О метелях и их последствиях

      Маленькое животное ловко юркает Калине за воротник — та смеётся, пока Валерия любуется на это зрелище, приподнимая бровь.       Когда они вернулись из ателье, дома, как и было обещано, их ждали двое — но не два человека, как наивно полагала Валерия, а Григорий, прибывший раньше, чем предполагалось и потому отправивший записку, и… видимо, тот самый «пушистый друг», о котором Калина ей писала.       — Ты завела хорька, — в ответ на сказанные с нечитаемой интонацией слова Калина с энтузиазмом кивает, а зверёк высовывает мордочку из-за её плеча, с интересом разглядывая гостью. — И назвала его… в честь персонажа из фонтейнского романа?       — Право слово, будто тут есть, чему удивляться, — устало вздыхает Григорий, наполняя свою чашку горячим кофе. Калина картинно закатывает глаза, недовольно фыркая и почёсывая питомца по короткой шёрстке. — Уж тебе ли не знать о её импульсивных решениях.       — Я слышала, что снежные хорьки плохо уживаются в домашней обстановке, — осторожно замечает Валерия, не отводя взгляда от животного, которое всё ещё любопытно на неё косится.       Она бы не решилась привести в дом хищника из дикой природы. Даже маленького. Даже прелестного. Даже трижды такого же очаровательного, как тот, что находился с ними в комнате прямо сейчас. Впрочем, Григорий прав — чему удивляться? Это Калина.       — Ну, Фабьен, как ты видишь, ужился прекрасно, — отмахивается девушка, и Валерия оставляет дальнейшие расспросы, улавливая едва заметную перемену настроения подруги и быстро понимая, что прессовать её не стоит. Достаточно того, что Фабьен не кусается… наверное.       Повисшая на мгновение тишина кажется, пожалуй, комфортной. За окном темнота, а на кухне тепло, уютно и пахнет кофе. Валерия не ценитель, Григорий — ещё какой.       Она не видела его уже достаточно давно, но тот, кажется, совсем не изменился — только стал иначе укладывать волосы. В остальном всё такой же — скромно и аккуратно одетый, учтивый и спокойный. Рядом с Григорием даже Калина немного убавляет свой пыл.       — Как работа?       Валерия и Григорий общаются не слишком близко, но незнакомцами назвать их сложно — возможно, термин «приятели» в этом случае будет звучать уместнее всего. Это правда, что они вряд ли пересеклись бы и едва ли стали бы поддерживать знакомство, не служи Калина связующим звеном, но это не имеет значения. Валерия может разговаривать с ним, не испытывая неловкости и не чувствуя себя настороженно и скованно, чем, к слову, не может похвастаться даже Вячеслав — а потому можно сказать, что для неё всё сложилось более чем благополучно.       — Как обычно, — Григорий отвечает кратко, — справляюсь. В последнее время в банке дел прибавилось, но ничего, с чем мы бы не сладили.       — Сладили бы быстрее, если бы не эта стерва, — едко замечает Калина, а Валерия вздыхает. Она знает, что мнение подруги о коллегах её возлюбленного достаточно… неоднозначно. О его начальстве — и того хуже. Григорий, впрочем, лишь снова жмёт плечами.       — Госпожа Ярослава направлена к нам с проверкой по личному распоряжению господина Девятого, так что несправедливо её в этом обвинять. Она выполняет свою работу.       — И не даёт вам выполнять свою.       Валерии не очень ясно, о чём идёт речь. Она безмятежно отпивает из кружки горячий напиток, не задавая вопросов — Калина выглядит раздражённой, пожалуй, даже необоснованно раздражённой, если учесть безобидность фразы, но расспрашивать о подробностях, касающихся работы Григория, кажется отчего-то неуместным. Стараясь разбавить вновь повисшую тишину, молодой человек меняет тему.       — А ты как? Не надумала вернуться?       — Нет, — отвечает Валерия несколько резковато — услышав собственный тон, отводит взгляд, словно извиняясь, и продолжает уже мягче. — Нет. Не готова пока что.       — Как знаешь, — протягивает Григорий с сомнением, бросая взгляд на нахмуренную Калину — несмотря на его попытку разрядить обстановку, разговор приобретает всё более неудобный оттенок. Хозяйка, настроение которой внезапно испортилось ещё пару минут назад, теперь выглядит ещё более раздражённой, поджимая губы и демонстративно поглаживая хорька, силясь создать впечатление, что ей нечего сказать на этот счёт. Гостья же, несмотря на видимое спокойствие, избегает необходимости смотреть на подругу и, как и Калина, делает вид, что всё в порядке. Григорий вздыхает. — Если что, моё предложение всё ещё актуально.       — Спасибо, я это ценю, — дежурная фраза, которую и он, и Калина слышали от неё, должно быть, раза четыре как минимум, и каждый из них в одном и том же тоне. В её глазах не мелькает даже намёка на то, что она действительно рассматривает эту идею; Валерия бросает привычные слова, почти не задумываясь. И Калина, и Григорий понимают, что её позиция вряд ли изменится — не сейчас, во всяком случае — но всё равно продолжают предлагать свою помощь каждый раз, словно рассчитывая на чудо. — Не уверена, что в скором времени его приму, так что… не стоит усилий. Да и у меня всё хорошо. Правда.       Омрачённое лицо Калины для неё — красноречивее любой тирады, которую девушка в теории могла бы обрушить. Подумать только, у неё ведь было такое замечательное настроение всего два часа назад, когда она, едва не лопаясь от счастья, показывала подруге ателье и снимала мерки. Неужели всего нескольких упомянутых ненароком тем, беспокоящих её, достаточно, чтобы она сидела, словно воды в рот набрав? Видимо, Валерия недооценила степень её расстройства. Хотя она знала, что Калина была на неё обижена.       Калина, конечно, этого никогда не говорила, и они этого не обсуждали. Шутки о том, что Валерия «предавалась унынию в деревне» и «превращалась в драматичную разочарованную жизнью отшельницу» никогда не заходили дальше безобидных дружеских поддразниваний. Настояния касаемо стратегии поведения в ситуации, в которой Валерия внезапно обнаружила себя год назад, были ненавязчивыми, и им давно не находилось места в разговорах двух подруг. Взаимодействия были такими же, как и раньше — беззаботными и искренними. Валерия уже почти успела забыть о том, что на самом деле у Калины имелось своё мнение касаемо каждого принятого ею решения, но одна лишь фраза Григория напомнила об этом и в очередной раз обнажила тщательно скрываемую, но такую очевидную правду.       Обижена.       О-би-же-на.       Обижена, что Валерия не принимает помощи, обижена, что Валерия тоскует в одиночестве, хотя с лёгкостью могла бы найти поддержку, обижена, что Валерия не ищет частого общения, тем самым заставляя Калину сомневаться в том, насколько сильно она вообще ценит их дружбу. Обижена, что Валерия сдаётся — во всяком случае, именно так видится Соловьёвой её поведение.       Валерии нечего ей противопоставить, и, по правде говоря, крайне не хочется оправдываться. Про себя она порой думает, что подруга, быть может, права. Но сил что-то делать не находится. Задумчивые взгляды, которые время от времени бросает на неё Калина, пробуждают живое желание провалиться сквозь землю — куда-нибудь в бездну, где слабость Валерии будет очевидна лишь для неё самой. Но за всё это время пол ещё ни разу не разверзся под ногами, и единственным спасением для неё по сей день служит дежурная улыбка, призванная разрядить обстановку и не возвращаться к щекотливым темам.       Прости, Калина. Из нас троих ты всегда была единственной, кто умеет упорствовать.       Улыбка Валерии должна выглядеть убедительно и ободряюще; к счастью, так и получается. В ответ на скептический взгляд подруги она лишь растягивает губы пошире.       — В деревне замечательно. Вы бы поняли, если бы съездили вместе со мной. К тому же, теперь у меня много свободного времени.       — Великолепно, — всплёскивает руками Калина в напускном восхищении, — куча свободного времени, а способов его провести — ещё больше! Каждый день как новая жизнь, да? Сходить в лес за ягодами, выпить чаю, расчистить дорогу от снега, сходить в лес за ягодами… написать сказку и… ах да, выпить чаю.       Валерия едва не закатывает глаза в ответ на очевидный сарказм.       — Впрочем, неважно, — наконец фыркает Калина и со вздохом скрещивает руки на груди, всем своим видом показывая, что тема закрыта. — Прости, прекращаю.       Валерия благодарно кивает. С некоторых пор подруга научилась-таки понимать, когда стоит остановиться. Портить спокойный вечер в близком кругу не хочется никому.       Дальше… легче. Пить чай, общаться и есть пастилу куда приятнее, чем решать проблемы.       Время идёт медленно, но никто не смотрит на часы до тех пор, пока в дом, чертыхаясь и хлопая дверью, не вваливается румяный Вячеслав — растрёпанный, нараспашку, выглядящий так, словно только что кубарем скатился со снежного склона и не нашёл времени хотя бы пригладить волосы.       — Всем… вечера, — выдыхает он слегка смущённо, тут же тихо закашлявшись; Валерия прикрывает рот ладонью, стараясь скрыть смешок.       — Явился не запылился, — Калина смотрит на брата с явным неодобрением. Вячеслав вжимает голову в плечи, пытаясь казаться меньше, и почёсывает затылок. От Валерии не ускользает, как он косится в сторону, очевидно уже подыскивая пути отступления — она вновь усмехается. Калина, помнится, недавно сказала, что брат её теперь — щёголь и разгильдяй. Что ж, даже если это и правда, Валерии думается, что юношеской неловкости и неуверенности в нём всё равно куда больше. — Где тебя черти носят? Ты время-то видел?       — Мне не пять уже, — возмущается он, стаскивая шубу и закидывая на крючок, не заботясь о том, чтобы отряхнуть её от снега, и делает шаг в сторону комнаты… лишь чтобы его опять остановил приказной тон Калины.       — Ты куда опять собрался? Хотя бы приличия ради к столу подойди.       Вячеслав мотает головой, почти не глядя на них. Только на Валерии на пару секунд задерживается и застывает, ловя на себе её взгляд, будто опомнившись. Он улыбается, немного неуверенно качнув головой в сторону коридора, словно приглашая последовать за ним, когда время найдётся, прежде чем вновь отвернуться и скрыться раньше, чем она успеет что-то ему сказать.       — Тц… Дуралей, — выдыхает Калина, проводя рукой по волосам. Недовольна. Но волнуется.       — Может, и дуралей, — усмехается Валерия беззлобно. — Вы не против, если я потом отойду ненадолго?       — М-м? — протягивает Калина, моргая. — Спрашиваешь ещё. Конечно. Я удивлена, что он до сих пор по углам прячется вместо того, чтоб хвостом за тобой таскаться. Это сейчас он в занятого играет, а пока ты в деревне была, нытья тут было — ты бы знала…       — Ну Калина! — раздаётся откуда-то из коридора возмущённый возглас, и обе не могут сдержать беззлобного смеха. Слушал-таки, балбес.       — Будет тебе, — фыркает Валерия, закатывая глаза.       Допивая чай, она думает о том, что после точно с ним поговорит.

***

      Чаепитие немного затянулось. Калина с Григорием, решив дать Валерии и Вячеславу поговорить со спокойной душой, отправились на необычно позднюю прогулку.       — Вернёмся нескоро, но ты не волнуйся, — сказала ей тогда Калина, надевая сапожки. — Захотите ещё чаю — стоит там, где и обычно. Главное — не соглашайся ничего с ним готовить.       — Как так? Он ведь обещал мне кулебяку, — усмехалась Валерия.       — Хорошо, — жала плечами Калина, — тогда выбирай — или крыша над головой, или кулебяка от этого дуралея, потому что очередного кулинарного подвига этот дом точно не переживёт.       Аргумент оказался достаточно убедительным.       Они ушли, и теперь Валерия наконец стоит перед комнатой друга, мешкаясь всего лишь на пару секунд перед тем, как осторожно постучать.       — Вячеслав?       За дверью слышится шуршание, затем глухой удар — словно кто-то споткнулся и что-то уронил. Голос Вячеслава звучит бодро, но в то же время почти взволнованно.       — Валерия?.. Входи, я только… минутку… да-да, входи.       Она осторожно отворяет дверь, заглядывая внутрь.       Вячеслав в спешке растаскивает вещи по углам, силясь сделать вид комнаты чуть более презентабельным.       Неаккуратно застеленная постель — угол одеяла Вячеслав натянул до края только сейчас. Полураскрытый шкаф. Беспорядок на тумбе, усыпанной побрякушками, которыми он теперь так любит обвешиваться. Но главное — усеянный бумагой стол. Пачки, стопки, скомканные листы и аккуратно сложенные исписанные страницы — стихотворения, стихотворения, стихотворения; каждое — окно в его душу, каждое — очередное доказательство того, что Вячеслав окончательно потерялся и запутался. Свидетельство терзающей его бури сомнений, которую он не может вытравить годами… и неизвестно, сможет ли когда-то.       — Присаживайся, — он смущённо улыбается, отодвигая от стола стул и предлагая его Валерии; затем ойкает и поспешно накрывает его пледом, заметив чернильное пятно на мягкой обивке.       Валерия послушно садится, пытаясь ободряюще улыбнуться. Он смотрит на неё как-то неловко, будто не знает, что сказать. Тогда заговаривает она, и в кои-то веки решает не ходить вокруг да около.       — Вячеслав… ты в порядке?       — Я? — он смеётся немного глухо. — В полном! Ты… извини, пожалуйста, что не подошёл ещё толком… при ребятах не хотел, да и вы вроде заняты были… да и вообще…       Он выдыхает, проводя рукой по лицу.       — Извини.       — Не за что извиняться, — жмёт плечом Валерия, — но я… оценила бы, если бы ты объяснил, что происходит.       — Да ничего не происходит, — он отмахивается, — я правда в порядке. Просто…       Очередной вздох, очередная вымученная, неловкая улыбка, очередное пожатие плечами — словно извиняющееся.       Тишина в этот момент кажется неоднозначной. С одной стороны — не слишком неудобной, но с другой — тревожной и неправильной. Валерия ловит себя на мысли, что, кажется, знает, о чём заговорит Вячеслав. И она не ошибается.       — Знаешь, тебя так долго не было. Я… очень ждал, когда ты вернёшься, если честно. А потом начало казаться, что ты возвращаться и не собираешься.       Валерия смотрит на него, а он — в пустоту перед собой. Не очень понятно, как на это отвечать. Он добавляет:       — Без тебя сложнее.       И снова умолкает.       Валерия не сводит глаз с Вячеслава, и что-то странное творится у неё на душе.       Вот он — выросший. Не видела его всего ничего, но даже за это время он изменился: немного выше стал ростом, немного острее стали черты лица, немного более решительной походка. Вот только взгляд остался всё тот же — неуверенный, испуганный, робкий.       Валерия была, по правде говоря, почти уверена, что во время её отсутствия — то в столице, то и вовсе в стране — у всех её знакомых жизнь била ключом. И это, среди прочего, можно было считать ещё одной причиной, по которой она решилась рвануть в деревню без оглядки.       Это немного сложно — смотреть, как все, кто тебя окружает, стремительно летят вперёд, в светлое будущее, пока ты, запутавшийся и отставший, всё ещё пытаешься разобраться с делами минувших дней.       Может, отчасти поэтому она так редко связывалась с друзьями. Они ведь были заняты. Валерия бы не призналась, но в глубине души ей почти хотелось, чтобы оставались таковыми подольше. Не напоминали ей, что она весьма некстати застряла в одной точке, понятия не имея, в каком направлении двигаться дальше.       Сейчас, сидя здесь, Валерия задумывается о том, что могла ошибаться. Что возможно, по-настоящему летела вперёд лишь Калина, пока Вячеслав был ничем не лучше неё… а может, и того хуже.       Он проводит рукой по лицу, качая головой.       — Если честно, — говорит он куда тише, с сомнением, — я… я просто боялся.       — Боялся? — бровь Валерии изгибается. — Боялся чего?       — Разговора с тобой, — кратко отвечает Вячеслав.              Валерия смотрит, как он стыдливо отводит глаза в сторону.       — Я ждал твоего приезда, но стоило тебе появиться здесь, и я… испугался, — он неловко жмёт плечами. — Ты же помнишь письмо Калины, да?       В ответ на кивок Валерии Вячеслав задумчиво вздыхает и продолжает.       — Она… молодец, — тихо признает он. — Ателье вот открывает. С Григорием, кажется, поженятся скоро. А я… ну, я.       Он с горькой усмешкой разводит руками.       — Пишу стихи, играю в нарды. Всё, вроде, как обычно. В чём-то я изменился, но не в лучшую сторону. И я вроде как с нетерпением ждал, когда ты вернёшься, а потом понял: ты же приедешь и всё увидишь. И всё поймёшь. Больше, чем Калина, поймёшь, а потом сравнишь меня с ней и осознаешь, что я за всё это время, пока тебя не было, не сделал… ничего. Только ещё папиных денег потратил. И я буду выглядеть… жалко.       — Вячеслав…       — И чем дольше я думал, тем сильнее мне казалось, что уговаривать тебя приезжать прямо сейчас — так себе идея, — игнорируя её попытку перебить, продолжает он: до этого непривычно молчаливый, сейчас он, кажется, немного разошёлся, — потому что как раньше уже не будет, и мне, наверное, уже глупо так надеяться на твою поддержку. Тебя саму бы кто поддержал, — он жмёт плечами. Его улыбка выглядит невесело, но Валерия ценит попытку её приободрить. — И тогда… мне стало стыдно. И я подумал: наверное, лучше бы как следует пригласить тебя, когда я смогу что-то из себя представлять. Хотя бы на фоне Калины.       Валерия набирает в лёгкие воздух, собираясь ответить, но он вновь не даёт ей и слова вставить.       — А ты взяла — и приехала по-настоящему уже сейчас! Когда мы даже и не ожидали. И мне… нужно было время, чтобы— Ай!       Кажущийся потенциально бесконечным монолог прерывается, стоит Валерии мягко щёлкнуть друга пальцами по лбу; Вячеслав, вмиг почувствовавший себя самым обманутым человеком в Тейвате, смотрит на неё возмущённо.       — Успокойся уже, — говорит Валерия мягко, с улыбкой — совсем даже не дразнящей, несмотря на очевидно озорной предшествующий ей жест, — и позволь мне сказать.       — Ладно… извини, говори, — тушуется и смиренно кивает Вячеслав, и Валерия тут же с важным видом заявляет:       — Ты дуралей.       Он, не ожидавший этого — уж от Валерии-то, из всех людей! — смотрит на неё недоверчиво, а она тихо смеётся, рукой беззастенчиво трепля его волосы, в этот раз не заботясь о сохранности причёски. Валерия и сама не знает, с каких пор стала достаточно жестокой, чтобы так бесцеремонно прервать чужой душевный порыв. Обычно — раньше — не было ни разу, чтобы она его остановила, но сейчас что-то подсказывало ей, что дай она Вячеславу волю — и он утонет в самоуничижительных рассуждениях, успев попутно написать несколько стихотворений о жестокости судьбы и о том, что ему нет места в этом мире.       — Ты… серьёзно сейчас вообще?       Вячеслав выглядит почти обиженно. Не в шутку, по-настоящему обиженно. Валерия спешит заговорить.       — Я понимаю, почему ты беспокоился, — осторожно говорит она, — и конечно, мне очень жаль, что ты сейчас в таком… смятении. Я надеюсь, тебе вскоре станет лучше — говори, если я только могу чем-то помочь. Но бояться говорить со мной… думать, что я тебя за что-то осужу… Вячеслав, ты меня почти обижаешь.       Вячеслав поджимает губы.       И правда. Из всех, кого он знал, Валерия была, пожалуй, последней, кто так поступил бы.       Вот только от неё он боялся этого больше всего.       Не потому, что она давала причины в ней сомневаться. Просто последние годы для Вячеслава были… трудными.       Никто, кроме, пожалуй, Калины, чьей прямоте, раньше неудобной, Вячеслав теперь научился радоваться, об этом вслух не говорил, но этого и не требовалось: он и сам видел взгляд отца и слышал тон товарищей, чьи на первый взгляд беззлобные подтрунивания порой заставляли его крепко задуматься.       Может, стихи его — взаправду глупость, может, он действительно просто ряженый пижон, может, есть доля истины в словах о его непутёвости.       Пока что, впрочем, он всё ещё надеялся, что и из него удастся сладить что-то стоящее.       Даже если разочаруется Калина и с усталым вздохом отведёт глаза отец — не конец света, шансы ещё есть. Но вот если на него махнёт рукой Валерия — всегда искренне верившая в него его Валерия — что ж… тогда впору, пожалуй, бросаться с колокольни.       Потому что если уж Валерия поставит на нём крест, то он точно обречён.       Чей угодно разочарованный взгляд вынесет, но не её.       И тот факт, что она, кажется, совсем не считает его неудачником даже спустя столько времени, наполняет его облегчением.       — Я… не то имел в виду, — бормочет он смущённо, кажется, задумавшись над тем, что действительно мог оскорбить подругу своими предположениями.       — Я понимаю, — мягко обнадёживает его Валерия, — не беспокойся. Но теперь давай нормально поговорим. Взгляни на меня, — она усмехается, подпирая щёку ладонью и опираясь локтем на стоящий рядом письменный стол. — Боишься, что я сравню тебя с Калиной и разочаруюсь. А сама-то я что сделала, кроме как пару сказок написать и ягоды сушить научиться?       — У тебя сложный период! — протестует Вячеслав, но она невозмутимо парирует:       — Будто у тебя легче.       — Ты… снова меня оправдываешь, — буркает он, отворачиваясь; Валерия со вздохом поднимается со стула и присаживается на кровать — рядом с ним.       — Вячеслав, — тихо говорит она, — давай мы просто поговорим, хорошо? Без «я боюсь, что ты подумаешь» и «я хочу скрыть правду, потому что мне неловко». Как раньше.       Вячеслав смотрит на неё будто немного устало… а потом откидывается назад и падает на кровать, смыкая руки на груди и устремляя взгляд в потолок.       Смирился и молча согласился, стало быть.       Валерия слабо улыбается и тут же следует его примеру.       Это приятно. Как раньше.       — Так расскажешь, что у тебя там с нардами? — спрашивает она почти озорно в попытке разрядить обстановку, и Вячеслав смущённо фыркает, чем заставляет Валерию издать лёгкий смешок.       И дальнейшая беседа, к её облегчению, протекает гораздо легче. Наконец-то у них есть время поговорить. Наконец-то он не прячется по углам — почувствовав себя достаточно комфортно, делится уже спокойнее, без стеснения. Валерия действительно боялась, что за то время, пока её не было рядом, он перестал считать её человеком, которому может доверять. Приятно знать, что это не так.       «Брат и сестра Соловьёвы очень похожи», говорила раньше Валерия с улыбкой, стоило кому-то задать редкий вопрос о её с ними общении. Но на деле это было не так. Внешне — да, пожалуй. В поведении — лишь на первый взгляд. Стоило провести с ними больше времени, и становилось очевидным, насколько они были разными.       В отличие от сестры, Вячеслав куда более… хрупкий.       Калина была чуть более приземлённой, он же витал в облаках. Калина не принимала вещи близко к сердцу, Вячеслава легко прошибало одно-единственное слово. Калина шла напролом, он только хорохорился — следуя примеру старшей, старался казаться бойким и решительным, но не слишком преуспевал.       Даже мечтали они по-разному. Сестра — с размахом, амбициозно, благодаря практичности и смекалке уверенно реализуя даже самые дерзкие идеи, в то время как её брат, с замыслами куда более скромными, но и более одухотворёнными, неспособен был даже решить, как сделать первый шаг.       Сейчас их различия заметны для любого: если о Калине скоро, без сомнений, станет судачить весь город, то Вячеслав так и остался потерянным юнцом, нетвёрдо стоящим на собственных ногах и отчаявшимся найти своё место в мире.       И возможно, Валерия могла понять его чуть больше, чем ей бы хотелось.       До её уезда их компания была неразлучной, и их часто можно было увидеть втроём: бродящими по улицам, идущими за сладостями к чаю в кондитерскую, бегущими зачем-то на главную площадь. Если спросить тогда кого-то из тех, кто знал Валерию, о том, куда она запропастилась, с большей долей вероятности можно было получить ответ: о, наверняка снова где-то с Калиной Соловьёвой и её младшим братом.       Что ж, каждый, кто считал, что Вячеслав для Валерии — просто надоедливый братец лучшей подруги, не представлял, насколько ошибался.       Поначалу, возможно, так оно и было. В детстве, когда Валерия с Калиной только-только познакомились, он был просто привязчивым ребёнком, с трудом оправлявшимся от недавней потери и наотрез отказывавшимся делить с кем-то внимание сестры. Даже тогда она, впрочем, не считала его докучливым — без возражений позволяла присоединиться к ним, когда они с Калиной чем-то занимались, и старалась наладить отношения. Со временем из маленького плаксы он превратился для неё в дорогого друга, которого она старалась поддерживать, как могла. Он, в свою очередь, доверял ей едва ли не больше, чем родной сестре.       Именно Вячеславу Валерия рассказала свою первую сказку. Глупую совсем — про снег и светлячков. Он боялся темноты, а она, вместо того, чтобы смеяться, впервые взялась за перо и изобрела совершенно нелепый наивный рассказ, который оба помнили наизусть до сих пор.       Именно Валерии Вячеслав впервые разрешил прочитать свои стихи, кусая губы и сгорая со стыда. Она не позволила себе ни улыбки — лишь искренне его похвалила и высказала своё мнение, сказав, что верит в него.       Может, она даже слишком в него верила. И в его кулинарные способности, на которые все давным-давно махнули рукой, умоляя его покинуть кухню и поберечь очередную сковородку, и в его стихоплётство, попыток публикации которого он не оставил до сих пор во многом потому, что она не давала опустить руки, и в то, что ему просто нужно было время.       Может быть, именно из-за этого Вячеслав, стоило Валерии уехать, предоставив его самому себе, совершенно растерялся?       Она всегда думала, что позволять друзьям на себя положиться — это правильно.       Сейчас у Вячеслава полный набор из сомнительной компании, сомнительных увлечений и не менее сомнительных мыслей. Волей-неволей Валерия задумывается, не могла ли она этому поспособствовать.       Он ведь привык на неё опираться. Знал, что даже в самые тяжёлые для него времена рядом есть подруга, которая, кажется, всегда знает, что делать: не осудит, не посмеётся — выслушает и поддержит. Направит на путь истинный.       А потом она взяла и ускользнула разом и из Снежной, и из его жизни. Прячась за редкими письмами, где-то в далёких краях гналась за мечтой, оставив Вячеслава разбираться с собственными проблемами самостоятельно.       А потом вернулась разбитая, едва находя в себе силы расхлёбывать кашу, которую даже не она заварила.       По крайней мере, не сама.       Валерия до сих пор не уверена, как много знает Вячеслав о её поездке в Сумеру и причинах спонтанного возвращения в Снежную: тогда она передала лишь одно коротенькое письмо Калине и не знала, как много та рассказала брату, а после была слишком занята, чтобы тратить время на объяснения.       Как бы то ни было, затрагивать это она не хочет. И неважно, сколько деталей известно Вячеславу. Важно то, что теперь он однозначно убедился, что на самом деле Валерия ничем не лучше него.       Впрочем, всё равно, рассказывая о событиях минувшего года, смотрит на неё с надеждой и смущением, до сих пор обеспокоенный её мнением и почти безусловно доверяющий её суждениям.       Раз уж он действительно так высоко её ценит, возможно, ей и стоит чуть более прямо проявить обеспокоенность его недавними выходками. Возможно, тогда он прислушается.       Так и поступит. В чуть более удачный момент.       — Калина писала, что ты, кажется, работу нашёл.       — А, это, — мнётся Вячеслав, — ну… не то чтобы совсем работу… и не то чтобы совсем нашёл… и… чёрт.       Валерия молчит — лишь изгибает бровь, глядя на него заинтересованно — и молчание её кажется до странного красноречивым; он качает головой.       — Я… ладно, если честно, я немного поспешил хвастаться Калине, — обречённый вздох. — Я вылетел оттуда в первые два дня, но ей пока об этом не сказал. Не хочу быть в её глазах совсем уж паразитом. Сейчас ищу новое место. Так что… не говори ей, пожалуйста. Ладно?       — Горе ты луковое, — вздыхает Валерия, опять трепля его по волосам, — ладно, не скажу. Но у меня к тебе два условия, — она усмехается, когда видит озадаченность в глазах Вячеслава. — Первое — никаких сомнительных организаций, даже если хочется найти работу побыстрее, договорились?       — Ладно, ладно… а второе?       — Второе? Кулебяка.       Вячеслав моргает, потом моргает ещё раз. На его губах расплывается довольная улыбка.       — Серьёзно?       — Ну разумеется, — смеётся Валерия, — ты же обещал.       Глядя на его повеселевшее лицо, она удовлетворённо отмечает, что наконец смогла поднять ему настроение.       Пожалуй, это стоит взорванной кухни и ворчания Калины.

***

      Они отправились за продуктами на следующий день: Григорий ещё с утра ушёл на работу, Калина, последовав его примеру, сослалась на дела и отправилась в ателье — отступилась от обещанной «ох-какой-насыщенной» программы, давая подруге возможность пообщаться не только с ней, но и со своим братом. Благодаря этому Валерия и Вячеслав могли с чистой совестью побродить по рынку, неспешно гуляя и вспоминая былое.       Они уже собираются обратно, когда решают захватить чего-то к чаю. Закатники в карамели вспоминаются некстати: магазинчик, в котором Валерия раньше постоянно их покупала, находится далековато, и идти туда с продуктами неудобно, а хочется их до ужаса. Стоит лишь вспомнить вкус, и она понимает, что не простит себя, если уедет из столицы, не отведав их хоть разочек.       Решение находится быстро — вскоре Вячеслав оказывается нагружен сумками с грибами, рыбой, рисом и архонтам известно чем, а Валерия, теперь налегке, поправляет накидку.       — Точно донесёшь?       — Обижаешь.       Она улыбается.       — Я мигом. Сбегаю туда, потом зайду к Калине — она их тоже любит, а ей ещё и работать целый день. Занесу ей парочку и сразу вернусь.       Вячеслав лишь кивает, бодро отправляясь в путь.       До кондитерской Валерия добирается сама, больше всего на свете надеясь, что путь не окажется напрасным, и очень радуется, когда выходит оттуда с полным пакетом закатников. Один их вид пробуждает приятные воспоминания — хочется лишь верить, что вкус остался таким же.       Рассуждая о планах на ближайшие дни, она сама не замечает, как добирается до Инеевого переулка — вот-вот встретится с Калиной. Та наверняка шьёт, не отрываясь — стоит сделать перерыв; сладости — отличный повод.       Валерия толкает дверь боком — руки заняты — и неуклюже вваливается вовнутрь.       — Калина, я принесла закатников!..       Окликивает она, но тут же застывает с тихим «хм» и умолкает, заметив, что подруга занята. Даже не обернулась, чтобы взглянуть на Валерию, вместо этого увлечённо щебечет о чём-то с — внезапно — посетителем.       Валерия озадаченно хмурится. Она не думала, что увидит в ателье кого-то, кроме Калины…       …тем более, кого-то знакомого.       Высокий молодой человек, вдумчиво разглядывающий ткани и с интересом обсуждающий со светящейся Калиной, какой цвет выбрать — последний, кого Валерия рассчитывала здесь встретить.       — Хм… А если волосы вот такие, как мои, но немного темнее, то лучше этот цвет или этот подойдёт, как считаете? — спрашивает он, а Калина знающе отвечает:       — Оба будут смотреться отлично. Но вот этот лучше.       Валерия медленно проходит внутрь, стараясь быть потише. Она не уверена, как себя вести — не поприветствовать будет невежливо, но бесцеремонно прерывать разговор тоже некрасиво.       К счастью, долго думать ей не приходится: раньше, чем она успевает прийти к какому-то решению, молодой человек поворачивается — кажется, услышав, как открылась дверь — и на секунду задерживается на ней взглядом. Стоит ему её узнать, и на лице расцветает дружелюбная, немного удивлённая улыбка.       — Вот так встреча! Здравствуйте!       Да, пожалуй, действительно последний, кого она ожидала встретить в ещё даже не открывшемся ателье подруги — это старший брат Тевкра, Чайльд.