Я – Ана

      Вторник, 2 октября 2018 года       Москва, Россия       Их графики не совпадали, календарь и география матчей Набиля менялись по ходу сезона в зависимости от их успехов после группового этапа Лиги Чемпионов. Обычным местом встречи для них были Мадрид и Париж, и лишь в зимнее межсезонье Ана могла сопровождать Закарию на выездные игры. Но осенью 2018-го маршруты их видов спорта вдруг пересеклись. В последнее воскресенье сентября в Сочи у Аны была гонка. В первый вторник октября в Москве «Реал Мадрид» играли против «ЦСКА».       Летняя магия их отношений постепенно изнашивалась. Ана отчаянно старалась её сохранить, растянуть её истончающийся шлейф. Она организовывала для них свидания, она искала возможности для их встреч, она была такой предупредительно-услужливой, такой заискивающей, какой бывала только в предчувствии грядущего кризиса.       Понедельник после гонки обычно был днём отдыха. Никакого строгого распорядка, никаких тренировок — только расслабление после максимальной концентрации и предельного физического напряжения тела. В недели, когда гран-при проходили несколько воскресений подряд, понедельник был днём перелёта на новое место — добраться без спешки, спокойно заселиться в отель, отоспаться в смене часового пояса. Через неделю после гонки в Сочи в календаре Формулы-1 стояло гран-при Японии. Но вместо полететь прямиком туда вместе со своей физиотерапевткой на одном из чартерных рейсов «Макларена», Ана договорилась с Моник о двух дополнительных выходных и том, что прибудет в Судзуку в среду.       Она прилетела в Москву днём понедельника, и под отелем «Рэдиссон» уже собирались фанаты в футболках и кепках «Реал Мадрид» с постерами, мячами и бутсами на подпись. Дожидаясь Набиля, Ана заказала себе в номер стейк и двойную порцию салата, поработала за ноутбуком, отвечая на письма и сверяя график своей рекламной работы, включила фильм, но начала проваливаться в дрёму; спустилась в бассейн, несколько раз проплыла вдоль дорожки, погрелась в одном из бурлящих джакузи. Вернувшись в номер, она приняла душ, до глянцевой гладкости вытянула волосы и накрутила большие бигуди, придававшие локонам роскошный мягкий изгиб на кончиках. Накрасилась. Позвонила маме.       Команда приехала ближе к вечеру. Едва занеся вещи в свои номера, игроки спустились в конференц-зал для обсуждения предстоящей игры с тренерским штабом, тогда был командный ужин, а после — пешая прогулка по набережной Москвы-реки. Кроме Аны, было ещё двое сопровождавших игроков девушек. Те, обе испанки, держались вместе, подчёркнуто в стороне от Аны, сплетничая о ней и взрываясь показушно сдерживаемым смехом. Они то ли искренне не понимали, что она могла их слышать и вполне понимала, то ли делали это нарочно. Ана изображала, что не замечала их. Она повисла на руке Набиля, подстраивалась под его размашистый шаг, прислонялась головой к его плечу, когда они останавливались, и слушала переливы его голоса, пока он разговаривал с одноклубниками.       Когда они вернулись в отель на объявленный тренерами отбой, Набиль принял душ, завалился к Ане в кровать, отвернулся к ней спиной, около часа всматривался в экран своего телефона, а тогда заснул. Она лежала рядом с ним, слушала его ровное дыхание и ощущала, что раскол уже начался. Дело было не в том, что он не уделил ей внимания — Ана сама была спортсменкой, она понимала, что означала концентрация на предстоящем соревновании, она и сама не распыляла своего внимания вечером субботы, если в воскресенье была гонка. Дело было в том, какими были те крупицы внимания, которые он ей всё-таки уделил. Например, выходя из отеля, он отделился от Аны и порывисто зашагал в группе нескольких игроков, с которыми вёл беседу, и лишь на крыльце, когда Ана протолкалась в потоке одетых в одинаковые спортивные костюмы мужчин и просунула свою руку в ладонь Набиля, тот лениво сомкнул пальцы и недовольно буркнул:       — Ну где тебя носит?       Например, когда во время прогулки с ними поравнялся Криштиану Роналду и заговорил к Ане по-португальски, пока Набиль разговаривал с другим игроком, Закария вмиг оборвал их пустой обмен вежливостями. Например, он раздражённо дёрнул руку Аны, когда она всё равно попыталась подстроиться к их беседе.       Неизменно повторяющийся цикл их романа: кризис, раскаяние Набиля, оттаивание Аны, всплеск страсти, старания Аны поддержать этот огонь, раздражение Набиля этим, взаимное напряжение, ссора, очередной кризис.       Утром вторника, проведя Набиля на командный завтрак, Ана лежала в опустевшей кровати и думала, что ещё имела время. Что она улетит из Москвы сегодня же вечером, и их будут ждать несколько недель нарастающей усталости друг от друга, они перестанут звонить, будут забывать отвечать на сообщения, а если и напишут в ответ, то что-то односложное, наотмашь. Она думала, что кризисом станет скандал из тех, которые случались между ними уже не раз, в котором они материли друг друга до хрипоты и проклинали день, когда встретились, Набиль ухватит её за руку или тряхнёт её голову, ущипнув за подбородок, и накажет:       — Завали свой ебальник, если хочешь выйти отсюда на своих двух, а не уехать на скорой!       И он будет в таком бешенстве, что Ана поверит этой угрозе, она бросит ему последнюю злобную претензию, скривившись в ядовитой усмешке, столкнёт с себя его клешню и, хлопнув дверью, уйдёт.       Ана не могла вообразить, что кризис грянет в этот же вторник, что подобных кризисов с ними не случалось, и что вопреки чудовищности произошедшего она всё равно подпустит Закарию к себе снова. Ане потребуется ещё много лет, чтобы перестать себя винить в том, какой была дурой, и понять, почему так поступила. Потому что боялась Набиля больше, чем осознавала. Потому что инстинктивно ощущала, что не могла по-настоящему от него уйти, пока он хотел её возвращения, пока он сам не поставил точку, иначе он найдёт её и причинит всю ту боль, которой грозился. Иначе он сделает то, в чём его уже когда-то обвиняли. Ей было смертельно опасно стать игрушкой, которую у Набиля отобрали. Она могла обрести свободу, только когда Набиль выбросит игрушку сам.       Она позвонила на ресепшн, уточнила, свободен ли спортзал, или тот закрыт для игроков «Реала», спустилась и выполнила короткую силовую тренировку, оттуда отправилась в бассейн и плавала так долго, пока в руках, плечах и спине не сгустилась колючая усталость, а в горле не засаднило. Заказала в номер двойную порцию несладкого йогурта, хлопья и чёрный кофе, выпила свою ежедневную порцию витаминов и добавок, загуглила туристические места в Москве, которые могла посетить до того, как отправится на стадион. День проходил хорошо, она много гуляла и купила в подарок Диане забавную плюшевую игрушку, пообедала в городе, и на выходе из ресторана, пока ждала такси, Ану узнал растерянно путающийся в английских словах паренёк, попросил совместное фото и автограф Аны на небольшом резиновом брелоке, свисающем с его рюкзака, — фирменном оранжевом росчерке «Макларен».       Она вернулась в отель и переоделась в то, в чём и полагалось появляться в VIP-ложах безымянным приставкам к звёздам футбола: узкие джинсы, замшевые сапоги до середины бедра и на тонкой шпильке, дизайнерскую блузку с глубоким декольте. Макияж должен был быть непременно броским, царапающим глаз, чтобы даже в размытых кадрах, снятых с расстояния, черты лица оставались выразительными. Набиль Закария не любил серую посредственность, только вопиющую яркость, только беззастенчиво выпяченное богатство: красный «Феррари», усыпанные бриллиантами наручные часы, испещренную брендовыми логотипами одежду, белоснежных собак агрессивной породы с ошейниками белого золота, экзотичную подружку, распаляющую интерес всех окружающих мужчин, вынуждающую завистливых подружек других игроков сочинять за её спиной самые злобные слухи.       «Реал Мадрид», приехавшие как бесспорные фавориты, как рекордсмены по количеству выигранных ими финалов Лиги Чемпионов, как титаны высококонкурентной Ла Лиги в противовес провинциальному российскому чемпионату, проиграли. Настроение команды было различимо даже с трибун: неверие, отчаяние, злость. Они недооценили соперника, решили играть вполноги и не смогли вовремя перегруппироваться. После перерыва и разговора тренера с игроками в раздевалке, казалось, стало ещё хуже. Они вышли агрессивными, недовольными друг другом. Набиль Закария ругал защитников, матерился на своего вратаря, толкал своих и чужих, задирал игроков «ЦСКА» и недвусмысленно жестикулировал рефери, пытавшемуся его урезонить. К шестидесятой минуте матча он ожидаемо получил две желтые карточки и был удалён с поля.       Ана отправилась в отель сразу после финального свистка. Набиль, вернувшийся с командой почти два часа спустя, вошёл в номер чёрной грозовой тучей, готовой выстреливать высоковольтные заряды. Ана, у которой в полночь был самолёт, упаковывала в раскрытый чемодан обмундирование девушки футболиста. Набиль, споткнувшись об колёсико чемодана, со всего размаху пнул его, будто то был мяч, который он хотел выбить через окно и перебросить через реку на другой берег. Ана боязливо попятилась со свёрнутыми в тугой валик джинсами в руках.       За вот уже более чем четыре года отношений она так и не нашла безотказной стратегии поведения, когда Закария был таким. Проигрыши, а особенно те, что во многом были его собственной виной, он воспринимал личным оскорблением и полыхал после них ничем не унимаемой яростью. Ана пыталась его расспросить о том, что именно пошло в матче не так, и иногда он пускался в полные ругательств и обвинений объяснения, но всё чаще отмахивался презрительным:       — Да что ты, блядь, знаешь о футболе, водительница ёбаная! Чё ты приебалась ко мне?       Ана старалась его отвлечь, заговорив о чём-то отвлечённом, и бывало, что он поддавался, и тональность его голоса постепенно смягчалась, но бывало и так, что он ревел:       — При чём тут это, блядь?!       Ана заключала его в объятия, гладила его лицо, усыпала его кожу поцелуями, и тогда он утыкался лицом в угол её шеи и плеча, обвивал её руками и так долго сидел или приглушённо рассуждал об игре, о том, что должен был сделать иначе. Вот только это срабатывало в основном в начале их отношений. Сейчас он обычно сбрасывал с себя её руки, смотрел на неё полными отвращения глазами и отмахивался:       — Да отъебись ты!              Набиль не любил, и когда она уходила или пыталась его игнорировать. В один из таких вечеров, когда Ана, не найдя действенного способа унять Закарию, заслонилась от него своим телефоном, он раздражённо выбил тот из её рук и швырнул в стену. А тогда подобрал с пола, сгрёб Ану в удушающую охапку и прислонил ей к щеке разбитый вдребезги экран. Она ощущала кожей мелко крошащееся стекло, пролегающие трещины остро пощипывали её.       — На! — взревел Набиль ей в затылок. — Поговори теперь, сука ебучая! Выставь ёбаную фотку в инстаграм!       Сейчас в номере «Рэдиссон» Ана отступила ещё на два шага назад, обернулась к ренессансному комоду и вытянула по очереди все ящики, напоказ тщательно проверяя, не забыла ли внутри тех свои вещи, хотя знала абсолютно точно, что ничего туда не прятала. Старательно изображая беззаботность в голосе, она сообщила:       — Через час мне ехать в аэропорт, — и, боязливо покосившись на Набиля, проверяя его лицо на наличие подсказок, могло ли это сработать, добавила: — Когда улетаете вы? Завтра утром?       — Утром, — сипло ответил он.       В этом коротком звучании слова Ана не смогла ничего различить. Она осмелилась вернуться к оттолкнутому почти под кровать чемодану, наклонилась и воткнула в щель, имевшуюся между косметичкой и парой высоких сапог, свёрток джинсов. Набиль молча нависал над ней, она ощущала его тяжелый взгляд на своей спине. Она задержалась так, согнувшись, бесцельно придавливая и поправляя вещи, на лишнюю минуту, а тогда, будто вспомнив что оставила что-то в ванной — что, предоставленную отелем зубную щётку в фирменной обёртке? — выпрямилась и сделала шаг в сторону от Набиля, к коридорчику, ведущему к спасительному выходу из номера, к запирающейся на замок двери ванной. Та едва ли могла бы сдерживать взбешенного Закарию достаточно долго, но внутри ванной был тот красный рычажок вызова помощи. Это хоть что-то.       С некоторым удивлением, будто эти мысли не были её собственными, будто она случайно подслушала их у кого-то другого в голове, Ана отметила, насколько холодно думала о подобном — о том, что Набиль причинит ей вред. Когда-то подростком ей казалось, что, насмотревшись на то, как Депрé обходился с её мамой, она имела надёжную прививку от подобных мужчин. Семнадцатилетняя наивная она смотрела на Закарию с восторгом и благодарила судьбу за такое везение. И вот она была именно в той ситуации, в которой, божилась, никогда не позволит себе оказаться.       Набиль преградил ей путь, едва Ана покачнулась в его сторону. Его рука взмыла, по-хозяйски легла на её грудь и требовательно сжала. Ана повела плечом, ненавязчиво пытаясь избавиться от этого прикосновения, но Набиль подхватил её другой рукой и прижал к себе. Куда-то в ямку, западающую под его шеей между ключиц, она тихо выговорила:       — Я не хочу, когда ты в таком настроении.       Его смуглая кожа там, куда был нацелен взгляд Аны, зашевелилась.       — В каком таком настроении? — приглушенным рокотом выкатился его голос.       — Набиль… — выдохнула она, не желая пускаться в напрасные объяснения.       Он парировал:       — Ты думаешь, я отпущу тебя просто так? Что ты можешь тереться об меня, дразнить меня и оставить меня ни с чем?       — Я не хочу, — устало повторила Ана, наивно решив, что между ними был конструктивный разговор, что вулкан внутри Набиля не извергался, заглушая последние доводы его разума. Она наконец подняла взгляд ему в лицо, и по тому, как он на неё смотрел, вмиг поняла свою ошибку.       — Да что ты? — с издёвкой скривился он. — Не хочешь? Моя же ты девочка!       Его губы заломились в остром оскале, весёлый огонёк в его глазах, во время ссор обращавший его взгляд в беззастенчивую насмешку, сейчас мерцал абсолютным безумием. Его челюсти были стиснуты, Ана рассмотрела отчётливо проступившие под кожей желваки. Его руки, сжимающие её, налились твёрдостью.       Он отшвырнул её на кровать, Ана безвольно попятилась по инерции его толчка, наступила на пластиковое ребро открытого чемодана, пошатнулась и, заточившись, упала на пол. Набиль перехватил её инстинктивно вскинутые руки, стиснул запястья с такой силой, будто намеревался сорвать с них кожу, и дёрнул Ану вверх.       — Я сказал: на кровать! — взревел он.       — Я сказала: не хочу! — прокричала Ана в ответ, выпрямляясь во весь рост.       Набиль ударил её двумя открытыми ладонями в грудь, опрокидывая на постель, молниеносно нагнулся, выхватил из чемодана сапог Аны и, придавив её локтем, навалился сверху. Безвольно свисшая замшевая ткань ударила Ану по лицу, и она рефлекторно зажмурилась ещё до того, как различила нацеленное в неё остриё каблука.       — Я выколю твои ебучие глаза! — заорал Набиль, и по коже Аны рассыпались мелкие капли его горячей слюны. — Если я сказал, что ты разводишь ноги, значит, ты разводишь ноги!       Удушающий вес его руки пропал с её шеи, его твёрдые пальцы возникли на её лице. Он попытался раздвинуть плотно сжатые веки Аны, его ноготь полоснул аккурат по линии слизистой под ресницами, Ану пронзило внезапной острой болью. Она вскинула руки, пытаясь отбиться, отодвинуть угрожающе близко опущенную над ней шпильку, она пошевелила ногами под весом Набиля в напрасном стремлении выбросить согнутое колено ему в пах.       — Я выбью тебе глаза, сука! — гремел он. — И на этом твои ссаные покатушки в Формуле-1 закончатся! Я клянусь, я тебя угроблю!       — Пожалуйста, — едва смогла вытолкнуть из себя Ана. Она задёргала головой, пытаясь отвернуться от каблука. Набиль твёрдо сжал её подбородок. Его пальцы впились ей в щёки и шею под линией челюсти, его ладонь надавила ей на губы. Ещё одно: — Пожалуйста, — вышло глухим, смазанным.       — Только посмей отбиваться, только посмей ещё раз вякнуть, что ты чего-то не хочешь!       — Хорошо, — промычала Ана в его удушающе притиснутую ко рту ладонь.       — А?! — гавкнул Набиль.       — Хорошо!       — Что, теперь захотелось?       Она закивала под его рукой, всё ещё жмурясь.       — Сука такая! — выдохнул Набиль. С глухим стуком сапог упал на пол, и как только Ана осмелилась открыть глаза, ей по лицу прилетела вспоровшая кожу огнём пощёчина. — Вот ведь недотрога ебучая!       Ана тонко заскулила, накрыв воспламенившуюся болью щеку. Набиль встал с неё, и она рефлекторно согнула ноги, подтягивая их к животу, но он дёрнул её за лодыжки, выпрямляя. Царапая кожу, он подхватил резинку её спортивных штанов и вместе с трусами, раздражённо натягивая ткань до потрескивания надрывающихся швов, снял. Он стянул свои форменные спортивки с логотипом клуба над карманом на бёдра и, упёршись на вытянутые руки, снова навис над Аной.       — Тебе снова въебать? — спросил Набиль, занеся над её лицом открытую ладонь, и она поспешила послушно расставить ноги.       Он направил свой налившийся твёрдостью член в Ану, головки ткнулась в её половые губы, он надавил бёдрами, но в сопротивляющейся сухости не смог проникнуть. Он болезненно засычал.       — Вот же ж тварь! — прорычал он, плюнул себе на руку, растёр влагу по головке и снова попробовал втолкнуться.       Распирающее давление отдалось внутри горячим, почти пекущим, будто царапина, трением. Ана судорожно схватила ртом воздух и снова зажмурилась, чтобы не видеть раскачивающегося над ней Набиля, чтобы не наткнуться на его остервенелый взгляд, лишенный того возбуждённого опьянения, которым он обычно сладко скатывался по ней во время секса. Она поджала губы и изнутри прикусила их, чтобы не вскрикивать, когда в учащающемся ритме толчки проникали слишком глубоко, упирались во что-то болезненно ноющее, вспыхивающее тупыми спазмами, будто в менструацию. Она сжимала в кулаках белый пододеяльник, стискивала пальцы так сильно, что даже через складки ткани ощущала в ладонях режущую остроту вдавливаемых ногтей.       Набиль отталкивался от матраса, разгоняя свои фрикции, голова Аны между его упёртыми в кровать руками раскачивалась в такт, её начало укачивать. Тошнота густо зашевелилась в её желудке.       Несколько раз в амплитуде его толчков член Набиля выскальзывал, и он не заморачивался тем, чтобы направить его рукой, он просто наваливался бёдрами вперёд. И когда головка ударялась в тонкую кожу промежности, надрывая, Ана сдавленно скулила. Набиль, возможно, принимая это за сдерживаемый стон, а возможно, радуясь количеству причиняемой боли, самодовольно усмехался.       Это длилось недолго. Объективно, не больше двух минут. Их секс всегда был коротким, но в тот вечер в номере отеля «Рэдиссон» Ане казалось, это длилось вечность. Она лежала с закрытыми глазами и вслушивалась в каждый судорожный вдох Набиля в надежде, что вот сейчас — ну вот сейчас, сейчас уж точно, потерпи ещё немножко, вот уже — услышит привычный скрежет его голоса, с которым он кончал. Её бёдра, разведённые в стороны, были напряжены до подрагивания в мышцах, всё её тело ощущалось скованным в спазме одеревенелым комком. Она ощущала трение кожи Набиля о свою. Там, где его тазовые кости ударялись в неё, начало саднить. Ане казалось, она различала каждый сантиметр своего влагалища, каждый рельеф слизистой, каждую точку соприкосновения так, будто внутри неё елозили сухой деревянной палкой.       А потом наконец Набиль напрягся всем телом, втолкнулся в Ану в последний раз, на мгновение застыл так и, дождавшись, когда из него всё вытечет, завалился рядом на кровать. Он тяжело дышал.       Ана открыла глаза. Она не хотела думать о том, что произошло, не хотела умещать это в короткое слово, значение которого полностью этому соответствовало. Пройдёт много лет, прежде чем Ана впервые назовёт это изнасилованием. Тогда это слово вырвется из неё давней незажившей раной, Ана сама не будет этого ожидать. И услышавший об изнасиловании Льюис переменится в лице, он ужаснется, а тогда вмиг обозлится и потребует назвать ему имя. Но пока она не думала о том, что Набиль её изнасиловал, не думала она и Льюисе Хэмилтоне. Она думала только о том, что ей пора в аэропорт. Прямо сейчас. Сколько бы ей ни пришлось там ждать, нужно ехать немедленно.       Она порывисто села и болезненно охнула. От набрякших и наполнившихся саднящей усталостью половых губ внутрь неё, будто перелившийся сосуд густой горячей жидкости, потянулась ноющая боль. Внизу живота резануло, как хватало в начале месячных. Уже в аэропорту, куда Ана умчала, задержавшись в отеле ровно настолько, чтобы надеть трусы и спортивные штаны, обуться, забросить последние мелочи в чемодан, застегнуть его и подхватить с прикроватной тумбы телефон, в туалетной кабинке она увидит внутри своих трусов кровавый след.