Я – Ана

      Воскресенье, 11 ноября 2018 года       Сан-Паулу, Бразилия       Проливной дождь, всю пятницу и субботу затапливающий трассу и пит-лейн стремительными ручейками, в воскресенье наконец стихнул. Над городом висели тяжелые серые тучи, но состояли те преимущественно из дымного загрязнения, прогноз на гонку был однозначный — сухо. Вчера Льюис кутался в форменную куртку и прятался в её глубокий капюшон от тяжело падающих холодных капель, сегодня воздух ощущался зависшей над землёй густой парой. Волосы были влажными, собиравшийся в них пот пощипывал кожу. Льюис снял кепку и прочесал пальцами потяжелевшие короткие завитки. Потом поддел подол футболки и потрепал им, отлепляя ткань от живота и груди, загоняя к разгоряченной коже лёгкое дуновение, не дарившее, впрочем, облегчения.       Над паддоком играла заводная песня из восьмидесятых, но вглубь бетонного гаража, внутри которого стояли машины безопасности и медицинской службы ФИА, в котором пилоты собирались перед началом традиционного парада, достигало лишь множащееся эхо ударных. Гонщики растянулись вдоль стены, кто-то по отдельности, некоторые сбивались в кучки по двое-трое и о чём-то переговаривались. Многие потягивали из своих бутылок воду, кто-то утирал лицо полотенцем, на ком-то даже был охлаждающий жилет — простроченный на квадраты, заполненные замороженным гелем.       У самого выхода из гаража, там, где звуковые волны не искажались, рикошетя от стен, в контраст другим, старающимся сохранить температуру своего тела как можно более низкой, резво вытанцовывали два силуэта. В оранжевой футболке «Макларен» с длинными, пусть и подтянутыми к локтям, рукавами и со собранным на темечке объёмным пучком африканских кос — Ана Тейшейра. И маленькая девочка в ярком платье принцессы, надетом поверх футболки и джинсов. Девочка подпрыгивала, вскидывала руки и крутилась вокруг себя, Ана повторяла за ней. Двум бразильянкам эта тропическая влажная жара была нипочём. Льюис оттопырил нижнюю губу и протяжно выдохнул, пуская поток воздуха вверх по своему лицу, под козырёк своей кепки.       Мимо двумя красными фигурами в футболках и кепках «Феррари» прошагали Себастьян Феттель и Кими Райкконен. Они оба коротко остановились, чтобы приветственно пожать Льюису руку, а тогда двинулись дальше. Кими, всегда молчаливый и, казалось, совершенно безразличный к происходящему вокруг, остановился по противоположную сторону от толчеи других гонщиков — в зазоре между двумя машинами ФИА. Себ направился к самому выходу, по дороге пожимая вытягивающиеся к нему руки. Он подошёл к выплясывающей Ане, поздоровался с ней, выставив ей навстречу кулак, и девочка в платье принцессы, не позволив старшей сестре даже ответить на этот жест, перехватила руки Себа и потянула танцевать. Феттель поддался.       Раздробленным эхом слышалось:       «Get your booty on the floor tonight       Make my day» *       Льюис хохотнул виду нелепо извивающегося Феттеля. Они были друзьями. Удивительным образом вопреки конкуренции, вопреки упрямству и вспыльчивости их обоих, ещё со времён больших европейских картинговых чемпионатов, где они пересекались, и теперь в Формуле-1, где дрались за чемпионство, Себ и Льюис всегда испытывали друг к другу уважение. Они, конечно, были не из тех друзей, кто доверяли друг другу сокровенное, но никогда не позволяли себе подлость по отношению к другому. Феттель всегда был вот таким судорожно дёргающимся в танце или откалывающим нелепые шутки дурачком вне гонок, а концентрируясь на работе, превращался в стереотипного немецкого сноба, не выпускавшего ни единой мелочи мимо своего пристального внимания. У них были разные стили вождения, разные взгляды на определение допустимого риска. Себ был более техничным, больше основывался на аналитических данных, на своём понимании машины под ним. Льюис был менее осторожным, делающим ставку на свой талант в большей мере, чем на основанные на цифрах суждения других, он чувствовал механизм в своих руках, чутко улавливал его пределы, даже если совершенно не понимал технического устройства. Во многом они делали друг друга лучше, учились на своих различиях. Льюис ценил это. Особенно после войны с Росбергом.       Себ и Ана, ещё пошатываясь в такт музыке, заговорили, и их внимание соскользнуло с танцующей девочки. Она несколько раз подёргала их за руки, требуя продолжать, а потом и сама перестала танцевать и оглянулась. Льюис, ещё думающий о Феттеле, встретил её взгляд, и девочка, восприняв это заинтересованностью в игре, в припрыжку побежала к нему. Ей было годы четыре, не больше. С по-детски тяжелой головой на тонком вытягивающемся теле, с чёрными кучерявящимися волосами, гладко зачёсанными, разделёнными ровными проборами и туго собранными в четыре узелка, подвязанных разноцветными резинками. С округлыми щеками, большими карими глазами и маленьким острым подбородком. Оттенок её кожи был светлее, чем у Аны. Их черты не были похожи, в разнице их лиц и возрастов, если бы не знал, Льюис и не угадал бы, что они сёстры. И всё же было в них что-то неуловимо одинаковое.       — Oí! * — звонко вскрикнула девочка и вскинула ладонь, махая Льюису. — Сomo te chamas? *       Он махнул ей в ответ, улыбнулся и покачал головой. Наклонившись вперёд, чтобы не возвышаться над ней, Льюис ласково проговорил:       — Извини, я не говорю на твоём языке.       Она с пониманием дёрнула остреньким подбородком снизу вверх и произнесла:       — Comment s'appelle-t-elle? *       Льюис, вдруг устыдившись того, что был втрое выше и почти вдесятеро старше, но не мог с такой же лёгкостью переходить с английского на французский, улыбнулся и снова покачал головой.       — Я не понимаю тебя.       Громко, будто подозревала, что он не только не знал португальского и французского, но ещё и плохо слышал, девочка сказала:       — Dançar. *       И, иллюстрируя это слово, схожесть которого с английским Льюис разобрал, задёргалась в танце. Он кивнул.       — Да, давай потанцуем.       — Диана! — раздалось строгое ото входа. Девочка обернулась, Льюис тоже посмотрел. Ана, отступив от Себа, грозно хмурилась на младшую сестру и требовательно протянула руку. — Диана, venha aqui! *       Девочка ответила невнятно и тихо. Ана повторила её имя с чем-то неспокойно звенящим в голосе, а когда сестра не пошевелилась, порывисто зашагала в их сторону. Подойдя, она ухватила девчонку за плечо и подтолкнула прочь от Льюиса. Ему она подарила настороженный, почти подозрительный взгляд.       В нём вмиг сгустилось возмущение: схуя ли ты восприняла меня угрозой? За кого ты меня принимаешь? Что, по-твоему, я сделаю маленькому ребёнку? Совсем ебанулась, что ли? Он едва не сформулировал что-то колкое, что-то высвобождающее эту полыхнувшую в нём обиду, но когда уже почти открыл рот, уволакиваемая Аной сестрёнка оглянулась и улыбнулась Льюису. И он оторопело замер.       Улыбка. Улыбка и то, какими были их взгляды, когда они смотрели на него — каким был взгляд Аны в 2016-м, — вот что было у Аны и Дианы общего. Льюис встречал Ану маленькой девочкой. Не такой малышкой, но всё ещё наивной и открытой. Восторженно скачущий вокруг него ребёнок с высоким кучерявым узлом, придающим ей несколько сантиметров роста. Он вручил ей кубок и помог открыть и разбрызгать детское шампанское — сладкую газировку. Она на очень корявом английском пыталась сказать, что когда-то будет соревноваться с ним в Формуле-1. Он улыбался, кивал и говорил ей, что, если она будет достаточно упорной, будет хорошо учиться в школе и слушаться родителей, то так непременно и случится — его стандартная заученная фраза для подобных мероприятий. Сколько ей тогда было? Двенадцать? Выглядела она значительно меньшей, казалась вдвое ниже остальных ребят.       Вот ту малышку он теперь так рьяно ненавидел. За что? Зачем? Была ли Ана первой, кто начал эту вражду? Вовсе нет. Напротив, когда он возненавидел её, она ещё довольно долгое время продолжала смотреть на него с наивным обожанием. Тогда это бесило его, он старался содрать с её лица это выражение. Оно казалось ему издёвкой. Теперь она смотрела на него из-под грозно сведённых бровей с полыхающей во взгляде убойной готовностью драться за свою сестру. Кого она видела, когда смотрела на него? Уж точно не того же человека, который награждал её в 2009-м.       В то воскресенье на автодроме Интерлагос Льюис оборонительно — убегая от зарождавшегося в нём стыда — обозлился. Все когда-то были детьми! Пусть её сестра и милашка в платье принцессы, но Ана — сука!       И всё же в нём начало формироваться сожаление о том, как с ней обходился. Из того в какой-то случайный момент во время зимнего перерыва, застав Льюиса врасплох, прорастёт мысль: было ли возможным снова заработать её расположение?

***

      Вторник, 12 ноября 2018 года       Рио-де-Жанейро, Бразилия       К осени Ана успела стать завсегдатаем телестудии конгломерата «Банд». Два соседствующих огромных здания возле ботанического сада, отделённых высоким забором и металлическими воротами, раздвигаемыми только после тщательной проверки документов. Размашистые названия каналов на фасадах и нацеленные в небо спутниковые тарелки на плоских крышах, фирменные фургоны для выездных репортажей на парковке, полдесятка грузовых лифтов, поднимающих и людей, и разобранные пазлы декораций, длинные коридоры с фотографиями известных ведущих и гостей, гримёрки и десятки студий, одновременно снимающих десятки передач. От транслируемых в реальном времени выпусков новостей до ток-шоу, записываемых прозапас по несколько выпусков за день, и развлекательных музыкальных и танцевальных программ со столпотворениями живой аудитории.       Тут легко было потеряться, а потому в письмах-подтверждениях предстоящих съёмок были детальные разъяснения, как найти нужную студию. Адрес, прописанный текстом, и отметка на карте, прикреплённое фото фасада и главного входа нужного здания, номер этажа, фотография коридора, текстовое описание, где именно в коридоре находились нужные двери, номер дверей, фото дверей; номер телефона координатора съёмочной площадки, если потребуется помощь, имя и фото самого сотрудника. В первый раз, ещё весной, когда Ана приехала сюда на свою первую съёмку — в спортивной программе — у ворот её ожидала девушка с наушником, свисающими с шеи карточками-пропусками и очень быстрой речью человека, привыкшего к беспрестанной спешке. Летом Ана была тут снова — на вечернем ток-шоу на американский манер, где перед небольшой аудиторией присутствующих в студии зрителей стояли стол ведущего и кресла для гостей. На заднем фоне был ночной городской пейзаж.       В этот раз Ану пригласили в юмористическую программу. Согласовывая её участие ещё летом, представители «Банд» объяснили ей формат: шестеро известных гостей из разных сфер культурной и спортивной жизни, один ведущий, несколько категорий заданий, помогающих гостям разговориться; никаких живых зрителей, небольшая уютная студия, никакой предварительной подготовки не требуется. Ана переживала каждый раз, когда ехала сюда. А перед этими съёмками вообще не находила себе места. Ей удалось вытеснить волнение на время гран-при, но как только гонка закончилась, Ану накрыло волной бурлящей паники. Отвечать на предварительно оговорённые вопросы о Формуле-1 и крупицах её личной жизни — это одно, вести записываемую на камеры непринуждённую беседу, подхватывать шутки других и острить самой, да ещё и на португальском, которым Ана пользовалась лишь с мамой, братьями и маленькой сестрой, — это что-то совершенно иное.       Её колотило весь перелёт из Сан-Пауло в Рио, чтобы заснуть в отельном номере, ей пришлось выпить свою привычную в гоночные выходные мелатониновую добавку, всю ночь ей снились тревожные сны, наутро она не могла втолкнуть в себя завтрак, а от обычной порции чёрного кофе ей скрутило живот так, что в туалете она всерьёз раздумывала над тем, чтобы позвонить по присланному в письме-подтверждении номеру координатора и сказать, что она не придёт. В тесной гримёрке, затхло пропахшей чем-то кислым, в безжалостно бьющем ей в лицо освещении вокруг зеркала и под пыльным порханием кистей Ану тошнило. Она переоделась в привезённую с собой специально для съёмок одежду — низкие мешковатые джинсы и полупрозрачный боди с длинными рукавами, наползающими на пальцы, огненными разводами краски на сетчатой ткани и высокими вырезами на боках, оголяющими её кожу над низким поясом джинсов — посмотрела на себя в зеркало и, пошатнувшись в полоснувшем низ её живота тревожном спазме, подумала, имела ли ещё шанс на бегство. Будто эти её мысли уловили студийные микрофоны, в гримёрку заглянула координатор и позвала Ану следовать за ней.       Ану провели ниже по коридору к двери с табличкой «Комната отдыха», за той оказалась такая же лишенная окон конура, что и гримёрная, но вместо заставленного макияжем стола, ширмы и перекладины с вешалками за той, тут были втиснуты два чёрных кожаных дивана и обтёртый на углах куб кофейного столика. На том выстроилась батарея бутылок минеральной воды и жестянок сладкой газировки. В «Комнате отдыха» уже собрались пятеро остальных гостей, и к сгустившемуся ужасу Аны оказалось, что они все были хорошо между собой знакомы. Четверо парней и одна девушка, обступив столик, переговаривались и громко гоготали, подшучивая друг над другом полунамёками — верный признак давней близкой дружбы.       Ана вошла, улыбнулась закрывающей за ней дверь координатору, и с мгновенье постояла, притаившись, не замеченная никем. Не в её природе было робеть перед незнакомыми людьми, не в её природе было убегать от того, что её пугало. Не в её природе было стеснённо стоять в уголке, вжавшись лопатками в только что закрытую за ней дверь. Ана ценила уединение, уставала от потоков лиц и голосов, остро нуждалась в пустой тишине отельного номера сразу после медиа-дня или гонки, но, пока была в обществе других людей, вела себя открыто, активно и раскрепощенно. Вот только для этого переключения требовалось сознательное усилие. Усилие, которое в страхе проявить себя недалёкой и скучной на многомиллионную бразильскую аудиторию приложить было почти невозможно.       И всё же она заставила свой голос прозвучать беззаботно:       — Салют!       На неё обернулись головы, разговор оборвался.       — Кажется, я тут новенькая, — с улыбкой объявила очевидное Ана и поискала в нацеленных на неё взглядах резонирующий отклик.       — Кажется, да, — согласился один из парней — высокий и поджарый, с взъерошенными ядовито выбеленными короткими волосами и зубочисткой, торчащей из уголка недовольно поджатых губ.       Ана не смогла распознать тональности его голоса и, вскинув открытую ладонь, обратилась к остальным:       — Я — Ана.       Те закивали и откликнулись приветствиями, двое стоявших ближе к двери парней сделали к ней шаг и протянули для пожатия руки, девушка с широкими размахами фиолетовых стрелок на веках, помахала ей в ответ. Белобрысый с контрастно тёмными нахмуренными бровями, чёрной тенью сбритых усов и щетины на щеках и с низким островком отросшей бородки, выразительным оценочным взглядом серо-синих глаз скатился вниз по фигуре Аны, перетолкнул зубочистку из одного уголка рта в другой и хулиганисто оскалился.       — Эйтор, — представился он, подойдя и тоже протянув ладонь.       Все видимые участки его кожи — шея и обе руки от подвёрнутых к плечам рукавов белой футболки до крайних фаланг пальцев — были густо изрисованы татуировками. Тыльную сторону протянутой Ане правой ладони укрывало пушистое птичье перо. На костяшках в чернильных разводах виднелись пробелы — более свежие, чем татуировка, зарубцевавшиеся следы драк.       — Я, вроде как, твой коллега, — добавил рослый блондин, и Ана вопросительно вскинула ему в высокое лицо взгляд. Считав её замешательство, он пояснил: — Я — мотогонщик. В шоссейно-кольцевой серии Мото-гран-при.       Один из парней со сквозящей гордостью, почти задиристостью подсказал:       — Чемпион мира 2015-го года!       Эйтор оглянулся на друга и снова хулиганисто усмехнулся, подняв только один уголок рта.       Ана ощутила, как кровь ударила в щёки, и понадеялась, что нанесённый на неё студийный макияж был достаточно плотным, чтобы это скрыть.       — Я… — протянула она, не находя, что ответить на подобное. — Мне так неловко, что я не…       — Та забей, — мотогонщик коротко выгнул губы книзу и сморщил брови, будто стряхивая растерянность Аны с собственного лица. — То, что ты спортсменка, не значит, что ты должна следить за всеми возможными видами спорта и знать всех остальных спортсменов.       Его глаза цвета грозовой тучи под низкими бровями, рисующими на его лице хмурость, вновь скользнули по Ане. Она едва сдержалась, чтобы не поёжится под их выразительным — почти ощутимым — прикосновением к полукругам голой кожи. Заставила себя хохотнуть и парировала:       — Ну, ты тоже не обязан быть спортивной энциклопедией, но меня, похоже, знаешь.       Остриё зубочистки, нацеленное из поджатого кольца губ куда-то чуть ниже лица Аны, коротко дёрнулось. Ещё одна кривая полуулыбка, и Эйтор ответил:       — Тебя тяжело не знать. Формула-1 намного больше, намного популярнее, чем Мото-гран-при. И ты в ней — сенсация.       Он говорил так, что Ана не могла понять, были его слова издёвкой или искренним мнением. Его голос был тихим, безэмоциональным, между его слов порой западала пауза, будто он, как школьный учитель, ожидал, что Ана сможет правильно продолжить предложение, а тогда, немного разочарованный безрезультатностью обучения, договаривал сам. Его лицо было отчасти насмешливой, отчасти недовольной и немного скучающей маской, не менявшейся ни когда он разговаривал, ни когда улыбался. В его глазах, цепко её изучающих, Ана не находила подсказок, был его взгляд осуждающим, праздно-любопытным или по-мужски заинтересованным.       А тогда их позвали на съёмочную площадку. Та оказалась одним обустроенным уголком в просторном пустом зале. Всё было одинакового бледно-красного цвета: панели выставленных картонных стен, шесть одинаковых кресел для гостей, стойка и барный стул ведущего, разлогий искусственный цветок в горшке, круглый ковёр длинного спутанного ворса, этажерка у стены с макетами книг и абстрактными статуэтками. И даже неоновая вывеска с написанным курсивом названием передачи горела мягким свечением того же оттенка. Кресла стояли двумя полукругами, наполовину обёрнутые к нацеленным в них камерам. Вокруг красного уголка было расставлено яркое освещение. В западающей за камерами тени стояли диваны, похожие на имевшиеся в «Комнате отдыха». По полу расползались сплетения проводов, они вели к нескольким режиссёрским экранам и помигивающему разноцветными точками пульту звукооператора.       В помещении было прохладно. Ана в тонком боди зыбко поёжилась. Всех попросили рассесться, чтобы окончательно настроить свет и ракурсы — без предварительно назначенных мест. Ана выбрала кресло в глубине, сразу справа от ведущего — за годы профессиональной работы в инстаграм она успела выучить, что эта половина её лица смотрелась значительно более выигрышно. В соседнее кресло грузно завалился, низко сползя по спинке и выкинув по ворсистому ковру длинные ноги в джинсах и чёрных кедах, мотогонщик Эйтор. Он достал изо рта зубочистку, просунул её в передний карман джинсов, покрутил головой в скучающем безразличии, а когда его взгляд скользнул по Ане, дёрнул кверху ближний к ней уголок губ. Ана ответила улыбкой и снова поёжилась. Она неспокойно напрягла ноги, сдавливая колени вместе с такой силой, что от них вверх по бёдрам побежал судорожный разряд.       Они провели так, в подготовке к съёмкам, минут двадцать. Всем по очереди раздали и помогли прикрепить микрофоны, двое гримёров подправляли пудрой проявившиеся в безжалостном освещении несовершенства; наконец появился ведущий, представившийся и пустившийся в детальное объяснение того, что будет происходить. Внизу живота Аны, где-то аккурат под линией пояса её джинсов, крутилось тошнотворно колотящееся волнение.       А тогда из-за камер объявили строгое:       — Запись!       И пусть происходившее было максимально несхожим со стартом гонки, Ану подхватило и понесло той же волной адреналина, что отключала в ней восприятие абсолютно всего постороннего, когда стартовые огни над трассой начинали загораться один за другим.       Ни один из её страхов не сбылся. Раз или два она забывала нужное португальское слово, но оборачивала это самоироничной шуткой. С первых же минут установилась атмосфера лёгкости, отзывчивости на подачки других гостей. Они подхватывали юмор друг друга и тот сгущался во всё более тёмный, беззастенчиво пошлый, хлесткий, но не заточенный в остриё оскорблений.       Ане показалось, между ней и Эйтором возникло особое понимание. Они будто настроились на одну волну, в которой предугадывали шутки и подначивали друг друга, выражали подколы одними лишь направленными друг в друга красноречивыми взглядами и взрывались хохотом, от которого тошнотворное волнение в животе Аны сменилось горячим жжением в мышцах пресса. Смех Эйтора был заразительным, с громкими истеричными всхлипами и хриплыми судорожными вздохами, он, вздрагивая, сгибал своё долговязое тело пополам, прятал лицо в ладонях и туда спёрто стонал. Свои острые шутки он подавал в той же лениво-уставшей манере, в которой говорил, будто бросал их в остальных без особой надежды, что они были способны эти шутки постигнуть. Но иногда всё же входил в роль, примешивая своим интонациям, выражению лица и движениям комической гиперболы, или пропевая отдельные слова, и тогда всех в студии, включая съемочную команду на прячущихся в тени диванах, разрывало в неконтролируемых припадках хохота. Поначалу воспринявшая его надменным и ощущавшая себя крайне неуютно в его физической близости Ана вскоре похлопывала Эйтора по плечу и звонко отбивала пять в его пригласительно выставленную ладонь.       Когда съёмка завершилась, Ана чувствовала себя воодушевлённой, но вместе с тем лишённой последних физических сил. После трёх следовавших одна за другой гонок в Штатах, Мексике и накануне в Сан-Паулу, запасы энергии в её теле исчерпались. Она мечтала о том, чтобы завтрашним утром добраться до Прайя-Гранди и там на несколько дней беззаботно отключиться, прежде чем ей придется вылететь в Абу-Даби. Скомканно со всеми попрощавшись, Ана поспешила забрать свои вещи из гримёрки и, не переодеваясь, спустилась в ожидавшую её машину.       Она вернулась в отель уже ближе к одиннадцати вечера и отправилась прямиком в душ смывать с себя ощущавшийся маской макияж, а когда, укутанная в мягкую свежесть банного халата завалилась на кровать, готовая отключиться в ту же минуту, на экране её телефона среди других уведомлений возникло входящее личное сообщение в Инстаграм от «@heitorfaria85». С кружочка аватара пристально смотрели грозовые глаза в узкой щели поднятого забрала мотоциклетного шлема.       «Потерял тебя из виду. Не успел сказать, что был рад познакомиться с тобой лично. Ты очень заводная. Жаль, что не смог тебя перехватить. У меня в воскресенье гонка в Испании. Конец сезона. Знаю, что и в вашем календаре осталась только одна гонка. Когда ты вернешься в Рио?»       Ана безотчётно поправила раздвинувшиеся края халата на груди, будто взгляд Эйтора на экране был живым, способным рассмотреть её наготу. Она ответила уклончиво:       «Я не из Рио.»       Это короткое сообщение выглядело контрастно сухо в сравнении с тем, как они вели себя ещё час назад, но Ана не стала его исправлять или дополнять смайликом. Она свернула приложение и зашла в свой электронный почтовый ящик — проверить время вылета. Но не успела отыскать в папке входящих письмо с посадочным талоном, когда вверху экрана всплыло уведомление Инстаграма:       «@heitorfaria85: Откуда?»       Мелкие цифры часов отсчитывали уже начало двенадцатого. Ане оставались четыре часа сна. План был таким: найти письмо с нужной вкладкой, настроить будильник так, чтобы после пробуждения оставить себе запас времени на то, чтобы столкнуть вещи в чемодан, сменить банный халат пижамной футболкой, погасить свет, зарыться в подушки и наконец позволить тяжелым векам наползти на уставшие глаза. Времени на переписку с Эйтором не оставалось. К тому же, агрессивная ревность Набиля научила Ану быть предельно осторожной — показательно безразличной — в переписках с мужчинами. Ей уже приходилось охватывать, когда её реплики в диалоге, подписанном мужским именем, показались Набилю заигрывающими. Сейчас Закария был далёко, она не рисковала тем, что он случайно заметит всплывающие уведомления, да и в их отношениях вот уже больше месяца царил затяжной холод, но Ана всё равно чувствовала покалывания совести. Ведь Эйтор ей понравился. В нём была эта нарочитая угроза, эта напоказ выпяченная — во внешности и поведении — сердцевина плохого мальчика. Ана весьма объективно отслеживала в себе, что была на подобное падкой.       Она написала коротко:       «Сан-Паулу.»       Сообщение, едва возникнув в переписке, сразу оказалось прочитанным. Эйтор не сворачивал их диалога, дожидаясь её ответа. Ана стремительно, почти напугано, лишь бы успеть до того, как он отправит сообщение, лишь бы не показаться заинтересованной, закрыла Инстаграм и вернулась в почту. С минуту она сосредоточено искала автоматически направленное ей письмо из авиакомпании — сразу после регистрации на рейс на их сайте. Внимательно перечитала информацию на посадочном талоне, навела три будильника с разницей в считанные минуты, чтобы те трезвонили, не переставая, иначе она рисковала проспать, продолжая спросонья вжимать кнопку «Дрёма». Отписалась маме о том, когда её ждать, вновь вернулась на почту и пересмотрела последние из непрочитанных входящих — были ли там требующие её незамедлительного внимания. И лишь когда цифры вверху экрана отсчитали шесть минут, вернулась к переписке.       От Эйтора пришли сразу два сообщения:       «Я тоже из Сан-Пауло!» — и череда смайлов со взорвавшимися от удивления черепушками.       «Какой-то у нас там особенный субтропический климат, в котором рождаются голодные к скорости безумцы: Айртон Сенна, Фелипе Масса, ты, я.»       Внимание Аны зацепилось за имя бывшего товарища по команде, и она не смогла сдержать, пусть и упакованную в шутку, неприязнь:       «С тем, что Айртон Сенна возглавляет список, я согласна. Он — бессмертная легенда! Но то, что Масса в этом перечне меня опередил, обидно.»       Под этим её ответом возник хохочущий до слёз смайл, и Эйтор торопливо вдогонку отправил:       «Исправляюсь!»       А через мгновение ещё:       «Айртон Сенна, ты, я и тот тип… как там его? Не могу даже в гугле найти. Да и похуй!»       Теперь была очередь Аны отреагировать цифровым смехом. Едва она успела выбрать из нескольких смеющихся рожиц, от Эйтора пришло третье подряд сообщение:       «Когда вернешься домой, давай встретимся?»       Логичным ответом был бы отказ, но серые глаза мотогонщика на фотографии его профиля смотрели куда-то вглубь, где и сама Ана нащупывала правду: Эйтор ей нравился. Ей льстило то, что она понравилась ему. Она увильнула от необходимости сейчас же говорить категоричное «нет»:       «Мой основной дом — Париж. В Сан-Паулу, в Прайя-Гранди живёт моя семья.»       Эйтор сразу же перестроился:       «Когда прилетишь к семье, давай встретимся?»       Ана ответила уклончивой ложью:       «Я пока не имею представления о том, что буду делать, и где окажусь после Абу-Даби. Не могу тебе ничего внятного сказать.»       Обычно она вот так увиливала от не желаемого внимания мужчин, потому что выучила на собственном горьком опыте, что «нет» они воспринимали крайне редко, и даже от «у меня есть парень» отмахивались: «ничего, подвинется», «мы ему не скажем» и её персонально любимое «обманываешь». Теперь вместо прямого неперевариваемого мужчинами отказа Ана пользовалась подобными отвлекающими формулировками, затягивающими внятный ответ достаточно долго, чтобы предложения переставали поступать.       Чуть позже, думая об этой их первой переписке, о том, как настойчиво, но мягко Эйтор проявлял свою заинтересованность в ней, Ана отчётливо увидит, что этим своим сообщением вовсе не пыталась сказать «нет». Напротив, она оставляла себе шанс на «да». Наверное, ещё не осознавая этого, не во власти принять это решение самостоятельно, в этот ноябрьский вторник она уже ощущала, что расставание с Набилем было неизбежным и очень близким.

***

      Четверг, 6 декабря 2018 года       Мадрид, Испания       Две недели сразу после финальной гонки в Абу-Даби были привычно заполнены работой. Послесезонные тесты для производителя шин, несколько спонсорских мероприятий, вечеринка «Макларена» по случаю завершения сезона в Уокинге. Фернандо Алонсо решил, что за проведённые в Формуле-1 семнадцать сезонов устал, и теперь хотел опробовать свои силы в других гоночных сериях. А так, с позиции резервного пилота до основного гонщика команды был повышен Ландо Норрис, и вдруг получилось так, что всё ещё ощущавшая себя растерянным ребёнком Ана оказалась в роли старшей и более опытной наставницы.       Ане был всего двадцать один год, Ландо едва исполнилось девятнадцать. Они вошли в тройку самых юных пилотов, выступавших в паре за одну команду, во всей истории Формулы-1. И маркетинговому отделу «Макларен» захотелось этим разогреть интерес болельщиков. Ана задержалась в Англии ещё на несколько дней. Они с Ландо снимались в видеороликах и позировали для фото, затем отпечатанных стопками открыток и поданных им на подпись.       Впервые с перехода из GP3 Ана ощущала, что между ней и напарником могла зародиться дружба. Они проповедовали похожий юмор, весь сезон 2018-го, пересекаясь в гараже, подкалывали друг друга, были из одного поколения и, хоть имели противоположное происхождение — Ландо вырос в чрезвычайно богатой и любящей, присутствующей в его жизни семье, — многое в их мировоззрениях совпадало.       Даты возвращения Аны к Набилю в Мадрид пришлось несколько раз перетасовывать, но они оба, и это выразительно сквозило в тональности голоса Закарии, были только рады тому, что встреча откладывалась. Ана никогда не верила в судьбу или провидение, мистика — и как система верований, и просто как жанр — была ей чужда, но в том, что прилететь в Испанию ей выпало именно шестого декабря, именно самим поздним из вечерних рейсов, просто не могло быть случайности. Что-то — слепое стечение обстоятельств, чьё-то заступничество или закончившееся везение Закарии — подстроило всё так, чтобы на расставание у них осталось всего несколько минут, чтобы у них просто не осталось другого выбора, чтобы склока не успела перерасти в большую ссору с неизбежно поднимающимися кулаками Набиля. Как точно сделанный твёрдой рукой опытной медсестры укол протрезвления.       Водитель остановил «Порше» возле дома номер шесть на Гран-Виа уже за полночь. Когда Ана поднялась в квартиру, та была залита ярким светом включенных во всех комнатах ламп, обычно плотно закрытые черно-глянцевые двери спальни Набиля были распахнуты, сам Набиль метался из примыкающей к спальне ванны в гардеробную и в коридор, судорожно собираясь.       — Привет, малыш! — звонко заявила о своём появлении Ана, и Набиль, даже не скосив в её сторону взгляда, сгребая с зеркальной тумбы свои ключи, буркнул лишь невнятное:       — Ага.       Под его ногами путались встревоженные такой неожиданной спешкой собаки. Закария, спотыкаясь об них, раздраженно ругнулся.       Холодным металлическим привкусом на языке возникло волнение. Ана попыталась отшутиться:       — Если ты спешишь встретить меня с самолёта, то я уже тут!       — Я спешу в больницу, — сухо ответил Набиль. Он развернул комок белоснежных носков и, балансируя на одной ноге, стал натягивать один на свою длинную жилистую стопу.       — В больницу? — встрепенулась Ана. — Ты себя плохо чувствуешь? Я могу набрать водителя, он ещё недалеко…       — Я поеду сам. — в его кармане пиликнул телефон, он заглянул в подсветившийся экран и нервно добавил: — Всё началось намного раньше, чем следовало. Отойди!       Набиль шагнул мимо неё к распашным зеркальным дверцам шкафа и подхватил с полки пару кроссовок. Одна из створок едва не ударила Ану в плечо. Она посторонилась, охваченная бурлящей смесью непонимания и волнения.       — Началось что?!       Закария буркнул ответ куда-то в шкаф, согнувшись и спешно завязывая шнурки:       — Роды.       Ане потребовалось с мгновение оторопело смотреть в его сгорбленную спину и показавшуюся между толстовкой и резинкой спортивных штанов линию кожи, чтобы сопоставить услышанные звуки в имевшее значение слово.       — Роды? — переспросила она глухим эхом.       — Сука! — рявкнул, резко выпрямившись, Набиль. — Ты тупая? Ты всё за мной переспрашивать будешь?       Между ними было меньше шага, она улавливала морозно-ментоловый запах его дезодоранта, он был небезопасно близко. За ней была захлопнутая входная дверь, перед ней её собственный чемодан, злющий Закария, и переполошено топчущиеся на месте две бойцовских собаки.       — Какие роды?! — выговорила она таким возмущённым тоном, будто не ощущала себя бессильно загнанной в тупик. — Ты можешь мне, блядь, внятно объяснить?!       Закария выкрикнул ей в лицо:       — Это мой ребёнок!       — Твой ребёнок?       — Да иди ты нахуй! — вкипел Набиль. — У меня нет на это времени.       Он распахнул другую зеркальную створку и сдёрнул с тремпеля спортивную куртку. Тремпель по инерции этого с гулким перестуком закачался на хромированной перекладине.       — А я ведь и пойду, — холодно выговорила Ана.       — Иди-иди. Заебала ты меня! — проталкиваясь в сопротивляющиеся рукава, он раздражённо засычал. — Как на свою цену ты слишком привередливая и редко выполняющая свою работу шлюха!       Он шагнул мимо неё к входной двери, и когда между ними почти не оказалось пространства, она выдохнула то, чего прежде не позволяла себе произносить даже в уме, уж слишком не по себе ей становилось:       — Ах ты ж педофил конченый!       Набиль на мгновение замер, нависая над Аной. Не волнуйся он о своём ребёнке, решившем появиться на свет за два месяца до полного срока, не спеши он попасть в родильное отделение, она рисковала огрести по полной — она видела эту животную ярость в его глазах. Когда-то двенадцатилетнего Набиля Закарию обвиняли в убийстве мальчишки. Ана с ужасом поймала себя на мысли, смотрел ли Набиль на того паренька этим же взглядом.       Ей повезло остаться одной, собрать все свои вещи, погасить в себе полыхнувший припадок злости, диктующей перевернуть квартиру вверх дном, покромсать ножницами дорогу одежду Набиля, разбить молотком коллекцию его инкрустированных бриллиантами часов и утопить в унитазе ключи от его «Феррари». Ана спустилась в фойе и поговорила с консьержем-марокканцем, забрала ожидавшие её посылки и попросила все следующие пересылать в Париж. Прямо в фойе с телефона она купила билет на рейс, вылетавший из Барахас во Францию в пять утра, и вышла из дома номер шесть по Гран-Виа в последний раз.       Она не чувствовала боли, не чувствовала отвращения, обиды или разочарования из-за измены Закарии. Её не заботило, кем была та другая девушка, забеременевшая от Набиля, не интересовало, сколько ещё было девушек, которым посчастливилось не залететь. В ту ночь она не чувствовала ещё и облегчения, не до конца осознавала эту свою свободу. Ана только злилась. Злилась до болезненно сильно сжатых челюстей, до ноющих зубов, до остро пульсирующей головной боли, до бессознательно стиснутых кулаков и напряженных до окаменения мышц ног — злилась на себя. За то, что позволяла этому всему происходить, что терпела это так долго, что глушила в себе всякие поползновения порвать с Набилем, что разрешала себе быть ведомой страхом. Она злилась на своё наивное бессилие и обещала себе, что больше никогда не будет такой же дурой.

***

      Суббота, 22 декабря 2018 года       Сан-Пауло, Бразилия       Ана приехала в Прайя-Гранди поздним вечером четверга, 13-го декабря. В купленной ею и старательно обставленной мамой квартире для Аны была приготовлена отдельная комната с двуспальной кроватью и примыкающей ванной. Но, приняв после долгого перелёта обжигающе горячий душ и сытно поужинав, она пробралась в комнату к уже спящей Диане, примостилась рядом с ней на краю кровати и так, ощущая на своём лице размеренное тёплое дыхание сестры, заснула.       Она проснулась от тесных объятий и неловко ударяющихся ей в живот острых коленок Дианы. Они долго валялись в кровати, обнимались, дурачились и фотографировались, показывая фронтальной камере телефона языки. Один из снимков этих кривляний Ана выложила в свой Инстаграм, подписав коротким: «Дома» и красным сердечком. И ещё до того, как они успели позавтракать, в личных сообщениях Аны возникло входящее от «@heitorfaria85»:       «Ура! Ты в Сан-Пауло!»       Наверное, если бы Эйтор пригласил её тогда же, эта его настойчивость оттолкнула бы Ану, обозлённую и настороженную спустя всего неделю после расставания с Набилем. Но Эйтор Фариа напирать не стал. У них завертелось отвлечённое общение, и когда приглашение поступило через неделю, брошенное в их насыщенной переписке будто между прочим, Ана не восприняла его в штыки.       С того пятничного утра они переписывались почти безостановочно. Разговаривали о своей работе, о детских рождественских воспоминаниях, о машинах, о еде; обменивались шутками и отправляли друг другу смешные видео. Они засиживались в онлайне друг с другом допоздна, желали спокойной ночи и наутро снова подхватывали беседу. В Ану всматривались его серые глаза из-под забрала его шлема на кружочке аватарки, и несколько раз она забредала на его страничку, чтобы отчётливо вспомнить лицо собеседника, ведь самым ярким воспоминанием с их личной встречи были неестественная белизна его коротких волос и нацеленные в них безжалостно яркие лампы профессионального освещения.       На последнем фото в своём профиле Эйтор Фариа в низко расстёгнутом гоночном комбинезоне из плотной кожи, ярко исписанной спонсорскими логотипами — «Репсол», «Хонда» и «Ред Булл», — опирался на огненный красно-оранжевый мотоцикл. На бензобаке стоял гоночный шлем с бодающимися быками «Ред Булла», Эйтор облокотился на него, переваливаясь немного набок. В щели расстёгнутой молнии виднелась голая грудь, густо закрашенная чернильными узорами татуировок. Текст под фото вмещал благодарности команде за всю проделанную за сезон работу и фанатам за поддержку, пожелание счастливых праздников и обещание захватывающего нового сезона.       Многие публикации на его страничке были профессиональными кадрами с гонок, на которых Эйтор в полном обмундировании наклонял свой мотоцикл с номером «85» на переднем щитке под устрашающе острым углом к асфальту. Или стоял на призовом подиуме, вскидывая над собой кубок, или в форменных футболке и кепке, скрестив руки на груди, стоял посреди автодрома и хмурился куда-то мимо объектива. Но были на его странице и десятки фотографий, запечатлевших отвлечённую от мотогонок жизнь. На них Эйтор с увесистым походным рюкзаком на плечах взбирался по каменистой горной тропе, съезжал с заснеженного склона на сноуборде, сидел у разведённого в лесу костра или вздымал клубы рыжей пыли на бугристом песчаном бездорожье колёсами эндуро-мотоцикла. Там не было ни единого пафосного снимка на фоне заставленного дорогими машинами гаража или фотографий именных бархатных подушек на борту частного самолёта — никакого нарочитого хвастовства богатством. Только искреннее удовольствие от жизни.       Наверное, не изголодайся Ана по настоящим эмоциям, не измеряемым пробами золота или количеством карат, она не согласилась бы на приглашение Эйтора, но он описал предстоящее приключение таким захватывающим, таким нужным для Аны, что ей очень этого захотелось. Она поверила в то, что он знал толк в настоящем веселье.       Ана знала предельно мало о мотоспорте вообще и о самом Эйторе Фариа, а потому дважды вписывала его имя в поисковый запрос. В первый раз она сосредоточилась только на странице в Википедии. Оттуда она узнала, что Эйтору было тридцать три.       В те первые дни их осторожного сближения Ана совершенно не предала этому значения, но много позже, оглядываясь на эту двенадцатилетнюю разницу в возрасте, она отчетливо поймёт, что только таких мужчин и предпочитала — значительно старше её. Происходило это из-за отсутствия в её жизни отца или полного несоответствия отчима её эмоциональным потребностям, Ана разбираться не станет. Но, когда через несколько лет постепенно начнёт оттаивать к Льюису, а затем нащупает внутри себя возрождающуюся давнюю влюблённость, те же двенадцать лет разницы между ними она воспримет закономерными. Будь Хэмилтон её ровесником, старше её всего на несколько лет или сразу на несколько десятилетий, она не смогла бы его полюбить. Это было единственно правильным.       Из Википедии Ана узнала, что Эйтор был одним из пяти детей бразильского транспортного магната и бывшей модели, что ещё двое детей — его младшие брат и сестра — тоже были профессиональными спортсменами, пусть и не достигнувшими таких же высот, что и Эйтор. В разделе про карьеру мотогонщика Ана вычитала, что Эйтор занимался этим с детства, получил в подарок первый мотоцикл на свой седьмой день рождения; что был очень близок к чемпионству в 2014-м и 2017-м и что таки стал чемпионом в 2015-м. Из раздела про личную жизнь Ана, старательно убеждавшая себя в том, что ещё вовсе не была в этом заинтересована, узнала, что Эйтор долгое время встречался с местной бразильской телезвездой, но больше года назад с весьма публичным скандалом они расстались.       Спустя несколько дней загуглив его имя снова, Ана узнала, что вокруг Эйтора Фарии — и всей его большой семьи — скандалы возникали нередко. В юности он часто водился со своей старшей сестрой, славящейся во всей Бразилии пустоголовой тусовщицей, транжирой и едва не алкашкой. Эйтор не раз встревал в драки с подкатывающими к ней мужчинами в ночных клубах и поджидавшими их папарацци. Он был вспыльчивым и острым на язык, комментировал спорные решения и действия своих соперников по Мото-гран-при, затеивал драки с ними и с освистывающими его фанатами. В результатах поиска всплывали несколько разрозненных статей о том, что Эйтора Фарию останавливали и штрафовали за превышение скорости или отсутствие номерного знака, арестовывали за драки и неповиновение полиции.       Наверное, если бы Ана не убеждала себя, что это просто дружеская встреча, если бы не обманывала себя, что не видела в Эйторе Фариа ничего неподдельно по-мужски привлекательного, пробуждающего в ней весьма однозначный интерес, если бы не приказывала себе сосредоточиться только на самой себе, многое из биографии Эйтора показалось бы ей предостережением об опасности повторения ошибки, допущенной с Набилем. Это бы отпугнуло ее. Но они договорились, что это будет просто вечер в компании друзей, вовсе не свидание, а так, Ана позволила себе согласиться.       Эйтор написал ей утром пятницы, 21-го декабря:       «Мы с друзьями иногда устраиваем мото-квесты. Катаемся на мотоциклах по ночному Сан-Паулу между отмеченными на карте точками, выполняем задания, веселимся. В эту субботу — завтра — как раз будет такой мото-квест. И мне как раз нужен напарник, который будет ориентировать меня по карте. Ты в деле?»       В Ане всплеснулись радость от этого приглашения, восторг от того, что она никогда не пробовала ничего подобного, но ей очень хотелось, волнение от того, сможет ли она проявить себя, сможет ли понравиться Эйтору и его друзьям. Но она строго приказала себе заглушить этот рой эмоций. Ей не помешало бы проветрить голову, после недели с мамой, братьями и сестрой ей было бы на пользу вырваться в компанию взрослых людей, но не нужно было ничего усложнять.       Она ответила уклончивым:       «От меня будет мало пользы. Я жила в Сан-Паулу в детстве, а затем всю жизнь провела в Париже. Я не знаю города. Но спасибо за приглашение!»       От «@heitorfaria85» пришел молниеносный, будто заранее подготовленный и уже набранный ответ:       «Не проблема! Тогда я буду ориентироваться по карте, а ты будешь просто кататься и заново знакомиться с родным городом. Ты умеешь управлять мотоциклом?»       И когда Ана ответила, что никогда на том не сидела, Эйтор заверил:       «Тоже не проблема. Если захочешь, когда-нибудь позже смогу тебя научить. Я возьму на себя и езду, и карту. Нам не обязательно надо выиграть. Главное — хорошо провести время. Показать тебе Сан-Паулу.»       Когда и это не убедило Ану согласиться, Эйтор написал:       «Будет весело, обещаю. Будет людно, будут другие девчонки, раззнакомишься с ними.»       Она поддалась на уговоры.       Вечером субботы она поужинала вместе с семьёй, почитала Диане одну из привезённых ей в подарок книг, пожелала ей спокойной ночи и спустилась в подземный гараж к маминому «Мерседесу».       Местом сбора и начала мото-квеста была парковка возле футбольного стадиона в районе Пакаэмбу. Добираться туда из Прайя-Гранди Ане пришлось по навигатору. Сан-Паулу был густозаселенным мегаполисом, расчерченным на улицы хаотично, не следующие геометричным правилам, а обтекающие вздымающиеся склоны, повторяющие изгибы реки, обступающие скоростными шоссе тесно застроенные кварталы. Она успела выучить дорогу из аэропорта, маршрут от маминого дома до франкоязычной школы Леона, Тибо и Дианы и местонахождение облюбованных её мамой ресторанов в самом Прайя-Гранди. Остальной оглушающий, многолюдный, высокоэтажный массив Сан-Паулу был для Аны неизведанной территорией. Ей не нравилось ощущать себя тут растерянной туристкой, ей было стыдно от этого, неспокойно, будто в любой момент она ожидала обвинений в том, что не заслуживала выступать в Формуле-1 под бразильским флагом.       Круглый фасад стадиона и просторная площадь перед ним были освещены неярким желтым светом фонарей, тени на потрескавшемся асфальте, расчерченном белой краской, троились и скрещивались. Воздух был густой и влажный, стремительно остывающий после дневной парилки, тяжелые дождевые тучи разошлись, водную гладь широко растекшихся луж не нарушала ливневая капель. Ана приехала значительно раньше назначенного времени, ведь выехала с большим запасом, чтобы не застрять в незнакомом ей местном трафике, но на парковке уже стояли несколько мотоциклов, полдесятка человек сошлись в плотное кольцо и оживлённо разговаривали.       К облегчению Аны, среди них был высокий поджарый силуэт с коротко отстриженными волосами, белизна которых в свечении фонарей сменялась тусклой желтизной. Эйтор Фариа рассмотрел её, едва Ана остановила машину и распахнула дверцу, он помахал ей рукой, подзывая, представил своим друзьям, принялся объяснять правила предстоящего квеста, а тогда отвёл к своему мотоциклу и показал, как на него нужно было забираться, где сидеть, где находились подставки для ног и как следовало держаться, чтобы при наборе скорости и в виражах не свалиться.       Приподняв один уголок рта и скользнув взглядом, сгустившимся в почти ночную темноту, куда-то поверх головы Аны, Эйтор с некоторым вызовом заключил:       — Прости, но тебе придется обнимать меня всю дорогу.       Номера телефонов всех собравшихся добавили в одну большую группу в мессенджере, туда в указанное время пришла фотография угла какого-то здания и сообщение с упрятанной в загадку подсказкой.       Некоторые из собравшихся для мото-квеста лишь молча переглянулись и уткнулись каждый в свой телефон, кто-то стал толкаться локтями и спешно отыскивать что-то на онлайн-карте, оживлённо обсуждая, некоторые сразу натянули шлемы, по двое расселись на мотоциклы и с раскатистым рёвом мощных двигателей помчали прочь от стадиона. Так начался мото-квест. Поначалу около десятка мотоциклов шумной колонной мчали по улицам, затем стали растягиваться, разделяемые светофорами, разделяться на перекрёстках, отрываться друг от друга в редеющем вечернем потоке машин.       Задача состояла в том, чтобы прибыть на загаданное в сообщении место, отправить фото-подтверждение, что участники находились именно там, и так получить указания для следующей точки. В двух первых точках Эйтор и Ана пересекались с другими участниками, слышали катящееся между близких высоких стен эхо других мотоциклов, замечали их силуэты на пересечениях улиц. А затем они остались только вдвоём.       Твёрдая вибрация узкого сидения, пружинящая на неровностях асфальта, тёплая близость Эйтора, ощущение его твёрдых рёбер и напрягающихся мышц живота под её руками, ветер, терзающий их одежду, собирающаяся в спине и ногах каменеющая усталость. Порой возникавшее на сплетённых в замок пальцах Аны прикосновение руки Эйтора, его вопросительный поворот головы, проверяющий, всё ли было в порядке. И город. Широкие многополосные проспекты с подступившими к их берегам высотками, ярким свечением вывесок и рекламных экранов, стеклянные коробки автобусных остановок, людные тротуары и ограждённые велосипедные дорожки, ютящиеся между монументальных бетонных коробок вычурные памятки колониальной архитектуры. Узкие тихие улочки, тусклый свет фонарей на которых путался в разлогих кронах деревьев, безлюдные узкие тротуары и надёжные ограждения вокруг многоквартирных высоток или теряющиеся за бетонными заборами и густыми насаждениями частные дома. Это был преимущественно тот Сан-Паулу, которым теперь его воспринимала Ана, но совершенно оторванный от реалий её детства. Это был значительно более чистый, более цивилизованный, кажущийся чуть более безопасным мегаполис.       Финальной точкой оказался парк Ибирапуэра. Зелёный клочок природы посреди бетонного частокола, с несколькими большими озёрами, растекающимися между зарослями фикусов и просторными зелёными лужайками. Бьющие из озёр фонтаны воды подсвечивались разноцветными огнями, неровный горизонт отступившего городского пейзажа мерцал оттенками жёлтого в окнах и красным предупредительным блеском огоньков на остриях нацеленных в небо телевизионных вышек. Тут было значительно прохладнее, чем между источающих тепло кирпично-бетонных стен, Ана поёжилась, и Эйтор попросил у кого-то из друзей толстовку, которой услужливо накрыл её плечи. Кто-то привёз плотно подвязанную шнурком стопку коробок пиццы, у кого-то в рюкзаке звонко перестукивались бутылки слабоалкогольного пива. Большой шумной компанией они провели в парке около часа, со смехом обсуждая, как пытались разгадать головоломки и узнать нужные места по деталям на фото, и рассказывая, в какие передряги чуть не попали по пути. А когда перевалило за полночь, Ана вернула толстовку и попросила Эйтора отвезти её обратно в Пакаэмбу, к оставленной возле стадиона маминой машине.       Всю дорогу от парка, на каждом светофоре, засветившимся красным, на каждом перекрёстке, где он останавливался, чтобы оглянуться по сторонам перед выездом, Эйтор поворачивал голову, приподнимал отзеркаливающее стекло своего шлема, и всматривался в прячущееся за забралом лицо Аны. То, каким был взгляд его потемневших серых глаз, как глубоко он вдыхал и протяжно выдыхал, разглядывая в глазах Аны ответную улыбку, как опускал на асфальт ногу, удерживая остановившийся мотоцикл вертикально, и тогда взволновано постукивал себя по бедру, откликалось в Ане приятно щекочущим теплом.       Уже возле «Мерседеса», оставшегося одиноко стоять на опустевшей парковке, залитой тусклым жёлтым свечением, Ана вернула Эйтору перчатки и шлем, поблагодарила за прекрасный вечер и то, что подвёз, подступила к нему и коротко по-дружески обняла. Изрисованные татуировками обвившие Ану руки на короткое мгновение — минувшее быстрее, чем она восприняла это угрозой — окаменели, удерживая её, останавливая её порыв отступить, а тогда разомкнулись. Тягучий взгляд Эйтора запутался в чертах её лица. Тоном, лишившимся его привычной скучающей иронии, он выговорил:       — Можно пригласить тебя снова? Чтобы в этот раз мы побыли только вдвоём?       Ана не сдержалась и коротко счастливо засмеялась, но покачала головой. Он импонировал ей. Ей показалось, что пока Эйтор Фариа воспринимал все её слова именно так, как она их подразумевала — редкостный случай исправно работающего слуха у мужчины. Она ответила прямо, не желая морочить ему голову своими отработанными отговорками и увиливаниями:       — Слушай. Ты… классный, правда. Мне льстит, что я тебе понравилась. И ты понравился мне. Но я только что рассталась с парнем. Это были долгие и очень болезненные отношения. Я совсем не готова к свиданиям, как бы сильно мне этого ни хотелось. — поначалу полыхнувшая надежда в глазах Эйтора постепенно погасла. Ана почти шепотом добавила: — Прости.       Фариа замотал головой и выдал звук, похожий на смятое прокручивание аудиодорожки назад.       — Та забей! — отмахнулся он. — Я вообще ничего такого не говорил. Какое свидание? Будем друзьями. Никакого давления.       Ана с облегчением выдохнула:       — Спасибо.       Он кивнул, с полминуты всматривался ей в глаза, а тогда сказал:       — Проведу тебя до Прайя-Гранди. Дорога далёкая, час поздний. Хочу убедиться, что ты добралась без приключений. Да и я… проветрю голову.       Все два часа пути — через густую застройку города и по шоссе, пролегающему между поросших тропическими лесами холмов — Эйтор Фариа был рядом. Порой вырывался немного вперёд, но оглядывался, порой равнялся с «Мерседесом» и заглядывал в окно на Ану, порой катился где-то следом, и тогда фары его мотоцикла отблёскивали в боковых зеркалах заднего вида. Несколько раз он на полной скорости вскидывал мотоцикл на дыбы, катясь в полосе лишь на заднем колесе. Порой в сгустившемся клочке трафика вилял между машин в небезопасной близости к ним или протискивался между соседних машин.       Когда они добрались до клубного многоквартирного дома на первой линии золотого океанического пляжа, и Ана притормозила у обочины, ожидая, пока поднимутся неторопливые ворота подземного паркинга, Эйтор остановился возле водительской дверцы, перехватил обёрнутый на него взгляд Аны и помахал спрятанной в чёрную перчатку ладонью. Она улыбнулась и ответила ему тем же.       Она думала, они больше не увидятся. Она не могла представить, насколько важным для неё станет Эйтор Фариа. И не могла вообразить, в какую эмоциональную пропасть он столкнёт её через несколько лет, сколько усилий придется приложить Льюису Хэмилтону, чтобы не позволить ей туда провалиться.