Владыка-развоеватель

      Сон тлеет постепенно, стирая за собой все следы иллюзии. Мир становится бесцветным и последним пропадает он. Открывает глаза и смотрит на рыжую макушку, что примостилась на груди.       – Для тебя я сделаю все.       Голос после сна хриплый и сиплый. Это уже не сон, а явь. И сердце замирает в опаске.       Трогательно сонный голос мягким бархатом накрывает слух, и ее заспанное сознание потихоньку запускает шестеренки, осознавая сказанное мужчиной. Она понимает, что все-таки это не игры разума. Что снова получилось так, что они встретились во сне. Что он так заботливо притворился ничего не понимающим и продлил эту сказку.       Ичиго трется нежной щечкой о гладкую кожу груди, а после поднимает голову, чтобы посмотреть в чужие глаза.       – Доброе утро, папочка, – в сонной неге девочка, все еще отгоняющая мрачные мысли, дарит своему мужчине теплый взгляд и ласковую улыбку.       – Не пойму, дразнишься или издеваешься, – все еще сонно жмурится мужчина.       Она подтягивается поближе, чтобы нависнуть над лицом капитана. Чтобы улыбнуться ему вновь, со вкусом расцеловать его щеку и прижаться к ней своей щекой.       – Удивляюсь, – чуть хихикая, бормочет девочка ему на ухо, – Даже не наругал за испачканную форму.       Соуске обнимает девочку и целует так удобно подставленный висок.       – Тебе все можно.       Ичиго поднимает голову вновь, чтобы заглянуть ему в глаза, и взгляд потемневших карамельных омутов понемногу теряет веселость.       – Но я не ребенок.       – Но капризничаешь за столом. Хочешь сказать, что ведешь себя как взрослая? – Айзен наклоняет голову, улыбаясь уголками глаз.       – Да! – обиженно восклицает Ичиго и снова опускает голову, прижимаясь щекой к горячей груди. – Я не капризничаю.       – Права Цутия, балованная ты, – по-доброму смеется Айзен, поглаживая золотую макушку.       – А мне все можно, – тихо смеется девочка, припоминая мужчине его же слова.       – Да. Можно, – кивает мужчина.       Еле слышный смех еще звучит пару секунд, а после затихает. Сладкая нега сна проходит, стаскивает одеяло с осколков сердца и клочков души, и Ичиго с остервенением пытается натянуть его обратно. Холодные ладони скользят по ребрам мужчины, ласково гладя гладкую кожу. Под ухом стучит чужое сердце, и девочка слушала бы этот ритм вечно, даже в отсутствие своего.       – У тебя очень красивый смех. Я бы хотел слышать его почаще, – Айзен гладит золотые волосы и не хочет вспоминать, что нужно идти на службу, что вновь нужно надевать маску, вновь столкнутся с шинигами.       Риока ничего не отвечает, потому что не хочет ничего обещать. Не может ничего обещать.       – Пора вставать?       – Не хочу, – честно признается капитан. – но надо кормить одну капризную девочку.       – Раз я капризная, то папочка должен кормить меня с рук. Капризные едят только так, – Ичиго поднимает голову и смотрит взглядом, не принимающим возражений.       Айзен искренне смеется, откинувшись на подушку. Похоже, расплата за прозвище пришла. Другую причину мужчина старательно не рассматривает.       – Тогда пошли, умоем тебя, оденем и накормим.       Слуги довольно быстро привели в порядок комнату и накрыли завтрак на террасе ее спальни, пока девочка принимала ванну. Веселость пропала окончательно, сон остался приятным воспоминанием, теплым ожерельем из солнечных лучей на горле.       В домашнем кимоно уютно, распаренная кожа немного успокаивает, и Ичиго провожает слуг взглядом, вернувшись из ванной комнаты, источая полюбившийся ей цветочный аромат своим телом.       – Ты готов? – терраса встречает утренней прохладой, особенно на контрасте после водных процедур. Рыжая подходит к сидящему в кресле Соуске. Руки у него лежали расслабленно на коленях, и девочка их смело убрала, чтобы занять их место.       Утренний лес проснулся давно и занят своими делами, в отличии от него. Айзен смотрит на изумрудные кроны и вспоминает ночной разговор с Кьекой здесь же.       Путаница в собственных чувствах приносит ему не просто дискомфорт. Боль. Такую же страшную, как одиночество. И если оно еще знакомо и привычно, то больная, разъедающее сердце, вина для него в новинку. Что делать с ним Айзен не знает. Ждать, как сказала Ичиго? Он слишком устал. Несколько мирных деньков будто кусок мяса перед голодным псом – подразнили и сделали еще хуже.       И лишь возвращение его девочки заставляет Соуске скрыть за доброй улыбкой тяжелые мысли.       – Пока не съешь завтрак, десерта не будет, – хитро щурится мужчина и обнимает девочку, чтобы та не упала.       Она послушно складывает ладони на коленях, болтая ногами в воздухе не от беззаботности, а от погруженности в мысли. Ей все еще не голодно, но она понимает, что нужно хоть что-то съесть.       – Я не буду мясо и рыбу, – нейтрально сообщает Ичиго.       Айзен наклоняется, чтобы взять палочки и смотрит на столик. Выбор пал на тамагояки.       – Что ж, приятного аппетита.       – Спасибо, – кивает девочка, и покорно открывает рот. Она жует нарочито медленно, чтобы в нее не впихнули больше чем она, хочет, и чтобы стоящий в горле ком не разросся до того, чтобы ее стошнило. – Тебе нужно на службу?       Айзен на мгновение хмурится, но тут же прячет обеспокоенность.       – К сожалению, да, – новый кусочек терпеливо ждет между палочек.       Девочка не отвечает и забирает кусочек из палочек. Она не хочет оставаться одна. Точнее, не хочет оставаться без него. Ощущение того, что она находится в эпицентре угрозы, что она будет наедине со своими кошмарами и картинками, пугает. Но она не хочет быть грузом и якорем.       – Сегодня придет учитель эрху, – напоминает мужчина и выбирает натто.       Ичиго отворачивается от натто. Слишком яркий запах.       – Хочу гома-ае, – девочка указывает на салат, а после возвращается к сказанному капитаном. – Да, я попробую.       Натто возвращается на тарелку, а зелень охотно цепляется за палочки.       – Как твои успехи с рисованием?       – Неплохо, как-нибудь покажу тебе, – Ичиго берет гома-ае и молчит, пока пережевывает. – Если бы только кто-то не смазывал мои шедевры…       – Ох, как я виноват, – притворно качает головой Соуске. Место зелени занимает рис. – И как же мне загладить вину?       – Я хочу несколько приватных уроков каллиграфии и кидо, – она демонстративно болтает ножками снова, – лично от Айзена-тайчо. Он же найдет для меня время?       – Конечно, – кивает мужчина и тут же хитро щурится. – И насколько приватными должны быть уроки?       – Насколько возможно, – розовый язык проходится по губам. – Хочу персик и уиро.       Вместо десерта между палочек вновь появляется тамагояки.       – Пока не поешь, десерт не получишь.       – Разве мне не все разрешено? – девочка поднимает взгляд на Соуске, надувая губы и повторяя. – Хочу персик и уиро.       – А я вредный, – усмехается мужчина, смотря на пухлые губки, но упрямо держа рядом с ними кусочек омлета.       – Тогда это последний кусочек, да?       – Последний кусочек тамагояки, – кивает с самым честным взглядом.       Девочка щурит глаза.       – Нет, это последний кусочек перед десертом.       – Последний кусочек тамагояки и немного риса, чтобы заесть.       – Тогда не поместится уиро, я расстроюсь, – невинно хлопает ресничками Ичиго, действительно понимая, что ком в горле уже неприятно давит.       – Десерт можно съесть позже, – терпеливо аргументирует капитан.       Девочка молчит, дуя губы, а после вообще отворачивается от палочек и утыкается носом в шею Айзена.       – Я перехотела.       – Так, договорится не можем, – вздыхает Соуске. – Будем пробовать подкуп. Что хочешь?       Куросаки молчит. Ей, в целом, ничего не нужно. Только вот покоя на сердце и всех родных рядом, но это невозможно.       “Кончай ныть”, – на поверхности сознания появляется родной лязг. – “Бери, когда дают”.       Ичиго ничего не отвечает, лениво пытаясь придумать, что вообще ей может понадобиться, но в голове ни единой идеи.       “Заебала, хозяйка. Значит, заказ: самое охуевшее хомонги и цацки с брюликами”.       Девочка аж краснеет. Она-то и у отца не выпрашивала ничего.       – Кхм, – прокашливается девочка, пока ее щеки наливаются кровью. – Хочу хомонги.       “Чего заткнулась, малявка?”       – И… и пригласи ювелира.       Айзен улыбается уголками губ, видя смущения девочки.       – Я думал попросишь, что-то существенное, – мужчина хитро щурится. – Землю под сад или поместье за городом.       Девочка сильно робеет, опуская голову и нервно заламывая тонкие пальцы.       – Это в следующий раз, – храбрится она, пока в голове звучит трехэтажный мат ее занпакто.       – Заинтриговала, – усмехается капитан. – Тогда договорились. Цутия пригласит портных и ювелира, выберешь, что приглянется. Только есть не забывай, – длинные пальцы все еще держат палочки с омлетом.       Из-за смущения есть окончательно перехотелось, но Ичиго послушно открывает рот и забирает остывший омлет из палочек. После идет комочек риса, и никаких мыслей о десерте у нее уже нет.       “Зато брюлики будут, малышня”, – все же довольно звучит голос альбиноса.       Духота поместья после полудня была невыносимой. Но Аяме шла с присущим ей изяществом и грацией. Будто она не чувствует жары, в отличие от своих молодых компаньонок. Поместье тихого и почти неприметного капитана не поражало кричащим богатством, но приятно удивило некой строгостью и продуманностью интерьеров.       – В поместье есть несколько правил, – суровая домоправительница, что сама привела ее к хозяину, шла впереди и похоже была недовольна ее присутствием.       – Не думала, что у капитана Айзена есть правила. Говорят, он душка, – алые губы, в цвет волос, растянулись в хитрой улыбке.       – Господин Айзен ценит разумную скромность, – старушка остановилась и красноречиво посмотрела на наряд Аяме Хидже. Но куртизанка не повела бровью, с гордостью расправив плечи, отчего дорогое, яркое кимоно чуть-чуть оголило скульптурные ключицы. – Не забывайте, где вы и ради чего здесь. Это, во-первых, – домоправительница пошла дальше. – Во-вторых, в поместье запрещено упоминать шинигами и деятельность, связанную с ними.       – Но капитан Айзен шинигами... – подловила она на несоответствии старушку.       – Не называйте его капитаном, – отрезала Цутия. – Третье правило, которое вы должны знать – запрещено касаться госпожи.       – Это будет трудно. Как я смогу научить ее игре на эрху?       – Значит вы не настолько талантливы. Мы пришли, – домоправительница подошла к седзи. – Ичиго-сан, это Цутия. Прибыла ваша учительница.       

ᴋоᴦдᴀ ʙ ʍоᴄᴋʙу ᴨᴩиʙᴇзᴧи «ᴄиᴋᴄᴛинᴄᴋую ʍᴀдонну», ʙᴄᴇ ходиᴧи нᴀ нᴇё ᴄʍоᴛᴩᴇᴛь. ɸᴀинᴀ ᴦᴇоᴩᴦиᴇʙнᴀ уᴄᴧыɯᴀᴧᴀ ᴩᴀзᴦоʙоᴩ дʙух чиноʙниᴋоʙ из ʍиниᴄᴛᴇᴩᴄᴛʙᴀ ᴋуᴧьᴛуᴩы. один уᴛʙᴇᴩждᴀᴧ, чᴛо ᴋᴀᴩᴛинᴀ нᴇ ᴨᴩоизʙᴇᴧᴀ нᴀ нᴇᴦо ʙᴨᴇчᴀᴛᴧᴇния. ᴩᴀнᴇʙᴄᴋᴀя зᴀʍᴇᴛиᴧᴀ: – ϶ᴛᴀ дᴀʍᴀ ʙ ᴛᴇчᴇниᴇ ᴄᴛоᴧьᴋих ʙᴇᴋоʙ нᴀ ᴛᴀᴋих ᴧюдᴇй ᴨᴩоизʙодиᴧᴀ ʙᴨᴇчᴀᴛᴧᴇниᴇ, чᴛо ᴛᴇᴨᴇᴩь онᴀ ᴄᴀʍᴀ ʙᴨᴩᴀʙᴇ ʙыбиᴩᴀᴛь, нᴀ ᴋоᴦо ᴇй ᴨᴩоизʙодиᴛь ʙᴨᴇчᴀᴛᴧᴇниᴇ, ᴀ нᴀ ᴋоᴦо нᴇᴛ!

ɸᴀинᴀ ᴩᴀнᴇʙᴄᴋᴀя

      Как только Айзен ушел на службу, все настроение, хоть как-то приобретенное их совместным трудом, мигом улетучилось – как пчела, выевшая остатки пыльцы с цветка. Ичиго вдруг снова почувствовала себя то ли чужой, то ли не в своей тарелке. Заперлась в своих покоях с книгой, пытаясь отвлечься. Но, конечно же, каждую страницу пришлось перечитывать по несколько раз. И если кто-нибудь зайдет сейчас к ней на террасу и спросит, о чем роман – девочка не ответит, одарив вошедшего неживым взглядом и неловкой наигранной улыбкой, лишь бы показать, что она еще дышит и еще существует.       Бездумное чтение прерывает голос Цутии. Риока вздыхает, прикрывая глаза. Не хочется. Нет сил. Сейчас нарушат личное пространство, которое хоть немного дает дышать, сейчас придется контактировать с новыми людьми. Но она обещала попробовать. Обещала попробовать прежде всего себе, хоть и сейчас детская мечта не светится перед ней ярким огоньком, привлекая и маня. Скорее наоборот.       Она встает, обреченно откладывает книгу на стол и даже не оставляет закладку, потому что в голове ни грамма усвоенной информации – придется перечитывать. Она не хочет впускать в спальню, поэтому выходит сама. Все пока что приветствуют друг друга лишь поклонами, и домоправительница провожает собравшихся барышень в некую переговорную покоев жасмина, в которой, признаться, юная госпожа и не была ни разу.       – Ичиго-сан, – мягко обращается Цутия, – госпожа Аяме Хидже будет вашим преподавателем по эрху. Аяме-сан, – женщина переводит взгляд на аловолосую даму и говорит заметно строже, – это госпожа Ичиго Айзен, супруга господина Айзена-сама. Надеюсь, правила вы усвоили.       – Конечно, – отвечает Аяме, очаровательно улыбаясь и несмотря на ту, кому она отвечает. Оглядывает девочку, выбирает подход.       – Госпожа, я приду за вами после урока, но Кику будет рядом, – успокаивающе сообщает старушка, хотя взгляд обеспокоенный.       – Спасибо, Цутия-сан, – Куросаки благодарно склоняет голову, а после провожает домоправительницу пустым взглядом, не желая оставаться с незнакомками наедине.       – Ичиго-сан, вы когда-нибудь касались инструмента, пробовали играть? – обращается преподаватель и изящно садится в одно из кресел, подготовленных для гостей.       – Нет, – коротко и емко отвечает девочка, садится напротив и имеет возможность рассмотреть женщину, пока ее помощницы достают два инструмента.       Алые-алые волосы бросаются в глаза. Кровавые, насыщенные. Кровавые как у Ренджи. Риока нервно сглатывает, надеясь, что никто этого не заметил. Глаза у дамы как бусинки и с прищуром – такие темные и блестящие, норовят хитро заглянуть и вытащить из тебя что-нибудь – эмоцию или информацию. Осанка безупречна, повадки элегантны. Ведет себя как знатная дама из важного клана, но девочка поражается, в таком случае, довольно открытому декольте и ярким не по нужде губам – эти детали делают женщину скорее более похожей на высокоранговую гейшу. Однако кимоно на ней, такое же алое, как и ее волосы, явно не для гейши – для госпожи.       Стеклянные карамельные глаза возвращаются к красивому лицу. Странный преподаватель.       – Хорошо. Это не страшно, госпожа Айзен, – обращение все еще режет слух девочке, но не сказать, что режет неприятно. Учтивая, обворожительная улыбка не покидает кровавых губ. – С вашими длинными пальчиками у вас все получится.       Женщина не реагирует на то, что на юной девушке нет лица – мало ли, что за личностей сейчас берут в жены капитаны. Видимо, как сурова служба, так сурова должна быть и супруга? Хотя, девочке такое выражение лица совершенно не идет. Слишком молодая и миловидная.       – Маки, подай мне ученический эрху, – Аяме грациозно принимает из рук помощницы инструмент – весьма дорогой на вид, но довольно простенький, без росписи и резной эмали на корпусе.       Инструмент кочует в руки Ичиго, и та теряется, смотря на повисший на струнах смычок.       – Да, Ичиго-сан, у эрху смычок – неотделим от инструмента. Они – единое целое, и из-за того, что волокно скользит по задней поверхности струн, звучание получается таким гладким и плавным. Тягучим. – снисходительно и увлеченно делится аловолосая.       Женщине подают ее личный инструмент – до невероятного красивый, наверняка стоящий целое состояние. Полностью вороной, но с алой головкой в виде резного дракона и такими же колками – довольно необычно для эрху.       – Ичиго-сан, не бойтесь и возьмите смычок в правую руку, – Аяме демонстрирует это на своем инструменте, каждое ее движение изысканно, – и натяните тетиву безымянным и указательным пальцем…       Большая часть урока прошла спокойно. Преподаватель оценила слух юной госпожи, ведь та сама чувствовала, когда палец давит не туда, не имея никаких подсказок, и даже кривила свои маленькие губки, когда извлеченный звук был неточным. Да и прикасаться к девочке не пришлось – та неплохо справилась, просто наблюдая на аловолосой женщиной и повторяя ее движения.             

ᴄᴛᴩᴀɯᴇн и ᴦᴩозᴇн он; оᴛ нᴇᴦо ᴄᴀʍоᴦо ᴨᴩоиᴄходиᴛ ᴄуд ᴇᴦо и ʙᴧᴀᴄᴛь ᴇᴦо.

ᴀʙʙᴀᴋуʍ 1:7

             Кап-кап-кап.       Кровь с перерезанной глотки капает бордовым дождиком на деревянный пол.       Глухой стук и тело дряхлого старика падает. За ним на пол следует танто, звеня лезвием.       – Господин! – седзи резко открылись и в богато украшенный кабинет ворвались вооруженные охранники. Но первые два затормозили, заметив тело.       – Кента-сама!       – Уберите нарушителя, – со рта сорвался холодный приказ. Айзен сел за стол и длинные пальцы подхватили кисть.       – Кента-сама, а как же… – начал стражник.       – Мои приказы в этом доме больше исполняются? Может, еще этому мальчишке, Юширо, доложишь? – голос, наполненный сарказмом, заставил стушеваться мужчину. – То тоже. Пойдите прочь, вы мешаете мне.       Пока тело настоящего хозяина кабинета утаскивали, оставив, начавший распадаться на рейши, кровавый след, Айзен переписывал информацию из отчета, делая заметки. Но стоило седзи закрыться за последним поклонившемся стражником, как встал из-за стола.       Тук-тук-тук.       Любопытные костяшки простукивают стену из благородного дерева, но мужчина знает – отличий не выявят. Чтобы найти потайную дверь в прошлом ему потребовалось неделю. День за днем, он приходил в этот кабинет и разгадывал загадки, таясь будто мелкий вор стоило хозяину вернуться на свое законное место. Теперь же от него не осталось даже крови – бордовое пятно в центре комнаты испарилось. А подушечки пальцев давят на дерево шкафа, и потайной ход открывается.       Кента Шихоин был неряшливым стариком несмотря на свой статус. Поэтому в тайной комнате, среди множества секретных документов был бардак. Возможно, он служил дополнительной защитой от любопытных глаз. Но к сожалению, Айзен помнил, где и что находится.       Несколько старых, облезших свитков сразу же находят приют в тамото хаори. Следом – несколько совсем свежих отчетов. Соуске не жадничает, как в первый раз. Теперь он будет частым гостем в маленькой комнатушке, скрытой таким количеством барьеров, что даже ближайшие домочадцы не знали, что один из старейшин клана Шихоин был одним из шести судей Совета 46.       Айзен удовлетворённо кивает сам себе и выходит из потайной комнатки. За хаори судьи он еще успеет зайти. В этот раз у него намного больше времени.       

уᴨᴇᴋи ʍᴇня ʙ оᴄᴛᴩоᴦ нᴀ ᴋᴀᴋой уᴦодно ᴄᴩоᴋ – ʙᴄᴇ одно ᴄия нᴀуᴋᴀ нᴇ ᴨойдᴇᴛ ʍнᴇ, дуᴩню, ʙᴨᴩоᴋ!

ᴧ. ᴀ. ɸиᴧᴀᴛоʙ

ᴨᴩо ɸᴇдоᴛᴀ-ᴄᴛᴩᴇᴧьцᴀ, удᴀᴧоᴦо ʍоᴧодцᴀ

      – Проверь это место, – в руки капитана девятого отряда передают старый свиток.       – Откуда у вас эта карта?       Айзен устало улыбается уголками губ. Теперь он жалеет, что Тоусен не подвержен силе Кьеки Суйгуцу. Этот несчастный мужчина, единственный имеющий возможность знать правду из-за собственной глупости запутался в своих же принципах. Когда-то Соуске восхитила его верность, заинтересовала его мораль и заинтриговала слепота.       Но сейчас…       Наверное, он чувствует к этому несчастному что-то близкое к жалости.       – Поделился один старый знакомый, – почти честно.       – Я его знаю? – Канаме прячет свиток и терпеливо ждет ответа.       – Возможно да, возможно нет. В любом случае выполни мою просьбу как можно быстрее.       – Да, Айзен-сама, – капитан девятого отряда уважительно кланяется и уходит, прихватив с собой несколько отчетов для виду.       А хозяин кабинета откидывается на кресле с присущим ему величием и переводит взгляд со спины Тоусена на притаившийся на полке, между книг, так, чтобы его видел только сидящий за столом, уже припорошенный пылью бумажный журавлик. Мужчина тепло улыбается воспоминаниям, ставшими из-за кошмаров миражом из доброго сна.       Похоже это его бич – добиваться невозможного, а добившись самолично разрушить.       – Я слишком жадный, да?       Вопрос повисает в пустоте и остается без ответа. Тишину прерывает шелест бумаги и тяжелый вздох капитана – нелюбимые очки вернулись на законное место.             

нᴇ быᴧо ʙ ʍиᴩᴇ ᴄиᴧьнᴇᴇ ᴄᴀʍᴄонᴀ, ʍудᴩᴇᴇ ᴄоᴧоʍонᴀ, ᴨᴩᴀʙдиʙᴇᴇ дᴀʙидᴀ, но ʙᴄᴇх ᴛᴩоих ᴄоʙᴩᴀᴛиᴧᴀ жᴇнщинᴀ.

ᴋᴇбᴩᴀ нᴀᴦᴀᴄᴛ

ᴄᴧᴀʙᴀ цᴀᴩᴇй

      Она движется по поместью как пылающий в огне феникс. Кровавое кимоно языками пламени следует за ней, изысканно облизывая ими и так сверкающий от чистоты пол. Осанка такая, словно у женщины нет позвоночника – у нее ровнейшая тростинка в спине, а вместо шеи хрустальная неподвижная ваза. Вдоль сонной артерии, по бледной и гладкой коже, течет капелька пота. И любой мужчинка бы собрал ее языком и захмелел только от одного привкуса розовой воды и солености. От одной лишь этой капли.       – В обеденном зале намного прохладнее, – обещает Цутия прежде всего гостям, так как юной госпоже этого поместья глубоко плевать на жару.       – Благодарю, – чарующе улыбается Аяме, хотя домоправительница, идя впереди, ее даже не видит. Зато видят другие, снующие туда-сюда по поместью слуги и батраки.       Женщина не несет свой инструмент сама – за нее это делают помощницы. Девочка помнит, с каким видом преподаватель отдавала им свой эрху. Томно, с полуприкрытыми бусинками глаз, с полуоткрытым алым ртом. Будто больше не может выносить такое палачество. Будто еще чуть-чуть, и она упадет в обморок лишь от того, какие усилия она прилагает, чтобы держать довольно легкий инструмент в руках. Будто ей даже пальчиком двинуть ужасно тяжело.       Рыжая же могла понести ученический эрху в руках, даже чувствуя непомерную усталость из-за своего состояния. Но Кику не позволила молодой госпоже таскать инструмент – скорее по тычку старшей слуги, нежели, чем из собственной сообразительности.       Процессию размещают, как обещано, в обеденном зале прямо посреди урока – из-за духоты переговорной комнаты. Молодые слуги раскрывают седзи и окна настежь, чтобы образовался сквозняк. И ученица, и учитель на этот раз садятся на пол, но на мягкие подушки.       – По традиции, на эрху принято играть, сидя на полу, – тон красноволосой щекотлив, вкрадчив. – Но сейчас играть можно по-разному. Мы с вами, госпожа Айзен, попробуем разные позиции.       Ичиго лишь бесцветно кивает в ответ на информацию, искренне принимая к сведению, но не тратя силы на эмоции.       – Но... – чернильные глаза щурятся то ли хитро, то ли снисходительно, – когда вы играете – покажите слушателю, что вам это нравится. – уголки кровавых губ дергаются, когда мимо окон проходит пара батраков и глазеет на гостью, хотя последняя смотрит исключительно на свою студентку. – Ведь в меде тонет больше мух, чем в уксусе.       Девочка же переводит взгляд на слуг. Те не скрывают восхищенных взоров – причем ни мужчины, ни женщины. Даже Накаяма, подошедший на пару минут к домоправительнице, не мог отвести глаз со спины красноволосой – Ичиго, сидящая напротив Аяме, могла это увидеть. Так же, как могла увидеть и отвешенный ему легкий подзатыльник от Цутии.       – Давайте продолжим, Ичиго-сан, – женщина изящно приняла в руки свой инструмент, как раз, когда управитель закончил тихий разговор со старшей слугой и собрался уходить. – Советую брать эрху увереннее, ему уж точно не будет больно, а впечатление о музыканте совсем другое…       Пульс вновь застучал в висках, и воспоминания об их мирных деньках потеряли свою реальность. Айзен сглатывает и шумно выдыхает. Подушка под затылком мерзко промокла от холодного пота. По дыханию рядом он понимает – Ичиго не спит. Уже нет. Нет того уютного сопения, под которое он засыпал вечером.       Ее дыхание судорожно вторит его. Совершенным образом ужасный сон. И флер прошлого ребяческого и теплого сновидения полностью стерся. Теплые, согретые одеялом ладошки закрывают покрытое испариной лицо, словно пытаясь спрятать хозяйку от внешнего мира. Хрупкое тело дрожит, и Ичиго судорожно хватает горячую руку мужчины под одеялом, убеждаясь, что все предыдущие картинки не были реальностью. Ведь на миг ей показалось, что как раз перемещение во времени и было сном.       Он трет свободной рукой солнечное сплетение, на котором стоял белый сапог Яхве и садится на кровати. Душно. Слишком душно. Будто путы из кошмара все еще сжимают, давят, забирая у него не только силы, реацу, но и Ичиго с Кьекой. Будто в насмешку выполняя его потаенное желание.       – Ты тоже видела, – не вопрос. Соуске трет руками лицо, сгоняя остатки сна и встает.       Белый кровавый сапог и мертвое тело ее родного Соуске не дают себя забыть. Боже, как она устала. Ей не хочется ни дышать, ни существовать, когда почти каждую чертову ночь ей показывают самые настоящие зверства. Ни ночи покоя.       – Я видела, – ее не спрашивали, но девочка подтверждает и встает следом. – Почему так происходит?       Терраса встречает хозяина и хозяйку дома прохладным влажным воздухом и небом, затянутым тучами. Завтра будет дождь.       Айзен не знает. А может знает, но не хочет осознавать. Кьека скажет – во всем виновато Хогиоку. Или эта отмазка стала их общей? А Соуске ответит – во всем произошедшем с ними виноват только он один. Даже в бессилии в кошмаре.       Поэтому мужчина молчит, кладет руки на перила и тяжело опирает на них голову.       Ичиго обессиленно падает в кресло, грубо растирая глаза кончиками пальцев. Она даже не знает, чей был этот сон – настолько все смешалось и перепуталось. Сердце снова стучит как полумертвое, хотя сон уже был не об этом.       – Надоело… – тихо-тихо цедит она, скорее обращаясь к себе, ответов ей уже не хочется.       – Как тебе учитель эрху? Понравилось заниматься? – Айзен с трудом соскребает себя с перил и садится в кресло.       Ей нет дела до учителя, до эрху. Нет дела до того, чтобы об этом рассказывать – после вчерашнего урока ее покинули все силы, и девочка весь остаток дня проспала.       – Все было в порядке, – Ичиго отводит пустой взгляд в сторону чащи, которая только-только начинает просыпаться.       Бесцветный голос Ичиго совершенно не напоминает детский смех из светлого сна. Все та же мертвая кукла. И он сам мертвец. Как во сне.       Они будто стороны одной монеты, вечно меняющиеся местами и никак не могут встать на ребро.       – Если что-то не понравится, найду нового, – бесцельно повторяет Айзен.       – Все в порядке, – повторяет девочка, на свою беду взглянув на Соуске.       Ее тошнит от тона голоса их обоих. Ее тошнит от глаз их обоих – неживых, бесцветных, глухих. Она не может проглотить ком, который стоит в горле после сна и при виде своего мужчины.       Чертыхаясь про себя, Ичиго встает с кресла. На негнущихся ногах ступает к Айзену, обходит его со спины и утыкается губами в каштановую макушку. Теплые после сна ручки скользят по сильным плечам к груди, заползая под кимоно, аккуратно растирая влажную кожу, как она делает обычно себе. Она заметила, как он после пробуждения коснулся солнечного сплетения.       Айзен касается теплой ладони и сжимает собственной рукой. Поцелуй касается хрупких кукольных костяшек.       – Все в порядке, – повторяет он за ней.       Ей хочется усмехнуться от того, как они из уст в уста передают друг другу эти бессмысленные лживые слова. Будто слышат эхо в безжизненном лесу.       Но ей это все надоело. Нельзя закапывать себя больше, когда обстоятельства и так вырыли яму до самого дна. Нельзя им помогать своими собственными руками. Девочка наклоняется сильнее и оставляет поцелуй на бледной щеке. И еще один. И еще. Как радостный ребенок целует родителя, восторгаясь подарком или еще чем.       – Мы самые сильные, Соуске, – шепчет риока на ухо, пока ее свободная рука все еще гладит гладкую грудь. – Придет время, и мы оправимся.       Мужчина кивает. Справятся. Только вот когда?       – Тебе нужно отдохнуть.       – Я спала полдня и почти всю ночь, а вот ты… – рыжая обходит мужчину и усаживается ему на колени, прижимаясь к нему, подтягивая к себе уже холодные маленькие ступни. – Учитель похвалила меня. Сказала, что у меня хороший слух и что у меня быстро получилось извлечь звук.       Айзен накрывает ступни ладонью, отдавая свое тепло, а другой прижимает девочку крепче.       – Вот как. Молодец, – он улыбается, действительно радуясь тому, что у Ичиго будет дело, на которое сможет отвлечься. – Скоро будет говорить, что ты талант.       Пальчики ног поджимаются от тепла чужой кожи. Рыжая голова ложится мужчине на грудь.       – Не пойму, ты иронизируешь?       – Почему ты так думаешь? Ты упорна и умна, для тебя разобраться с эрху будет делом времени. К тому же, у тебя талант к рисованию, – Соуске целует рыжую макушку. – А вот сейчас иронизирую.       В карамельных глазах вдруг появляется эмоция – искреннее детское возмущение. Маленькая ладонь слабо шлепает Соуске по солнечному сплетению.       – Ты как смеешь? – девочка заглядывает в чужие омуты. – Ты же даже не видел!       – Покажешь мне рыжего лисенка? – Айзен наконец-то задвигает назад дурные мысли и хитро улыбается. Хотя бы так, притворившись, что все плохое – лишь сон.       – Чтобы ты посмеялся надо мной?       – А ты нарисовала лисенка? Ты действительно оправдываешь свое имя, Яо-ху.       – Я просто рисовала разных животных! – возмущается девочка, а после по-настоящему надувает губы. – Ничего не покажу.       – Правда ничего не покажешь? – с притворным расстройством говорит Айзен. – Как жаль.       – Я смотрю, чувства художника в этом доме не ценятся, – Ичиго демонстративно двигает ступнями, и они выскальзывают из-под теплой руки. По телу бегут мурашки от прохлады. – А Цутие-сан понравилось, между прочим…       – О! – мужчина улыбается и ловит убежавшие ножки, возвращая на место. – Похоже я плохой хозяин, совсем не слежу за происходящим в доме. А за моей спиной уже сговорились.       – А мог бы и присоединиться к нам, если бы недооценивал меня, – рыжие бровки в негодовании приподнимаются. – Но мы уже тебя не возьмем.       – И никакие уговоры и подкупы не помогут? – хитро щурится Айзен.       – Во-первых, для начала возьми свои слова обратно, – она деловито выставляет указательный палец, угрожая мужчине.       – И какие именно? Те, что ты талантливая и упорная... – Айзен наклонился к ушку и почти шепотом закончил:       – Или то, что ты молодец?       Обжигающее ушко дыхание заставляет покраснеть, ведь вдруг вспоминается их недавняя совместная ночь.       – Н-нет! То, что ты иронизировал по поводу моего таланта, – девочка не теряет своего возмущения.       – И как же мне загладить вину?       – Во-вторых, – пальчик утыкается Айзену в грудь, золотистые ресницы подрагивают, – ты мне будешь должен одно желание.       – Как хитро, Яо-ху, – мужчина не сдерживает хитрой ухмылки.       – Я не виновата, – светлая бровь с вызовом изгибается, – папочка сам себя подставил.       Айзен вздыхает и откидывает голову на спинку кресла.       – Ты мне точно мстишь.       – Это как я мщу?       – Вот это прозвище, папочка. Будто я дряхлый старик.       Непонимание мужчины удивляет. Но девочка рада забыться в этом забавном разговоре, рада отвлечься.       – Соуске, разве папочка не может быть молодым? – Ичиго приближается к его лицу, почти касаясь носом мужского подбородка. – Я же тебе объясняла…       – И все равно я не могу понять смысла смешивать родительские чувства с любовными. Это же извращение семейных ценностей.       Девочку эта мужская уязвленность умиляет. Она тянется и чмокает бледный подбородок Айзена.       – Ты привыкнешь, Соуске, – довольно тянет Ичиго.       Мужчина вздыхает, будто его только что приговорили к вечности в Мукене. Впрочем, в тюрьме было попроще.       – Но хотя бы не называй меня так, когда я в тебе.       Карие омуты, почти кофейные при такой пасмурной погоде, расширяются. В горле формируется слабый кашель, и девочка опускает голову. Остывающий румянец снова разгорается, и настроение издеваться над мужчиной сразу же улетучилось.       Айзен ждет колкости в ответ, но Ичиго молчит. Поэтому он смотрит на рыжую макушку и хитро щурится.       – У Яо-ху закончились аргументы?       – А папочке есть что сказать? – бурчит она своим хмурым и обиженным голосом, но голову не поднимает, чтобы никто не увидел смущения.       – Боюсь рта раскрыть, иначе опять отцом назовут.       Девочка цокает языком.       – Ты преувеличиваешь.       – А разве это не так? Когда ты была на пике, ты звала меня отцом. Согласись, если бы я тебя назвал мамой было бы очень странно.       – Я пошла, – Ичиго завертелась в чужих руках, чтобы выбраться из объятий. Выяснения перестали быть веселыми.       – Я же сказал, аргументы кончились, – пожал плечами мужчина и демонстративно отвернулся к роще.       – Слушай! – девочка наконец сползла с кресла и развернулась к мужчине. Розовая пятка рассерженно стукнула о холодную половицу, заалевшее личико выражает обиду. – Я не контролировала себя, а ты мне припоминаешь.       – Это не мешало тебе просить большего, – Айзен улыбнулся уголками губ, но не повернулся к обиженной девочке.       – Говоришь так, будто я одна тогда вообще чего-то желала, – изящные руки строго скрещиваются на груди.       – О, я и сейчас тебя хочу. Всегда хочу. Но не набрасываю на тебя лет сто.       Девочка сглатывает, чувствуя, как горят даже ее уши. Сознание подбрасывает воспоминания о том, как хорошо тогда было не думать о проблемах и тревогах, отдаваясь чувствам и ему.       – Я не делаю из тебя старика, Соуске. И не добавляю тебе лет.       – Может не нарочно, но... – он вновь пожал плечами. – Хотя, пожалуй, если бы мне предложили что-то взамен, я бы подумал.       – Например? – Ичиго щурит глаза.       – Не знаю. На твой вкус.       – Боюсь даже предположить, вдруг тебя снова заденет, Соуске, – девочка постукивает пальцами по собственному локтю и повторяет: – Например?       – Хмммм... Дай-ка подумать... – он притворно задумался, – Я ведь не зря назвал тебя упорной и талантливой. Не против научиться новому трюку?       – Ну? – нетерпеливо подгоняет Ичиго.       – Минет, – Айзен сдержал нейтральное выражение лица, не позволяя себе усмехнуться, видя личико его девочки. – Я бы хотел, чтобы ты научилась ласкать меня ртом. Тогда можешь называть меня как хочешь.