Владыка-развоеватель

ᴋᴀᴋ они оᴛᴋᴩыʙᴀюᴛ ᴄʍᴩᴀдныᴇ ᴄʙои ᴩᴛы,

ᴦоʙоᴩяᴛ "ну ᴄᴨой жᴇ нᴀʍ, ᴨᴛᴇнчиᴋ, ᴄᴨой;

ᴨоᴧучи ᴨоᴛоʍ нᴀɯᴇй ᴦᴩязи и ᴋᴧᴇʙᴇᴛы,

нᴀɯᴇй бᴇздоᴋᴀзᴀᴛᴇᴧьноᴄᴛи ᴛуᴨой,

– ʍы ᴛᴀᴋ ᴄиᴧьно хоᴛᴇᴧи бы быᴛь ᴋᴀᴋ ᴛы,

чᴛо ᴄожᴩᴇʍ ᴛᴇбя ʙᴄᴇй ᴛоᴧᴨой;

ᴛы ᴨиᴛᴀᴇɯьᴄя чуʙᴄᴛʙоʍ ᴄобᴄᴛʙᴇнной ᴨᴩᴀʙоᴛы,

ʍы – ᴛобой".

оᴄᴛᴩоʙ ʍоих ᴋᴧᴀдоʙ, ʍоих ᴄоᴋᴩоʙищ, ʍоих оᴦнᴇй,

ʍоя ᴋᴩᴇᴨоᴄᴛь, ʍоя бᴩоня,

ᴄдᴇᴧᴀй ᴛᴀᴋ, чᴛоб они нᴀɯᴧи ᴋоᴦо ᴨоуʍнᴇй,

чᴛобы ʙыбᴩᴀᴧи нᴇ ʍᴇня;

ʙᴄяᴋᴀя ʍᴇчᴛᴀ, ʍоᴇ ᴄчᴀᴄᴛьᴇ, ᴇдʙᴀ ᴛы ᴨᴩоᴄнᴇɯьᴄя ʙ нᴇй, –

нᴀ ᴨоʙᴇᴩᴋу ᴦниᴧᴀя чᴇᴩᴛоʙᴀ зᴀᴨᴀдня.

ᴋᴀᴋ они бᴇᴦуᴛ ʍᴇня ᴨобᴇждᴀᴛь,

ʙ ᴨоᴩоɯоᴋ ʍᴇня ᴩᴀᴄᴛᴇᴩᴇᴛь;

ᴋᴀᴋ жᴇ я уᴄᴛᴀᴧᴀ ʙᴄᴇх убᴇждᴀᴛь,

чᴛо и ᴛᴀᴋ ʍоᴦу уʍᴇᴩᴇᴛь –

и ᴇдʙᴀ ᴧи я ᴛоᴛ ᴨᴀяц,нᴀ ᴋоᴛоᴩоᴦо ʙᴄᴇ ᴛᴀᴋ жᴀждᴀᴧи ᴨоᴄʍоᴛᴩᴇᴛь;

нᴀучи ʍᴇня ᴨᴩоᴄᴛо ᴄноʙᴀ чᴇᴦо-ᴛо ждᴀᴛь.

чᴇʍ-нибудь ᴄоᴦᴩᴇʙᴀᴛьᴄя ʙᴨᴩᴇдь.

ʙᴇᴩᴀ ᴨоᴧозᴋоʙᴀ

      Пощечина. Она вскрикивает.       – Моя девочка, твоя мама зря отдала за тебя жизнь, – такого голоса у папы никогда не было. Это не тот голос, что читал сказки совсем-совсем давно. Это голос монстра, голос изуверский и свирепый.       Унизительная оплеуха по рыжей голове, отчего та дергается в сторону. Одичалые глаза отца смотрят на нее сверху вниз.       – Закрой рот, – продолжает папа. Ее любимый папа. – Не вздумай кричать. Это меня так раздражает.       Тяжелый белый сапог прижимает хрупкие пальчики к раскаленной земле. Давит, крутится, будто пытается затушить окурок. Она затыкает кукольный рот ладошкой, лишь бы не издать ни звука. Цепи звенят как погребальные колокола.       – Ты хуже всех нас, – женский голос добавляет игл в разбитое сердечко. – Если бы я знала, что ты есть, убила бы при первой встрече.       Тон Рукии холоднее способностей ее меча. Некогда подруга, сейчас – палач, смотрит надменно и с отвращением. Будто бы знает все мысли Ичиго, прочла все то, что девочка сама о себе думает. Темноволосая шинигами с кровавыми глазами, как и у других мучителей, движется к обнаженной девочке, коршуном наклоняется над ее покрытым побоями и ожогами телом.       – Сестра, не подходи так близко к этому существу, – брезгливо предупреждает стоящий чуть поодаль Бьякуя. – Не пачкайся.       Младшая Кучики заносит маленькую ступню над медной шевелюрой, а Ичиго сжимается от страха как птенчик. Нога прижимает рыжую голову к земле, припечатывает к смольным осколкам костей грешников, и они обжигают нежную щечку.       Девочка плачет. И молчит, не издает и звука, потому что папа все еще давит сапогом на руку, и в случае чего снова переломает ей пальцы. Но грудную клетку разрывает немой крик, просящийся на свободу – ей вновь хочется вспороть себе грудь, лишь бы выпустить это отчаяние. Этот глухой, чумной и полумертвый катарсис.       – Держите ее, – Ренджи не говорит – рычит. И следом за другими входит в круг.       Она отчего-то чувствует, что Абараи едва ли не опаснее папы. Красноволосый и красноглазый ее друг приближается, опускается на колени рядом с девочкой. Она смотрит на его испещренное татуировками лицо, что разрослись по всему периметру, делая мужчину монструознее. Эти черные змеи на его коже шевелятся, извиваются, грозятся переползти на ее болящее каждой клеточкой тело. Рукой Ренджи гладит узкую спинку, удивительно ласково и мягко, но у рыжей ком тошноты проталкивается к горлу и силится выйти, уже стучится по воротам.       – Не отпускайте, – повторяется мужчина и растягивает руками в белых перчатках узлы своих чернильных хакама. Прямо перед ее лицом, прижатым к земле.       Абараи возбужден, Абараи пропадает из поля зрения, Абараи хватает ее за бедра.       Заплаканные же глаза раскрываются, и каждый кратер с кипящей кровавой лавой слышит надломленный звонкий крик.       – Все еще не хочешь, чтобы я тебя освободил? – сквозь девичьи стенания мягкой патокой льется баритон. Все палачи застыли будто статуи, красноволосый не успел ничего сделать. – Я могу помочь. Только попроси.       Она его не замечала, но он в поле ее зрения. Мужчина сидит чуть в стороне, в своей вороной форме, но без атрибутов палачей. В своих смольных очках, но без ухмылки. Ичиго знает, что это не ее Соуске, и она боится его.       – Неужели я страшнее их? Или мне дать им продолжить? – вопросы его с издевкой, но отчего-то в глазах, за стеклами очков – глубокомысленность.       Застывшие грубые ручища Ренджи сжимают хрупкие бедра, пока на голову и руку с остервенением давят ноги дорогих ей людей. Девочка молчит.       – Три… Два…       – Я согласна! Помоги мне… – перебивает риока и одними глазами молит о спасении того, кто также причинил ей боль.       – Хорошо, – со вздохом соглашается капитан и встает, отряхивая хакама от костной пыли. – Закрой глаза и не открывай, пока я не разрешу.       Выбор, страшнее которого не придумать. Где тут меньшее из зол? Кто принесет больше вреда – не-ее-Соуске или ее семья и друзья, превратившиеся в чудовищ? Она так устала, она так хочет уснуть и отдохнуть, она так хочет покоя. Так не хочет бояться.       Ичиго смотрит в его глаза, и они не красные. Цвета вкусного чая, не Его глаза, но все еще более человечные, чем у папы. Ичиго смотрит на его лицо – он не ухмыляется, в отличие от Ренджи. Вспоминает его слова – они не полны отвращения и брезгливости, на контрасте с речами Бьякуи. И не его нога сейчас вдавливает ее голову в прах, намереваясь лопнуть ее череп как яичную скорлупу.       Девичьи глаза закрываются.       И тут же пространство наполняется шумами: свист меча в воздухе, бульканье, хрипы. Но никаких криков, никакого лязга металла, никакого боя. Первыми спадают с ее дрожащего тела руки Абараи, после – нога Рукии. Затем ступня отца, а последним стал звук падения чуть поодаль.       Кто-то – можно предположить, кто именно – разрубает цепи, держащие ее тонкие ручки в плену. На плечи накидывают ткань, кутают, поднимают и прижимают к горячему телу. От этого тела пахнет зыбкой влагой и дождем. Покачивания шагов, и Ичиго решает нарушить правило.       Постепенно, с каждым шагом не-ее-Соуске они отдаляются от четырех мертвых тел, и рыжая никогда в жизни не хотела бы этого видеть. Даже в Аду, даже когда близкие собирались вечность истязать ее, превращая в себе подобную. Девочка дергается и пытается вырваться.       – Я не разрешал открывать глаза, – не останавливается мужчина и прижимает мелкое тельце, закутанное в его косодэ, к себе, но все еще бережно, будто боясь сломать. – Иного выхода не было.       – Мы же могли просто сбежать, – рыдает девочка своими самыми крупными слезами, колотит слабыми ручками в кандалах с обрубками цепей по сильным плечам.       – Нет. Мы в Аду, здесь от демонов не сбежишь. Необходимо идти против течения, если имеешь силу. – пока одна рука держит риоку под ягодицами, вторая ложится на золотой, но покрытый кровью затылок. – Закрывай глаза, цветочек.       Куросаки дышит глубоко, скулит как брошенная под поезд собачка, но слушается. Ничего уже вспять не повернуть.       Когда от мерного покачивания чужих шагов девочка спустя время затихает, она слышит плеск, и ее ступней касается ледяная вода. Ичиго дергается от неожиданности, а горячая рука на затылке гладит рыжие нити.       – Чш-ш-ш-ш-ш, – успокаивает бархатный голос, – все хорошо, мы на втором уровне. Нужно пройти через воду.       – Здесь глубоко? – ее голосок дрожит как струна, которую дернули слишком грубо.       – Нет, даже до шеи не достанет, цветочек.       – Почему ты зовешь меня цветочком? – риока слышит, как под ступнями идущего ломаются кости, и как вода здесь воняет гнилью – в нее некогда бывший капитан пятого отряда сбрасывал выдернутые у грешников конечности и головы.       – Потому что тебе так легко оторвать твою красивую головку, а ты даже не попытаешься сбежать, – серьезно и с укором отвечает баритон.       – Я не буду сбегать, я буду сражаться.       – Да? Я увидел, – к укору добавляется тонкий привкус усмешки. Девочка не может с ним поспорить.       – Я могу открыть глаза?       – Еще рано.       Они проходят тошнотворное озеро, и Ичиго приходилось утыкаться носом в пахнущую дождем шею, чтобы хоть как-то перебить вонь второго уровня. В какой-то момент уровень воды стал уменьшаться, и холод покинул даже ее маленькие ступни. Однако, их встретил сильнейший ветер, и рыжая вспомнила, где был такой ураган – на уровне с бетонными блоками. Сюда же примешались звуки плача и стонов грешников, а также бушующие стражи Ада, хрустящие костями как маринованным дайконом.       – Почему мы сразу не переместимся наверх? – спрашивает девочка, ежась от холода, послушно не открывая глаз.       – У меня нет такой силы, мой маленький цветочек. – объясняет ей истину как дитю, крепче прижимая к себе и делясь теплом.       – Но ты владеешь мгновенным шагом.       – Да. Но за свои слабости ты заслужила побыть здесь чуть дольше. – мужчина продолжает говорить с ней как с ребенком, будто отвечая на вопросы-почемучки.       У Куросаки же спирает дыхание, и она не находит слов, чтобы ответить. И вскоре даже ветер заканчивается – воцаряется штиль. Сильные руки крепко ставят девочку на ноги.       – Открывай глаза, цветочек. Тебе пора идти.       Карамельные напуганные глаза распахиваются. Их ослепляет вспышка света.       Изящные пальцы порхают по струнам, и под тягучую и нежную музыку смычок танцует свой завораживающий ритм. Окна кабинета раскрыты настежь и алые волосы колышутся на ветру в такт музыке. Ониксовые, пытливые глаза следят за реакцией хозяина дома с соблазнительным прищуром. Треск свечей был им дополнением.       Цутия замечает жест господина и наклоняется.       – Это единственная, кого ты нашла? – шёпотом спрашивает Айзен.       – За столь короткое время найти учителя еще и женщину... – на лице домоправительницы показывается скепсис. Мужчина хмурится. – Она учила благородных леди из домов Саито и Киёмидзу.       – Но она…       Музыка замолкает и эрху мягко кладут на пол, перед собой.       – Да, я хозяйка дома удовольствий, – женщина одета скромно, но ее взгляд, ее осанка, ее сладкий голос, не могли дать ответа на вопрос “кто она?”. Искусная куртизанка или благородная аристократка? Впрочем, Айзен знал ответ.       – Простите, Аяме-сан, но я хочу нанять учителя для своей супруги, – капитан мягко улыбается. – Она девушка из семьи далекой от Сейретея. Ей потребуется помощь. Я бы хотел найти человека, кто сможет объяснить ей, как ведут себя женщины из нашего окружения. Естественно, что потребуется сопровождение учителя. Не посчитаете оскорблением вопрос, вы только хозяйка или...?       Аяме улыбается и кокетливо прячет глаза.       – Я женщина свободная, моя подруга страсть. Могу и пасть жертвой симпатичного мужчины. Но сейчас я лишь наемный учитель.       Айзен отворачивается к окну. Страсть, да? Алые волосы, напоминающие кровь, и ониксовые, распахнутые в ужасе, глаза предстали перед внутренним взглядом. Не хотелось бы нанимать для Ичиго первую попавшуюся подходящую куртизанку. Тем не менее и Цутия не привела бы неумеху. Игра женщины действительно прекрасна.       – Если вы сомневаетесь в моей игре, я помогу найти вам подходящего учителя. Есть господин Камацуки. Он не только хорош в игре на эрху, но может научить этикету, литературе, каллиграфии. И подскажет парочку ночных хитростей, – лукавит Аяме, поднимая томный взгляд на капитана.       Но мужчина смотрит на вялые от дневной жары жасмины и вспоминает, как в сердоликовые глаза вернулся живой блеск. Едва заметную улыбку в ванной. Как быстро девочка уснула, утомленная солнцем и заботой о несчастных кустиках. Как сонно попросила вернуться.       Девочке необходимо занятие.       – Я поверю, что вы лишь учитель. Познакомитесь с Ичиго и покажите ей свои навыки и, если понравитесь… – Соуске наконец возвращает взгляд на куртизанку. – Я закрою глаза на иные ваши занятия.       Взгляд черных глаз тут же стал серьезным.       – Так значит, я должна понравится супруге, – голос Аяме звучит почти разочарованно. – А слухи не врали о вас, Айзен-сама.       Соуске усмехается.       – Я вас разочаровал?       – Скорее впервые вижу такого верного мужа, – жесткой ухмылкой отвечает куртизанка.       – Аяме-сан, – строго зовет Цутия. – Проявите уважение к капитану Айзену.       Но она не отводит взгляда от мужчины.       – Что по поводу оплаты?       – Сколько вам платили за обучение леди Киёмидзу? – Кьека, до этого молчаливо наблюдавшая за беседой, лениво смеется и устало отворачивается. Забавная вышла встреча.       – О, вы весьма щедры за одну ученицу, – Куртизанка расплывается в довольной улыбке.       – Приходите завтра. Цутия расскажет правила моего дома и познакомитесь с Ичиго.       Аяме изящно кланяется, и домоправительница приказывает служанке проводить гостью.       Как только та уходит, старшая слуга наклоняется к хозяину.       – Айзен-сама, не слишком ли вы великодушны? В этом месяце вы уже отправляли помощь в восьмидесятый район.       Соуске скептично поднимает бровь.       – Не ты ли ее пригласила, Цутия?       Женщина упрямо поджимает губы.       – Я не думала, что вы ее тут же возьмете. Еще и за такие деньги!       Айзен тихо смеется с ворчания своей домоправительницы, на что та хмурится.       – Цутия, ты же знаешь, не заплачу больше, она будет думать, что ей позволено многое и занятия начнутся через неделю, а то и две. А ты видела Ичиго.       Ответом был ему согласный вздох. Мужчина встал из-за стола и размял шею. Можно было собираться ко сну. Только дело незаконченное есть.       – Книги…       – А вы изменились, Айзен-сама, – одновременно с ним произносит Цутия и тут же извиняется, что перебила господина. – Говорите первым.       – Книги пусть отнесут в отряд.       – Слушаюсь, – поклонилась домоправительница и решила уйти за ненадобностью. Но у самых дверей ее остановил хмурый голос капитана.       – И как же?       Она повернулась к мужчине. Проследив за его взглядом, женщина мягко улыбнулась. Теперь за жасминами будет тщательный уход.       – Вы перестали сутулиться. Она хорошо на вас влияет.       Сёдзи тихо стучат за спиной домоправительницы, а Соуске продолжил смотреть на кустики жасмина.             

ᴛы ᴄниʍᴀᴇɯь ʙᴇчᴇᴩнᴇᴇ ᴨᴧᴀᴛьᴇ, ᴄᴛоя ᴧицоʍ ᴋ ᴄᴛᴇнᴇ,

и я ʙижу ᴄʙᴇжиᴇ ɯᴩᴀʍы нᴀ ᴦᴧᴀдᴋой, ᴋᴀᴋ бᴀᴩхᴀᴛ, ᴄᴨинᴇ.

ʍнᴇ хочᴇᴛᴄя ᴨᴧᴀᴋᴀᴛь оᴛ боᴧи иᴧи зᴀбыᴛьᴄя ʙо ᴄнᴇ.

ᴦдᴇ ᴛʙои ᴋᴩыᴧья, ᴋоᴛоᴩыᴇ ᴛᴀᴋ нᴩᴀʙиᴧиᴄь ʍнᴇ?

ɴᴀᴜᴛɪʟᴜs ᴘᴏᴍᴘɪʟɪᴜs – ᴋᴩыᴧья

             Рыжий шелк спутался вместе со скомканным одеялом и подушками, часть из них свалилась на пол. Запах лаванды и розы смешался с прохладным вечерним воздухом. Айзен поправляет одеяло и поднимает подушки.       Единственный свет в комнате – вечерний мрак. Для сна рано, но он обещал ей прийти.       Постель проминается под ним. Соуске слышит лишь мерное дыхание девочки и позволяет себе честно улыбнутся. Золотая прядь прилипла ко лбу и щеке девочки. Ему кажется это милым, и он протягивает руку, чтобы убрать локон. Но вместо этого он случайно касается фарфоровой щеки. Мужчина позволяет себе продлить касание, наслаждаясь минутами покоя. Сейчас Ичиго не смотрит своими тусклыми глазами, не пытается навредить себе. Просто спит.       На Айзена как-то одновременно обрушивается понимание, что с момента ссоры не прошло и нескольких дней. Что его потери контроля не больше недели. Но на сердце лежит многолетняя тяжесть. Словно всю его жизнь Ичиго была потерявшей блеск драгоценностью.       Соуске трет лицо руками, сгоняя дурные мысли и наконец медленно проваливается в сон.       Удовольствие. Туманное, пряное, влажное удовольствие. Соуске знакомо это чувство, как оно растекается по телу, как дурманит голову. Он открывает глаза и тут же щурится. Вокруг слишком светло. Ярко. Сквозь набежавшие слезы мужчина видит, что стоит у края кровати и двигается. Женщина под ним излишне громко стонет и Айзен понимает. Всего лишь сон. Всего лишь смазанное воспоминание. Скрещенные ноги на пояснице прижимают его ближе, и мужчина стонет от удовольствия. Алые волосы, черные глаза и белая кожа. Пальцы, сжимающие искрящуюся белую простыню, сегодня играли на эрху.       Но Айзен не помнит, чтобы было так... Ярко. Он поднимает голову и ожидает увидеть потолок дома удовольствий, но сверху, сквозь слезы, видна лишь белая пустота. Настолько гнетущая, что напоминает ему тьму собственного внутреннего мира. Там тоже ничего не видно.       В голове что-то щелкает.       Во внутреннем мире.       Там, где тьма.       Там, где Кьёка.       Там, где о н.       – Только посмотри, какая красота, Соуске-кун, – ухо опаляет горячее дыхание. Удовольствие только-только начало нарастать. А знакомый голос звучит самодовольно. Оправа ненавистных очков больно упирается в щеку. Глупое сердце чувствует тревогу. Сердцебиение ускоряется.       Айзен пытается открыть рот, но ничего не выходит – это сон, здесь он не Владыка. Как тогда. На языке моментально появляется фантомный вкус родной крови. Но все же Соуске добивается надломленного хрипа из груди. Двойник ухмыляется и больно упирается подбородком в обнаженное плечо, будто хочет смотреть с того же уровня, что и он.       – Ты бы прислушался ко мне, Соуске-кун.       Тревога нарастает. В бедро что-то колет. Но он не перестает двигаться, подчиняясь правилам кошмара. Слезящиеся глаза не дают рассмотреть картину сразу.       Сперва Айзен видит кусты жасмина. Ослепительно белые цветы, растущие прямо из искрящейся своей чистотой простыни. Дальше алый – наверняка волосы куртизанки разметались в порыве притворной страсти. Но глупое сердце бьется быстрее. А оскал двойника настолько широк, что Соуске чувствует его щекой.       И как только он понимает, что все женские стоны стихли, что двигается лишь он один, свет тускнеет, давая глазам поблажку. Беспокойство в сердце перерастает в животный ужас. Залитые алой кровью, некогда золотые, пряди змеями расползлись между кустами издевательски белых цветов. Сердолики потеряли свой драгоценный блеск и смотрят мимо него. Персиковые губы безжизненно застыли в виноватой улыбке.       Ниже – разорванное в клочья горло, будто голова и вовсе отделена от тела.       – Я же говорил, красота, – почти смеется он. Прошлый он. – Сейчас я могу понять, почему ты так одержим ею. Красива как цветок. Ц-в-е-т-о-ч-е-к. – издевательски тянет, будто это смешно. – Ну чего застыл, Соуске-кун? Обними ее, видишь, опять замерзла.       Двойник толкает в спину и Айзен наконец чувствует контроль над телом. Разум твердит – это всего лишь сон. Кошмар. Он проснется и все будет в порядке.       Но руки трясутся и едва слушаются. Мужчина ведет ладонями по обнаженному телу его девочки и пытается растормошить. Сознание даже не пытается разобраться, где правда. Оно в панике и единственное, что позволяет сделать – трогать холодное тело под ним. Только на руках ощущается влага. Айзен опускает взгляд вниз и давит в себе крик отчаяния. Вместо пальцев – черные когти.       – Ну же, Соуске-кун, не стоит стесняться меня, – смеется за спиной чудовище в очках. – Обними ее крепче.       В затылок впиваются пальцы и его за волосы с силой тянут вниз, утыкая прямо в разорванное горло. Просыпается он со вкусом крови на губах.       Сердце грохочет как молот о наковальню. Он чувствует испарину на всем теле и начинает задыхаться. С каждым ударом пульса в голове нарастает паника. Во тьме спальни не видно ничего, кроме силуэта рядом. Айзен пытается услышать спокойное сопение Ичиго, такое умиротворенное и ровное, но не может ничего разобрать кроме собственного загнанного, будто у гончей, дыхания. Легкие начинают гореть, а сердце болеть.       Длинные пальцы сжимают край одеяла до треска ткани.       – Ч-ш-ш-ш-ш-... – его плечо накрывает рука и Соуске хватает ее, притягивая занпакто к себе.       – Проверь ее, я-, я- не слышу ее, я-... – мужчина шепчет и задыхается, не слыша ничего, кроме пульса.       – Она жива, вот она, – Кьека прислоняется губами к самому уху, вливая такие нужные слова. Но охваченному паникой сознанию мало. Оно не поняло, что кошмар кончился. – Если у тебя не получится, есть я, я помогу. Я всегда была, всегда есть и всегда буду.       И только эти слова помогают Кьеке поднять хозяина с кровати и отвести на террасу.       – Мне сходить за водой? – занпакто, как и мужчина игнорирует кресла, и опирается на перила. В свете луны он выглядит бледным и больным. Панический блеск глаз так и не пропал.       – Она…       – Жива. Видит десятый сон, – раздраженно говорит Кьека, но тут же косится на хозяина. К счастью, тот перестал задыхаться.       Ночные цикады трещат совсем рядом. Похолодало, но все еще душно. Айзен шумно выдыхает и зачесывает взмокшие волосы. Упрямая прядка падает на лоб, будто издеваясь.       – У меня впервые... такой... живой кошмар, – прерывает совершенно неуютную тишину Соуске. Собственный разбитый голос добивает обоих.       – Я говорила, что ты идиот? – женщина поворачивается к хозяину. – Мне напомнить про кошмары в Лас-Ночес?       – Это была вина Хогиоку.       – Да-да-да, – притворно соглашается Кьека и вздыхает. – Обманывай себя дальше. Не будь я частью твоей души, давно бы смылась.       – Все так плохо? – Айзен кладет руки на перила и тяжело опирает на них голову.       – Ну... ты спишь со своей малолетней убийцей, так что я почти удовлетворена, – женщина притворно безразлично пожимает плечами и отворачивается от хозяина.       – Кьека…       – Я уже дала ей шанс, возмущаться ты мне не запретишь. Это мое законное право.       – Она не виновата ни в чем.       – Повтори это, когда в следующий раз окажешься в петле, – женщина подпрыгивает и садится на перила, капризно болтая ногами. – Мне будет очень приятно услышать очередное оправдание.       – Кьека, ты ведь сама видела, это я виноват. Я притащил ее в Ад. Ичиго не была готова к правде.       – Тебя послушай, она и к вторжению в Общество Душ в свои пятнадцать не была готова. Соуске, определись, ты ей любовник, или все еще заботливый создатель?       Айзен смотрит на гордый профиль занпакто и отворачивается. Слишком больной вопрос. Он чувствует, как Кьека не хотела его задавать, но видимо, считает его нужным.       Мужчина молчит и не знает, что сказать. Вместо него трещат цикады и шумит ветерок, разгоняя ночную духоту. Ветер поднимает длинные волосы женщины и ткань дзюни-хитоэ.       – Вряд ли ты меня послушаешь, – с сарказмом прерывает тишину занпакто. – Ты сейчас с интеллектом совсем не дружишь, но совет дам. Если девчонка тебе так нужна, хватит ее так беречь. Иначе останется на уровне своих дружков шинигами. И вот тогда она точно тебя погубит. Ей пора взрослеть, – на плечо вновь опускается женская рука. – А там и наш капитан Айзен успокоится. Он ведь не из-за нее беситься, – Соуске косится на Кьеку и хочет прервать, но послушно молчит, – а из-за того какая она. Ну и немного из-за того, что ты его съел. Согласись, мы не настолько бедными были в Руконгае. За водой сам сходишь, а я устала. – ладонь хлопает по плечу, а женщина спрыгивает с перил, рассыпаясь в туман.