be(d)st friends

— Он меня ненавидит.

— Нет, это не так.

Не совсем так, я полагаю.

Ты просто заставляешь его чувствовать то,

что, как он заявлял, для него не существует.

Ян Чонвон и Ли Хисын.

#17

      То утро одиннадцатого августа началось со стука дождя по пластиковым окнам, затянутого тёмного неба и грязных дорожек, пачкающих края чонвоновых школьных штанов, когда он шаркал по улице под зонтом с тяжёлым ярким рюкзаком на плечах и звенящей головой. Ян не любил дождь. Не только потому, что обычно за ним, словно бестия, следовала боль за чонвоновыми глазами и порою — лишь порою! — раздражение, вцепляющееся своими острыми когтями в кожу, преследующее юношу до тех самых пор, пока он не прикроет глаза, лёжа в своей тесной узкой кровати в маленькой комнате их дома. Не любил и потому, что в такие дни в классе было грязно, а ответственный за уборку Пак вовсе не собирался следовать наставлениям учителя, всё надеясь, что кто-то другой вцепится в швабру и сделает всё за него.       И Чонвон делал.       Потому что в начале года учитель посчитал назначить его старостой, а юноша, сверкая от радости, не собирался ни принимать его предложения. Матушка говорила, что это хорошая возможность, Чонвон так и не понял, для чего, но согласился, посчитав, что взрослые знают лучше. Ян точно не знал, чего добивался учитель Юн, назначая его старостой (быть может, он лишь решил дать возможность лучшему ученику класса проявить себя, быть может, думал совсем о другом), но был рад, что выбрали его.       Ян приходил на занятия до безумно рано, вытирал доску, даже если на той ничего не было, раз за разом поправлял принадлежности на учительском столе, а после садился за учебники по корейскому, не желая терять времени, которое можно было потратить на учёбу. Его рутина нисколечки не отличалась от привычек других отличников: он учился допоздна, проходил один подготовительный учебник за другим и, когда усталость добивала, глядел на фотографию, неумело вырезанную из какой-то брошюры, Сеульского Национального, что так глупо — не для самого Яна! — лежала у него на столе, а после вновь утыкался в учебники, зная, что должен был много работать, чтобы получить место в столичном университете.       Чонвон проскользнул в щёлочку открытых школьных ворот, кивая пожилому мужчине охраннику, слыша до чего привычное «Ты снова рано, Чонвон-хансэн» и бросая в след такое же естественное «Не могу пропускать учёбу, аджосси. Хорошего дня!», прежде чем двинуться дальше по территории, обходя лужи, пока наконец не дошёл до здания, ныряя под крышу и опуская промокший зонт. Ян вытер влажное лицо, проведя по нему ладонью, смахивая капли и прочёсывая волосы, встряхнул зонт, постаравшись собрать его, чтобы не намочить свою форму ещё больше, а после зашагал по пустому коридору от центрального входа к южному крылу, чтобы после, миновав четыре пролёта, скользнуть в тёмный из-за затянутого неба и отсутствия солнечного света класс, почти не ожидая там кого-то увидеть. Чонвон дёрнулся на месте, почти выпустив зонт из влажной ладони, когда оказалось, что кто-то из учеников, не утруждаясь включить свет в помещении, развалился на стуле за задней партой, накрыв лицо учебником вверх ногами. Ян сдержался, чтобы не цокнуть, закатив глаза, словно юноша в другой части класса это заметил бы. Он оставил рюкзак рядом со своим местом, опустил зонт в специальный держатель в конце класса и прошагал к доске, стирая с зелёной поверхности разводы, делая мысленную пометку: вновь напомнить Паку о его обязанностях. К восьми Чонвон закончил со своими приготовлениями и опустился на стул, выуживая из-под парты учебник по корейскому, потирая глаза, вовсе не надеясь, что колючая боль за ними растворится. Обещали, что проливные дожди закончатся в начале августа. Чонвон больше не верил, просыпаясь день за днём почти что в полном мраке серых будней, лишь надеясь на минуты — ему и этого будет достаточно — солнечного света в середине дня. Ян поскрёб затылок, выдёргивая ненужную закладку из учебника, и перелистнул страницу, держа кислотный маркер наготове, собираясь подчёркивать и выделять всё то, что считал важным и собирался запомнить. Не стоило упоминания, что вся его книжечка пестрила разными цветами лишь потому, что порою юноша всё не мог определиться, что из написанного в абзаце было самым важным, а поэтому выделял его целиком, подчёркивая ручкой ключевые слова.       Юноша не заметил, как аудитория наполнилась людьми; лишь раз поднял голову, когда девочки, собравшись за его партой, стали обсуждать новинки и красоваться своими длинными наманикюренными ноготочками, стуча теми по парте и громко смеясь, глядя в небольшое зеркальце на столе у одноклассницы. Ян захлопнул учебник только тогда, когда на всё здание прозвучала всем давно уже знакомая мелодия, а на пороге появился Юн-сонсэнним, прижимая к своему чёрному обтягивающему гольфу их контрольную на сегодняшнее занятие. Чонвон встал, ученики встали за ним следом, а после, стоило только парню махнуть рукой, как все разом залепетали будничное и привычное «здравствуйте, учитель Юн», низко кланяясь, пока мужчина шагал к учительскому столу, поправляя круглые очки на переносице.       Ученики заняли свои места, учитель Юн остановился у своего стола, в плавном жесте опуская листы на него, сверля взглядом (вовсе не свирепым), группу парней, что, пригибаясь, словно так становились незаметнее, неслись к своим местам на задних партах, влетая через открытые задние двери аудитории — Чонвон должен был их закрывать перед началом уроков, но не делал этого. Юн-сонсэнним прочистил горло, когда те упали на деревянные стульчики, о чём-то начиная перешёптываться.       — Доброе утро, ученики, — его голос разлетелся по наполненному классу, и слушающие закивали. Чонвон не слушал, как девочки за ним зашептались и завыли, когда учитель вышел к центру доски, разворачиваясь к учащимся спиной. Чонвон вовсе не хотел слушать, как Минджон и Джимин обсуждали обтянутый тёмными классическими штанами зад Юн Джонхана и его последние фотографии с девушкой на его страничке в Инстаграмме, где он держит её за талию, и то, как они хотят оказаться на её месте. Чонвон не стал говорить, что всё это вовсе не то, о чём должны думать старшеклассницы перед выпуском, но промолчал. Опустил голову на раскрытую ладонь и глядел, как на до сего чистой доске появились большие буквы и цифры: «D-97», прежде чем учитель Юн продолжил: — С этого дня до сунына остаётся девяносто семь дней, — он хлопнул в ладоши, стряхивая мел с пальцев, и поглядел куда-то в конец класса. — У вас тоже Пак Бёнчоль, — раскрытой ладонью он указал на ученика в конце класса, что не затыкался.       — Тогда, учитель, нужно говорить, что у нас осталось девяносто дней до судного дня, — начал парень, ведя рукой по засмоленным волосам. — Потому что я вряд ли сдам, учитель. Вы пожалеете меня? — он выпрямился на стуле и прогнулся перед партой, строя щенячьи глазки. Юн помотал головой, облизывая губы.       — Не пожалею. Будете готовиться, и судный день, как выразился ваш одноклассник, станет обычным восьмичасовым днём за бумагами, который после откроет для вас множество возможностей. Я хочу, чтобы шестнадцатого ноября вы не тряслись в агонии и панике, а вошли в экзаменационный центр, точно зная, что сдадите экзамены и поступите в университет, который вам нравится. Мы об этом уже говорили раньше, — на одном дыхании произнёс Джонхан, поглядывая на наручные часы. — Выберете то, что вам нравится, и идите к цели. Так или иначе, никто за вас это сделать не сможет, — закончил он, а губы растянулись в кривой тёплой улыбке. — Также утром на собрании мы с учителем Ю, — девочки позади (не только они, на самом деле) недовольно цокнули языками. Чонвон не знал: не нравилась она им потому, что так близко общалась с объектом их обожания, или потому, что по английскому, который та вела, у них были плохие оценки. Впрочем, Чонвону думалось, что всё вместе. — Решили, что проведём вам ещё одно тестирование на профориентацию, такое же, как в начале семестра. После этого я жду ваши заполненные бланки с выбранными университетами и специальностями, на которые вы хотите поступать, — казалось, учитель хотел добавить что-то ещё, но не стал. Лишь поджал губы, возвращаясь к своему месту.       — Учитель, а если я захочу в Сеульский, меня примут? — со смехом начал Бёнчоль, а Чонвон поджал губы, клацнув зубами: у Пака не было шансов попасть в Сеульский, он не делал для этого ни черта, в отличие от самого Яна.       — Если постараешься на экзаменах — всё возможно.       А что ещё мог ответить учитель Юн? Чонвон не знал.       — А какой шанс, что я смогу угадать с ответами на экзамене? — засмеялся парень.       Для него финальный экзамен был не важнее сказанной только что шутки. Чонвон, как бы не старался, всё не мог понять. Неужели парень — да не только Бёнчоль, а и половина этого класса — считал, что остаться в Порёне, поступить не в самый хороший университет за сумасшедшие деньги, возможно, на специальность, которая нравится их родителям и вовсе не им… неужели они считали всё это их лучшим решением? Чонвон не понимал, сколько бы не думал об этом.       — У тебя? Да меньше одного процента! — заголосил Пак Сонхун рядом с Бёнчолем, прописав тому подзатыльник. — Хочешь, посчитаю, сколько это? — смеялся парень, вовсе не смущаясь того, что на него было обращено внимание всех в классе, даже чонвоново. — Да ровным счётом нифига! — залился смехом Пак, смеясь до слёз в глазах. Кто-то поддержал его веселье, заразительно хохоча, а девушки прикрывали накрашенные блеском губы, тихо хихикая.       — С математикой у тебя всё хорошо, Пак Сонхун, — шуточно похвалил учитель, театрально выставляя поднятый вверх большой палец, — а вот корейский надо бы подтянуть.       Теперь смеялись все, кроме Пака, он театрально опустил голову, хныкал и держался за сердце, словно его поразила стрела, не меньше. Чонвон прикусил губу, помотав головой из стороны в сторону, и вновь повернулся к преподавателю, когда тот, в свою очередь, ожидал, когда Сонхун перестанет разыгрывать драму.       — Ладно-ладно, прекращайте. За это вам оценки никто не поставит, — проговорил Юн, поднимая со стола большие листы с контрольной. — Зато за контрольную вы их точно получите. По одному листу на человека и передавайте дальше по ряду, — дал инструкции учитель, кладя на первые парты рядов по одинаковой стопке листов. — Чонвон, собери их в конце занятия и принеси мне в учительскую, — с улыбкой обратился он к Яну, и парень энергично закивал, зеркаля выражение лица учителя на своём.       Ян закончил с тестом за десять минут до перемены. Он положил его на учительский стол, а когда Юн-сонсэнним вышел из аудитории, остался стоять рядом с его местом, глядя на учеников и рассматривая беспорядок на их столах. А стоило звонку вновь прозвенеть, собрал листы с каждого места и скользнул в коридор, держа пусть в учительскую.       Чонвон старался быть полезным.       Не только в школе, но и дома. Старался оправдать ожидания родителей, ведь их разочарование видел уже раньше, делал всё, что было в его силах, чтобы угодить всем: убирался по дому дважды в неделю, на выходных помогал отцу в мастерской (если носить гайки и подавать ключи считалось за неоценимую помощь), трижды в месяц посещал бабушку на выходных, передавая заготовки кимчи от матушки, и учился на износ, чтобы по итогу не увидеть на лицах родителей разочарования. Чонвону думалось, что именно так всё и должно было быть.       Ян скользнул в учительскую, собираясь быстро оставить бумаги на столе Юна и так же спешно вернуться в класс. Он поздоровался с учительницей Ю, кланяясь на ходу и натягивая дружелюбную улыбку на лицо, а как оставил тест на захламлённом столе, развернулся на пятках и спешил выйти, если бы только Юн-сосэнним не оказался в дверях, прося Яна остаться на несколько минут.       Сперва Чонвон подумал, что где-то оплошал. Эта мысль, словно едкое вещество, заполнила его сознание, заставляя желчь подступать к горлу, а ноги — чуть подкашиваться. Ян судорожно шумно вдохнул, а Юн Джонхан, тепло улыбнувшись девушке за своим рабочим местом и передав ей ещё горячий кофе из кофейни неподалёку (Чонвону думалось, что девочкам из его класса эта картина бы не понравилась, но Ян — не они, он будет лишь рад, если у этих двоих не будет проблем), упал на свой крутящийся стул, прочёсывая пальцами влажные тёмные пряди на голове.       — Что-то случилось, учитель Юн? — Ян был вежлив. Он осторожно подошёл к преподавателю, держа дистанцию, и скрестил руки за спиной, то ли следуя правилам этикета, то ли чтобы дрожь в его теле была не так заметна.       — Ах, нет, просто, — он замолчал на некоторое время, тщательно подбирая слова, и Ян готов был поклясться, что видел, как в учительской голове крутились шестерёнки. — Вернее сказать, мне нужна твоя помощь, — и Чонвон выдохнул с облегчением, наверное, громче, чем следовало, и оттого поджал губы, подцепляя розовую кожу зубами.       Казалось, это было впервые с его назначения, когда учитель просил его помощи. И Ян ничего не смог с собой поделать, когда чувство ответственности загорелось в нём ярким пламенем, подпитывая решимость довести до конца — быть может, до идеала — то, о чём собирался попросить его Юн. Ян обратился в слух, а Джонхан продолжил:       — Что стало с вашим одноклассником Ким Сону? — Чонвон вопроса понял не сразу. Разве он должен был знать? — Его успеваемость последние полгода сильно упала, думал, может, тебе что-то об этом известно.       Что было известно Чонвону о Киме? Кроме того, что тот стал занимать места на задних партах, к которым Ян редко поворачивался, молчать на занятиях, когда его спрашивали, и пожимал плечами, когда учителя разражались тирадой (не долгой, но частой) о его поведении и успеваемости, Чонвон больше не знал ничего. Не думал, что должен был. Поэтому, как бы сильно он ни хотел, ответа учителю дать не смог. Только помотал головой, низко её опустив, словно низание подробностей жизни одноклассника принял за свою вину. Возможно, Чонвон согласился бы с этим лишь на половину.       — Я не знаю, учитель, простите.       Джонхан осторожно махнул рукой в непонятном для Яна жесте, который тот предпочёл расшифровать как «всё нормально»; это немного, но успокаивало его сознание.       — В общем, утром на собрании мне доложили, что он прогуливает занятия. Я так и не смог связаться с его родителями, к сожалению, ни один из них не поднимает трубку, поэтому, возможно, мне придётся наведаться к ним с визитом, — он сделал паузу, крутя в руках картонный стаканчик, и поправлял очки, обдумывая что-то. — Я могу тебя попросить присмотреть за ним? — наконец спросил Юн, и Чонвон кивнул раньше, чем смог это обдумать. — Я не хочу, чтобы он прогуливал занятия не потому, что это перечит регламенту школы, а потому, что так для него будет лучше, — Ян энергично стал кивать, соглашаясь, ещё толком не понимая, что будет делать с тем, на что согласился. — Пригляди за ним, ладно? А я постараюсь поговорить с ним, как выдастся возможность.       Выходя из учительской, Чонвон в который раз убеждался, что Юн Джонхан был хорошим классным руководителем. Не только потому, что знал, как будет лучше для его учеников, а потому, что наблюдал за ними, видел изменения и готов был предпринять какие-то меры, разобраться в ситуации, лишь бы его ученики не чувствовали ещё большего давления.       Возможно, Ян ещё не понимал, на что согласился. Ему нужно было время осмыслить всё сказанное учителем Юном, не лезть на рожон и обдумать всё как следует. И всё же… И всё же Чонвон собирался разобраться в этом. Потому что Ян не бесполезный. Потому что Ян оправдывает чужие ожидания.       На обеденном перерыве Ким Сону не появился. Того не было ни в классе за своим столом, ни в битком набитом кафетерии — словно, если бы парень в самом деле был тут, Ян бы занял место рядом с ним и завёл бы разговор. Нет. Он не будет лгать, он бы этого не сделал — ни даже в мужском туалете (а Чонвон проверял). Казалось, Яна поглощало желание начать действовать, сделать всё, что просил его учитель, а Ким Сону словно играл с ним в прятки, не давая и шанса хотя бы заговорить с ним. И пусть Чонвон и сам понимал, как странно выглядело бы со стороны его внимание к юноше, раньше которым он не интересовался (словно Яна до этого интересовал кто-то другой из класса), он ничего не мог с собой поделать. Но если тот собирался бегать от него, намеренно или нет — не важно, то все чонвоновы надежды готовы были рассыпаться, как карточный домик под сильным ветром — за один миг и окончательно.       И всё же Чонвон сидел в кафетерии, ковыряя палочками еду, и думал о чём-угодно, но не о предстоящих экзаменах и подготовке, как делал это обычно. Голова раскалывалась (то ли из-за урагана мыслей, то ли из-за плохой погоды — не ясно), за глазами что-то трещало, а сконцентрироваться на чём-то, казалось, для Яна возможным не представлялось. Он не сразу заметил, как кто-то остановился напротив, ногой отодвинув пластиковый стул, а когда поднял голову, юноша, сведя брови к переносице и поджав губы, корча фирменную, театрально обиженную гримасу, заговорил:       — Ты, засранец, бросил меня, когда выбрал гуманитарные науки, — начал Хисын, демонстративно громко опуская пластиковый поднос на поверхность стола в кафетерии.       Чонвон уставился на его лицо, сдерживая улыбки. Казалось, ещё немного, и парень точно выдавит пару слезинок для полноты картины. Если Ли Хисын и собирался разыгрывать даму, то будет доводить её до совершенства.       — Не бросал, — в той же манере ответил Ян, подцепляя жареный рис палочками. — В конце концов кто-то бы из нас страдал: либо я, скрепя над математикой, либо ты, сгорбившись над английским.       — Нет, не произноси этого. Ещё одно английское слово в день, и я не переживу, — со смехом подхватил Ли, выставляя одну руку перед собой, точно собирался отмахиваться от кого-то, а вторую кладя на сердце, словно поражённое стрелой. Чонвон кратко захихикал, наполнив рот апельсиновым соком, что лишь усиливал неприятное ощущение в горле, но юноша не обращал на это внимания. — Я больше не могу видеть тот учебник, его фиолетовая обложка и эти рисунки с флагами у меня уже вот тут сидят, — парень указал на своё горло, высовывая язык, и делал вид, что задыхался. — Может, Чонвон-гений-гуманитария, ты сдашь за меня его? — Ли задёргал бровями, точно в самом деле имел в виду то, о чём говорил. Словно это было исполнимо.       — А ты сдашь за меня математику? — в той же манере спросил Ян, заламывая тёмную бровь и надувая губы.       — По рукам! — засмеялся парень, чокаясь своей бутылочкой клубничного йогурта о бок чонвонового сока, словно они собирались пить дорогой алкоголь.       И пусть они оба знали, что это были лишь пустые разговоры, Чонвон должен был признать, — хотя бы для самого себя! — что та лёгкость, которую парень ощущал рядом с Ли, ему нравилась.       Так получилось, что они были друзьями с младшей школы. Чонвон говорил «так получилось», потому что не знал, как лучше описать их знакомство. Ян и не вспомнит, что заставило его оказаться в компании шумного Ли, но в какой-то момент он обнаружил себя вместе с парнем, а потом оказался единственным, кто остался рядом. Возможно, Чонвон бы назвал их историю трагической, но не станет. В любом случае, оказавшись в средней школе, а после перейдя и в старшую, они были рядом. Шуточно соревновались за первое место в рейтинге (пусть Ян всегда знал, что проигрывал ему и оставался вторым), подначивали и подшучивали друг над другом, пока не разошлись по разным направлениям. Хисын выбрал математику, потому что любил числа (возможно, ещё и потому, что не смог перечить маме), Чонвон же выбрал гуманитарное направление не потому, что видел себя изучающим какую-то из гуманитарных наук в будущем, а потому, что выбирал путём меньшего сопротивления. Тогда, два с половиной года назад, он решил, что неплохо понимает английский (как оказалось, учитель Ю на первом же занятии доказала обратное, но единственный тест на семьдесят пять балов лишь заставил юношу работать усерднее (в тот месяц почти что на износ), чтобы выйти на стабильные девяносто пять и понимание слов в контексте) и не выдержит усиленный курс математики — Чонвон был отличником, но уж точно не импульсивным глупцом, чтобы переоценивать себя и свои силы — а поэтому отдал подписанные родителями бумаги на перенаправление.       Чонвон уверял себя, что сделал правильный выбор.       И вот они оказались здесь. Встречи в кафетерии, совместные занятия на выходных, чаще у самого Яна, чем у Ли, но парень ничего не имел против. Чонвон почти привык к этому, навещая друга раз в день, чтобы убедиться, что с ним всё было нормально (не то чтобы, если сюда заявится проблемная компания, Чонвон смог бы ей противостоять), отчасти и для того, чтобы вернуть им хотя бы полчаса из прежней жизни, где они не беспокоятся за экзамены, где просто делают вместе домашние задания, а после до вечера гуляют по чонвоновой улице, галдя и разнося приготовленное госпожой Ян кимчи.       Чонвон не сразу понял, как застрял в собственной голове, пока не заметил хисыново лицо в паре сантиметров перед своим, когда сам же юноша что-то рьяно рассматривал.       — У меня что-то на лице? — спросил Ян, почти что тянясь испачканными в соус пальцами к лицу.       — Не-а, просто ты меня совсем не слушаешь, — Ли вернулся на своё место, надувая губы, как делали девочки из его класса, когда старались привлечь внимание учителя Юна, и корчил рожицу подбитого щенка, сдерживая смех и разливающийся красным жаром по щекам стыд.       — А вот и слушаю, — Ян переложил из своей тарелки куриную ножку в хисынову.       — Слушает он, — передразнивал юноша, но вовсе не был раздражён. Чонвон глядел на парня, прося повторить то, что тот говорил ранее, хлопал глазками и ждал, когда Ли сдастся. — Ладно-ладно, кто пойдёт против такой мордашки, — парень протянул костлявую руку и тонкими пальцами зажал чонвонову щеку, пока тот не зашипел, а Ли не залился хриплым смехом. — Ты уже заполнил бланк для школы? — повторил свой вопрос Хисын, и Ян вдруг понял, что не знал, что ответить. Он лишь помотал головой, а юноша, откидываясь на своём стуле и прикрывая уставшие глаза, продолжил: — Учителя торопят, родители покоя не дают, а я всё не знаю, что мне выбрать и могу ли вообще выбирать.       Чонвон шумно сглотнул. Он знал, в каком положении находилась семья Ли. Он говорил, что понимает хисыновы переживания, но на деле, не понимал ни черта. Отчасти потому, что не был в его шкуре, отчасти потому, что раньше с таким не сталкивался. И всё же его переживания были парню понятны. У его родителей не было денег оплатить ему образование даже здесь, в Порёне, не говоря уже о столичном университете, которым они оба грезили. На гранты и стипендию Ли не рассчитывал не потому, что боялся, что не подходил под критерии, а потому, что собирался полагаться только на себя и свои силы — Чонвон называл это ошибкой, убеждал, что Ли следовало бы попробовать, а когда тот не слушал, пробовал вновь и вновь, и вот сейчас снова.       — Отец твердит, что чтобы работать у него в вымирающем кафе на пляже, образование мне не нужно, — Хисын сцепил челюсти, шумно выдыхая. — Мама, несмотря ни на что, уверяет, что я должен пойти на бизнес администрирование, потому что сын её сестры, отучившийся в здешнем университете, работает на какую-то шишку, а его зарплата начисляется с дополнительными нулями в конце. Но почему то мне кажется, что все забыли спросить, чего хочу я.       И то ли дело было в серости дня одиннадцатого августа, то ли в переживаниях, что бурлили внутри чонвоновой головы, а может, дело было вовсе в другом — Ян не понимал — но, глядя на Ли перед собой, Ян глотал подступивший к горлу ком, стараясь держать свои слёзы в глазах, не давая тем пролиться.       — А чего ты хочешь? — слова сорвались с губ раньше, чем Чонвон об этом подумал.       Ли резко поднял голову, напугав юношу, а когда пододвинулся ближе к столу, осматриваясь по сторонам, — он делал так часто в последнее время, а Ян всё никак не мог понять причины — и, запустив пальцы в тёмные волосы, оттягивая те у корней и скидывая выпавшие пряди на пол, ответил:       — Я не знаю, Чонвон-и, — слова звучали признанием.       Тогда Ян только и сделал, что опустил руку на хисынову, успокаивающе гладя бледную кожу, чувствуя под пальцами выпирающие кости, и не смог ничего сказать, потому что… потому что сам не знал, какой выбор должен был сделать. Он лишь пообещал Хисыну, что они разберутся с этим вместе, в крайнем случае, навестят школьного психолога (Ли ни за что не согласится), быть может, тот смог бы помочь им разобраться.       Когда-то Чонвона спросили о том, какая у него мечта. Ян не ответил. Не потому, что стеснялся, не потому, что не хотел говорить. Он не ответил, потому что не знал: какая она — его мечта. Была ли она вообще у него. Чего он хотел от жизни. И почему должен был знать, как хотел устроить свою жизнь уже в семнадцать. Тогда Чонвону казалось, что он не имел права на ошибку. Тогда он думал, что должен был сделать выбор, который удовлетворил бы всех, в идеале — и его самого, но казалось, что это уже и не так важно.       На следующий день Ким Сону не появился. Чонвон не корил себя. Через день тоже. А в пятницу пришёл с высветленными волосами, побритыми под двоечку, и у Чонвона (не только у него!) отпала челюсть. Не только оттого, как парень выглядел — его нынче до нельзя белые волосы контрастировали с глубокими тенями под глазами и царапинами на лице, делая их куда явнее и контрастнее, — а и от того, что это было запрещено регламентом школы. Но, казалось, не то чтобы Кима это волновало. И всё же Ян признается: стоило видеть вид учителей, которые видели парня, но ничего не могли больше поделать. Они лишь закатывали глаза, говорили, что это неправильно (кто дольше, кто меньше), и продолжали занятие.       К концу дня новость о выходке Сону гуляла по всей школе.       Чонвон бы удивился, если бы Юн-сонсэнним оставил бы это без внимания, и когда всё-таки тот с суровым видом заглянул в класс, позвал Кима и так же быстро удалился в учительскую, Ян выждал какое-то время, а после, схватив тряпку, убеждая больше себя, чем остальных, что у него было прикрытие, рванул по коридору, чтобы остановиться у раскрытых дверей и немного (убеждай себя и дальше, Чонвон-и) подслушать. Учитель Юн суровым не был. Он не ругал, не сетовал и не наставлял парня вернуть его природный цвет волос, потому что так написано в правилах — Сону не послушает, Джонхан знал. Он лишь спрашивал, всё ли в порядке, интересовался успеваемостью Кима, несмотря на то, что предельно хорошо знал ситуацию, и раз за разом повторял, что если что-то случилось, то юноша может обратиться к нему. А Ким лишь твердил, что всё нормально, лгал, что старается, как может, и в скором времени исправит оценки, а после лепетал, что будет иметь в виду заботу учителя, пусть между строк так и читалось «мне это не нужно».       Ян среагировал не сразу, когда Ким покинул учительскую, заставая его прижавшимся к стене и наклонившемся к двери. Сону лишь цокнул, закатил глаза и, стуча подошвами своих кроссовок, поспешил вернуться в класс, а Чонвон, игнорируя бешено колотящееся сердце и разливающийся по телу стыд, сделал вид, что ему вовсе не было дела, что его застукали, и не важно, что его красные щёки, видимые с конца коридора, выдавали его с потрохами.       Он провёл день, не обращая внимания на прожигающий взгляд в спину и сетования учителей по поводу вида Кима. А когда занятия закончились, вылетел из класса, напоминая ответственному за уборку Паку наконец перейти к своим прямым обязанностям, дождался Ли, и они вместе провели время в библиотеке на несколько улиц выше от школы. Чонвон помогал с английским, буквально видя, как Хисыну надоел чёртов подготовительный учебник, — он был не в лучшем виде, потрёпанный, с вырванными, а после заново вклеенными страницами и миллионом закладок — и сам просил помощи с задачками, которые всю неделю выделял красным, чтобы в пятницу, наконец, спросить о них Ли-гуру-математики. А к десяти, когда тётушка из библиотеки сказала, что они закрываются, Ян провёл Ли до дома, доведя прямо до калитки, держа номер экстренной службы наготове, словно что-то могло произойти с ним, если бы Чонвон этого не сделал (а могло, и Ян хорошо об этом знает), поприветствовал тётушку Ли, отказываясь поужинать у них, говоря, что его дома уже ждут, а к половине одиннадцатого оказался у своего жилого комплекса, чтобы через пару минут, натягивая рюкзак на плечах за яркие лямки, войти в квартиру и встретить родителей за телевизором.       Чонвон не знал, как на самом деле относился к тому, что все его дни были идентичны.       Ян наблюдал за Сону ещё неделю. Пришлось отчитаться перед учителем Юном, который пусть и был терпелив, но так или иначе, подгонял Яна, ожидая, что успеваемость Кима улучшится или тот по меньшей мере, перестанет пропускать занятия. Чонвон пообещал, что сделает всё, что было в его силах. Вероятно по этому, когда на уроке физкультуры, бегая по стадиону, как просил того преподаватель, он заметил парня, стремительно удаляющегося в компании голосящих учеников, Ян не стал стоять в стороне. Он уличил момент и улизнул так же, как сделал это Ким минутами ранее, оправдывая себя и убеждая, что это всего лишь на пару минут, и никто не заметит. Он шёл по пустым коридорам, почти физически чувствуя, насколько это было неправильно, держал дистанцию, но не теряя парня из виду, а когда завернул за угол, вдруг оказался пойманным.       Компания учеников, оставаясь на несколько десятков шагов дальше, засмеялась в весь голос. Внутри Чонвона всё сжалось. Сону стоял перед ним и вовсе не скрывал своего раздражения. Казалось, даже тени под его глазами стали темнее, когда разбитые губы изогнулись в надменной язвительной улыбке. Чонвон затаил дыхание, чувствуя, как подкашивались коленки.       — А вот и попался мальчик! — закричал кто-то из парней, а Ян вжал голову в плечи.       — Чего тебе от меня нужно?       А когда он так и не ответил, Ким сжал его руку сильнее, вдавливая тонкие пальцы в кожу на чонвоновом запястье так сильно, что это причиняло боль, но парень старался не подавать виду.       — Я повторю для глупенького мальчика, что не даёт мне покоя: что тебе от меня нужно? — Ким выплёвывал слово за словом, цедя те через стиснутые зубы. — Ходишь тут за мной хвостиком, разве тебе не нужно на занятия, мальчишка-отличник?       — Мне нужен ты.       Сону заломил бровь, а Ян боролся с желанием влепить себе по лицу.       — Это какой-то новый вид издевательств?       — Мне нужен ты на занятиях, — кое-как наконец произнёс Чонвон, облизывая пересохшие губы.       — Эй! Ну ты идёшь? Я хочу курить уже! — заголосил на весь коридор Бёнчоль, не беспокоясь о том, что где-то в классах шли занятия. Парни, которых Ян не знал достаточно хорошо, и всё же некоторых узнавал — двое, Чонвон готов утверждать с точностью, были с хисынового класса — хлопали Пака по плечам, что-то шептали и глядели на Кима, переминаясь с ноги на ногу. Казалось, задержи он Сону чуть дольше, и те уйдут, а Чонвон сможет вернуть юношу на занятия, пусть и знал, что проблемы это не решало.       — А давай ты будешь заниматься своими делами и не будешь лезть в мои, м? Как тебе такое предложение? Не лезь не в свои дела, и с тобой всё будет в порядке, — и он ушёл. А Чонвон остался ни с чем, а предупреждение Кима так и вертелось в голове.       В конце августа директор сочла необходимым провести родительское собрание учеников всех выпускных классов. В основном все понимали, о чём будет идти речь: о том, как они стараются выпустить гениев, и у них это получится, если так званные гении будут стараться, и весь процесс обучения не будет односторонним. Все так же хорошо понимали, что директор, — женщина за пятьдесят, одетая по последнему писку моды, пусть школа частной и не была, и скрывающая свою седину за тоннами краски, а морщины — за миллионными уколами ботекса — собрав всех родителей и учеников в актовом зале, будет тараторить в микрофон о том, как важна успеваемость, и тем ученикам, что занимают последние места в рейтинге, следует подумать и наконец взяться за голову, потому что до сунына у них остаётся не так много времени, как они думают. И пусть Ян, сидя рядом с матушкой, не поддерживал подхода директора, — всё же, как казалось самому Яну, пусть и завуалированное, но публичное унижение отстающих в учёбе учеников было «слишком» во всех возможных смыслах — но с основной мыслью, которую та старалась донести, соглашался.       Если они хотели поступить в хорошие университеты, то должны были усердно работать.       Так или иначе, спустя полтора часа сетований и разглагольствований собрание закончилось. Чонвон не знал, как сильно бы нервничал, если бы пришлось ждать снаружи (и это Чонвон ещё старался; Ян даже представить не мог, как нервничали бы другие студенты и нервничали бы вообще) не находил бы себе места и налетел бы на матушку, как только бы та вышла из зала. И всё же Ян должен признать: ничего важного для себя от директора с собрания он не вынес, пришлось даже пожалеть, что он не потратил это время на подготовку к экзаменам — по планам он как раз должен был сидеть, уткнувшись в книжку по математике, и, скрепя зубами, решать задачу за задачей, пока не понял бы, как, наконец, решать сложные функции, либо пока не сдался бы, выделяя задание красным, собираясь упрашивать мастера-Ли-в-математике вновь разъяснить эти функции. Тем не менее Чонвон был здесь, до сих пор в школе, неспеша выходил из актового зала, слушая лепетания и возгласы отцов и матерей — кто-то был рад за своего ребёнка, кто-то — перекал и не давал покоя, возмущаясь тому, что их ребёнок совсем не учится. Матушка же лишь гладила Яна по спине, говоря, что он молодец, повторяла, что отец будет рад услышать о его успеваемости, и Чонвон ничего не смог поделать с собой, когда гордость высоко подняла голову, заставляя губы растянуться в слабой улыбке.       Они вышли из зала под разговор об ужине. Матушка говорила, что собирается приготовить её фирменное блюдо, и не важно, сколько это займёт времени и отнимет сил. Она держалась за чонвонову руку, ворковала, что им стоит успеть зайти в кондитерскую и взять торта (матушка точно была в хорошем настроении), а Ян кивал и поддакивал, чувствуя себя одновременно и странно, и до чего правильно. Они направились на выход из ярко освещённого коридора, вышли на площадку, и Ян вдохнул полные груди прохладного вечернего воздуха. Ян шёл на выход через раскрытые ворота и пожилого охранника, почти физически чувствуя приближение осени, холодных дней и листвы под ногами. Чонвон не жаловался, но лето ему не нравилось из-за духоты — порой казалось, что, стоя под палящим солнцем, невозможно было дышать.       Чонвон шёл с матушкой под руку, кажется, слушая о её крайнем походе в церковь, и думал о своём. И продолжал бы парень делать это, если бы вдруг его не потянули за цветастый рюкзак на спине, разворачивая парня на сто восемьдесят градусов, так, что он казался лицом к какому-то мужчине под руку с тоненькой трясущейся женщиной. Госпожа Ян чуть вскрикнула, а парень, до чего нахально привлёкший к себе внимание, заговорил:       — Вот. Вот с ним я буду заниматься, довольны? — прошипел Сону, а чонвоновы глаза округлились. — Лучший ученик класса мне точно поможет.       Предлагал ли Ян свою помощь Киму с учёбой хоть раз? Нет, и этот ответ очевиден. С чего тот взял, что он будет ему помогать — хотелось бы знать и самому Яну.       Со стороны, Чонвон уверен, ситуация выглядила почти комично. Последний в рейтинге просил первого перед родителями побыть ему учителем. Не стой Ян перед взрослыми и не будь позади матушки, засмеялся бы в голос, возможно, сказав Киму пару ласковых. Но стоило госпоже Ким начать, в нежном жесте вцепившись в чонвонову руку, мягко сжимая её, как Ян понял, что у него не осталось выбора:       — Это правда? — залепетала она осипшим голосом, часто моргая. Чонвон кивнул, толком не сообразив. — О, Господи! Спасибо вам большое, — и она потрясла руку Яна, чтобы после сделать то же самое с рукой его матери, что, наконец, расслабилась. А господин Ким был безучастен. Он лишь смотрел на белобрысого сына, стучал ногой по асфальту, скрестив руки на груди, и делал вид, словно всё то, что происходило не только его не интересовало, но ещё и не касалось вовсе. Чонвон готов был поклясться, что слышал, как фыркнул Сону, и вполне мог себе представить, как тот закатил глаза.       Наконец покидая территорию школы, Ян, взяв матушку под руку, всё повторял: «Всё в порядке!» А после добавлял: «Это я предложил» и «Да, он мой друг. Мы с Хисыном тоже занимаемся вместе. Просто я не думал, что он согласится заниматься со мной». Казалось, это было впервые за последнее время, когда Ян лгал в лицо кому-то другому, кроме себя. И должен был он признать: его ложь желчью отдавалась на языке, ощущаясь настолько неправильной, насколько безобидной была.       Не стоило Ян Чонвону принимать слова Сону всерьёз. Всем, кроме Яна, было понятно, что его предложение — не больше чем, завуалированное «отстаньте» для родителей. Когда Сону не пришёл в понедельник после основных занятий, Чонвон подумал, что у того были непредвиденные обстоятельства, и в итоге Ян занимался сам. Но когда тот не пришёл и в четверг, уже и он понял, чем было предложение Кима заниматься вместе на самом деле.       Чонвон провёл достаточно времени, наблюдая за Сону для Юн-сонсэннима. Чонвон знал, где искать парня вечером четверга. И Чонвон точно знал, что не любил, когда над ним подшучивали и обманывали — его или кого-то другого за его счёт — и уж точно не хотел, чтобы его вот так использовали. Кипя от негодования, сгребая аккуратно разложенные в библиотеке учебники, Ян направился к интернет-кафе (нелегальному, как думалось Чонвону), собираясь вытащить от туда Кима за шкирку, если потребуется.       Ян шёл в низ по улице, словно опаздывал на последний автобус — стремительно и раздражённо. Он готов был поклясться, что скажет Киму парочку приятных, если (когда) всё-таки обнаружит парня за игровым компьютером. Он влетел в раскрытые двери интернет-кафе «Хэ и Бён», — имена двух владельцев, как мог предположить Ян, которые сдирали деньги со школьников, что просиживали тут дни на пролёт! — игнорируя крики администратора, что ему нужно сначала заплатить, а после пользоваться компьютерами (Ян не пропустил мимо ушей парочку ругательств, лишь решил не обращать на них внимания), и проскользнул прямо в зал с выставленными в ряд компьютерами, отвратительным запахом дыма и острого рамёна, наполненном громко переговаривающимся студентами, девушками и парнями из его школы, а также попивающими пиво мужчинами, и Чонвон не хотел представлять, что они смотрели, группой развалившись на своих стульях, уставившись в яркий экран. Чонвону пришлось покрутиться пару раз вокруг своей оси, чтобы наконец отыскать далеко в углу белую макушку (зря Сону покрасился: узнавать его в толпе стало ещё проще), с контрастирующими красными наушниками на ней.       Попался!       Чонвон зашагал к Киму раньше, чем его смогла догнать девушка-администратор.       Один рывок — и вот он рядом с Сону. Ещё мгновение — и Ян срывает с него наушники, выключая монитор и останавливаясь с победной улыбкой на раздражённом лице.       — Какого хрена! — Чонвон не знал, был он удивлён услышать брань от Кима или всё же это нисколичи не казалось невероятным. — Ян Чонвон! — заголосил Сону на всё заведение, а парень даже не дрогнул.       Ян схватил парня за руку, рывком поднимая того с мягкого кожаного кресла, и потащил к выходу, борясь в вырывающимся из его хватки Сону, и такими же резкими словами из его рта. Определённо, им пора бы прекращать встречаться друг другом таким образом — хватать один другого за руку и волочить неизвестно куда. И всё же Чонвон об этом не думал. Нисколечки. Пока они не оказались на улице, пока Сону наконец не вырвался, разражаясь новой тирадой о том, что он уже оплатил на весь вечер вперёд.       — Да что с тобой не так-то? — хватаясь кончиками пальцев за короткие волосы, Сону не находил себе места.       — А с тобой? — Чонвон почти не мог контролировать тот гнев, что приглушался весь этот месяц и вот тот наконец нашёл момент чононовой слабости. — Сначала просишь позаниматься с тобой, а потом просто не приходишь? — Ян не хотел думать, как они выглядели со стороны. Ян не хотел гадать, как они к этому пришли. Он оставит эти мысли на то время, когда окажется в кровати и будет смотреть в потолок, думая о том, что его слова звучали резко и с неоправданной обидой. — Возьмись-то за голову уже! Что тебе даст просиживание в интернет-кафе? Хорошее будущее? Или, быть может, гарантирует поступление хоть в какой-нибудь университет? — Ян прикусил язык, чувствуя, что если скажет что-то ещё, то точно наговорит лишнего.       Сону не двигался. Замер, словно статуя, и даже не моргал, уставившись на Чонвона, который вдруг захотел влепить себе пощёчину. И почему он только сказал всё то? Потому что был зол? Это вовсе не оправдание. Потому что так на самом деле думал? Да, но это не значило, что он должен был этого говорить. Он утверждал, что у каждого был свой жизненный путь и никогда не было «правильного» или «единственного» для всех. Но что же он делал сейчас — критиковал выбор Кима, потому что злился. Вот что он делал.       Казалось, промолчи Сону ещё мгновение, и Ян съест себя живьём. В его голове так и крутились слова, готовые вот-вот сорваться с языка, что он скажет его родителям, что сын их обманул и вовсе не пытается исправиться. И Ян открыл рот, чтобы сказать их, как Ким перебил его, начав первым:       — Вау, — он хлопнул в ладоши, словно в подтверждение его удивлению. Чонвон не понимал, что же его так впечатлило. — У мальчишки-отличника есть зубы, которые он может показать, — казалось, негодование Кима превратилось в песок и растворилось. Ян учащённо стал моргать, то открывая, то закрывая рот, плотно смыкая губы, так ничего и не сказав. Чонвон не знал, что должен был ответить и должен ли был вообще что-то говорить. — А что ещё тогда ты можешь? — Чонвон почти уверен, что слышал издёвку и двойной подтекст. Он шумно сглотнул, но не подал виду, что заметил.       — Исправить мнение твоих родителей о твоём существовании, например, — он точно не знал, что на самом деле хотел сказать этим. Возможно, он надеялся, что Ким сам поймёт значение его слов, и ему не придётся разъясняться.       — И как ты это сделаешь?       — Можем начать с того, что подготовим тебя к экзамену.       — Скучно, — Сону спрятал руки в карманы джинс, сгорбившись и вжавши голову в плечи, тянул гласные, желая всем своим видом показать своё отношение.       — Да ты хотя бы попробуй!       Сону ничего не ответил.       Чонвон бы отказ не принял.       Ян бы пробовал раз за разом, пока тот не согласился, но этого, как оказалось, не потребовалось: в следующий понедельник Ким, разговаривая с Хисыном, сидел в библиотеке за их местом и ждал самого Яна. В тот раз он не принёс с собой ничего — даже ручки! — словно до сих пор думал, что Чонвон шутил и учить его не собирался. И всё же со скрипящим сердцем Ян вырвал парню листочек из тетради, предоставил ручку и достал свою книгу, решив начать с английского и ещё вовсе не зная, как собирался дотянуть уровень Кима с кривого «здравствуйте, я Ким Сону» до уровня, что требовал экзамен.       Но, казалось, Чонвон был слишком ответственен и любил сложные задачки. И Ян думал, что они хорошо продвигались, пока в середине семестра Ким не пришёл весь в синяках и ранах на их «занятие», а общий школьный чат, как и чат целой старшей школы города Порён, не стал разрываться от сообщений.