Я – Ана

      Четверг, 28 марта 2019 года       Международный автодром Бахрейна       Сахир, Бахрейн       Крепкая хватка его пальцев сгустилась в острую боль. Ана попыталась одёрнуть свой локоть, но Льюис сжал крепче и подтолкнул её к приоткрытой стеклянной двери.       Наверное, она и впрямь перегнула. Обычно она лишь огрызалась на его нападки, а сегодня решила наброситься первой. Ана даже не понимала — почему. Этот порыв возник в ней, будто полыхнувшая пламенем струя газа, поймавшая случайную искру.       Журналист, сильно комкавший английский в своём восточном акценте, затянул многословное:       — Из сезона в сезон мы задаём вам одни и те же вопросы. Наверняка есть такие, которых вы хотели бы больше не слышать. Меня же интересует, есть ли какой-то вопрос, который вам никто не задавал, но вы хотели бы на него ответить.       Он не адресовал эту тираду никому конкретному, и пока пятеро других гонщиков за столом, глотая смешки, переглядывались, Ана подалась к микрофону:       — Это должен быть вопрос к самому себе? Или он может быть адресован другому пилоту?       Журналист повёл плечами, и Ана наклонилась над столом, выглядывая в шеренге пятерых мужчин справа от неё профиль с подчеркнутым тонкой бородкой углом челюсти, прямым носом с драгоценными камнями пирсинга и высоким, поблескивающим в ярком освещении лбом. В последнее время Льюис Хэмилтон прятал свои заметно отросшие волосы под кепку с трехконечной звездой «Мерседеса», но на гран-при Бахрейна заявился с туго сплетёнными вокруг черепа африканскими косами. И теперь сидел на пресс-конференции без кепки, будто нарочно иллюстрируя подкол Аны.       Она сказала:       — У меня вопрос к Льюису Хэмилтону.       Тот удивлённо вскинул брови, подался вперёд и встретил её взгляд.       — Меня давно интересует вот что. Когда ты умываешься, насколько высоко ты моешь лицо? Я имею в виду, есть ли какая-то невидимая черта, которая разделяет, где заканчивается лоб и начинается залысина?       Его лицо вмиг сменилось злобной маской, он смял рот и нахмурил брови, гневно оттолкнулся от стола и откинулся на спинку стула, исчезая с поля зрения Аны.       В голове гулко пульсировал пустившийся по венам адреналин. Ана не различала реакций других гонщиков и не прислушивалась к разрозненным тихим смешкам среди журналистов. Она ещё с мгновение всматривалась в пустое место, где только что было лицо Льюиса, а тогда расплылась в ядовитой ухмылке и произнесла с той невинностью в выражении лица и голосе, на которые была способна лишь в припадке бесконтрольной злости:       — Мне искренне интересно.       И вот теперь он вытолкал её с лестничного пролёта в узкий коридор белых стен, серого ковролина и полдесятка запертых дверей, не дающих надежды на спасение. За его спиной сбегали по ступеням гонщики, сопровождавшие их менеджеры по работе с общественностью из их команд, журналисты. В них устремлялись любопытные взгляды, но ни на одном из обернутых к ним лиц не отображалось готовности вступиться за Ану.       Льюис шагнул в дверь и запахнул ту за собой. Ана распрямила спину и развела плечи, с вызовом вскинула ему навстречу подбородок. Он скривился ей в лицо и прорычал:       — Почему ты всегда должна быть такой конченой сукой?!       Она с издевательской усмешкой встретила его гневный чёрный взгляд и подумала, что ненавидела его. Ненавидела то, что во многом и из-за него её жизнь теперь была просто невыносимой. Ненавидела, что когда-то восхищалась им, и ненавидела за то, что когда-то так до нелепого наивно была в него влюблена. Она ненавидела абсолютно всё в этом злоебучем спорте: от этой вытянутой чёрной рожи с узкой бородкой до его фанатов — больше похожих на ополоумевших фанатиков; от прессы до долбанной федерации. Ненавидела всё, что долгие годы было её мечтой, её маяком сквозь затуманивающие взгляд пот, слёзы и кровь. Ненавидела всё, кроме того едва уловимого секундомером момента, когда лепестком подталкивала первую передачу, бросала тормоз и вжимала педаль газа, и в первое — очень короткое — мгновенье её тело будто оставалось на месте, а болид срывался вперёд, смазывая всю суматоху вокруг в одну неразличимую кляксу. Это было единственным, за что Ана держалась, за эту безудержную мощь машины. Но её пальцы, казалось, начинали соскальзывать и с этого последнего по-настоящему значимого, спасительного. За это Ана ненавидела Льюиса наибольше.       — Эту конченую суку создал ты, — выцедила она в его склоненное к ней лицо. — Теперь у тебя почётное место в первом ряду. Наслаждайся зрелищем!       Она коротко причмокнула губами, отправляя ему издевательский воздушный поцелуй и шагнула мимо него к двери, но он загородил ей дорогу. Перед её взглядом возникла близкая заключённая в круг звезда «Мерседеса» на белой глади футболки. Ана смотрела в грудь Льюиса, борясь с порывом сгруппироваться, замахнуться и, следуя выкрикиваемым ей прямо в ухо указаниям тренера, ударить, вложив в выброс руки инертную силу всего тела.       — Ты права, — проговорил вдруг утратившим силу голосом Льюис. Он коротко с силой вдохнул и повторил: — Ты права. Прости.