Я – Ана

      Февраль — июль 2017 года       Новость о том, что впервые в новой истории Формулы-1 женщина-пилот была подписана на позицию основного гонщика, изначально возникла на профильном канале сети «Скай-Спортс» утром среды, пятнадцатого февраля 2017-го года. Оттуда её подхватили и понесли, сверяясь с пресс-службой команды «Вильямс» и изредка дозваниваясь до самой Аны Тейшейры, отдельные журналисты и целые ресурсы в Британии, Франции, Бразилии — повсюду.       Вечером субботы, двадцать пятого февраля, состоялась презентация болида «Вильямс», и там Ана впервые позировала фотографам в форменной футболке «Вильямс» плечом к плечу со своим новым напарником, Фелипе Масса. На пресс-конференции после на неё посыпались вопросы:       — Какие ваши ожидания от Формулы-1? Волнуетесь в этой своей новой роли? Были ли у вас переговоры с «Мерседес» и «Макларен»? Почему подписали контракт с «Вильямс»? Долгое время вы выступали под французским флагом и лишь в последние два года выступаете под бразильским; в Формуле-1 вы будете выступать как бразильская гонщица? Почему такой выбор — рассчитываете на большее количество спонсоров? Как вы отреагировали на слова Льюиса Хэмилтона?       В тот вечер Ана отвечала на вопросы о нём терпеливо и с теплым юмором — в последний раз после десятилетия почти боголепного почитания, в последний раз перед наступающими годами открытой вражды. Беззащитно честно она говорила, что Льюис был её кумиром, и достаточно убедительно лгала, что сказанное им о её неготовности к Формуле-1 не восприняла обидой, а обернула в мотивацию.       Её спросили, почему выбрала номер «75», и Ана ответила:       — Я давно выступаю под этим номером. Это дань уважения Лелле Ломбарди. В 1975-м она стала первой — и до Канады в прошлом году была единственной — женщиной, которая заработала очки в Формуле-1. — Ана хохотнула и добавила: — Девочки в этом спорте должны держаться вместе.       Её спрашивали, сыграло ли роль в её подписании контракта с «Вильямс» то, что руководительницей команды была женщина. Она соврала: безусловно. Спрашивали, кто из женщин, помимо Леллы Ломбарди, служил ей вдохновением в этом преимущественно мужском спорте. И она отвечала, что восхищалась королевой ралли — Мишель Мутон. Её спрашивали, находила ли она свои физиологические отличия от мужчин-пилотов конкурентными преимуществами или недостатками, и она отшучивалась:       — Конечно, это преимущество. Я вешу намного меньше. А что? Вы проповедуете взгляды позапрошлого века? Верите, если женщину посадить в моторизованный транспорт, на скорости из её тела вырвется матка?       Кто-то из присутствующих искренне хохотал, кто-то посмеивался скорее снисходительно, кто-то вскинул брови и многозначительно округлил глаза, опуская взгляд в свои заметки. Вопросы некоторых были безобидными, других — нелепо сформулированными, будто высосанными из пальца при их полном отсутствии интереса, но у некоторых — лишь едва удерживающейся вежливостью. Из слов некоторых из них сквозило тем, что выкрикивали Ане в спину родители её соперников-мальчишек: в магазине твоего города закончились все Барби?       Её спрашивали про розовый шлем и про менеджера. Вернее, про его отсутствие. Тоже с оттенком надменности: куда ты прёшься, девочка, без нависающего над тобой умного дяди, который всё решит вместо тебя? Она отвечала, что не нуждалась в представителе, а если и хотела услышать чей-то совет, доверяла опыту руководителя команды «АРТ Гран-при». И снова были те, чьи брови взмахивали в гримасе неодобрения и насмешки.       А тогда утром шестого марта, в понедельник, накануне начала тестовых сессий «Вильямс» в Испании, накануне первой возможности Аны сесть в её собственный болид Формулы-1 с нанесённым на остриё морды её номером «75» объявился упомянутый на презентации менеджер. Позвонила мама и сообщила, что Жан-Шарль Депрé подал иск на Ану из-за нарушения ею условий расторжения их договорённости о сотрудничестве. Его долбанный адвокат сумел выцедить достаточно юридических оснований из целого ряда пунктов в контрактах с «АРТ Гран-при» и «Мерседес». Депрé требовал возобновления сотрудничества либо компенсации вложенных в Ану средств и ресурсов, а также его потенциального заработка, которого он лишился из-за разрыва их кооперации. Запрашиваемая сумма была для Аны до истеричного хохота неподъемной — восемь миллионов евро. Адвокатша мамы по бракоразводному процессу просмотрела текст иска и заверила, что размер откупных с легкостью мог быть уменьшен вдвое, а может, и вчетверо. Но даже два миллиона были далеко за пределами того, что Ана могла себе позволить. Даже с учётом её заявленных в контракте с «Вильямс» гонорара и возможных бонусов. Не говоря уже о том, что она вообще ебала что-либо платить этому придурку.       А ведь начиналось всё, будто сказка. Как обычно и бывает с подобными мужчинами.       Алешанрдре, маме тогда уже восьмилетней Аны, было двадцать пять, она была чернокожей красоткой с густо взбитой копной кучерявых смольных волос и в неделю гоночного безумия гран-при Сан-Паулу подрабатывала ночной горничной в отеле. Жан-Шарль был из компании четырёх французов, снявших два полулюкса. После гонки они бурно праздновали досрочное чемпионство Фернандо Алонсо где-то в городе, продолжили в отельном баре, а после полуночи перенесли веселье в один из своих номеров. Горничную вызвали, чтобы убрать осколки разбитой бутылки, пролитый алкоголь и густую капель крови, разбрызганную с пальцев одного из французов по постели, ковру, кафельному полу ванной комнаты и раковине. Алешандра Кунья работала очень старательно в надежде получить постоянную работу или хотя бы ради щедрых чаевых. Она была услужливой и улыбчивой, трое пьяных французов восприняли это приглашением и начали приставать, их четвертый чуть более трезвый и значительно более обходительный друг защищал от них Алешандру. А когда она закончила, помог ей вынести свёрток грязного постельного белья и доверху набитый мусорный мешок к служебной подсобке в конце коридора.       Алешнадра Кунья знала всего несколько фраз по-английски и совершенно не понимала французского, а Жан-Шарль Депрé не знал португальского, и всё же они проговорили несколько часов, а на следующий день договорились встретиться, чтобы местная Алешандра показала Жан-Шарлю достопримечательности Сан-Пауло за пределами автодрома, ресторанов и баров. А последовавшим утром французы улетели.       Алешандра понравилась Жан-Шарлю, потому что была молодой, экзотичной и красивой, покладистой и весёлой — да, но преимущественно, потому что была отчаявшейся. Ею легко было манипулировать, её острая потребность в лучшей материальной жизни для себя и своей дочери гарантировала безграничное терпение и готовность на всё. Депрé вернулся в Сан-Паулу через два месяца, а назад в Париж улетел уже с новой возлюбленной.       Восьмилетняя Ана осталась в Бразилии, мама уехала разведать, такой ли уж стереотипно зажиточной была та далёкая Европа.       Ана не знала, были ли первые полтора года их отношений безоблачными, или мама упрямо игнорировала все тревожные сигналы, но в начале 2007-го, когда мама наконец забрала её к ним с Жан-Шарлем в Париж, Ана сразу же начала его бояться. Он был непредсказуемым и непоследовательным в реакциях. Мог обозлиться на мелочь и несоизмеримо с крохотным проступком жестоко наказать, а в иной день мог с улыбкой пропустить очевидно упрямое непослушание. Качели в подобных отношениях работают всегда, — теперь Ана знала это совершенно точно — и после скандалов, наказаний, слёз и угроз выселить из дома, выбросить в поле возле аэропорта с дешевым обратным билетом в Бразилию — Обезьяноляндию, с отвращением порой выплёвывал Депрé — приходили мольбы о прощении, слёзное раскаяние, подарки, поездки в парки развлечений и походы в кафе за горой насыпанным мороженым. Поход на картинг был одной из таких компенсаций.       В тот их первый визит на трек папа значительно старшего мальчугана, который как раз наматывал круги, готовясь к соревнованию, со знанием дела сказал Жан-Шарлю, что эта приведённая им мелкая девчонка определённо имела талант. Он же дал вмиг заинтересовавшемуся Депрé номер телефона инструктора, который помогал им с сыном. И уже через неделю он привёз Ану на этот же картодром, договорившись, что этот специалист на неё посмотрит. Тот посмотрел и повторил слова первого мужчины: у десятилетней девочки талант. Ана не понимала и слова по-французски, но наглядно расчерченные на бумажке указания инструктора выполняла безошибочно. Она принимала оптимальные линии для прохождения поворота и бесстрашно влетала в виражи на полной скорости, всё позже и позже выдавливая тяжелую педаль тормоза. Она улучшала показатели прохождения круга с каждой попыткой, и в какой-то момент побила давно державшийся рекорд кого-то из подопечных инструктора. А тогда побила собой же только что установленный рекорд. Тот второй мужчина предложил Жан-Шарлю привезти девчонку на картодром, чтобы на его тренировке с остальными — разновозрастными — мальчишками устроить гонку. А после уверенной победы Аны предложил заявить её на соревнования и свои тренерские услуги.       Депрé этот «неудачник» с полдесятка «бестолковых» ребятишек был не нужен. Через кого-то из тех трёх своих друзей по поездке в Сан-Паулу он отыскал контакт Рене́ Арну́, бывшего французского пилота Формулы-1, в семидесятых и восьмидесятых выигравшего восемь гран-при, а в двухтысячных владевшего несколькими картодромами по всей Франции. Рене́ согласился помочь натаскать Ану, но как-то вполсилы, не проявляя искреннего интереса к этому, просто нехотя выполнял данное обещание и отрабатывал щедрый гонорар. После нескольких восторженных отзывов о таланте и рвении Аны, Рене́ Арну́ оказался первым, кто рассмеялся маленькой Ане в лицо, когда та деловито заявила, что намерена стать такой, как Льюис Хэмилтон. Ана ненавидела его всей душой и всё же многому смогла у него научиться. В первую очередь — необходимости иммунитета к презрительности окружающих.       Жан-Шарль Депрé купил ей её первый собственный карт, лучшее из снаряжения и даже жёлтый шлем, очень похожий на тот, в котором выступал Льюис. Поначалу Ана воспринимала все вкладываемые в неё деньги и усилия благословением. Чего она тогда ещё не понимала, так это того, что Жан-Шарль был злопамятным, обидчивым и мстительным. Когда-то он стал спортивным разочарованием своего собственного отца-легкоатлета, в молодости выступавшего на Олимпийских играх, и теперь в небольшом смуглом личике своей бразильской падчерицы увидел шанс доказать, на что по-настоящему был способен. Он стал лепить из Аны неутомимого и бесстрашного монстра. Изнурительными тренировками, оплеухами и запугиванием: если не будет выкладываться на полную и станет ныть, отправит её голой и босой назад в Обезьяноляндию.       И вот теперь он хотел свои вложения вернуть. Ана же считала, что долг давно был уплачен. Его криками, их с мамой слезами и синяками на их телах.       Депрé был её менеджером — кошельком и кнутом — долгих десять лет. Ана была благодарна ему, ведь осознавала весьма объективно, что без него не смогла бы достигнуть всех своих побед во Франции и по всей Европе, что сейчас не была бы сенсацией Формулы-1. Но больше не нуждалась в нём. Вместе с поданным в апреле 2015-го заявлением на развод прекратилось и их сотрудничество. И вот почти два года спустя Депрé продолжал находить способы делать им с мамой больно.       Как-то не так Ана представляла себе переход в Формулу-1. Она, конечно, не имела наивных фантазий о том, что все её обидчики — включая отчима — вдруг спохватятся, осознают свою ошибку и бросятся просить о прощении. Но надеялась, что её жизнь станет чуточку легче, понятнее.       Вот только всё лишь усложнилось.       В «Вильямс» к Ане приставили хмурого шотландца-физиотерапевта. Он был очень молчаливым, не поддавался на попытки Аны разрядить их сотрудничество юмором, а когда и заговаривал, то она едва могла разобрать что-то в его скомканном акценте. Когда она переспрашивала и просила выговаривать слова чуть внятнее, шотландец закатывал глаза, скрещивал мускулистые веснушчатые руки на груди и бурчал, что Ане не помешало бы нанять себе репетитора по английскому. Поначалу Ана отшучивалась, что свой английский натаскивала на друге по картингу, и всякие замечания нужно было адресовать Алексу Албону; а тогда стала уже не совсем в шутку отвечать, что, помимо английского знала ещё три языка, и уж если кому-то и требовался репетитор, так это физиотерапевту, чтобы подтянуть свой же родной язык. На что тот возмущался: шотландцы — не англичане.       Это недовольство друг другом сказывалось на их непосредственной работе. Физиотерапевт становился всё требовательнее и безжалостнее, игнорировал просьбы Аны, а жалобы о боли первых дней менструации, казалось, и вовсе начал воспринимать как призыв вымотать Ану до изнеможения. Фитиль неизбежно дотлел, и Ана взорвалась.       — Я ебашу как ломовая лошадь двадцать девять дней в месяц! — взревела она. — Но в эти два дня — и только эти два дня — мне нужен отдых!       В мае шотландец взбрыкнул и уволился. Так спустя всего несколько месяцев после её прихода в высшую гоночную лигу, из «Вильямса» наружу стали просачиваться мнения, что Ана Тейшейра была разбалованной, и с ней невозможно было сработаться.       У неё не складывалось и с напарником по команде. Фелипе Масса взял за привычку говорить вместо неё, встревая с собственным ответом на любой поставленный Ане вопрос, на любую обращённую к ней реплику. Он выдавал своё мнение за их общее, а когда Ана настаивала, что думала иначе, обвинял её в обмане и двуличии.       Так, к лету Ана Тейшейра превратилась в общепринятую суку. Казалось, абсолютно все теперь имели о ней очень ярко выраженное мнение. В начале сезона ещё кое-как замаскированные суждения о том, что она не заслуживала своего места, что она забрала возможность у кого-то куда более достойного Формулы-1, к середине сезона уже звучали беззастенчиво, обвинительно, с откровенным пренебрежением. Её называли оппортунисткой, её приход в Формулу-1 — оплаченным заинтересованными лицами публичным трюком, её успехи — слепой удачей, а неудачи — неопровержимыми доказательствами всякого отсутствия необходимых навыков и таланта.       В мае всего в пятой гонке своего дебютного сезона Ана достигла подиума. На гран-при Барселоны она финишировала третьей сразу за Себастьяном Феттелем и лидером — Льюисом Хэмилтоном. Пресс-конференция после вместо ожидаемого Аной восхваления — первая женщина на подиуме Формулы-1 за рулём утратившего свою былую славу «Вильямс» не уступила чемпионскому «Мерседес» и «Феррари» — превратилась в сессию публичных издевательств и высмеиваний.       Повторился адресованный ей ещё в феврале ядовитый вопрос:       — Как девушка-пилот не находите ли вы, что уступаете своим мужчинам-соперникам?       Ану передёрнуло от ехидного звучания этого голоса, от последовавших сразу за ним коротких подначивающих смешков, от этого красноречивого выбора слов: несмышлёная маленькая «девушка» против по-настоящему заслуживающих интереса — и своих мест в болидах — «мужчин». В феврале в Лондоне она отшутилась, в мае в Испании она отразила на лице наилучший слепок невинной наивности, на который была способна в той частоте биения сердца, с которым оно колотилось в её горле.       — Прежде чем я отвечу на ваш вопрос, — завела она сладким тоном, — я хотела бы задать вспомогательный вопрос своим мужчинам-соперникам. Если вы не против? — она блеснула кокетливой улыбкой журналисту, и тот лишь невнятно скривился. Она повернула голову к двум другим гонщикам за столом, из которого в них нацеливались микрофоны. — Льюис, подскажи, как часто ты используешь свой пенис, чтобы управлять своим болидом во время гонки?       Хэмилтон в недоумении скомкал брови под ровной горизонталью козырька форменной кепки и промолчал. Ана перевела взгляд на прыснувшего Феттеля в красной футболке «Феррари»:       — Себастьян, а ты пользуешься пенисом во время гонки? Может, для переключателя распределения тормозного усилия?       Тот расхохотался и закачал головой.       Ана метнула взгляд в недовольно разинувшего рот и языком подталкивающего щеку журналиста.       — Насколько я могу сказать, судя по этому небольшому импровизированному соцопросу, — заговорила она, стряхнув с себя маску улыбчивой дурочки, — то я, как девушка-пилот, обладаю всеми необходимыми частями тела, чтобы выполнять свою работу, ничем не уступая…       Журналист обозлённо прервал её:       — Я вовсе не это имел в виду. Не стоит…       Ана прикрикнула в микрофон, перекрывая его голос и разрозненное улюлюканье:       — Вы имели в виду именно это! И именно так и подобрали слова. Сформулируй вы вопрос иначе… Скажем, как новичок, не уступаю ли я более опытным конкурентам? Это был бы унылый, но всё же вполне резонный вопрос. Потому что, да. Я уступаю им в опыте, — она махнула рукой в сторону всё ещё недовольно скривившегося Льюиса и посмеивающегося Себастьяна. — Я живу на этом свете меньше, чем эти ребята участвуют в гонках. Но вы начали вопрос со слова «девушка». И это именно тот ответ, который вы на него получите.       Она договорила и запала глубочайшая тишина, в которой лишь скрипнули по полу ножки выдвинутого стула, и Феттель, выглянув из-за спины Льюиса, шепнул Ане ободряющее:       — Ты его уделала!       Клеймо претенциозной суки с раздутым самомнением врастало в Ану. В преддверии уже очень близкого конфликта с Хэмилтоном такая слава обращала всякую надежду на публичную поддержку напрасной. Ана не имела на своей стороне абсолютно никого. Хэмилтон, ненависть которого к ней сгущалась, имел за собой целую армию болельщиков среди зрителей и поклонников в федерации и прессе.       Из предстоящей схватки Ана не имела шанса выбраться живой.