Я – Ана

      Июль — октябрь 2017 года       Льюису было восемь, когда отец отдал его на карате, чтобы он научился стоять за себя. Он был невысоким и щуплым чернокожим мальчишкой — проигрышная комбинация. Он носил не ту одежду, увлекался не тем видом спорта, отец забирал его не на той машине, его семья была странной геометрии, они не могли себе позволить проводить каникулы там, где остальные, — все эти отличия в большом детском коллективе, сбивающемся в отдельные обозлённые стаи, были приговором. Его обзывали, подставляли, зажимали в угол, отрезая от бегства сомкнутыми в стену спинами более рослых одноклассников, сдёргивали с его плеч рюкзак, толкали и наступали на пальцы, если он падал.       Тогда, в восемь, Льюис злился на отца, пусть никогда и не смел этого проявлять, ведь карате было таким нелепым выбором. Оно не казалось ему настоящим боевым искусством, обещавшим скорое физическое превосходство — лишь философией, дисциплиной, строгим мировоззрением. Прознавшие об этом одноклассники стали задирать его ещё и за это: вы там все в белых пижамах зажимаетесь, как пидоры? Какого цвета у тебя пояс? Наверное, черный, но не потому что ты мастак, а потому что ты — нигер!       Ему потребовалось пройти через это всё и повзрослеть, чтобы понять то, что уже тогда отчетливо видел отец. Льюису и в самом деле не были нужны тяжелые кулаки, их считали неподдельной силой лишь недалёкие задиры вроде тех, что превратили его школьные годы в ад. Карате дало ему безапелляционную дисциплинированность, а ещё наметало взгляд на выявление слабостей оппонента, сделало его предельно внимательным, развило тонкое чутьё. Карате научило его тому, что настоящей силой обладали не хищники, а их добыча, вынужденная беспрестанно эволюционировать ради собственного выживания. Карате научило его выбирать тихое оружие, не кичиться, скромно выжидать и не атаковать, если в том не было необходимости.       Сейчас в его взрослой жизни, наполненной постоянными противостояниями, эта впитанная на занятиях по карате ментальность служила ему добрую службу. Сейчас он обладал безграничной силой, не заключавшейся в его кулаках. Эта сила была надёжно сокрытой, незаметной постороннему глазу, недооценённой его врагами, а оттого значительно опаснее, необратимее.       Его силой были знания. Знание информации, знание людей, знание подходящего времени и места воспользоваться этими рычагами. Он знал очень многое про очень многих. Слушать и слышать — везде, всегда и про исключительно всех — давно стало его естественной, рефлекторной как дыхание, привычкой. Льюис собирал эти знания в виде сохранённых телефонных номеров, адресов, копий отправленных электронных писем, снимков экранов с обрывками личных сообщений, фотографий, отсканированной документации, стоп-кадров с камер наружного наблюдения. Было что-то, чем он никогда не пользовался, чего не проявлял, что сохранял про запас. А было что-то, что он знал про отдельных людей и делал так, чтобы и они знали, что ему известно.       Так, например, дисциплинарные меры против него — порой казавшиеся ему и многим посторонним незаслуженно жёсткими — со стороны федерации постепенно смягчились. За весь минувший сезон 2016-го, щедрый на столкновения и спорные моменты с Нико Росбергом, Хэмилтон ни единожды не был официально признанным ФИА виновником в инциденте, ему не было засчитано ни одно штрафное очко. Всё потому что Льюису было известно о махинациях Эрве Рошфора, и до ведома главы федерации это было доведено. Об отмывании денег под прикрытием его экологической инициативы и растрате государственных грантов, о записанных на двоюродную племянницу роскошном дворце на юге Франции, яхте, пришвартованной в Монако, и двух квартирах там же, денег на приобретение которых в официальных налоговых декларациях Рошфора не было.       Так, например, в 2007-м после своего дебютного сезона, ставшего для Льюиса изнурительным — во многом именно благодаря напарнику по команде, — он расправился с Фернандо Алонсо. Сначала испанец пакостил в мелочах: сплетничал в гараже, настраивал против Льюиса отдельных людей в команде, гадил на Хэмилтона в прессе. А тогда взялся за новичка всерьёз: сорвал Льюису квалификацию, заехав перед ним на пит-стоп и так и оставшись там стоять ещё несколько минут, игнорируя указания механиков, нарочно задерживая застрявшего за ним Льюиса; вздумал шантажировать его доказательствами того, что Хэмилтон солгал представителям федерации в одном из спорных разбирательств, и что на одном из гран-при его болид не соответствовал тогдашней политике расходования горючего. Его улики были весомыми, и попади восьмилетний Льюис на секцию по боксу, он мог оказаться оштрафованным и даже постфактум дисквалифицированным, а на роже Алонсо мог появиться бурый синяк. Но Льюис ходил на карате и знал про Фернандо что-то значительно более серьёзное. Так, в конце 2007-го, поджав хвост, испанец ушёл из «Макларена», и теперь отзывался о Хэмилтоне неизменно уважительно.       Карате сделало ему прививку от одурманивающего ощущения всесилия, научило его правильно выбирать силу удара, не перебарщивать, а порой и просто уворачиваться. Наверное, именно потому что умел оценивать опасность соперника — или всякое отсутствие угрозы, — за следующие два года открытой вражды с Аной Тейшейрой Льюис так и не применил своей силы к ней. Но, безусловно, очень внимательно слушал всё, что о ней говорили другие.       Теперь Льюису было тридцать два, и он умел за себя постоять.

***

      Их первой стычкой стала квалификация гран-при Венгрии в конце июля 2017-го, хотя тогда Ана ещё наивно не восприняла её такой — просто случайность, просто невезение.       В мае в Испании абсолютно всё: погодные условия, техническое состояние болида, выбранные ими квалификационная настройка и гоночная стратегия, вовремя вывешенные жёлтые флаги, замедлившие гонку и позволившие сократить образовавшиеся разрывы, удача и водительское умение самой Аны — слилось воедино и этой одной могучей волной вынесло её на высокий призовой берег. В Испании Ана финишировала третьей, но объективной реальностью команды «Вильямс» была квалификация в низшей десятке. Переход из первой квалификации во вторую был нечастым везением. Установить же такое время прохождения круга, чтобы попасть в первую десятку, в третью сессию квалификации, было далеко за пределами достижимого. Ана понимала и принимала такие условия, но вместе с тем упорно продолжала стараться исключительно всегда. Не выкладывайся она в девяносто девяти процентах случаев ради единиц заработанных очков, она не смогла бы воспользоваться тем подаренным ей судьбой одним процентом и взобраться на подиум.       Была первая квалификационная сессия, и на каждом круге, с каждой новой попыткой Ана с усердием отгрызала от предыдущих своих показателей тысячные и сотые секунды. Гоночный инженер монотонно сообщал ей в ухо:       — Минута, девятнадцать секунд и девяносто пять тысячных. Минута, девятнадцать секунд и девяносто две тысячных. Восемьдесят семь тысячных. Восемьдесят три.       Лидеры показывали время, начинавшееся с минуты и семнадцати секунд, даже не прикладывая усилий. И с лёгкостью сбривали сразу половину секунды всего через несколько попыток. В первой сессии «Феррари», «Ред Булл» и «Мерседес» могли обеспечить себе переход в следующий этап квалификации одним-двумя кругами, в то время как «Вильямс» нарезали десятки, использовали все данные им попытки ради едва ощутимых изменений.       Был солнечный субботний день, горячий воздух волновался, рисуя над исполосованным следами шин асфальтом подвижные миражи. Это был восьмой подряд — без передышки, без капли жалости к себе — круг Аны. Ещё немного и предупредительное сообщение о температуре двигателя на экранчике её руля обещало превратиться в гневно мигающее окошко уведомления о перегреве и сбое. Последним названным её инженером показателем было — 1:19:078. Тринадцатым лучшим временем, показанным за эту сессию было — 1:18:702. Ане отчаянно нужно было выжать из себя и ведомого ею «Вильямса» достаточно, чтобы попасть в одно из двух оставшихся мест для перехода в следующую квалификационную сессию.       Льюис Хэмилтон установил близкое к рекордному на первом этапе время — 1:17:492. Ему потребовалось для этого несколько кругов, чтобы прикататься, и две попытки с почти идентичными показателями. На восьмом круге Аны, услышав от своего гоночного инженера, что засчитанного результата было достаточно, Льюис Хэмилтон прекратил квалификационные попытки и теперь просто катился обратно в гараж.       Свято проповедуемым — ведь это могло стоить им жизни — правилом на практических и квалификационных заездах было уступать, оставляя свободным максимальную ширину трека, когда скорость впереди идущего болида была значительно ниже скорости догоняющего. В двенадцатом повороте трассы «Хунгароринг», загибающемся влево после прямой на более чем девяносто градусов, медленным болидом, прекратившим участие в квалификации, был «Мерседес» с номером «44» на капоте. Болид «Вильямс» с номером «75» и виднеющимся из кабины Барби-розовым шлемом мчал на предельной гоночной скорости. Финишная прямая была уже за четырнадцатым поворотом. Ана предвкушала его с-подобный изгиб.       А затем вдруг увидела перед собой стремительно увеличивающееся в разнице их скоростей заднее антикрыло с зелёным спонсорским «Петронас» во всю длину лопасти. Ана вильнула влево, коверкая оптимальную гоночную линию прохождения поворота и в то короткое мгновение уже осознавая, что эта попытка была провалена. Размашистое «Петронас» вдруг тоже вильнуло влево, заслоняя Ане проезд. В интервью после Льюис Хэмилтон довольно убедительно скажет, что зазевался и просто попытался убраться с дороги Аны, и сожалеет, что у его наивной ошибки оказались такие последствия.       Ана ударила по тормозам и крутнула тяжелый неподатливый руль вправо, ведь слева оставались только трава и ограждение, но и участка асфальта справа оказалось уже недостаточно. Колёса закусило в этом экстренном торможении, они заскользили вслед за вектором инерции, утягивающей болид из поворота. Машину Аны вынесло в насыпанный по внешнему периметру поворота гравий. Камни застучали по днищу, налипли на разогретые шины, заколотились в воздухозаборниках. На этом квалификационный заезд для неё завершился.       Льюис не извинился перед Аной. И пусть тогда она ещё верила в его версию банальной ошибки, а не нарочно сорванного круга, это его пренебрежительное молчание выпало неприятным осадком. Горечи добавило и то, что потом Ана увидела показатели: два первых сектора этого сорвавшегося круга она прошла значительно быстрее своих предыдущих попыток. Вылет стоил ей перехода во вторую квалификацию, а механикам — усиленной работы по проверке целостности фюзеляжа и систем.       В начале сентября — всего через месяц после инцидента в Венгрии — Льюис вновь вытолкал Ану с трассы.       Гран-при Италии начиналось для Аны обнадёживающе. Сначала на свободных практических заездах оба «Вильямса» показали уверенный темп, затем Ана смогла квалифицироваться шестой, на три позиции впереди своего опытного напарника. А тогда последовал ряд штрафов для почти десятка гонщиков, в болидах которых накануне гонки заменили ключевые составляющие: силовые установки и коробки передач. И так, после перетасовки имён в стартовой решётке Ана оказалась четвёртой.       Первые двадцать два круга гонки отдавали чем-то сладостным, ностальгическим по прошлогоднему Канадскому гран-при. На старте Ана уступила одну позицию Валттери Боттасу, но смогла отвоевать её и снова подняться на четвёртое место, когда спустя четыре круга из-за неисправности «Макларена» был объявлен жёлтый флаг. Она сдерживала «Мерседес» Валттери следующие девять кругов и, следуя указаниям команды, готовилась заехать на пит-стоп. Между первой пятёркой и следующей группой, борющейся за шестое место, успел образоваться разрыв, в котором она имела шанс выехать пятой сразу за Боттасом, но впереди преследующих их болидов. Медленные темпы снашивания резины обещали оправдать раннюю смену мягкого комплекта на средний — Ана должна была протянуть оставшиеся сорок кругов до финиша. Этот ранний пит-стоп означал, что она вырвется в лидеры, когда первая тройка в ближайшие круги поедет на пит-стоп, и ей останется делать то, в чём она была исключительно хороша — будучи впереди, обороняться.       Она успела поверить в близость подиума.       Отблёскивающее серебро ливреи «Мерседеса» возникло в зеркалах заднего вида Аны на двадцатом круге. Валттери Боттас, тщательно подобранный на замену Нико Росбергу во избежание повторения разрушительного бодания, безропотно позволил Льюису себя объехать. Хэмилтон расправился и с двумя другими гонщиками, и аккурат на середине гонки ринулся догонять возглавляющую поток Ану. Она стряхивала его со своего заднего крыла и отрезала ему подступы к себе два круга, которые длились, казалось, невыносимую, почти болезненную вечность. А тогда они почти параллельно — Ана настаивала, что была первой, Льюис утверждал, что первым был именно он, и его позицию приняла федерация — вошли в поворот. Льюис не оставил Ане места, он вытеснял её из асфальтового изгиба. До середины поворота они держались так близко друг к другу, что между массивных передних колёс их болидов не проскользнул бы и лист бумаги, но в какое-то мгновение и это расстояние между ними резко сократилось. Контакт — на записях установленных на их болидах камер и общих планов трансляции — выглядел незаметным, почти не состоявшимся, но ощущался внутри болида «Вильямс» сильным боковым толчком. В переднем правом колесе вмиг возникла вибрация, резонирующая в руле и всём фюзеляже. Машина, брыкаясь, значительно замедлилась.       Ана дотянула до пит-стопа на проколотой резине и с надломанным справа крылом. Съезжая к боксам, где «Вильямс» в судорожной спешке готовились к незапланированной остановке, да ещё и с заменой крыла, Ана Тейшейра была седьмой. Гран-при Монцы она закончила семнадцатой — в целой пропасти от подиума, возможность которого ей поначалу мерещилась.       В интервью после гонки Ана и Льюис впервые заговорили друг о друге с нескрываемой неприязнью, опосредовано, через журналистов — и вскоре это стало их привычкой — обращаясь друг к другу с претензиями, предлагая пересмотреть запись гонки и обратиться к окулисту. К поганой славе Тейшейры только прибавлялось: как она посмела разинуть рот на всеобщего любимчика Хэмилтона? Да кто её вообще пустил в Формулу-1? Этот феминистический популизм всё только портит!       Их третье столкновение произошло на следующей же гонке, семнадцатого сентября в Сингапуре. В этот раз они оба вылетели с трассы, оставляя за своими раскуроченными болидами протяжные следы закушенных шин и россыпи карбоновых обломков. В этот раз Ана не составляла Льюису никакой объективной конкуренции — на мокрой трассе и с дождевыми шинами «Вильямс» были неуклюжими. Ни Ана, ни Фелипе Масса не лезли на рожон. В аварии сразу после старта пострадали и выбыли оба болида «Феррари» и один «Ред Булл», так у «Мерседеса» почти не осталось конкуренции. И выразительный вираж Льюиса Хэмилтона выглядел — для Аны и её гоночного инженера, но не для всех остальных, ослеплённых фанатизмом — как нарочная провокация. Ана не удержала неповоротливый болид, подсекла заднее левое колесо «Мерседеса», её оттолкнуло на залитую водой гладь обочины, и болид Хэмилтона в сокрушительном танцевальном па закрутило следом за ней.       Ана вспыхнула и позволила этой злости вырваться наружу сырой, необдуманной, не упрятанной в её привычный безжалостный сарказм. Льюис выбрался из своей машины первым и, заметив краем глаза его направляющуюся к ней фигуру в белом стремительно намокающем комбинезоне, Ана разъяренно оттолкнула ремни безопасности, сдёрнула с крепления руль и вскочила ногами на сидение. Она не стала дожидаться, когда Льюис подойдёт, не имела и малейшего намерения вслушиваться в то, что он хотел ей сказать — даже если то было извинением. Она вскинула руку с зажатой в кулаке рукоятью увесистого, сложно устроенного, испещренного кнопками и шайбами переключателей руля и швырнула его в настороженно замедливший шаг светлый силуэт. Руль — массивный чёрный прямоугольник на металлическом острие оси соединения с рулевой рейкой — описал в мелкой дождевой капели дугу, тяжело впечатался в пластиковый изгиб аэродинамического устройства на боку «Мерседеса» и упал на асфальт, покрытый разводами яркой краски — спонсорского логотипа на обочине трассы. Не увернись Льюис, руль ударил бы его в плечо.       Он проследил за полётом руля взглядом, а тогда его шлем вопросительно обернулся на Ану. Она не различала его взгляда под затемнённым забралом, взбрызнутым дождём и преломляющим яркое свечение прожекторов над трассой. Прежде она с трепещущим внизу живота волнением пыталась завоевать внимание его тёмно-карих глаз, этим вечером в густой горячей влаге Сингапура ей в припадке охватившей её ярости хотелось разбить стекло, защищающее эти глаза.       — Ты заебал! Отъебись от меня! — прокричала она, выталкивая свой голос одной сильной судорогой, прокатившейся из желудка вверх. Так, будто выблёвывала остатки своего восхищения Льюисом. Так, будто теперь от одной мысли о нём у неё начиналось несварение.       Ана даже не заметила, на каком языке заговорила. Кажется, начала она с английского, а закончила уже по-португальски. Кажется, Льюис, пусть и не разобрал отдельных слов, понял гневную суть и только утвердился в своей ненависти.       На медиа-дне следующей гоночной недели — в конце сентября в Малайзии — кто-то из журналистов предъявил Ане:       — Льюис Хэмилтон признал, что ваше столкновение в Сингапуре случилось из-за его ошибки. Вы обсуждали это между собой? Вы не хотите извиниться перед ним за инцидент с рулём?       Ана скривила губы в отвращении:       — Извиниться? Перед ним?! Единственное, за что я хочу извиниться, так это за то, что не прицелилась лучше и так и не попала!       За сам бросок и за этот комментарий федерация присудила ей два штрафных очка из двенадцати допустимых к набору за сезон.       А когда Ана публично возмутилась:       — Ну разумеется! Наказали меня, а долбанного Льюиса, из-за которого возник этот конфликт, погладили по головке. Как посмела женщина, — она выплюнула это слово в пародийном пренебрежении, — быть недовольной из-за очевидной неадекватности Хэмилтона?! — ФИА передали команде «Вильямс» официальный бланк предупреждения. Ана Тейшейра рисковала получить ещё одно штрафное очко за подобную риторику ненависти. В прессе даже начали возникать такие громкие обвинения в расизме.       — Расизм? — оторопело повторила Ана, когда её спросили об этом. — О чём вообще идёт речь? Он чёрный, и я — чёрная. И при чём тут вообще это?       Журналисты наслаждались этим устраиваемым ими пинг-понгом. С осени 2017-го каждая пресс-конференция, каждое интервью включали в себя, будто Олимпийские игры, обязательное метание копей в Ану и Льюиса. Иногда журналисты перевирали их слова, затачивая их для более красочного эффекта, но всё чаще нужды в этом не было.       Кто-то подначивал Ану:       — Льюис Хэмилтон имеет устрашающую славу того, кто пережевывает своих врагов и выплёвывает их. Он сделал это с Фернандо Алонсо. Он сделал это с Нико Росбергом. Вам не кажется, что эти распри могут подвергнуть опасности и вашу карьеру?       Ана насмешливо огрызалась:       — Льюис может подавиться мной. Пусть будет осторожен с тем, что кладёт себе в рот.       Кто-то пересказывал её ответ Хэмилтону. Он недовольно сводил брови на медовой переносице и недобро сверкал угольным взглядом:       — Пусть оставит свои сексуальные фантазии при себе. Меня это не интересует.       А тогда кто-то спешил перебросить это обратно в Ану. Она в притворном удовлетворении прикрыла глаза и мечтательно выдохнула:       — Вы не поверите, но это действительно моя сексуальная фантазия. Я кончаю от одной мысли о том, что Льюис задыхается нахуй. Мне даже не приходится к себе прикасаться.       После этих её слов ФИА оштрафовали «Вильямс», требуя у команды приструнить свою распоясавшуюся гонщицу, на двадцать пять тысяч долларов. Ане присудили ещё одно штрафное очко за неспортивное поведение и повторение риторики ненависти, и обязали её принести публичные извинения. Их ошибкой — и в судебных тяжбах с Жан-Шарлем Депрé Ана научилась придираться к каждому отдельному слову, находя в каждой пропущенной запятой лазейки — было то, что федерация не прописала, кому именно эти извинения должны были адресоваться. Ана таки извинилась — перед зрителями, искренне сожалея за неудачный выбор слов и использование недопустимой лексики, ведь среди поклонников Формулы-1 были и дети. Хэмилтона в этом коротком раскаянии она не упомянула.       Уже намного позже, оглядываясь на происходившее в 2017-м и 2018-м годах, Льюис поймёт, что совершал ту же ошибку, что и в 2016-м с Нико Росбергом — он проецировал свою неприязнь к Фелипе Масса, а затем и к Фернандо Алонсо на Ану. Она была их напарницей по команде, и ему мерещилось их ядовитое влияние на девчонку. Через много лет Льюис наконец найдёт в себе достаточно смелой честности признать, что его нетерпение к Ане зародилось из извращённого желания быть обожаемым ею. Осенью же 2017-го он лишь видел перед собой ругающуюся претенциозную суку с раздутым самомнением. Он — и многие в тогдашней Формуле-1 — не замечали, что Ана лишь отбивалась. И чем дальше в угол её загоняли, тем истеричнее и отчаяннее она клацала зубами.