Театр имени Катрины

Интересно, что бы сказал Конан-Дойль при виде Лондонского Глаза? Наверное, решил бы, что это очередная инициатива Гудини. Хотя если бы он увидел его подсветку, подумал бы скорее на вселившихся в него духов. А может, написал бы спецвыпуск про Холмса — о раскрытии нелегальной передачи кокаина. Никсон фыркнул себе под нос. Он мог бы выступить научным консультантом подобного рассказа, если бы родился лет на двести пораньше. Хотя не факт, что он бы тогда не умер от холеры или его не сбила бы лошадь в ночи. Тридцать две кабины — тридцать два района Лондона. Хотя пронумеровано все от одного до тридцати трех. Суеверия с девятнадцатого века никуда не исчезли. Они видоизменились, покрылись коркой цинизма, иронии и сарказма, но все так же продолжают сопровождать нас по жизни. И сорок фунтов за один билет… Понимаю, почему Кэти уехала в Суррей. Последний раз он стоял на этом же месте пять лет назад. В тот злополучный день, когда его жизнь плавно катилась по наклонной с запахом серы. Тогда был январь — новый год, новое начало десятилетия. Он загадал желание покончить со всем, разорвать связи с прошлым, чтобы начать все заново. Мда… У жизни очень своеобразное чувство юмора. Будь она человеком, не подошел бы к ней знакомиться и на пушечный выстрел. Хотя кого он обманывает, Никсон всегда только таких девушек и выбирал. А потом они выбирали. Но не его. Кэти в то время готовилась к своей первой премьере в театре, Дали пребывал вне себя от счастья, что собрал всю семью на сцене. Более того, каждому член династии Кэмбл достались значительные роли, поэтому они проводили вместе день и ночь на репетициях. В пятый день января они купили с Кэти переслащенный глинтвейн и пили его, глядя на Лондон через его Глаз. Никсон помнил сестру как сейчас — как она поправляла волосы, выбившиеся из-под шапки, как морщилась от избыточного сахара и как она закатывала глаза при рассказе об очередных нравоучениях от Патрисии. Надо было заморозить время в тот момент. Все бы отдал, чтобы не выходить из кабины тогда. Колесо опускалось медленно, и Никсон в тот день видел, как к месту подъехала сначала одна полицейская машина, а затем сразу же вторая. И думал, что не может же быть, что это за ним. Его не могли видеть в последний раз — он был в толпе подземки под Рождество. Там в предпраздничной суете никто не мог его видеть. Он мысленно проклинал всех на науатле и надеялся, что кто-то очень важный утопился в Темзе. Но глаза полисменов смотрели только на него. И Никсон тогда понял, что повезло тут только одному утопленнику. Второй его мыслью была Кэти. — Никсон, почему там копы? И почему они смотрят на нас? Ты… нет, ты же обещал, что закончишь до своего дня рождения! — Кэти, пожалуйста, поверь мне. Это ошибка. Меня не могли увидеть! — Увидеть? Так ты не закончил свои дела. Хотя дал мне и Дали слово. Никсон… Кабина ехала к низу, и Никсону было невыносимо страшно. Даже не от полицейских, пусть и от них сердце бешено колотилось. А от того, с каким разочарованием на него глядела сестра. Никсон… Застарелая вина ощущалась как рана, что ноет на погоду. И как фантомный запах пряностей. Никсон… Дерьмово осознавать, что во всех своих жизненных проебах виноват ты один. — Никсон. — Катрина дотронулась до его застывшей руки. Нет, пряности были настоящими. Как и он, стоящий прямо перед колесом обозрения. Как и подошедшая сахарная смерть. — Кофе хочешь? В кофейне напротив была акция. — Нет. — Он с коньяком. Никсон вопросительно посмотрел на сестру. Его терзали смутные сомнения, что ближайший Старбакс был готов расщедриться на подобное предложение, но произнеси он это вслух, и кофе он будет пить только у себя дома. Растворимый. — Давай. — наконец произнес он. — Готов вернуться в прошлое? — Катрина протянула ему бумажный стаканчик и взглядом показала на Глаз. Я уже вернулся. — Нет. — Что ж, тогда… Она серьезно собирается уходить?! Ну уж нет, ma biche. — Подожди, дай мне закончить. — Никсон сжал предплечье сестры, останавливая ее. Я не хочу, но это единственный способ тебя увидеть. Кэти, что я потерял. Та лишь спокойно поправила сбившиеся волосы другой рукой, словно укладка — единственное, что могло быть неидеальным в тот момент. — Сегодня вечер пятницы. Время Катрины. Так что твоя встреча невозможна. За последние слова Никсон ухватился, как за спасательный круг. Дали всегда заставлял его решать задачи повышенной сложности и выбирать самых непростых персонажей для анализа. Этого никогда не требовала школьная программа, с которой режиссер ему помогал, зато теперь его усердия должны пригодиться. Теоретически. — Значит, мы на верном пути. Катрина пожала плечами. Тем временем к земле опустилась их капсула с ярким номером 15 на боку. Быстро усевшись в нее друг напротив друга, брат с сестрой поднялись вверх. Теперь в их распоряжении было не менее получаса. Никсон смотрел на Темзу и молчал. Он знал, что стоило с чего-то начать, но никак не мог подобрать нужных слов. Чтобы было не так болезненно для него и не слишком резко для его сестры. Но Катрина справилась и без его помощи. — Представь, у тебя есть машина времени, и ты получаешь шанс вернуться в прошлое и исправить все свои ошибки. Ты бы не хотел отмотать время назад? Блять, она еще спрашивает. Конечно хотел бы. Только так легко никогда не бывает. Нельзя просто так взять и войти в Мордор. Никсон вдруг подумал, что забыл перед поездкой покурить. Потом вспомнил, что бросил и даже после первой встречи с сестрой больше не притрагивался. Главное, не показывай раньше времени, что она тебя прочитала. Давай, легкий ироничный тон. — Нас столько историй учат тому, что прошлое не изменить. Чем дальше заходишь в свое прошлое, тем больше шанс стать затерянным во времени. Или попросту временной аномалией. И хорошо, если ты не заденешь чью-то другую линию ненароком. Если что я и усвоил из книг, которые перечитал от скуки за последние годы, так это то, что прошлое нельзя изменить. Его нужно понять, прочувствовать, прожить и сделать выводы. Но менять надо будущее, а жить настоящим. Как бы тебе ни было плохо в моменте этого осознания. –Но если только в прошлом и было безопасно? Разве не было бы проще застыть в этом моменте, раствориться в нем навсегда? ** Последнее предложение прозвучало чуть более эмоционально, чем она планировала. И этому совершенно не было никакой причины радоваться. Ведь то означало, что его произнесла Кэти из-под маски Катрины, а она сама не хотела коммуницировать с внешним миром не первый год. — Давай я переформулирую твое предложение, — мягко предложил Никсон, — ты бы хотела остаться в своих условных семнадцати годах? Ментально. И чтобы дальше время не шло, ведь впереди неприятные травмирующие события. Святой Кетцалькоатль, ну почему мой брат — такой умный придурок? — Невозможная история, не правда ли? Но такая желанная для … кого-то. Маленькая смерть, только сердце продолжает биться. — Но разве тогда бы ты не упустила бы радости своих двадцати или двадцати пяти лет? А впереди еще тридцать, тридцать пять — о которых мы еще понятия не имеем. Ну, ты не имеешь. Хотя в мой тридцатник единственное, что изменилось — вкус заварной лапши в чайнике. Сосед поделился грибной специей. Он специально внедрил в свои нотации незначительный факт о себе. Чтобы привлечь меня. Будь мы на свидании, и я была бы чуть менее искушенной, он бы меня зацепил этим. — Чем дальше мы держимся за прошлое, тем больше шанс упустить что-то в будущем. — Никсон тем временем продолжал. — Хотя признаю, что действительность порой испытывает нас на прочность. Такой соблазн вроде древа посредине сада. А внешние обстоятельства не хуже того самого змия. — А еще возможен вариант, когда нам лишь кажется, что прошлое лучше настоящего. — Катрина смотрела в окно, пока они поднимались на самую высокую точку. — Нам хочется так думать. Однако при отбрасывании эмоций сухие факты начинают противоречить чувствам. — В какой момент ты бы хотела вернуться? Наверное, я бы поставил на конец девятнадцатого. Предрождественские репетиции. Salope avisé. Если бы я вернулась в прошлое, не делилась бы с тобой стольким. А в то время я бы вернулась, потому что я была влюбленной. В театр, колибри и маску, что оставалась таковой лишь на сцене. В Рождество две тысячи девятнадцатого. — А меня все устраивает и сейчас, Никсон. — непринужденно ответила Катрина. — Жизнь изменилась, но я и сейчас знаю, что живу ее, как пожелаю. Невозможная история номер два. Это ложь, прикрытие для защиты Кэти, но ему об этом знать не положено. К тому же, Катрина совсем не обделена приятными моментами. — Вопрос был для тебя. Хотел бы ты исправить свои ошибки, а не мою жизнь? — Хотел бы. Но не в прошлом и не в будущем, которого не существует. А в настоящем. — Рвите розы, пока не поздно. Лови момент… — Ты едва не набила себе татуировку с этой цитатой в свое время. Но сочла, что палиндром звучит лучше. — А ты тогда спасовал. — Зато я нагнал упущенное потом. Мой первый сосед оказался бывшим тату-мастером. — Неужели? И тебя даже не заразили вирусом иммунодефицита. — К твоему разочарованию, нет. Satan, oscillate my metallic sonatas! Когда-нибудь я покажу тебе ее не только на словах. — Если будет новая встреча. — буркнула Катрина. — Будет. Неужели ты думаешь, что сможешь от меня сбежать теперь? Катрина дернулась, почувствовав разряд воспоминаний прошлого. Нет, Кэти, скажи той, что рядом с тобой сидит, чтобы вообще помолчала, когда ее не просят. — Твою мать, Никсон, ты просто ходячий красный флаг. — Красный флаг? — Почитай на досуге, я не собираюсь тебе это сейчас объяснять. — Катрина закатила глаза. — Возвращайся к современной жизни сам. Ты старший, значит тебе положено быть умнее. — Как по-взрослому. Знаешь, а многие ведь хотят вернуться в детство. — Не наш случай. — Неужели? Не хочешь вернуться в ощущение бесконечной любви родителей? — Брось, Никсон, они никогда не любили нас как отдельных личностей, а только как продолжение их самих. ** Нас. Никсон, ты стареешь и становишься сентиментальным в не самый подходящий момент. — Хотела бы это изменить при помощи машины времени? А диалог становится горячее. В духовном смысле. — Это тоже невозможно. Любовь не подвластна времени. — А что бы хотела? — Я… А я ни о чем не сожалею. Ох, Кэти, твои паузы всегда были громче всех твоих слов. — А Катрин? — Та тем более. Хотя нет, она бы вернулась в офис на десяток лет раньше и уговорила бы начальницу не набирать тех амебообразных идиотов. — Что насчет Кэт? — Я бы сказала, что ей в целом чужды подобные эмоции. Они лишь отвлекают от действительно важных дел. — Ты уж прости меня за вопрос, сахарная голова, но как же Кэти? Давай даже примем твою абсурдную идею, что аудиенцию сегодня я у нее не получу, но если посмотреть в прошлое, то она наверняка бы нашла ответ. — Я… Она бы хотела выбежать из-за кулис и оттолкнуть маму на пару метров. Тогда бы не произошло бы катастрофы. И папа бы тоже не погиб. Кэти поговорила бы с ними, она ведь правда собиралась. В целом, я все понял, можно заканчивать маскарад. Только так просто Кэти не расстанется с ценными для нее вещами. — О чем? — Премьера бы доказала, что она чего-либо стоит. И что ее есть за что любить. Они должны были поговорить друг с другом. Нормально поговорить, как взрослые люди. — Я ненавижу себя за то, что собираюсь сейчас сказать. Но что бы это изменило? — Это изменило бы все. — Ты в этом уверена? — Если Катрина что-то говорит, она в этом всегда уверена. Никсон закатил глаза. А еще Катрина, кажется, существует только благодаря ему, но припомнит об этом Кэти в другой день. В конце концов, на улице еще только сентябрь, а не начало ноября. — Мы пытались, много раз, помнишь? Столько попыток предпринимали, чтобы пробиться сквозь стену непонимания. Ты, я, с Дали, без Дали. Но каждый раз они нас не слышали, игнорировали, наказывали молчанием. Так что это тоже невозможная история, которую не перепишешь. — В тот раз все должно было быть иначе. Кэти точно знала, что нашла ключ от этой двери. — Если тебе хочется так думать. — Тебя там не было! Однако в одном ты прав, это и впрямь уже не имеет значения. Это Кэти хотела, чтобы все жили дружно и любили друг друга просто за то, что они есть. Но так не бывает. И чем раньше ты придешь к подобному выводу, тем проще будет дальше жить. — Но… — Со временем учишься подбирать собеседников для той же цели, что преследуют и они. После ее завершения вы чаще всего расходитесь, как в море корабли. Никакого разочарования, никакого эмоционального раздрая. — Звучит весьма одиноко. — Это не так уж плохо. — Нет, это ужасно. Нет ничего плохого в том, чтобы быть одному. А вот в том, чтобы быть одиноким — дерьмово, стоит сознаться хотя бы самому себе для начала. ** Да когда же это чертово колесо уже опустится? И кофе, как назло закончился. А пить коньяк из горла при нем я не собираюсь. —Во что ты веришь? — вдруг спросил Никсон. — Ты хочешь спросить, верит ли Катрина в Бога? Бог не любит бисексуалов. — Это неправда. Это Библия их не любит. Но Богу совершенно все равно, кого вы любите, если любите от всего сердца. С этим тоже проблемы. И большие. — И давно ты проникся верой? — У меня было достаточно свободного времени, чтобы ознакомиться с матчастью. — Я закончилась на Ветхом Завете, потерявшись в его бесконечных описаниях и числах. — Главное, это совсем не детали текста, написанного тысячу лет назад. Важна сама суть. — Ой, Никсон, избавь меня наконец от проповеди. — не выдержала Катрина. — Ты чередуешь религии всю свою жизнь, начав любить Древний Египет. А до твоей тюрьмы ты любил ацтекскую мифологию. Для меня все это — лишь сказки. Сказки для взрослых. — Но притом ты не будешь недооценивать роль сказок в наши дни, — невозмутимо продолжил Николас. — Сказки нужны детям, чтобы они верили в чудо и изучали традиции общества через фольклор. А взрослым это уже ни к чему, они учатся методом проб и ошибок. — Но разве нам не надо верить в чудо? — Никсон, очнись, тебе тридцать два года, чудом будет, если ты устроишься на нормальную работу с учетом твоих заслуг. — Ты стала циничной. — Спасибо. Я еще теперь курю и не планирую жизнь больше чем на месяц. — Это был не комплимент. — А я гляжу в суть и не вчитываюсь в слова, — парировала Катрина. — Ты так и не ответила на мой вопрос. — Вера всегда сопряжена с риском. А я рисковать люблю лишь во время отпуска, а он только что прошел и я до сих пор разгребаю его последствия. Например, находясь рядом с тобой. — Не верю, что я настолько тебе противен. В том-то и проблема. А в перспективе и вовсе катастрофа. — Нет, ты просто переоцениваешь глубину моих сестринских чувств. Ты не раздражаешь меня, я тебя не ненавижу. Ты просто для меня знакомый незнакомец из прошлого сезона моей жизни. Какая ложь, Катрина. Нет, для Катрины это правда. А вот Кэти сейчас очень сильно грустит. — Знаешь, а я считаю, что верить все же надо. Хоть в Бога, хоть в самого себя, хоть в прогноз погоды. Это чувство — порой единственное, что не дает тебе опуститься на дно. — Со дна можно подняться, если ты не утонул окончательно. Начать жить заново тоже можно. Для этого нужна не вера, а титановые яйца. — Титановые? — Никсон не сдержал ухмылки. — Неважно, тебе подойдут и стальные. — Это звучит, как вариант для бедных. — Так и задумывалось. И во что же, помимо Бога, веришь ты? — Я верю, что однажды мы с моей будущей женой будем лежать на диване и обсуждать прошедший день, гладя нашу собаку. Что мы будем отмечать Рождество в кругу близких. Идея о детях меня пугает, но ее тоже нельзя не рассматривать. И Катрина впервые за вечер поняла, что все ее джокеры остались в прошлом. Что еще хуже, впервые за несколько лет подобный ход выглядел фатальной ошибкой. — А еще в то, что старым историям стоит оставаться не только лишь на страницах книг. Для этого люди придумали театр. — эхом донеслось до нее окончание списка Кабина опустилась на землю. Никсон первым ступил на землю и протянул руку сестре. Катрина, не смотря брату в глаза, изящно спрыгнула самостоятельно. Она судорожно искала причины, чтобы сбежать — как поступала всегда, когда ощущала крепнущую с кем-либо связь. На ее счастье, небо заволокло тучами, и вскоре пошел мелкий моросящий дождь. Что означало растущие цены на такси. — Никсон, мне пора. — безапелляционным тоном заявила Катрин, на ходу вызывая убер. — Куда? Подальше от Ангела и демонов. — Я напишу тебе место следующей встречи. Если соберусь с мыслями. — Не стоит, Золушка-перевертыш. Как же я его хочу сейчас ударить... Он и это помнит. Не смотри на него, наверняка улыбается, как Чеширский кот сейчас. — Что ж, тем проще. — Мы встретимся у Старины Бейли. На следующей неделе в пять вечера. Не опаздывай.