Я – Ана

      Четверг, 28 марта 2019 года       Сахир, Бахрейн       — Почему ты всегда должна быть такой конченой сукой? — выпалил он в близкое смуглое лицо. Раскосые зеленовато-карие глаза смотрели на него в упор с той убойной решительностью, с которой она в прошлом сезоне уводила от него свою младшую сестру. И немного с болью, блеснувшей в её взгляде, когда год назад он перед битком набитой журналистами комнатой скривился:       — Ты кажешься Набилю Закарии красивой, что ли? У него проблемы со зрением?       За этот зимний перерыв его мысли не единожды возвращались к этой и другим их склокам, имя Аны всплывало в мыслях Льюиса с геометрически участившейся периодичностью. Пусть в ином формулировании, но ему несколько раз приходило в голову то же, что Ана Тейшейра злобно процедила в ответ:       — Эту конченую суку создал ты. Теперь у тебя почётное место в первом ряду. Наслаждайся зрелищем!       И всё же он чуть не вспылил. Их стычки были игрой, почти не имевшей правил, жестокой и подлой, и долгое время он с упоением в неё играл, порой ловя искреннее, даже беззлобное, а всё чаще самое гнусное удовольствие. Но сегодняшняя её нападка, её откровенное издевательство, ещё и над тем, по поводу чего Льюис так долго комплексовал, — его высокий лоб, принимаемый некоторыми за залысины — была за пределами дозволенного.       Ана смяла губы в гримасе притворного воздушного поцелуя и сделала шаг к двери, но Льюис подвинулся, заграждая ту своей спиной. В нём колотилась ответная злость. Вот только он отвёл Ану в уединённый коридор административного этажа не для этого. Они ещё не закончили. Они даже не перешли к сути.       Что-то изменилось во время зимнего перерыва. Льюис не мог отследить, в какой именно момент в нём возник этот порыв: когда увидел фотографию её окровавленного лица в «Таймз Монако»? Или раньше? Но, прилетев в Австралию на первые гоночные выходные нового сезона, он лишь убедился в правильности своего решения помириться.       В «Ред Булл» из Формулы-2 перешёл улыбчивый долговязый паренёк Алекс Албон, и вдруг его прибытие раскрыло Ану Тейшейру с той стороны, которой Льюис в ней не знал. Везде, где могли, — в отеле, в который для их удобства заселяли всех пилотов, в паддоке, на пресс-конференциях и параде гонщиков — Ана держалась рядом с Алексом. Вечером после пятничных практических заездов в Мельбурне в фойе отеля Льюис, одним из последних вернувшись с автодрома, услышал вспышку заливистого искреннего хохота. Ему пришлось дважды обернуться на заразительный хриплый смех, чтобы убедиться, что смеялась именно Ана. Они сидели втроём в сдвинутых вокруг кофейного столика креслах: Алекс Албон, Ана Тейшейра и её новый юный товарищ по команде — Ландо Норрис. Содрогаясь от хохота, Ана завалилась на плечо своего друга. И в голове Льюиса из ниоткуда возник вопрос: слышал ли он такой неподдельный смех Аны прежде? Может, в 2016-м, когда она постоянно ошивалась где-то неподалёку в гараже «Мерседеса»? Он сам хоть раз смешил её? Был ли шанс на то, чтобы она хоть когда-нибудь вот так же беззастенчиво прислонилась к нему?       Всю субботу и воскресенье в Мельбурне, когда замечал Ану где-то неподалёку, Льюис присматривался к ней, и различал что-то, чего прежде не замечал из-за своей предвзятости: какой весёлой и смешливой бывала эта бразильская девчонка; как она подпевала и подтанцовывала музыке; как флиртовала с теми, кто был ей по душе — со своими механиками, гоночным инженером, Ландо Норрисом, расположенными к ней журналистами. Её губы постоянно были растянуты в улыбке, но едва её взгляд натыкался на Льюиса, едва она различала его приближение, когда оказывалась с ним за одним столом на пресс-конференции, она вмиг тускнела и ощетинивалась.       — Ты права, — негромко выговорил Льюис, ведь и в самом деле эту реакцию в ней — намеренно — провоцировал сам. — Ты права. Прости.       Её экзотически заострённые глаза настороженно сузились. Два изгиба бровей сблизились на шёлковой переносице. Льюис не выдержал её твёрдого взгляда, сокрушённо уронил голову и повторил:       — Прости. Прости за то, как себя вёл, за всё, что тебе наговорил, и всё, что говорил про тебя за твоей спиной. Прости, что молчал, когда должен был за тебя вступиться. И прости, что сказал, будто ты не подходила на место в «Мерседесе». Я… сказал это из искренней заботы. Я думал, ты была слишком юной, неокрепшей, не готовой ко всем требованиям и претензиям. Я ошибся. Ты проявила себя феноменально. Ты несгибаемая. Ты бы справилась. Прости.       Он осторожно посмотрел ей в лицо, но её выражение осталось таким же — недоверчивым и настороженным. Льюис подумал: ничего, он это исправит.       Он добавил:       — Я хочу быть твоим другом. — и, протянув для пожатия открытую ладонь, предложил: — Мир?       Ана внимательно посмотрела на его руку, кивнула и тогда вложила свою.       — Мир, — сухо отозвалась она. — И ты меня прости.       — Тебе не за что извиняться, — мотнул головой Льюис.       Ана усмехнулась:       — Как минимум, за этот вопрос про лоб.       Льюис поморщился, но хохотнул и согласился:       — Точно.       — Теперь можно идти? — отняв свою руку от его, спросила Ана, и он, засмеявшись, посторонился.       — Да, да! Конечно! Прости, что задержал.

***

      Апрель — май 2019 года       В паддоке у Льюиса не было друзей. Когда-то он совершил такую наивную ошибку, считая Нико Росберга своим братом, но поплатился за это. Теперь по-настоящему близким человеком ему была только Анджела Каллен. Всех остальных подпускать близко было небезопасно. Среди пилотов у Льюиса были несколько товарищей из тех, с кем легко было завести отвлечённый разговор, к кому он испытывал должную долю симпатии и уважения. Те же Валттери Боттас и Себ Феттель. Были те, с кем он теперь вёл себя подчёркнуто вежливо, но с кем даже по истечении времени был настороже. Как с Фернандо Алонсо.       И была Ана.       Льюис не знал, на какой исход рассчитывал после стихийно случившегося примирения. Он осознавал, что не мог в одночасье превратиться в Алекса Албона, повсюду неотделимой от Аны тенью волочившегося за ней, будто потерявшаяся в паддоке собачонка. Понимал, что не мог перечеркнуть последних двух сезонов и ожидать от Аны, что она будет относиться к нему так же, как в 2016-м. Он отдавал себе отчёт — убеждал себя — и в том, что не намеревался переродить их вражду во взаимную почтительность сродни их взаимоотношений с Феттелем. И всё же с каждым разом, наталкиваясь на вполне ожидаемые настороженность Аны и её откровенное избегание его, он находил себя задетым, почти обиженным. Начинающим снова оборонительно злиться.       Льюис вырабатывал в себе привычку целенаправленно здороваться с Аной — что-то, чем он показательно пренебрегал прежде. Когда замечал её в паддоке вдалеке, перехватив её взгляд, махал ей рукой и улыбался, выкрикивал её имя, когда её голова была от него отвёрнута, и подходил поприветствовать лично всякий раз, когда они оказывались в одном помещении. В новом сезоне, с приходом Албона и Норриса, Ана преимущественно была в их компании, и Льюис пару раз предпринял осторожную попытку вклиниться в их разговор. Но разболтать Ану так, чтобы мысленно отметить их конфликт окончательно исчерпанным, Хэмилтону всё не удавалось. Она отодвигалась от него, если он подступал слишком близко, не обращалась к нему лично и огибала его взглядом, будто встреча с его глазами сулила ей физический дискомфорт.       Той весной 2019-го Льюис порой замечал, как Алекс и Ландо, перехватив вектор его нацеленного в Ану взгляда, подталкивали её локтем, как они предупреждали её, что Льюис двигался в её направлении, даже когда он намеревался просто пройти мимо. Албон и Норрис считывали это переменившееся, но всё же напряжение между ними с Аной. Льюиса это бесило, но он привык доводить всё до конца. Приняв решение о том, что их вражде должен был наступить конец, — как и с любим другим своим решением в жизни, столь же несущественным или по-настоящему важным — он не останавливался, пока не считал задуманное воплощённым.       Вот только в этой ситуации с Аной не мог определить, что именно считать достигнутым успехом. Какое-то его субъективное ощущение, что она оттаяла? Что могло быть проявлением этого: если, завидев его, она не предпримет попытки убежать, или подойдёт поздороваться первой? Очевидные положительные сдвиги были. Они оба перестали поносить друг друга в интервью, на пресс-конференциях больше не устраивали публичные перебранки. Когда по двухлетней привычке журналисты пытались поддеть их перевранными высказываниями другого, и Льюис, и Ана последовательно подобное игнорировали. И всё же Льюису это не казалось удовлетворительным результатом.       В середине апреля в Китае — на следующей гонке после их взаимных извинений в Бахрейне — на общем брифинге пилотов, проводимом ФИА, Льюис заметил Ану одиноко сидящей посередине ещё пустующего ряда. Она сидела, склонив голову к телефону в своих руках, улыбалась экрану и двумя большими пальцами торопливо набирала сообщение. Оглянись она, Льюис, наверное, просто вскинул бы ладонь и завалился на крайний стул последнего ряда, как делал это обычно. Но принципиальное следование установленным собой же правилам продиктовало ему необходимость подойти.       Остановившись в шаге от Аны, он сказал:       — Привет.       Она посмотрела на него, не поднимая головы, коротко и пусто улыбнулась, отозвалась тем же и вновь опустила глаза в экран. Он спросил разрешения сесть рядом, Ана вновь улыбнулась и кивнула. Он сел, оставив между ними один свободный стул, повернул к ней голову в приглашении завести какой-нибудь короткий поверхностный разговор, но Ана ещё минуту торопливо набирала что-то на телефоне, а тогда тоже подняла и повернула голову, но посмотрела не на Льюиса, а за его спину на дверь. Она выжидательно всматривалась в ту, в каждого входящего в комнату человека, а когда порог переступил Ландо Норрис, радостно вскинула руку и помахала, подзывая к себе. Когда Ландо подошёл и протянул руку Льюису, Ана прихлопнула ладонью по оставшемуся свободным стулу между ними и так, своим товарищем по команде, заслонилась. Льюиса это задело. Они ведь договорились. Он шёл на очевидные уступки. Что это за показательный протест?       Через месяц в Испании это повторилось. В этот раз куда более открыто, поучительно напоказ.       Они встретились утром пятницы в спортивном зале отеля — целое столпотворение из гонщиков и их тренеров. Когда Льюис и Анджи спустились, в тренажерке уже были Ана со своей физиотерапевткой, Себастьян Феттель, Карлос Сайнс с братом и тренером, и два одинаково долговязых новичка: Алекс Албон и Джордж Расселл. Феттель, упёршись коленом в лавку и теребя в пальцах капельку переброшенных через шею проводных наушников, разговаривал с Расселлом и его тренером, Ана комично озвучивала скрежет суставов с каждым поднятием Алексом гантелей, компания Сайнса все втроём растягивались на ковриках в проходе между беговыми дорожками.       Льюис предложил сделать групповое фото в зеркале, и все дружно сошлись к выбранному им месту, кто-то присел впереди выстроившейся шеренги, чтобы не толпиться сзади. Сразу за Льюисом, нацелившим камеру в их отражение в зеркале, возникла голова Алекса Албона. Аны не было.       Льюис оглянулся на неё, оставшуюся вместе с физиотерапевткой выполнять разогревающую силовую тренировку, и окликнул:       — Эй, идите к нам! — имени тренера он не знал, а потому обратился только: — Ана, идите вдвоём сюда.       Физиотерапевтка — выразительная груда мышц спины под диагональным переплетением шлеек спортивного топа — обернулась на голос Льюиса, улыбнулась ему с чем-то невнятно осуждающим, сквозящим в этом выражении, и покачала головой. Ана сделала вид, что и вовсе не слышала, даже не посмотрела. Льюис повторил её имя с откровенным раздражением, но вместо ответа от Аны получил толчок в бок от Себа, призывающего оставить эти попытки.       Когда, сделав несколько снимков, вся компания перестала улыбаться зеркалу и вновь разошлась по тренажерке, Себастьян задержался возле Льюиса. Наверное, на лице того отчётливо транслировалось недовольство, потому что Себ, приблизившись к его уху, приглушенным голосом попробовал его урезонить:       — Может, она не хочет с тобой фотографироваться, потому что когда-то ты обозвал её рожей, которая лезет в твой кадр?       Льюис оборонительно обозлился:       — Это было давно! Я за это уже извинился! Сколько можно обижаться?!       Феттель недовольно причмокнул губами и повёл плечами.       — Ну да, это уж точно поможет, — саркастически выцедил он. — Злиться и ругаться на неё. Ведь это работало для ваших взаимоотношений с самого начала.       Хэмилтон готов был полыхнуть ему в ответ и метнуть своё недовольство в Ану, но лишь смерил её недовольным нахмуренным взглядом, отвернулся и промолчал.       Себ хохотнул и понизил голос до задиристо звенящего шепота:       — Чего ты вообще к ней пристал? Иди и иди. Ну не хочет она. Ты влюбился, что ли?       — Ой, иди ты нахуй! — беззлобно отмахнулся от него Льюис.       Тогда эта фраза прозвучала в контексте его самого, ведь он больше не влюблялся, и уж тем более, в контексте его и Аны Тейшейры смехотворно. Много позже, спустя несколько лет Льюис вспомнит этот случай и подумает, что прозорливый Себ был не так далёк от истины, что угадал с хронологией.