
Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
Сказочница из Снежной спасает ребенка от разрушительной метели, что приводит к сомнительным знакомствам.
Примечания
Я зарекалась писать фанфики с пейрингами канонных персонажей и ОСов. Я не справилась
https://t.me/+lH6Sz2L8BN9kMmRi
Глава 5. Знакомые улицы, знакомые лица
28 июля 2023, 02:41
Покрытая инеем решетка тяжелых металлических ворот неприятно холодит руки, но Валерия не обращает внимания. Не утруждая себя надеванием перчаток, она прислоняется лбом к ограде и заглядывает между прутьев. Большое здание из темного камня, стоящее за ограждением, выглядит мрачновато, почти зловеще, великаном возвышаясь на отделенном от границ города крючковатыми деревьями пустыре, где кроме снега и него самого нет… ничего. Девушка бросает взгляд на окна. Несмотря на отдаленность строения, ей удается заметить промелькнувшую там маленькую тень, и она слабо улыбается. Время идти.
Она дергает ворота, но они отчего-то не поддаются.
Она дергает еще раз. И еще раз. И в четвертый. Но как бы ни старалась, они не сдвигаются ни на миллиметр.
Ладони начинают краснеть из-за долгого контакта с ледяным металлом, кончики пальцев щиплет, но она не придает этому значения — ее разум сейчас занят мыслями о том, почему это место внезапно отказывается ее пускать. Едва уловимый укол тревоги, мелькнув лишь на секунду, оставляет мерзкое послевкусие. В разум постепенно закрадываются подозрения, которые она пытается отогнать, но просто отмахнуться не получается, даже если верить не хочется — сомнения уже сжали тисками сердце.
Валерия оглядывается. Ветер нещадно бьет в лицо, снег попадает в глаза, но к этому она привыкла — не пытается укрыться, не боится. Пугается она лишь в тот момент, когда с внезапным шелестом что-то врезается прямо в нее. Но это просто эффект неожиданности — и Валерия выдыхает, видя, что это какая-то бумага, принесенная резким порывом ветра и зацепившаяся за цепочку на ее пальто.
Откуда на улице во время вьюги сухой лист бумаги?..
Он быстро пропитывается влагой из-за снегопада, бумага размякает в руках, а буквы постепенно превращаются в чернильные кляксы, грозясь слиться в единое пятно, где ни слова разобрать нельзя. Но пока еще видны имя, фамилия — её имя и фамилия — и знакомая печать снизу. Нужно дойти до сути, вчитаться, пока очертания написанного еще можно разобрать, найти ответ — она почему-то знает, что он именно здесь. Но ее глаза успевают лишь разобрать начавшее расплываться «на основании обнаруженных…», когда воздух внезапно пронзает оглушительный щебет, быстро превращающийся в навязчивый механический скрежет. Валерии хочется оглядеться, найти источник звука, но нарастающая громкость разрывает уши, заставляя девушку схватиться за голову и зажмуриться в надежде облегчить резко возникнувшую головную боль. Ей хочется, чтобы это прекратилось — чтение забывается тут же, лист мнется в кулаке, и ветер подхватывает его в тот самый момент, как она прижимает пальцы к виску.
Шумно и холодно…
— Вы ведь осознавали последствия?..
Слишком шумно…
— Валерия…
Невыносимо.
— Валерия!
Она открывает глаза.
Бодрая Калина стоит над ее кроватью с довольной ухмылкой, уперев руки в бока.
— Солнце мое драгоценное, я чего-то не припомню, чтобы ты была такой засоней. Ты сюда не спать приехала, между прочим! Или настолько не хочется общаться с дорогой подругой, что ты предпочтешь целый день нежиться на перине?
— Калина… — Валерия слабо улыбается, со слабым, вымученным смешком потирая свои глаза. В ушах все еще эхом отдается противный щебет. — Который час? И что, во имя архонтов, это был за звук?
— Звук? — проигнорировав вопрос о времени, подруга вопросительно приподнимает бровь, но глаза быстро озаряются пониманием. — А, ты об этом. Прости, я к нему уже слишком привыкла, не подумала даже, что тебя он застанет врасплох, — Калина демонстрирует увесистые металлические часы с замысловатым дизайном. Лгунья. Все было спланировано с самого начала. — Это подарок твоей бабушки, между прочим!
— О Царица, — вздыхает Валерия, садясь на кровати и бессознательно обнимая себя за плечи — зябко, — только не говори, что ты неиронично на регулярной основе используешь эту пыточную машину.
— Прелесть моя, я понимаю, что ты не любишь резкие звуки, но называть такой качественный будильник пыточной машиной — непростительное кощунство даже с твоей стороны. Я его ни разу к мастеру не носила, а все равно на весь дом слышно! Прояви уважение к таланту бабки — сколько лет прошло, а он трещит на той же самой громкости. Много еще часовщиков тебе такое намудрят? Очень полезная штука, между прочим!
Калина такая… Калина. Впрочем, другого ожидать не следовало.
Безобидная ситуация, которая и внимания-то не стоит, отчего-то сонной Валерии кажется сжатой и очень наглядной демонстрацией их динамики.
Калине прекрасно известно о неоднозначных взаимоотношениях подруги с Аглаей Тимофеевной. Если что-то в драгоценной бабушке и раздражает Валерию сильнее, чем ее отдаленность и безответственность, так это бесконечные циферблаты, которые из-под ее рук выходят чаще, чем в Снежной падает снег, и которыми она, именуя это жестом доброй воли, а на деле просто не зная, куда их девать после сборки, долгое время щедро снабжала внучку и всех ее знакомых. Хитрая бестия Соловьёва может сколь душе угодно невинно хлопать пышными ресницами, но блеск в глазах выдает — она прекрасно помнит, как последний присланный подруге будильник та в порыве раздражения нещадно разобрала на винты да шестеренки, приговаривая, что если так разобрать все от скуки созданные пожилой женщиной механизмы, материала хватит на установку часовой башни на центральной площади столицы.
С тех пор нового металлолома Валерии не приходило, а все «чудеса часовой мысли» перекочевали в безраздельное владение к брату и сестре Соловьёвым. И Калина любила, просто обожала ставить именно эти будильники, когда подруга у них гостила. Издевательства ради.
И это касается всего, не только часов. Валерия не сомневается, что подруга ее ценит и горой за нее встанет, если надо — не раз ведь уже так и делала — но это не мешает Калине в моменты наиболее хорошего расположения духа давать волю озорству и методично пытаться довести ее до белого каления, прекрасно зная, что все равно не выйдет, и будучи уверенной, что ей все сойдет с рук.
И сходит ведь.
Валерия снова вздыхает.
— Как скажешь, как скажешь… Так который час?
— Час поднимать твою прекрасную головушку с подушки и сопровождать соскучившуюся меня, — деловым тоном заявляет Калина. — Сейчас восемь. Думаю, ты уже достаточно поспала, так что вставай, приводи себя в порядок и собирайся. Чай на кухне.
— А Вячеслав?
— Вечером, — кратко бросает Калина и уходит из комнаты.
Валерия решает оставить расспросы о подробностях на потом — сейчас ей, действительно, не помешает взбодриться. Настигшая во сне липкая тревога оставила неприятный осадок, и избавиться от этого чувства хочется как можно скорее.
Она редко запоминала сны. Сюжеты ее сновидений чаще всего были хаотичными, сумбурными, нелогичными — словом, недостойными того, чтобы с трепетом записывать их в лежащий у кровати блокнот, стараясь успеть до момента, когда голову покинет последняя деталь, и потом перечитывать, ища в них вдохновение и смысл. Но вот ощущения она запоминала довольно четко, и сегодняшние ей были не по вкусу. Какая бы чепуха ей ни снилась, она нечасто вызывала чувство тревоги — и тот факт, что это произошло, для Валерии был зна́ком: вчера она слишком много думала.
Ах, эти визиты в столицу…
Она наконец заставляет себя подняться с постели, морщась, когда прохладный воздух мурашками проходится по нагретому телу. Может, оно и к лучшему. Быстрее взбодрится.
Валерия направилась на кухню. Как Калина и обещала — чай.
— Удостоюсь ли я чести попробовать твою непревзойденную готовку, или мне стоит сразу оставить надежду и смириться с чайной диетой?
Калина, подводящая глаза у зеркала, хмыкает.
— Завтра и его себе будешь сама заваривать.
Всё беззлобно, разумеется, и с умиротворенной улыбкой, как в старые-добрые, Валерия наливает полную чашку, осторожно отпивая. Она все равно не очень любит завтракать.
***
Столичные улицы встречают морозом и неприветливой серостью фасадов каменных зданий. Сегодня пасмурно и немного ветрено — не худшая погода из возможных в Снежной. В будний день вокруг пусто — почти безлюдно. Атмосфера, которую находят гнетущей большинство иностранцев и очаровательной — особо привязанные к отчизне местные. Холодная и унылая, но такая родная. Гладкая мостовая, на которой в такую погоду нужно быть осторожным — того и гляди, поскользнешься. Накрытые снежными шапками крыши похожих друг на друга домов. Частокол черных фонарей вдоль дороги — маленькие дети убегают от них подальше вечерами, кто со звонким смехом, кто с испуганными глазами. В сумерках кованые столбы выглядят грозно, но больше ребятню пугают обслуживающие их фонарщики, которые, по слухам и неосторожно оброненным нерадивыми родителями словам, заточают в лампы души непослушных малышей, которые выходят гулять зимой после девяти. Валерии кажется, что она до сих пор помнит, к какому из этих фонарей прилип языком Вячеслав, когда ему было восемь. — Пожалуйста, скажи уже, куда мы идем. Калина шагает резво, будто и не боясь упасть — Валерия, за время жизни на окраине деревни отвыкшая от уложенных камнем скользких дорог, следует чуть-чуть поодаль, но старается поспевать. — Первым делом к папе на работу — его в городе нет, а сослуживцам срочно понадобились какие-то там документы, будь они неладны, — слегка повернув голову в сторону подруги, Калина демонстративно похлопывает сумку, висящую у нее на плече. — Вот я одного не понимаю, почему они не могли попросить сразу, пока он еще в столице был? Болваны пустоголовые, а если бы меня тоже на месте не было?.. Слишком уж они на удачу полагаются. Как их там вообще держат? — Калина начинает распаляться, но быстро осекается, замечая понимающую ухмылку на лице подруги. — Ладно, прости, отклонилась от темы. В общем, несем документы в штаб, потом, может быть, пройдемся по городу, но не обещаю. И, конечно, ко мне в ателье. — План понятен. Валерия слабо улыбается и следует за ней, кутая руки в пурпурных складках тяжелого плаща, с вниманием сшитого и подаренного Калиной годы назад. Соловьёва, кажется, чисто из принципа не собиралась мириться с серостью вокруг — и как только Валерии с горем пополам было позволено сменить форменные полушубки на что-то поиндивидуальнее, сразу же сняла мерки и через две недели торжественно вручила ей добротно скроенное творение, строго потребовав без сожалений сжечь «ту старую серую катастрофу». С тех пор и по сей день монохромном городском пейзаже девушки выделялись яркими пятнами — Калина в гранатового цвета полушубке и Валерия в цветах менее броских, но все же приметных. — Думаешь, много времени займет? — М? — Калина снова оборачивается, бросая на Валерию быстрый взгляд, но не замедляясь. — Да нет, не думаю. Мне же их клятую документацию только отдать надо, задерживаться не будем. Чем ближе они к штабу, тем чаще на улице встречаются люди — вокруг все еще достаточно пусто, но в этой части город не кажется таким безжизненным. Кто-то избавляется от бесполезной рекламы на доске объявлений, кто-то меняет вывески перед своей мастерской, кто-то летит на работу, спотыкаясь по пути. Но взгляд Валерии мгновенно приковывает к себе девчушка в коричневой шубе, стоящая со стопкой газет у угла одного из зданий. Она замедляется. — Неужели Маша? — Она самая, — отстраненно подтверждает Калина. — Не думала, что она все еще работает с газетами… — Валерия улыбается и останавливается окончательно. — Я тебя сильно задержу, если подойду на минутку? — …Я не спешу. Останавливать не буду, — по-непривычному осторожно говорит Калина, и Валерии чудится, будто она хочет добавить что-то еще, но подруга лишь молча отходит в сторону, махнув рукой, словно говоря «я здесь, не торопись». Валерия благодарно кивает. Девочка лет тринадцати-четырнадцати аккуратно устраивает стопку неподалеку от себя, беря несколько газет в руки — кажется, только недавно пришла, может, всего на несколько минут раньше них. Как совпало, однако. Валерия улыбается, про себя подмечая, что каштановые волосы Маши теперь лежат аккуратно, а шубка выглядит добротно — явный контраст со стриженной тупыми ножницами испуганной девочкой в полупротёртом безразмерном тулупе, какой она ее помнит. Может, ей лишь чудится, но сейчас она выглядит увереннее и… благополучнее, что ли? — Маша, здравствуй. Она оборачивается, услышав свое имя, и ее глаза немного расширяются в удивлении. — Валерия. Неужели правда Вы? Газет она из рук не выпускает и в объятия не бросается — взгляд ее за несколько лет тоже будто стал немного холоднее, но значения этому Валерия не придает. Много воды утекло. — Да, правда я. Рада видеть, что твои дела идут неплохо. Маша сдержанно улыбается, и есть в этой улыбке что-то искреннее, но все равно смешанное с едва уловимым холодком. — Спасибо. Вы извините, я просто не ожидала Вас здесь увидеть после… всего. Стоящая в отдалении Калина не вмешивается, но нервно притопывает ногой, внимательно наблюдая за взаимодействием. — Что ж, это вполне понятно. Извини, надеюсь, не занимаю твое время. Но сдержаться и не подойти не могла. Скажи пару слов. Как твоя жизнь? — Вполне хорошо, — Маша с сомнением, но все же немного расковывается — лицо не кажется таким напряженным, а глаза выглядят почти виновато. — У мамы дела получше, и меня приняли на работу в издательство. Обязанностей теперь немного больше, зато хоть не целый день только газеты на морозе раздавать. Мне нравится. — Я тобой горжусь, — Валерия сдерживается, чтобы не потрепать девочку по голове, как делала раньше. — Надеюсь, дальше будет еще лучше. Маша в ответ предлагает улыбку — слабую, но теплую. Кивает. — Спасибо. Валерия ждет, когда же она наконец выскажет то, что, очевидно, вертится у нее на языке. И дожидается — поколебавшись, Маша протягивает. — …это правда? Этот вопрос неизбежно должен был быть озвучен, и Валерия почти без заминки кивает. Пускаться в подробности не имеет смысла, и проще дать четкий однозначный ответ. — Да. — Понятно. Повисает тишина. Маша смотрит себе под ноги, неловко ковыряя снег носком сапога. Потом поднимает взгляд на Валерию. — Вы знаете… Мне как мама рассказала, я сначала не поверила, — говорит она осторожно. — Потом, конечно, уже сомнения появились, но как бы то ни было… В общем, даже если правда, я уверена, мы всех деталей не знаем. Вам моя мама знакома, она что услышит, в то и верит, не разбирается особо. Я не все за чистую монету беру, я же Вас все-таки знаю. Так что… не держите на меня зла за осторожность, пожалуйста. Я Вам все равно очень благодарна. — Не беспокойся, Маша, — в ответ на сумбурную речь Валерия успокаивает ее, все-таки рискнув и легонько, по-сестрински похлопав по плечу. — Я все понимаю. Твоя мама возмущена, наверное, — на ее лице появляется легкая усмешка, — и это даже разумно, я бы сказала. Думаю, я бы тоже осторожничала. Так что все в порядке. Девочка благодарно кивает и выдыхает с облегчением — рада, что никто на нее не обижается. Валерия понимает. Сколько Маша себя помнит, она всегда все понимает. — О чем пишут сегодня? — Валерия с улыбкой меняет тему. — О чем пишут сегодня? Бредущая с занятий на тренировку юная девушка с собранными в высокий хвост темными волосами останавливается у здания, прямо перед девочкой лет восьми-девяти, которая мгновение назад звонким голосом предлагала прохожим купить газету. Услышав вопрос, девочка пару раз моргает, протягивая. — Ну-у… Про политику. И про… новости. И там еще что-то на первой странице… интересное. Валерия, утомленная и не в лучшем настроении, все равно улыбается, слушая попытки ребенка объяснить содержимое газеты. — На первой странице? И что же? Если правда так интересно, я бы купила одну. — Ну-у… Девочка мнется и щурится, вглядываясь в газету, и Валерии в голову приходит шальная и неправдоподобная мысль. Бред. Быть того не может, чтобы в Снежной — так не просто где-нибудь, а в самой столице — ребенок не умел читать. Но чем дольше девочка вертит в руках бумагу, надеясь, что докучливая прохожая просто купит одну и поскорее оставит ее в покое, тем сильнее эти подозрения. Заглядывая на передовицу, она решает немного схитрить. — Ничего себе, и правда очень интересно. Получается, что на приеме в Заполярном дворце на той неделе было происшествие. — Да-да! Очень скандальное, — девочка с энтузиазмом кивает и поддакивает. — Тут во всех подробностях, так что берите, не пожалеете. Валерия улыбается. Наивное дитя. В этой статье нет ни слова про Заполярный дворец, и уж тем более про выдуманный ей только что прием. Заголовок гласит, что производство оружия заметно выросло по сравнению с прошлым годом, и что ученые Фатуи нашли новый способ повысить его эффективность с помощью элементальной энергии. — Ты не умеешь читать, не так ли? Мысленно она ругает себя и за бесцеремонную прямоту, и за это естественное «ты», обращенное пусть и к ребенку, но к незнакомому и работающему ребенку. Как-то некрасиво получается. Но слово не воробей. Девочка тем временем открывает рот и тут же закрывает его, не находясь, что ответить. Румянец на ее щеках становится насыщеннее, теперь не только из-за мороза. Она начинает раздражаться и смотрит на Валерию исподлобья. — Слушайте, пожалуйста, или покупайте, или нет. Моя работа продавать, а не статьи пересказывать. — Если хочешь, могу научить. Улыбка на лице Валерии становится шире — но не насмешливее, теплее. Девочка, впрочем, выглядит возмущенной такой наглостью. Маленькие руки крепче сжимаются на газете, а взглядом, кажется, прожечь можно. — Не нужна мне Ваша помощь! И вообще, чего Вы ко мне прицепились? Или берите газету, или не тратьте время. Вам какая разница, читаю я или нет? Вы кто? На обвиняющим тоном заданные вопросы девушка отвечает так, будто бы они заданы всерьез, и протягивает девочке ладонь. — Меня зовут Валерия, — девочка приподнимает бровь, всем видом демонстрируя, что ей это ни о чем не говорит — понимая это, Валерия продолжает. — Так уж совпало, что мне как раз нужна педагогическая практика. — И поэтому вы решили подойти к случайному ребенку на улице, рассчитывая, что я просто скажу «да» подозрительной незнакомке, которая нахально сует нос, куда не просят, — язвит девочка. — Виновна по всем пунктам, — хихикает Валерия, позабавленная такими колкостями из уст маленькой газетчицы. Она выдыхает и ее лицо смягчается. — Прости меня за спонтанность и вольность, мне, наверное, пока недостает некоторых качеств и умений, но я над этим работаю. На самом деле это случайность, я правда хотела просто купить газету. Но раз уж так получилось… Почему не попробовать? Мне не помешает практика, да и тебе лишним не будет. Представь, вот пройдет мимо тебя ну, скажем, Предвестник, а ты не сможешь сказать, что на передовице написано. Девочка отводит взгляд в раздражении, а Валерия добавляет. — Ни единой моры не возьму. Девушка видит, как маленькая газетчица мнется. Взгляд устремляется вниз. Негодование все еще не сошло, но она, кажется, задумывается, а потом бурчит. — Я подумаю. — Спасибо, — Валерия улыбается. — Пять газет, пожалуйста. Глаза девочки загораются, и она тут же хватает и протягивает Валерии пять газет, едва ли не забыв тут же про неприятный разговор. Хоть какое-то воздаяние за ее терпение. Пять газет продано, целых пять! Девушка тем временем отсчитывает мору и с улыбкой отдает ей. — Если ты не против, как тебя зовут? — … Маша. — Маша, — Валерия повторяет короткое имя и кивает. — Я вернусь за новыми газетами завтра, Маша. И… подумай над моим предложением, правда. — Спасибо. Я подумаю, — поколебавшись, отвечает девочка. Взаимодействие, конечно, странноватое, но Валерия не выглядит слишком подозрительной… да и к тому же, сама Маша еще ни на что не согласилась. Если и правда надумает, обязательно потребует гарантий, что эта странная прохожая не преступница, и обсудит с мамой… Нет, нет, она не согласится! Ну ее, эту мутную девушку с ее с бухты-барахты брошенными словами. Еще чего. Не нужна Маше ее помощь… Но через несколько дней, в которые Валерия стабильно приходила и неизменно покупала по несколько газет, Маша, замявшись и ковыряя сапогом снег, спросила, в силе ли ее предложение. Вопрос Валерии вызвал на лице Маши улыбку — наверное, самую теплую из тех, что она удостоилась от нее получить за сегодня. — Сегодня без масштабных новостей. Немного об успехах Фатуи, немного об изменениях в расписании грядущих выходных, в остальном глазу зацепиться, как мне кажется, не за что. Но детский раздел расширили, Вам, помнится, нравилось его читать. — Спасибо, поняла. Одну газету, пожалуйста. Взяв из рук Маши газету, Валерия отдает девочке нужное количество моры. Она не уверена, будет ли читать этот выпуск, но покупает все равно — из уважения к труду и по старой памяти. Беседа вышла короче, чем она рассчитывала, но дольше задерживаться бессмысленно, и с кивком головы на прощание она говорит. — Удачи тебе, Маша. Всего доброго. — До свидания, Валерия. И… удачи Вам. Маша провожает взглядом удаляющуюся наставницу и со вздохом возвращается к работе. Калина, снег под сапогом которой уже успел плотно утрамбоваться от беспрерывного нервного притопывания, смотрит на Валерию со странной смесью сомнения, раздражения и облегчения. — Ну как? Поговорили, можем дальше идти? — Да. Спасибо, что подождала, Калина. Калина кивает, молча забирая у Валерии газету и пряча у себя в сумке, чтобы той не пришлось тащить бумагу в руках. Потом ни с того ни с сего выдает. — Знаешь, я называю это неблагодарностью. Валерия останавливается, глядя на подругу с невысказанным вопросом. О чем речь? Замечая замешательство собеседницы, Калина поясняет. — Если бы ты ее тогда вечерами к нам домой не таскала и по книжкам с ней не занималась, ее не то что в издательство не взяли бы, она бы и макулатуру эту раздавать недолго смогла, я уверена, — с каким-то странным раздражением выговаривает она. — И что в ответ? «Ой, я Вам очень благодарна, Валерия, но писем я Вам писать не буду, а если на улице подойдете, буду шугаться», — Калина бессовестно кривлялась, выдавливая голос потоньше и морща лицо. — «Но Вы только не обижайтесь, Валерия, понимаете, маменька просто осторожничает, и все равно, что она уже и думать о Вас забыла и что мне самой уже тринадцать». Хорошее, конечно, отношение, ничего не скажешь. — Ну зачем ты так, Калина? — с ноткой укора отвечает Валерия. Возмущений со стороны подруги она не ожидала. — Ты преувеличиваешь. Она не «шугалась», как ты выразилась, и была достаточно дружелюбна. Касаемо матери… разве плохо, что она ее слушает? — Ну да, ну да, — скептически фыркает Калина. — Но знаешь ли, можно быть и пословоохотливее с кем-то, кто с тобой несколько нет терпеливо нянчился. — Ты слишком остро реагируешь, — возмущение Калины Валерию одновременно смущает и забавляет, но о пылком нраве девушки ей хорошо известно, потому она не принимает близко к сердцу — не отмахивается от ее слов, но и слишком над ними не задумывается. — Давай поторопимся, тебя в штабе уже заждались, наверное. — Заждались и еще подождут, мы никуда не спешим. Их проколы — не мои проблемы, я могла бы вообще отказаться заходить, — снова фыркает Соловьёва, но тут же неохотно соглашается. — Но ты права. Не хочется и дальше по морозу шататься. Чем раньше разберемся с бумажками, тем раньше покажу тебе ателье.***
«Пустоголовые болваны», которых так ругала по пути Калина, встречают ее с распростертыми объятиями. — Никак сама сударыня Соловьёва пожаловала! Улыбками и кивками ее приветствуют немолодые солдаты Фатуи — подчиненные Фёдора Николаевича, ее отца. Калину здесь знают хорошо — драгоценная дочурка старшего Соловьёва была предметом всеобщего восхищения еще с детства, с того самого момента, как ее впервые увидели в штаб-квартире, и, в отличие от своего младшего брата, пользовалась, можно даже сказать, популярностью. Связано ли это с тем, что она — ребенок начальника, или дело лишь в ней самой, но бойкий нрав девушки здесь многим был по душе, и обычно суровые служащие всегда встречали ее с теплотой. — Она самая, — усмехается Калина, доставая из сумки набитую бумагами папку. — Вы, я погляжу, в хорошем расположении духа. — А то! Все потихоньку, — отвечает ей рослый мужчина среднего возраста с пышными усами. — Сама-то как поживаете, сударыня? — Все потихоньку, — игриво передразнивает его Калина. Валерия в это время стоит у стены недалеко от выхода. Ей… неуютно. Она оглядывает комнату, стараясь оставаться незаметной. Впрочем, это необязательно — на нее все равно никто не смотрит. Девушке кажется, что ей следовало подождать снаружи. Здесь немного жарко в теплом плаще, снег с сапог тает, заливая пол водой, а Калина все увлеченно щебечет с подчиненными отца. Те, кто не участвует в разговоре, бросают на вторую посетительницу пару взглядов, но тактично молчат. Валерия чувствует себя не в своей тарелке, будто вмешивается в момент, в который вмешиваться не должна. — Документы здесь, в папке. И имейте в виду, больше таких фокусов не потерплю. Или все своевременно, или сами разбирайтесь со своими проблемами. — Каемся, виноваты, — отвешивает шутливый поклон усатый мужчина, хохотнув. — Спасибо, Калина. Что бы мы без тебя делали? — Я тоже не знаю, — невозмутимо отвечает она. — К слову, «спасибо» на хлеб не намажешь, так что взамен за бесстыдную мою эксплуатацию с вашей стороны требую рекламу моего ателье, оно вот-вот откроется. — С хваткой, как всегда. — Хочешь жить — умей вертеться. Валерия старается не слишком вслушиваться в беседу — говорят ведь не с ней и не о ней. Но поведение Калины ее веселит. Она всегда была такой — практичной, очаровательной и порой немного беззастенчивой. Валерия так не умеет — все как-то неловко, как-то… некстати. Не зная, куда деть взгляд, она следит за плавно бегущей стрелкой настенных часов. Круг за кругом… Девушка немного погружается в свои мысли, словно загипнотизированная, и в реальность ее возвращает голос подруги. — Ну, мы пойдем. У меня, знаете ли, планы, — резво развернувшись и направившись к выходу, Калина подмигивает Валерии и качает головой в сторону двери, давая сигнал, что можно выходить. Девушка выдыхает с облегчением — наконец-то свежий воздух. Не зная, обратят на это внимание или нет, она решает все равно вежливо кивнуть на прощание — просто на всякий случай. Как только подруги оказываются на улице, Калина смотрит на нее с улыбкой. — Ну как, довольна? — Чем?.. — с непониманием хмурится Валерия. Калина мигает глазами. — Я же буквально только что из него выудила, что соседний отдел на миссию завтра отправляют… Ты что, вообще не слушала? Валерия отводит взгляд, а Калина притворно-раздраженно цокает языком. — Никакой в тебе расчетливости, Валерия. И как живешь вообще? — тяжелый вздох. — Как бы то ни было, дядюшка твой драгоценный скоро будет вне зоны доступа. Пусть ненадолго, но домой наведаться успеешь. Теперь можешь восхититься моей предприимчивостью. — Хорошо, я восхищаюсь твоей предприимчивостью, — Валерия со смешком послушно хвалит Калину. — Я думала, вы просто жизнь обсуждали, а ты все еще об обещании из письма помнишь. — Запомни, яхонтовая моя, у меня все всегда схвачено, — Калина подмигивает Валерии, обхватывая ее ладонь своей — кажется, она в приподнятом настроении. — Знаешь, бродить по городу у меня прямо сейчас желания нет, потому я пренебрегу твоим мнением и сразу потащу тебя на Инеевый переулок. — Так точно, капитан. — Не называй меня «капитан». Пойдем уже. И таща Валерию за руку по заснеженным улицам, где несмотря на достаточно раннее время уже начинает смеркаться, Калина направляется в сторону своей заработанной упорным трудом радости и гордости.***
— Когда я вырасту, я открою ателье. И стены в нем будут теплого цвета, не то что эта тоска у папы в штабе. И свет будет не белый. Калина не солгала в разговоре, произошедшем много лет назад. Да, она действительно не любила ни серость, ни холод, потому с завидным упорством меняла то, что было в ее силах. Валерия окидывает взглядом помещение — бледно-желтые стены, хорошее освещение, добротный пол. Здесь уютно, при желании можно даже не делать из него швейную мастерскую — просто приходи и живи. — Я буду шить самые красивые наряды. И даже знать местная будет туда приходить, вот увидишь. Сейчас в слова тогда мечтательной тринадцатилетней девочки, а сегодня — трудолюбивой и практичной девушки, верится легко. Валерия видела, как Калина работает, верила, что ее труды окупятся — и вот она, стоит в помещении, которое само по себе — уже осуществление мечты ее подруги. — Здесь приятно. — А то. Разве могло быть иначе? Не забывай, кто здесь всем заправляет, душенька. Валерия не может сформулировать, почему, но это место вызывает какое-то чувство… благоговения. Оно в очередной раз напоминает ей, насколько быстро летит время. Девичьи фантазии о будущем, которые раньше казались такими далекими, сейчас превратились в явь. Калина почти исполнила, кажется, все, о чем грезила и к чему стремилась. Что исполнила Валерия? — Здесь, конечно, пока что пустовато, — частит Калина, воодушевленно расписывая подруге свои планы по расположению мебели и инструментов, по декорации пространства и прочее, прочее, прочее… Валерия слушает внимательно, как слушает внимательно всегда. Высказывает свои предложения, задает вопросы, составляет картину в голове. Она горда — рада стать свидетельницей важного события в жизни Калины, счастлива видеть, как сияют ее глаза. Даже если ее нагоняет странное чувство, что она куда-то опаздывает, даже если невольно и не к месту вспоминается, что неосторожности в жизни стоили ей многого, ее восхищение подругой не становится от этого менее искренним. — У меня и сейчас, конечно, есть заказы, но только по рекомендациям знакомых, официально-то пока место не открыто, — делится Калина. — Хоть какая-то польза от постоянных просьб папиных сослуживцев, — заливисто смеется. Да, она умеет правильно обернуть ситуацию, зная, когда уместно попросить ответную услугу. — Но открытие… Для меня это что-то особенное. Я и сейчас много шью, но потом… это как будто новый этап, знаешь? Вроде делаю то же самое, но все-равно по-другому. Думаешь, глупо? — Ни единой капельки. Калина улыбается и порывисто обнимает Валерию — та обхватывает ее руками в ответ, с теплой улыбкой слушая, пока она, очевидно, испытывая особый эмоциональный подъем, приговаривает. — Я очень рада, честно! И очень рада, что ты приехала, спасибо тебе за это. Так хорошо, что столько времени проходит, а мы все еще вот — вместе, общаемся, хоть и связываемся и видимся нечасто. И… Ха. Калина отстраняется, проговорив все на одном дыхании и прервавшись от нехватки воздуха, все недосказанное передавая яркой улыбкой. — А теперь снимай свой плащ, тут тепло. Будем снимать мерки. — Мерки? — Валерия вопросительно выгибает бровь. — Ты сегодня особо непонятливая, драгоценная моя, — Калина хихикает. — Щедродень скоро, забыла? — Калина, тебе правда не стоит… — Стоит-стоит. Не отказывай мне в удовольствии совместить приятное с полезным и порадовать тебя, похваставшись своим мастерством, — очередное ее фирменное подмигивание — Валерия закатывает глаза, но смеется, стягивая плащ. — Буду самой красивой в лесу, всем диким лисам твое ателье прорекламирую. — Не паясничай. Пока Валерия ищет, куда бы примудрить верхнюю одежду, Калина возится в столе, стараясь откопать измерительную ленту — но как только она выуживает ее из ящика, раздается стук в дверь. — Ну и кого там принесло? — раздраженно протягивает хозяйка мастерской, шагая к двери и ворча себе под нос. — Я же всем знакомым говорила, пока не открылась, посещения только по определенным дням, негодяи невнимательные… Погоди минутку, Валерия, я сейчас. Валерия кивает, решая пока скоротать время за изучением окружения — несколько манекенов, швейная машинка на столе, аккуратно сложенные рулоны ткани, шкаф… И часы на стене — одно из распроклятых бабкиных творений. Она даже сюда их притащила. Ох, Калина… С интересом разглядывает стол. На нем не так много всего — стопка бумаги, несколько маленьких записок-напоминаний с пометками о принятых заказах и сроках, к которым их нужно выполнить, подставка с ножницами, линейкой и карандашами, заточенными словно не для черчения, а для убийства, и ежедневник. На душе становится тепло, когда Валерия осознает, что это тот самый ежедневник, который она когда-то подарила Калине на один из праздников — прямо перед тем, как отправиться в долгую поездку. — Этот, — с торжественной интонацией декларирует именинница, — будет использоваться только для важных записей. Буду вносить в него цели и мечты. И всегда носить с собой! — Ага, как и те четыре, что у тебя в ящике пылятся, — ёрничает Вячеслав, мгновенно уклоняясь от летящего от сестры подзатыльника. — Еще бы. Те четыре ты дарил, а этот — Валерия. Чувствуй разницу. — Это, вообще-то, обидно. Заметно, что использует аккуратно — уголки не смяты, корешок не сломан, и ни единого чернильного пятна, что вообще впору относить к фантастике, учитывая, как… экспрессивно Калина пишет. Приятно, что все еще помнит. Дверь закрывается, и Калина возвращается к Валерии с улыбкой на лице. — Что там такое, все-таки недобросовестные клиенты? — А вот и нет, — улыбается Калина, откидывая назад косу, — какой-то посыльный — я даже знаю, кто его отправил. Две записки, и в каждой, не поверишь, очень даже приятные известия. — Выкладывай. — Ну, во-первых, моя репутация меня опережает — количество моих клиентов, кажется, увеличивается, — ухмыляется девушка. — А во-вторых — вы как сговорились. Гостей у нас дома теперь на двое больше.