Я – Ана

      Среда, 12 октября 2016 года       Мадрид, Испания       Снаружи за распахнутыми чёрными глянцевыми ставнями наползали первые сумерки. Озаряющее небо пламя заката погасло. Огромная хрустальная люстра была погашена, мягкое жёлтое свечение лилось из-под чёрного абажура лампы на зеркальном кубе тумбы, преломлялось в его квадратных гранях и отбрасывало блики на стеклянный кофейный столик и кубические витражи в чёрном глянце дверей. На кроваво-красном ковре развалились в полудрёме два белоснежных американских терьера с грубой ковкой цепей на мощных шеях. Всё в этой квартире было категоричным, громким и бескомпромиссно дорогим — аккурат под стать хозяину.       Набиль Закария полулежал на разлогом диване, вытянув длинные мускулистые ноги по кровавой короткошерстной глади ковра. В одной руке держал телефон, в экран которого неотрывно всматривался весь вечер, ладонь второй согревалась между сведённых бёдер Аны. Она свернулась рядом, уронив голову ему на плечо, оплетя его руками и мягко поглаживая пальцами его шею.       Гран-Виа внизу за приоткрытым окном размеренно шумела своей привычной жизнью. Голоса прохожих, гуляющих мимо витрин многочисленных магазинов, сливались в неразборчивое журчание, вздыхали пневматические тормоза автобусов, приглушенно урчали двигатели машин. Воздух, проскальзывающий в погруженную в полумрак гостиную, был уже по-осеннему свежий. Жара отступала от Мадрида. Обнажённой Ане стало холодно, она притиснулась к ещё пахнущему сексом Набилю и забросила колено ему на бёдра.       Она отлично знала, что он ответит, и всё же проговорила с заискивающей, истончающей её сиплый голос интонацией:       — Двадцать седьмого в Абу-Даби будет награждение. Ты прилетишь?       Фактически кубок уже принадлежал ей, как и кубок конструкторов принадлежал её команде «АРТ Гран-при». Её победы в четырёх гонках и трёх спринтах в совокупности с ещё тремя подиумами и остальными заработанными очками обеспечили Ане чемпионство ещё в Италии, за две гонки до завершения сезона серии GP3. Алекс Албон дополнил их командный зачёт заработанными им баллами, и их совместный отрыв от остальных команд чем-то напоминал доминирование «Мерседеса» над Формулой-1. Вот только они с Алексом всё ещё были друзьями.       Набиль, не отрывая взгляда от телефона, ответил коротким:       — У меня матчи.       Ана кивнула. Она знала. Впрочем, не будь у него матчей, тесно заполняющих календарь на октябрь, исход был бы тем же. В их паре по-настоящему значимым был лишь футбол Набиля. В очередь расставления его приоритетов гоночная карьера Аны не попадала. Спорт Набиля был их спортом. Само собой разумеющимся было то, что Ана приезжала на матчи, особенно на четвертьфиналы, полуфиналы и финалы Лиги Чемпионов и Копа-дель-Рей. Спорт Аны воспринимался скорее как неудобство, ограничивающее доступность Аны для Набиля. Это ранило её, обижало, иногда злило до вспыхивающих между ними ссор, до обиженного игнорирования его звонков и подарков. Но неизменно она оттаивала и с завидным — пусть и болезненным — упорством продолжала пытаться вовлечь его в эту часть своей жизни.       — Все говорят о том, что мне предложат контракт в Формуле-1 уже в ближайшие месяцы.       Обычно путь из вспомогательных серий к Формуле-1 был постепенным: сначала GP3, затем – GP2, и лишь потом на самую вершину. Чемпионство в GP2 было значимым довеском к профилю гонщика, но гарантией получения заветного контракта вовсе не служило. И уж тем более, ничего не обещало чемпионство в серии Формулы-3. Но у Аны уже было необходимое количество очков для суперлицензии, а главное — после гран-при Канады у неё было двенадцать очков в турнирной таблице личного зачёта Формулы-1. В списке из двадцати четырёх гонщиков, стартовавших в этом сезоне, она находилась на пятнадцатом месте. Почти десятку пилотов ниже не хватило семнадцати гонок, чтобы заработать столько же, сколько смогла она за одно гоночное воскресенье.       — М-м, — невнятно отозвался Набиль.       — Мне даже звонили из «Макларена».       — Что ты им сказала?       — Что я — пилот «Мерседеса». Им нужно поговорить с «Мерседесом».       Они подписали Ану в свою программу развития молодых гонщиков ещё в декабре 2013-го, и заключённое между Аной — её отчимом, тогдашним её менеджером — и «Мерседесом» соглашение предполагало спонсорство и помощь со стороны команды, а взамен они оставляли за собой право на принятие решений относительно её карьеры в следующие пять лет. Руководителю команды «АРТ Гран-при» тогда этот шаг показался неудачным. Он отвёл Ану в сторону и попытался мягко завести разговор о том, почему это могло быть опрометчивым и преждевременным выбором, и она знала, что побудило его к этому его исключительно доброе отношение к ней и сопереживание. Он был одним из очень немногих на её пути, кто искренне её ценил, и всё же в тот раз Ана решительно и твёрдо пресекла любые уговоры.       Ей нужен был этот протекторат. В первую очередь из-за предлагаемых «Мерседесом» ресурсов. Так она больше не была в абсолютной зависимости от отчима. Так она больше не была в непрерывном страхе перед его негодованием.       — Угу, — бесцветно протянул Набиль.       Холодное свечение прямоугольника экрана взблёскивало в его тёмных глазах, оно расчертило его скулистое лицо острыми тенями. У него были большой выразительный нос, тяжелый подбородок под густой чёрной тенью бороды и низкие густые брови. Свои тёмные волосы он всегда отстригал очень коротко, до едва различимой тени вокруг черепа, и тогда под затылком виднелись складки кожи, придающие его облику той же устрашающей мощности, которой обладали его бойцовские псы. Но его губы всё время были растянуты в лисьей, и в то же время обезоруживающей полуулыбке. Она же чем-то озорным постоянно мерцала в его остром взгляде.       Набиль Закария был французом по месту рождения и по паспорту, но по своему восприятию мира, по ценностям и традициям, в которых был воспитан, в самой своей сути был алжирским иммигрантом, из семьи которых и происходил. Он говорил на чистом французском и за несколько лет в Мадриде хорошо выучил испанский, но принципиально вставлял в свою речь арабские фразы и произносил своё имя на алжирский манер. Он постоянно перебирал в пальцах чётки-тасбих и, хоть в повседневной жизни вовсе не был религиозным, всегда публично подчёркивал то, что был мусульманином.       Наверное, именно этим он нравился Ане в первую очередь. Набиль, как и она, был чужаком. Он знал не понаслышке, как это — пытаться найти своё место среди снобов-французов, будучи разительно отличительным от них. Он был родом из голодающей бедности и достиг ошеломительного успеха в спорте вопреки — назло — тому, что о нём думали другие.       Они познакомились почти два года назад на вечеринке, на которую Набиль приехал с другой девушкой, а Аны там вообще не должно было быть. Ей едва исполнилось шестнадцать, когда они с соседской приятельницей-хорваткой взяли за привычку каждые несколько месяцев садиться на хвост старшей сестры соседки и просачиваться под её покровительством в клуб. Сестра работала барменом в вопиюще дорогом «Ль-Арк». Ана и хорватская девчонка выряжались так, чтобы зацепить внимание кого-то охотного к девичьей компании и за его счёт напиться изысканных коктейлей, а когда тот начинал подводить к логическому продолжению ночи в каком-нибудь более укромном месте, они растворялись в служебной подсобке. Руководство клуба и вышибали были не против. Экзотичная по-бразильски фигуристая Ана и похожая на супер-модель костлявая и золотоволосая хорватка генерировали за ночь значительное прибавление к обычной выручке и не создавали проблем.       Так было до той вечеринки с несколькими футболистами сборной Франции. Они праздновали чей-то день рождения, заняв сразу все VIP-столики, горланили и сорили деньгами. Танцпол был набит битком, когда уже за полночь вдруг прервалась музыка, и на ограждённое возвышение с пультом диджея взобрался высокий крепкий парень в наполовину расстёгнутой чёрной рубашке и с массивной поблёскивающей пряжкой на поясе брюк. Он шумно выдохнул в микрофон, в колонках истошно скрипнуло, и пьяно проговорил в обернувшееся к нему столпотворение:       — Значит так, сейчас где-то тут потерялась моя девушка. Оглянитесь вокруг. Кто-то видит девушку в полосатом платье? А-у! — Он нараспев произнёс какое-то имя, теперь Ана уже и не могла то вспомнить. А потом обозлённо добавил: — Если эта сука обидчивая сейчас же не отзовётся, подойдёт любая другая девушка в полосатом платье. Например, ты, куколка!       И он нацелил палец на танцпол. Куколкой в полосатом платье с густо накрашенными чёрным глазами, вызывающе алыми губами и на остриях смертоносно высоких шпилек, одолженных у хорватки-барменши, оказалась Ана Тейшейра. Пьяный и пакостливый после ссоры с девушкой Набиль Закария потребовал пропустить Ану к сцене, выдернул её на возвышение, притиснул к себе и в отместку просто перед всем так и не вынырнувшим из тишины клубом — и затерявшейся где-то в нём девушкой в другом полосатом платье — поцеловал Ану в засос. Её красная помада размазалась по их подбородкам и щекам, его руки пробрались под короткий край обтягивающего полосатого платья. Набиль увёл Ану к своей компании и решительно пресекал все её откровенно слабые попытки к бегству.       Она знала, кто он такой. Набиль Закария был звездой «Реал Мадрид», их бесстрашный защитник, надёжный охранитель суперталанта Криштиану Роналду, гроза соперников, король красных карточек и длинных результативных передач. Ему было двадцать шесть. Он носил на запястье роскошные часы и ездил на красном «Феррари».       В ту ночь, казалось, ему было жизненно необходимо узнать, кем была Ана Тейшейра. Он жадно облапывал её своим острым весёлым взглядом, склоняясь к её губам, старательно слушал всё, что она говорила, неуёмными длинными пальцами исследовал её обнажённые ноги и широкий изгиб бёдер под полосатым подолом платья. И улыбался. Как же он улыбался! Она соврала, что ей было семнадцать — и через три недели ей действительно исполнялось семнадцать, и он ответил с тем своим хитрым заломом губ:       — Ну ты уже достаточно большая девочка, чтобы понимать, чего я от тебя хочу?       Она кивнула. Он улыбнулся. Ещё мягко, задабривая.       Набиль продолжил:       — Ты уже делала это раньше?       Она ответила правдой и покачала головой. И тогда улыбка Набиля превратилась в хищный оскал.       — Так ты прямо девочка-девочка? — уточнил он, и когда она утвердительно дёрнула головой, довольно засмеялся: — Какое везение!       Тогда в «Ль-Арк» Ана кокетливо опиралась приставаниям Набиля и говорила, что ему придется хорошенько постараться, чтобы добиться её. И в следующие недели он действительно её добивался: щедро, красиво и настойчиво. Были огромные букеты роз, плюшевые медведи выше Аны ростом, была сумочка «Луи Витон», были рестораны, катания по ночному Парижу на «Феррари» и даже перелёт на частном самолёте, когда Ане нужно было лететь на соревнования в Бельгию.       А тогда наконец случился их — её — первый секс. И что-то подсказывало Ане, что после этого интерес Набиля Закарии к ней погаснет. Но ей продолжали доставлять неподъемные и необъятные букеты. Он продолжал впиваться в её тело так голодно, будто каждую следующую их совместную ночь она вновь и вновь была девственницей. Он забирал её к себе в Мадрид и давал сесть за руль своих «Феррари» и «Порше», чтобы она выжимала из них максимум по проспекту Прадо, игнорируя красное мерцание светофоров.       В первый год их отношения были сплошным праздником. А потом постепенно сквозь рассеивающийся туман отстрелянных фейерверков начала проступать реальность. Набиль оказался ревнивым собственником. Всё то, что он с таким неподдельным интересом выведывал у Аны в первые недели их знакомства о гонках и её любви к японским машинам, оказалось ему абсолютно равнодушным. Когда первый пыл страсти улёгся, обнажились вспыльчивость и агрессивность. Он выдирал из рук Аны её телефон, проверял переписки и список контактов, вышвыривал его из окна машины на полном ходу; захлопывал прямо перед ней двери, хватал и сжимал до расползающихся под кожей синюшных следов. Он пугал, обижал и ранил Ану, но после кризиса всё неизменно откатывалось к первым месяцам головокружительных ухаживаний. И внизу параболы этих качелей Ана порой решала: с меня хватит. А тогда вновь оказывалась очарованной.       Она отдавала себе совершенно ясный отчёт в том, что повторяла судьбу мамы. Но, как и мама, очень точно видела, зачем терпела. Во-первых, ей нравилось то, какой любимой она себя чувствовала в их эпизодах примирения. Во-вторых, ей нравилось соскребать на себя немного славы Набиля Закарии. Она активно вела свой Инстаграм и завела канал на Ютьюбе, она последовательно выстраивала подспорье для своей собственной популярности, она нуждалась в приходящих на её страничку рекламодателях. В какой-то момент те стали её основным — и то немаленьким — доходом. Но в первую очередь узнаваемость была нужна ей для Формулы-1. Узнаваемость означала популярность, а популярность означала привлекательность для спонсоров, а наличие готовых вложиться в команду спонсоров значительно повышало ценность Аны Тейшейры как гонщицы.       И Закария был узнаваемым. В Париже, Мадриде и в отпуске на Ибице за ним по пятам следовали папарацци. Набиль и Ана выходили из ресторанов, гуляли по торговым центрам, выталкивались из ночных клубов и шли по подземной парковке после позднего киносеанса, загорали на носу арендованной яхты — и всюду их преследовали вспышки камер. Испанская жёлтая пресса называла Ану исключительно девушкой Набиля Закарии, упуская то, чем она занималась, и нередко — даже само её имя. Тут она считалась никем, просто очередная стереотипная красотка рядом с футболистом. Это была довольно обидная, но всё же какая-то её собственная узнаваемость.       На своём пути в Формулу-1 она подобным не пренебрегала. Ане казалось, стоит ей обзавестись контрактом там, стоит ей обрести популярность, стоит ей укрепить своё имя — она укутается в это, как в броню, и уже никто не сможет её обидеть. Ей казалось, стоит ей стать по-настоящему значимой в своём спорте, и Набиль станет воспринимать её серьёзно.       Наивная дурочка.       — Ты голодная? — оборвал затянувшееся молчание Набиль.       Ана поборола зевок и желание честно ответить, что предпочла бы еде сон. Она прилетела к нему в Мадрид в небольшом временном окне между гонкой Формулы-1 в Японии и гран-при в Штатах. В Азии, на время которой она успела настроиться за несколько проведённых там недель, уже наступила глубокая ночь. Джетлаг лишал её всяческих сил, ей было невмоготу даже дотянуться до переброшенного через подлокотник брендового пледа «Эрмес». Впрочем, когда Набиль сказал:       — Давай соберёмся и съездим в «Кабуки». Хочется суши, — она согласилась.       После долгой разлуки между ними удерживался очень шаткий — и всё-таки — мир. Она не хотела его нарушать. Выход в такой эксклюзивный ресторан, завсегдатаями которого были все мадридские знаменитости, предполагал полную боевую готовность: укладку и макияж, тонкие каблуки и оголяющее доступ к коже платье — именно такое, как любил Набиль. Это предвещало сложные и спешные сборы. Набиль не любил ждать. Это означало, что Ана доберётся до кровати лишь через несколько часов, запаса которых, казалось, в её организме просто не было. И всё же она проворно поднялась с дивана.       Набиль наконец поднял на неё взгляд и увесисто прихлопнул по голой ягодице. Шлепок отдался звонким эхом под высоким потолком, разукрашенным утончённой лепниной. Двое американских терьеров вскинули головы и навострили уши.