Театр имени Катрины

Образ Катрины покрывал туман раздумий. Она шла по улице Уокинга – небольшого городка в графстве Суррей, в настоящее время известного по большей части историкам фантастики и британских ритуальных услуг. Туман не был метафорическим – осенний конденсат вкупе с никотиновыми кольцами, выходящими вокруг девушки, призваны были навести хотя бы небольшой порядок в двуязычных мыслях и успокоить ритм сердца. На губах лежала привычная ментоловая прохлада, а руки начали подрагивать после последней затяжки.  И за весь сумбур лишь один человек нес ответственность. Николас. Frère aîné, получивший свое имя за то, что родился в первый день каникул и за то, что мать с отцом любили путешествия. Брат, что терпеть не мог эту словоформу и предпочитал называть себя по американскому бренду или по президенту, что вывел войска из Вьетнама.  Всегда знала, что он странный. И президент, и бренд, и Никсон.  Впрочем, в свое время они с братом оба отличались от среднестатистических детей. Но об этом Катрина подумает в другой раз. Когда не будет считать, сколько раз обвиняла его в смерти родителей. Сколько раз порывалась приехать на встречу с ним даже после всего, что с ними произошло. И сколько раз ее останавливала какая-то мелочь, сидящая на подсознании.  Возможно, эта мелочь называлась здравым смыслом. Быть может, старой доброй обидой. Или попросту отсутствием надежды на перемены. Чтобы простить, нужно верить, и при этом даже неважно – в Бога, человека или собственные возможности. Вера всегда сопряжена с риском, что Катрина не готова была его принять. Пока нет. Её вполне устраивал текущий ход вещей. Никаких лишних людей на этом празднике жизни. За последние годы лишь двое смогли задержаться на маскараде. При этом им было плевать на маски, что менялись с завидным постоянством. Эти люди вместе с ней жили в моменте, не желая вспоминать о прошлом. И одному такому человеку Катрина обещала позвонить.  Сэм в любом случае вытрясет из меня всю информацию. Чем быстрее начнем, тем быстрее закончим. В трубке послышались гудки, и после недолгой паузы с другого конца связи Катрина услышала знакомый голос.  – Как всё прошло?   – Твои предположения?  – Merde?  Да, она знает, как проходит большая часть моих свиданий.  – Хуже.  – Putain?  – Я не в настроении для лаконичности, но этот вариант, пожалуй, подойдет. Рада, что твоего французского теперь хватает на мат. Успех неоспорим.  – А тебе стоит начать учить испанский. Для большей выразительности. – Ну уж нет! Тогда я окончательно запутаюсь, какой моей персональности что принадлежит. И начну думать на трех языках, а мне только этого и не хватало.  – Мне бы твои проблемы…  Я только что со свидания со своим родным братом-уголовником, у меня не оплачены счета за трехкомнатную лондонскую квартиру в Ислингтоне и завтра выход на работу после отпуска, в который я ушла, не сдав ежемесячный отчёт. А еще у меня эмоциональный блок практически на любые близкие отношения и затянувшийся экзистенциальный кризис, о котором никому нельзя говорить . Серьезно? – Сэм, ты не захочешь жить моей жизнью.  – Да я тебе не про жизнь говорю, а про проблемы.  – Я не могу перевести текст с французского на английский и наоборот, завтра мне предстоит выдержать пожелания с добрым утром от коллег, на которых я скинула ежемесячный отчет и ушла в отпуск, а еще у меня в холодильнике мышь сдохла. – Катрина добавила в свой голос больше экспрессивности и акцента на несущественную деталь. – И это буквально. Она лежала в торте, так что уже второй день у меня в углу на кухне стойкий аромат забродившего тирамису с нотками мышиного трупа.  – А вот это уже подходит под французское дерьмо. – послышался смех Сэм.  – Всё еще не понимаю, зачем тебе язык лягушатников. Нианзу свой мандаринский диалект подтягивает хотя бы  ради возвращения на землю родную. На которой не был с сознательного возраста, но опустим это в данный момент. – Кто знает, быть может, что однажды я поеду на Монмартр, познакомлюсь с художницей или танцовщицей и мы с ней поставим лучший мюзикл всех времен.  – В котором главная героиня умрет от туберкулеза.  – Я слышу цинизм? – услышав скрытую насмешку, Катрина досадливо поморщилась. – Разве он свойственен твоему сегодняшнему амплуа?  Чёртов Никсон, он как обычно все портит. – Я не собираюсь за него извиняться.  – Тогда я могу обидеться.  – Я пришлю тебе букет лаванд с цветком ананаса посередине. Посмотришь на ночь, что это означает, – Катрина позволила себе беззвучно улыбнуться, когда представила реакцию Сэм на такой подарок. – Маловато будет.  – Ma crocodile, если ты просто ревнуешь и хочешь увидеться, тебе стоило попросить об этом напрямую. Ты же знаешь, ни одна из Катрин терпеть не может увиливаний. Если только она не совершает их сама.  – Это то, что мне в них нравится. Вообще до сих пор считаю, что сорвала куш, подсев тогда к тебе. Три девушки по цене одной.  – И ни с одной у тебя ничего не вышло.  – Ой брось, так даже смешнее получилось. Кто же тогда знал, что травить отцовские анекдоты во время секса ведет к крику дуэта поджарых сов.  Катрина подавилась дымом от смеха, воскрешая в памяти картину двухлетней давности. Их встреча с Сэм не была запланированной. Её тогдашний любовник не нашел места для свидания лучше, чем литературный клуб по французской литературе. То обсуждение романов Франсуазы Саган оказалось настолько скучным, что Катрине не оставалось ничего, кроме того, как медленно сбежать в бар и наблюдать за тихими страданиями посетителей клуба из окна напротив. Планировалось, что будет только Катрина, бармен и бутылка шардоне. Но вскоре к ней присоединилась и Сэм, также не оценившая по достоинству публику и ораторское мастерство ведущего. За первым бокалом вина девушки разговорились о книге “Здравствуй, грусть”, после четвертого – начали узнавать друг друга, а после третьей бутылки на голодный желудок поехали к Катрине. Романтики у них после того раза так и не вышло, зато образовалась дружба с элементами флирта, которой они обе в достаточной степени дорожили.  И у Сэм, и у Катрины вскоре после этого сформировалось правило: не спрашивать о прошлом друг друга, если только кто-то сам не захочет рассказать. Жить моментом.  Но сейчас по необъяснимой причине Кэти захотелось пожаловаться на Никсона. А значит, Саманта должна завтра найти пару часов свободного времени.  – Какие у тебя планы на завтрашний обед? Или на вечер? – спросила Катрина.  – Смотря для чего… Я хотела попробовать йогу с щенками.  Тогда точно найдет.  – Для одного личного разговора со мной.  – И сейчас совсем никак?  – Я хочу тебе рассказать тебе о своём прошлом.  – О том самом?.. – Сэм вмиг посерьезнела.  Нет, о нем пока нет. Стрела времени любит линейность, и потому тайны стоит раскрывать в хронологическом порядке.  – Не совсем. Просто оказалось, что две недели я общалась с собственным братом, который вышел из тюрьмы, и сегодня мы встретились с ним в ресторане.  Телефон замолчал на полторы минуты. Катрина терпеливо ждала, пока Сэм вновь обретет дар речи. Если циничные реплики и не шли данной маске, то вводить в ступор собеседников неожиданными признаниями всегда работало безотказно. – Охуеть. – наконец произнесла Саманта.  – Так ты свободна? – вновь поинтересовалась Катрина, накручивая каштановый локон на палец.  – Ладно, но с тебя тогда совместный поход в спортзал.  – Как насчёт того, что я угощу тебя двумя аперолями взамен?  – Я согласна.  – Тебя настолько легко переманить на темную сторону, что будь ты в райском саду, змей-искуситель ушел бы на покой раньше срока.  – Дорогая, он бы ушел не на покой. Он бы ушел ко мне, и мы бы с ним замечательно провели время вдвоем. Это ты бы довела его до трясучки своими диалогами, а я бы из него человека сделала.  – Грехом.  – Самым греховным из всех.  Интересно, если у Сатаны чувствительные точки…  Надо запомнить эту тему для одной из встреч с Никсоном.  – Думаю, его собственное эго. И боязнь высоты.  Вдруг на заднем фоне у Сэм послышалось двенадцать мерных ударов старых часов ее бабушки, и Катрина вдруг почувствовала, как из Золушки становится тыквой, начиная превращаться в Кэт.  – Вот эту тему я и изучу до завтра, а не язык цветов. Заеду за тобой на такси после работы. Когда станешь Катрин, позвони в наше место и попроси нам столик. – Саманта завершила диалог в своём репертуаре, оставив задел на грядущую встречу.  – Но я на днях только бронировала…  – Значит, еще свежи воспоминания, как это сделать.  – Ты – причина чьей-то язвы.  – Я тоже люблю тебя. Увидимся.  *** Пятнадцать лет назад В театре без единого зрителя разом включились все прожекторы. Дирижер трижды взмахнул палочкой, чтобы из оркестровой ямы послышались первые скрипичные ноты увертюры. Тяжелая ткань пошла рябью –  занавес раскрылся. Предпремьерная репетиция началась.  На сцену вышла дама в пышном корсетном платье, шнуровка которого позволяла грудной клетке раскрыться для исполнения ноты си четвертой октавы. Прекрасная Патрисия, в этот раз играющая роль Карлотты, казалось, была создана для этой вокальной партии. Яркая, эффектная, живущая от роли до роли, не могла не пленять взгляд. В нужное время под правильные ноты выбежали актеры из подтанцовки, создавая на сцене отточенный до минуты рисунок из парчи, света и движений. Они вихрем пронеслись мимо Патрисии, чтобы приоткрыть завесу сюжетного поворота и выпустить на сцену первого главного героя, Рауля. Роль благородного протагониста была отведена Иэну Кемблу, англичанину, что влюбился без памяти в оперную диву. Пусть в пьесе героев не связывало ничего, помимо сюжета, в жизни все обстояло совсем не так.  Самым явным доказательством этому являлся чей-то заливистый смех, доносившийся фоном из-за застенков сцены. Двухголосый, он приближался и удалялся от прожекторов, мелькал в кулисах и на мгновение появлялся у суфлерской будки.  Что было удивительным для стороннего наблюдателя – режиссер, который скрупулезно высматривал каждый неверный шаг танцора, мог услышать любой спорный музыкальный акцент или, не дай Бог, фальшивую ноту, при очевидно постороннем звуке, не нашел ничего лучше, кроме того, чтобы улыбнуться себе в усы. К слову, много лет назад именно за них труппа прозвала его Парижским Дали, пусть театр уже давно базировался в Лондоне.  Псевдоним так прижился, что даже сам режиссер не помнил, когда окружение его называло  по паспортному имени. Дали считал, что такая словесная маска играет на пользу репутации  театра и спасает его самого от ненужного  внимания. Разве что, в совсем близком кругу из двух несовершеннолетних, которым он с детства позволял себя дергать за эти уложенные колечки под носом, его именовали Кристофером. Таким в понимании режиссера было доверие.  Вот и сейчас театральный мастер сюрреализма знал, что звуковые помехи совсем скоро прекратятся, ведь этот дуэт появится в зрительном зале. Стоит лишь призвать призрака в маске, как за ним последует семнадцатилетний дух путешествий и двенадцатилетний ураган, только открывающий для себя такую странную книгу, что называется “Любовь”. Они никогда не мешали другим людям при исполнении. Брат и сестра, что жили на стропилах, за дым-машиной, в гримерных своих родителей, с детства ходили в музыкальную школу и мечтали стать актерами, чтобы стать похожими на своих родителей. Дети Патрисии и Иэна, знавшие его театр лучше, чем собственную квартиру.  Кэти и Николас. Они были столь очаровательны, как бывает только юность и подростковая наивность. Кэти, которая унаследовала материнскую сталь характера и отцовский талант перевоплощений, и Николас, что пел, как мать и любил так же сильно, как отец.  Дали с содроганием думал, что будет с его театральными детьми во взрослой жизни, если они начнут использовать свои навыки не во благо сцены. Поэтому предпочитал молчать и оставлять этот скользкий момент на волю их родителей. Или судьбы, что в их случае было синонимично.  Он просто будет ждать их взрослые версии в своем домике в Шотландии. Когда все закончится. Заиграл орган. Между темного бархата кресел промелькнуло два росчерка каштановых волос. Маленькая Кэти заняла место в первом ряду, придерживая сиденье для брата. Двое запылившихся, растрепанных и счастливых сиблинга, будучи на летних каникулах, всё время работы родителей в театре проводили с труппой.  Николас параллельно отрабатывал задания, готовясь к поступлению в театральный. А его сестра… Она просто жила в образах, предпочитая им реальную жизнь. Хотя Кэти всегда была мила в общении  в гримерных, и Николас, и режиссер знали, что она по-настоящему ценила личности актеров именно на сцене, а не до или после спектакля.  Особенно, если ей нравилась музыка из оркестровой ямы. Особенно, если актер умел не только петь, но и играть голосом.  И Дали мог поклясться собственными усами, что прямо сейчас Кэти не отрывая взгляда смотрела на появление фигуры в белой маске. Он не хотел, чтобы история из мюзикла перенеслась в настоящий мир, особенно в приложении к его девочке. Да и Николасу, если на то пошло, он желал исключительно положительных сюжетных поворотов. Но пьесу жизни каждого человек никто не в силах поставить, кроме него самого.  *** И где-то я в своем сценарии сильно проебался. Никсон вынырнул из старого воспоминания. Он словно видел их с сестрой чужими глазами. И открывающаяся картина со стороны навевала еще большую фрустрацию, если это было возможно.  С одной стороны, Никсон вообще не ждал на свидании Кэти. Чат для одноразовых свиданий не то чтобы предполагает услуги поиска пропавших родственников. А Катрина сразу предложила говорить о чем угодно, кроме обсуждения реальной биографии.  С другой, даже спустя годы они до сих пор вторили друг другу в интересах и предпочтениях. Независимо друг от друга Никсон и Кэти приобрели любовь к французской еде и желание провести отпуск в Шотландии. Неважно, что ему для отпуска  надо было устроиться на нормальную работу. И эти сходства стоило считать по меньшей мере обнадеживающим знаком. Но Кэти, милая Кэти, как ты жила эти пять лет? Не Кэт, не Катрина и не Катрин. Она смотрела на него, словно на очередного ухажера, с которым ей стало скучно.  В голове все еще звучала музыка с того дня в театре. Призраки смеющейся девочки и неуверенного в себе парня продолжали следовать за Никсона наяву. Они стояли на втором этаже ресторана, глядя на огромную люстру с свисающими кварцевыми капельками. Друг на друга.  На него.  Видимо, стоило прямо сейчас признать, тем, что он попался тогда, на колесе обозрения, Никсон навредил не столько себе. Он оставил ее совсем одну, когда малая так в нем нуждалась. Пусть она никогда в этом и не признается. Выпуск из университета, похороны родителей — эти события были сыграны ей в соло. Кэти могла за это время выйти замуж, развестись, родить пару детей, купить машину и проиграть ее на спор.  А он в это время убирал кровать по графику и варил лапшу в чайнике. Единственным его соседом был насильник-педофил, который повесился за полгода до вольной жизни, потому что не представлял себе возвращения домой. Вот уже месяц, как Никсон сам на свободе. Ему не полвека, он вновь курьер и имеет даже более-менее приличное жилье.  Не квартира в Ислингтоне, но и не клетка.  Он не стал «тюремным человеком», и не привязался к соседям по нарам. Но то же время его не покидало чувство, что и тут ему нет места.  Как будто мою лодку в Лимбе потеряли, и я теперь дрейфую от одного берега к другого без возможности пришвартоваться.  — Николас!  Чужеродный голос послышался с отдалённого столика. Незнакомая женщина возмущенно отчитывала своего сына, за то, что он пролил сок. Никсон вздрогнул, вспоминая уже воспитательные интонации Дали.  — Ты помнишь, в честь кого тебя назвала Патрисия?  Вот только его и не хватало. Он метнул взор на призраков. К паре брата с сестрой присоединилась еще одна тень. Образ режиссёра стоял вместе с Кэти и самим Николасом и строго смотрел на мужчину.  Никсон ощутил, будто его снова застукали за тем, что он подбросил травку в дым-машину. Ему вновь стало стыдно. Нет. Так больше не пойдёт. Нет проводника по реке, так будет весло. Нет весла, так будет балансировать и раскачивать борты. В конце концов, это его покровитель отвечал за путешествия. А метафорические или буквальные — есть ли разница? Он все исправит. Он вернет Кэти ее имя и брата. Они вновь станут самими собой.  Как только оплатит счет и закажет такси до съемного жилья.  Господи, как жить эту жизнь, если понятия не имеешь, что вообще происходит? *** "Если вы встаете утром и думаете, что будущее будет лучше, то это прекрасный день. В противном случае, это не так”.    Паршивый. Скверный. Низкопробный, неудовлетворительный и попросту дерьмовый день по мнению Катрины. Она не выспалась из-за обрушительного водопада мыслей. Да, метафора именно такая. Когда шумно, много и совершенно никакого контроля – вовремя заснуть кажется давно забытой мечтой. Сам сон также не отличался спокойствием. Кэт снились портьеры, запах косметики в гримёрной и Никсон. Сначала он стоял рядом, так что свет прожектора падал прямо ему на лицо. В электрических лучах можно было разглядеть его веснушки, и Кэти очень любила напоминать брату о его особенности. Но затем Никсон удалялся, под звуки дым-машины, пропадал в тумане, и она снова оставалась одна.  На этом моменте стоило бы проснуться, вернуться ненадолго в реальность, чтобы потом вновь погрузиться в сон без сновидений. Однако из театра Катрина перемещалась в пещеру около моря. Там, где ветер сбивал с ног и светило холодное солнце. Где были щебечущие колибри. В том месте, казалось, само время остановило физические законы своего существования, лишь бы сохранить этот кадр и вечное ощущение счастья.  Катрина видела силуэт на горизонте. Против солнца было не разглядеть его лица, но она точно знала, кто это был. Ведь последние несколько лет сон был единственным местом, где он все еще оставался, несмотря на все ее старания его забыть.  После этого кадр смещался. И уже Катрин внимательно следила за игрой чьих-то рук на органе, пока сама единым нервом танцевала у обрыва и улыбалась. Один неверный шаг, даже потеря мнимой радости, означала утрату равновесия.  Затем вновь появлялся Никсон, намеренно пугая маленькую Кэти. От внезапного поворота головы та теряла равновесие и летела вниз. Аккурат к пробуждению.  Холодный пот и бьющееся насмерть сердце прилагается. Когда Кэт в ужасе распахнула глаза, звенел третий будильник. Это означало, что времени на укладку не оставалось, и волосы будут лежать как придется. В первый рабочий день после отпуска.  Следующее разочарование ждало у кофейного автомата, куда засыпали партию горелых зерен. Поэтому на ежедневном собрании Кэт пришлось прийти без привычного бумажного стаканчика. Пережаренный кофе означал совсем другой вкус.  Как будто мне мало горечи от пребывания в этом месте. И вишенкой на торте стал месячный отчёт, который она оставила перед уходом в заслуженный семидневный отпуск. И который был оформлен без учета объединения работы СММ-менеджера и дизайнера их сайта за последнюю неделю. Что стоило по праву считать полной катастрофой, ведь сдать его просили именно вчера. Как раз во время встречи Кэти с Никсоном. После выговора от начальницы отдела Катрин была готова искать сайт с пытками на заказ. Но ей предстояло переделать документы и забронировать столик для встречи с Сэм. Последнее действие, кстати говоря, она едва не забыла выполнить, если бы Саманта не прислала ей видео, как маленькие золотистые ретриверы служат утяжелителем в планке.  А еще из головы упорно не выходил Никсон. Искренний и потерянный. Putain de merde.  Ты же училась, Кэти. Перед тобой лужайка, на ней цветы: колокольчики, лаванда, ландыши. Ты слышишь, как течет ручей, ведущий ко рву с водой. В нем плавают рыбки. Ров окружает Замок, где за причудливыми дверьми спрятаны все-все воспоминания. Здесь место для твоих любимых историй и героев, будь они реальны в жизни или только на бумаге. Никсон тоже должен оставаться тут, за дверью лондонской оперы. Вместе с Карлоттой и Раулем. И сэром Кристофером Дали. Здесь же бегает по коридорам Кэти и скрывается еще одна девушка, о которой не стоит вспоминать. Неприступные стены охраняют три маски-стража.  Вот только Николас все же вырвался на свободу. Но ничего, весь день послезавтра она будет держать его и главное, себя на положенной дистанции. Равной пятилетней ширине рва.  С этими выводами Катрин приступила к разработке новой стратегии по внедрению их последнего продукта на рынок. И пока телефон не провибрировал дважды, все мысли Кэти занимала исключительно работа. *** – Объясни мне только одну вещь. Как при подобном неуважении к азиатской культуре с тобой до сих пор общается Нианзу?  Праведное негодование Сэм было направлено на ее собеседницу, которая в который раз просила вилку вместо палочек. Будучи далеко не в первый раз в этом месте, Катрин, в свою очередь, пребывала в легком раздражении от забывчивых официантов.  – Думаю, что он просто молча обращается ко всем трем религиям своей исторической родины, пока выслушивает мои просьбы принести европейские приборы. А на меня смотрит, как на ходячий эксперимент. Ему разве блокнота для сбора анамнеза не хватает.  – Три религии, три имени. Выглядит как задача для школьника на соответствия. Дай мне сообразить. – Саманта нарочито приложила указательный палец к нижней губе, слегка приоткрывая ее. – Кэт подойдет буддизм с ее холодностью. Возможно, Нианзу ждет, когда сможет подтолкнуть ее к нирване. Катрине подойдет даосизм с его настройкой на инь янь и путь к балансу.  – Причем тут инь янь и Катрина? И баланс подходит одинаково всем трем именам. – Равенство мужского и женского начала, знаешь ли, не везде можно найти. Возможно, китайская философия – идеальная вера для всех бисексуальных. Учитывая, что только Катрина ходит на свидания, это идеально ей подходит. Но я бы прояснила детали у нашего думающего о предках.  Катрин подумалось, что Нианзу вряд ли по достоинству оценит их теории, но так или иначе, ей стоило ему написать. Хотя бы чтобы сбить эту вечную флегматичность юриста с его лица.  – Допустим. Но тогда остается конфуцианство для Катрин?  – Именно, моя дорогая. Любви к ближнему от нее не дождешься, зато умение держаться достойно в любой дерьмовой ситуации – завсегда. Над милосердием и уважением друг к другу тоже можно поработать. Возможно, именно этим рано или поздно займется наш общий знакомый.  – Боюсь, Нианзу не придется тратить свои время и силы на лекции о любви к ближнему своему. С этим отлично справится мой старший брат.  Сэм уронила ролл в соевый соус. Коричневые капли срикошетили прямо ей на спортивный топ.  – Пожалуй, мы и без того затянули с прелюдией. Я размышляла вчера после нашего созвона. И пришла к статистическому выводу: будь в твоем брате хоть что-то стоящее, я бы за два года это узнала от тебя. Если он был бы порядочным мудаком – тоже. – Не то чтобы я рассказывала тебе о своей семье?  – Мне было достаточно того, что ты о ней не рассказывала. Как и тебе – того, что мы отложили в долгий ящик разговор, почему я последние несколько лет не встречаюсь с мужчинами. – Да, вчера я ходила с ним на… свидание. Он очевидно вышел из тюрьмы, где сидел пять лет за распространение наркотиков.  – Подожди, я сейчас возьму два “Космополитена” и ты продолжишь. Я не способна после йоги так быстро анализировать.  – Мы же хотели апероль вчера?  – И об этом я тоже думала. Если бы у тебя просто было отвратительное свидание, его бы хватило. Но подобный разговор я не готова переваривать на чем-либо ниже двадцати пяти градусов. Катрин мягко рассмеялась, глядя на подругу. Она перехватила руководство диалогом и теперь не сможет сказать чего-либо лишнего. Наверное. – Давай еще раз, по слогам. Ты переписывалась со своим родным братом несколько недель в чате для секса. Потом пошла с ним на свидание в последний день своего отпуска, потому что – цитирую: “у нас с ним так много общего, как ни с кем другим до этого”.  До этого момента все верно? – Да.  – Отлично. Звучит как бред с похмелья, но я хотя бы все верно запомнила. А теперь давай дальше отматывать пленку.  – Ты уже знаешь, что я билингв. Мой отец был из английской династии театральных актеров Кэмбл, а мать – француженка, юное дарование своего времени, как ее когда-то величали. Акт первый. Они познакомились, когда отцовская труппа была на гастролях в парижской опере. Знаешь, когда в фильмах показывают всё эту романтическую чушь про любовь с первого взгляда, жизнь ради друг друга и умереть вместе в один день? Вот с родителями – людьми творческими и весьма чувствительными, случился именно этот сценарий. Мать переехала в Лондон спустя месяц после знакомства с отцом, еще через месяц они уже обручились. Против подобной стремительности протестовал здравый смысл в лице обеих семей, но счастливые влюбленные торжественно послали всех в оркестровую яму и начали жить свою жизнь.  – Ты меня прости, но я не доверяю я историям, у которых все хорошо уже в первом акте. Обычно это означает, что во втором начнется пиздец. – А куда без него? Иначе не бывает роста героев. Но подожди, надо ввести еще несколько действующих лиц. Во втором акте сначала появился Никсон. После девятимесячного антракта, дуэт стал трио. А пятью годами позже – квартетом.  – Никсон?  – Вообще он Николас, родился в день святого Николая. Но такую форму своего имени он никогда не любил. Может быть, из-за того, что ему вечно претила вся католическая тема. Но скорее это связано с часами нашего Дали, о нем тоже скажу. – Мне кажется, не только часы внесли свой вклад? Не знаю, как у вас, а у меня сразу всплывает президент из шестидесятых. – Да, без него тут тоже не обошлось. Чуть позже Никсон начал изучать историю и обрадовался, что бренд часов совпадает по звучанию с президентом, во времена которого была высадка на Луну. – Знаешь, когда я была подростком, то была счастлива, что мое имя совпадает с героиней американского ситкома. А не президентом-часовщиком из прошлого. – Самая чудесная ирония подобного псевдонима даже не в Луне и не в выводе войск из Вьетнама. Президент Никсон, как ты можешь знать, начал борьбу с наркотиками.  – А твой Никсон же…  – Именно.  Катрин разом выпила половину коктейля. Несмотря на отсутствие какого-либо давления со стороны Саманты, она ощущала себя сейчас как на ладони. И это чувство было для нее неправильным. Но что еще более неправильно, маленькая Кэти внутри нее подталкивала к продолжению разговора, а ей противоречить Катрин не могла. И вообще, после их разговора с Сэм должок. На такое же révélation. – Ваши родители любили вас одинаково? Или кого-то больше? – Они любили нас так же, как друг друга. Пока мы были маленькими версиями их самих. А когда мы начали становиться чем-то большим, нежели детьми своих родителей – начали приобретать характер, привычки из школы, свой стиль в одежде и музыке, они вдруг прозрели. И поняли, что в доме теперь живут два новых человека. Со своими потребностями, проблемами и точкой зрения. Есть версии, что последовало дальше? Сразу скажу, что вариант с выстраиванием диалога, поддержки и совместного духовного роста можно даже не рассматривать. –  “Ты опасен, если ты другой”. Моей матери потребовалось все время моего колледжа, чтобы принять все мои проблемы. И то я не уверена, что она до сих пор не убеждает себя, что это мой подростковый бунт.  – Тебе же тридцать…  – Давай не продолжать дальнейший подсчет. Я к тому, что это же абсолютно нормально, когда дети не становятся копией своих родителей.  – Да, хотела бы я это знать, будучи подростком в музыкальной школе. И когда заканчивала театральный. Но еще больше я бы хотела сказать это отцу с матерью.  – Вот теперь мне совсем не нравится твой тон.  – Не буду скрывать, люстра на той премьере упала очень не вовремя. Мы как раз собирались помириться.  – Когда это было?  – О, всё произошло в 2020 году, пять лет тому назад. Для меня новое десятилетие началось весьма неординарно. В январе Николаса посадили, в феврале было сорвано представление, а в марте начался локдаун. Жизнь не то что развернулась на 180 градусов, у меня возникло чувство, что я не живу, а наблюдаю со стороны за происходящим. Из другого измерения. – Боже…  – Не поминай его всуе, он в тот момент был в отпуске. Думаю, в районе Альфа Центавра. К счастью, в тот момент мне было уже двадцать два, я уже пару лет работала и не осталась без дома. Хотя счета за жилье в Ислингтоне поистине отстойные. И в то время мне повезло, и я нашла себе удаленную работу в похожей компании, где я сейчас. Так что кредит на похороны я выплатила в течение последующих пары лет.  Сэм достала сигареты. Хотя она почти рассталась с привычкой, сейчас ей вновь потребовалось рутинное действие для удержания фокуса. – А кто такой Дали в этой истории?  – Тень. Руководящая всем театром.  – Призрак за кулисами? – Нет! Только не он.  Святая Катрина, прошло уже три года, а тебя все не отпускает.  – По чуждой Катрин эмоции могу сделать вывод, об этом ты мне сейчас не расскажешь. Настаивать не буду, по твоему напряженному лицу вижу, что ты и так на грани.  – Я скоро закончу. Ты и так знаешь больше положенного. На самом деле, говорить тут можно или очень долго и с послужным списком, или коротко с  тезисом, что в каждом человеке есть хорошая сторона и дерьмовая. С хорошей ты готова провести всю жизнь, а от контакта с дерьмовой ходишь к психотерапевту. – Проще не общаться ни с кем. Близко.  – Выпьем же за это.  Стекло бокалов мелодично зазвенело при столкновении. Катрин опрокинула оставшуюся часть коктейля, после чего подсевшим голосом продолжила. –  Сэр – да, его недавно посвятили, Кристофер Дали был и есть художественный руководитель родительского театра в Лондоне. Он был тем, кто делал с нами уроки, а позже показывал нам плюсы и минусы работы гримером, танцором или постановщиком света. Именно тогда мы начали влюбляться в театр по-настоящему. Не потому что там выступают отец с матерью, но из-за игры с акустикой, вживанием в роль. И вскоре начали готовиться к поступлению в театральный. Дали был нашим наставником, хотя я до сих пор не понимаю, где он брал свободное время. В силу возраста Никсон с ним сошелся ближе, нежели я. Но и меня вниманием не обделяли. И по сути, именно мы втроем стали друг другу зоной безопасности. Однако когда ты безраздельно кому-либо доверяешь, критическое мышление притупляется. Дали вводил Никсона в разные круги творческой богемы. А там некоторые люди, скажем так, не брезгуют ничем для достижения вдохновения. А рисковать своей репутаций на публику они не хотят. Поэтому находят юного мечтателя, обещают ему свое покровительство, а если он перестает молчать или ставит их под удар, изящно убирают с доски.  – Можешь не продолжать. Общий контекст мне понятен. Когда-нибудь мы научимся воспитывать наших детей так, чтобы они об этом потом не жалели. И мы тоже. Хочешь пьяных объятий или пока не стоит?  – Спасибо.  – устало улыбнулась Кэти. – Ты понимаешь, что должна мне теперь такое же объяснение?  – Да… – скривилась Сэм. – Ты героиня, убила сразу двух зайцев. И себе душу облегчила, и меня заставила вспоминать те годы.  – Могу сгладить горькое послевкусие и оплатить такси.  – Это не приятный сюрприз, а наша традиция.  – Тогда могу показать, где в Ислингтоне живет ангел.  – Ты хочешь сказать?..  – Когда Катрин хочет что-то сказать, она это говорит прямо. Мa biche, разрешите пригласить вас в свое фамильное поместье.  – Avec grand plaisir, mon amour.