be(d)st friends

«Я никогда не был хорош в том, чтобы говорить другим о том, как себя на самом деле чувствую, но ты заставил меня попробовать рассказать хотя бы однажды», — Ким Сону.

#17

      Школа устраивала благотворительный вечер для университетской больницы, и вход был для всех желающих.       Директриса, с умным видом взвесив все «за» и «против», объявила на всю школу, что все ученики выпускных и предвыпускных классов должны участвовать. Она, отдав эту идею на растерзание школьному совету, подумала, что так будет лучше для всех: для самих учеников, у которых голова кипит от приближающихся экзаменов, для больных в университетской больнице детей и их родителей, и, что самое главное, для школьного имиджа.       Не стоило уточнения, что Чонвону эта затея не нравилась. Не только потому, что она отвлекала его от подготовки к экзаменам, потому что постоянные совещания стали ломать его рутину, а ещё и потому, что ему думалось, что сейчас это было вовсе не к месту. Холодный фронт охватил их прибрежный городок, заливая дождями (убирая, наконец, ту духоту, но это не относилось к делу), и концерт на берегу моря рядом с кафе знакомого директора — тот любезно предоставил им песок рядом со своим открытым заведением — не был прекрасной затеей под конец сентября.       Но вся школа трубила об этом событии, школьный совет использовал каждого по-максимуму, забирая такое ценное Яну свободное время, и все, казалось, были довольны. А Чонвон лишь думал, что они отвлекались на что-то совершенно ненужное — дело не в том, что он думал, что больные детишки не заслуживали развлечения, а в том, что выбранное время было вовсе неподходящим. И всё же Чонвон не нашёл в себе силы отказаться (как будто бы это что-то изменило), а потом обнаружил себя конструирующим и собирающим сцену для выступления музыкального кружка, не имея и малейшего понятия, выдержит ли эта конструкция вообще.       Чонвон не поделится этими мыслями — даже с родителями! — но всё это было очень похоже на хорошую аферу по выкачиванию из спонсоров денег. И всё же кто он такой, чтобы об этом говорить.       Тем не менее, он признает, было что-то хорошее в том, что они тащились час общественным транспортом во время занятий физической подготовки на пляж, чтобы постараться собрать чёртову сцену. Потому что они с Ли были рядом, потому что парни, что были так хороши в математике (Чонвон до сих пор не знал, что делал в их компании и как его вообще туда определили), оказались хорошими людьми, и, несмотря на катастрофическую нехватку времени Ян был счастлив в моменте, прежде чем не приходилось опять возвращаться в школу и делать вид, что они слишком заняты, чтобы обращать друг на друга внимание, потому что это то, по каким правилам жила школа Порён с четырнадцатого сентября — ученики оставались в стороне и делали вид, что проблемы других их не касаются. И всё же такие моменты позволяли Яну забыться. Он не признается насколько сильно нуждался в этом, сколько не проси, продолжит критиковать решение директора и мысленно выть от беспокойства, потому что чувство, что он не успевает с подготовкой и просто теряет время, резало грудь острыми ножами, и парень ничего не мог с этим поделать.       Сону не знает, не знает и Хисын, но Чонвон стал принимать таблетки: утром успокоительные, ночью — от бессонницы, потому что насколько бы вымотанным он бы себя не чувствовал, заснуть не мог. И Ян надеялся, что парни не узнают. У них были свои проблемы и сваливать на их плечи собственные парень не станет. Чонвон выдавал пролёгшие тени под глазами за привычную каждому усталость, а собственный болезненный вид — за реакцию на постоянные дожди и затянутое небо. Чонвон думал, что хорошо врал, но на деле все были заняты собой и накопившимися делами, чтобы подвергнуть его слова сомнению.       Поэтому Ян думал, что справляется. По крайней мере, у него хорошо получалось убеждать в этом самого себя.       И всё же благотворительный вечер (Чонвон всё думал, что может ли тот называться «вечер», если начнётся в два часа дня) был запланирован на первые выходные октября. И, кажется, в карих чонвоновых глазах в самом деле можно было увидеть страх, когда крестики на календаре приближались к обведённой маркером дате. Чонвон хотел сделать всё идеально, потому что любая ошибка или оплошность потом не будет давать ему покоя, и неважно, что отвечал он не за многое.       Школьный совет решил помимо сцены поставить небольшое пространство для снимков на полароид и наделать фирменных шариков, чтобы после раздать их детям. И Ян бы поддержал эту идею, с удовольствием назвал бы её замечательной, если бы не пришлось всю субботу уделить тому, чтобы выдувать лёгкие в цветную резину и завязывать многочисленные узлы, оставляющие кровавые мозоли на пальцах. Парень признается, что будет ещё долго ненавидеть цветные шарики на пластиковых палочках и этот глупый слоган на них: «Музыка победит рак». Сюр в чистом его виде! Хотелось отыскать того, кто это придумал, а Ян хорошо знал, кто написал эти слова, и сказать пару ласковых. Бёнчоль в школьном совете думал, что это верх философской мысли, что это очень остроумно, когда на самом деле хотелось ударить его и себя по лицу. Его за то, что предложил, остальных — за то, что не возразили, потому что он, черти б его драли, был сыном директрисы, и «мама одобрила» было сродни закону (одобряла ли она то, чем занимался её сын, когда гонялся за Сону? Чонвона очень интересовал этот вопрос); и самого себя за то, что, как и все возмутившиеся этой глупой выходкой, ничего не сказал, а лишь продолжил закручивать эти шарики, пока они не заполнили один из классов, а их не отпустили по домам, наконец говоря, что этого количества будет достаточно.       Кажется, это было впервые, когда со дня объявления о благотворительном вечере, Ян смог поспать больше трёх часов. И всё же воскресным утром он встал слишком рано. Он собрался к восьми и больше не знал, чем себя занять, а когда закончил запланированную программу подготовки к экзаменам в десять, казалось, часы словно специально замедлили свой ход, а после и вовсе остановились. Тем не менее, парень выскользнул из своей комнаты на кухню, собираясь заварить чашку кофе, когда отец, что был постоянно против растворимого кофе, взяв матушку под руку, повёл её в парк на утреннюю воскресную прогулку.       Пар танцевал над его тёмной чашкой с мультяшным рисунком, когда Ян сел за небольшой деревянный стол, вытягивая ноги и растирая руками лицо. Он бездумно глядел в одну точку, выводил круги на собственной ладони, а потом так же бездумно потянулся к чашке, поднимая со стола телефон. Ян открыл недавний чат почти не задумываясь. Бегал глазами по сообщениям, отправленным несколько дней назад, и держал чашку близко к губам, позволив себе наполнить лёгкие приятным, чуть горьковатым кофейным ароматом. Чонвон дёрнулся и обжёг горячим напитком язык, шипя, словно змея, когда сотовый завибрировал, а в открытом чате с Ким Сону появилось ещё одно сообщение.       Ян со звоном поставил чашку на стол, проливая кофе, и вонзил зубы в колющий язык, словно это могло уменьшить боль, а после поднёс телефон ближе к лицу как будто бы без этого не смог разобрать бы написанных слов, читая краткие сообщения. господин-когда-нибудь-я-стану-богатым: «надеюсь, ты не проспал, вон-а». «потому что иначе мне придётся лезть через окно, чтобы разбудить тебя».       Ян кратко засмеялся в кулак, почти представляя себе это. Ким Сону в самом деле мог сделать то, о чём говорил, — залезть ему через окно (и неважно, какой это был этаж), только для того, чтобы растормошить парня.

Вы:

«Не покушайся на сохранность моего окна. Напоминаю, что я живу в старом доме».

      Чонвон дважды стирал текст и набирал его же заново, прежде чем откусить заусенец на большом пальце и нажать на злочасную кнопку «Отправить». господин-когда-нибудь-я-стану-богатым: «как жаль». «мне так хотелось применить свои навыки скалолазания!» «ты упускаешь такую возможность, вон-а».

Вы:

«когда ты стал брать уроки скалолазания?»

      Чонвон закусил губу, тяжело выдыхая, и прожигал взглядом строку «печатает…» так, словно от этого она заменилась бы сообщение мскорее. господин-когда-нибудь-я-стану-богатым: «эм-ммм…» «дай подумать». «кажется» «никогда!»

Вы:

«Дурак ты, Ким Сону!»

«А я тебе поверил».

господин-когда-нибудь-я-стану-богатым: «тогда глупый здесь ты, разве нет?»       Чонвон представил кимово лицо перед собой, то, как парень склонил голову и бросал ему вызов, как делал с самого начала их общения. Пришлось схватиться за грудь и ударить себя по щекам, желая избавиться от стоявшей перед глазами картинки, когда ретивое забилось о рёбра сильнее.       Чонвону нельзя было думать об этом!

Вы:

«А ну что сказал?»

«Тогда этот глупый отказывается с тобой заниматься».

      И всё же Чонвон ничерта не смог с собой поделать, когда широкая улыбка расцвела на его губах. В этом был весь Ким Сону, и поройю Чонвон ненавидел себя за то, что поддавался на его уловки.       Людям нужно было узнать Кима, чтобы понять насколько тот отличался от той версии себя, которая отталкивает всё движущееся, что к нему пытается подобраться. Чонвон знает: подобраться к парню так близко, пробраться к нему под кожу — это сложно, и всё же, он так же хорошо знает, что это того стоило. В такие моменты, когда Ким шутил и паясничал, корчил рожицы и подталкивал Яна на что-то ненормальное (в чонвоновом мировозрении и только), казалось, не было ни той травли учениками, что чуть утихла со временем, но до сих пор не закончилась полностью, не было трагедии за дверьми частного дома. Был только Ким, который больше не скрывал своих чувств, и всё же всё ещё был осторожен.       Ян замечал изменения в других, но так старательно игнорировал свои собственные, что это почти было похоже на трагикомедию. господин-когда-нибудь-я-стану-богатым: «ой ну ладно, я же пошутил»

Вы:

«Иди куда подальше со своими шутками».

      Чонвону в самом деле было весело. Он прикрывал рот ладонью и хохотал, словно девчонка на первом свидании, но его это нисколичики не беспокоило. Пока никто не видел, он мог позволить себе расслабиться. Хотя бы на жалкое мгновение. господин-когда-нибудь-я-стану-богатым: «тогда тебе будет без меня скучно». «и хисын-хёну тоже будет скучно».       Ян затаил дыхание. Чонвон так и не смог сказать Киму, что о нём думал Ли на самом деле. Отчасти не сказал потому, что считал, что Хисын сам должен был выссказать своё мнение, отчасти и из-за того, что боялся, но понять чего именно так и не мог. До этого ему казалось, что они хорошо ладили втроём. Казалось, что были друзьями. И пусть Чонвон старательно игнорировал такую явную хисынову ревность, ему казалось, что всё хорошо. И именно поэтому он не заметил, как Ли всё чаще стал отказывать их совместным встречам, как медленно отдалялся, а после натягивал фальшивую улыбку и вовсе неискусно врал, что просто был занят. У Яна ещё будет время и обстоятельства, чтобы подумать об этом, однако сейчас он старательно убеждал себя, что у них всё хорошо, пусть таковым это и не было. Чонвон жил в моменте, игнорируя плохие ситуации, потому что так было проще, но на деле лишь жил собственными мечтаниями, глядя на мир через розовые очки.       Звуковой сигнал вырвал его из собственных мыслей. Парень дёгрнулся на месте, мотяляя головой из стороны в сторону, а когда вновь обратил взор на небольшой экран сотового перед собой, его глаза округлились до размера чайных блюдец. господин-когда-нибудь-я-стану-богатым: «а ну выползай из своего домишко».

Вы:

«Это ещё зачем?»

      Чонвон мельком поглядел на ходунки, чтобы совсем не обратить внимания, как стрелки пошли по одиннадцатому кругу, а после вернуться обратно к сообщениям. господин-когда-нибудь-я-стану-богатым: «за тем, что я не собираюсь тащиться на этот фестиваль самостоятельно». «давай, я жду под домом».       Чонвон сам не сообразил, как ноги повели его к окну, выходившему на внутренний двор. Он подлетел к подоконнику, раскрыл шторы и увидел стоявшего с рюкзаком в руке и чехлом с гитарой за спиной Сону, что интенсивно махал рукой в воздухе, а на его лице играла широкая улыбка.       Чонвон убедил себя в том, что его настроение менялось из-за на удивление хорошей воскресенской погоды. Чонвон уверил себя в том, что дело было вовсе не в Сону, а те порхающие бабочки в животе — не больше чем стресс и нервозность перед важным днём.       Ян отправил короткое «мы не за что не опоздаем», а после, наспех переодевшись, сменив пижаму на узкие джинсы и белую рубашку — желание деректрисы — и с трудом втиснувшись в туго завязанные кроссовки, вылетел из дому, запирая дверь на ключ. Бежа по лестнице, Чонвон набирал отцовский номер только для того, чтобы сказать, что он ушёл, и чтобы родители не беспокоились, а услышав в трубку спокойное «мы придём с мамой к тебе вечером» и совсем не обратив на это внимание, быстро попрощался, вылетая на прохладный воздух улицы и тормозя прямо перед Кимом.       — Зачем же ты бежал? — вопрос повис с воздухе так же, как и кимово веселье.       В самом деле. Зачем он бежал? Ян выпрямился на месте, стараясь скрыть собственное смущение, когда правдивый ответ на вопрос так и не нашёлся. И всё же Чонвон вымолвил ложь раньше, чем успел её обдумать:       — Потому что не хочу опаздать.       Чонвон убедил себя в том, что именно так всё и было. Так было проще, и Чонвон не станет отрицать, что всегда был тем, кто искал лёгкие пути.       Сону лишь заломил бровь, и, закусив губу, — и зачем только Чонвон смотрел? — кратко кивнул, делая вид, что поверил. На самом деле, это было не столь важно.       Они запрыгнули в подъезжающий автобус, когда вышли из переулка, и Чонвон отвоевал (именно на это и было похоже) рюкзак из кимовых рук, закидывая его к себе на колени. А потом ехали по меньше мере сорок минут, и Чонвон не вспомнит, о чём они говорили, не припомнит, какую музыку они слушали, когда Ким выудил из кармана белые наушники и подсоединил к своему сотовому. Не сможет рассказать, о чём думал, когда в голове играла любимая песня Сону, которую так же не сможет вспомнить. Казалось, Ян был где-то далеко в своих мыслях, когда на деле не думал ни о чём и лишь глядел на бегущие полоски на асфальте за окном и на спешивших куда-то людей.       И в такие моменты, он признается, ему в самом деле казалось, что у них всё было хорошо, что бы на замом деле это не значило.       Чонвон очнулся только тогда, когда Сону стал тыкать пальцем под рёбра, всё повторяя, что им пора выходить. Ян замотал головой из стороны в сторону, вываливаясь из автобуса, пробубнив благодарности водителю себе под нос, и стоило им чуть отойти, а парню наполнить полные груди прохладного морского воздуха, как он наконец пришёл в себя. На самом деле, такое стало происходить всё чаще с новыми лекарствами, и до этого парень не обращал на это внимания, однако сейчас, стоя под пристальным взглядом Сону, чувствуя жгучее желание найти себе оправдание, Чонвон больше не смог это игнорировать. Ян постарается завязать со снотворными.       И всё же Чонвон так и не ответил на немой кимов вопрос, а лишь схватил того за руку и потащил в сторону пляжа, пока солнце, невзирая на витающую в воздухе прохладу, ласкало кожу его лица и окрашивало щёки в красный. Они рассекали по песку, шагая по всё ещё пустому пляжу, пока не добрались до хиленькой сцены (Ян лишь надеется, что она не развалится под весом аппаратуры и выступающих) и носящихся из стороны в сторону участников школьного совета. Миджон, прижав к телу планшетку с многочисленными бумагами, металась от одного ученика к другому, старательно игнорируя сонхуновы подколы и его раскатистый смех, желая убедиться, что они ничего не пропустили, и их небольшое шоу пройдёт замечательно. Она хваталась за Джимин, точно за спасательный круг, всё переспрашивая, точно ли им хватит на всех места, если вдруг людей окажется больше, чем они подсчитали, и девушке пришлось повторить как минимум трижды (и это с того момента, как слышал Ян!), чтобы та не беспокоилась, прежде чем Ким, опустив плечи, постаралась облегчённо выдохнуть. Чонвону казалось, что глаза Ю так и останутся обращёнными к мозгу — так сильно она их закатывала — когда подруга вновь заметалась из стороны в сторону, вскрикивая «мы не проверили место для фотографий!».       Сону рядом прыснул со смеху, а Чонвон сдержал улыбку.       Прошёл ещё по меньшей мере час, прежде чем через большие колонки стала вырываться музыка, и место проведения наполнилось первыми родителями с их детьми. Миджон получила выговор от директора, Джимин старательно успокаивала девушку, спрятавшись за сценой, и всё же благотворительный вечер начался. Они расстались с Кимом у сцены, когда Ян прошерстел на вход, останавливаясь с многочисленными шариками в руках. Он приветливо улыбался, махал детям, чьи бритые головы были скрыты под тоненькими шапочками, приветствовал их родителей и, снуя по территории, слушая шум волн и спокойную, но слишком громкую музыку, вручал шарик за шариком, стараясь не винить себя за надписи на них.       Хисын так и не пришёл. Ян искал его повсюду, прежде чем написал краткое и обеспокоенное «ты придёшь?», которое больше часа оставалось без ответа. И всё же, когда Чонвон почти что не надеялся больше услышать хоть что-то от Ли, обнаружил на телефоне сообщение, что было отправлено без звука. гуру-прикладных-наук: «кое-что произошло. не смогу приехать. надеюсь, вы повеселитесь там и за меня. я объясню всё директору позже».       И Чонвон не стал допытываться, что на самом деле произошло. Он был уверен, что произойди что-то по истине плохое, Ли бы обязательно сказал об этом. По крайней мере, он бы так точно сделал раньше. Ян не стал расспрашивать, всё ли в порядке, собираясь отложить этот разговор на вечер. Он продолжил вручать шарик за шариком, ощущая пустоту внутри.       Так прошло три часа. Его кожу покрывали бусины блестящего пота, пораненные пальцы дрожали, а ноги ощущались ватными. Тогда пришлось признать, что опасения Миджон оказались не беспочвенны. На самом деле, здесь, у этой небольшой сцены на пляже, людей оказалось в два раза больше того, чем они рассчитывали. И если на лице директора Пак это вызывало улыбку и наслаждение, то в глазах Ким блестело беспокойство, отражаясь в очах других учеников.       Однако благотворительный концерт начался так, как было запланировано. Чонвон не знает, ощущали ли ученики едкий колющий кожу стыд, когда выползли на сцену для небольшого выступления, и всё же снаружи они выглядели довольными. Они смешили детей с хиленькой сцены, вызывали улыбки на лицах родителей, и получали одобрение от директора — и это всё, что на самом деле имело значение.       Чонвон не обратил внимание, как музыкальный кружок завершил своё фальшивое выступление, но отчётливо запомнил, в какой момент на сцене появился Ким. Возможно, дело было в количестве народу, возможно, в присутствие директора, однако никто не смел кричать вовсе не ласковые слова — даже отчего-то сегодня слишком хмурый Бёнчоль. Они все — все те, кто охотился за парнем в школе, чтобы «преподать ему урок», все те, кто молчаливо наблюдал за этим и решал, что их это не касается, — аплодировали, нацепив фальшивые улыбки. И Чонвону оставалось лишь надеяться, что они в самом деле получили с Сону передышку. Даже если это значило, что они смогут отдохнуть всего день, Ян и без того был рад.       А потом Ким начал играть. Он осторожно опустился на табуретку, умостил гитару на своих ногах и с протяжным выдохом стал играть первые аккорды. Чонвон не знал, почему Ким выбрал эту песню. Не знал, почему стал играть её на благотворительном концерте. И уж точно не хотел понимать, почему он глядел на него, почти касаясь губами микрофона в держателе перед ним. Чонвон игнорировал собственное заходившееся сердце, когда Сону пел, что им нужно больше разговаривать друг с другом, когда обращался к милому созданию, и когда так упрямо искал его в толпе, когда Ян постарался скрыться.       Чонвон будет ненавидеть этот день за собственные чувства. Потому что он убедил себя, что это было неправильно. Что этого не должно было быть. Потому что Чонвон боялся, но это было больше, чем он смог бы для себя принять.       В тот раз Ян дождался окончания концерта далеко от сцены. Он кусал внутреннюю сторону щеки, прикладывал заледеневшие руки к горящей от стыда шее и старался тщетно убедить себя, что всё дело было в недостатке сна, а не в собственных эмоциях.       «Ты должен усердно работать, Чонвон. Должен готовиться к экзаменам и помнить о своей цели, — так и крутилось в голове. А каждое слово было подобно пощёчине. Парень так шумно и тяжело дышал, что даже не услышал, как живая музыка заменилась длинной речью директрисы о том, как рада она быть здесь, чтобы поддержать деток. — Перестань надумывать себе и продолжай придерживаться плана».       Вероятно, поэтому кимова рука на его плече стала неожиданностью, а от места, где его кожа соприкасалась с чонвоновой, казалось, прошёлся разряд тока по всему телу.       — Если ты каждый раз будешь дёргаться, когда я тебя касаюсь, то, боюсь, у тебя войдёт это в привычку, — залепетал Ким, широко улыбаясь, словно только что вымолвил потрясную шутку. Возможно, это в самом деле было забавно, а парень просто не мог сейчас этого понять (стоило уточнения, что даже по прошествии времени, Ян всё равно не смог понять, отчего тогда веселился Сону). Чонвон заставил себя не думать о возможном подтексте и лишь уставился на юношу, часто моргая. — Как тебе моё выступление? — он заиграл густыми бровями, ведя пятернёй по коротким волосам.       — Оно было замечательным! — как-то слишком воодушевлённо заговорил парень, как для того, кто был первым, кто ушёл с площадки. Оставалось лишь надеяться, что Ким притворится, что не знает. — Сколько ещё талантов ты хранишь в тайне? Мы общаемся с тобой уже столько времени, а я не знал, что ты умеешь играть на гитаре, — Ян театрально надул губы, играя отчаяние и обиду, и не стоило уточнять, что актёром Чонвон был посредственным.       Сону рокочуще захохотал, прежде чем щёлкнуть парня по розовому носу, а после, пародируя чонвонову манеру, ответить:       — Потому что ты никогда не спрашивал, — он зажевал нижнюю губу, цокая языком. — И святого ради, я собираюсь на актёрское, Вон-а. От нынешних абитуриентов они хотят хотя бы посредственной игры на музыкальных инструментах.       Чонвон помедлил, прежде чем протянул:       — Вот оно как.       Ким закивал, точно статуэтка собаки на торпедо у водителей такси, и глядел куда-то за чонвонову спину, прежде чем, минуту помедлив, сказал:       — Самое время уйти отсюда.       Вдох застрял где-то в горле, когда Ким обернул свою ладонь вокруг чонвоновой кисти, делая шаги в сторону берега.       — Но, — Ян подбирал слова, чувствуя лёгкое головокружение. — Но мероприятие ещё не закончилось.       Чонвон всё никак не мог перестать думать, что будет, если кто-то узнает, что они ушли. Что, если директор вдруг обнаружит, что они ушли — и Яну было неважно, как она узнает об этом, потому что сама эта мысль не давала покоя.       — Справятся и без нас.       И они в самом деле ушли!       Вернее, Ян будет убеждать себя, что ему не оставили выбора, потащив за собой. И пусть они оба знали, что это не так, было проще согласиться.       Сону отвёл их к берегу. Туда, где был влажный песок, где волны мочили обувь (матушка точно отругает) и пачкали штаны. Где мелкие ракушки хрустели под подошвами, и где дети игрались в воде. Сону отвёл их к берегу тогда, когда в оранжевых красках заката день проигрывал ночи, а на город стали опускаться сумерки.       Ян не скажет в слух, а Киму не нужно слышать, чтобы знать, что этот вид — лучшее, что он видел за последнее время. И дело было не внепогоде, мучавшей Порён и чонвоново сознание в последние дни. Казалось, всё дело было в компании рядом и его чувствах, перемешивающихся с убеждениями (или предубеждениями) так же, как оранжевый с розовым на закатном небе.       Они стояли там какое-то время, слушая рёв птиц, плеск моря и оханья и аханья детей вокруг, что поднимали с песка разбитые ракушки, вовсе не боясь порезаться, поднимали их к нему и любовались ими как самыми настоящими сокровищами. Чонвон тоже любовался. Вовсе не ракушками и он вовсе не станет в этом признаваться — даже самому себе! — но он любовался. Он бросал в сторону юноши рядом краткие взгляды, а после старательно убеждал себя, что в этом ничего не было. Но чем больше он акцентировал на этом внимание, чем больше старался уверить себя, что он об этом не должен был думать, тем труднее на самом деле получалось не думать о Ким Сону рядом. О том, что Чонвон, возможно, надумывал себе лишнего.       Возможно, ему бы перестать так много думать. Возможно, дело вовсе в другом. Чонвон не знает. И всё же из-под упавших на лицо волос он наблюдал. Глядел, как закатные лучи отражаются в тёмных глазах. Смотрел, как те играли на бледной коже, стирая яркие отметины на коже (и Ян не станет думать, что Миджон хорошо постаралась кисточкой и собственным консилером, чтобы убрать синие отметины с кимового лица). Наблюдал, как губы Сону растягивались в улыбке, когда он подставлял лицо холодному воздуху, словно в самом деле всё ещё ощущал тёплые касания солнца на коже. Они глядели на закат, и Чонвон в самом деле хотел запомнить его, заведомо зная и вместе с тем страшась, что не сможет рассказать о нём больше пары слов.       Ян точно не скажет, сколько ещё они простояли так. Не скажет, сколько на самом деле прошло времени, и что творилось вокруг них. Он пришёл в себя, когда солнце окончательно скрылось за горизонтом, очнулся точно от приятного сна, когда ветер захолодил открытую кожу, а где-то неподалёку вспыхнул огонь. А потом им не потребуется много времени, чтобы узнать, что все разошлись раньше, чем было запланировано (осталось надеяться, что Ким не получит ещё один выговор за день), а ученики развели небольшой костёр из оставшихся после строительства сцены досок. Когда из больших колонок полилась музыка, Чонвон почувствовал себя в зарубежном фильме. Люди смеялись и веселились, потягивали лимонады и дымящиеся в картонных стаканчиках чаи так, словно это лучший алкоголь. Они танцевали и голосили, выкрикивали какие-то глупости и вновь заходились хохотом.       Ян затаил дыхание, глядя на происходившее с трепетом. Он достал телефон раньше, чем успел подумать об этом дважды, а после, найдя последний чат, почти машинально нажал на видеовызов, а когда пошли первые гудки, уже не стал отменять его. Ли ответил после шестого гудка. Его лицо, отчего-то такое уставшее, появилось на чонвоновом экране, и губы парня сами собой разошлись в тёплой улыбке.       — Хисын-а, смотри, что ты пропускаешь, — перекрикивая музыку, Ян закружил вокруг своей оси, показывая юноше и костёр за спиной и отрывавшуюся толпу. И Чонвон не будет лгать, когда скажет, что слышал лёгкий хисынов смех через динамик.       — Признавайся, кого они спалили в этом костре? — он хохотал, тёр руками по лицу и вглядывался в то, что так охотно показывал Чонвон. Ян только открыл рот, чтобы ответить, как Ли замотылял указательным пальцем перед камерой, лепеча: — Только не говори, что сожгли мой шанс на веселье, иначе я надеру тебе задницу.       Чонвон шумно втянул воздух, не скрывая улыбки. Он театрально надул губы, прежде чем с такой же напущенной обидой залепетать:       — Ну почему ты такой злой. Забираешь мои шутки, — смех застрял где-то посреди горла, когда Ян представлял, как выглядел со стороны. Сону стоял рядом, прикрывая рукой рот.       — Потому что хорошо тебя знаю.       Чонвон высунул язык, а Ли закатил глаза.       — Я думал, ваш благотворительный вечер должен быть ещё в самом разгаре, но то, что ты мне показал, очень отдалённо похоже на него, — Хисын зажевал нижнюю губу, слабо улыбаясь.       — Мы закончил раньше, — Ян решил умолчать, что они Сону сбежали ещё до окончания. — И кто-то придумал устроить вот это. Они сожгли доски от сцены. Так быстро наш труд ещё не умирал, — и Яну в самом деле не было важно, как глупо он звучал со стороны, и были ли его слова похожи на несвязный бред. Ему было весело, Хисыну перед ним по видеосвязи — тоже, и остальное не имело значения.       Чонвон не обратил внимания, как кто-то заголосил рядом. Не повернул головы, не оторвался от экрана, чтобы заметить стремительно приближающихся к ним парней и наростающее в геометрической прогрессии беспокойство Сону. Он лишь глядел на Ли, улавливая взглядом краешки формы какого-то кафетерия.       — Ты работаешь? — вопрос слетел с губ раньше, чем Ян успел его обдумать. На самом деле, это объяснило бы многое. И хисынову усталость и частые прогулы, которые раньше он не мог себе позволить.       Ли замолчал на несколько секунд, показавшиеся Яну бесконечностью. Словно время стало вязкой субстанцией, отказывающийся двигаться, а парень ничего не мог с этим поделать. прежде чем Хисын ответил, Чонвон успел пожалеть, что вообще задал этот вопрос. Любопытсво кошку сгубило, так говорят? Так вот казалось, что Яна закопала ещё и собственная беспечность. Он хотел было уже извиниться, сказать, что это не его дело, как Хисын, шумно втянув воздух через раздувшиеся ноздри, он наконец ответил:       — Да, — он подтянул к камере табличку с именем «Э.Д», и парень не стал строить догадки, что это значило. — В этом эм-м… месте, — он подбирал слова, словно побывал каждое на вкус, — хорошие чаевые. То, что надо мне и маме. Кажется, у меня даже неплохо получается.       И, возможно, дело было в тоне, с которым говорил юноша, возможно в его выражении лица, или в так и не высказанном предупреждении, но Чонвон не нашёл в себе силы, спросить в какое место устроился Ли, не говоря уже о том, что входило в его обязанности. Словно неважно, что тот скажет, ответ Яну в любом случае не понравится. Он больше не считал, что незнание — добродетель; необходимость знать детали буквально пропаливала язвы на коже, оставляя глубокие шрамы, и всё же Чонвон всё ещё знал, когда нужно было замолчать.       Он перебирал в голове мысли, собираясь найти подходящую. Собирался поздравить парня с тем, что его приняли на подработку, всё ещё не зная, в самом ли деле его нужно было поздравлять, учитывая его положение, как вдруг сбоку кто-то заговорил, и Ян не мог не повернуться в сторону голосов.       — Кто это тут у нас? Неужели Ким Сону, — Чонвону не нужно было поворачиваться, чтобы в говоривших узнать Бёнчоля. Не знай парень, что здесь не было алкоголя, подумал бы, что тот пьян: его шатало из стороны в сторону и он по-глупому улыбался, прищуривая глаза. — Твоё выступление… оно было таким слезливым, — Ян развернулся на пятках, чтобы увидеть, как парни опустили руки в тяжелом хвате на тонике кимовы плечи, почти что повиснув на нём. И он признается, со стороны это выглядело так, словно они давние друзья, что собирались повеселиться. Такое впечатление могло сложиться, если не видеть лица Сону, на котором повисло явное отвращение. Может, кто-то из них и принимал происходившее за веселье, но не Ян и уж точно не Ким.       Ян не заметил, как скривились естественные губы. Он шумно сглотнул, вдавливая пальцы в сотовый, а когда вновь опустил взгляд на экран сотового, заметил на хисыновом лице выражение, которое вряд ли смог бы назвать.       — Не устраивайте сцен, — выплёвывая каждое слово, Ким старался держать себя в руках. По крайней мере это то, что он пообещал Чонвону: он не станет бросаться грубыми словами, не станет затевать драку и лезть на рожон. Возможно тогда, думалось Чонвону, парни потеряют интерес.       — Да мы и не собирались, — звучало слишком лживо и слишком наигранно. Ян почувствовал привкус собственного бессилия, когда ноги вросли в песок почти что буквально, и он не смог сделать и шагу в сторону зажатого между веселящихся парней Кима. — Думали… Нам нужна компания для игры, не хватает как раз двоих, — Пак кинул в сторону застывшего на месте Яна взгляд, всё так же глупо ухмыляясь.       — Найдите кого-то другого. Вокруг столько людей, которые мечтают попасть в вашу копанию, — зашипел Ким, стараясь смахнуть тяжелые ладони с собственных плеч. Со стороны казалось, словно их прикосновения прожигали бледную кимову кожу, принося дискомфорт и жгучую боль. Сону не признается, но на это всё и было похоже.       — А я хочу именно вас, — словно это само собой разумеющееся, сказал Бёнчоль, вызывая хохот у парней рядом. — Или за это тоже нужно заплатить? — этот ехидный оскал на лице Пака и опасный блеск в глазах Кима… Чонвон не думал, что это приведёт к чему-то хорошему.       Ян выровнялся, делая маленькие вдохи, когда поднёс сотовый к губам, и кратко сказал Ли:       — Мне нужно идти. Я напишу тебе позже.       И Чонвон не опустил взгляд, чтобы увидеть хисыново искаженное недовольством лицо, и нажал на кнопку отбоя раньше, чем Ли успел сказать «снова бежишь к этой даме в беде» с пускающим по коже холодом в голосе.       Он ринулся к парням с таким рвением, словно всегда мечтал попасть в их компанию, а после старательно игнорировал прожигающий кожу кимов взгляд, направленный ему в спину, когда он остановился перед Сонхуном неподалеку. Парень зажал сигарету меж зубов, держал руки в карманах тёмных джинс и содрогался от пробирающего кости холода, что гулял под лёгкой футболкой и хлопковой рубашкой.       — Во что вы собираетесь играть?       Чонвон ненавидел создавать проблемы.       И Ян не слушал убеждения Сону, когда тот говорил, что если они начнут играть по их правилам — Бёнчоля и его компании — то, считай, они своими руками подписывают себе смертный приговор. Чонвон думал, что если они позволят им подумать, что у них получилось держать контроль над ситуацией, они отстанут. Чонвон думал, что это единственный правильный метод. Именно по этому с фальшивым энтузиазмом, настолько же ненастоящим как сонхунова улыбка, он соглашался на игру у костра с другими.       — Вот видишь, — голос Мин Су звучал почти что угрожающе. — А твой дружок хочет играть с нами.       И Чонвон заставил себя не думать, был ли подтекст у слов парня. Иначе это свело бы его с ума.       Они прошерстели в сторону потрескивающего огня и опустились на свободные места чуть поодаль. Ян вжался пальцами в штанину на кимовой ноге, игнорируя смешок Пака так же старательно, как и собственный страх, опускаясь на место со скрестившей руки на груди Джимин. Парень огляделся, чтобы понять, что всего, создавая широкий круг, их сидело восьмеро: Мин Су, Пак Бёнчоль и Пак Сонхун, Ю Джимин и недовольная Ким Миджон, О Хён, он и Ким Сону. И не сложно было догадаться, на кого было обращено всё внимание.       Ян шумно выдохнул, а когда заговорил, постарался скрыть своё беспокойство за интересом:       — Так во что вы играете?       Он ненавидел то, как выглядел со стороны. И всё же, казалось, лучше было обратить внимание и недовольные взгляды на себя, притвориться навязчивым дурачком, не мыслящим ни черта в вечеринках, чем выслушивать причитания поднявшей голову совести, а после корить себя за то, что не смог ничего сделать.       Джимин с протяжным стоном вытянула ноги в длинных штанах, а после показала парню напротив средний наманикюреный палец, когда он облизал губы. Она не собиралась выяснять, что значил этот его жест, посылая на все четыре стороны сразу. Вдавливая пальцы в ткань на кофте Сону, Чонвон наблюдал за тем, как Ким заломила девушкин пальчик, собираясь отчитать ту за неподобающее поведение, а та лишь цокнула языком, шепча «не фиг облизываться».       Бёнчоль нарушил затянувшуюся тишину первым:       — Мы играем в Паранойю, — объявил он так, словно представлял победителя международного конкурса.       Джимин рядом громко охнула, поднимая с песка свой пузырящийся напиток, прежде чем со скучающим видом заговорить:       — Это что ещё за стариковская игра? — она клацнула зубами, закатив глаза.       Пак заклацал костяшками, хищно ухмыляясь.       — Стариковская или нет, решать будешь, когда я расскажу правила, — девушка опустила уголки губ, а после дёрнула рукой, словно так и говоря: «валяй». И Бёнчоль продолжил: — Начинает старший, то есть я, — он хлопнул в ладоши, а парни рядом засмеялись. Ян дёрнул головой, чтобы поглядеть на незаинтересованного Сонхуна, а после и на раздражённого Кима рядом. Чонвон постарается не жалеть о собственном решении. — Он шепчет на ухо человеку справа вопрос, это будет… — он толкнул О Хёна в плечо, заставляя вывалиться из неаккуратного круга, а после жестом показал на свободное пространство напротив, — наш друг Ким Сону, — Чонвону всё это не нравилось. — Я задаю вопрос, он отвечает на него так, чтобы слышал каждый. При этом, вы не знаете самого вопроса. Разве не забавно? — нет. Чонвон не думал, что это было забавно. Хотелось влепить себе по лицу, раз он посчитал всё это хорошей идеей и правильным решением. Раздражение Сону наэлектризовало воздух меж ними, и всё же Ким не вымолвил и слова. — Дальше мы кидаем монету. Орёл — задающий проговаривает вопрос. Решка — вы остаётесь гадать, что такое рассказал парень. Вот и все правила.       Джимин рядом оживилась. Она вновь подобрала ноги под себя и выпрямилась на своём месте, с опасным блеском оглядывая каждого по кругу. Мин Су и О Хён уже рядом с ним сделали то же самое. И Ян вдруг понял, что согласен получить от Кима тумаков, когда они выберутся отсюда.       — Какие вопросы задаются? — подал голос Сонхун, и Чонвон дёрнул головой в его сторону.       — Да любые. Какие интересуют вас больше всего. На то она и паранойя, — он пожал плечами, заговорщически ухмыляясь.       Чонвон обдумывал что сказать. Искал в голове ответы, способы отступления, и что он мог бы сказать сейчас, чтобы уйти вместе с Кимом, заведомо зная, что неважно, что он скажет, они их вряд ли отпустят. Вернее было бы сказать, они вряд ли отпустят Ким Сону, считая эту игру прекрасной шуткой и отличным весельем, а Чонвон не собирался убегать, когда был непосредственно тем, кто привёл их сюда, и неважно, был ли на самом деле у него выбор или нет.       И всё же Пак заголосил:       — Тогда я начинаю! Я в самом деле начинаю! — и Ян ненавидел смех, который рвался из грудей парней и девушек рядом. Словно смеялись с него, оставляя липкое ощущение на коже. И пусть это на самом деле было не так, Чонвону было не по себе. Хотелось рвать волосы на голове от собственной глупости. А потом Бёнчоль наклонился к кимову уху, чтобы прошептать вопрос.       Он наклонился так близко, убедившись, что никто не подслушивал, а после, опустив руку на острое плечо парня, вдавливая пальцы так глубоко, что точно останутся синяки, что-то зашептал. Чонвон, как и все остальные, пристально наблюдал, как менялось лицо Кима. Ян, в отличие от остальных, не стал строить догадки, когда Пак отстранился, а Сону сделал всё, чтобы не поёжиться и не скривить губы в отвращении.       На самом деле, для Чонвона стало большие удивлением, когда на кимовых губах появилась широкая улыбка, что вовсе не казалась настолько фальшивой, насколько по правде была. Сону улыбался так, словно Бёнчоль рассказал ему интересную шутку, хороший анекдот или что там ещё. Он оглядывал присутствующих, нацепив толстую маску, через которую нельзя было увидеть истинные эмоции — даже Чонвону! — и почти что смеялся, прикусывая губу, думая над ответом.       — Помни, отвечать нужно правдиво. Правда и ничего больше, — Пак клацнул зубами, подобно собаке в тёмном переулке.       Сону зарылся пальцами в холодный песок, набирая полные груди кислорода, чтобы ответить:       — Такого не было, пусть предложения и поступали. Я бы не стал опускаться так низко за такую маленькую сумму.       Послышались удивлённые охи и ахи, смех парней и ошарашенное «что же это такое?» от девушек. Чонвон признается, что не хотел слышать вопроса, который задал Пак. Пусть лучше окружающие и он сам давятся догадками и предположениями, чем Бёнчоль огласит свой вопрос, и всё встанет на свои места. В тот вечер Ян почти молился, чтобы выпала решка, когда парень со злобным хохотом вытащил из кармана монету в пять сотен вон, раскрутил её меж пальцев, а после, чуть подув на неё, словно фокусник, подкинул в воздух только для того, чтобы через мгновение словить и перевернуть на внешней стороне ладони.       Ян почти что вскрикнул, когда на лице Пака промелькнуло разочарование, а на руке показалась решка. И пусть это вовсе не значило, что парень станет держать язык за зубами и не поведётся на расспросы других парней, Чонвон выдохнул с облегчением. По крайней мере пока игра не закончится, он не станет нарушать собственных правил.       — Ничего не поделаешь, всё по правилам, — он поднял руки в воздух, словно сдавался, а после плюхнулся на своё место, стараясь скрыть собственное разочарование, давящее на грудь.       Чонвон шумно выдохнул, а Сону так и не опустил головы, скрывая спавшее вместе с рукой парня облегчение с плеч. А потом, когда кто-то заголосил «давайте скорее, я тоже хочу задать свой вопрос», юноша упёрся ладонью в песок меж ними и, словно чужих взглядов не существовало, осторожным движением заправил мешающие волосы за розовое от холода (или, не от него только) ухо, а после медленно, почти мучительно наклонился, словно это доставляло ему какое-то удовольствие.       Ян вытянул шею и обратился в слух, собираясь выслушать вопрос Сону, а когда тот всё же коснулся его уха, а после и сознания, вдруг захотел притвориться глухим.       Понизив голос, Ким спросил:       — Я тебе нравлюсь, Ян Чонвон-а?       Парень опешил. Замер и ощутил, как зардерлись щёки, как жар захватил заднюю сторону шеи и окрасил кончики ушей в алый. И он признается, что в самом деле слышал, как усмехнулся Ким, так и не отстранившись.       Но Чонвон не с умел придумать ответ. Не успел солгать или сказать хоть слово, как кто-то в грубом жесте подхватил юношу под локоть и заставил подняться на ноги. А потом отцовский голос загремел прямо над ухом:       — Мы уходим от сюда сейчас же. И вам, дети, пора по домам! — слова прозвучали приказным тоном, и Бёнчоль дёрнулся на месте, кивая, словно болванчик.       Ян не сразу понял, что произошло, когда его уже тянули за руку в сторону выхода из пляжа. Он всё оборачивался, чтобы увидеть испарившихся вдруг одноклассников — они разбежались кто куда, точно в самом деле ринулись за своими вещами и собирались все вместе сеть на последний автобус, что доставит их к родителям — и одиноко сидевшего на песке Ким Сону, что всё глядел в его сторону, а на лице его так и читался вопрос. Хотел бы Ян понимать хоть что-то из того, что произошло, чтобы объяснить Киму, однако он не понимал, и это незнание царапало грудь.       Он глядел на поспевающую за ними матушку, что перешла почти на бег, игнорируя боли в коленях, пока отец вёл их в сторону одиноко стоящего автомобиля на парковке. И Ян не нашёл ни повода, ни сил спросить у неё, что всё это значит. Матушка лишь качала головой из стороны в сторону и прикрывала глаза, точно Чонвон допустил ошибку, стоявшую чести всей семьи. Матушка глядела так, словно то жалкое развлечение, которое он мог себе позволить, было неправильным и ненужным, и точно Яну не следовало вообще туда приходить.       И пусть дело было вовсе не в этом, и парень вскоре об этом узнает, эта мысль засела глубоко внутри головы и прокручивалась с каждым шагом до тёмного старенького автомобиля.       Отец не церемонился, ощущая лишь собственный гнев, когда затолкал парня на заднее сиденье их машины, а после громко хлопнул дверью, и всё это вполне описывало его ярость. Вот только Ян всё ещё не представлял, отчего тот злился. Да ещё так сильно.       Но всё собиралось встать на свои места, когда отец, сев за руль и вывернув ключ зажигания, выехал с парковки со свистом шин, а после, выплёлывая каждое слово и глядя на юношу через зеркало заднего вида, заговорил:       — Что ты себе позволяешь?       Чонвон не понимал, о чём говорил отец. Он открывал и закрывал рот, не зная, что должен был сказать. Клацал зубами, стараясь понять, но не находясь с ответом лишь поджимал губы, мотая головой из стороны в сторону.       — Чего молчишь? Или тебе стыдно? А знаешь как мне стыдно, что мой сын целуется с парнями? — глаза Яна стали размером с чайные блюдца. Его отец думал он делал что?.. Целовался? Это было ложью! — Знаешь, как мне стыдно, что мой сын оказался из вот этих вот!       Его слова как звонкий оглушающий удар по лицу.       На самом деле, Чонвон не признавался никогда раньше (думал ли, что всё это пройдёт?), не говорил о том, что ему могут нравиться мальчики, а от того и не знал, даже представить не мог, как отреагируют родители. Чонвон не думал признаваться, думал играть роль прилежного ученика до последнего, но когда сейчас в его адрес летели эти слова, сказанные с таким отвращением, ему становилось не по себе.       — Тебе девочки должны нравиться! Потому что так правильно. Потому что так заложено природой, — то, как говорил отец, заставляло парня почувствовать вину. Словно он в самом деле был виноват! Его сердце забилось чаще, а желание подтянуть колени к груди и свернуться калачиком там, на задних потрёпанный сиденьях, стало лишь сильнее.       — Но я не целовался ни с кем!       — И ты смеешь меня обманывать. Я видел это собственными глазами, — он указал двумя пальцами одной руки на красные глаза, а после с треском костей сцепил челюсти, выворачивая на безлюдный переулок. Когда отец злился, он водил резко. И Ян в самом деле не думал, что автомобиль на ходу — лучшее место поговорить о его ориентации, когда он толком сам себя понять не может! Это всё напоминало сумасшествие. — Ты только посмотри какого сына ты вырастила.       — Не говори ты так, — взвыла матушка, вжимаясь в сиденье.       Ян всё не мог понять: она тоже думала, что он целовался с Сону или не находила слов и смелости переубедить отца? Этот вопрос, казалось, грозился остаться без ответов.       — Не затыкай меня! Я буду говорить что считаю нужным и столько, сколько считаю нужным!       — Мы с Сону друзья! Он был у нас дома. Матушка его знает. И я не целовался с ним, поверь мне. Это была глупая игра, но она не имеет ничего общего с тем, в чём ты меня обвиняешь.       Но, казалось, отец слышал только то, что желал услышать.       — Так этот п-парень ещё и был у нас дома, — Ян почти уверен, что отец собирался сказать другое. — Да что же о нас говорить станут?       Тогда Чонвон промолчал. Прикусил язык и заставил себя не оправдываться за то, чего не делал, потому что у отца была своя правда, и пока тот не остынет и не станет здраво мыслить, перекрикиваться будет бессмысленно. Он лишь слушал тираду о том, какое отвратительно поколение растёт, слышал, что отец был разочарован. Вслушивался, как тот утверждал, что всё, на чём сейчас Яну необходимо сосредоточиться — это учёба, и он не позволит, чтобы это было иначе.       Чонвон молчал и глотал горькие слёзы, становившиеся комом где-то посреди горла, когда ощущение, что его запрут в клетке было настолько неприятным, что, казалось, в самом деле царапало кожу на чонвоновой груди. Яну оставалось лишь смериться.       И всё же это позволило ему понять одно: он был уверен, что бы не сказал отец, ему нравились мальчики. Но он собирался продолжать убеждать себя, что это был не Ким Сону.