Хорошо. Я пойду предупрежу парней, а ты пока попробуй до него дозвониться. Глаза осветляет благодарная улыбка. Шустро кивнув, парень достает телефон и набирает Юнги. Слушая автоответчик, не теряет надежду и нажимает на повторный вызов снова и снова. Ведь его друг никогда не сдавался, какой бы безвыходной не была ситуация. Даже если его забрал Намджун, Пак уверен в том, что тот постарается выбраться, не смотря ни на что. Поэтому Чимин тоже не будет опускать руки.

***

Вибрация телефона усиливает и без того неконтролируемую дрожь тела. Проходясь по позвонкам электрическими разрядами, она холодит поясницу крупными каплями пота, из-за чего ткань неприятно липнет к коже. Лопатки упираются в мягкую дорогостоящую кожу салона. Будь его воля, продавил бы ее костьми, лишь бы подальше от него. Лишь бы не ощущать, как ломается его воля под давлением чужих феромонов. — Куда мы едем? — не узнает собственный голос. Настолько тихим и изломленным он был. — Сейчас узнаешь. Юнги не поворачивается, не смотрит на мужчину, все так же продолжая изучать бездонно-черное небо и мглу, что поглотила ночную улицу. Кажется, зайдя за кучевые облака, луна дает ему понять, что даже не стоит надеяться на спасение. Он и так уже всю удачу израсходовал. Сам на это напросился. Машина паркуется у плохо освещенного здания, которое было похоже на какой-то амбар или склад. У высоких дверей Юнги подмечает двух мужчин и, оборачиваясь, щурится от ярких вспышек фар. Чуть позади, рядом с ними встает еще несколько иномарок, из которых по очереди выплывают крупные бугаи. Среди них парень узнает Ханыля. Сотрясаясь всем телом, обреченно смыкает веки и с силой трет лицо ладонями. — Выходи, — сталь. Она пробирает нутро льдом и холодит своими осколками органы, на куски изрезая сердце. Смотря на Намджуна исподлобья, загнанным зверком прижимается к двери и буквально сливается с ней всем телом. — Не заставляй меня повторять, — повелевающе, не давая и шанса на протест. Парень поджимает губы и, заставив себя оторвать взгляд от глухого мрака в этих дырах, дергает ручку, делая то, что от него просят. Пройдя пару метров, выдыхает прозрачное облачко и, застывая, слегка поворачивает на него голову. Наблюдая за тем, как Намджун переговаривается с мужчинами, выжидает дальнейших действий. Мыслей о побеге даже не возникает, как было, например, во время встречи с дядей. Тут Юнги точно знает, что ему никуда не деться. Как бы быстро не бежал и как бы яростно не отбивался. Тут ему уже ничего не поможет. — Пошли, — крепкая хватка на предплечье. Словно щенка на поводке, он грубо ведет его за собой, заводя в пропахшее гнилью помещение. — Эй, я не мешок с картошкой, чтобы ты меня так тащил… — запинаясь, прикрывает ладонью раскрывшийся от ужаса рот. Конечности охватывает столь сильная тряска, что ему становится сложно удерживаться на ногах. В слизистые въедается отчетливый запах железа и прелый душок мертвечины. Расширившиеся зрачки скользят взглядом по чертам лица. Вот Юнги видит, как его губы искривляются в змеиной усмешке. Как, нависая над тонкой фигурой, мужчина заставляет его сжаться под пристальным взором черных глаз. — А ты, я смотрю, все храбришься, да? Ничего, не долго эта храбрость проживет, — пальцы сжимают область ключицы, больно надавливая на кость. — З-зачем мы здесь? — стараясь не обращать внимание на дрожь голоса, скидывает с плеча мужскую руку и прожигает ненавистью, что так ярко горит в золотистых янтарях. — Подожди немного, и ты увидишь своими глазами. Теряя всякий интерес, Намджун разворачивается к нему спиной и выходит в центр большого зала. — Здесь все? — обращаясь к Тэджуну, он рассматривает присутствующих. — Да, если не брать в расчет работников офиса. Мне их позвать? Вздергивая бровь, окидывает альфу пренебрежительным взглядом. — Нет, я думаю, что крыса где-то тут, — хищно оскалившись, он слегка склоняет голову и, словно выслеживая жертву, всматривается в черты и мимику стоящих в строю людей, — Так ведь, птенчик? Шумно сглатывая, Юнги морщится от этого обращения. — Я не… — обрывается на полуслове, стоило только Намджуну встать напротив Ханыля. Во рту внезапно становится слишком сухо, из-за чего слюна скапливается вязью и оседает комком в глотке. Нет, он не мог догадаться. Не мог знать о нем. Дьявол знает все. А с тобой решили просто поиграть — шепчут голоса. С трудом отведя глаза, утыкается взглядом в серый бетон. Глухим эхом шаги по направлению к парню. Внутренности скручиваются в узел от мучительного ожидания. Вот уже, видя носки туфель, закусывает губу, когда пальцы приподнимают подбородок и тем самым топят его в бездонных колодцах. Казалось бы, он даже соврать им не в силах, так и захлебывается в этой вязи. — Прекрати, — слезинки искрятся в уголках глаз, и стоит ему их прикрыть, как, слетев с ресниц, они кристаллами блестят на щеках. — У меня нет информатора среди твоих людей. Сдавливая кожу, опаляет лицо жаром дыхания. Смотря на бедного трясущегося омегу, насмехается над ним и давит тяжестью своих феромонов. — Ты мне врешь, — шепот у уха. — Думай, что хочешь. Я тебе все сказал, — сцепляя пальцы на ледяном запястье, пытается убрать с лица руку. Бархатистый смех щекотит перепонки. Взирая на мужчину недоуменным взглядом, Юнги наблюдает за тем, как он отпускает его и, возвращаясь к стоящим в строю альфам, хватает Ханыля за шею. — Ты определенно жаждешь того, чтобы я испачкал руки в крови, — кровожадно. Крепко сцепив пальцы на коже, Намджун сжимает горло подчиненного и с упоением наслаждается тем, как жизнь мужчины тухнет в его затуманенном взоре. Беспомощно открывая и закрывая рот, Юнги возводит глаза к потолку, издавая тихий не то писк, не то скулеж. По его реакции все и так понятно. Он это прекрасно осознает, но ничего не может с собой поделать. Что ему остается, когда у него на глазах убивают человека, с которым работал, который решил за ним идти. — Не надо! Прошу, не трогай его! — отчаянная мольба, что остается неуслышанной. — Так я оказался прав? — самодовольный оскал. — Хорошо. Я покажу тебе, что делаю с предателями, — ослабив хватку и повернувшись к Тэджуну, отдает приказ: — Несите стул. Мужчины ставят его перед Юнги и, усадив на него альфу, привязывают руки и ноги к деревянной поверхности. Один из подручных встает позади и слегка облокачивается на спинку. — Проследите за тем, чтобы он все видел. От начала и до конца, — закатывая рукава рубашки, подходит к обреченному на смерть пленнику. Буквально вырастая откуда-то сбоку, бугай хватает возмущающегося омегу и, зафиксировав руками его лицо, не позволяет отвести взгляд. — Наслаждайся представлением, — сладко тянет. Первый удар проходится по скуле. Кровь разбрызгивается на бетон, орошает рубашку кроваво-алым. После второго удара вылетают передние зубы. Лицо ныне красивого мужчины превращается в кровавое месиво. А Юнги воет, плавно срываясь на вопли при каждом ударе, и задыхается от запахов, от этой картины. Давится его жестокостью и таким пугающим зверством. Он умоляет остановиться, обещает, что больше не повторит эту ошибку. Клянется, что не посмеет пойти против него. Все было без толку. Словно не слыша его вой, продолжает терзать свою жертву, теперь уже не ограничиваясь лицом. Удары Намджуна очень тяжелые и точные. Они проходятся по жизненно важным органам, что разрываются от подобных выпадов. Выхаркивая из глотки кровь, мужчина горбится и хрипло дышит. На нем не было живого места, одни гематомы. Тем не менее, закусив изнутри щеку, не позволяет себе издать хоть малейший звук. Он хотел хотя бы умереть с достоинством, если отомстить у него не получилось. — Ты сгоришь в аду за все, что совершил. За все смерти, за страдания, что люди пережили по твоей вине, — хлюпающие хрипы. Приподнимая голову, вглядывается в лицо монстра заплывшим взглядом. — Не играйся, а просто… Просто убей уже. Костяшками стирая с лица кровь, хватает мужчину за волосы и, оттягивая их назад, едко шипит: — Раз ты этого просишь, то так уж и быть, я ее тебе дарую, — обойдя стул, встает у Ханыля за спиной, методично надевая кожаные перчатки. — О, и хотел бы уточнить. В аду, такие как я, не горят, — беря у Тэджуна шнурок, он накидывает его на шею мужчины и, скрестив руки, до рези в тканях затягивает удавку. — Такие, как я, в нем правят. Далее следуют лишь прерывистые хрипения, удары рук и ног о дерево, а после громкий хруст. Юнги звереет от этого. Потеряв рассудок, бьется в агонии и вырывается из рук альфы. Осев на землю, прикрывает уши ладонями и невидящим взором упирается в бетон. Истошный вопль оглушает людей, эхом отскакивая от стен помещения. Парень не понимает, кому он принадлежит до того момента, пока не чувствует першение в горле. Пока не осознает, что охрип. Слезы постепенно высыхают на щеках, а омега все так же сидит, застыв в одной позе. Да, ему пришлось убить человека. Да, он не раз видел чужую смерть. Тем не менее, это не означало, что она перестала на него влиять. Ему не было плевать на смерть близких и знакомых. Эта сука, как и в первый раз, прожигает его внутренности до тканей, до самых мельчайших частиц. Она отбирает все самое хорошее, очерняет тьмой и оставляет после себя одну лишь боль. И Юнги в ней задыхается, вязнет глубоко в самых недрах. Он упивается ею. — Надеюсь, тебе хватит этого урока, и в следующий раз, прежде чем что-то сделать, ты несколько раз подумаешь, — холод. Снимая перчатки, обходит тело, уже ставшее трупом. Обманчиво мягкое касание. Огладив щеку ладонью, заставляет поднять на себя глаза. В них неверие и такая объемная тупая боль. Намджун видит там сколы, неровные трещины. Видит, что еще чуть-чуть и тот бы надломился. Ему это не нравится. Вид такого опустошенного и безразличного ко всему лица не нравится. Нахмурив брови, трет переносицу. — Отвезите его в отель, — приподнимается, подзывая к себе подчиненных. — И чтобы до номера довели, понятно? В ответ следуют сдержанные кивки. Подхватив Юнги под локти, они безвольной куклой ведут его к выходу. А перед глазами парня все эта картина стоит. И ни отмыться от этого, ни забыть. Он собирает себя по кусочкам, подкрепляет свою ненависть, во сто крат ее усиливая. Клянется, что выжжет сегодняшний день в памяти. Клянется, что во что бы то ни стало отомстит за смерть Ханыля.

***

Его тело разлагается в тиши этой тьмы. Медленно подбираясь к ногам, холод опутывает его конечности, ежиком царапая кожу. Привалившись к стене, он с самого прихода так и сидит, застыв, словно статуя. Глаза совершенно ничего не выражают. Там лишь по бликам можно было углядеть непролитые слезы. Юнги не справляется с агонией от осознания чужой смерти. От осознания, что он был ее виновником. — Мама, папа… помогите мне, — израненно прохрипев, ползет к кофейному столику. Разве может такое быть? Вот так спокойно убивать на глазах у огромного количества свидетелей. Намджун чувствует себя настолько безнаказанным, что совершенно не беспокоится о том, что парень может об этом донести. Он просто его отпустил, совершенно не озаботившись слежкой, не прибегая к угрозам. Словно это в порядке вещей, а законы не для него были придуманы. Это вводит в исступление. Уперевшись затылком в острую грань стекла, достает из заднего кармана телефон. На экране высвечиваются десятки пропущенных вызовов от Чимина. Зажмурившись, он утыкается лицом в колени и приглушённо сипит. Не сейчас. Юнги не может позволить другу услышать его боль, рассказать о своей трусости и слабости. Что, блять, ему с этим делать? Что он вообще может? Судорожно размышляя о дальнейших действиях, приходит к выводу, что в одиночку с этим не справится. Припоминая следователя, который занимался делом его семьи, пишет Убину — альфе, что приставили к нему в качестве помощника, с просьбой найти номер мужчины. Выжидая пару минут, гипнотизирует экран телефона до того момента, пока желанные цифры не высвечиваются в диалоге ярко-черным. Возможно, Юнги совершит очередную ошибку, за которую придется расплачиваться. Но даже если так, спокойно сидеть и страдать — не в его стиле. Он сделает все для того, чтобы Намджун ответил за эту боль, за чужую смерть. — Мистер Ли, здравствуйте, — собрав волю в кулак, заставляет тон не дрожать. — Вы, наверное, меня не помните, но это Мин Юнги. На том конце звучит задумчивая тишина. Прокашлявшись, через несколько мгновений, мужчина подает голос: — Ох, Юнги? Нет-нет, я помню тебя, — не зная, что сказать, неловко спрашивает: — Как у тебя дела? Я слышал, что ты долгое время жил в штатах. — Извините, Бенхен, но я не для этого вам позвонил, — закусив нижнюю губу и потирая припухшие веки, интересуется: — Вы до сих пор работаете следователем? — Да, а почему интересуешься? — Я бы хотел доложить вам об убийстве. Просто сомневаюсь, что другие станут… — не успевает закончить, как его перебивают. — Намджун? — Да, — только Юнги слышит имя этого монстра, как, сжавшись в комок, поломанным голосом продолжает: — Я просто… просто понимаете, — не в силах формулировать мысли, заикается. — Меня, возможно, никто помимо вас не захочет слушать. Сегодня я был свидетелем жестокой смерти. И я не хочу строить из себя слепого и глухого. Пожалуйста, помогите мне, — шепот на грани отчаянья. — Хорошо… Я понял, — осторожно. — Постараюсь сделать все, что в моих силах. Так сказать, по старой дружбе тебе помогу. Конкретнее рассказывая о произошедшем, Юнги содрогается крупной дрожью. Картинки вспыхивают ярким пламенем перед глазами. Но, давя в себе нарастающую истерику, он говорит и говорит, не в силах остановиться. Уточняет примерное местоположение здания и припоминает дорогу, по которой его везли. Разобравшись с деталями и подытожив, они прощаются друг с другом, обещая поддерживать связь. Уже обессиленный, парень закрывает глаза и поддается мягкой дымке сна. Прежде чем полностью в ней раствориться, думает лишь о том, как бы гвозди, что он забивает, не оказались в его крышке гроба.

***

— Что такое твоя любовь? — расхаживая из стороны в сторону, альфа все на него наседает. — Вот какая она? По твоему, то, что ты сейчас делаешь, правильно? Действительно думаешь, что подобными действиями сможешь его вернуть, а? — Ты пришел сюда, чтобы упрекать меня? Кто я по твоему? — тихий, спокойный тон. Вот только если приглядеться, можно было узреть в его глазах, как равномерно разжигаясь, огонь сжирает все, что предстает у него на пути. — Если это все, что ты хотел сказать, то можешь уходить. — Ты прекрасно знаешь, зачем я пришел. Хватая склонившегося над ним Хосока за пальто, предостерегающе рычит: — Я предупреждал тебя на счет этого, — окна за его спиной мелко подрагивают, так и норовя разлететься на осколки. — Еще хоть слово, и я отправлю тебя туда, откуда ты пришел. Глаза обоих затягиваются алым светом, меряются глубиной и эмоциями, что в них плескаются. Как всегда, Хосок первым разрывает этот контакт и, выбравшись из чужого захвата, поворачивается к Намджуну спиной. — Раз ты так противишься своему возращению, тогда, прежде чем уйти, я хочу дать тебе небольшой совет. — Я не нуждаюсь в твоих советах, — отрезав. — И все же, — отойдя на безопасное расстояние, поворачивается и задорно играет бровями. — Прожив столько лет, ты так и не смог его забыть. Ради него пошел на сделку, что для дьявола сродни встать вровень с низшими демонами, — потеряв всю веселость, голос в момент становиться серьезным. — Но ответь, какой в этом смысл? Ради чего ты это сделал? Чтобы наблюдать за тем, как этот парень съедает себя из-за того, что потерял всю свою семью? Напряжение в комнате, казалось, буквально электризуется. Тишину разрезает громкий хруст ручки, что, надломившись на части, рассыпается в руке мужчины. — Я не знал, что он принадлежит дому Мин. — Хорошо. Может, тогда ты и не знал, — уже жалея о том, что поднял эту тему, Хосок отходит к двери, когда замечает, как по стеклу окна ползут трещины. — Тем не менее, тебе твоя любовь не помешала убить у него на глазах человека. Тут ты тоже скажешь, что не знал, что они были связаны? — Он должен был ответить за свой поступок. Это было его наказание. — И как? Наказал? — прожигая его взглядом, препарирует внутренности и добирается до самых сокровенных чувств. — Когда я услышал его вопль, мне показалось, что после произошедшего мальчишка точно сломается. Ты ведь этого добиваешься, да? — едкая желчь. — Заткнись. Предсмертно надтрескиваясь, стекло осыпается на паркет. Хрустя осколками, Намджун встает и медленно надвигается на собеседника. — Тебя это совершенно не касается, — чернь выходит за пределы радужки и, закручиваясь в воронку, погружает всю комнату во тьму. — Поэтому не лезь в мои проблемы. — Я просто хотел тебя понять. Мне было интересно, что для тебя любовь, — осторожничая, Хосок готовится к тому, что придется принять на себя гнев взбешенного Намджуна. Правда. Зря он решил открыть рот. — Но, наблюдая за тобой, я понял, что ты не любишь его. Это больная одержимость. Ты разве сам не понимаешь? Он никогда не примет тебя и твои чувства. Благодаря тому, что ты сделал, жизнь в нем поддерживает лишь один стимул — месть, — обвиняющее шипение. Оглушительный удар тела о дерево. Глухо выдохнув из-за боли, Хосок презрительно прищуривается и, не думая ни о разгневанном альфе, ни о последствиях, что его ожидают, продолжает: — Вот, что я тебе скажу. Лучшее, что ты можешь для него сделать — это отпустить, — выходит хрипло, но раз уже начал, то пойдет до конца. — Забудь о нем и возвращайся обратно. Оставь мальчишку в покое и дай ему спокойно пожить. Намджун знает, что Хосок прав. Знает, что подобная зацикленность на одном человеке — ненормально. Однако что ему делать с этой дырой в груди? С тем, что никак не может забыть эти наполненные злостью янтари. Он хочет увидеть каждую грань его души. Своими глазами узреть на этом красивом лице разносторонние эмоции, а не только гнев и боль. Хочет узнать, как на нем раскрывается исступление, желание и счастье. — Намджун, ради его же блага. Прислушайся к моим словам. Возвращаясь в реальность, мужчина топит его гневом во взгляде. Раздается натяжный хруст дерева. Вдавливая в дверь, он обрушивает на Хосока бушующую в нем мощь. Обвивая Намджуна словно змея, она осторожно являет себя альфе и, искрясь багряными вспышками, жжет ткань и кожу. — Я тебе уже сказал, чтобы ты не лез в это, — усмехаясь, он едко продолжает. — Лучше бы ты так за своим братишкой присматривал. А то мало ли, вдруг Чон решит вновь потянуть к нему свои руки. — Это уже моя проблема, — ощерившись, обрубает. — Неужели? Я тебе уже которое время тоже самое талдычу. — Хорошо… хорошо, я тебя понял, — оттолкнув его от себя и открыв дверь, говорит напоследок: — Не пожалей потом.