be(d)st friends

«Я ездил из города в город, и заезжал в каждый маленький городок, который находил.

Один глоток виски — и я чувствую себя одиноко сейчас»,

— Spotlight — KUN

#23

      Уже час они с Кимом ехали по нескончаемой автостраде, а Ян старался сдержать свой завтрак при себе. Его нещадно укачивало, перед глазами всё плыло, а в животе завязывался вовсе не приятный узел, грозящий парню повидаться с собственной едой во второй раз. Чонвон держал бумажный пакет перед собой, махал ногой, сложенной на другую, в воздухе и старался не глядеть на бегущие по асфальту полосы, взывающие к противной тошноте.       — Прикрой глаза, Чонвон-а, и попробуй отдохнуть. Я разбужу тебя, когда будем въезжать в город, — рядом говорил Сону, когда одна его рука лежала на руле, а вторая покоилась на бедре.       Ян готов был поклясться, что проклянёт електромобили, едущие по гладкой поверхности.       — Если бы только у меня получилось отдохнуть, — взвыл парень, опуская руки в не многозначительном жесте.       — Если бы только ты попробовал, — эхом отозвался Ким, и Яну не пришлось поворачиваться, чтобы увидеть, как тот несильно закатил глаза. В последние дни Ким всё чаще стал повторять, насколько на самом деле упрямым порою был Чонвон. А Ян не собирался с этим не соглашаться.       — Нам точно нужна одна остановка. Мне нужен передых, Сону-я, — строя глазки и, подобно девчонке, соединяя ладони перед лицом в замок, Ян обращался к остаткам своего обаяния, словно в этом самом деле была необходимость.       Ким не стал сдерживать расцветающей улыбки.       — Что мне с тобой делать-то, Ян Чонвон? — звучало с лёгким смехом и с обволакивающей тело теплотой (и черта с два Чонвон признается, что чувствовал это!).       — Любить, — без задней мысли выпалил парень, и потребовалось время, прежде чем он осознал, что именно сказал.       — А можно? — Сону заиграл бровями, на мгновение отвлекаясь от дороги и потока едущих впереди машин, чтобы поглядеть на рассеянное чонвоново лицо, а после, с более широкой улыбкой на собственном, отвести взгляд.       Ян ударил парня в плечо, скрывая порозовевшее лицо за воротом кофты (утром, когда они выезжали, всё ещё было прохладно), но так и ничего не ответил. Всё это было… сложно. Поэтому Чонвон лишь надеется, что давний друг — отчего после того, что произошло, это слово то казалось неуместным, то имело другой подтекст? — не станет винить его за это. А Сону и не станет. И всё же теперь безучастным казаться тоже не будет, а это, в свою очередь, выбивало землю из-под чонвоновых ног.       — Я шучу, — и всё же легче от этого не становилось.       Хотелось бы сейчас Яну влепить себе пощёчину. Быть может, так он думал бы дважды, прежде чем что-то говорить.       И всё же, так или иначе, они ехали вместе с родной город. Наверное, эта мысли должна была вызывать трепет в чонвоновой груди, лёгкое предвкушение и пьянящую теплоту (откуда она вновь взялась — непонятно). Однако Чонвон нервничал. Начал с того момента, как получил от Вону разрешение на однодневную командировку вчера. И ему бы избавиться от этой привычки — переживать по поводу и без, накручивая себя до беспамятства и лихорадки — но те имели свойство умирать с трудом. Возможно, Чонвон испытывал волнение, потому что давно не возвращался домой. Возможно, от того, что Ким решил поехать вместе с ним. А быть может, всё вместе взятое. Ян слишком устал, чтобы искать на это ответы.       Однако вчера, вернувшись домой самостоятельно и заставши Сону за готовкой, Ян был взволнован. Прекрасный ужин, приготовленный парнем, и несколько бокалов вина нисколечки не поспособствовали его утешению, но именно тогда он сказал, что уедет на день, а Ким оказался тем, кто имел при себе автомобиль и был свободен целую пятницу. Сону убедил его, что не было ничего плохого в том, что он поедет с ним, тем более что это и его родной город тоже, и ему было с кем повидаться (и вряд ли он в самом деле имел в виду родителей — у него были свои причины). А Чонвон не нашёл поводов для отказа, ведь оказалось, что «не хочу тебя напрягать» — вовсе никакой не повод.       Они проснулись рано утром, несмотря на то, что обсудили, что выедут в девять, и Сону готов был назвать ещё одну чонвонову привычку, с которой следовало бы попрощаться, — вставать донельзя рано. Сону казалось, парень вовсе не любил нежиться в постели, и он бы с удовольствием исправил бы это — только повод дай. Но пока Ян не подпустит его ближе, придётся играть по его правилам. Так или иначе, они выехали на рассвете, до этого наспех, точно куда-то опаздывали, проглотив скудную яичницу, которая сейчас не давала Чонвону покоя, запив её крепким кофе с молоком (и Сону почти уверен, что то было прочти просрочено). А после ехали ещё полтора часа, пока не остановились на заправке, а Ян не вылетел из авто так, словно от этого зависела его жизнь.       И всё же, когда парень вернулся, был рад двум стаканчикам кофе, стоящим на копоте чёрного автомобиля. Ян не скажет это в слух (не просите, он не сдастся), однако это было похоже на то, о чём он когда-то мечтал. И дело было вовсе не в том, чтобы вернуться в Порён — каким бы шумным не был Сеул, Чонвону было комфортно — а казалось, всё дело было в путешевствии, что было похоже на долгое свидание. И Ян проклянёт самого себя — если так вообще возможно — если хоть раз ещё раз назовёт их возвращение домой «свиданием», потому что, казалось, это было неправильно, как бы правильно бы не ощущалось.       Ян махнул несколько раз головой, словно вытряхивая ненужные мысли из головы (а те держались в ней так крепко), когда медленно шёл к Сону, который листал что-то в телефоне. И парень в самом деле надеялся, что это не очередная громкая статься с кликбейтным заголовком, в которой лжи больше, чем печатных знаков. И всё же Сону поднял голову, выключив экран сотового как раз в тот момент, когда Ян остановился рядом, и Чонвон не смог прочитать по кимовому лицу, был ли он озадачен, недоволен или что-то ещё.       Сону широко улыбнулся, делая шаг в сторону.       — Я купил нам кофе. В твоём стакане сахара столько, что это поднимет с ног убитую лошадь, но поверь, это должно помочь от укачивания, — Ким скрёб пальцами тёмный затылок, переминаясь с ноги на ногу и нелепо улыбаясь, и Чонвон ничего не смог с собой поделать, когда на собтвенных губах отразилась та же глупая улыбка.       — Спасибо, — Ян принял из рук парня свой стакан, оглядывая его так, словно тот был прозрачным, и он в самом деле смог бы разглядеть количество плавающего в нём сахара.       Чонвон поднёс дымящийся кофе к губам, чувствуя жар в пальцах, а после немного отпил. Сладость защипала язык, потекла по горлу и дальше вниз, заставляя глаза округлиться и рот наполниться слюной. Парень часто заморгал, чувствуя, как сводило зубы, а после клацнул челюстями, ведя языком по сладким губам.       — Ну как?       — Эм-м, — Ян подбирал слова, глядя на парня рядом. — Похоже, что в моём стакане только сахар, без кофе. А ну признавайся, не обманули ли тебя на кассе? — Чонвон зашёлся хриплым смехом, а Сону лишь помотал головой, скрывая эмоции за бумажным стаканом. — Но это вкусно. На удивление, — и пусть парню казалось, что уровень сахара в крови после такого напитка точно будет выше нормы, он собирался допить его полностью. — Откуда ты знаешь, что это помогает?       Он поднял голову, чтобы поглядеть на въезжающие на заправку автомобили, оглядывал выходивших из них уставших людей и смотрел на снующих по территории работников. Сону протяжно выдохнул, прежде чем ответить:       — Кое-кто рассказал мне когда-то об этом. Возможно, это не имеет ничего общего с наукой, но мне помогало, — он пожал плечами, отпивая из своего стакана.       Ким любил тёмный горький кофе, и представить, чтобы он пил что-то настолько сладкое, было почти невозможно. Хотел бы Ян видеть того, кто заставил Кима в первый раз выпить сводящий зубы своей сладостью напиток до последней капли так же сильно, как и видеть кимово лицо, когда это в самом деле избавило его от тошноты при укачивании (ведь судя по его словам, метод, предложенный загадочным другом, в самом деле работал). И всё же Ян расспрашивать не стал. Лишь кратко кивнул, собираясь опустошить стакан, а после вновь забраться в светлый салон и продолжить путь. Если верить навигатору во встроенной панели, то до Порёна они должны будут добраться через два часа, и если к девяти на улицах приморского города не будет пробок, то Чонвон посчитает, что ни в самом деле выиграли в лотерею.       Они продолжили свой путь, когда Ян прикончил купленный там же, на заправке, круассан, отказываясь садиться в автомобиль, пока не доест. Сону вывернул на злочастную автостраду, следуя указаниям голоса из навигатора, а Ян уткнулся в телефон с намерением не отыскать в очередных трендах статью о Ким Сону. Казалось, за минувший час он перешерстил всё Какао, проверил известные ему популярные новостные сайты (не собираясь лезть на форумы, потому что, как сказала когда-то Юнджин, это гиблое дело), а когда зашёл в Инстаграм, постарался скрыть своё удивление.       Неизвестно, когда Ким Сону успел сделать фотографию, публикация которой подписывалась «опубликовано час назад». На ней был его автомобиль, только поднимающееся солнце в окне и чонвоново тело, скрытое за его рубашкой так, что видна была лишь макушка с неровным пробором. А внизу, под самой фотографией, короткая подпись: «Wherever I go, you bring me home».       Ян попал в секцию с комментариями, стараясь заглушить поток мыслей. Потому что это были строчки из песни, которую он исполнял в семнадцать. Той, что прозвучала на благотворительном концерте тогда, когда Ким глядел на него так, словно все эти слова про милое создание, дарящее чувство дома, были про него. Слова, которые тогда он не смог принять. От которых убегал столько лет и от которых бежит вот снова. И всё же стоило начать читать многочисленные комментарии, как остановиться было сложно. Так же, как и не округлять глаза с каждым словом поклонниц. monflower: «так эстетично!» kim_sunoo3443: «долгие поездки — самое отличное, что только сеществует! пустые улицы, красивые виды… К.Р.А.С.О.Т.А». Xlen: «виды-то красивые, но кто это на пассажирском?» woaideren: «я знаю эту песню!» jiiinsu: «в самом деле, что это за девушка? пара?»       stranger_ranger:       «может, это та актриса из их нового фильма? если это правда, я буду кричать на свю свою маленькую деревушку!» istilldin0: «оппа встречается с кем-то? верьте мне, в такие поездки ездят только на свиданиях! у меня так было!»       y.jw.n: «разве можно подумать, что он с кем-то встречается, если смотреть на эту фотографию?»             monflower:             «ой, да ты ничего не понимаешь».       Да, Чонвон в самом деле не понимал, как вообще можно было подумать об этом. Xlen: «буду и радоваться игорько плакать, если они всё-таки встречаются». woaideren: «да чего пристали-то. ну сидит кто-то рядом. и что с того?»       stranger_ranger:       «а с того, что если они едут вместе куда-то, то, значит, они близки. тем более, как часто вы видели в постах оппочки каких-то других людей?» istilldin0: «верно-верно!» «обычно его страничка это либо эстетика, либо его собственные фотграфии. никого больше». unidoll: «кажется, теперь точно понятно, что эта та актриса!» «вы только посмотрите, разве это не те же серёжки, что были на ней во время чтения сценария несколько месцев назад?» «по-моему похожи».       Чонвон не специально! Он даже не знал, что девшуки носят такие серьги! Просто перед выходом он потерял кольцо, что после расставания с Нишимурой украшало его мочку (Ян пробил ухо на втором курсе, но стоило ране затянуться, как Рики продолжал повторять, как ему не нравится пробитое чонвоново ухо и украшения в нём. Поэтому-то он одел серьгу только сейчас). Только поэтому он вставил в пробитое ухо эту серёжку в виде серебренной бабочки с небольшими блестящими камнями. Xlen: «точно-точно!»       Чонвон оторвался от сотового с глазами размером с чайные блюдца и дрожащей нижней губой. Их теории… Стоило отдать фанатам должное — они готовы были к расследованиям лучше множества журналистов, строя догадки и выдавая свои домыслы за правду.       — Так вот чем ты занимался, когда ждал меня? — Ян вытянул руку с открытым постом, а Сону даже не повернул головы. И Чонвон готов поклясться, что видел мимолётную усмешку на пухлых губах.       — Я много чем занимался, пока ждал тебя, — нет, казалось, они говорили совсем о разных вещах.       — На парковке, когда пил кофе, — чётко проговаривая каждое слово, Ян только делал вид — и очень плохо, следовало признать, — что злился. Он был растерян. В это было легко поверить, но ничего больше.       — Хорошая фотография же, — потянул Ким, выжимая педаль газа с таким лицом, словно старался сдержать ползущие вверх уголки губ, но откровенно проигрывал эту битву.       — Ты хоть знаешь, что пишут в комментариях? — Чонвон не истирил. Он просто пытался оправдать своё смущение.       — И что же?       — Они думают, что у тебя появилась девушка. Что я на фотографии — твоя девушка.       — А ты ею станешь? — и это прозвучало так просто, что самому не верилось. Яну бы подобрать свою челюсть с пола и перестать так часто моргать, но он просто не мог.       — Что, прости?       — Мне парой, я имею в виду. Раз они так говорят, то почему бы не исполнить? — играя бровями, Сону одновременно забавлялся и в то же время звучал серьёзно, точно в самом деле надеялся, что Ян согласится на это предложение.       — Иди в задницу, Ким Сону, м?       — Что? Прям так сразу и прямо сейчас? — он состроил невинное выражение лица, на мгновение отвлекаясь от пустой дороги, пока навигатор сигнализировал о скором повороте. И будь чонвонова воля, он бы стёр это выражение с очаровательного лица.       — А ну прекращай иначе не вини меня за то, что я пройдусь тебе по лицу.       Сону не медлил, прежде чем сказать:       — Если своими губами, то я согласен.       — Ким Сону! — Чонвон старался звучать предупреждающе. Возможно, с угрозой. А на деле вышло лишь жалостливо.       — Ладно. Всё, я перестану, — звучало же так же неубедительно, как если бы вдруг он заявил, что стал балериной.       Ким свернул на развилке, и кричащий о повороте навигатор умолк. Ян отвернулся к окну, глядя на сменяющиеся направляющие знаки, пытаясь проглотить своё смущение. То, как говорил с ним Сону… Чонвон соврёт, если скажет, что ему это не нравилось: это было так похоже на старого Кима (хотя в данном случае изменился не Сону, а сам Чонвон), что вызывало дрожь в конечностях и разливающееся, словно по самим костям, тепло.       Ян не станет отрицать, что они стали ближе с Кимом. И дело вовсе не в том, что они делят квартиру или однажды Чонвон был настолько безрассуден, что они сумели поделить ещё и кровать. Казалось, причина была в чём-то другом, почему они стали проводить больше времени вместе, почему Чонвон стал реагировать на кимовы слова, которые не двояко намекали вовсе не на дружбу. И всё же Ян признает: он мог цеплять маску за маской уверенности, но на деле всегда оставался трусом. Он будет убегать: от самого себя, от чужих чувств или от всего вместе взятого — не имеет значения — потому что не мог, как сам Сону, через призму собственных предубеждений рассмотреть стоящую перед глазами правду.       Ян Чонвон ошибся уже однажды, и это оставило дыру в груди, что порой кровоточила. И Чонвон не хотел потерять ещё одного друга только потому, что не может разобраться ни в своих чувствах, ни увидеть чужие, как бы громко сознание не выкрикивало бы правду.       Ян Чонвон ненавидел домыслы и догадки. Это было тем, что стоило признать. Потому что они были ядом, отравляющим нутро; были тем, что портило человеческие жизни.       Вероятно, именно поэтому Ян любил разговоры. Потому что так было проще. Потому что был убеждён, что так правильно.       Быть может, когда-нибудь придёт тот момент (желательно чтобы Ян не был пьян), когда они смогут поговорить о своих отношениях. Чонвону бы разобраться, расставить всё по полочкам и взвесить все «за» и «против», но пока он не наберётся на это сил, это всё не имело значения. Следовало отдать должное кимову терпению. Чонвон поймёт когда-нибудь и это.       Когда они въехали в город, Ян почти не удивился количеству машин и наплыву людей. Планируя поездку, следовало брать во внимание курортный сезон в самом его разгаре, однако Чонвон не стал. И всё же приятное чувство ностальгии, появившейся вместе с ударившим в нос солоноватым запахом моря, наполнило чонвонову грудь и сознание раньше резкого удивления. Парень не думал дважды, прежде чем открыть окно и высунуть через него голову (Сону метался между сравнением парня с собакой и маленьким ребёнком), подставляя лицо под тёплые лучи летнего солнца и несильный утренний ветерок.       Чонвон не тосковал по дому. По крайней мере думал, что не тосковал, созваниваясь с матушкой не чаще раза в месяц с момента выпуска. Но на деле всё это было лишь пылью самому себе в глаза и ложью в чистом виде (если спросите Чонвонва в чём он преуспел, так это во вранье себе). Оглядываясь, когда всё казалось таким знакомым и вовсе не чужим, как бы сильно не изменилось, Чонвон чувствовал себя дома.       Он ёрзал на месте, когда они проезжали знакомые кварталы, легонько бил Кима по плечу и, не находя себе места, всё повторял: «Ты помнишь это? А вот это». Сону только хрипло смеялся, махал головой и продолжал вести автомобиль, собираясь притормозить у ближайшей зарядной станции. Кажется, им не помешал бы ещё один кофе.       — Такое чувство, словно тут ничего не изменилось за все эти годы, — потягивая горький кофе, Ян оглядывался по сторонам, разминая затёкшие после дороги ноги. Они собирались наведаться к его родителям утром, но наручные часы показывали лишь половину десятого, и Чонвону казалось почти нарушением заявляться домой, надеясь, что родители никуда не ушли так рано. — Все эти здания, люди. Как будто всё точно такое же, каким было, когда мы уехали.       На самом деле, глядя сейчас на Сону, Ян бы многое отдал, чтобы забраться к нему в голову и понять, о чём тот думал. Хотелось знать, что крутилось внутри кимовой головы и беспокоило его сознание: переживал ли он или думал о чём-то своём. Чонвону бы хотелось знать. И всё же оставалось лишь глядеть на чуть нахмуренные брови и блестящие от слюны закусанные губы и гадать, что беспокоило парня перед ним.       Сону ответил спустя какое-то время, когда дёрнул головой, словно вырывая себя из лёгкой дрёмы, и, часто моргая, мягко заговорил:       — Не всё осталось прежним, м? Изменились хотя бы мы, — и Ян не нашёлся с ответом, потому что отрицать это было сродни тому, чтобы отрицать, что вода имеет свойство выпаряться — бессмысленно. Чонвон и не станет.       Так или иначе Сону был тем, кто, зайдя в дорогую чайную лавку, оставил целое состояние, купив высококлассные чаи и красный женьшень. Он не слушал чонвоновых уговоров, что одного чая будет достаточно, что тот и так довольно дорогой. Ким лишь отвечал, что собирается прийти в гости к ним (на правах кого, так и не уточнялось, потому что столь дорогие подарки в чоновновых глазах больно были похожи на свадебные) с пустыми руками или дешевым чаем. Ян так и не смог отговорить его тогда.       Они припарковались у многоквартирного дома, фасад которого нынче отливал синим, словно так и говоря, что это старое здание останется здесь навеки. Сону помог Чонвону выйти из авто, держа подарочные пакеты в одной руке, а чонвонову ладонь в другой (не стоило уточнения, что Ян выдернул её так, словно ошпарился, когда развернулся, чтобы прикрыть за собой дверь, потому что думал, что из каждого окна на него пялятся). Они прошли по коридору, поднялись по лестнице и остановились у несколько выцветшей двери, прежде чем Ян набрался сил, словно шёл не в свой собственный дом, чтобы позвонить в звонок.       Шуршание с той стороны послышалось сразу. Ян вздёрнул голову, сделал шаг назад и покорно ждал, когда дверь отворится, а из-за неё выглянет чуть посидевшая отцовская голова. Чонвон не смог сдержать улыбки, когда на отцовском лице застыло приятное удивление, а глаза, окружённые паутиной глубоких морщин, чуть округлились, когда метались от чонвонового лица к кимову.       — Сынок! — негромко и всё же восторженно промолвил отец, отпуская потёртую ручку двери и хватая Чонвона за руку. — Почему ты здесь? Почему не позвонил? Матушка будет визжать, когда узнает, — его голос, бархатный и тихий. Чонвон скучал. Он это признает. — Чего стоишь в дверях, заходи давай, — он глянул куда-то за чновоново плечо, чуть помедлил и добавил: — И ты, Ким Сону, заходи.       Чонвон не стал думать, как чувствовал себя Ким, потому что на самом деле не знал, как тот себя чувствовал. Он лишь проскользнул внутрь квартиры и, схватив парня за запястье, потянул того за собой с нелепой (как казалось самому Яну) улыбкой на лице.       В нос ударил аромат чего-то сладкого. И спаленного. Не стоило уточнения, что матушкины кулинарные эксперименты всё никак не заканчивались, а отец позже признается, когда та не будет слышать, что её попытки сделать шедевры с каждым годом становились всё хуже, а испорченной посуды — всё больше. Ян снимал кроссовки, меняя их на гостевые тапочки, испытывая едкое, но в то же время такое прекрасное чувство дежавю, и ничего не собирался с этим делать. Они вместе с Сону прошерстели в гостиную, оставив подарки на кофейном столике, и опустились на серый диван, когда отец сказал, что собирается забрать у матушки сковородку и привести её к ним. И Чонвон признается, что слышал её удивлённый вздох и «ты не шутишь?» с самой кухни, а когда заслышал топот, то искренняя улыбка сама собой окрасила губы.       — Чонвон-а, — протянула она, хватаясь одной рукой за полотенце на плече. Ян успел лишь подняться на ноги, прежде чем матушка обернула вокруг него свои руки, заключая в слабые тёплые объятия.       Он старался держать слёзы при себе.       Когда матушка отстранилась, а Чонвон смог вдохнуть полной грудью, шмыгая носом, то встрепенулась, а после в несколько шагов оказалась рядом с Кимом. Чонвон наблюдал, как она обхватила лицо Сону двумя ладонями, видел, как зарделись кимовы щёки, глядел, как матушка заключает парня в такие же объятия, точно парень был ей вторым сыном. И это был второй раз, когда Чонвон проглотит собирающиеся слёзы вместе с волнением.       — Как же я давно тебя не видела, мальчик мой, — заворковала она, а парень замычал что-то в ответ. — Так вырос, — она собиралась сказать что-то ещё, но Ян подлетел к ним и, положив ладонь на тонкое хрупкое плечо, перебил.       — Ма-а-ам, — потянул Чонвон, подобно капризному ребёнку. — Кто твой сын? Потому что такое ощущение, что он.       — Вопрос всё тот же: а можно поменять? — с хохотом ответила она.       Нет. В самом деле. Такое уже было. Отличалишь лишь они сами и обстоятельства, но всё это уже знакомо.       — Нет. Нельзя-нельзя, — выставив руки перед собой, Чонвон замахал ладонями в воздухе. — От меня так просто не избавишься, всю жизнь на шее сидеть буду.       — Кажется, ты обещал мне то же самое, а сейчас что? — скорчив удручонное выражение лица, матушка сдерживала рвущийся смех. — Звонишь раз в никогда, не говоря о том, что так редко приезжаешь, — она опустила ладонь на лоб для правдоподобности картины, и Сону рядом захохотал.       — Не сердись, — обхватывая двумя руками хрупкие плечи, Чонвон вовлёк матушку в новые объятия.       — Теперь не сержусь, — хихикая и не сдерживая улыбки, женщина была счастлива.       Она оставила их с Сону в гостиной одних только для того, чтобы метнуться на кухню, поставить чай и вернуться с мужем, чтобы после по меньшей мере с десяток раз повторить, какой дорогой подарок выбрал Ким и что не стоило так тратиться. Но у Сону, оказывается, был подвешен язык — и чему только Ян удивляется? — а потому та приняла все коробки, вручая мужу ту, что была для него. А когда вода закипела и чай был на столе, она стала расспрашивать. И пришлось смиренно отвечать на каждый вопрос, потому что Ян знал, что увильнуть не получится. Чонвон рассказывал о работе, о новом отделе (не стоило уточнения, что он получил ещё один нагоняй за то, что не рассказал об этом раньше, словно сотовая связь только для стариков), о хороших работниках и его новых обязанностях. Он умолчал о Нишимуре хотя бы потому, что не желал слушать и без того предсказуемое «а мне он не нравился с самого начала». Ян не рассказал о том, что живёт вместе с Кимом, потому что знал, как могло это выглядеть со стороны, а Чонвону бы не думать об этом, чтобы окончательно не сойти с ума.       А потом отец спросил:       — Почему вы приехали вместе? — и Ян готов был поклясться, что в его вопросе звучал подтекст.       Чонвон ещё в семнадцать выучил, каково было отцовское отношение к его ориентации, его мнение на счёт Сону — так и хотелось прокричать, что тот изменился; все изменились — и всё же Ян надеялся, что всё это осталось в том прошлом, на которое с недавних пор он не станет оглядываться.       Сону ответил раньше, чем Чонвон успел сообразить:       — Так получилось, что у меня была здесь работа, — ложь сорвалась с его губ так просто, что Чонвону пришлось сдерживать себя, чтобы не раскрыть рот от удивления. Сону с невинным видом поскрёб короткими ногтями затылок, а когда поднял взгляд на господина Яна, неловко улыбнулся, собираясь продолжить: — Мы встретились случайно на улице, и я решил подбросить Чонвона к вам домой, — он звучал так убедительно, что невольно даже сам Ян поверил во всё сказанное, как бы далеко от правды это ни было бы.       На самом деле, Ян согласен с решением Кима: родителям, в особенности отцу, не стоит знать, что они поддерживали связь (в особенности им не стоило знать, какую именно связь они поддерживали). Думалось Яну, что так будет лучше для них всех.       Чонвон наблюдал, как отец скрыл удивление за одобрением, когда пролепетал что-то на подобии «как тесен, оказывается, мир», а после с особым рвением и гостеприимством наполнил чарку в кимовых руках дымившемся жасминовым чаем. Ян смотрел, как пар танцевал над маленькой чашечкой, как клубился и вытягивался длинными щупальцами в воздухе, когда Ким с дружелюбной улыбкой на губах отпил горячего напитка.       Наверное, Чонвон и не вспомнит точно, о чём они проговорили несколько часов подряд, пока парень не оказался тем, кто глянул на часы и ужаснулся. Ходунки указывали на полдень, а у них всё ещё оставались невыполненные дела — иначе Ян не сможет объяснить Чону, почему из командировки он вернулся без каких-либо результатов. Он был тем, кто попрощался первым, обещая, что будет звонить чаще (он в самом деле попробует выполнить то, что обещал), наблюдал, как Ким услужливо помог убрать всё, и видел то, как матушка отмахивалась от его помощи, прося не беспокоиться. И всё же, когда они покинули квартиру, Чонвон был рад увидеть улыбку не только на лице матушки, но и на отцовском тоже. Уходя, Ян убедил себя в том, что, возможно, отныне отец изменит своё мнение о Киме, если не изменил того ещё давно.       Когда они вырвались на улицу, вокруг было душно. Цветная чонвонова футболка липла к телу, а кожа казалась словно смолистой, пока пот бусинами собирался на лбу под копной тёмных волос и скатывался вниз по лицу. Ян вдыхал полной грудью, и отчего-то воздух казался точно тяжёлым. Словно в одно мгновение стал вязким и отказывался проникать в лёгкие, заставляя задыхаться. Чонвон огляделся по сторонам, чтобы обнаружить лишь пустую улочку, кимов одиноко стоящий автомобиль, гламур которого так не вписывался в это место, что это вызывало почти реальную боль в глазах, и их самих, мнущихся под подъездом.       Чонвон кратко засмеялся, Сону отозвался эхом, когда они наконец стали шагать вниз к авто. А потом Ким вдруг предложил:       — Давай прогуляемся? — а Чонвон не нашёл повода отказаться. Он лишь кивнул, что-то промычал в ответ, и они проскользнули в переулок, скрываясь от жалящих лучей солнца.       Они шагали по тени, ступали по вымощенной тропинке, и Ян подцеплял носком кроссовка камушки — привычка, от которой, возможно, следовало бы избавиться, чтобы не портить обувь, но парень не станет.       А потом Чонвон с неожиданностью, по крайней мере, для самого себя, проговорил.       — Спасибо тебе, — звучало так тихо, что казалось, Ким не должен был услышать. Но Сону услышал. Он повернул голову, глядя сверху на парня, и свёл брови на лбу так, что теперь те казались одной сплошной линией.       — За что? — Ким раскрыл губы, собираясь сказать что-то ещё, но слов не находилось. И всё же Сону в самом деле не понимал, за что его благодарил парень.       — За то, что приехал к моим родителям сегодня.       И Чонвон не знал, какой смысл вкладывал в эти слова. Благодарил за то, что составил ему компанию? Или за то, что не побоялся встретиться с теми, кто его не жаловал в семнадцать, потому что сейчас они с Сону стали ближе, чем были раньше? Чонвон не знал, какой из этих смыслов вкладывал в свои слова на самом деле.       — Это… — Сону собирался сказать, что это было несложно, и на самом деле он был не против повидаться с его родителями, однако в конце концов вымолвил: — Я был рад увидеть их снова спустя столько лет. Госпожа Ян обращалась ко мне как к своему второму сыну, поэтому это я должен был благодарить тебя за такую возможность.       Чонвон судорожно выдохнул. Если вспомнить, то матушка всегда была такой: когда Ким пришёл к ним домой в первый раз после школы, когда появлялся на ужинах, когда после благотворительного концерта выгораживала не только самого Чонвона в глазах его отца, но и Сону.       — Ты не пойдёшь к своим родителям? — вопрос сорвался с губ раньше, чем Чонвон успел обдумать его дважды.       — Нет, — звучало уверенно, и всё же Чонвон услышал лёгкое раздражение, изменившее тон парня. — В каком блядюшнике пропадает отец, даже знать не хочу. Не после того, как он поступил с мамой. А с ней, — он задумался, зажёвывая губу, прикусывая её сильнее, чем следовало, из-за чего кровь смешалась со слюной во рту. — С ней нас больше ничего не связывает. У неё новая жизнь, у меня тоже. Пора оставить всё как есть.       Ян поджал губы, мысленно отвешивая себе по лицу за то, что вообще это спросил. И всё же он лишь поверхностно знал, что происходило за закрытыми дверьми дома Кимов — он посмел вернуться туда лишь раз, когда господина Кима не было. Тогда, в семнадцать, Яну думалось, что он не имел права спрашивать, ему казалось, что о таком не говорят, как бы неправильно это ни было бы. Тогда казалось, что трагедии в жизни Сону было предостаточно, и стань Ян из-за прожигающего кости любопытства разнюхивать о ещё одной, то стал бы паршивым другом. А сейчас, казалось, это было уже законченной историей.       Возможно, когда-нибудь Сону расскажет о том, о чём не рассказал в старшей школе. Быть может, поведает о том, что происходило. Может быть, для такого разговора найдётся подходящий момент.       Чонвон больше не спрашивал. Посчитал, что на этом следует закончить, и оставшийся путь они проделал молча. Они шли вниз по улице, скрываясь в тени крон деревьев, направляясь к шокле, и это навевало кое-какие воспоминания, а Ян ничего не смог с собой поделать. Воспоминания — странная штука, думалось ему. Сейчас, стараясь вспомнить то школьное время, оно казалось ему таким беззаботным. Их встречи с Хисыном, их занятия после уроков, растерянность Сону и хисынова гордость за новый рейтинг. Казалось, не заставляй он себя помнить о том, что происходило с Кимом в школе (только потому, что, кажется, необоснованные нападки на парня происходят и сейчас), то время представлялось ему счастливым. Таким, каким было лишь в редкие моменты.       Когда они подошли к совсем неизменившемуся школьному зданию, Ян постарался скрыть собственный восторг. Было что-то такое, чему вряд ли парень найдёт сейчас объяснения, в том, чтобы вернуться сюда спустя столько лет. Было что-то завораживающее глядеть на вовсе неизменившееся здание, на всю ту же тёмно-синюю форму с эмблемой старшей школы Порён и на новых учеников, что были так похожи на них самих, но в то же время так сильно отличались.       Они прошли мимо пустующей охранной будочки, прошагали ко входу и остановились у стены с портретами отличников из выпускных классов. Когда-то директор Пак решила, что это будет хорошей идеей — вывесить на внешней стене здания фотографии всех, кто занимал первое место в рейтинге несколько лет подряд, особенно в выпускном классе. Когда выпускался Ян, портретов было немного. Теперь, казалось, и одной стены было мало, чтобы уместить на них все лица.       Чонвон сам не понял, как ноги понесли его в левую сторону — туда, откуда начиналась эта традиция — а когда остановился рядом с выцветшими портретами, стал искать знакомое лицо, чтобы в итоге найти своё. Вместо портрета Хисына на «почётной стене» директрисы Пак висел чонвонов. Ян прикрыл глаза и плотно поджал губы, шумно сглатывая вставший поперёк горла ком. Так не должно было быть. Перед суныном Ян всё ещё занимал второе место, не только потому, что школа не стала переделывать списки, а и потому, что его балы всё ещё были не так высоки, как у Хисына. И всё же именно его портрет висел на стене. Потому что тогда Ли не смог сдать экзамен. И уже никогда не сможет.       Ян судорожно выдохнул, когда ощутил кимову руку на своём плече. Сону сжал его руку в успокающем жесте, и Чонвон распахнул глаза, когда кимов голос прозвучал над ухом:       — Это не твоя вина, — и они оба знали, о чём говорил парень.       Чонвону оставалось только согласиться, пусть за все прошедшие годы, принять эту мысль, казалось, было сложнее, чем побороть гидру, отрубая ей головы.       Сону был тем, кто, схватив парня за руку и переплетя их пальцы, повёл его по коридору к стендам, словно точно знал, для чего он был здесь. Они оказались напротив большой доски, подальше от портретов, где висели объявления и старые фотографии, на которых Чонвон никак не мог сконцентрироваться. Перед глазами всё плыло, а мысли метались от одной к другой, мешая сосредоточиться. Чонвон разглядывал яркие постеры и громкие слоганы, заголовки школьной газеты (оказывается, теперь и такое тут тоже было), и фотографии, на которых все ученики до чего напущено счастливые. Ян оглядывал стенд, зная, что спустя столько лет, кажется, сложно было найти что-то с тех времён, когда они учились здесь, и всё же бегал от одного листа к другому, стараясь усмирить своё беспокойство.       Чонвон дёрнулся от неожиданности, когда кто-то в пустом коридоре окликнул:       — Ян Чонвон? Ким Сону? — прозвучало где-то вдали, и парень обернулся, чтобы увидеть мужчину, нацепившего на нос очки с толстыми линзами, что нёс какие-то документы в руках.       Ян, как и Сону рядом, не стали скрывать ни собственного удивления, ни скромных улыбок.       Юн Джонхан стоял напротив и улыбался. Он выглядел старше, чем Чонвон его помнил. Куда статнее из-за тёмного костюма и галстука, придавленного булавкой для воротника, в своей белой накрахмаленной рубашке и тёмными, как смоль, волосами, уложенными назад. Учитель Юн перед ним так сильно отличался от того, которого Ян запечатлел в памяти, однако в то же время, казалось, остался тем же.       И всё же стоило признать, что Юн-сонсэнним выглядел прекрасно.       — Учитель Юн! — прокричал Чонвон громче, чем планировал, вызывая улыбку на лице знакомого учителя.       — Как всегда вдвоём, парни, — Ян проглотил вязкую слюну, словно точно знал, на что намекал Джонхан. — Какими судьбами здесь? — Чонвон не думал, что будет так часто слышать этот вопрос.       И всё же на него следовало ответить.       — По работе, — он с глупой улыбкой пожал плечами, стараясь утопить свой стыд в скопившейся во рту слюне.       — У вас есть время? — Чонвон кратко кивнул, и не следовало ему оборачиваться, чтобы увидеть, что Сону сделал то же самое. — Тогда идёмте в мой кабинет.       Джонхан прошагал дальше по коридору, свернул направо, а потом в самую даль к кабинету, в который Чонвон раньше входить не стал бы и под прицелом. Было до чего удивительным видеть, как мужчина не шёл в учительскую, а отворил двери кабинета директора, и если до того, как они вошли, у Яна были некоторые сомнения, то стоило проскользнуть внутрь просторной комнаты и увидеть на столе тёмную дощечку с вырубленными золотыми буквам «Директор Юн Джонхан», как всё встало на свои места.       И у Чонвона было больше вопросов, чем ответов. И, возможно, он сильно пялился вместе с Кимом, не пытаясь скрыть своего удивления, отчего учитель директор сначала сипло засмеялся, а после поспешил ответить на немой вопрос:       — Я вернулся в школу незадолго после вашего выпуска, а когда директор Пак уволилась, она всегда называла это уходом на раннюю пенсию, меня выбрали на её место.       Ян сдержал так и вравшиеся «вау», и Юн жестом пригласил их сесть на пару стульев прямо напротив его стола. Джонхан расстегнул пиджак и в грациозном жесте опустился на своё кресло, складывая руки на столе.       — Учитель Юн, — Чонвон не мог ничего с собой поделать. И всё же, казалось, мужчина не был против старого обращения. — Почему вас тогда отстранили?       Этот вопрос мучил чонвоново подсознание ещё с тех времён. Его всё интересовало, почему не было официального увольнения, почему от сонсэннима не было никаких новостей. Он просто исчез, а школа загудела об отстранении (и Ян не был уверен, что было первым: отстранение или его исчезновение).       И всё же казалось, мужчина не был удивлён вопросом. Словно он ждал, когда Чонвон спросит, и это был лишь вопрос времени. Губы на его лице растянулись в понимающей улыбке, когда он поддался вперёд, словно готовился рассказать секрет, подтолкнул очки вверх по переносице, а после спокойным тоном ответил:       — Моя дочь тогда сильно заболела, а директор Пак, чтобы не оформлять увольнение, написала отстранение на несколько месяцев, даже не знаю, какую причину она указала. И сколько бы я не просил её передумать, она утверждала, что так будет лучше.       Возможно, директор Пак всё же была хорошей женщиной. Это наводило на мысль, что, быть может, она была той, кто вразумила своего сына, когда их игры стали заходить слишком далеко. Чонвону хотелось бы в это верить.       — У вас есть дочь? — глаза Кима округлились, когда вопрос сорвался с губ раньше, чем он успел бы обдумать, насколько некорректно он мог звучать.       Джонхан кивнул, и лицо застыло в блаженной гримасе.       — Ей одиннадцать сейчас, — кажется, он лелеял девочку так, как это полагалось, — она хорошая ученица, которая любит смотреть фильмы, — он помотал головой из стороны в сторону, прежде чем потянулся к листу бумаги и, скрывая собственное смущение за уверенностью, добавил: — Ким Сону, раз так получилось, и мы случайно встретились, ты распишешься для неё? — его щёки зардерлись, кончики ушей порозовели, а из груди вырвался смущённый смешок, когда глаза Сону стали размером с чайные блюдца.       — Конечно, — как-то слишком воодушевлённо сказал Ким, потирая глаза. Его руки дрожали, и казалось, что он впервые оставлял автограф, что на деле было не так, но это не имело значения.       Сону расписался маркером на листе, с довольной улыбкой вручив его Джонхану, услышав неловкое «спасибо» и «она будет рада» в ответ. А Ян сидел рядом и наблюдал за всем с такой гордой улыбкой, что та почти кричала: «Это я посоветовал ему заниматься тем, что ему нравилось».       — Кстати, Сону, — мужчина спрятал лист в кожаный портфель, и лязгнули замки, а после выдвинул ящик, и прошла по меньшей мере минута, прежде чем он достал пыльный картонный тубус, протягивая его парню. — Тогда ты так и не забрал свои выпускные фотографии. Я сохранил их для тебя.       Чонвон не знал, были ли у Кима причины не забирать, их или он просто забыл. И всё же Джонхан сохранил их, даже несмотря на то, что никогда мог больше не увидеть парня.       Ян наблюдал, как парень кратко кивнул, как принял тубус и достал оттуда свёртки фотографий, которых раньше Чонвон не видел. Помимо общей фотографии класса были и другие, но Сону слишком быстро свернул их и запихнул обратно, чтобы Ян что-то успел рассмотреть. Чонвон поднял на него заинтересованный взгляд, но Ким лишь помотал головой, тихо благодаря мужчину.       Они ушли сразу же, как звуковой сигнал сообщил об окончании занятий. Сону пошёл первым, Чонвон сказал, что ему нужно воспользоваться уборной. Ян выждал минуту, прежде чем, словно со спортивным интересом стал бежать от одного информационного стенда к другому, желая найти что-то, что он смог бы использовать в статье. И пусть в его телефоне всё ещё хранилось пара снимков, казалось, этого не было достаточно.       Так или иначе, запыхавшись и тщетно стараясь выровнять дыхание, Ян вышел из здания через пять минут с парой новых снимков на карте телефона, которые вполне могли пригодиться, и Сону не стал задавать вопросов. Он покорно ждал его у входа, прячась от жалящих солнечных лучей и постукивая ногой в такт мелодии, что напевал. Сону не скрывался и не прятался, боясь, что его кто-то узнает. Казалось, подойди кто-то к нему не с желанием оклеветать, он бы с удовольствием поговорил с ними, и пусть Ян уверен, что пара девушек вдалеке всё же собиралась подбежать к нему (они бы не были первыми, кто попросил бы автограф за сегодня), Чонвон украл парня первым, подхватывая того за руку, чувствуя, как место, где кимова кожа соприкасалась с его, словно накаливалась.       Они шагали по тому же маршруту, когда Чонвон старался придушить собственное любопытство, что так и подталкивало его спросить о тех снимках, когда Сону тихо сказал:       — Кажется, у нас осталось одно незаконченное дело, — вдруг проговорил Ким, когда они возвращались к брошенному во вдворах на парковке авто.       Чонвон поднял на него непонимающий взгляд.       — Наведаемся к госпоже Ли? — слова прозвенели в воздухе, словно кто-то ударил ножом по бокалу.       Воздух застрял где-то поперёк чонвонового горла, мешая нормально вздохнуть. Кажется, именно это они и должны были сделать. Именно это было бы правильно. Чонвон согласился раньше, чем вина охватила сознание, не давая двигаться. Ян убедил себя, что сделает всё правильно.       Ян отыскал давно сохранённый номер, молясь всем возможным богам, чтобы госпожа Ли не сменила его за столько времени, а когда они сели в салон автомобиля Сону, нажал на вызов, отбрасывая все сомнения. Номер был правильный.       Как оказалось, госпожа Ли переехала в пригород, бежав от загрязнённого воздуха, высоких зданий (всё же Порён менялся и стремительно, как бы Ян это не старался отрицать) и непосильной квартплаты, плотно обосновавшись в маленьком обветшалом домике с протекающей крышей, которую не могла сама починить, и небольшим внутренним двориком, озеленённым который назвать можно было лишь с трудом.       Когда Ян вышел из авто, пришлось сдерживать собственное удивление. На самом деле, дом, в котором она жила теперь, чем-то всё же напоминал прошлый дом семьи Ли то ли отсутствием большинства предметов быта, которые были блажью, а не необходимостью в глазах женщины, то ли тем, как был обставлен. Одна большая полупустая гостиная, соединённая с кухней, спальня в дальней комнате и одна ванная. Внутри больше не было ничего.       Ступив в дом, держа в руках пакеты с фруктами, Чонвон старательно игнорировал затхлый запах, жужжащих насекомых, что кружили вокруг их голов, точно так и норовили забраться в волосы, и вид госпожи Ли. Пусть женщина никогда не отличалась лишними килограмами, сейчас, спустя столько времени с последнего раза, как Яну удалось увидеть её в последний раз, она выглядела словно тросточка. Кожа облегала кости, казалась такой бледной, что почти походила на прозрачную, оттого паутинистый узор вен и сосудов казался слишком ярким, а тени под тёплыми карими глазами — слишком глубокими. И всё же она криво и счастливо улыбалась, когда распахнула двери перед ними, когда, обхватив чонвоновы руки своими маленькими ладошками, тихо лепетала, как рада видеть их.       — Я не ожидала, что вы приедете, — одетая в простой халат с цветочным принтом, она потирала костлявыми пальцами опухшие глаза, мечась взглядом по кухне, словно не знала, что могла им предложить. — Хисын-а… он ушёл, — она говорила тихо, словно оправдывалась. — Если вы пришли к нему, то я не знаю, когда он вернётся, — она переступала с ноги на ногу, пока не ухватилась пальцами за деревянный столик, вдавливая их до тех пор, пока костяжки не побелели.       Ком встал посреди чонвонового горла, и Ян ничего не смог с собой поделать. Он глядел на госпожу Ли перед собой, неосознанно сжимал кимову ладонь в своей — и как так только получилось, что они держались за руки? — и подбирал слова, пока Сону не ответил за него:       — Не беспокойтесь, госпожа Ли, мы приехали к вам, — и он звучал так спокойно, что это заставляло Чонвона судорожно выдохнуть, несильно кивая, словно в подтверждение его слов, и самому ощутить то мимолётное успокоение для его мечущихся из стороны в сторону мыслей.       — Он будет рад услышать, что вы приходили, — она захлопала в ладоши, и Ян готов поклясться, что видел, как та засветилась от счастья, как глаза её загорелись, и мягкая счастливая улыбка появилась на лице.       Госпожа Ли поставила чайник на газовую плиту, прежде чем сесть в коричневое тканевое кресло, складывая тонкие руки на острых коленках, и поглядеть на парней в упор. Она не скривила губы, не отвернулась и даже не собиралась ничего говорить, когда с интересом (и вовсе не с неприязнью) уставилась на место, где кимова рука накрывала чонвонову. Женщина глядела тусклым взглядом с улыбкой на лице туда, где большой палец Сону вырисовывал круги на похолодевших ладонях Яна. И он ощутил, как жар смущения вырвался откуда-то изнутри груди и пополз вверх к шее, чтобы охватить затылок, на котором и без того блестели бусинки пота, окрасить кончики ушей и слегка коснуться щёк.       Чонвон был тем, кто выдернул ладонь из рук Сону, а госпожа Ли лишь слабо засмеялась, прикрывая ладошкой сухие губы и кривые жёлтые зубы.       — Как вы поживаете? — вопрос крутился на чонвоновом языке какое-то время, прежде чем сорвался с розовых губ и зазвенел в воздухе между ними.       Госпожа Ли ответила не сразу. Казалось, не то чтобы она обдумывала, какие слова лучше было бы подобрать, что лучше сказать, чтобы не подпускать друзей своего сына так близко к своей личной жизни и проблемам, скорее, женщина просто зависла на месте, не думая ни о чём, — и Чонвон найдёт этому объяснения позже, когда увидит пачки таблеток, выдаваемые по рецепту при лечении психических расстройств; хотел бы Ян не знать, что эти препараты лишь на толику были лучше наркотиков — пока не сказала:       — У меня, — она сглотнула, вытянув руку, чтобы помахать ей в воздухе в отрицательном жесте, — у нас, — эти слова были… правильными, по крайней мере, она была в этом убеждена. — Всё по-прежнему, — она не многозначительно улыбнулась, и её плечи задрожали, когда тишину, повисшую меж ними, что стала вполне осязаемой, не прервал звонкий свист чайника. — Сделаю нам чаю, — госпожа Ли указала на кухню, а после скрылась за небольшой перегородкой из рисовой бумаги, порванной и выцветшей в некоторых местах, не говоря уже о бурых пятнах, расползающихся по всей её поверхности.       Чонвон проглотил желание уйти вместе с вставшим поперёк горла комом, готовым вот-вот и воззвать к едким слезам на глазах.       Ян должен был здесь сидеть.       Чонвон должен был сделать хоть что-то правильно по отношению к семье Ли.       Ян Чонвон верил, что именно так и должно было быть. Вне зависимости от того, как ему тяжело, это не шло ни в какое сравнение с тем, через что проходила госпожа Ли.       Парень судорожно выдохнул, закусывая губу, вонзая зубы в неё так, что кровь заполнила его рот, смешавшись с вязкой слюной, а после огляделся вокруг, посчитав, что лучше момента осмотреться уже не будет.       Диванчик, на котором они сидели, был того же грязного цвета, что и кресло напротив. Перед ним — журнальный столик с какими-то вырезками из местных газет (Ян точно не знал, остался ли хоть кто-то ещё, кто охотно станет покупать выпуск за выпуском изо дня в день) и цветных журналов. Прямо напротив расположился старенький увесистый телевизор, шипящий раз в несколько минут, а рядом с ним — небольшой столик с фотографиями. Чонвон подлетел к нему раньше, чем успел подумать. И он готов поклясться, что слышал, как шумно выдохнул Ким какое-то ругательство, прежде чем оказаться рядом, опуская руку на дрожащее чонвоново плечо.       На маленьком столе стояли фотографии в рамках. Казалось, будь их чуть больше, пришлось бы ставить одну на другую и протирать пыль ещё реже, чем делала это госпожа Ли, боясь разрушить конструкцию. На тех фотографиях она со своим сыном. На других они с Хисыном так близко, положив друг другу руку на плечо, притягивают один другого. Там на их лицах улыбки. На тех фотографиях они беззаботны: улыбаются друг другу, держат почётные грамоты, Ли обнимает маму, а Чонвон стоит рядом, навалившись на них всех. Там им навечно по семнадцать. Там у них ещё вся жизнь впереди.       И всё это… Казалось, всё это было больше, чем Чонвон смог позволить себе пережить.       Отчаяние, превратившись в чонвонов кошмар, отозвалось по телу табуном колющих мурашек, что, по ощущениям, резали кожу сотней острых ножов, прорезали плоть до крови и берендили старые раны. Казалось, Чонвон в самом деле чувствовал, как кто-то вырвал его сердце из груди вновь, так же безжалостно, как в тот день, седьмого октября. И ощущения и расходившаяся по телу боль были настолько реальными, что Ян опустил взгляд, чтобы поглядеть, не зияла ли в самом деле в его груди дыра.       — Чонвон-а, — неизвестно в какой момент госпожа Ли оказалась рядом. И всё же Сону сделал шаг назад, подпуская женщину к парню, а та, в свою очередь, осторожно обняла двумя руками чонвоновы плечи, гладя раскрытой ладонью по спине. — Я тоже плачу, когда смотрю на эти фотографии. Столько времени прошло, а такое чувство, что вы не изменились. Никто из вас. Как и мой сын, — Чонвон не видел, как женщина старалась натянуть успокаивающую улыбку, в тщетных попытках дёргая уголками губ. — Погляди, Чонвон-а, — она осторожно развернула парня к фотографиям, утирая скопившиеся в краешках глаз щиплющие слёзы, а после засмеялась, шмыгая носом. — Вы тут такие счастливые, — она указала на одну фотографию, после на другую и на третью, и Чонвон закивал, словно болванчик, шумно выдыхая. — Прошло много времени, но давай встретим Хисына с улыбкой, когда он вернётся? — она глядела на Яна вопрошающе, с блеском надежды в глазах, и Чонвон ничего не смог с собой поделать. Он промычал что-то в ответ, махнул головой и осторожно сжал руку женщины в своей, словно в подтверждение своего согласия, и госпожа Ли засияла, тихо лепеча благодарности.       Ян глянул за торчащее костлявое плечо хрупкой женщины, чтобы вновь увидеть, как Сону, сведя брови на переносице, одними губами повторял то, что говорил раньше: «В этом нет твоей вины. Никогда не было». И Чонвон честно хотел поверить. Возможно, когда-нибудь он сам сможет сказать эти слова и в самом деле иметь их в виду.       Сону надеялся, что такой момент когда-нибудь наступит. Ким верил, что Чонвон сможет, и надеялся, что этот момент наступит как можно раньше.       Сону хотел, всем сердцем желал, чтобы прошлое, подобно самому страшному монстру из кошмаров, перестало преследовать и терзать Чонвона, выбивая почву из-под ног, воздух из лёгких и остатки здравого смысла. О большем Ким не просил.       У госопжи Ли был свой способ побороть собственные травмы (успешен он был или нет — было делом специалистов, а не разбитого Чонвона). Она говорила о своём, возможно, целенаправленно игнорировала правду и реальность, закрываясь внутри своей головы — там, где остались только хорошие воспоминания. Чонвон не станет её осуждать. Она говорила «Когда Хисын вернётся» и Ян верил. Кивал, мычал в ответ и в самом деле верил, что однажды тот вернётся, что они смогут встретиться и поговорить по душам, как раньше.       В тот день Чонвону просто захотелось поверить.