Владыка-развоеватель

быᴛь ʍузой – боᴧᴇᴇ чᴇʍ ᴛᴩуднᴀя зᴀдᴀчᴀ, но и нᴀиʙыᴄɯᴀя ᴨохʙᴀᴧᴀ дᴧя жᴇнщины.

иᴩ϶н оᴦинᴄᴋи

      Ичиго, выныривая из своих мыслей, улавливает вопрос домоправительницы. Портные… она совсем забыла об этом. Зря она послушала Хичиго. Пустой внутри на это лишь недовольно фыркает, не желая тревожить и так напуганную хозяйку.       Девочка поднимается с места. По правилам приличия склоняет голову перед Соуске, так как она встала из-за стола вперед господина, и молча покидает обеденный зал вместе с Цутией, пока в груди болят осколки.       В гостиной покоев жасмина их встречает несколько человек – седовласый и статный мужчина в возрасте и довольно молодые помощницы.       – Сайто-сан, – пока Ичиго и гости друг другу кланяются, старшая слуга представляет девочку портному, – госпожа Айзен. Ичиго-сан, господин Сайто Ома – брат того самого почтенного мастера Ниномаэ Ома, который со своими мастерицами пошил ваше последнее хомонги. Невероятная работа.       Куросаки не особо интересует предыстория, да и в целом весь процесс после услышанной новости. До тех пор, пока мужчина, стоящий напротив, едва-едва не меняется в выражении лица. И, удивительно, при упоминании “того самого” брата.       – Благодарю вас, Сайто-сан, что пришли к нам в такую погоду, – внимательно смотрит на него девочка и кланяется еще раз.       – Госпожа Айзен, я всегда рад шансу украсить Сейрейтей, – тонкий комплимент и себе, и молодой госпоже, но в голосе кланяющегося в ответ слышна усталость. Даже гласные он тянет так, будто не спал трое суток.       Риока еле заметно щурится. Цутия воспринимает по-своему и становится чуть ближе к рыжей, но предусмотрительно не касается.       – Зовите меня Ичиго, Сайто-сан.       – Что ж, Ичиго-сан, – до этого хмурый мужчина вдруг улыбается, но так, что увидеть это может только самый внимательный взор, – выберем ткани?        – Да.       Сайто не похож на Асу. Аса слишком активная, навязчивая, говорливая. По мужчине же видно, что он пришел по делу и задерживаться в поместье не хочет, хоть и вежливо не подает вида. Вообще, господин Ома похож на военного в отставке – осанка, тусклый взгляд, строгие повадки. Он в возрасте, но рослый и выглядит подтянуто, и даже неглубокие морщины не делают его “стариком”. Его так называть не хочется. На эти мысли старик во внутреннем мире бухтит, что и он выглядит вполне себе прилично.       Ичиго же будто бы немного оживает. Не потому, что до жути хочет новую дорогую вещицу, а потому что занпакто поддерживают ее, а Сайто ее почему-то совершенно не пугает. Какой-то он… благородный, что ли.       – Сайто-сан, что думаете, если верхнее кимоно мы разошьем птицами? Журавлями. А ткань возьмем белую, как и для нижнего.       Именно Хичиго настоял на белом. Потому что: “я слишком люблю белый цвет”. Удивительно, почему.       – Какого цвета должны быть нити? – они сидят за столом в ворохе образцов ткани, и мужчина выуживает из него более плотный белый шелк и прикладывает к нему золотистую нить, присматриваясь.       – Белые, но такие, чтобы сияли на солнце. А в помещении были еле видны.       Седая бровь изгибается. Господин Ома не скрывает скептического взгляда, и даже стоящая рядом с юной госпожой Цутия не может повлиять на мужчину тем, как строго она прочищает свое горло.       – Ичиго-сан, какой же в этом толк, если в хомонги вы будете ходить только на улице, а в помещении вся красота одежд будет скрыта? – впервые за долгое время мастер удивляется заказу. – Такая работа слишком проста для вас. Я предлагаю использовать хотя бы серебряную нить.       – Нет, Сайто-сан, – девочка мягко сверлит взглядом. – Почему бы не показать вашей работой, как прекрасно я себя чувствую на солнце?       Темно-карие, почти черные глаза мужчины расширяются. Подменяя знаменитого брата после заката своей карьеры, он не раз сталкивался с капризными девами из богатых домов. Но здесь… капризы ли?       – Но… у меня есть к вам предложение, – мягко обращается риока. – Компромисс. На этой ткани возможно сделать вышивку? – изящные пальчики берут прозрачную шелковую материю, тонкую-тонкую и также белоснежную.       – Но, госпожа… – озадачился Сайто. – Зачем расшивать ткань для подкладки? Эта практика давно забыта.       – А мы используем ее как верхний слой. В качестве еще одного кимоно, – в темных глазах мужчины воцарился не только шок, но и что-то такое, что вдруг начало пожирать его усталость. Домоправительница же молчит только потому, что молодую госпожу сейчас стоит только любить и беречь. Пускай девочка балуется.       – Ичиго-сан… – бормочет мастер, потирая пальцами выбритый подбородок, – это же совсем…       – Нетрадиционно. Я понимаю, – кивает рыжая. – Так как, попробуем?       – На этой ткани вышивку сможет сделать только самый искусный мастер, – статный мужчина вдруг теряется. Начинает казаться, что даже осанка его стала менее возвышенной.       – Но вы же таков… – рыжая бровь с вызовом изгибается. – Пионы.       – Что? – выдыхает Сайто, не понимая, что эта молодая девчонка с ним делает.       – Пурпурные пионы. На этой ткани. Пробуем? – нежный мелодичный голос звучит с нажимом.       И вечно хмурый господин Ома вдруг открыто улыбается. Его помощницы переглядываются между собой.       – Пробуем, Ичиго-сан.             

нᴇᴧьзя цᴀᴩᴄᴛʙоʙᴀᴛь и быᴛь нᴇʙинныʍ.

ᴀнᴛуᴀн ᴄᴇн-жюᴄᴛ

             – Доброе утро, Айзен-сама, – Тоусен кланяется, пока капитан пятого отряда вновь садится за письменный стол.       – Трудностей не возникло?       Канаме поправляет капюшон плаща, скрывающего его реацу, смахивает с лица капли дождя, и наклоняется. Маленькая коробочка тихо стучит о поверхность стола.       – Никаких. В поселении на карте оказался полигон отряда тайных операций.       – Следы Урахары и Шихоин не обнаружены? – Айзен открывает коробочку и к теплому освещению кабинета прибавляется тусклый свет полупрозрачного шарика.       – Пока нет, но я послал людей для наблюдения.       – Не стоило, – Соуске поправляет очки с оправой из черепашьего панциря и закрывает коробочку, отставляя в сторону. – После пропажи стольких членов отряда, командиры будут излишне бдительны, даже Урахара и Шихоин не рискнут приближаться.       – Нам стоит отвести внимание от инцидента. Нападения пустых не было бы лишним.       Холодный, но уважительный, голос Тоусена только подчеркивал дрянное настроение Айзена. Он посмотрел в открытое окно и с тоской подумал, что неплохо было бы вернуться в ленивое утро и никуда не собираться. Ни на собрание капитанов, ни в Уэко-Мундо, ни в…       – Слишком быстро. Стоит повременить.       – Мы бы могли использовать Метастазию. Мы давно не проводили опыты.       – Нет.       – Почему? – строгое выражение лица Тоусена наконец искажается удивлением.       – Ты не замечал за Гином ничего странного в последнее время? – отвечает вопросом Айзен и на лице капитана девятого отрада расцветает понимание.       – Вы подозреваете его в предательстве?       – Скорее, хочу убедиться, что он все еще полезен плану, – улыбается мужчина и встает из-за письменного стола. – Мне не хотелось бы тебя утруждать, но не мог бы ты более пристально понаблюдать за Гином?       – Как прикажите, Айзен-сама. Но, на что мне стоит обратить внимание?       Соуске равняется с приспешником и доверительно кладет руку ему на плечо:       – Мне кажется, что Ичимару проявляет излишнее любопытство к моей жене.       – Он высказывал подозрения. Девчонка из Руконгая не вызывает в нем уверенности. Она знает о плане?       Айзен улыбается и хлопает мужчину по плечу.       – Ты тоже из Руконгая, – бывший предатель отходит в сторону выхода, но бросает напоследок:       – В моем поместье могут завестись змеи, – он открывает седзи. Батрак, ожидающий у входа в кабинет, подает капитанам зонты. Ливень поутих, но дождь и серые, почти черные, тучи поселились на небе Сейретея надолго.       – Я буду бдительным. Айзен-сама, – Тоусен кланяется на прощание и раскрывает зонт.       – Тоусен, – с царственным позволеньем кивает хозяин поместья.       Батрак провожает гостя, а Айзен прислушивается к реацу. По словам Цутии, после портных должен был прийти ювелир, на что Соуске предупредил домоправительницу, что поработает и присоединится к женщинам. Капитан раскрывает зонт и ступает в главное здание.       Вот только стоит мужчине повернуть к жасминовым покоям, как в него едва не врезается Кьека с целой тарелкой свежих моти.       – Я ничего делать не буду, – Кьека сразу же поняла взгляд хозяина. – Ты мне велел отдыхать.       – Забери Хогиоку.       Женщина хмурится, своенравно уставившись в такие же агатовые глаза. Айзен сжимает губы в упрямую полоску и не отводит взгляда. Занпакто обиженно фыркает и идет мимо.       – Я прикажу приготовить, что-нибудь вкусное, – в ответ ему доноситься лишь очередной высокомерный фырк.       Как он и предполагал, молодой ювелир, уже вовсю краснея из-за собственной юности и неопытности в торговле, рассказывал о готовых украшениях. Заметившая его приход Цутия встрепенулась, но Соуске жестом дал понять продолжать, а сам тихо сел в кресло, наблюдая за девочкой.             

дьяʙоᴧ жᴇнщину ʙᴄяᴋоʍу учиᴛ,и онᴀ нᴀ ᴨᴩужинᴋᴇ ᴛуᴦойᴄᴨᴩᴀʙᴀ ᴋᴩᴇᴨиᴛ янᴛᴀᴩноᴇ ᴄоᴧнцᴇ,ᴄᴧᴇʙᴀ – ᴋᴧиᴨᴄу ᴄ жᴇʍчужной ᴧуной.

иᴧья ᴋоᴩʍиᴧьцᴇʙ

      После визита господина Ома у девочки осталось мало сил. Цутия, видя уставшие и сонные глаза юной госпожи, перед приходом ювелира заставила Ичиго хотя бы немного поесть и сделала бодрящий чай с мятой, обещая, что скоро госпожа сможет отдохнуть. Самое удивительное – рыжая и поесть смогла, видимо, потому что ей все еще трудно отказать старушке, и немного взбодрилась.       Юный Рио Мори пришел один. Простенько одет, довольно худой и с плечами, смотрящими вниз, скрывающими весьма высокий рост. При взгляде на девушку – сразу же застеснялся и все опускал свои глаза. Куросаки не поняла, почему конкретно, но тихо выдохнула – этот мужчина тоже не заставил ее почувствовать себя уязвимой. Домоправительница также усадила их за стол, а Ичиго приказала принести молодому мужчине чай, чтобы тот согрелся – не смогла смотреть, как он дрожащими пальцами открывает влажноватые футляры с готовыми образцами украшений.       – Я выпью чай с вами, Рио-сан, не отказывайтесь, – успокоила девочка ювелира, когда тот стал скромно открещиваться от напитка как от яда. – Вы ведь долго добирались.       Цацки ее не особо интересуют, в отличие от Хичиго, который снова оживился и приказал искать самые дорогие камни. Ичиго быстро заткнула пустого, от лепета которого только голова разболелась. Хотя, признаться честно, та лисичка, которую подарил ей Соуске, и вправду очень утонченная. Она смотрит на украшения, изредка щупая текстуры пальцами – аккуратно и бережно.       – Очень изящно, Рио-сан, – хвалит Куросаки, пока Мори почти давится принесенным чаем, а в гостиную входит Соуске.       Вместе с Цутией встрепенулся и молодой мужчина, но также послушался безмолвного приказа хозяина поместья и опустился в кресло.       – Спасибо, Ичиго-сан, – робея, благодарит ювелир. – Увидев вас, я подумал об этой подвеске. – Рио находит в множестве футляров кулон с желто-оранжевым камнем. – Мало кто использует сфен, так как он хрупкий. Но я…, – запинается он, – я думаю, что в подвеске и при аккуратном обращении он прослужит долго.       Подвеска и вправду красивая. Обрамленная в золото с тонкими ажурными узорами, а сам камень окружен россыпью более мелких полупрозрачных камней, но…       – Вы меня простите, Рио-сан, но такой большой камень – не для меня, – виновато и слабо улыбается девочка, чтобы не показаться грубой. А после внимательный взгляд падает на белое пятнышко в углу одного из больших футляров. – А вот это что такое?       – А… это, – заметно расстроившийся мужчина довольно шустро забирает образец из-под носа молодой госпожи. – Это попало сюда случайно, прошу прощения. Неудавшийся эксперимент с эмалью…       – Покажите, – настаивает девочка и раскрывает ладонь, на что осведомленный о правилах дома Мори осторожно вкладывает вещицу в изящную ладошку, не касаясь бледной кожи.       В ее руке – маленький цветочек. Серебряный или платиновый, покрытый белой эмалью, до жути похожий на цветы жасмина.       – Цутия-сан, подайте зеркало, пожалуйста, – просит Ичиго и получает небольшое зеркало на подставке. Рио пытается что-то сказать, но лишь пару секунд заикается, а после замолкает, не зная, что делать в такой ситуации.       Девочка прикладывает цветок к шее, придирчиво осматривает. Не то. Украшение кочует к рыжей шевелюре. Лучше, но не то. Пальцы заправляют за ушко рыжие пряди распущенных волос.       – Хочу, чтобы вы сделали мне украшение из этих цветов – вот сюда, – она кончиком пальца описывает дугу за ушком.       – Но…       – Я нарисую. Цутия-сан, можно бумагу и карандаш?       Айзен заинтересованно следит за девочкой и усмехается, каждый раз, как молодой ювелир робеет, едва не заикаясь. А ведь в будущем станет весьма заносчивым мастером. Быстро пришедшая слава вскружила голову юнцу, получившему поддержку от семьи Омаеда. Впрочем, скверный характер компенсировал выдающийся талант.       На поданной старшей слугой бумаге девочка рисует крюк, который бы мог расположиться за ухом и держать украшение. А поверх шустро и схематично набрасывает россыпь цветов.       – Вот так, вот эта часть, – Ичиго протягивает лист ювелиру, а кончиком карандаша указывает на дугу, – должна быть здесь, – она вновь проводит пальцем за ушком. – И тогда будут видны только цветы.       Соуске жестом подзывает Цутию и шепотом спрашивает домоправительницу:       – Ичиго обедала?       Старушка кивает.       Пока молодой ювелир рассматривает рисунок, риока оборачивается к Соуске, который отвлек Цутию. Маленькая, даже немного удивленная улыбка на персиковых губах – реакция на очки, что удивительным образом идут ему. На бледных щеках появляется слабый румянец.       – Я такого нигде не видел, – второй растерянный мужчина за день – Куросаки оборачивается и терпеливо выдыхает.       – Судя по вашим работам, вы делаете много того, чего раньше не видели.       – Я… я… – Рио сглатывает, но кивает. – Это так. В таком случае, мне нужны замеры вашего уха.       – Хорошо, – удовлетворенно соглашается рыжая. – Еще я бы все-таки хотела шпильку с этими цветами.       – Д-да, госпожа Айзен, – Мори отчего-то перешел на официальное обращение. – Цветок сделан из белого золота. Для шпильки же предлагаю использовать платину, так как золото слишком мягкое.       – Хорошо, – кивает Ичиго. – Я думаю, на этом все.       – Цутия, вы заказали официальные украшения? – тихо, но властно, указывая, кто хозяин в доме, спрашивает Соуске. Впрочем, улыбка, появившаяся при официальном обращении к его девочке, так и осталась на лице.       – Еще нет, Айзен-сама. Я пригласила мастера, но Сакума-сан еще занят.       Юнец неумело скрывает разочарование – официальные украшения для жены капитана не доверили бы безызвестному неумехе.       – Тогда пусть Рио сделает несколько наборов на всякий случай. Сможешь, сделать россыпь гипсофил из фиолетового нефрита? – обращается капитан к мальчишке.       – М-материал редкий, но я постараюсь, – неуверенно подтверждает Мори.       Айзен кивает.       – Ичиго, есть идеи для нескольких наборов? Или может хочешь веер?       Маленький нос тихо сопит, щеки алеют сильнее. Она не хотела больше украшений, но у растерянного молодого мужчины засияли глаза, когда ему позволили сделать несколько наборов для юной госпожи.       – Из чего сделана капелька на подвеске у лисички? – обернувшись к Соуске, интересуется девочка. – Из граната ведь?       Капитан усмехается рубинам на щеках.       – Да. Хочешь сделать набор к той шпильке?       Рыжие ресницы подрагивают от непривычности ситуации, пальчики впились в спинку кресла, так как Ичиго полностью развернулась к ювелиру спиной.       – Хочу.       Мужчина кивает и поднимает взгляд выше, на юнца, с загоревшимися от крупного заказа глазами.       – Шпилька из розового нефрита. Так же, Рио, сделай ее копию из платины и укрась аметистами, к ней же набор. Цутия, пусть посмотрит.       Домоправительница кивает и жестом приказывает служанке сбегать за украшением.       Кажется, у нее горят даже уши. Рыжая откидывает прядь обратно на открытое ранее ушко, чтобы хотя бы их не было видно, и оборачивается к Мори. Вскоре мужчине приносят шпильку, и он делает пометки на пергаменте, чтобы позднее воспроизвести украшение максимально точно.       Девочка же растерянно бегает взглядом от точки к точке. Странное ощущение. Айзен снова ее балует, а она и…       – Рио-сан, это китайская сосна? – изящная ручка указывает на довольно увесистую резную шпильку из прозрачного материала, когда бегающий взгляд все-таки случайно останавливается на изделии, которое раньше было скрыто как раз таки пергаментом для записей.       – Д-да, простите, – извиняется ювелир, осознав, что ранее небрежно положил на украшение бумагу. – Сделана из горного хрусталя. Однако материал хрупкий…       Рыжая снова оборачивается к своему мужчине, застенчиво хлопая глазками.       – Можно?       – Конечно.       Айзен встает с кресла, подходя к столику, заглядывая в многочисленные шкатулочки. И словно специально выставленные гребни попадаются под его взгляд.       – Ты делаешь гребни?       Юнец смущенно угукает и пытается оправдаться.       – Сложно найти заказы на дорогие украшения…       – Я беру вот этот, – Соуске выуживает медный, но кропотливо украшенный, гребень, выглядящий, как лисица. – Да, Яо-ху?       Карамельные глаза расширяются. Ее мужчина навис над ней, стоя за спиной, и девочка прикрывает уже наверняка невыносимо алое личико рукавом кимоно.       – Мгм, – невнятно угукает она, когда Рио кое-что вспоминает.       – Госпожа Айзен, н-нам нужно снять замеры вашего уха, – он достает из тамото специальную ленточку.       – Я помогу, – мужчина протягивает руку, и ювелир молча протягивает ленточку, потому что взгляд карих глаз совершенно не направлен на него.       Айзен убирает рыжие пряди назад, и наматывает шелк на пальцы для удобства. Прикасается нежно к ушку и под неуверенными указаниями юнца делает замеры.       – И-и-и м-мочку, пожалуйста.       Мужчина наклоняется, замеряет и показывает деления мастеру. Но не отстраняется от девочки. Мягкая вуаль гипноза забирается в каждый уголок комнаты.       – Не хочешь, чтобы я взял тебя прямо сейчас?       В голос, совершенно не таясь. Впрочем, и слуги с мастером не обращают внимания. Ичиго не убирает руки от лица, поэтому Рио, сидящему напротив, видны только ее глаза. И она всеми силами пытается не жмуриться от того, как бережно Соуске касался ее уха и какие у него горячие пальцы.       Только вот вопрос, сказанный вслух так четко и непосредственно, заставляет грудную клетку застыть на месте, а персиковый рот – открыться в удивлении. Рыжая поворачивается лицом к мужчине, все еще прикрываясь.       – Ч-что?       – Не хочешь заняться каллиграфией после обеда?       Так же спокойно, будто повторяя.       Она точно слышала не это. Ей не показалось.       – Я… – девочка сглатывает. – Да, хочу.       – Отлично, – кивает. – Я пока вернусь к работе. Цутия, позовешь меня. – Айзен отстраняется, но напоследок обращается к ювелиру. – И да, подвеску с желтым сфеном я тоже беру, – он смотрит в сердоликовые глаза и хитро щурится. – Напоминает глаза Зангецу.       И стоит юному мастеру неловко дать ответ, уходит из гостиной.       Она сгорала со стыда, пока ее духовный меч внутри ликовал и кичился перед стариком фактом новообретенной цацки, сопровождая это враждебным и гордым “сука, хочет подкупить”.       Цутия же, проводив радостного и вдохновенного крупным заказом Мори, улыбалась при взгляде на краснощекую девочку. И все приговаривала, что такой госпоже под стать украшения даже лучше заказанных у Рио.       Обед был подан оперативно, и Ичиго присоединилась к Соуске, но сама попивала чай и все не могла рта раскрыть от смущения, пока мужчина обедал и терпеливо давал ей пережить новый опыт и странно брошенный вопрос прямо при всех.       – Где мне расположиться? – спрашивает девочка, когда они переместились в кабинет Айзена для урока каллиграфии. Мягкий румянец все никак не хочет сходить с нежных скул.       Капитан отпускает служанку, а сам подходит к бюро, доставая набор для каллиграфии.       – Ты ведь сейчас без белья? – мужчина спокойно раскладывает принадлежности, готовя место для девочки.       Карие глаза расширяются. Второй раз за день Ичиго уверена, что ей не послышалось, но речь мужчины ее настолько смущает, что лучше бы это было подлой иллюзией.       – Ч-что?       Бумага безразлично шелестит под длинными пальцами. Айзен отодвигает кресло и смотрит на девочку:       – Я хочу, чтобы ты почувствовала кожей текстуру дерева. Каллиграфия требует высокой концентрации. Этим мы сегодня и займемся. Садись.       Он точно над ней издевается. А она не может держать лицо – нервно сглатывает слюну и с тихим, но сиплым вдохом садится в предложенное кресло. На вопрос не отвечает – Соуске прекрасно знает, что она не носит белье.       – Это обязательная часть обучения?       – Ты просила о приватных уроках, – Айзен опускает руки на покатые плечи и наклоняется, чтобы тихо приказать:       – Задери кимоно.       Ей кажется, что она сейчас же потеряет сознание, а внизу живота тем временем начинает завязываться узел. Соуске слишком сильно на нее влияет – даже ее занпакто притихли, а альбинос не отпускает колкие шуточки.       – Н-… – голос осип, говорить становится трудно, – насколько сильно?       Соуске кладет ладонь на бедро, подхватывая пальцами край кимоно и тянет вверх, почти обнажая низ живота.       – Настолько.       Она совершенно не чувствует контроля. Ни над собой, ни тем более над мужчиной. И это…       Девочка привстает и дрожащими пальцами подхватывает ткани кимоно, поднимает, отчего те морщатся и сминаются, открывая фарфоровые ножки и ягодицы.       – Так? – спрашивает, садясь на место и зажмуривая глаза – кресло холодит нежную кожу.       – Умница, – кивает мужчина и убирает руки на спинку кресла. – Теперь начнем. Возьми кисть.       Изящная рука тянется к кисти, берет ее. И дрожит так, как сейчас дрожат листья в чаще, на которую она любит смотреть перед рассветом, успокаиваясь. Ичиго глубоко вздыхает, пытаясь вернуть контроль хотя бы над своей рукой.       Соуске улыбается уголками губ, но голос держит под контролем:       – Держи кисть ровнее, – он наклоняется и осторожно поправляет пальчики, сжимающие несчастное дерево.       Чужая ладонь обжигает. По бледным ножкам бегут мурашки – от сквозняка, от холода дерева, и пальчики на ступнях поджимаются. Между судорожно сжимающихся бедер же становится горячо, и девочка сильнее сводит колени.       Подушечки пальцев крепче прижимаются к древку, и никто не знает, сколько усилий ей понадобилось, чтобы хотя бы немного убрать дрожь.       – Так лучше. – будто не замечая дрожь юного тела, Айзен убирает руку. – Основными столпами каллиграфии всегда является концентрация и практика. Спонтанность исполнения, которой славиться путь письма, присуща более опытным мастерам. Для у ч е н и к о в... основная задача состоит в постоянной практике. И конечно же приобретении контроля. Какой бы ты не была взволнованной внутри, твоя кисть должна строго следовать танцу иероглифов. Поэтому, мы начнем с написания больших текстов. Будет долго, нудно, но я постараюсь разбавить столь скучное занятие интересными темами. – мужчина наклоняется и почти шепчет на почти алое ушко:       – Не хочешь описать, какие именно ласки тебе понравились?       Нет, ей все-таки не холодно. Она вся горит как ведьма на костре. Острое плечо дергается от щекочущего дыхания на пекущем рубиновом ушке.       Самое страшное, что Ичиго понимает, что он делает. И ее тело реагирует на каждое микродвижение мужчины, даже шуршание его кимоно за спиной отдается пульсацией внизу. И рыжая ничего не может с этим сделать, совершенно ничего. Она старается выровнять дыхание, она пытается взять себя в руки. Пальчики перехватывают кисть, рукой она пару раз взмахивает в воздухе, чтобы расслабить спазмированные мышцы, и вновь ставит руку в исходную позицию. Нужно ответить достойно, даже когда контроль полностью в руках Айзена.       – Хочу описать то, что понравилось тебе.       Соуске сглатывает. Вот ведь Яо-ху.       – О, Ичиго, я могу сейчас сказать, что и м е н н о мне понравилось, – ладонь обнимает лебединую шею, едва касаясь, почти дразня. – Например, как ты вчера ласкала меня ртом. Мне подробно описать, как ты прекрасно сжимала головку? Или каллиграфией занимаешься ты?       Она почти прокусывает нижнюю губу, но смело запрокидывает голову, заглядывая в чужие темные глаза.       – Опиши. Я буду писать под диктовку, – в темно-кофейных омутах плещется плохо скрываемое возбуждение.       Айзену с трудом прячет растерянность. Не такого он ожидал от сердоликовых омутов.       – Тогда пиши, – заторможено кивает мужчина. – Твои губы прекрасно обхватили член. Мне нравятся ласки ртом. Особенно, когда головка скользит по небу... – длинные пальцы скользят по коже, щекоча горло. Карие глаза неотрывно следят за реакцией сердоликов. – ...и попадает в горло. Идеально сжала меня. Пиши.       Лицо горит так неистово, что кажется, его окунули в лаву. Температура стремительно повышается, и девочка вновь задыхается, но пишет до самого конца продиктованного. Кисть держит ровно, но дрожь до конца унять не может.       А когда заканчивает, пользуется маленькой паузой. Кимоно душит, и девочка аккуратно зажимает в зубах кисть, чтобы освободить две руки. Пальчики хватаются за ворот кимоно и осторожно растягивают, ослабляют, чтобы дышать было легче. Ткань чуть спадает с изящных плеч, и Ичиго возвращает кисть в правую руку.       Айзен следит за каждой чернильной черточкой, но на деле ничего не видит. Он слышит учащенное дыхание девочки и не может сдержать собственного выдоха сквозь сжатые зубы.       – Выходит неплохо, – хрипло хвалит мужчина. – Теперь опиши, что чувствовала сама.       Девочка сглатывает вязкую слюну с корня языка. И послушно пишет. Строку за строкой, молча, пока в кабинете прежде всего слышно ее сбитое дыхание веснушчатым носиком, шорох ткани и, кажется, даже ее пульс, барабанящий по вискам, беспощадный и яростный.       Соуске вчитывается в каждый иероглиф и чувствует, как возбуждение тянется из воспоминаний. Он наконец убирает руку с шеи и опирается на спинку кресла.       – Прочти. Вслух.       Говорить сложнее, чем писать. Узел в животе приносит почти физическую боль.       – Ты… – заикается Ичиго, – ты чудесно стонал. Так что у меня… – слюна наполняет рот, девочка сглатывает, – у меня внизу все горело. Я отдала тебе свой хвост, чтобы ты контролировал. И… не могла прикоснуться к себе, потому что решать должен ты.       Мужчина шумно выдыхает и прячет лицо между обнаженным плечом и изящной шеей.       – Что я должен был решить? Как тебе доставлять мне удовольствие? Или, когда прекратить? Что именно?       Она не отвечает. Пока горячая кожа обжигает изгиб шеи, она аккуратно и степенно пишет, действительно стараясь красиво выводить иероглифы. А закончив, дрожа, читает вновь:       – Ты решаешь все. Как мне ласкать тебя и могу ли я ласкать себя.       Дерево кресла трусливо тявкает под сжавшимися пальцами. Соуске выдыхает прямо в шелковую кожу.       – О таком ты фантазировала?       Ножки сжимаются крепче, она пугается звука кресла. Гладкое дерево наверняка уже мокрое под ней.       Вместо ответа на бумаге простое:       – Да.       – Как давно? Всегда, или... – он не сдерживается и оставляет короткий поцелуй на коже. – Только со мной?       Поцелуй ощущается огромной иглой, насквозь проходящей через основание шеи. Персиковые губы сдерживают стон и превращают его в мычание.       – Только с тобой.       Айзен сглатывает от фантомного ощущения поводка, отданного ему в руки. Девочка или не знает, что делает с ним, или специально соблазняет властью над собой.       – Что до меня? Как ты ласкала себя? Есть ли то, что хотела попробовать?       Она чуть поворачивает голову. Алая щека утыкается в чужой висок.       – Мне не было это интересно. Я ласкала себя так, как показывала тебе. Но я… не чувствовала, что мне это нужно. Было много других забот.       Соуске в очередной раз выдыхает, но теперь не просто от возбуждения, а, чтобы просто не задохнуться. Он поворачивается и целует рубиновую щеку, почти шепча:       – Значит, это я тебя развратил?       Темные мутные глазки заглядывают в глаза, что так близко. Тяжелая шатенистая голова приятно давит на хрупкое плечо.        – Значит, это ты, – шепчет она в ответ.       Капитан кивает и отстраняется, чтобы преувеличенно бодрым голосом сказать:       – Тогда я хочу, чтобы пока меня не было, если не сможешь спать, ты писала обо всех своих желаниях, фантазиях... Или описала, как будешь ласкать себя.       – Х-хорошо, – заметно опечалилась девочка.       – Не переживай, я обязательно все прочту, – обещает Соуске, хитро щурясь.       Она молчит. Узел внизу мешается, жжется, хочет развязки. Смазка под ягодицами стягивает кожу, от этого пальчики сжимают кисть сильнее. Шумный выдох.       – Соуске, – наконец говорит Ичиго, не оборачиваясь, – пожалуйста…       – Что именно ты просишь? – он видит, как дрожит кисть в руках и облизывает пересохшие губы.       Девочка нервно сглатывает. Молчит. Дрожащая ручка делает новые движения, кисть все менее и менее ровно выводит линии.       Ичиго отодвигает бумагу в сторону, чтобы мужчина увидел. Новая надпись гласит: “Возьми меня здесь и сейчас”.       Айзен смотрит на неровные иероглифы и в очередной раз выдыхает. Он молча наклоняется, чтобы отставить чернильный камень и бумагу с кистями.       – Встань и обопрись на стол.       Она беспрекословно выполняет указания. Вначале от ягодиц до кресла тянутся ниточки вязкой смазки, но после обрываются. Нежные ладони ложатся на деревянную поверхность стола, и для этого ей пришлось нагнуться.       Мужчина убирает кресло в сторону и с жадностью смотрит на едва прикрытые кимоно ягодицы. Он сжимает ткань рукой и задирает вверх, обнажая нежную, покрасневшую, кожу.       Длинные пальцы касаются промежности, размазывая смазку.       – Тебе нравиться, когда я ласкаю тебя руками? Или предпочитаешь язык?       Даже от короткого касания она не выдерживает и хнычет. Руки судорожно дрожат, еле держа ее тельце. Колени подкашиваются.       – Я… мне… – запинается девочка, – язык. Но когда вместе…       Айзен становиться на колено и одной рукой отодвигает упругую ягодицу. Под его взглядом по бедру скатывается капля смазки.       Пыльцы нежно проникают в девочку, а мужчина наклоняется вперед, чтобы надавить языком на клитор.       Ичиго на пару мгновений замирает и затихает, с широко раскрытыми глазами и раскрытым ртом. А после протяжно стонет, опускаясь дрожащим телом на холодный стол, влажным лбом утыкаясь в дерево. Смятое кимоно вуалью ложится на твердую поверхность, нежно прикрывая талию и часть узкой спины. Белые ножки же сами раздвигаются чуть шире.       Вязкая смазка течет по подбородку, огибает кадык и уходит вниз по горлу, впитываясь в ворот. Язык вырисовывает замысловатые круги на клиторе, пока пальцы ласкают бархатные стеночки. От задыхающегося стона Айзена ведет, заставляя терять голову. Возбуждение разливается по всему телу. И даже дискомфорта в шее не чувствуется. Свободной рукой мужчина наспех отодвигает ткань собственного кимоно – на пояс не хватает терпенья – и сжимает основание члена, чтобы просто сдержаться, довести девочку до разрядки.       Она уверена, что никто другой так бы не смог. Только его прикосновения, его пальцы, его движения могут сделать так хорошо и приятно. Рабочий кабинет, местами пыльный и кое-где заваленный книгами и бумагами, наполняется медовыми стонами. Поверхность стола холодит щеку, а одна ножка выскальзывает из гэта. Хрупкое колено ложится на дерево, пока ступня в белоснежном таби свисает с края стола. Мужчине открывается больше доступа, и на каждое ритмичное движение пальцев Ичиго то стонет, то мычит, то судорожно выдыхает, поджимая пальчики на ногах.       Пик приходит быстро, короткие ногти впиваются в стол, словно пытаясь оцарапать, а тело дрожит и изящно изгибается. И девочка готова отдать и посвятить всю свою жизнь только одному ему, лишь бы до конца своих дней чувствовать его руки на своей коже и не помнить о том, как этот мир жесток и омерзителен.       Соуске чувствует, как она сжимается на его пальцах, достигая оргазма, как выгибается навстречу ему, не то подчиняясь, не то подчиняя.       Айзен сжимает член, притормаживая возбуждение, бьющее по нервам словно электрический ток. Но желание нарастает еще сильнее и стоит девочке едва расслабиться, как мужчина встает, и мокрой от смазки рукой держит ее под хрупкой коленкой, фиксируя на столе, открывая ее еще больше. Член входит в нее плавно и быстро, практически без усилий. Айзен наклоняется, опираясь одной рукой на стол, пока другая сжимает нежную кожу под коленкой.       – Идеальная... – со стоном вырывается у мужчины. Он целует пересохшими губами лебединую шею хрипло шепча: – ...моя…       Угол стола давит на острые бедренные косточки и, пережив яркий оргазм, девочка подтягивается так, что нога, оставшаяся внизу, безвольно повисла. Гэта, что держался на маленькой ступне, цокнул о пол. Вровень с этим звуком Соуске вошел в нее единым движением.       И она словно никак привыкнуть не может. Мычит от ощущения наполненности, от того, как ее стенки сжимают мужчину. От того, как проникновенно он шепчет.       Движение. Она стонет его имя. Поворачивает голову на бок, пытаясь что-то высмотреть, но лицо щекочут темные пряди.       – Соуске, – Ичиго заносит руку и зарывается в мягкие каштановые волосы Айзена, – говори… продолжай…       Он чувствует хрупкие пальчики между прядями и почти рычит в шелковую кожу. Кровь шумит в висках, сливаясь с ее стонами. Он задает быстрый темп, теряя голову от ее близости. От ее подчинения. От собственной жадности.       – … Моя... моя особенная девочка... – Айзен хрипло стонет. – Великолепная, чувственная, нежная, страстная... – задыхаясь от удовольствия тараторит мужчина.       Все шумы вокруг заглушаются его шепотом. Пылкие и влажные шлепки кожи о кожу, слабое поскрипывание крепкого на вид стола, даже ее собственные, далеко не тихие стоны. Все это меркнет перед тем, как любовно он ей шепчет на ушко слова, которые вдруг стали ей так нравиться. Они ложатся на ее душу сахарной пудрой, они остаются сладким и свежим нектаром на языке.       Пальчики сжимаются на чужих волосах, чуть оттягивая шоколадные нити. Горячее тело над ней чувствуется даже через ткани их одежд, а нежная чувствительная шея так вообще приятно жжется от дыхания мужчины.       – Соуске… – кажется, если в бессознательном состоянии ее попросят назвать одно единственное имя, она скажет именно это. – Я… – говорить сквозь стоны трудно, а темп такой быстрый, что даже вдыхать получается через раз, – я вся т-твоя… навсегда.       В животе образовался новый узел. Крепкий, томящийся внутри, просто огромный и ждущий развязки. Девочке думается, что она точно попала в плен и одновременно сама стала пленительницей.       – Не отпущу... – натурально рычит Айзен и не сбавляя темпа, выпрямляется, притянув к себе девочку за предплечье. Рука, на которую он опирался, ложиться на талию, вжимая Ичиго в себя, желая привязать настолько, чтобы дышать одними легкими, качать кровь одним сердцем, мыслить одним разумом. – … Мой алмаз, только мой... – колдовская смесь хрипов, стонов и рыка походит на какой-то забытый язык древних, взывающий к первородным чувствам, древнее симпатии, привязанностей и даже любви. Нечто ритуальное, с самой зари создания мира, расчленение и поедание друг друга, как врагов, поедая с плотью его силу, его волю и его б е з у м и е.       Он держит ее почти на весу. Покрасневшая коленка упирается в несчастный стол, ставший свидетелем таких откровений. Такого одержимого помешательства. Она хватается за его шею позади обеими руками, словно за последний оплот надежды и своей жизни, которую она запросто бросит ему под ноги, а в ответ заберет его собственную. Золотой затылок упирается ему в ключицу, а девочка надрывает связки.       Она никогда не возвышала себя над кем-то. Но этот бог, что за спиной, сделал что-то страшное. Заставил чувствовать себя божеством самого высокого ранга. Она выгибается в спине, чтобы он проникал глубже, отдавая все свои почести и подношения ей – как самой высшей ступени эволюции, как самой жадной небожительнице, как самой Идзанами. Будто она есть и рождение, и смерть в одном лице.       Она открывает глаза, задыхаясь от собственных хриплых стонов. То ли ее рассудок помутнен, то ли она все видит наяву. Золотые нити ее реацу сплетаются с темно-пурпурными, словно окутывая пару коконом. Струнки их духовных сил сталкиваются, ластятся друг о друга, завязываются в узелки. Танцуют друг с другом тягучий этюд, будто бы не эти же силы когда-то сталкивались в бою.       – Я тебе сама… – хрипит Ичиго, широко раскрытыми глазами наблюдая за нитями реацу, – не позволю.       Она опускает одну руку и заканчивает, забирая его благоговение себе.