Театр имени Катрины

По природе своей Старый Бейли был не из тех, кто рожден на свет, чтобы рассказывать анекдоты. Несмотря на такой свой недостаток, он в этом упорствовал. Никсон вновь прибыл на место раньше сестры. Прикинув тональность нового разговора, он вытащил из кармана никотиновый пластырь. Просить второй раз этот дымящий черникой зарядник было выше остатков его гордости. Кэти могла думать что угодно, прибывать на место с его любимым видом кофе, задавать вопросы о прошлом, думая, что заденет его сильнее, чем он сам. Присылать приглашение на работу, пока он пьет пиво по акции в пабе. Но сэр Кристофер успел научить его большему количеству маленьких секретов. В частности, перед каждым выступлением осматривать сцену как в первый раз — на предмет забытых вещей и скрытых пасхальных яиц. И Никсон знал, что его сестра умела вживаться в образ как никто другой. Оттого и не было у него веры, что он заслужил прощение так быстро. Блять, сцена. Люстра. Родители. Самоутвердился, Станиславский? Это не могло быть так просто. Теперь возвращайся обратно к воспоминаниям. В математике есть принцип доказательства от противного. При его использовании выбираешь заведомо неправильное утверждение и спустя n-ое количество строк приходишь к выводу, почему оно было ложное. Принцип отчасти похож на народное выражение «одна привычка излечивается другой». В психологии же часто для работы с травмой возвращаются в исходное время и место — в точку, где было принято неверное решение, чтобы переписать воспоминания. Что ж, кажется он на стадии, когда заведомо ложное уже выбрано, на место уже приехал, а последующее разрешение ему никто не обещал. Святой Кетцалькоатль, Никсон, тебе самому не надоело? Давно можно было бы уже пойти дальше, нежели гонять одну и ту же мысль по кругу. И как пилоты Формулы-1 только выдерживают проезжать одну и ту же трассу по сто раз за уикэнд? Никсон усмехнулся себе под нос от последнего предложения. Учитывая, что Кэти переехала в Уокинг, их черта прокручивать заевшую шарманку приобретала семейный статус. Он подошел ближе к зданию, чтобы внимательнее рассмотреть колонны. Над потомками античности, рядом с барочными барельефами каменные литеры чинно молвили: «Защищать детей бедных и наказывать виновных». Ничего общего с затхлым региональным судом, где происходило его заседание. Рядом послышался звук затяжки и знакомый приторный аромат. Никсон поморщился и вспомнил, что на его он Кэти не видел. Память уже опустила причину ее отсутствия, да и, честно говоря, это было и к лучшему. Для них обоих. Иронично другое: Кэти не было и сейчас. В паре ярдов от него стояла Катрина. Они не виделись со встречи на колесе обозрения. Вернее, не так — фактически, с носителем его сестры Никсон виделся. Он успел получить сообщение от Кэт, словить творческий кризис при подготовке к интервью с работодателем, выпить дешевый кофе в обеденном перерыве и улыбнуться на совместной встрече Катрин, его самого и милой девушки HR. В былые времена он попросил бы у последней номер личного телефона, но сейчас в приоритете было нечто иное. И это нечто в данный момент планировала переместить Лондон в Великий смог 1952 года. Вероятно, именно поэтому она спрашивала про машину времени. Никсон засунул руки в карманы и подошел к Катрине. Та не отрываясь смотрела на шпиль Олд-Бейли, представляющий из себя золотую статую богини правосудия. — Всегда хотел покормить голубей на том балконе. Катрина повернула к нему голову. Выражение ее лица было задумчивым, но мимические мышцы оставались расслабленным. Словно главным предметом для обдумывания являлся выбор блюда на ужин, а не… Ну, то, что происходит сейчас. — У тебя был шанс. — наконец произнесла она ровным голосом. — Увы. — Никсон выбрал интонацию ей в тон. — Для того, чтобы попасть на визит к старине Бейли, нужно что-то большее, чем чемодан каннабиса. — У тебя было больше чемодана. — Для понимания: здесь судили лорда Хоу-Хоу. При всей моей любви к громким именам, он не в списке политических кумиров молодежи. — Ты уже не молодежь. Ты тоже. Но если я тебе об этом скажу вслух, шансов на продолжение у меня будет меньше, чем на кредит на прошлой неделе. — Предпочитаю думать, что возраст исчисляется не цифрами. — А чем, по-твоему? Количеством ментальных травм? Числом попыток поиска себя? Выбором оливок вместо молочного шоколада? — Ты мне скажи. Если живешь три жизни вместо одной, годы складываются или умножаются? — Ты всегда любил математику больше меня, тебе виднее. — Если три маски существуют независимо друг от друга, то умножаются. Но если между ними есть взаимосвязь… Ты уверена, что это та тема, на которой мы остановились? ** Конечно, нет. Но возвращаться к последней я не буду даже под угрозой смертной казни. Они с Никсоном перебрасывались репликами, как будто играли в горячую картошку. Так было всегда, сколько Кэти об этом помнила. И подобное возвращение к старым добрым временам должно было вызвать панику, как любое нападение вторженцев на замок. Но почему я не хочу сражаться? Я должна хотеть защититься. Какого черта? Что ты со мной сделал, Никсон? Катрина с удивлением для себя самой отметила, что её больше не трясет, как на Колесе. Она до сих пор злилась, и притом очень сильно, не собиралась прощать Никсона, старалась максимально дистанцироваться от него на работе. Пускать в свое личное пространство и позволять Кэти с ним общаться тоже в планы не входило. Так что было не так? «Не так» зовут Нианзу. И его совет взять брата на работу. Conseiller de Dieu, putain. Кэт за эту неделю начала медленно к нему привыкать, если ей вообще были свойственны подобные чувства. Катрин не хотела залепить пощечину. Если относиться к нему как к коллеге, с которым можно пообщаться за обеденным перерывом, то все было не так уж и плохо. Не к Нианзу, тот слишком много дерьма повидал за их время общения. Но и Никсон, о котором речь, видел и знал не меньше… Совсем не меньше. Просто другой временной промежуток. Мне нужен взгляд со стороны кого-то, кого мой брат не сможет околдовать. Нианзу может говорить о своем соулмейте что угодно, но я знаю, как Никсон умеет входить в доверие. Мне нужна Сэм. Ее так просто не раскрыть, за что я ее и ценю. А пока… Старина Бейли всегда был красивым. Даже жаль, что тогда был маленький региональный. — Как ты думаешь, наша история похожа на трагедию? — спросила Катрина, не сводя взгляда со здания суда. Она услышала, как Никсон на пару мгновений задержал дыхание, а потом чуть медленнее выдохнул. Помнит еще приемы Дали, salope avisé. Катрина подавила улыбку. Режиссер учил их дыхательным практикам, чтобы голос не дрожал и тело на сцене было более расслабленным. Одной из таких было дыхание по квадрату, которая поначалу у них с братом напоминало квадратуру круга. — Драмы в ней явно предостаточно. — Да я про другое. Пролог прошел, мы на стадии развитии сюжета. И я все задаюсь вопросом, что именно стоит считать завязкой. Твой арест, смерть родителей, наша случайная встреча в чате — они все равноценны. А в правильно выполненном сценарии не бывает больше одной завязки, это нелогично. — А ты стараешься уложить жизнь в двадцать первом веке под каноны Шекспира? — Нет. Гете был бы более интересен, не находишь? А вот сейчас аккуратнее, Катрина, в своих высказываниях. Следи теперь не за Кэти — за Катрионой. Она всегда любила персонажей Фауста. А те… Хватит. — И почему же? — Ну же, Никсон, не разочаровывай меня еще больше. — протянула Катрина, затягиваясь. Она краем глаза уловила, как брат прикоснулся к плечу, слегка потирая определенное место. Используешь пластыри, чтобы не просить у меня курить? C'est une idée audacieuse. Даже жаль, что не сработает под конец. — У Шекспира мораль зачастую тяжела, но понятна. — произнес Никсон. — Мы можем сколько угодно сокрушаться о Ромео и Джульетте, думать над судьбой Гамлета, но в результате мы все равно останемся с чувством определенности. Даже не так, наши чувства будут четко определены. Но вопрос в другом — почему с Фаустом для тебя все иначе. — В Фаусте вторая главная роль отдана трикстеру. Когда в пьесе появляется кто-то наподобие Мефистофеля, протагонисты сразу оживают в наших глазах. Становятся более человечными, начинают совершать ошибки. А он наслаждается, глядя на их перипетии. На их ссоры друг с другом. Он питается их искренними эмоциями. — Трикстеры есть и у Шекспира. Пак из «Сна в летнюю» ночь, например. — Вот именно поэтому он нам и не подходит. — Я запутался. Нет, ты просто никогда близко не общался с небезопасными вариантами. Святая Катрина, он почти обиделся бы на такой эпитет. — В сравнении с Мефистофелем у них нет такого влияния на сюжет. Никсон нахмурился. — Ты им восхищаешься? Он же буквально символизирует отсутствие какого-либо доброго начала. Он есть Сатана. И любимец Бога. В которого верить — себе дороже. — Благодаря трикстерам граница добра и зла стирается. Мы привыкли считать Мефистофеля одним лишь искусителем, но разве это не сам Бог начал всю эту историю? Разве Мефистофель не показал Фаусту то, что он никогда в жизни бы не увидел? Вспомни, с чего начинается история. — С диалога режиссера, поэта и комического актера. — Нет, это не так важно сейчас. — Катрина помотала головой. — Дальше. Хотя в этом что-то есть. Быть может, стоит обновить знание текста. — Мефистофель заключает с Господом пари, что ему удастся склонить доктора Фауста, к греху и злу. Владыка соглашается, утверждая, что Фауст останется его верным последователем. Мы ставили это раз двадцать в театре. — Да, но обрати внимание на «Пролог на небе». Он не давал мне покоя много лет, признаться честно. Мы видим снисходительное — если не сочувственное — отношение Бога к Мефистофелю. Когда небо закрывается и архангелы исчезают, а Мефистофель остается один, он признается, что посещение Старика доставило ему удовольствие. И именно Мефистофель не дает Фаусту выпить чашу с ядом. Именно Мефистофель показал ему Вальпургиеву ночь на Броккене. Фауст, как человек ученый, не мог не оценить подобного действия. — Но это не отменяет истории с Гретхен. Действия Мефистофеля буквально убили невинную душу. А во второй части по его приказу ночные духи копают могилу Фаусту, что заботится о процветании рода человеческого. — Конечно, не отменяет. Тем интереснее его анализировать. Просто представь метафорические весы, на одну сторону которых мы ставим то, что трактуем как отрицательные действия, а на другую — как положительные. Каждый положит разное разные грузы, и положение весов будет разниться в зависимости от мировоззрения человека. А значит, персонаж получился трехмерный. И мы возвращаемся к моему тезису, что трикстеры размывают границу между добром и злом. — Тебя явно не оценила бы по достоинству наша учитель по словесности. Ты могла бы стать ее разочарованием после стольких лет фаворитизма… — Ограниченные лишь одной позицией люди теряют больше, чем те, кто не имеет никакой позиции вовсе. — И с кем же ты себя ассоциируешь себя? С Гретхен или с Фаустом? Ты считаешь, что моя душа может быть чистой, братец. Благородно, но наивно. Хотя я была бы Гретхен в прошлой жизни. Той, что сейчас скрыта каменными стенами и рвом с водой. — Почему же не с самим Мефистофелем? — Катрина выдохнула кольцо дыма прямиком в Никсона, от чего он недовольно закашлялся. — Для него мы оба еще слишком молоды и недостаточно грешны. Как не веди подсчет. — Фаустом мог бы быть ты. Ученый, поддавшийся искушению и заключивший сделку с дьяволом. Раскаивающийся. Стремящийся узнать мир. Умеющий любить глубоко и искренне — навык, что для меня с недавних пор страшнее любого котла в аду. Катрина задумалась. Если Никсон так хорошо вписывался на место Фауста, то сделку он заключал лишь с одним человеком, который для них с Кэти был Бог в земном обличье. Мне не нравится это направление мысли. Однако что-то подсказывает, что заглушать его еще дольше нельзя. Возможно, та старая книга из Ислингтона все же пригодится. ** — А еще я не люблю троп «дева в беде». Главная героиня в нем всегда должна рассчитывать не на себя, а на некоего спасителя в латах. — произнесла Катрина спустя недолгое молчание. Никсон ощутил возрастающую потребность развернуться на сто восемьдесят градусов. Словно что-то его манило, норовя ускользнуть. Вдруг он вспомнил, что еще важного было в их сестрой жизни. Он потянул Катрину за руку, открывая ей вид на здание через дорогу от исторического суда. — Ей приходится верить. — произнес Никсон, указывая на старую церковь. — Маргариту, как и Фауста, спасает вера. — Я тебе уже говорила, в этой жизни вера слишком дорого стоит и продается без гарантийного талона. Моя страховка не покрывает ее потерю. Так что я придерживаюсь мысли, что спасти себя можешь только ты сам. — Катрина вновь выдохнула кольцо дыма ему в лицо. В наше время привычно быть либо циником, либо глубоко верующим. Их золотое сечение называется «человек разумный» и встречается реже, чем гетерохромия. — Неужели? — Спасти или утянуть на дно. Нет, сестренка, с радикализмом придется повременить до старческой деменции. — Когда у тебя отваливается рука, ты можешь храбриться сколько угодно. Но обычно идешь к врачу и веришь, что он тебе поможет. — А когда тебя ночью в парке преследует мужчина, то врач тебе может помочь, только когда слишком поздно. Твою мать. Надеюсь, она сейчас не про себя. — Тебе не кажется, что ты сама — пленница одной позиции? И это касается не только сегодняшней темы. Из церкви послышался мелодичный перелив колоколов. Никсон вздрогнул от проявившихся в памяти французских строк. Il est venu le temps des cathédrales Le monde est entré Dans un nouveau millénaire Но время разговора о музыке еще не пришло. Он откроется под конец, как полагается. Кэти закусила до боли губу, и Никсон был уверен, что она думает о том же самом. Оттого продолжил: — К тому же, «дева в беде» была важна для контекста того времени. А еще она непременно связана с верой в Бога. — Если ты не веришь в божественное провидение, то не веришь и в посланника божьего в виде рыцаря, справедливо. Поэтому атеисты зачастую объективнее в любви. — Для них любовь — взрывная смесь гормонов, комплексов и завышенных ожиданий. — Твой тон подразумевает несогласие. — Я прочитал всю Библию, так как поначалу это была единственная книга в моем распоряжении. Не буду утверждать, что все примеры оттуда — образец для подражания в плане здоровой привязанности, но ради отдельных линий персонажей и посланий ее стоит принимать в расчет. Даже больше, чем просто принимать — её надо читать и трактовать каждому самому. Она дает спасение тому, кто его ищет. Но тот, кто старается ее опровергнуть, найдет в ней множество фактических противоречий, так и не узнав, что смысл не в них. — Сколько ты ее читал? — Катрина спросила, нахмурившись. — Месяцев девять. — Никсон пожал плечами. — Знаешь, я не собираюсь убеждать тебя в своей вере насильно. Но возвращаясь к трикстерам и к сюжету трагедии, могу сказать лишь одно. По стандартной классификации, твоим любимым типом персонажей является сам Христос. Вот только не надо смотреть на меня, как на Дали, который предлагал нам с тобой играть возлюбленных на сцене! Тогда мы с Кэти серьезно подумали, что кто-нибудь подсыпал ему белую дурь в гель для усов. Но он умел быть безумным и без этого. Впрочем, сейчас речь о другом. — Его действия были непредсказуемыми, но они привели к социально-значимым последствиям. Иисус Христос, войдя в Иерусалим, стал гнать торговцев у храма. Он одновременно юн и стар, отчего мудр. Он воскрешал мертвых, исцелял неизлечимо больных, ходил по воде, все его действия привели к его самопожертвованию и к разрушению привычных ценностей множества людей. Он вне принятых в то время норм морали, он стоял за гранью существующих представлений о добре и зле. Как можно было в то время простить врага? Как можно было просто так отдать рубаху просящему? А еще без Библии в Ренессанс не возник бы и и твой любимый Мефистофель. ** Может, мне тоже посидеть пару лет за решеткой? Британские тюрьмы дают слишком большой карт-бланш в развитии кругозора. — Может, был бы кто-то из греческого пантеона — тот же Гермес. Он вполне подошел бы, учитывая любовь ко всему античному в эпоху Возрождения. А без Платона, который жил в этой мифологии, не было бы и основ христианства. А вообще, если мыслить шире, можно было бы вообще описать Локи из скандинавских легенд. Вот уж где архетипичный трикстер. Никсон усмехнулся себе под нос. — Знаешь, в чем беда всех таких персонажей? И твоя, раз ты так стремишься им подражать? Они все одиночки. Катрина нервно проверила телефон в сумке. Вибрации не было. Нет, Никсон. Они просто уже обожглись о классику. — Это не совсем так. — Просто их любовь нельзя приписать к каноничной. Это может быть то, что привычно осуждать, ставить метку 21+ и попросту запрещать смотреть детям. Пусть те зачастую видят намного более жестокие вещи в реальном мире. — Что тогда насчет злодеев? В чем разница между ними и хорошо прописанными трикстерами? Тем, что в любви с последними намного проще признаться. И она выглядит куда менее опасной. Обманчиво выглядит. — Если мы отбрасываем картонных и шаблонных, созданных лишь для противостояние герою, то получаем кого-то сломленного внешними обстоятельствами, или психопатов, которые мыслят совсем в иной парадигме. Хотя с последними грань весьма тонкая. — Знаешь, чем больше мы углубляемся в литературоведение, тем сильнее я убеждаюсь, что наша с тобой история лишь выглядит трагедией. Она не о злодеях и героях, и даже не о чертовых трикстерах. Она о простых людях, которые в разные моменты жизни проебались и теперь думают, как все исправить. Чертов Нианзу. Ну почему он это знал еще до этой встречи. — Кто такой Нианзу? Да, ты произнесла это вслух. Бля-ять. Как долго еще это будет продолжаться? — Мой друг. — Катрина едва удержалась от театрального удара ладонью по лбу. — Друг Катрины? — Нет, он терпит всех трех. Тебе бы он понравился. — Неужели? — Он, конечно, отказал тебе в кредите, но ты же теперь законопослушный гражданин и найдешь в себе силы простить его. Маленькая месть, а все же приятно. Глядя на вытянувшееся лицо брата, Катрина сверилась с часами. — Переводишь тему? Не вздумай сбегать как в прошлый раз! — Дорогой Никсон, тебе стоит запомнить кое-что. На светофоре показались знакомые огни и послышался рокот мотора, что она за эти несколько лет выучила лучше любого сценария. — Катрина никогда не повторяется. К старине Бейли подъехал темно-синий Renault. Дверь на шоферском сидении открылась, и из машины вышла высокая стройная женщина со светло-русыми волосами, уложенными в стиле хиппи. Она подошла к Катрине и нежно поцеловала ее в щеку. — Tu m'as manqué, mon trésor? — спросила Сэм. Вид ошеломленного Никсона доставил удовольствие обеим. — Тосковала, ma biche. — Катрина с удовольствием ответила на ход. — Как и всегда. — Не познакомишь нас? — С удовольствием. Саманта, это …. — Николас, к вашим услугам. — Никсон протянул руку для рукопожатия, но Сэм вежливо улыбнулась и убрала свою в карман пиджака. — Никсон, это Саманта, моя лучшая половина. — Это которой из трех? — Из всех. — Николас… — Сэм проговорила по слогам его имя. — В честь святого Николая? Значит, ты почти Санта-Клаус. Приятно познакомиться, наконец. От легкого пронзительного взгляда Саманты Никсон невольно потер плечо. Затем натянул эмоцию, уже один раз заимствованную у Катрин. — В следующее воскресенье мы встретимся у Ангела на службе, Катрина. Не опаздывай. — До встречи в понедельник, Никсон. Не опаздывай. Двери автомобиля хлопнули дважды, и Никсон остался стоять один, глядя как лучи закатного солнца играли с позолотой богини правосудия.