Я – Ана

      Январь — февраль 2018 года       Всё вдруг начало происходить одновременно, телефон Аны не замолкал, над иконкой приложения электронной почты число в красном показчике счётчика входящих писем неумолимо росло, сколько бы Ана ни проводила времени, склонившись над телефоном и ноутбуком. Всю вторую половину января она провела в большей мере в аэропорту и небе, чем на твёрдой земле, не задерживаясь в одной географической точке дольше, чем на несколько суток.       Вечером 14-го января Ана прилетела из Парижа в Лондон, и уже следующим утром промозглого понедельника ей проводили экскурсию по технологическому центру и штаб-квартире «Макларен». Она и руководитель команды, стереотипно разговорчивый и чересчур улыбчивый американец Зак Браун, всё похлопывающий её по плечу, подписали две увесистые стопки бумаг контракта. В просторном холле, где перед огромными панорамными окнами, выходящими на искусственный пруд и затянутый серой дымкой лес, гордой шеренгой выстроились чемпионские болиды «Макларена», Ана в выданной ей форменной оранжевой футболке и Зак Браун, вскидывающий большой палец в жесте одобрения, позировали двум командным фотографам.       Ану усадили записать несколько видеороликов для «Макларена» и их основных спонсоров, двое из отдела связей с общественностью засели с Аной, чтобы составить её комментарий для прессы касательно её перехода в команду и разработать стратегию её позиционирования в СМИ на грядущий сезон. Её похвалили за активное ведение социальных сетей и внушительное количество собранных там подписчиков, но сразу же определили перечень рекламодателей, от сотрудничества с которыми Ане нужно было отказаться. Они подметили, каким выгодным был спонсорский контракт Аны с бразильским медиа-холдингом, но строго обозначили, что тематику развлекательных программ, участие Аны в которых предусматривалось этим спонсорством, перед началом съёмок предстояло согласовывать с «Макларен». И напоследок, так, будто это было едва не выпавшей из их внимания мелочью, будто не это назойливо расковыривало их в первую очередь, они обронили имя Льюиса Хэмилтона. Интонации и лексические обороты были извинительными, заискивающими, но не с оттенком сожаления о том, что Ана стала жертвой издёвок их бывшего пилота — ёбаного чемпиона со своим местом на их командной аллее былой славы, а с завуалированным недовольством тем, что Ана вела себя в этой публичной склоке так возмутительно громко.       Во вторник снова были съёмки — интервью для «Скай-Спортс» и Марии из «Банд». Была встреча с риелтором и просмотр домов в окрестностях городка Уокинг, в несколькоминутной доступности от технологического центра. Оплату аренды– и после скупо оплачивающего ночёвку в отелях «Вильямса» это было для Аны приятным потрясением — на себя брали «Макларен».       Тем же вечером позвонил Жуау Азеведу, долго поздравлял с официальным переходом в новую команду и вслух раздумывал о документальном — возможно, многосерийном — фильме об Ане и её становлении в Формуле-1. И лишь прощаясь, он коротко сообщил:       — Я всё уладил. Выпейте сегодня бокал игристого, отпразднуйте и ложитесь спать спокойной.       То, что Жуау и вправду всё уладил, через несколько дней — когда Ана успела слетать в Париж и вновь вернуться в Англию — подтвердила мамина адвокатша. Она позвонила и сказала, что иск о требуемой компенсации был отозван, и в бракоразводной судебной тяжбе Депрé тоже пошёл на значительные уступки. О том, как Жуау Азеведу всё уладил, Ана узнала намного позже от случайно проболтавшейся мамы, которой в середине января на эмоциях после этого «улаживания» позвонил сам Жан-Шарль. За ним красноречиво — угрожающе, предупредительно — следили; в его особняк несколько раз проникали посторонние — не для грабежа, просто показать, что легко могли это сделать, обойдя установленную охранной компанией сигнализацию; его машину подожгли. Его запугали. И Ана могла бы и сама догадаться о том, каким мог быть единственно рабочий метод против такого ублюдка, как Депрé, но в тот момент была слишком рада вмиг наступившей тишине во французской прессе — после десяти месяцев грязи, которую бывший отчим беспрестанно выливал на неё, подмешивая к и без того зловонному потоку суждений, комментариев и «экспертных» оценок о Тейшейре. А по истечении времени стало поздно и нелепо возмущаться методами Жуау Азеведу.       В январе для Аны сняли роскошный меблированный дом с небольшим тренажерным залом в подвале, сауной, просторным задним двором и пятью спальнями, готовыми принять всю её семью. И мама, так давно порывавшаяся прочь из ставшей ненавистной ей Франции, задыхавшаяся в их тесной конуре в Рюэй-Мальмезон, просто посреди учебного года Леона и Тибо сорвалась с места и переехала в Уокинг.       Ана днями пропадала в футуристичной стеклянной глыбе штаб-квартиры «Макларена», знакомилась с инженерами и конструкторами, аналитиками и стратегами, со сборочным цехом и назначенной ей командой гоночных механиков; с неё снимали мерки для пошива гоночных комбинезонов и огнеупорной поддёвы; она заседала за рулём симулятора и за компьютерным экраном с показателями предварительных тестовых заездов построенного на предстоящий сезон болида; с её спины, ягодиц и бёдер снимали слепки для отлива её персонального сидения в кабине гоночной машины; она проводила часы и списывала по несколько маркеров за раз, оставляя свой размашистый автограф на беспрерывных потоках сувенирной продукции.       Дважды — разворотным рейсом даже без остановки на сон в отеле — она летала в Бразилию под предлогом работы со спонсорскими телеканалами. Но на самом деле объезжала все понравившиеся ей по фотографиям квартиры, выставленные на продажу в прибрежных городках в округе Сан-Паулу. Её сбережений с европейских рекламных заработков, гонорара и бонусных выплат от «Вильямс» с лихвой хватало на недвижимость в Бразилии. Её будоражило — восторгало — то, с какой непринуждённой лёгкостью она и двое услужливых риелторов оперировали сумами в полмиллиона, шестьсот — семьсот! — тысяч долларов. Ане не терпелось увидеть счастливые мамины глаза, когда она передаст ей четыре билета в один конец и подвязанные подарочным бантом ключи. Она была готова внести сразу половину стоимости квартиры в качестве первого взноса, вот только придирчиво искала идеальный вариант.       А тогда наступил февраль. И в приближении презентаций болидов и открытых тестовых сессий в Испании, постепенно от зимней спячки начала оттаивать вся Формула-1.       В четверг 8-го февраля Ане позвонила француженка, представившаяся личной помощницей главы ФИА, Эрве Рошфора. Тоном, не предусматривающем отрицательный ответ, она сообщила, что месье Рошфор желает встречи с Аной в эту же субботу в Париже. Цели личной встречи за более чем месяц до официального начала сезона ассистентка назвать не могла, но строго сообщила, что местом был назначен ресторан в отеле «Плаза Атени́».       Когда через два дня в оговоренные семь часов вечера субботы Ана вошла в роскошный зал с претенциозными хрустальными люстрами, вычурной лепниной и отсвечивающей золотом шёлковой оббивкой стен, встретивший её у двери ресторана метрдотель приторно выговорил:       — Месье Рошфор предпочёл заказать ужин в номер. И вас, — его взгляд неуютно скатился вниз по фигуре Аны, а тогда бумерангом отстрелил от носков её сапог обратно ей в лицо, и механическая услужливость его улыбки неуловимо заострилась, — он тоже ожидает в своём номере.       Полтора года спустя после этого вечера, когда в зале судебных заседаний в неё будут направлены свирепый взгляд адвоката Рошфора, беззастенчиво скучающие глаза судьи и десятки пар незнакомых ей глаз безучастных зрителей, Ана будет тщетно пытаться вспомнить, о чём думала тогда, поднимаясь в зеркальной кабине лифта на верхний этаж, шагая по устеленному светлым ковром коридору и стучась в тёмное дерево дверей полулюкса. Ей сложно будет уместить в слова, чего ожидала от предстоящей встречи, как объясняла себе этот проявленный Эрве Рошфором интерес. Но тогда внутри пятизвёздочного отеля «Плаза Атени́» она отвлечённо рассуждала о том, куда в насыщенном графике могла перенести встречи и дела, от которых ей пришлось расчистить субботу, и прокручивала в голове детали нескольких последних объявлений о продаже квартир в Сан-Паулу, пересланных ей риелторами до их публикации на всеобщее обозрение на сайт.       Через полтора года в зале судебных заседаний всего в двадцати минутах езды от отеля «Плаза Атени́» адвокат Эрве Рошфора задаст ей вопрос, который часто обвинительно нацеливали в жертв мужских домогательств, будто ответ на него служил безапелляционным оправданием:       — Вы можете вспомнить, во что были одеты тем вечером 10-го февраля 2018-го?       Ана прилетела в Париж в полдень той же субботы налегке, она поднялась в полулюкс в том же, в чём вышла из самолёта: в высоких чёрных сапогах с узором крокодильей чешуи на высоком и грубом каблуке, в туго облегающих её ноги чёрных джинсах, кремовой водолазке из мягкого пушистого кашемира, которая сгущала смуглость её кожи, и в объемном сером жакете из плотной шерстяной ткани, служивший ей вместо пальто. Волосы гладко вытянуты феном и уложены парующим выпрямителем — по старой, прорастающей ещё из ранних подростковых лет привычке отличаться от других как можно меньше. Она уже очень давно не позволяла своим иссиня-чёрным волосам рассыпаться природными объёмными кудряшками. Ана не была накрашена, запах ещё утром нанесённого парфюма, угасая, терялся в складках её одежды.       Через полтора года Ана холодно ответит адвокату:       — Я была одета сдержано, по-деловому. Я считала, что это будет рабочая встреча.       А внутри неё будет колотиться возмущённый крик:       — Я могла бы прийти голой, сесть на кровать и развести ноги, а он всё равно не имел бы права меня касаться, если я говорила «нет»! Он не имел права вымогать от меня близости, просто чтобы позволить мне спокойно выполнять свою работу! Это несправедливо. Несправедливо!       Когда она постучала в дверь, Эрве Рошфор распахнул её так быстро, будто поджидал сразу по ту сторону, уже опустив пальцы на ручку. Прежде они не оказывались так близко друг к другу, не встречались с глазу на глаз. Президент федерации был низким — ниже самой Аны — и округлым пожилым мужчиной. Она не знала наверняка, сколько ему было лет: шестьдесят? уже больше семидесяти? У него было широкое глубоко расчерченное морщинами лицо, редкие седые волосы, сползающие вдоль щёк старомодными бакенбардами, и гладко выбритый маленький подбородок. Он растянул тонкий росчерк своего рта в улыбке, из-за чего горошины бесцветных глаз стали совсем неразличимыми в складках жирно поблескивающей кожи.       — Добрый вечер, — выговорил он по-французски, отступая в сторону и широким жестом приглашая Ану войти.       На судебном заседании летом 2019-го Ана будет достаточно убедительно лгать, что не понимала, к чему всё шло, не улавливала намёков, что ничего не казалось ей подозрительным, что интуиция не подсказывала ей бежать. Но в ту зимнюю субботу она достаточно отчётливо представляла себе, во что ввязывалась. Эрве Рошфор был далеко не первым богатым влиятельным мужчиной, пытавшимся выторговать у Аны её тело. Она видела недвусмысленный голод в улыбке директора федерации, она отметила, что он переступал по узорчатому ковру в одних чёрных носках, что молния на тёмно-синем свитере-поло была полностью опущена, и из щели проглядывала густо усыпанная старческой пигментацией и поросшая редкими седыми волосками грудь. Она увидела, что на журнальном столике доставленный из ресторана ужин был сервирован на двоих, увидела открытую бутылку шампанского в ведре со льдом, заметила букет алых роз в вазе на прикроватной тумбе. Она рассмотрела, что кровать была туго застелена горничной, что постель не была смята — а так, Эрве Рошфор не жил в этом номере и для экономии своего времени пригласил Ану сюда же для деловой беседы, а снял эту комнату специально для их уединения. Ана научилась безошибочно считывать желание в мужских глазах, ещё когда ей было пятнадцать. И всё же она переступила порог полулюкса, наивно полагая, что сумеет перехитрить Рошфора, как обыгрывала голодных к ней извращенцев раньше — выманив у него всё то, чего хотела сама, но почти ничего не дав взамен.       Летом 2019-го Ана уже осознавала свою ошибку сполна. Директор ФИА был ей не по зубам. Она слишком сильно от него зависела.       Эрве Рошфор пригласил её сесть, Ана поблагодарила и стряхнула с плеч свой жакет, он помог его снять, придерживая за ворот, а тогда, коротко задержав ладонь на шёлковом подкладе, согретом теплом спины Аны, перебросил жакет через спинку кресла — рядом со своим чёрным пальто. Его выгоревший взгляд прощупал подчёркнутые узкой одеждой линии её фигуры. Ана, опустившись на диванчик перед накрытым журнальным столиком, оборонительно свела напряжённые ноги.       — Женщины всегда были неотделимой частью Формулы-1, — сообщил Эрве, обходя стол с противоположной стороны. Он поднял два высоких узких бокала, взял из ведра откупоренную бутылку шампанского и щедро налил. — Женщины всегда украшали гонки. Манекенщицы-красотки в коротких платьях и изящных туфельках — такая же неотъемлемая часть Формулы-1, как быстрые машины, клетчатый флаг на финише и кубки призёров.       Он описал почти полный круг возле низкого стола, подошёл к дивану с другой стороны, сел — их с Аной колени почти соприкоснулись, она коротко отшатнулась — и подал ей один бокал. Из второго сделал небольшой, приценивающийся глоток. Его глаза выразительно заметили это её маленькое бегство. Его тон из ностальгически-поучительного перетёк в заигрывающий:       — Вам было бы к лицу надеть похожее платье и оголить ноги в остроносых туфельках.       Взгляд его скатывался по Ане, красноречиво транслируя, как в своём воображении Рошфор уже раздевал её и примерял новый образ.       Ана поёжилась, но удержала свой голос беззаботно-весёлым, когда коротко засмеялась и отшутилась:       — Не хочу забирать работу у манекенщиц. Меня вполне устраивает моя позиция гонщицы. В гоночном комбинезоне удобнее, чем на шпильках.       Круглое лицо француза смялось в неясной гримасе. Он качнул круглой головой:       — Женщины в Формуле-1 всегда были для того, чтобы украшать спорт, а не усложнять его, принимая участие в гонках.       Ане подумалось, что, вместо «усложнять» он едва не выговорил «портить». Будь Рошфор кем-угодно другим, она бы уже вспылила, но в присутствии главы заведующей её спортом институции ответила кокетливым тоном:       — Боюсь, месье, я не совсем подходящая аудитория слушателей для подобных размышлений.       Эрве осклабился и взмахнул рукой с зажатым в ней бокалом.       — Давайте выпьем! — предложил он. — Поздравляю с подписанием контракта с «Макларен»! — он звонко приложил свой бокал к бокалу в руке Аны, сделал ещё один осторожный глоток. Ана, отвечая на этот жест, лишь подняла своё шампанское выше, но подносить к губам не стала. Эрве продолжил: — Любопытно, как команда с такой богатой историей отважилась на настолько экспериментальный шаг? На такой репутационный риск ради соответствия современным феминистическим веяниям.       — Репутационный риск? — эхом, в котором едва не засквозило её раздражением, отозвалась Ана.       Эрве Рошфор, не то отвечая на её вопрос, не то продолжая извергать уже зародившуюся в нём мысль, рассуждал вслух:       — Контракт на три года! Это большой срок, весомый кредит доверия. Ни одна женщина прежде не удосуживалась такого щедрого предложения.       Ана остро улыбнулась и напомнила:       — Ни одна женщина до меня не выступала в серии целый сезон, не зарабатывала очки в дебютной гонке и не выходила на призовой подиум.       Эрве отпил ещё шампанского, кивнул одними глазами поверх бокала, улыбнулся и, потянувшись, накрыл ладонью свободную руку Аны. Широко улыбаясь ей, он согласился:       — Вы, безусловно, совершенно особенная. Неповторимая.       Его пальцы, скользнув по её переброшенной через её ноги руке, будто случайно сползли на её бедро. Ана отшатнула ноги, стряхивая с себя это прикосновение. Голосом, впрочем, контрастно сладостным, она поинтересовалась:       — Удосуживались ли другие пилоты подобных личных встреч с самим президентом федерации? Или для меня вы сделали исключение?       Он голодно оскалился:       — Конечно, для вас сделано исключение, Ана.       — Почему?       Эрве повёл узкими покатыми плечами.       — Первый сезон уже наглядно показал вам, как непросто таким, как вы, в нашем мире, так ведь?       — Таким, как я — это женщинам? В вашем мире — среди мужчин?       Француз коротко, будто такая сухая выжимка его слов дурно пахла, наморщил свой крохотный нос и кивнул:       — Если вкратце, да.       — Я здесь для того, чтобы мне стало ещё более непросто?       — Напротив, — снова обнажив зубы, возразил Рошфор. — Вы здесь для того, чтобы мы подружились. Чтобы у вас было моё заступничество.       Он глотнул ещё шампанского, Ана удерживала на лице всё норовящую сползти улыбку. Она сказала:       — Не думаю, что подобные преференции справедливы в высококонкурентном спорте вроде Формулы-1.       Рошфор парировал:       — Не думаю, что Формула-1 была справедлива к вам весь минувший сезон. Я предлагаю вам справедливость.       — Во сколько мне обойдётся эта справедливость?       В ответ он засмеялся и заметил, указывая на её бокал:       — Вы так и не выпили, Ана! Это хорошее шампанское, заверяю вас!       Он потянулся к ведру со льдом на углу стола, подцепил оттуда запотевшую бутылку, показал Ане и принялся рассказывать о том, как выбирал именно это шампанское на сегодняшний вечер. То, как он настойчиво приглашал её выпить и как сам едва цедил игристое, отзывалось в Ане беспокойством. Она соврала:       — Благодарю, но я за рулём, — и отставила бокал на край стола.       Эрве проследил за этим её движением, тогда подлил себе ещё шампанского, вернул бутылку в ведро льда, с полминуты маленькими глотками пил, изучая Ану взглядом, а тогда произнёс:       — Вы девушка необычной красоты. Экзотичной! Какого вы происхождения?       — Моя мама — чернокожая бразильянка. Своего отца я никогда не встречала, но знаю, что он из каяпо — племени индейцев-аборигенов.       — Это от отца у вас раскосые глаза такого невероятного янтарно-изумрудного цвета?       Ана неспокойно поелозила на месте и выдохнула спёртое:       — Возможно.       — Вам неуютно?       — Немного неловко.       — Почему? — искренне удивился Рошфор.       Ана подвинулась выше по дивану, вжалась в спинку и попыталась свернуть беседу:       — Я так понимаю, что суть этой встречи мы уже обговорили.       Эрве Рошфор ядовито усмехнулся и парировал:       — Обговорили, но не договорились.       Ана согласилась:       — Вы не ответили на мой вопрос.       — Какой именно?       — Какой будет цена вашего заступничества?       — Поужинайте со мной.       Ана переметнула взгляд с президента федерации на расставленные на журнальном столике блюда. Её живот сводило острым спазмом. Казалось, её вывернет, даже если она сглотнёт собственную слюну.       — Я не голодна, — сказала Ана.       Эрве с улыбкой покачал головой.       — Не сегодня, — сказал он. — Позже. Скажем, в конце месяца. В Барселоне во время тестовых заездов. Просто ужин. Ничего более. Вы расскажете мне о себе, о Бразилии…       Она нетерпеливо оборвала его:       — На этом ужине в Барселоне будет присутствовать кто-нибудь ещё?       — Зачем? — покачал головой Эрве. — Они будут нас отвлекать.       Тогда в феврале Ана, с мгновенье подумав — осознав, что при его абсолютной власти не имела выбора, — кивнула. И именно этим согласием летом 2019-го её разгромит адвокат Рошфора.