Сердце в кукольном теле

однажды наши воспоминания выложат под нашими ногами достаточно крепкую дорогу, чтобы мы сумели пройти в будущее.

flying :)) — tom odell

      Свет тихонько мерцал сквозь закрытые веки. Виделась темнота, но темнота рассеянная, золочёная, подвинутая полуденным солнцем. Ощущались лёгкие толчки — это размеренно и осторожно шагал Орион, стараясь тебя не потревожить — в такие моменты тебе особенно не верилось, что животные не обладают таким же мышлением, как ты сама или любой другой человек. Рядом было слышно тихое дыхание Лаванды и громкое, отрывистое Огонька. Под щекой ты чувствовала согретую твоим дыханием, укутанную в чёрное пальто спину Скарамуччи. Он почти не шевелился. Не ёрзал. Время от времени проверял твои руки на своём поясе.       Было холодно. Сквозь дрёму чувствовалось, как морозец пощипывает твой нос, лоб, настойчиво пытается приоткрыть глаза. Утомлённые веки не реагировали ни на холод, ни на свет: как опустились, так и лежали, недвижимые. Во всём теле наблюдалась некоторая тяжесть. Стоило открыть глаза, как начинала нещадно кружиться голова и всё плыло. Поэтому ты не напрягалась и глаз не открывала. В этом, собственно, не было никакой нужды: в седле сиделось надежно и уж точно можно было положиться на руки Скарамуччи, придерживавшие тебя всякий раз, когда ты слегка отклонялась в сторону, и бережно возвращавшие тебя на место.       Перчаток, надо сказать, Скарамучча не носил. Одно время ты пыталась его убедить, что, если и не сделается ничего с его здоровьем, то следует хотя бы поберечь кожу, но напрасно: он наотрез отказывался принимать такую человеческую особенность, как зависимость от температуры. Ладони его были холодными. Кожа загрубела от прогулок на холоде. И всё же это были самые нежные руки в мире.       Шли долго и молча. В твоей голове прошло не меньше часа-двух. Ты постоянно то проваливалась в сон, то просыпалась и вновь засыпала, не открывая глаз. Ты была в том состоянии, когда очень тяжело разобрать, где начинается принесённая сновидениями чепуха, а где звуки, слова, ощущения реального мира. Твой разум висел где-то на границе, беспомощный и работающий не вполне правильно. Забавно было в такой момент размышлять о том, как, должно быть, ты доверяла своим спутникам, раз допускала находиться при них в состоянии бреда; насколько ты верила в то, что лошади не взбрыкнут вдруг ни с того ни с сего, не уронят тебя на землю, а если так и выйдет — все равно Аякс и Скарамучча поймают. Странно было доверять кому-то свое совершенно безвольное тело и ничего притом не бояться. Странно, однако, честно сказать, весьма приятно.       Во снах ты видела то лис, то скучное серое небо, то беспокойное море, то самое любимое — обрывистые воспоминания о Морепеске, смутные, пахнущие запеченными яблоками, маминой стряпнёй, приятным хлопковым постельным бельём. После них в короткий период бодрствования ты ощущала укол слабой, горькой, как корица, тоски и притом прилив любви, энергии, почти подымавшей веки. Впрочем, ты эту энергию ты заключала в себе до лучших времен и вновь засыпала.       Когда минуло — исключительно по твоим внутренним ощущениям — около четырёх часов пути неспешным лошадиным шагом, сидеть стало совсем неудобно. Оттого ты, должно быть, и проснулась, почувствовав на этот раз готовность открыть глаза. Чуть пошевелилась, поправив позу, и сразу ощутила, как на всякий случай сжались руки Скарамуччи — проверял, не решилась ли ты упасть головой в снег.       Ты, конечно, не решилась. Подавать признаки бодрствования пока не хотелось, спать тоже, поэтому ты молча витала в полудрёме, вслушиваясь в окружающие звуки, ставшие теперь более отчётливыми. Хруст снега под лошадиными копытами. Дыхание. Пение зимних птиц, реже — хлопанье их крыльев. Вдали — шум приближающегося порта, крики в приказном тоне. Тихо фыркнула Лаванда — привязанная к Ориону, она шла с небольшим от него отставанием спокойно и невозмутимо. Послышался скрип седла. Это, как ты подумала, повернулся поглядеть, спишь ли ты, Аякс. И действительно: — Почти приехали, — холодным тихим голосом сообщил он Скарамучче. — Славно, — сухо ответил тот.       Ты уже хотела было пожелать спутникам доброго утра, потянуться, разогнав кровь по окаменевшим мышцам, но передумала и смолчала. Хотелось понаблюдать, сумеют ли они не поссориться за то время, что вам осталось прийти, если хоть ненадолго перестанут демонстративно игнорировать друг друга. Прошло несколько мгновений. Вновь едва слышно скрипнуло седло. — Чего ты от неё хочешь? — когда Аякс задал этот вопрос, всё внутри сжалось: он был произнесён отрывисто, напряжённо и зло. — Это не твоё дело, Чайльд, — отрезал Скарамучча тихо, чтобы тебя не разбудить. — То, что между нами, тебя не касается. — Касается. Я её брат, — парировал Аякс. — Я тебе не доверяю, Сказитель. Ты монстр. Я знаю, что рано или поздно ты сделаешь ей больно, и уж точно я знаю, что ты в неё не влюблен. Этим ты можешь провести её — она доверчивая, наивная, думает, что все могут быть хорошими, даже ты. Но не меня. Так почему ты не оставишь её в покое?       Хотя ты была решительно против этого допроса и всё внутри вскипело от слов брата о тебе, ты смолчала. Вопреки разуму и собственному нраву хотелось узнать, что ответит Скарамучча. — Чайльд… — злоба закипела в его груди, ты вполне отчёливо её ощутила, когда дрожь пробежала по спине Предвестника. — Отвечай, — надавил Аякс.       Скарамучча молчал некоторое время. Ты почувствовала, что он обернулся, — видимо, хотел убедиться, что ты не услышишь его слов, — и вновь отвернулся. — Ты глуп, Чайльд, — резко сказал Скарамучча. — Для чего, по-твоему, она может быть мне нужна? Держать тебя в ужасе? Я и без неё могу раздавить тебя, как червя. Или, может, использовать её как оружие? Конечно, неуправляемая сила кицунэ очень мне полезна. Головой думай. Это не вредно. — Хочешь, чтобы я поверил в твои бредни о большой любви? — окрысился Аякс. — Мне всё равно, — отозвался Скарамучча. — Только отстань наконец от меня. И от неё тоже. Ты постоянно выставляешь её глупой, слабой и безвольной. — И это говорит мне человек, называющий мою сестру тупицей? — ты почти наяву увидела, как Аякс закатил глаза. — Серьёзно?       Скарамучча помолчал некоторое время. Ты чувствовала, как с каждой секундой наполняется гневом сердце старшего брата, как трепещет, не желая ему раскрываться, душа Скарамуччи. Ты не вмешивалась. Ждала, что возразит Скарамучча. — С каждым разговором с тобой я всё больше убеждаюсь, что она тебе не родня. Больно она умная по сравнению с тобой, — высокомерно сказал Скарамучча. — Она мне не нужна, Чайльд, в тех смыслах, о которых ты думаешь. — Тогда почему, черт возьми… — взвился было Аякс. — Потому что она удивительная, идиот, — голос Скарамуччи в этот миг прозвучал особенно резко, словно ему было трудно вытянуть из себя эту правду. — Странно, что ты сам этого не замечаешь, Чайльд. Твоя сестра меняет весь чёртов мир к лучшему, хотя мне казалось, что это невозможно, и даже если ей тысячу раз сказать, что она не может спасти его, она попытается. Думаешь, эта вера делает её наивной? Вовсе нет. Будь она наивной, она бы прощала всех по первому слову и мухе бы вреда не причиняла. Но в ней воли в десять, а то и в сто раз больше, чем в тебе. Если понадобится, она даст достойный отпор, и уж точно она не даст спуску тому, кто нарушил законы справедливости. Она смотрит на мир совершенно особенными глазами и видит в нём то, что не способен увидеть никто из нас… — ты почувствовала, как, вздрогнув, Скарамучча выпрямился, напрягся, видимо, сказав больше, чем собирался. — Если ты думаешь, что единственное, чем она может привлечь других, — какими-то выгодами, ты просто унижаешь её, ясно тебе?       Не удержавшись, ты приоткрыла глаз и застала потрясение как оно есть на лице своего брата. Он выглядел совершенно ошарашенным словами Сказителя — бессердечной куклы со стальным характером, заносчивой и не способной испытывать нежность к кому-то. Ты же совершенно не удивилась, услышав о себе такие слова от Скарамуччи — разочарованного во всём мире человека, разглядевшего теперь в людях нечто новое и убедившегося в существовании души.       Аякс покачал головой: что он мог возразить? Не нужна была тонкая душевная организация, чтобы понять: такого человек попросту не может выдумать на ходу, по крайней мере человек такого склада, как Скарамучча. — Черт тебя дери, — коротко и очень злоя сказал Аякс и отвернулся.       Дальше поехали молча, не обмениваясь ни единым словом и ни единым взглядом. Ты выждала немного, ожидая, начнут ли они вновь тебя обсуждать, но Аякс, опустив голову, задумался; Скарамучча сидел прямо, будто палку проглотил. Даже лошади притихли. Тогда ты, перестав скрываться, нарочито громко зевнула. — В чём дело? Надоело притворяться спящей? — поинтересовался Скарамучча, оглядываясь через плечо. — Уснёшь тут с вами, как же, — проворчала ты. — Больно громкие.       Скарамучча только хмыкнул. Ты взглянула на своего поникшего брата. Поняла по его лицу, что особенного желания разговаривать он не имеет. Не стала ничего говорить о его совершенно неприемлемых по отношению к тебе словах: пожалуй, он сказал это сгоряча, в попытке выдавить нужный ответ из Скарамуччи. По крайней мере, тебе хотелось на это надеяться. — У тебя есть ещё минут десять поспать, — сообщил Скарамучча. — Я бы на твоём месте этим воспользовался. Ты всю ночь не спала. — Какая забота, — лукаво усмехнулась ты. — Не всю. Только большую часть.       Скарамучча вновь посмотрел на тебя внимательно. С твоего лица ещё не до конца сошли следы прошлой ночи: веки казались толще обычного, всё лицо как-то неестественно опухло, в глазах виднелись лёгкие покраснения. Ты знала, что такие отличия видны даже невооруженным глазом, и уж тем более они видны внимательному Скарамучче. — Поспи, пока есть возможность, — веско сказал он и отвернулся.       Ты, шумно вздохнув, вновь уложила щёку на его спину и стала вслушиваться в ритмичные лошадиные шаги. Аякс повернулся взглянуть на тебя и почти сразу отвернулся. Что-то в нем показалось тебе надломленным и странным.       И в тебе самой, и в последних днях было что-то надломленное и странное. Приближался край Снежной, край мира, в котором ты провела всю свою жизнь, где были твои родители, твои знания, твой наставник, где ты в конце концов встретила свою любовь. Всё грозило остаться позади, зарасти инеевой коркой, заместись снегом и навсегда кануть в небытие. Всё шло своим чередом и тем не менее казалось болезненным и холодным — такое бывает перед долгим путешествием. Особенно тяжело ты перенесла ночь перед отъездом.

the night we met — lord huron feat. phoebe bridgers

      Была глубокая ночь, самая ясная из всех, что тебе доводилось видеть в Морепесок. В тишине слышалось море, нежно целовавшее песчаный берег холодными губами. Чернильные небеса обнимали мир, сыпали жемчужными звёздами, беззвучно глядя на тебя из-за окна.       Зима молчала. Молчала и ты. Где-то вдалеке залаяла собака и тут же умолкла; тоска уже стала царапать изнутри. Во всех домах потухли огни. Казалось, той ночью одна ты бодрствовала — остальным до холодной и удивительно красивой ночи дела не было. Но разве это была обычная ночь?       Нет, ни в коем случае не обычная. Это была сказочная ночь, роскошная. Всё в ней дышало, набирая полную грудь морозного воздуха, всё было живым и настоящим даже более, чем обычно. Деревья время от времени вздрагивали едва заметно; громко хлопали и затихали крылья совы; пробегал лесной ночной житель и исчезал под пологом листвы. Даже белая грудь снега, казалось, поднималась и опускалась, и снежинки пристально вглядывались в твои глаза.       В гостиной было темно и тихо. Немногословный сумрак лениво распластался на полу, закинув черные лапы на стены, изогнувшись так, чтобы остаться нетронутым серебряным светом игривой луны. Её светлые руки так и тянулись ко мраку, пытались ухватить его за бок, притянуть к себе — эта погоня была бесконечной и нико никогда не выходил из неё победителем.       Гостиная была не слишком просторная, оттого свету и тени было весьма неудобно вилять меж мебелью во время игры в догонялке. В сумраке не было видно, но ты вполне отчётливо представляла себе стены с уютными бревенчатыми стенами, препятствовавшими проникновению настойчивого холода; различала и неровный камень камина с потухшим огнём. По столику пробежала луна, отняв у темноты право показать тебе оставленную на нём тарелку, плюшевого медведя и пару отцовских книг.       Всё было родным и понятным даже теперь, тёмной ночью. Ты едва слышно вздохнула, покрепче обернула вокруг плеч толстое одеяло. Рядом в темноте слышалось дыхание Скарамуччи. Он спал спокойно, кошмары его не тревожили. Тёмные волосы мягко опали на лоб, грудь мерно вздымалась и опускалась. Ты понаблюдала за ним несколько мгновений — крохотная искорка радости затеплилась в твоём сердце от его умиротворённого вида — и снова отвернулась к окну.       Смутное чувство терзало тебя, когда ты взглядывалась в знакомые дворы, окна, дома, в опушку леса, где несколько лет назад резвилась совсем юной и зелёной. Грудь странно сдавливало. В голове сами собой возникали воспоминания. Тебе каждый раз казалось, что всё было сном: вот уже ты снова скачешь на пони, любезно одолженном дядей Ваней, и визжишь от ужаса — падать с него страшно не хочется, — а за тобой мчится Аякс, выражаясь не сказать чтобы очень культурно. Проворная Тоня с длинными ногами постоянно ловит неуклюжего Тевкра, гонящегося за братом, а Антон, съежившись на обветшалых качелях, читает с умным видом папину книжку, не до конца понимая её смысл. Но ты моргала и видение исчезало, рассыпалось пылью из золотого солнца и жемчужного снега, развеивалось эхом смеха. Тогда грудь сдавливало сильнее.       Нежеланная слеза пробежала по щеке. Ты мягко стёрла её. Грудь дрогнула от сдерживаемого всхлипа. Ты зажала было себе рот, но не вышло совсем заглушить его. Зажмурилась, опустила голову. Не хотелось, чтобы родной край, заглянув в окно, увидел твои слёзы. Он и не увидел. Только рядом зашуршало одеяло. — Т/и? — позвал чуть охрипший со сна Скарамучча. — Уже поздно. Почему не спишь? — Я попозже лягу, — тихо ответила ты, чтобы дрожь в голосе не выдала тебя. — Спи.       Но тебе и не нужно было говорить громко. Он всё равно услышал и даже понял. Одеяло зашуршало уже значительнее, судя по звуку, Скарамуча сел. — В чём дело, тупица? — в его голосе, несмотря на прохладное обращение, не было раздражения. — Раздумала ехать?       Вспомнив о завтрашнем отъезде, ты почувствовала, как сильнее сжалось сердце в груди, и слёзы, бежавшие до этого скромным ручейком, хлынули бурной рекой. — Нет… Нет… — отрывисто пробормотала ты, с трудом выговаривая слова. — Просто знаешь… Это место… Это же мой дом… Понимаешь?..       Ты с мольбой взглянула на Скарамуччу покрасневшими глазами. Серебряный свет ровно очерчивал острые контуры его волчьего лица. — Нет. Не понимаю, — ответил он честно.       Ты всхлипнула, опустив голову, мысленно взгрызлась в свою собственную шею: ты надавила на самое болезненное, жалея себя. У Скарамуччи никогда не было такого дома, который можно было потерять, или, по крайней мере, он так считал. Конечно, он не знал. — Прости… — тихо сказала ты, отворачиваясь. — Я не хотела… — Ты можешь мне… рассказать, — сообщил Скарамучча.       Говорил осторожно, подбирая слова, которые прежде подбирать не доводилось. Так, чтобы без упрёка узнать, как ты чувствуешь этот вечер, не имевший для него особенного значения. Ты обернулась. — Рассказать?.. — ты шмыгнула носом. — А ты не мог бы… — Мог бы.       Скарамучча подобрался к тебе поближе, высвободил тебя из-под одеяла и заключил в свои тёплые объятья, прижав к самому сердцу. И сразу боль в груди стала слабее, сразу сделалось проще дышать.       Некоторое время сидели молча, и живая ночь вертелась вокруг, взмахивая чёрными крыльями. Ты, виском облокотившись на грудь Скарамуччи, пустыми глазами смотрела на камин, на его небрежные камни. Хотелось молчать. Скарамучча совсем ничего не понимал, он никак не мог знать, что ты чувствуешь, но он всегда знал, когда должен обнять тебя и ничего не говорить. Для тебя он был как самый вкусный горячий шоколад, как самое тёплое одеяло, как вечерний разговор в гостиной. Он был твоим лучшим лекарством от страхов и забот.       Сердце слегка отмерло, стало биться ровнее. Вскоре ты уже не всхлипывала, а молча сидела, не размышляя в особенности ни о чём. Слёзы почти перестали жечь щёки. Тогда ты, шмыгнув носом, чуть отстранилась от Скарамуччи, но глаз не подняла. — В чём дело? — спросил он прямо. — Если ты хочешь ехать, что не так? — Я тут выросла, — тихо сказала ты. — Всегда здесь была. Даже если очень далеко от Морепеска, всё равно рядом, в Снежной. Я только эту страну и знаю. Только этих людей.       Ты снова всхлипнула. Скарамучча, казалось, слегка растерялся. Он просто сделал то, что сделала бы ты, — коснулся твоей руки. Ты легко поддалась ему, сжала его руку в ответ, привалилась лбом к его плечу, вновь обессилев. — Не понимаю, — прошептала ты. — Я всегда хотела увидеть мир. А как появилась возможность — не хочу, не могу. Мне страшно, Скар… И я так их люблю… Маму, папу, Аякса, Тоню, Тевкра, Антона, Мусю, Алису… Люблю всех… Я на Севере каждый день о них думала, правда! Помнишь, я рассказывала тебе, что научилась сноходству? Это ради того, чтобы к ним приходить во сне. Я им не показывалась, только наблюдала, чтобы помнить, как они выглядят. Письмо отправить… Письмо не могла. Совесть мучала. Но сделала только хуже. Аякс даже не знал, жива я или нет… Я же не думала, что он им ничего не скажет!.. Он один со всем этим… Справлялся… — тебе вновь понадобилось некоторое время, чтобы совладать с собой и продолжить: — Я никогда о них не забывала. Нет… Нет, не забывала. Их не забудешь… Никак… Я всегда о них думала и никогда не заботилась об их чувствах… Никогда… И теперь я чуть только с ними воссоединилась — уже уезжаю. Опять. Я… Просто ужасная дочь… И ужасная сестра…       На душе было паршиво. Тебе в некотором смысле хотелось, чтобы тебя вывели на эшафот, публично заявили о твоей бесчувственности и твоём легкомыслии, а затем отхлестали по всему телу розгами, чтобы в твоём теле навсегда осталась запечатанной хотя бы сотая доля боли твоих родных. И даже тогда, была уверена ты, не былабы искуплена и половина твоего греха. — Не хотелось бы прерывать твой поток самобичевания, — сказал с некоторой долей иронии в голосе Скарамучча, — но ужасные люди не задумываются о том, насколько они ужасные. Так что, увы, тебя можно назвать только ужасно сентиментальной. — Я бросила их и бросаю опять, — прошептала ты, жмурясь. — Ты действительно думаешь, что они хотят тебя тут на привязи держать? — поинтересовался Скарамучча.       Ты вопросительно покосилась на него красными глазами. — Твоя семья, — сказал Скарамучча, — очень хорошая. Поэтому они всегда тебе рады и всегда хотят быть с тобой. Но именно из-за того, что они хорошая семья, они не ждут, что ты всегда будешь с ними. Они будут по тебе скучать, они же любят тебя. Но ты им нужна не для того, чтобы посадить тебя на цепь. Они не будут считать тебя плохой дочерью из-за того, что ты живёшь свою жизнь.       Ты моргнула, взглянула на него теперь удивлённо. Скарамучча смотрел в сторону, очевидно, озадаченный тем, чтобы произнести достаточно хорошую речь. Улыбка коснулась твоих губ и болезненные чувства слегка отступили. — Ты научился хорошо успокаивать, — сказала ты тихо. — Заткнись, — поморщился Скарамучча.       Ты тихо засмеялась, опуская глаза. — Всё равно так страшно. Всё страшно. И путешествие, и жизнь далеко от дома, и прошлое моё… Вдруг я узнаю что-то страшное?.. — Например? — поинтересовался Скарамучча. — Ну… Я… — ты всхлипнула. — Я не знаю, Скар… — Вот именно. Ты не знаешь. А даже если ты узнаешь что-то страшное о своём прошлом, какая тебе разница? Сама же говорила, прошлое не должно ранить, — Скарамучча неловко провёл рукой по твоим волосам. — Не реви. Твои родители точно не о́ни.       Ты, жутко расстроенная и погруженная в свои переживания, не сумела в тот миг сдержать смеха. Пальцы сжали одежду на спине Скарамуччи, и тот шумно вздохнул. — Может, снимем печать и у меня вылезут рога… — всхлипнула ты, улыбаясь. — Шутки у тебя точно от о́ни, — закатил глаза Скарамучча.       Ты прижалась щекой к его груди, уже слегка улыбаясь. Темнота, уступив свету, отступала, по крайней мере, в твоей душе. — Я буду скучать по этим местам, — сказала ты уже окрепшим голосом. — Кажется, только сейчас поняла, как сильно люблю Снежную. Это всегда так перед отъездами? — У таких чувствительных романтиков, как ты, всегда, — ответил Скарамучча. — Через неделю будешь прыгать от восторга под сакурой и вопить над лисьими масками. Уверен, мы приедем в разгар какого-нибудь идиотского фестиваля. — Фестиваля… — ты засмеялась. — Здорово. Фестивали это хорошо.       Даже той ночью тебя прельстила мысль о сияющих фонариках, танцах в масках и цветах сакуры. Где-то среди всего этого непременно должно было найтись твоё прошлое. — Странное чувство. Почему-то сильнее всего любишь родное перед расставанием, — ты перевернулась в руках Скарамуччи, прижалась к нему спиной и уставилась в окно.       Тот ничего не ответил, только обвил тебя руками покрепче. Ты смотрела небо. Думала о кораблях, море и Инадзуме. Думала о Снежной, Царице и Аяксе. Думала о своей семье. Думала о тех, кто мог бы стать твоей семьей, но не стал. Думала о тех, кто стал частью твоей семьи лишь по нелепой случайности. — А знаешь, — вдруг сказала ты переменившимся голосом, — я в этой гостиной впервые пошла сама. — Неужели? Увидела котёнка в беде? — хмыкнул Скарамучча. — Нет. Мамину шарлотку, — ты захихикала. — В следующий раз обязательно её попробуешь. Лучше шарлотки в мире нет. — Охотно верю.       Вы помолчали немного. Потом ты вновь усмехнулась. — Ещё в этом дворе Тевкр первые разбил коленку. Пытался устроить бои на палках с Аяксом, — ты заулыбалась. — Знаешь, сколько криков было? — Представляю. Ты лечила? — Нет, я тогда только маму позвать могла. А вот Аяксу после его драк я сама все латала. Он был жутким задирой. — Не может быть. — Я имею в виду, он был ещё более задиристый, чем сейчас. Отец так злился на него, что в конце концов Аякс стал приходить ко мне. Пришлось учиться незаметно брать лекарства и обрабатывать царапины… — ты вздохнула. — Твой отец и сейчас не в восторге от поведения Чайльда, — заметил Скарамучча. — Да, — согласилась ты. — Предвестники не сделали Аякса дисциплинированным, как хотел папа, они потакали его безумствам. Вот он и вырос… Бойцом, а не солдатом. — Бойцом? — Скарамучча фыркнул.       Ты пихнула его локтём. — Он всё ещё мой брат, — напомнила ты. — Конечно. Рыжий бездарь, — отозвался Скарамучча. — Скар! — Ладно.       Вы снова замолчали ненадолго. Потом слова вновь полились рекой. Ты увлечённо рассказывала, как мама водила тебя смотреть на звёзды на холм, как ты впервые замёрзла на подлёдной рыбалке и как Тевкр едва не провалился в прорубь. О Мусе, которую, конечно же, именно ты приволокла в дом и уговорила родителей оставить, о собаке Алисе, которой всегда бросала принесенную палку и неизменно оставляла небольшое лакомство у порога. О том, что Антон всегда хотел быть похожим на папу — потому и читал умные исследования Сумерских учёных. О том, что читать он научился раньше всех вас — вы-то были увлечены спасением бездомных животных и боями с ровесниками, а он всё больше времени проводил в одиночестве. А если вдруг его по этому поводу задирали соседские дети, вы заставляли их быстро об этом пожалеть — в основном, конечно, заставлял их жалеть Аякс, но ты не скупилась на морализм, а Тоня и Тевкр — на злые слова. Поэтому детей из вашей семьи задирать не любили: знали, что не поздоровится. О добром дяде Ваня и тётушке Люде — у них не было детей и жили они отдельно, хотя в браке были с юности: они постоянно ругались между собой, но как-то по-доброму. Когда они ссорились, вы приходили сначала к дяде Ване, потом к тёте Люде, слушали их ворчание, а за ворчанием всегда съедали гору конфет. Вскоре вы начали подозревать, что они ругаются-то только для того, чтобы накормить вас конфетами, а вовсе не из-за того, что дяде Ване не нравятся васильки, которые так хочет посадить тётя Люда. О Тоне — она была девочкой умной, прилежной, в отличие от тебя любила готовку и уборку и часто помогала маме на кухне. Даже о бабуле Зое, жившей на самой окраине деревни и ненавидевшей тебя и всю твою семью: в вас, по её мнению, вселились бесы. Никто не знал, почему при виде вас у неё изо рта вырываются такие беспощадные слова, но никто, впрочем, знать и не хотел и даже особо не прислушивался к ней.       Твои слова дышали воспоминаниями, светлыми, болезненными, грустными и счастливыми. В них оживала Морепесок — небольшая деревня, где все друг друга знали, куда часто приходили за помощью бездомные и даже дикие животные, куда редко совался враг. Морепесок, которая стала домом для лисьего сердца и взрастила в нём какую-то собачью верность. Дом, который никогда не должен был становиться твоим, перестал терзать тебя, пока ты с любовью рассказывала о нем, и стал нежен, стал греть любимыми воспоминаниями и прошлым, которое тебе было действительно важно.       Скарамучча слушал внимательно. Иногда задавал вопросы. Ты знала, что он особенных чувств не покажет, но знала и то, что ему интересно узнать тебя, что ему важно и нужно услышать, как ты приручила дикого оленя и чуть не лишилась руки, наткнувшись на волка в лесу. Чувствуя эту важность, ты продолжала говорить без умолку.       Рассказывая о давней поездке к морю — Тевкр очень хотел собрать собственную коллекцию ракушек, — ты почувствовала, как тяжелеют веки. Луна уже сползла по небу, близился рассвет, а с ним вместе — выезд. Стало клонить в сон. Размякнув в руках Скарамуччи, ты стала засыпать, бормоча остатки рассказа себе под нос сонным голосом.       Скарамучча заботливо убрал опавшие на твое лицо волосы. Приоткрыв глаза, ты поймала на себе его непривычно мягкий взгляд, но уже соображала не так хорошо, чтобы подколоть его, поэтому лишь легонько улыбнулась и промолчала. — Ты, — сказал он вдруг, — не должна никого и ничего бояться. Я не позволю никому навредить тебе. Особенно проклятой Инадзуме.       Его слова с отзвуком металлического скрежета в голосе донеслись до тебя сквозь сон. Ты неразборчиво промычала в ответ, привалившись к нему, и провалилась в сон до самого утра.

flying :)) — tom odell

      Ты действительно провалилась в сон. Сладкий, как вафли с карамелью, нежный и тёплый, как одеяло, проворный, как заяц беляк. Может, это вовсе был не сон, а простая галлюцинация. Ты понятия не имела, если говорить честно. Так или иначе, когда ты открыла глаза, шум прибоя стал отчётливее. Подняла уши Лаванда. Заёрзал Огонёк. Ты, сонно моргая, вытянулась и переложила голову на плечо Скарамуччи. Он глянул на тебя. — Надо же, и правда уснула. К Инадзуме начнёшь выполнять все мои приказы? — поинтересовался он язвительно. — Только если будешь приказывать приятное, — улыбнулась ты.       Лошади стали спускаться по пологому склону, возбужденно взмахивая хвостами и мотая тяжёлыми головами. Внизу буйствовала суета: сновали кони в изящной синей сбруе с эмблемой морского флота — белым дельфином, кто-то кричал, кто-то, очевидно, менее везучий, пыхтел, перетаскивая тяжеленные ящики.       Порт Вьюжная лагуна раскинулся в нескольких часах езды вдоль побережья Ледяного моря. Ехали лесами, избегая вихрей, вздымавшихся от воды, и раскидистые пирамидообразные кроны елей прикрывали лошадей от ветра. Вьюжная лагуна была деловым центром Снежной, как следовало из книг по географии, которые тебе доводилось читать. Отсюда во все точки мира отправлялись поручители Банка, торговые суда и, что важнее всего, корабли с дипломатами, для которых дипломатический этикет был весьма несущественен. Отсюда протягивались до самого края Тейвата чёрные когти Фатуи.       Порт располагался на берегу и имел внушительную пристань. Корабли возле неё были столь велики, что их колебания на волнах оставались почти незаметными, а сложенные паруса едва шевелились ветром. Суда были деревянные, с гальюнными фигурами в виде бегущих волков. Прочная парусина сияла непоколебимой голубизной. Стоило вам поравняться с громадиной, называвшейся, по твоим данным, пока ещё кораблём, а не горой, ты сжалась, явно ощутив свои незначительные размеры.       Корабли бросали на порт тени, и в этих тенях над вами нависали наставленные друг на друга вытянутые металлические ящики. Ты шумно вдохнула: пахло водорослями, морем и мокрой древесиной. Запахи были неуютными, неприятными, чужими.       Над головой заскрипело, застонал металл. Ты подняла глаза. Тень над вами пошевелилась, оказавшись высоченным металлическим краном. Он был метров тридцать в высоту, крепкий, но не внушающий тебе особого доверия. Его носатая голова поворачивалась медленно, с ощутимым трудом и тащила за собой очередной ящик с золотыми весами, взвешивавшими гранёные бриллианты, на боку — герб Ли Юэ.       Люди во Вьюжной лагуне торопились, кричали, гнались за морой и славой. Торговцы в дорогих кафтанах яростно ругали подчинённых за неудачно составленные коносаменты, нещадно плевались рабочие, утомившиеся от тяжёлых погрузок, беспокоились лошади, били копытами и поднимались на дыбы. — Оживлённо, — заметил молчавший до этого Аякс. — Ужасное место, — честно сказала ты. — Мрачно, сыро и грязно. И это передовой порт страны? — А ты давно в принцессы заделалась? — съязвил Скарамучча. — Решила зубки показать? — Ай, отстань! Даже мне не всё в мире нравится! — возмутилась ты. — Но это определенно первое место, о котором ты так язвишь, — сообщил Аякс, усмехаясь.       Ты, вновь оказавшись в меньшинстве, закатила глаза и сжалась за спиной у Скарамуччи, недоверчиво поглядывая на металлический кран. Среди людей ты различала всё больше фатуи: бойца с тяжёлым молотом наперевес, мушкетёров, натиравших дуло, магов со своими назойливыми цицинами. Вопреки всему от их присутствия стало легче: здесь они казались тебе более приличными и родными, чем кто-либо другой.       Стали спешиваться. Ты слезла, принялась разминать ноги, руки, спину. Лаванда с любопытством ткнула тебя носом, и ты принялась любовно гладить её мягкую ухоженную гриву. Уши кобылы клонились к морю, которое прежде ей доводилось видеть лишь издалека. Лаванда не боялась. Её плечи оставались прямыми, хвост иногда рассекал воздух, но так редко, что нельзя было назвать это весомым аргументом в пользу её страха перед бескрайними водами. Орион был здесь не первый раз. Огонёк тоже. Он, однако, оставался буйным и нервничал от самых незначительных шумов.       В какое-то мгновение, пока ты поглаживала Лаванду, что-то слева рухнуло — это раскрылся металлический ящик. Суета в порту сразу усилилась: непривычные к шуму лошади поднялись на дыбы, люди закрутились, кто-то закричал. Огонёк, до смерти перепуганный, встал на свечку — в воздухе полоснули огненным всплеском его рыжие копыта. — Твою!.. — Аякс выругался так, что ты невольно брови подняла.       Скарамучча вовремя подхватил Огонька под уздцы, одёрнул наземь. Тот издал протяжный обиженный звук: металлический трензель больно проехался по его губам. Лаванда тут же прижала уши; ты, будь они у тебя подвижными, непременно последовала бы её примеру. — Взбалмошный, — коротко заметил Скарамуччи и прищурился в сторону ящика. — Что за чертовщина здесь происходит?       Аякс одёрнув одежду, стрельнул глазами в Скарамуччу, видимо оценивая, насколько его поступок стоит благодарности. Взглянул на Огонька. Тот с недовольным видом жевал трензель, встряхивая мордой. Уши его прилипли к затылку. — Спасибо… — всё-таки пробурчал Аякс и сразу сменил тему, повернувшись: — Это не Даша?       Ты тоже поглядела в сторону ящика: там уже собралась толпа. Девушка из магов цицинов, окружённая своими зверушками, отчаянно жестикулировала, и на лице её ты даже издалека замечала отчётливый гнев. Напротив — несколько рабочих. К Даше уже направлялись несколько застрельщиков. Напрашивался вывод, что цицины вновь навлекли неприятности на свою хозяйку: существа были милые, но не слишком умные и часто наводили шуму. — Ну конечно, — Скарамучча слез с коня и передал тебе поводья. — Держи.       Ты, принимая их, невзначай коснулась руки Скарамуччи. Он задержал на тебе раздражённый взгляд. — Только без насилия, хорошо? — попросила ты. — Держи Ориона, — повторил Скарамучча.       Под внимательным взором Аякса он направился к Даше. Ты осталась с двумя лошадьми. Пристально наблюдала, гадая, поступит ли Скарамучча верно. Пожалуй, тебе хотелось в это верить. — А ты ведь, — довольно сказал Аякс, — и не видела его на службе.       Ты взглянула на него встревоженно, потом вновь посмотрела вслед Скарамучче и отчего-то невольно вспомнила, что отец поначалу твоего выбора тоже не принял.

mary on a cross — ghost (slowed)

      На кухне было тепло, пахло чем-то до боли знакомым, родным, пришедшим прямиком из детства. Вы устроились за столом: мама на своём любимом стуле, на спинке которого неизменно висела её любимая кофта, подаренная отцом, Аякс по одну сторону от тебя на диванчике, Скарамучча — по другую. — Рассказывайте, — не медля, сказала мама, потом призадумалась, взглянула на вас: — Погодите. Может чаю? — Конечно, — согласилась ты. — Было бы здорово, — кивнул Аякс. — Отлично! — обрадовалась мама. — Милый, ты знаешь, где чайник.       Ты тихонько захихикала, поймав на лице брата обиженное выражение. Тем не менее, перечить матери он не решился и, бурча себе под нос, отправился кипятить воду. Мама повернулась к тебе. — Теперь рассказывайте! — она нетерпеливо сложила руки, положила на них подбородок и уставилась на тебя нежными голубыми глазами с присущим ей любопытством. — А что говорить-то? — смутилась ты, взглянув на Скарамуччу. — Всё! — решительно ответила мама. — Я хочу знать в подробностях, как вышло, что моя дочь встречается с Шестым Предвестником!       Она с любопытством поглядела на Скарамуччу. Он сидел съежившись, очевидно, привыкший к великим баталиям и призыву гроз и совершенно не готовый к разговору с обычным человеком. Он едва научился обращаться с тобой так, чтобы тебе не приходилось ежесекундно отбиваться от потока угроз. Другим пока так не везло — с ними он по-прежнему частенько был груб, задирист и раздражителен. Наверняка не хотел задеть твою мать, потому и предпочитал отмалчиваться. — В общем… — ты улыбнулась, рассматривая его, и Скарамучча, почувствовав твой взгляд, прекратил на мгновение сверлить глазами бревенчатую стену и посмотрел на тебя. — Это вышло случайно. Все началось с того, что я имела наглость вмешаться в работу его отряда. — В работу отряда Шестого Предвестника? — переспросила мама, широко распахнув глаза. — Да. Они хотели убить лису, — ты вновь насмешливо взглянула на Скарамуччу. — А потом и меня заодно за то, что влезла. Так вот он второй раз спас мою шкуру. — Второй раз? — глаза матери округлились сильнее прежнего. — Был ещё и первый? — она обернулась к Аяксу. — Аякс, это ты так за моей дочерью в столице приглядывал?       Ты подавилась смехом. Скарамучча, по-прежнему слегка сконфуженный, хмуро взглянул на тебя, так и не проронив ни слова. Аякс почесал затылок, выдавив улыбку. Чашка едва не выпала из его вздрогнувшей руки. — Я же искательница приключений, мам, — засмеялась ты. — Мне палец в рот не клади, дай в передрягу влипнуть.       Мама тяжело вздохнула, рассматривая тебя. В светлых глазах замерла нежная грусть. Но ты улыбалась как прежде. Взгляд был таким же искрящимся, а сердце горело даже сквозь кожу — таким добрым оно было. Ни путешествие на Северный Полюс, ни сотня сражений не изменили того, кем ты была, когда уезжала из дома. Не изменили того, что ты была дочерью дома на окраине деревни Морепесок. — Девочка моя… — вздохнула мама, но, собравшись и встряхнувшись, вновь улыбнулась. — Осторожность никогда не была твоим коньком. — Да уж, — фыркнул вдруг Скарамучча.       Ты удивлённо взглянула на него. Глаза мамы мгновенно впились в него, она прищурилась заинтересованно, будто ждала, что он продолжит, скажет что-то, что позволит ей судить о нём как о человеке, достойном ее дочери, но он, обронив одно слово, вновь замолк. — А он… Разговорчивый, — заметила мама, усмехаясь. — На самом деле он чудо, — сказала ты, улыбнувшись, и почувствовала, как вздрогнул легонько Скарамучча. — Конечно, — закатил глаза Аякс, снимая чайник с огня. — Просто золото. — А ты, смотрю, в мужчинах разбираешься? — едко заметила ты. — Язва, — хмыкнул тот. — Сколько сахара? — Одну ложку, — ответила ты. — Гад. — Две, — отозвалась мама, сдерживая улыбку. — Прекратите оба. Вам уже не пять, между прочим. Взрослые люди.       Аякс только вновь фыркнул. Ты закатила глаза и нарочно придвинулась ближе к Скарамучче. Аякс всем своим видом дал понять, что ты не самый умный человек, но ты лишь показала ему язык, когда мама на мгноверие отвернулась — Без сахара, — качнул головой Скарамучча.       Аякс стрельнул в него глазами, но неохотно поставил перед собой четвертую кружку. Пока заваривался, испуская сладковатый пар, чай, ты стала выкладывать матери правду, неприглядную, одетую в лохмотья и покрытую шрамами. Правда, кое-где ты прикрыла шрамы, недоговорила. Некоторых подробностей, а в особенности того, что касалось побега, который ты в своём рассказе осторожно обходила стороной, как охотничий капкан, твоей маме знать не следовало. Она и без того бледнела с каждым словом, приложив руки к нежно-розовым губам. — Не понимаю, — выдохнула она. — Откуда там могло взяться такое чудовище?       Анастасия поправила платок на плечах — на нём была традиционная роспись Снежной: рябина, папоротники, ежевика — растительные мотивы обвивали белую ткань красным пламенем. Аякс за её спиной предостерегающе взглянул на тебя. — Это, мам, совершенно другая история, — усмехнулась ты. — Главное, что даже шрамов не осталось. — Где это видано, вишапы по лесу разгуливают… — Анастасия недовольно покачала головой. — Опасное время настало. Аякс, необязательно так долго прятаться за моей спиной и корчить рожицы.       Аякс, действительно закативший глаза, сразу растерял браваду. Мама лисьими глазами посмотрела на него через плечо. Ты, улучив момент, взглянула на Скарамуччу, упорно глядящего в стол. Развеивая неловкость, коснулась незримо для других его руки. Скарамучча покосился на тебя, качнул головой: «я в порядке». Ты, скептически подняв брови, сжала его руку — и она неожиданном расслабилась под твоими пальцами. Лёгкая улыбка тронула твои губы. — Что ж, — мама повернулась обратно, — выходит, я должна благодарить Вас, Сказитель, за спасение моей дочери.       Ее взгляд был цепким, оценивающим, скользил по Скарамучче, вопреки ласковому тону, настороженно и недоверчиво. Неудивительно: ты представляла, какие слухи ходили о Скарамучче в деревне, и, более того, многие из них были правдивы. Аякс, предупреждающе глянув на тебя, поставил на стол перед тобой твою любимую фарфоровую кружку с изящным рисунком лисицы: ее брат в первый год службы привез тебе со столичной ярмарки.       Ты вздрогнула, вглядевшись в рисунок. Лисица мчалась по серебристым сугробам за резной снежинкой, сияя янтарными глазами — и теперь это казалось злой иронией, шуткой далёкой звезды. «Мне они с детства нравились, — обречённо подумала ты. — Только сейчас поняла. Это… Всегда было со мной?» — Просто Скарамучча, — вырвал тебя из болота мыслей сухой голос Скарамуччи.       Ты взглянула по очереди на него, на прищурившуюся мать, на севшего напротив Аякса и шумно вздохнула. Наконец Анастасия натянуто улыбнулась. — Без титула, значит. Хорошо, — она сделала глоток чая. — Как тебе Морепесок? — Спокойно, — коротко ответил Скарамучча. — Людей больше, чем я думал. — У нас-то, спокойно? — усмехнулась ты. — Это только пока нас с Аяксом нет.       На мгновение — всего на мгновение! — Скарамучча посмотрел на тебя, и взгляд его от твоей лукавой улыки оттаял. Ты знала, мама этого не упустит: ни твоих влюбленных глаз, ни его потеплевших, ни того, как близко ваши плечи. Ты знала: она сможет тебя понять, если ты ей немного поможешь. — Не сомневаюсь. Вы столицу-то на уши вдвоём поставили, что говорить о деревне, — хмыкнул Скарамучча. — Столицу? — сразу заинтересовалась мама. — Как это?       Все внутри сразу похолодело и сжалось от ужаса. Скарамучча всего мгновением позже понял, что сболтнул лишнего, обольстившись твоей близостью. Аякс открыл было рот, чтобы придумать оправдание, но тут в дверь постучали — облегчение в тот миг было непередаваемым. — Надо же, Андрей вернулся! — обрадовалась мама, позабыв о разговоре. — И рано! Как почувствовал!       Ты подскочила из-за стола. — Я открою! — сердце ударилось о грудь.       Никто не ответил, вернее не успел. Ты уже была в коридоре, уже распахивала дверь, впуская в дом вьюжный воздух. На крыльце обнаружились четверо: крупный мужчина в тулупе, улыбающийся ярким зимним днём — твой папа; скуксившаяся в своей шубке Тоня; подпрыгивающий от нетерпения рыжий братец Тевкр; Антон, судорожно отогревающий в варежках нос.       В первое мгновение замерли, разглядывая тебя. Ты рассматривала их в ответ — и все шире становилась улыбка на твоем лице. А во второе мгновение, не успев и подумать, ты оказалась сжата в медвежьих объятьях отца, похожих на объятья Аякса подозрительно сильно. — Дома! Моя принцесса дома! — басистым голосом забормотал отец. — Я-то думал, старина Федя облапошил, место мое рыбацкое занять хочет, улов забрать, а оно вон что — не соврал, старый пень! Моя дочь вернулась!       Вокруг запрыгали братья и сёстры, тоже стараясь поймать момент и ухватить тебя, обнять. — Вернулась! — вопили они на всю округу, должно быть, назло бабуле Зое. — Т/и вернулась!       Ты не могла им ответить — твое горло намертво стиснул оглушительный смех, топящийся в широком папином плече. Улетучилась неловкость недавнего разговора, и все внутри зазвенело, задрожало, заискрилось от светлой радости. Крепко сжимали спину руки отца, его бас звучал в самых ушах, а ноги и не чувствовали земли — папа поднял тебя в воздух в порыве чувств, и, кажется, даже заплакал. — Дай взгляну-то на тебя! — отец наконец отстранил тебя от себя. — Надо же, какая красавица!       И действительно, по раскрасневшемуся от мороза сухому бородатому лицу стекла скупая мужская слеза. Отец быстро стер ее, но улыбку с лица снять не сумел. И ты улыбнулась в ответ — совсем как он, неотличимо, так, будто и не знала истории о кицунэ из страны гроз. — Я скучала, пап, — ты сжала его большие руки. — Караси за пригорком всё так же хороши? — Спрашиваешь! — воскликнул отец, довольно шевеля усами. — Гляди, принцесса!..       Он сунул тебе полное перепуганных рыбёшек ведро. Ты скорчила рожицу, представив их на разделочном столе, но тут тебя одёрнули за рукав: — А Аякс? — два синих глаза Тевкра с надеждой вглядывались в тебя. — На кухне, — улыбнулась ты. — И я рада тебя видеть, мелкий.       Тевкр завопил пуще прежнего и понёсся на кухню, бросив через плечо: — Ты самая лучшая, сестрёнка! — Ты такая большая стала! — Тоня приклеилась к тебе слева. — И красивая! — А сама-то… — усмехнулась ты.       Черты младшей сестры явно стали тоньше, изящнее, как у мамы, но приобрели некоторую строгость, даже утончённость. Глаза были папины — глубокого синего цвета — и ласково сияли из-за круглых очков. Тоня улыбнулась. Улыбка была мамина. — Конечно, она выросла. Её же не было… — Антон наморщил лоб, пытаясь подсчитать. — Долго не было… — Долго, — вздохнув, согласилась ты, и протянула руку. — Иди сюда, Тош. — А ты снова не уйдешь так надолго? — он прищурился. — И без писем? — Тоша… — ты поморщилась, покосившись на отца. — Полно тебе лихо поминать, Антон! — отец, заходя в дом, хлопнул его по плечу. — Порадуйся, что приехала наконец. Ругать будешь потом. Мы все будем.       Антон, подумав еще немного, мысленно согласился с отцом, и тоже прильнул к тебе. С двух сторон тебя окутало нежное тепло, а с кухни донёсся смех — это Аякс наверняка принялся катать на руках Тевкра. И вдруг стало хорошо, стало правильно, стало так, как было нужно, — ты опустилась на колени, невольно крепче прижала к себе младших, вдыхая морозный запах С их верхней одежды. — Я скучала по вам, разбойники, — сердечно призналась ты. — Столице до вас далеко.       Усмехнулся снимавший позади сапоги отец. Как-то грустно захихикала Тоня, сжимая тебя покрепче тонкими руками. Ты растрепала светло-русые волосы младшего брата, через плечо поглядела на отца — он отряхивал снег с роскошной рыжей бороды, ни на секунду, как тебе показалось тогда, не постаревший.       Тут с кухни раздалось смущённое «ой» Тевкра, и ты поняла — вновь пришло время объяснений. Отец, оторвав от тебя светящийся нежностью взгляд, подхватил ведёрко и, довольный собой, пошел на кухню. Тоня стала торопливо сбрасывать шубку, а ты по негласному договору помогла раздеться Антону, разложила его вещи по местам и поплелась на кухню, предвидя взгляд отца. — …значит, Скарамучча, — Андрей, задумчиво потерев бороду и, как видно, уже не слишком сердечно поздоровавшись с Аяксом, — это ты поняла по его едва заметно поникшим плечам — поставил ведро на кухонный стол.       Скарамучча в молчаливом отчаянии взглянул на тебя. Ты кашлянула, шагнув в круг золотого света. — Вообще-то… — хотела было сказать ты. — Вообще-то, дорогой, твой зять, — беспардонно заметила мама.       Ты едва не свалилась замертво, увидев выпученные глаза отца, раскрывшийся почти до пола рот Тони и замеревшего Тевкра — Тевкр не замирал почти никогда, в отличие от других детей. Один Антон постарался сохранить невозмутимое выражение лица. — Зять? — переспросил отец. — Да, — вынужденно согласилась ты, обменявшись мучительными взглядами со Скарамуччей. — Пап, ты только не нервничай…       Андрей напряжённо задумчиво глядел перед собой несколько мгновений. Ты почесала затылок, вновь посмотрела на Скарамуччу, на этот раз — в полном ужасе. Вся семья замолчала. Только Аякс скорчил недовольную мину, и мама шевельнулась было, желая вставить свое слово.       Скарамучча в этом стеклянном молчании поднялся и, осторожно обогнув Тоню, — впрочем, она и сама отпрянула, испуганная его сумрачным обличьем, — встал рядом с тобой. И сразу стало спокойнее: ты благодарно вздохнула за неимением возможности сказать ему прямо. — Теперь, когда все в сборе… — ты ощущала, как горят щёки, — мы со Скарамуччей… Действительно в отношениях. И в общем… Надеюсь, что вы найдёте общий язык.       Сгорая от смущения, ты потёрла теперь уже шею. Скарамучча смотрел на всех с вызовом и особенно остро сцепился глазами с твоим отцом, хранившим молчание. Наконец Андрей, мотнув головой, сказал: — Отойдём-ка, лучик? — и поманил тебя за собой в коридор.       Ты страдальчески посмотрела на Скарамуччу, искренне пожалев, что заставила его проживать эту кошмарную неловкость. В его глазах ты не нашла ни брезгливости, ни злости — от этого стало немногим легче.       За стеной, которая, надо сказать, не слишком хорошо защищала от любопытных ушей, отец остановился и внимательно всмотрелся в твои глаза. — Дочь, — серьёзно сказал он, — ты не шутишь? — Нет, пап, я… — начала было ты. — Шестой Предвестник? — он недоверчиво покачал головой. — Про него известно многое, и ничего — хорошего. Ты хочешь связать свою жизнь с таким… — Пап, — ты аккуратно приложила руку к плечу отца, — я знаю. Но попробуйте узнать его дальше слухов. Он не белый и не пушистый, конечно, но он… Он важен мне, — запнувшись, подобрала слова ты. — И я важна ему. Дай только ему время показать это.       Отец тяжело вздохнул, должно быть, желая ввязаться в куда более долгий разговор об этом и не отказываясь от своих недоверчивых чувств. Но твоя улыбка, радость встречи после долгой разлуки и удачный улов смягчили его нрав. Отец лишь вновь пригладил бороду. — И ты думаешь, он… Нормальный? — на всякий случай спросил он. — Смотря с какой стороны посмотреть, — усмехнулась ты. — Ты главное смотри с моей.       Отец ещё немного колебался, потом сдался: — Ты всегда была самой благоразумной из моих детей, — он качнул головой. — Не потеряй этого в своём… Увлечении.       Отец притянул тебя к себе, мягко чмокнул в макушку и вернулся на кухню. Ты, чуть помедлив и постаравшись не упасть от облегчения и неловкости, последовала за ним. Отец остановился перед Скарамуччей. — Добро пожаловать в семью, сынок, — прокряхтел отец, протягивая руку Скарамучче. — Главное не забывайся. Дочь мою не обижай. Узнаю — не вспомню о том, что ты… — он покосился на детей. — …из себя представляешь.       Ты, прижавшись плечом к дверному косяку, заметила замешательство в глазах Тевкра и Антона. Тоня давно обо всём догадывалась, и глаза её были полны значительно большего изумления, чем у братьев. Она, однако, предпочла промолчать. — Рад встрече, — отозвался Скарамучча, к твоему удивлению, без особой фальши в голосе, — со всеми вами, — и пожал руку твоему отцу.       Слабая улыбка показалась на лице Андрея. Кухня, на твоё счастье, ожила: стали приветствовать Аякса младшие, напряжённо косясь на Скарамуччу, мама, приблизившись к Андрею, стала о чём-то шептаться с ним, разделывая рыбу. И, пока никто не смотрел на вас, Скарамучча молча подошёл к тебе и встал рядом. — Как, по-твоему, прошло? — спросил он тихо. — Я думала, умру от неловкости, — захихикала ты, щуря глаза. — Но «рад встрече»? Скар, ты превзошёл себя… — Тупица, — Скарамучча поморщился. — Расскажешь кому-нибудь… — Папе пожалуюсь, — ты легонько ткнула Скарамуччу в бок, — когда он поест и отругает меня за то, как долго я не заезжала. Побойся отца!       И, продолжая смеяться, ты в золотистом свете ткнулась носом в плечо Скарамуччи. Он со вздохом скрестил руки на груди. Было тепло, уютно и, в общем даже хорошо. Очень хорошо.

end of beginning — djo

      Орион потянулся к тебе. Ты погладила влажный лошадиный нос, улыбаясь невольно. Тревогу как рукой сняло. Ты посмотрела на Аякса. — А ты видел его на службе до того, как он встретил меня, — твёрдо сказала ты.       Аякс вздохнул. Доводы кончались, а ты оставалась упрямой и смотрела вслед Скарамучче, не зная сомнений в его доброте. Всё ближе была разлука, — о ней шептал прибой — а убедить тебя не выходило. — Ну почему ты так уверена в нём? — Аякс сжал поводья. — Неужели совсем не волнует, что он делал раньше? — Волнует конечно, Аякс, я не глупая. Знаю, что люди меняются тяжело и долго, а иногда вообще не меняются, — отозвалась ты. — Но иногда всё-таки меняются. Если сами хотят. — А он, думаешь, хочет? — взвился Аякс, сверля тебя синими глазами. — У него есть всё, т/и. Деньги, власть, свобода действий, престижный титул… — Аякс, — ты строго посмотрела на него, — нет. Не надо. Я не хочу ссориться в последний час перед отъездом. Ты знаешь, что не переубедишь меня, почему взъелся именно сегодня?       Аякс, обезоруженный, отвернулся, и желваки, став хорошо заметными, заходили ходуном. Ты поправила поводья Лаванды, посмотрела в спину Скарамуччи. Голос его заглушал скрип крана, шелест волн, крики рабочих, но, хотя выражение ужаса застыло на лицах членов отряда, падать ниц никто не торопился и пока никто не оказался брошен в море, что уже можно было считать вполне солидным достижением.       Ждали недолго: молотобойцы коротко поклонились и стали закрывать ящик — в нём ты успела рассмотреть золотой блеск. Наверняка это были слитки. Ты предположила, что ящик принадлежал Банку Снежной — это обьяснило бы дерзость сотрудников. Скарамучча, резко развернувшись, с крайне раздражённым выражением лица направился к вам; за ним, спотыкаясь, поспешила Даша. Фиолетовые цицины вихрились вокруг неё, сталкиваясь и стрекоча. Аякс выругался. — Вот осёл. И ведь никакого насилия, — он вздохнул. — Неужели правда…       Аякс умолк, видимо, в высшей мере не желая мириться со своей неправотой. Он спрыгнул с Огонька и, хмурясь, вместе с тобой пошёл навстречу Скарамучче. При виде тебя — или тебе только почудилось? — Даша как-то подобралась, насторожилась. Ты постаралась проявить дружелюбие, улыбнулась ей. Ответная улыбка показалась тебе натянутой. — Все хорошо? — ты вопросительно наклонила голову, передавая поводья Ориона Скарамучче. — Да. Будет ещё лучше, если бестолковые маги будут лучше приглядывать за цицинами, — Скарамучча отмахнулся от одного из летающих созданий, и тот недовольно застрекотал. — Господин, ещё кое-что… — кашлянула Даша, поднимая затравленнй взгляд на командира. — Ну? — нетерпеливо переспросил Скарамучча. — Отправка… Слегка задерживается… — Даша мучительно подбирала слова. — Мы потеряли кое-какой багаж… Не ваш, конечно, и не вашей спутницы, но…       Увидев закипающую в синих глазах ярость, ты перевела взгляд на Дашу. Щуплая девушка сжалась под чёрно-фиолетовым плащом, питомцы осели на её узкие плечи. В общем, что-то подсказывало тебе, что за красивой маской прячется вовсе не опытный боец, но хорошо знающий нрав капитана – лично или по слухам. Зелёные глаза помутнели от страха. — Ничего страшного, — вмешалась ты, не раздумывая. — Всё бывает. Нам ещё нужно попрощаться, лошадей завести на борт, так что подождём, — ты посмотрела на опешившего Скарамуччу. — Не думаю, что дисциплина в отряде от этого сильно пострадает, правда?       Даша перевела перепуганный взгляд на Предвестника. Скарамучча смотрел на тебя долго, так долго, что мог, наверное прожечь в тебе дыру. Аякс прищурился, готовый вступиться за тебя. Этого, конечно, не потребовалось. Скарамучча отвернулся. — Слышала т/и? — его голос прозвучал мягче прежнего. — Ищите свой багаж, и поживее. Вон отсюда.       Облегчение за лице Даши было столь явным, что легко просматривалось даже за маской. Улыбка, обращённая к тебе, стала чуть более искренней. Даша быстро поклонилась — цицины искрами вспорхнули с её плеч — и исчезла. Ты проводила её глазами. — Не вмешивайся в работу фатуи, — резко сказал Скарамучча, стоило ей отдалиться. — А ты не груби им просто так, — парировала ты. — Я не собирался… — повысил было голос Скарамучча. — Ещё как собирался, — не согласилась ты. — Они свою работу делают, а случайности бывают у всех. Незачем из-за каждого пустяка скандал устраивать. — Вот оно! Ещё не отбыли, а уже ссоритесь! — обрадовался Аякс. — Так может и не надо вам уезжать вместе, а?       Вы со Скарамуччей обменялись суровыми взглядами. Ты сощурилась. Он лишь моргнул. Его взгляд сам по себе смягчился. Не злился. Был возмущён, даже растерян, удивлён твоему упорству, но не зол. Ты улыбнулась — и всё это поместилось в одно мгновение. — Нет, — твёрдо возразила ты. — Нет, — поддержал Скарамучча веско.       Аякс тяжело вздохнул, взглянув в небо. Наверное, ни один писатель не сумел бы описать, что творилось в тот миг в его душе, но ты определённо всё понимала. И знала, что это былаего последняя попытка остановить тебя. — Мне ведь, — сказал он с трудом, — тебя не переубедить.       Ты усмехнулась, с удовольствием убедившись в своей правоте. — Нет, — прозвучало в ответ, — не переубедить. Но можешь за меня порадоваться.       Аякс вернул к тебе синие глаза и долго всматривался в твоё лицо, будто пытаясь запечатлеть твой образ в самом сердце. Волосы трепал морской ветер. Он безжалостно подцеплял твой плащ, уносил его в сторону, не в силах насовсем содрать с расправленных плеч. А глаза блестели — совсем как в первый день в столице, когда ты только увидела Заполярный Дворец и невежественно обозвала его Белым замком. — Ты знаешь, я буду скучать по тебе, — сказал Аякс, — чертёнок. — Знаю, — просто ответила ты. — И я буду скучать по тебе, большой брат.       И среди вихрей ветра вы ступили навстречу друг другу, крепко обнялись, не выпуская поводьев. Ты почувствовала, как руки брата сомкнулись на твоей спине, и вжалась в его грудь, зажмурив глаза от подступивших слёз. Больно и горько щипало горло, нос. И захотелось вдруг бросить трудное решение, забыть об Инадзуме, о таинственном прошлом, окутанном странной дымкой, о прибое и о плохо пахнущем порте. Захотелось вернуться в детство — туда, где ещё не было лис (или ты их просто не замечала?), гроз и проблем с Архонтами.       В детстве пахло яблоками, летним вечером, звенело смехом, маминым голосом, читающим сказку, и папиным басом. В детстве было хорошо. Детство было, увы, безвозвратно. И только в тот миг, стискивая руками плащ Аякса, ты вновь была в детстве, когда, сделав первые шаги, схватилась за него, чтобы не упасть. И Аякс удержал тебя. Старший брат. Надёжная опора. — Ты только вернулась, — прошептал Аякс, и голос его неожиданно дрогнул, — и уже уходишь опять. Неуловимая ты, чертёнок. — В этот раз у нас есть время попрощаться, — тихо ответила ты, — и я буду слать тебе письма так часто, будто я рядом с тобой. Успею тебе надоесть.       Тихий смешок упал куда-то в море. Горький. Ты почувствовала, как ослабли руки. — Брось. Мы оба знаем — так не получится, — сказал Аякс. — Не получится, — грустно согласилась ты. — Пока будут идти, уже успеешь заработать пару трещин в костях. Но всё равно, я постараюсь. — Это радует.       И никак не выходило отстраниться. Едва обретённая близость разрывалась, трескалась, как ткань, по самым швам. Разверзалась бездна, точно при землетрясении, оставляя вас по разным сторонам, и из этой бездны возникала болезненная пустота, острая тоска, безжалостно калечащая сердце.       И ему было неизвестно. Аякс не знал Скарамуччу, не верил в него, он отпускал тебя в тёмный непроходимый лес, где никто прежде не бывал. И тебе было неизвестно тоже — ты оставляла его, пса войны, в самом пылу битвы, не зная, переживёт ли он следующий бой за Царицу. Будущее прикрывало золотые глаза, никак не давая узнать что ждёт впереди.       Ты отодвинулась первая. Слёзы, зажжённые морозом, больно резали щёки. Глаза Аякса покраснели, увлажнились. Рукавом он быстро стёр непрошенные слёзы, постарался улыбнуться. Ты покачала головой. — Не надо, — попросила ты. — Я знаю, что больно. И мне больно.       Аякс тут же уронил голову. Переступил с ноги на ногу Огонёк. Вновь зашумел прибой. Помолчали немного слушая чаек, крики вокруг. Аякс шумно вдохнул, поднимая голову. — Да, — наконец признал он. — Очень больно.       Он вместе с ветром взлохматил твои волосы, не зная, когда этот проклятый ветер принесёт тебя вновь. — Тебе, наверное, это уже тысячу раз сказали, но ты… Ужасно взрослая стала, — Аякс заглянул тебе в глаза. — Неправильно… По-прежнему считать тебя маленькой и беззащитной.       Ты вздрогнула. — Аякс… — попробовала перебить. — Ты сильная. Умная. Умеешь искать подход ко всем и каждому, если захочешь. Магию обуздаешь — ещё веселее с тобой будет, — Аякс сжал твою руку. — А ты обязательно обуздаешь. И всё про свое прошлое узнаешь. Справишься.       Говорил отрывисто, как будто было трудно дышать. Ты смотрела, вслушивалась в его слова, а, стоило ему умолкнуть, добавила: — Что бы я там ни узнала, мой дом здесь, Аякс. В Морепеске. И вы моя семья, — вновь заверила в том, что уже говорила во дворе Белого замка.       Аякс в твоих словах не сомневался. В последний раз сжав твою руку, он повернулся к Скарамучче, и взгляд его ожесточился. Тот, недвижимый и непоколебимый, молча смотрел на твоего брата. Аякс поразмыслил немного, выпустив твою руку. — Ты за неё головой отвечаешь, Сказитель, — предупредил он. — Конечно, Чайльд, — язвительно отозвался тот. — Заткнись. Я не закончил, — Аякс собрался с духом, и ты насторожилась: он собирался сказать что-то крайне важное. — Я понятия не имею, что она в тебе нашла. Ты невыносимый заносчивый психопат, и я терпеть тебя не могу. Но она… — Аякс взглянул на тебя. — …она заботится о тебе и ценит тебя. И я вижу, что моя сестра тебе небезразлична. Так что береги её, если в тебе осталось ещё что-то похожее на человека. Иначе, поверь мне, не будет иметь никакого значения, что ты Шестой Предвестник. Я найду тебя, вырву тебе все конечности и выброшу в море, ты меня понял?       Ты поморщилась, ожидая реакции Скарамуччи и нервно потирая повод Лаванды. Она, всхрапнув, подошла ближе, опустила морду на твоё плечо. Ты, замерев, молчала, не вмешивалась, не приостанавливала слегка опрометчивую и даже нелепую речь брата.       Скарамучча был безмолвен некоторое время. Выпрямившись, щурил кобальтовые глаза, размышляя, как ответить. Посмотрел на тебя. Подумал немного. Неожиданно сказал: — Хорошо, Чайльд.       Новые ручейки слёз стекли по лицу. Аякс, глядя в глаза Скарамучче, протянул ему руку, и тот, так же не отводя взгляда, пожал её. И было что-то чарующее в том, как сильный признал — его могущество не имеет значения, не имеет никакого веса, пока рядом с ним ты. В том, как заботливый братец смирился с твоими буйными чувствами. В том, как чутко Лаванда отреагировала на твою внутреннюю дрожь.       Прозвучал, пустив мурашки вдоль позвоночника, раскатистый гудок с корабля. Ты вздрогнула всем телом, обернулась на гиганта с белыми крыльями и вдруг почувствовала, что совершенно не готова взойти на него, оставить позади снежные просторы, улыбку брата и родной дом в небольшой деревеньке. Страна гроз показалась тебе далёкой, чужой и опасной.       Ты решительно задавила в себе желание вскочить на Лаванду и сбежать — больше так было нельзя. Взрослые так не поступают. Взрослый человек на твоем месте стёр бы слёзы и поспешил бы распрощаться с братом, вскочить на борт, чтобы не передумать. Ты провела рукавами по щекам. Разомкнулись руки Аякса и Скарамуччи. Задрал голову Орион, почуявший скорое отправление. Аякс вновь повернулся к тебе, и в глазах его глубиною как сама Бездна, тебе почудилась жгучая тоска. — Аякс, ты ведь знаешь, что я вернусь? — тревожно спросила ты, хмуря брови. — Знаю, — согласился он. — Просто не верится, что уезжаешь. — А мне не верится, что вы пожали руки, — печально улыбнулась ты.       Помолчали ещё немного, пока не раздался второй гудок. С корабля прокричали — ты не разобрала. Мир за пределами глаз старшего брата размыло, заглушило. Сквозь смуту ты поймала взгляд Скарамуччи, его короткий кивок и поняла — пора. Улыбка стала шире. — Сходим порыбачить, когда вернусь? — тихо спросила ты, смаргивая слёзы. — Только если обещаешь не проваливаться под лёд, — Аякс в последний раз нежно растрепал твои волосы. — Тебе… — Пора. Знаю, — ты сжала поводья Лаванды. — Пообещай мне беречь себя. И здесь, и в Ли Юэ, и в любом другом месте, куда тебя отправят. — Обещаю, — не раздумывая, выпалил Аякс.       Вы оба знали, что он солгал, и оба сделали вид, что этот ответ должен тебя удовлетворить. Ты сглотнула, в последний раз порывисто обняла старшего брата, в последний раз вдохнула мороз с его пальто, отстранилась, забрав с собой его улыбку. — И ты… — напомнил он. — И я буду, — согласилась ты. — До встречи, Аякс. — Пока, чертёнок. Не забывай писать, — ваши руки наконец разомкнулись, потом разомкнулись и взгляды.       Крепко стиснув пальцами поводья Лаванды, ты приюлизилась к Скарамучче. Тот, обменявшись кивками с Аяксом, первым пошёл к трапу, протянутому между кораблём и берегом. Ты пообещала себе не оборачиваться, потому что знала — если обернёшься, уже никогда не осмелишься ступить на борт. Из всеобщего гула, из суматохи ты определила для себя стук лошадиных копыт и на нём сосредоточилась, как будто ничего важнее и не было. Всё равно что-то жгучее и неприятное побежало по щекам. — Т/и, — послышался сквозь шум в ушах голос Скарамуччи. — Извини… — мотнула головой ты и попробовала пошутить: — Я тебе подпорчу репутацию, ты не против?       Ответа не последовало. Подняв голову, ты обнаружила, что Скарамучча внимательно рассматривает твое лицо, — пришлось вновь спрятать его за волосами. — Не делай вид, что тебе есть дело до моей репутации. У тебя с самого первого дня не выходит.       Ты хотела было возразить с иронией, пошутить, начать отнекиваться, но Скарамучча молча взял тебя за руку, не стыдя за слёзы, не выговаривая, насколько глупо так расчувствоваться в двух шагах от новой жизни.       Ты с благодарностью прижалась плечом к его плечу — это помогло тебе не оборачиваться, когда первый скрип трапа раздался под твоими ногами. В топоте лошадиных копыт исчезало прошлое, его осколки ссыпались в воду, бушующую где-то внизу. Ты вновь сморгнула слёзы — и больше они не текли.       Трап показался бесконечно долгим. С каждым шагом тяжелели ноги, сердце просило обернуться, взглянуть на брата, но тёплая рука Скарамуччи неуклонно возвращала тебя на борт корабля. Ты выпрямила спину, поставила голову ровнее, глубоко вдохнула. Рядом со Скрамуччей было уже не так страшно: окутанная мрачными легендами страна гроз больше не выглядела угрожающей, неказистой, неприглядной. Откуда-то бралось понимание: ты обязательно со всем справишься, а с чем не справишься сама, поможет справиться он.       Ступив на борт корабля, ты отмела все сомнения, с алмазной твёрдостью уверилась в правильности своего решения и почти перестала ощущать страх — он скромно ютился на обочине твоего сознания, не в силах установить контроль над твоим рассудком. — Господин, госпожа! — подбежала молодая девушка. — Разрешите поместить лошадей в стойла? — Спасибо, — уже совершенно спокойно улыбнулась ты, передавая ей поводья. Скарамучча молча кивнул.       Девушка — а у нее, надо сказать, были невероятной красоты янтарные глаза — всмотрелась в тебя, изучая. Не найдя в твоей улыбке ни фальши, ни издёвки, она тряхнула аккуратной головкой с курчавыми русыми волосами и мягко улыбнулась в ответ. Скарамучча покосился на тебя, как только она удалилась. — Хочешь подружиться со всем экипажем? — язвительно спросил он. — Делаю ставку, что мне это по силам, — усмехнулась ты в ответ.       Скарамучча фыркнул. Ты улыбнулась, окинула вхглядом палубу. Прозвучал последний гудок — начал медленно отрываться от земли тяжёлый трап. Повеяло солёным ветром. Он вздёрнул твои волосы, поддел плащ и, глубоко вдохнув его, ты всё же обернулась. Обернулась, чтобы проститься со Снежной и со всем, что было с ней связано, на неопределённый срок.

voyage — maxence cyrin

      Что-то внутри задрожало. Твой плащ взлетел, подобный крыльям, за твоей спиной, и покачнулась эмблема с волчьей головой. Горячие слёзы неизменно жгли холодные щёки. Корабль исчез, и волны показались лишь отзвуками чьих-то голосов, а скрип поднимающегося трапа — горьким всхлипом. Далеко наверху безразлично серело небо, окутанное внезапно набежавшими облаками, но и оно исчезало в потоке воспоминаний, беспощадном и обладающем поразительным умением скрывать за собой настоящее. В тумане стало слышно, как прокричал капитан корабля. Теперь уже развернулись крылья корабля — белые, без гербов и знаков. Они были призваны скрыть, из какойстраны прибывает судно. Они — незапятнанный холст, новое начало — но всякому художнику тяжело откладывать написанную картину и заново делать первые мазки.       В груди сдавило. Ты знала — это не навсегда. И все равно глубоко вдохнула морозный воздух, пропитанный влагой и мерзкими водорослями. Запечатлела глубоко в сердце крики моряков — голоса Снежной, голоса твоей родины, твоих земляков; даже несуразный кран постаралась удержать в голове.       И твоего брата, одиноко замершего на причале. Он не плакал. Улыбался — натянуто, но так же красиво, как и всегда. Его алый шарф развевался ветром, и пламенели рыжие волосы. Казалось, глаза поблекли, но, может, ты была уже слишком далеко, чтобы разглядеть в них блики.       Снежная стала отдаляться. Тебе показалось, что тебя толкнули в грудь, выбив весь воздух, и с полок, о которые ты больно ударилиась, на твою голову посыпались воспоминания, окутанные снежной дымкой и нежной любовью.

valzer d'Inverno — andrea vanzo

      Когда ты проснулась, Скарамуччи рядом уже не было. Начинался второй день твоего пребывания дома, и начинался, надо сказать, очень славно — с кухни доносились негромкие разговоры вперемешку с запахом блинов. Кто-то тихо засмеялся, давясь, — старались тебя не разбудить, хотя слышно всё равно было хорошо: гостиная, где разместились вы со Скарамуччей, располагалась в опасной близости от кухни. Улыбка коснулась твоих губ, стоило вспомнить, как это случилось.       В вашей с Аяксом старой комнате поселились теперь Тевкр и Антон, во второй жила Тоня. Если Аякс и мог потеснить сестру, то тебе показалось неприемлемым, чтобы вы со Скарамуччей так безжалостно врывались в чужое пространство. Во всяком случае, Скарамучча. Какие бы чувства ты к нему ни питала, ты знала — для других он пока чужой. Ты ещё знала — когда они узнают его, обязательно полюбят. И знала, что пока прошло слишком мало времени.       Поскольку неприемлемым ты также считала оставлять его в одиночестве, ты напомнила, как удачно раскладывается диван в гостиной. Это, конечно, удивило твоих братьев и сестру, заставило Аякса поморщиться, маму ахнуть, а отца и вовсе стиснуть зубы, зло прищурив глаза. Пожалуй, ты только усугубила дело, сказав, что вам не впервой и в общем-то ничем особенным в постели вы заниматься не собираетесь. Ты очень хорошо запомнила выражение смущения на лице Скарамуччи — никто, кроме тебя, не заметил, как цвет его бледной кожи сменился на нежно-розовый и как загорелись кончики его ушей.       Всё, по счастью, обошлось — поскольку выходов было немного, скрепя сердце, родители согласились. Ты была им премного благодарно. Скарамучча наверняка тоже — что бы ему было делать в гостиной в полном одинояестве по ночам? Кто бы хихикал над его покрасневшими ушами и получал за это тонну едва слышной брани?       Раскладной диван был слишком мягким для тебя. Спина затекала — поэтому утро ты предпочитала начинать с небольшой разминки. Хруст позвонков принёс собой облегчение, новая сила потекла по ногам и рукам, пришла в чувство усталая шея. Поднявшись, ты хорошенько потянулась и пошла на сладковатый запах. — Вот и наша звёздочка, — сразу поднял голову отец, сурово глядя на тебя из-за очков.       С такой же суровостью на тебя посмотрел Антон — его маленькая копия. Ты усмехнулась, взглянув на книгу, лежащую перед ними: было похоже на энциклопедию, которую привез в подарок Аякс. — Между прочим, твой кавалер давно уже встал, — заявил папа. — Не думаешь, что надо восстанавливать режим? — Андрей, — обернулась от плиты — новейшего изобретения из Фонтейна! — мама. — Она взрослая девочка, сама разберется. — Взрослая она… — пробурчал папа. — Как же… Будет потом с бессонницей мучаться, посмотрим, какая она тогда взрослая будет, ишь ты, ёра… — Не буду, — отозвалась ты. — Я слишком люблю спать. Бессоннице не победить мою любовь ко сну.       Папа продолжил ворчать себе под нос, бросаясь мудрёными старомодными словечками, которые мало кто кроме него мог разобрать. Ты, на ходу приобняв маму и чмокнув её в румяную щёку, взяла пару блинов. — Ты поешь хоть как человек, — мама попыталась сунуть тебе тарелку. — Сгущёнка есть… Будешь? — Спрашиваешь, — загорелась ты.       Пока ты собирала по частям свой завтрак, позади отец объяснял Антону сложные слова из энциклопедии. Глаза ребёнка широко распахнулись. — Ого-го, снежные псы! — восторгался он. — Красивые такие… — Злющие они, — поёжилась ты. — Ты их видела что ли? — глаза Антона округлились. — Правда-правда? — Правда. Если есть в мире животные, которые ненавидят людей, это они, — ты поёжилась, вспоминая разинувшуюся над тобой пасть огромного зверя. — И здоровые. Больше волка. А бегают быстрее лошади. И зубищи у них… — ты широко раздвинула большой и указательный пальцы. — Вот такие. Клыки так точно.       Антон, будучи совсем юным, растерял свою сдержанность и пришёл в восторг. — Ух ты! — воскликнул он. — А где же ты таких встретила? Они разве не только на Снежном Полюсе водятся?       На дно живота словно рухнул холодный камень. Ты на секунду смутилась, почесав нос. Сбоку шипело масло, раздался шлепок — мама перевернула покрывшийся золотой корочкой блин и внимательно взглянула на тебя. Судорожно взметнувшийся ворох мыслей подбросил правдоподобную ложь: — На выставке собак в столице. Знаешь, богачи любят красивых животных со сложным характером, вот и нашли себе такого пса, а он их чуть не загрыз… — ты поспешила укусить блин, чтобы не наговорить лишнего. — Значит, его можно купить? — глаза Антона заблестели, он закрутился на месте. — Пап, давай купим снежного пса, а? Будет меня защищать… Никто к нашему дому даже подойти не посмеет! — Тош, не хочу тебя расстраивать, — с набитым ртом проурчала ты. — Но к такой собаке и я бы не рискнула подойти. Они правда людей не любят. Погляди лучше на овчарок — таких соседские ребята тоже испугаются, а сладить с ними проще. — Овчарки… — расстроился Антон. — Овчарки у всех есть… Неинтересно… — Особенным животное делает не порода, а связь, которая появляется между вами, — покачала головой ты, проглатывая блин. — Снежный пес уникальный по природе, но ему до тебя дела не будет. А овчарка — она может и есть у всех, зато это будет твоя овчарка, такая, которая голову за тебя откусит. Подумай об этом.       На кухне воцарилось странное молчание. Ты удивленно поглядела на родителей, на опешившего Антона. — Я что-то не то сказала? — удивилась ты. — Нет, милая, все правильно, — покачала головой мама, пристально смотря на тебя. — Просто… Ты так мудро говоришь, — она улыбнулась. — И правда по-взрослому, — согласился отец, упираясь рукой в колено. — Антон, послушай сестру. Она дело говорит.       И теперь он посмотрел на тебя уже с гордостью. Ты смущённо улыбнулась ему. Антон, сконфузившись, затих. Мать, вылив новую порцию теста на сковороду, вздохнула и опустила лоб на твое плечо. — Без тебя в доме было слишком тихо, — усмехнулась она. — Тихо, говоришь? С этими-то чертятами? — ты приобняла маму. — Не поверю.       Мама тихо засмеялась — и звук этот был таким же родным, как журчание ручья в вашем лесу, шелест берёзовых листьев и песни сорок в кронах деревьев. Стало спокойно — всего на пару мгновений.       Завтрак прошел быстро. Ты ещё немного посидела с родителями и младшим братом, задумавшимся теперь всерьез о том, чтобы завести овчарку, а потом, потрепав Антона по рыжей голове, направилась ко входной двери. Там обнаружился Аякс, завязывавший шнурки. — Куда намылился? — ты хлопнула его по спине, проходя мимо. — В продуктовую лавку. Пойдешь? — Аякс попытался незаметно поддеть тебя за ногу. — Только если возьмешь мне мороженое, — ты ловко увернулась. — Старый прием, Аякс. — Отстань, — закатил глаза он, выпрямляясь. — Так пойдешь?       Он отпер дверь. Холодный воздух злым снежным псом вцепился в твою пижаму. Ты взвыла: — Гад!       И с кухни сразу донеслось строгое отцовское: — Не выражаться!       Давясь смехом, Аякс выглянул наружу. — Дурак! — злым шепотом продолжила ты. — Дверь закрой!       Но Аякс отвлёкся, глаза его недобро сузились. Ты нахмурилась. Забыв о холоде, протиснулась к двери и поглядела наружу. — Что увидел? — с любопытством спросила ты.       На улице, как всегда, светлоглазый снег улыбался небесам, чистым и солнечным. Кусачий мороз носился во дворе, подгоняя Алису — она, высунув язык, мчалась на чёрным вороном. Тот, дразня, опускался ниже и вновь взлетал, не давая себя ухватить и злорадно гогоча притом. Из окна за неуклюжей дворнягой наблюдала статная Алиса, и в зелёных глазах ее выражалось презрение к жалкой — по её, конечно, мнению — собачьей жизни. — А правда, что в столице ходят большие Одноглазики? Прямо по улицам? — раздался голос Тевкра от скромной конюшни.       Ты, ёжась, повернулась направо. У двери конюшенки поправлял подпругу Ориона Скарамучча. Вокруг него вертелись Тоня и Тевкр, оба в смешных шапках ушанках, в шарфах и длинных пальто почти в пол. Ты пожевала губами, мысленно радуясь, что уведомила Скарамуччу заранее о лексиконе младшего брата. — Конечно, — донёсся до тебя голос Предвестника с едва слышной в нем язвительностью. — Что еще твой братец тебе рассказывал?       Тевкр только набрал воздуха, чтобы ответить, как розовая варежка Тони зажала ему рот. — Ну всё, хватит приставать к господину Скарамучче, — зашипела она. — Идем!       Тевкр стал возмущённо извиваться в ее руках. Ты подавила смешок, скрещивая руки на груди. Скарамучча повернулся к детям. Особенного раздражения в его глазах ты не заметила.       Аякс хотел было сделать шаг вперед, но ты его удержала. Потемневшие от злобы глаза обратились к тебе. Ты мягко улыбнулась. — Подожди. — А если он… — начал Аякс. — Он не навредит им. Смотри, — ты кивнула на Скарамуччу.       Он сложил руки на груди, окинул взглядом детей с насмешливой улыбкой. Чуть склонился. — Погоди. Хочу узнать, — он кивнул Тевкру. — Продолжай.       Тоне пришлось выпустить братца и тот продолжил расспросы: — А правда, что там растут пряничные деревья? — Только в Заполярном дворце. — А магазины игрушек? Они ведь там на каждом шагу? — Да. И вывески у них такие яркие, что мимо не пройдешь. — И много там игрушек? — Полки до самого потолка забиты. А потолки — как два ваших дома, — под восторженный вопль Тевкра Скарамучча улыбнулся. — Правда что ли? — ахнула до последнего сдерживавшаяся Тоня. — Чистая. И ярмарки больше деревенских раз в пять. И Заполярный дворец своим куполом достигает небес, — ирония в голосе Скарамуччи стала чуть более заметной. — Но вокруг столицы — дикий лес. Я бы не совался туда без родителей. Иначе… — он покачал головой.       Ты зажала рукой рот, чтобы не засмеяться в голос. Аякс рядом с тобой, похоже, немного расслабился и был порядочно удивлен тому, что несносный Предвестник не стал разрушать детских фантазий. — Что?.. — сорвавшимся на шёпот голосом спросил Тевкр. — Лучше не знать. Маловат еще, — ухмыльнулся Скарамучча. — Что? Нечестно! Я уже взрослый! — завопил Тевкр. — Взрослые не кричат на весь двор, что они взрослые! — Тоня дала ему аккуратный подзатыльник. — Успокойся! — Тоня!.. — обиделся Тевкр. — Всё, больше не хочу говорить!..       Он, зло шмыгнув носом, пошёл было прочь, но тут Орион склонил к нему морду с белоснежной полосой. Острые уши встали топориком. — Ого-о! — Тевкр отшатнулся, а потом сразу же потянул к нему руку. — Тевкр!.. — Тоня хотела его остановить.       Но жеребец был вовсе не против. Он позволил мальчишке с удивительным трепетом погладить его влажный нос, осторожно толкнул его мордой. Тевкр глядел на него двумя огромными глазами, глубокими, как озёра, и полными восхищения. Позабыв обиду, он повернулся к Скарамучче. — Дядя Скарамучча, а можно покататься? — затянул он. — Можно? Пожалуйста! — Тевкр! — Тоня побелела. — Не надо… — А ты не обиделся? — изогнул бровь Скарамучча. — Ну… Я прощу вас, если дадите покататься на лошадке! — он вновь наградил Ориона восхищенным взглядом, и тот, словно почувствовав, приосанился, встряхнул густой чёрной гривой.       Скарамучча подумал немного, прикрыв глаза. — Нет. Просите у своего брата и сестры, — отрезал он. — Ну дядя Скарамучча! — заныл Тевкр. — Братец не даст покататься на Огоньке, потому что он слишком буйный… А лошадь сестрицы… Она же вообще кобыла… — Вообще-то кобылы выносливее жеребцов, — возмутилась Тоня.       Ты глубоко в душе тоже возмутилась и пообещала себе отчитать Тевкра за такое пренебрежение в сторону Лаванды, но вмешиваться не стала. Скарамучча задумчиво поглядел на Тевкра, выдохнул облачко пара. — А я хочу на жеребце! — упрямился Тевкр. — Ну ты и!.. — хотела было выругаться Тоня. — Хорошо, — перебил ее Скарамучча. — Но только если сам залезешь и будешь слушать, что я говорю.       Тевкр сразу же воспрял духом, запрыгал вокруг Скарамуччи с радостным визгом. — Дядя Скарамучча, спасибо! Вы самый лучший! — Серьёзно? Можно? — выпучила глаза Тоня. — Рано радуетесь, — Скарамучча отступил в сторону. — Надо ещё залезть.       Тевкр остановился, уставился на болтающееся стремя, нахмурив густые брови. Подумав немного, он бросился в бой — но, конечно у него не вышло с первого раза залезть на коня. Скарамучча только усмехнулся, когда Тевкр шлёпнулся в снег. — Вот же придурок! — сжал зубы Аякс. — Я ему покажу, где раки зимуют… — Аякс, там сугробы, — закатила глаза ты. — Сколько раз мы с лошадей падали, помнишь? Или тебе память освежить? — Но Тевкр… — Не фарфоровый. Ничего ему не будет, даже если пару шишек набьет.       Аякс не мог с тобой поспорить, поэтому, вздохнув, молча наблюдал за безуспешными попытками Тевкра залезть на Ориона. Жеребец был равнодушен, лишь иногда поворачивал морду, с любопытством шевеля ушами. По первости Тевкр старался сунуть в стремя правую ногу, потом попробовал начать с другой, хватался то за шею, то за гриву и неизменно падал в снег, так что возле Ориона образовалась внушительная яма. Но Тевкр оказался непреклонен. Сделав над собой очередное усилие, он вставил в стремя левую ногу, крепко обхватил шею Ориона и, кряхтя от натуги, залез на жеребца. Тот обернулся, удивлённый, как и Аякс, выдохнул белое облачко пара ему в лицо. — Аг-га! — возгордился Тевкр. — Получилось! Видел, дядя Скарамучча? — Что? Прости, я отвернулся, — ухмыльнулся тот. — Но!.. — Дядя Скарамучча, а можно мне тоже? — попросила вдруг Тоня.       Скарамучча взглянул на неё, подумал немного, прикрыв глаза. Аякс над тобой разъярённо запыхтел, но ты послала ему предостерегающий взгляд. Он вновь сдержался, порядочно при этом нахохлившись. — Ладно уж. Сюда подойди… — Скарамучча протянул было к ней руки, то ли сжалившись, то ли не желая стоять на морозе ещё полчаса. — Я сама, — остановила его она.       И лёгким движением Тоня забралась в седло, оказавшись позади Тевкра. Тот поражённо обернулся. — Как? Так просто? — Конечно. У девочек же мозги в правильном месте находятся, — фыркнула Тоня. — Ах ты! — Тевкр хотел было пихнуть её, но Скарамучча остановил его. — Правило первое: не крутиться и не драться, пока вы верхом. Понятно? — изогнул бровь он. — Да, сэр! — хором отозвались дети, сразу выпрямившись в седле и отложив обиды на потом.       Скарамучча, вздохнув, взял Ориона за поводья, велев Тевкру держаться за луку седла, а Тоне — за Тевкра. Орион пошёл вперёд мерными, плавными движениями, преспокойно опустив голову. Аякс восхищённо хмыкнул. — Сказал бы мне кто-то, не поверил бы, — сказал он. — Я же говорила. Ты его совсем не знаешь, — улынулась ты.       Только тогда Скарамучча заметил вас. Дети, не крича, — это было второе правило — помахали вам руками, широко улыбаясь. Скарамучча прищурился, не слишком довольный, что его застали за таким делом. Что-то тёплое поселилось в твоей груди, спустилось в живот. Почему-то было очень приятно видеть, как Скарамучча ласков и обходителен с детьми. Его взгляд смягчился, даже лицо, казалось, потеряло свою остроту. Весь он как-то расслабился. — А вы двое чего стоите в дверях? — фыркнул он, не давая забыть о своем нраве. — Т/и, давно соплями не захлёбывалась? Оденься. — Правда. Оденься, — согласился Аякс. — И пойдём. — Ну понятно, собрался дуэт. Сейчас буду, — перед тем, как скрыться в доме, ты обернулась к Скарамучче. — Пойдешь с нами до продуктовой лавки?       Тот поколебался немного, вероятно, задумавшись о том, как будет выглядеть в глазах жителей деревни. Ты, зная о чем он думает, послала ему понимающую улыбку: ты не хотела давить на него, принуждать показывать чувства на публике. Этого и не потребовалось. Скарамучча кивнул. — Пойду. Иди в дом.       Дети восторженно зашептались — их ожидало целое путешествие верхом на лошади. Ты улыбнулась шире прежнего. Аякс только глаза закатил. Легонько толкнув его в плечо, ты поспешила домой — переодеться и предупредить родителей, что вы отлучитесь ненадолго. Сердце твое лучилось любовью и теплом.

voyage — maxence cyrin

      Ты не заметила, как оказалась у борта, оперевшись руками на грубое дерево. Под ногами вздымались волны, и они словно тоже сожалели о твоей утрате, хотя и казались злыми и бесчеловечными. Вились в небе чайки — предвестники долгой разлуки.       Ты так старалась запечатлеть в своём сердце Снежную, что в глазах помутнело — это выступили горькие слёзы. Ты снова отчаянно их сморгнула, как тогда, когда восходила на борт. В этот раз укрыться от них не вышло — они полились вновь, пуще прежнего. В тот миг они виделись тебе страшно несуразными: не хотелось предстать перед командой в таком виде в первое же время. Они казались неуместными, ранящими гордость, они не могли пролиться, не теперь!..       Больше не было страшно уходить, было только больно — жгло изнутри невиданным огнём, оставляя лишь пепел, обещавший, что вырастет новое, может быть, более красивое, чем было прежде.       Удалялись горы, за которыми серебрился Северный Полюс, и где-то над ними нарезал круги призрачный белый сокол. Где-то среди их склонов всё ходила прежняя ты — то на нерадивом коне, то на своих двоих ногах, потрёпанная и чуть живая от усталости. Удалялись золотые купола столицы, Заполярный дворец, вычурное название которого ты по привычке заменяла Белым замком, библиотеки, сады и кофейня тётушки Ольги с самым вкусным горячим шоколадом. Удалялась деревня Морепесок — дом, в котором тебе не суждено было родиться, но суждено было обрести семью. Все это оставалось вьюге, стуже и архонту любви. И даже твой брат оставался ей.       Его фигура в порту стала совсем крошечной, и пальцы твои болезненно сжались. Ты знала, он отправится на новое задание, но ни на миг не забудет о тебе, как ты не забывала о нем и ни за что не забудешь.       Сзади подошли. Осторожно обняли тёплые руки без перчаток, сомкнувшись замком на животе. Чёрный плащ окутал твои плечи, спрятав ото всех. Ты качнула головой. — Не надо, — прошептала ты. — Я знаю… Тебе неудобно… Перед всеми… — Мне плевать, глупая, — ответил Скарамучча, обдав жаром твое ухо. — Плачь. Никто не увидит.       И ты вдруг поняла, действительно, плащ скрыл тебя ото всех. От непрошенных взглядов, от шепотков, от нелепых насмешек, даже от дурного впечатления. От тела Скарамуччи исходило тепло, и в этом тепле хотелось потеряться, растаять ненадолго, пока не кончатся слёзы и не стихнет боль в груди. — Прости… Я не знаю… Почему я так… — ты стиснула зубы. — Снова… — Я тоже не знаю, — пожал плечами Скарамучча. — Но надо тебе — плачь. Сама же говорила, чувства у тебя такие и никуда их не денешь.       И по красным щёкам из-под опухших век потекли новые слёзы. Ты прижалась спиной к Скарамучче, сжала его руки на своем животе и расплакалась даже сильнее, чем ночью, провожая знакомое небо, знакомые снег, холод и звезды, всегда указывавшие тебе путь домой. Провожая свой дом, семью и воспоминания, которые притаились в лесах, в городах, в деревнях. — Это же не навсегда… — прошептала ты. — Почему так больно-то… — Что бы ты сказала на моём месте… — вздохнул Скарамучча. — Потому что любишь эту страну? А с тем, что любишь, трудно расставаться даже ненадолго? — Ужасно, — всхлипнула ты. — Я правда так говорю? — Постоянно. Так что можешь заодно оплакать чувство собственного достоинства, — хмыкнул Скарамучча, — тупица.       Твоё глупое прозвище он произнёс совершенно по-особенному, нежно и трепетно, не пытаясь тебя ни поддеть, ни тем более унизить. Ты не оскорбилась. Скарамучча положил подбородок тебе на макушку, наверняка не вполне уверенный, что стоит так делать, и ты вдруг почувствовала себя защищенной, совсем как за бронёй, за алмазным щитом.       С новой силой посыпались воспоминания. Скарамучча был рядом, удержал тебя от падения в бездну. Ветер сдувал слёзы, не давая морозу превратить их в ледяные корки на коже. Ты зажмурилась, ютясь на клочке воспоминаний, как на острове посреди бушующего океана.

pompeii — bastille

— Врёшь, не возьмешь!       Ты легко уклонилась от снежка и, прокатившись животом по снегу, скрылась за громадным сугробом. Тоня сжалась рядом, заливаясь смехом. Снег плеснул тебе в лицо, расцарапал замёрзшие щёки. Ты стала отплёвываться, помотала головой и села. — Что, убежали поджав хвосты, щенки? — донёсся из-за снежной баррикады голос Аякса. — Трусы! — добавил Тевкр. — Это тактическое отступление, бестолочи! — взвизгнула ты в ответ.       В ответ донеслись несерьёзные ругательства. Ты быстро отряхнула пальто от следов снежных пуль и обратилась к сестре: — Рядовая Тоня, доложить обстановку! — ты скорчила строгую гримасу. — Боеприпасы кончились, мэм! — отдав честь, ответила та. — Кончились? Как кончились? А ты чем тут занималась? — округлила глаза ты. — Произошло нападение с тыла! — виновато ответила Тоня, принимаясь лепить снежки. — Противник — Антон! — Антон? — ахнула ты. — Подлец, он же отказался играть!       Ты стиснула зубы, выглянув из-за «крепости». Действительно, Антон забегал за стену противника. Ты возмущённо зашипела себе под нос и вновь укрылась за сугробом. — Плохо дело. У них численное преимущество. Нужна подмога, — ты повернулась к холму, расположившемуся неподалёку. — Придётся бежать за медальоном. И быстро. Тоня, справишься? — Конечно, мэм! — серьёзно кивнула она, выдохнув облачко пара. — Но кто будет восстанавливать боезапас? — Сейчас решим! — ты вновь выглянула из-за крепости и, обнаружив, что враги по-прежнему не вылезают из укрытия, кивнула сестре. — Жди. И лепи патроны. По моей команде беги наверх. Поняла? — Есть, мэм! — вновь отдала честь Тоня.       Собравшись с духом, ты встала на четвереньки и осторожно отползла от крепости в кусты. Оттуда свернула направо, прямо к древнему дубу, раскинувшему корни по широкому ореолу. На одном из таких мощных корней сидел твой благоверный, облокотившись спиной на массивный ствол. Услышав шорох, Скарамучча приоткрыл один глаз. — Закончили ерундой заниматься? — поинтересовался он. — Рядовой Скарамучча, — объявила ты, — Вы нужны на линии фронта! Армия нуждается в Вас! — Фронта? — Скарамучча от удивления даже открыл второй глаз. — Ты совсем с катушек слетела? — Ну Скарамучча! — ты умоляюще вцепилась в его чёрное пальто. — Трое на двое! Я должна отделать Аякса хотя бы раз в жизни! — Ни за что. Это несерьёзно, — покачал головой Скарамучча.       Ты уперлась руками в снег по обе стороны от него, приблизив свое лицо к его лицу и тяжело дыша прямо в его губы. — На кону моя честь! — ты состроила рожицу. — Пожалуйста! — Нет, — вновь отказал Скарамучча. — А если поцелую? — Всё равно нет. — А если не поцелую? — Тем более нет. — Но… — Нет. Я не буду принимать в этом участие, — Скарамучча отвернулся от тебя.       Ты вздохнула, опрокинув голову ему на грудь и послушав немного его ровное сердцебиение. Он выдохнул тебе в затылок. — Чего добиваешься? Сказал же, не пойду… — Скарамучча поморщился. — Заряжаюсь силой Шестого Предвестника, — ты выпрямилась. — Теперь я готова!       И, отпрыгнув от него, ты понеслась обратно. Скарамучча остался растерянно глядеть тебе вслед. На этот раз ты совершенно не скрывалась. Ты мчалась не помня себя, ветер вгрызался в твою кожу, норовя содрать шарф и шапку. Ты упростила ему задачу — сорвала их с себя, крепко сжала в руках.       Из кустов ты вылетела на поляну, взметнув волну снега. Тоня ошарашенно уставилась на тебя, из-за соседней крепости выглянул поражённый Аякс. Ты не оставила ему времени понять, что у тебя за план. — Ма-а-рш, рядовая Тоня! — завопила ты.       Сзади раздался шорох — это сестра, сорвавшись с места, полетела вверх по скользкому склону. — Эй, что за… — воскликнул недовольный Аякс. — Не-ет! — подскочил Тевкр. — Получайте, простофили! — взвизгнула ты. — Удар кометы!       И всем своим телом, ломая защиту противников, ты обрушилась на крепость. Раздался вопль откатившегося в сторону Антона, упавшего в снег Тевкра. Аякс успел отпрянуть, но ты не позволила ему уйти далеко — взмахом шарфа раскрутила вокруг себя снежный вихрь и кинула в него шапку. — Ты что творишь вообще?! — закричал Аякс, падая в сугроб. — Мщу! — злорадно отозвалась ты. — Она же сейчас захватит медальон! — ахнул Тевкр. — Давай, Тоня! — закричала ты, осторожно подхватывая помчавшегося было за ней Антона. — Братец, сделай что-нибудь! — взмолился Тевкр. — Ну, знаешь ли… — Аякс подскочил. — Если ты играешь грязно, мы тоже!       Просиял океаническим синим Глаз Бога — и вот уже Аякс оказался на середине склона, догоняя Тоню. Ты похолодела — это игровой азарт остыл от предчувствия скорого поражения. Тевкр завопил от радости, подбадривая брата. — Тоня, берегись!.. — вскрикнула ты.       Аякс почти поравнялся с сестрой, взбегая по склону широкими шагами. Но в тот миг, когда он почти схватил сестричку за плечо, почти одолел твою команду, аккурат о его щёку, прикрытую шапкой ушанкой, разбился громадный снежок. Аякс, потеряв равновесие, кубарём покатился вниз, опешившая сестра провалилась в сугроб и чуть соскользнула вниз. И теперь ликующий возглас вырвался из твоего горла: — Скарамучча! — залилась хохотом ты. — Трое на двое, значит, — он прицелился в скатившегося к подножию холма Аяксу. — Даже в глупой игре несправедливо. — Нечестно! — возмутился Антон. — У вас двое взрослых! — А он Глаз Бога использовал! — капризно заметила ты. — И вообще, нечего было со спины подкрадываться! — Ах ты!.. — разъярённый Аякс восстал из снега. — Огонь по врагу! — Есть, сэр! — младшие братья бросились было за снежками, но обнаружили лишь малую их часть. — Не успели! — захохотала ты, прижимая к себе целую гору снежных пуль и уносясь прочь. — Т/и!.. — Тевкр подхватил остатки снежков. — Так нечестно!       И в спину тебе полетел целый залп из орудий. Взвизгнув, ты картинно повалилась в снег, рассыпав снежки и вновь сбив с ног едва поднявшегося брата. — Скарамучча! Атакуем! — закричала ты. — Кошмар, — резюмировал тот.       Теперь град снежков посыпался уже на него. Аякс под тобой возмущённо забарахтался, но ты не позволила ему встать. Снег вился в твоих волосах, обвивал инеевым ошейником горло. Ты задыхалась от холода, но сдаваться было рано. Сверху донёсся вопль — Тоня вновь соскользнула, почти добравшись до вершины. Скарамучча лениво уклонялся от снежков и забрасывал детей в ответ. — Тоня, дава-ай! — взвизгнула ты, когда Аякс вдруг взвился под тобой с новой силой. — Так просто вы нас не одолеете! — он рывком сбросил тебя с себя. — Брысь, малявка!       Ты повалилась в снег с недовольным восклицанием, беспомощно повисшим в воздухе. Аякс сорвался сместа и вновь полетел вверх по склону, нагоняя сестру. Ты не медлила: тоже вскинулась и помчалась за ним. — Братец, мы прикроем! — Тевкр схватил последний снежок и отправил его тебе точно между лопаток. –Ай! — взвизнула ты и упала на колени. — Что за снежок такой?..       Тевкр и Антон, израсходовав боеприпасы, бросили всё и помчались за тобой следом. Тебя вдруг взяли под мышки, резво подняли, поставили на ноги. Ты с силой втянула носом воздух, схватилась за чьи-то руки, поражённая. — Поверить не могу, что ты меня в это втянула, — перед тобой возникли тёмно-синие глаза. — Вставай давай.       Тевкр и Антон быстрыми шагами обогнали вас, почти не проваливаясь в снег. Их радостные возгласы разлетались, должно быть, по всей округе. — Поверить не могу, что ты втянулся, — ты схватила Скарамуччу за руку с улыбкой, и ветер унес твои волосы. — Бежим!       Скарамучча тяжело вздохнул и действительно побежал. Вверх, по склону, а впереди — Тевкр с Антоном, Аякс и Тоня. Ты на бегу зацепила горсть снега, слепила снежок и швырнула в спину Аяксу. Тот замедлился, обернулся, зло глянув на тебя. Следующий снежок полетел в Тевкра — тот запнулся, но не остановился. — Не уроните! — воскликнул он, ускоряясь. — Сестрёнка! — закричала Тоня, когда рука Аякса оказалась уже совсем рядом с ней. — Ну уж нет! — завопила ты. — Стоять, рыжий бес! И, проявив невиданную прежде резвость, ты сорвалась, широкими шагами обогнала Скарамуччу, широко распахнувшего глаза от удивления, миновала братьев, чьи радостные вскрики мгновенно превратились в обиженные вопли, и вцепилась в торс Аякса. — Ты что делаешь-то?! — заорал он, безуспешно пытаясь оттолкнуть тебя. — Мы же сейчас оба упадём! — Да-а! — взвизгнула ты и потянула его за собой назад. — Именно!       Поднялась новая снежная волна. Глотая снег вы покатились по склону. Небо закрутилось перед глазами. Снег попадал тебе в глаза, в уши, в рот, забивал ноздри, засыпался за шиворот в отсутствие шарфа. Аякс то наваливался на тебя всем весом, то оказывался под тобой — от этого перед глазами замерцали цветные звёздочки, закружилась голова. — Ая-якс! — Тевкр, бросив мечту о победе, бросился на помощь старшему брату. — Ты куда ещё! — раздалось справа. — Снесут же, мелкий!..       Синяя молния метнулась перед глазами — и после нее ты совсем ничего не видела. Всё побелело, даже небо, обратившись снежным комом. Вопил Аякс, что-то кричала с вершины Тоня, сзади послышался хлопок — кажется, по холму покатился кто-то ещё. Дрожь, крики — победные и возмущённые — смешивались в своих ушах в неестественную какофонию. Ты завопила тоже — и в следующий миг упала в глубокий сугроб, отлетев от Аякса. Не успела ты вдохнуть, как следом с визгом скатился Тевкр, но скатился не так больно, как вы — Скарамучча придержал его и направил чуть в сторону от вас, а сам свалился прямо на тебя, едва успев расставить руки так, чтобы не ударить в тебя всем весом.       Его тяжелое дыхание разбивалось о твое лицо, сбоку ругался Аякс. Ты лежала оглушённая. И тут вдруг с горы донёсся вопль, даже два — и ты, мгновенно придя в себя, выглянула из-за руки Скарамуччи с широкой улыбкой, убежденная в том, что твоя сестра победила.       Но на вершине холма стояли оба — и Тоня, и Антон, с ног до головы покрытые снегом, — задыхаясь, с двух сторон держа над головами «медальон короля» — деревянный кругляшок, который вырезал папа. — Мы коснулись одновременно! — прокричала Тоня. — Мы все выиграли! — довольно подтвердил Антон. — Что?! — высунулся из сугроба обиженный Тевкр. — Все?! Ну нет! Это было нечестно! Мы должны переиграть!       По кряхтению Аякса ты поняла, что реванша не последует. Вновь расслабившись, ты упала обратно в снег, хихикая. Скарамучча посмотрел на тебя и выражение на его лице стало хмурым. — Ты зачем разделась, глупая? — поморщился он. — Больная в Инадзуму хочешь поехать?       Ты посмотрела на своего Скарамуччу — его тёмные волосы, чуть припорошённые снегом, напоминали тебе звездное небо, глаза чуть искрились, всегда бледные щёки вдруг раскраснелись и вообще выглядел он очень по-человечески.       И тебе вдруг стало так хорошо, так приятно, что он здесь, с тобой, разделяет снежную бойню, что внутри всё закипело, забурлило от этих замечательных чувств. Пока Тоня и Антон спускались с горы, торжественно неся медальон, а Аякс, поднявшись из снега, успокаивал расстроенного Тевкра, ты рассмеялась — громко, звонко, даже пуще, чем раньше. — Ты чего? — обернулся Аякс. — Скинула всех с горы и довольна, да?       Но ты не ответила, ты продолжала смеяться, собирая волосами снег и замерзая все больше с каждым мгновением. А потом вдруг обхватила Скарамуччу за щёки и горячо поцеловала в ледяные губы. — Я так рада, — оторвавшись от него, сообщила ты, — что ты поехал со мной! — Ты… — Скарамучча на мгновение замер, рассматривая тебя, а потом, как и раньше, смутился и отодвинулся. — Хорош уже… — Что это было? — округлил глаза Тевкр, позабыв о своём поражении. — Не спрашивай, — вздохнул Аякс, рукой отворачивая от вас его голову. — Точно, — буркнул Скарамучча, снова поднимая тебя на ноги. — Не спрашивай.       Он молча снял с себя шарф и обвязал его вокруг твоей шеи. Ты с благодарностью кивнула ему, продолжая глупо улыбаться и зная, что шарф уже бесполезен — снег проник тебе за шиворот, под пальто, запутался в шерстяной подкладке штанов. Аякс отряхнул твоих братьев, довольную сестру. Вместе вы отыскали в руинах крепостей твои принесённые в жертву шапку и шарф, пришли немного в себя и сквозь политый сумерками лес направились домой, шутя, смеясь, иногда с остатками запала обмениваясь короткими сериями снежков. — Кстати, — идя в конце шеренги вместе со Скарамуччей, ты пихнула его в бок. — я видела, как ты держал Тевкра. Таешь, холодное сердце? — Тебе горло не заморозило ещё? Жаль, — Скарамучча вздёрнул капюшон на твою голову. — Тупица. Простудишься — лечиться сама будешь, поняла?       И ты рассмеялась вновь. Рассмеялась, потому что знала — не будешь. Он будет рядом, потому что это важно, даже важнее снежного побоища. И вся твоя семья, все твои замечательные братья, и сестра, и родители обязательно будут рядом, если вдруг окажется, что ты заболела, спасая свою крепость. Сердце вновь наполнилось нежностью. Ты положила голову на плечо Скарамуччи, выражая свою искреннюю благодарность. — Спасибо, что присоединился, — искренне поблагодарила ты.       Скарамучча ничего не ответил, только молча приобнял тебя за талию. Только тогда ты опомнилась, бросила взгляд на Скарамуччу, задумавшись о том, что тело его под несколькими слоями одежды всё ещё было обмотано бинтами — А твои раны?.. — забеспокоилась было ты, прикасаясь к его животу. — Все в порядке, т/и. Они не болят, — ответил Скарамучча, не отводя твоей руки от себя. — Под ноги смотри.       И, улыбнувшись, ты действительно стала смотреть под ноги, прислушиваясь к теперь уже восторженным восклицаниям Тевкра, рассказам Аякса и довольному мурлыканью Тони и Антона, иногда зыркающим на вас любопытными детскими глазками.

voyage — maxence cyrin

      Белёсый туман стал кутать Снежную. Постепенно всё исчезало за серебряной дымкой. Всё, что ты знала и любила в своей короткой жизни. Твоё драгоценное прошлое, обернувшись туманом, взмахнуло тебе на прощание курчавыми перьями, отстраняясь и желая счастливого пути. — Капитан! — раздался из-за спины Скарамуччи оклик. Человек, похоже, склонился, потому что следующие слова прозвучали приглушённо: — Ваша каюта подготовлена. — Хорошо, — отозвался Скарамучча без лишних вопросов.       По удивлённому всхрапу человека ты поняла, что такое спокойствие Шестому Предвестнику было несвойственно. Ты закрыла глаза, а из-под опущенных век всё равно назло стекали слёзы. Скарамучча был здесь, рядом. Не повышал голоса. Не демонстрировал своих сил. Он вообще был в тот миг больше Скарамуччей, твоим милым Скарамуччей, чем Сказителем, которого привыкли видеть эти люди. — Ты будешь скучать по Снежной? — тихо спросила ты. — Не буду. Ты знаешь, мне нет до неё дела, — негромко ответил Скарамучча.       Шмыгнув носом, ты обессиленно уронила голову на его плечо. Скарамучча, вздохнув тебе в макушку, стёр слёзы с твоих щёк одним незаметным движением. В белой тьме исчезал призрак, далёкое видение, никак отпускавшее тебя. В голову крались мысли — смешанные, смазанные, глупые и не очень. Среди них ты обнаружила одну, очень кривую и нескладную, и брови нахмурились. — Тогда зачем мы едем в Инадзуму? — ты покосилась на Скарамуччу. — Мы ведь исполняем поручение Царицы? — Конечно, — кивнул Скарамучча.       В его голосе тебе почудилось что-то фальшивое, что-то ненастоящее, искуственное и придуманное для утешения твоего беспокойства. Ты зашевелилась, чувствуя, как от недоброго предчувствия стынет сердце в груди. — Скар? — шёпотом позвала ты. — Посмотри на меня…       Он помедлил немного, но опустил к тебе голову. Его глаза не были чисты и невинны. В них вновь затаилась холодная бездонная тьма, и вдруг ты почувствовала себя как тогда, в первый день вашей встречи, когда ты совсем не знала Скарамуччу, лишь слышала от брата о жестоком Шестом Предвестнике из фатуи. — Скарамучча, — нежеланный испуг прозвучал в твоём голосе, когда ты повторила вопрос, — зачем мы едем в Инадзуму?       Он уловил его — твой страх. Это был страх уязвлённого зверя, оказавшегося по доброй воле в руках у охотника. Искавшего в руках охотника спасения. Ты вглядывалась в лицо Скарамуччи, ища ответ, но его не было ни в глазах, ни в острых чертах. Нигде не было. О борт корабля с грохотом разбилась новая волна, и осколки её опали на палубу, на твой плащ и его плечи. Млекие капли показались тебе тогда слишком увесистыми, способными вмиг приклонить твоё тело к земле.       Ты была в его руках, в то мгновение — совершенно беззащитная и с ужасом осознавшая, что, погрузившись в размышления о кицунэ и путешествии с возлюбленным, совершенно не задумывалась о том, зачем этому самому возлюбленному, не знавшему преданности богам, возвращаться в ненавистную страну по приказу архонта. Неприятно похолодело в районе желудка. — Не забивай себе голову, т/и, — покачал головой Скарамучча. — Мы едем выполнять поручение Царицы. — Ты лжёшь, — резко обернувшись, выпалила ты.       Он не выпустил тебя из своих рук. Ты была обескуражена, тебя пожирала тоска и ко всему примешался страх. Не хватало сил подшутить, не шли в голову остроты, не поднималась рука для колдовства. Заплаканные глаза уставились на Скарамуччу пытливо. В спину дул холодный ветер теребя паруса. — Возьми себя в руки, тупица, — Скарамучча нахмурился. — Скажи мне правду, — прошипела ты, понизив голос. — Что ты задумал?       Скарамучча помедлил. Его руки сжали тебя крепче, только бы ты не ускользнула, не оставила его. Мучительно сражались в его глазах две правды — та, которая сопровождала его до тебя, и та, которая поселилась в его сердце после встречи с тобой. — Я расскажу тебе, — тихо сказал он, — но не сейчас и не здесь. Когда мы будем это обсуждать, мне нужно, чтобы ты была в здравом уме и не натворила глупостей. — Я и так в здравом уме, — ты сжала одежду на его груди. — Что ты… — Т/и, послушай меня… — он стиснул зубы. — Ты расстроена и напугана. В такие моменты ты вечно рубишь с плеча. — Когда такое было? — возмутилась ты. — Напомнить, как ты рассказала родителям про Инадзуму? — изогнул бровь Скарамучча. — Это было единожды! — повысила голос ты. — Не единожды. И не спорь. Не сейчас, — Скарамучча мотнул головой. — Ты веришь мне?       Вопрос застал тебя врасплох. Ты хотела было сказать, что теперь сомневаешься, да, срубить с плеча, как всегда, но всмотрелась в его глаза. Нет, нет, это была не та же тьма, что при первой встрече. Та была действительно холодной и бездонной, но она рассеялась. Этот мрак, он был посеян тайной, недомолвками, тяжёлой ношей на плечах. Ты мысленно отбросила нелепые опрадания — разве можно так просто простить за сокрытие истинной цели в столь важном деле?       Ты вновь засомневалась, мучительно засомневалась, и вдруг вспомнила. Вспомнила, как он защитил твою честь на публике, как готов был вступиться за тебя перед тем, кто ранил тебя. Вспомнила, как его тёплые руки — удивительно тёплые для куклы, созданной сёгуном, — вытащили тебя прямо со льда, не дав провалиться в воду. Даже глупые снежки — Скарамуччу ведь совсем не прельщала возможность завладеть деревянным медальоном.       Ты сглотнула. О, ты хорошо знала, что за человек перед тобой, даже если не была до конца осведомлена о его замыслах. Это был хороший человек с тёмным прошлым, с чьих рук никак нельзя было отмыть кровь, но в чьей душе ещё теплился свет и надежда на новое начало. Это был человек, который по неведомым причинам оказался накрепко связан с тобой. Человек, который никогда не бросал тебя в беде и заботился о тебе даже тогда, когда старательно не подавал вида, что ему есть до тебя дело. Человек-зима, человек без сердца, человек с пылающей душой, человек с таким ворохом чувств, что они периодически рассыпались на окружающих огненным дождём. Человек, рождённый куклой и ставший совершенно живым. — Да, — сорвалось с твоих губ, — я тебе верю. Но ты… Не обманывай меня, пожалуйста.       Твоя мольба вышла какой-то неестественной, не подходящей тебе. Ты никогда не просила о таких вещах, ты их требовала, как что-то само собой разумеющееся. Но тогда внутри все ломалось, обрушивалось, искрилось и пламенело. Ты нуждалась в опоре, в искренности единственного знакомого тебе на новом пути человека — и ты искала в его глазах правду, вглядывалась, стараясь посмотреть дальше тьмы и увидеть то, что видела раньше. У тебя вышло — мрак на мгновение рассеялся. Глаза Скарамуччи просияли. — Не обману, — ответил он, приглаживая твои волосы, растрепанные ветром. — Пообещай мне, — твой голос стал твёрже, глаза не оторвались от него ни на миг. — Обещаю, — отозвался Скарамучча, не колеблясь, — что не обману тебя. И ты улыбнулась, ненадолго, совсем легонько призрачной улыбкой, узнав своего Скарамуччу. Это всё ещё был знакомый тебе человек, всё ещё тот, с кем ты провела столько времени, объясняя природу души и суть самого мира. Но улыбка твоя почти сразу померкла: — Ты все равно не расскажешь мне, — поняла ты.       И сердце твоё упало куда-то в пятки, когда он согласился: — Не сейчас.       Ты верила ему, но внутри неприятно дрогнуло. Медленно кивнув, ты отстранилась, по крайней мере, отказавшись от мысли устроить скандал и потребовать возвращения домой. Скарамучча неохотно выпустил тебя из кольца рук. И вдруг обрели очертания белые паруса, матросы в белых фуражках, птицы в небесах. Вдруг стал ощущаться солоноватый запах морского ветра и влажного дерева. Слёзы обсохли на щеках. Ты впервые вздохнула полной грудью и отчётливо поняла, куда движется корабль.       Скарамучча смотрел на тебя с сомнением, почти со страхом, ожидая неведомо чего и понимая, похоже, что глубоко задел тебя в самый неподходящий момент. Он, однако, не сделал к тебе ни шага. Ты, взглянув на него еще раз и ничего не сказав, в последний раз обернулась на Снежную, почти затерявшуюся в тумане, не желая упустить её из виду раньше времени лишь по причине склоки. «Мама с папой… — подумала ты рвано. — Тоня, Антон, Тевкр… Аякс…»       Невольно вспомнились твои последние дни дома перед отбытием в Снежную, когда ты, полная страха, была уверена, по крайней мере, в Скарамучче, в его задании, собственно, во всём, что не касалось твоего окутанного тайной прошлого.

somewhere only we know — keane

— Мы дома! — торжественно объявила ты, заступая в прихожую. — Смотри-ка, Андрюш, и правда вернулись к ужину, — мама с тёплой улыбкой на лице выглянула из кухни. — Мы же обещали, — фыркнул Аякс.       Захлопнулась входная дверь. Младшие стали быстро раздеваться, забросив на полку коньки, хихикая и переговариваясь. От быстрого перехода из холода в тепло их щёки и носы раскраснелись, став одного цвета со спелыми помидорами. Ты безмолвно улыбнулась, наблюдая за ними, и положила свои коньки рядом с их коньками. Аякс подошёл к тебе, легонько пихнул плечом. — Рад, что ты не побоялась, — сказал он негромко, чтобы дети не услышали. — Вы же были рядом, — усмехнулась ты, покосившись на Скарамуччу.       Аякс, казалось, был недоволен, что ты поставила его в один ряд со столь неприятным человеком, однако не возразил тебе. Скарамучча молча снял с себя пальто и разулся. Ты подоспела к нему, сняла с его шеи пропахший морозом и хорошим чаем — ты понятия не имела, откуда берётся на теле и одежде Скарамучче терпкий аромат заварки, но тебе он, пожалуй, нравился, хоть и горчил время от времени. — Чего тебе? — изогнул бровь он. — А чего так ворчливо? — возмутилась ты. — Я к нему, главное, с душой, а он… — Я говорил! — раздалось сбоку. — Замолчи, родной, — ты бросила в Аякса шарфом. — Иди отсюда. — Где ты только так кататься научился, выскочка? — язвительно поинтересовался Аякс.       Ты подавила смешок, подняла многострадальный шарф и, сложив его, убрала в шкаф. Скарамучча и впрямь оказался способен соперничать с Аяксом на льду: то ли он учился кататься на коньках до вашей встречи, то ли просто схватывал на лету, но, так или иначе, он без особенных усилий обгонял твоего старшего брата, оставляя его бесноваться позади. Тебя это, конечно, забавляло. Тоня и Антон восхищались навыками твоего спутника, только Тевкр, надувшись, подбадривал Аякса, не в силах смириться с его поражением. И сам Аякс, в общем-то, был не в восторге от такого расклада — он, очевидно, надеялся, что Скарамучча будет разбивать себе колени в кровь, а не изумительно легко кружиться с тобой на льду, напоминая ему о танце на Зимнем бале. — В чем дело? Не выдерживаешь конкуренции? — сострил Скарамучча, пронзительно глядя на Аякса. — Неудивительно, что ты последний из… — Ой! — воскликнула ты, как бы случайно уронив с полки чьи-то коньки.       Аякс и Скарамучча на секунду прекратили прожигать друг друга взглядами и посмотрели на тебя. Выражение на твоём лице было суровым: — Не в этом доме, — веско сказала ты, — и тем более не при детях. Вы оба можете подкалывать друг друга сколько угодно, но не говорите об этом. Понятно?       Аякс, значительно раздражённый, мотнул головой и, ничего не сказав, скрылся на кухне. Ты повернулась к напряжённому Скарамучче. Глаза его метали молнии. — Что случилось? — прямо спросила ты. — Вы вроде почти подружились и вдруг опять собачиться начали. Я чего-то не знаю?       Скарамучча покачал головой и хотел пройти мимо. Ты не подвинулась, упрямо глядя на него. Теперь ты была уверена — он что-то скрывал. Жёлтый свет сильно затемнял его глаза, золотил кожу. Оттолкнуть тебя, даже подвинуть Скарамучча не мог, поэтому молча встал перед тобой, скрестив руки на груди.       Хотя говорить ему не особенно хотелось, ты не отступала. Вы остались вдвоём, только гомон с кухни и звон посуды заглушали тишину. Ты подняла брови, показывая, что вполне можешь простоять так всю ночь. Скарамучча не заговорил. Тогда ты подступила ближе, приподняла голову, почти коснувшись носом его носа — так у него не было шансов спрятать от тебя глаза. — Выкладывай, — потребовала ты.       Скарамучча подумал немного, вынужденные смотреть на тебя. Потом всё-таки сдался, снял шляпу, положил ее на комод. Его взгляд тяжело прошёлся по всей прихожей, остановился на тебе. Ты сощурилась. — Твой братец вызывал меня на дуэль, — сообщил он нехотя. — И весьма настойчиво. — Дуэль? — округлила глаза ты. — Скар, ты же… — Отказался. Решил, ты будешь не в восторге, если я убью твоего брата, — пожал плечами Скарамучча. — Он не послушал. Набросился на меня и получил. Вот и всё.       Ты открыла рот, припомнив, что с самого утра Аякс как-то странно морщится, избегает шевелить правым плечом, что улыбка у него какая-то вымученная и вообще он выглядит слегка подавленным. Ты потёрла лоб. — Ты же его… Несильно? — взволнованно спросила ты. — Нет конечно, — закатил глаза Скарамучча. — Ещё время тратить, чтобы его отделать хорошенько. Много чести. — Скарамучча! — зашипела ты.       Он сразу замолчал. Ты постояло немного, лихорадочно думая, снова потёрла лоб и посмотрела на Скарамуччу. Он, судя по лицу, не особенно переживал по этому поводу. Ты выдохнула, потёрла теперь предплечья. — Почему вы оба молчали? — с досадой поинтересовалаь ты. — Он — потому что самоуверенный дурак, — ответил Скарамучча. — А я не хотел отвлекать тебя от семейного чаепития ради такого пустяка.       Ты ясно припомнила, как вчера, примерно на третьей кружке чая и десятом прянике, Скарамучча, согревавший себя объятьями после долгой прогулки по лесу со всей твоей роднёй, ненадолго оставил тебя, чтобы проведать лошадей и, вероятно, передохнуть от большой компании. Ты в тот момент не придала значения тому, что Аякс почти разу последовал за ним, увлечённая рассказом матери о тёте Люде и её с горем пополам посаженных васильках, которые никак не умирали, хотя дядя Ваня, вроде как, травил их чем только можно было. Ты не заметила даже, через сколько они вернулись, только то, что Скарамучча пришёл первым и слегка раздражённым, а Аякс, позже войдя в дом и пожелав всем доброй ночи, отправился к себе. Теперь всё встало на свои места. — Никакой это не пустяк, — ты покачала головой. — Зачем он вообще это затеял? — Решил, если победит меня, ты останешься здесь, — Скарамучча ухмыльнулся.       Ты улыбнуться не смогла. Понурив голову, потёрла глаза и вздохнула. — Я надеялась, он смирится, — тихо сказала ты.       Ухмылка пропала с лица Скарамуччи. Он шумно вздохнул и приоткрыл руки. Ты сразу же оказалась в его объятьях, встревоженная и расстроенная. Твои волосы были всклокочены ветром, глаза метались из стороны в сторону, кожа была холодной и бледной, неторопливо наливалась кровью от тепла. На душе стало совсем не спокойно.        Ты ни в чём не винила Скарамуччу. Знала, что, если бы он всерьёз захотел навредить твоему брату, непременно сделал бы это. Понимала, что Аякс полез первым — это было вполне в его духе. Радовалась, что твой буйный братец отделался уязвлённым достоинством и парой синяков. — Нет. Он будет сходить с ума до последнего, — честно сказал Скарамучча. — Тебе придётся с этим жить. Он у тебя невменяемый. — Скарамучча! — вновь зашипела ты. — И в чём я не прав? — поинтересовался Скарамучча.       Ты лишь голову опустила и крепче обняла его, прижалась ухом к его груди. Ещё одна мысль не давала тебе покоя. — Надо рассказать родителям, — совсем тихо заметила ты, — о моём отъезде. — Уверена, что хочешь? — вкрадчиво поинтересовался Скарамучча. — Они расстроятся, а ты начнёшь сомневаться и маяться. — Мы же семья, — грустно улыбнулась ты, не поднимая головы. — Семье не лгут. — Да? Я смотрю, про Северный Полюс ты не торопишься рассказывать, — заметил Скарамучча. — Я… — ты хотела было ответить, оправдаться, но оправданий не нашлось и тогда ты лишь коротко согласилась: — Ты прав. Подловил.       Скарамучча же, судя по всему, не особенно хотел в этот момент тебя подловить, поэтому ничего более не добавлял. Он позволил тебе обнимать его столько, сколько тебе было нужно, так сильно, как тебе было нужно. В голове всё смешивалось. Ты думала о переживаниях Аякса и о том, что он готов был играть с огнём, лишь бы ты осталась дома. Представляла, как изменятся лица родителей, увлажнятся глаза младших братьев и сестры, когда ты сообщишь об отъезде. Лихорадочно размышляла о самом отъезде — он то казался сущей необходимостью, то начинал до ужаса пугать тебя.       Честно сказать, хотелось, чтобы это мгновение не заканчивалось, чтобы руки Скарамуччи держали тебя, чтобы никто не расспрашивал об Инадзуме и причинах отъезда. Хотелось не думать о том, сколько лжи было вокруг твоего путешествия на Северный Полюс и сколько людей ты в эту ложь невольно втянула. Но голос матери позвал вас — и ты поняла, что неотвратимое мгновение начало со страшной скоростью к вам приближаться. В последний раз вдохнув успокаивающий аромат чая, витавший вокруг Скарамуччи, ты отстранилась и любовно посмотрела в его глаза. — Спасибо, — тихонько поблагодарила ты. — Мне это было нужно.       Ты притянула голову Скарамуччи к себе и оставила на его уже тёплой щеке лёгкий поцелуй. Он лишь молча кивнул, не съязвив, не упрекнув. Взявшись за руки, вместе пошли на кухню. В груди набатом стучало сердце, отбивая минуты до твоего признания, и только присутствие Скарамуччи удерживало тебя от того, чтобы броситься за дверь и никогда не говорить правды.       На кухне устроились рядом. Тевкр, Антон и Аякс сели напротив, Тоня — возле тебя. На твоих коленях сразу же свернулась, мурча, Муся. Мама суетилась, доставляла последние тарелки на стол, отец помогал. В конце концов сели. Стол ломился от угощений: запеченная рыба, картофель в мундире, источающий сладковатый аромат, оливье, нарезки фруктов — так в Снежной приветствовали и провожали гостей. «Надо сказать…» — подумала ты вновь, поглаживая кошку.       В горло кусок не лез, хотя еда была вкусной. Разговоры долетали до тебя какими-то обрывками: мама расспрашивала Аякса о прогулке, Тоня энергично дополняла его рассказ, Антон и Тевкр за обе щеки уплетали ужин, иногда поддакивая сестре. Отец зачем-то наклонился к Скарамучче, но ты и к этому не проявила интереса. К тому моменту ты была уверена: он справится с непринужденной беседой.       В голове было пусто. Это был один из тех неприятных случаев в твоей жизни, когда ты не могла подобрать слов, чтобы выразить своих чувств. Мало того, что ты так недолго пробыла со своей семьёй, теперь ты уедешь даже не в столицу. Ты будешь в тысячах километров от них, в незнакомой стране, с человеком, которого они знают всего ничего. Твое сердце сжало сомнение: должна ли ты рассказать об истинной причине своей поездки?       Ты подняла глаза. Мамина улыбка казалась ангельской в золотом свете люстры. Полупрозрачные глаза искрились. Она постарела, теперь ты увидела это яснее, чем при первой встрече после долгой разлуки. Время расписало ее лицо первыми мазками морщинок, пролило серую краску в копну огненных волос, грубо обесцветив несколько прядей.       И папа тоже постарел, хотя поначалу тебе казалось, будто ничего в нём не изменилось. Ты перевела взгляд на него. Тени на его лбу стали гуще, сильнее нависли над улыбкой щёки. Кожа на его руках стала слегка обмякшей, дряблой, казалось, он даже немного уменьшился в росте — или просто папа запомнился юной тебе большим и всесильным? За давностью последних воспоминаний могла ли ты забыть, какими были твои родители на самом деле?       А твои братья? Милая сестрица? Ты смотрела на них и ясно понимала, что пропустила важную часть их взросления и потеряла бы вовсе, ища себя, если бы не твой дорогой Аякс. Аякс, на которого ты легкомысленно возложила ответственность отвечать за твой побег, погрузив при этом в муку — умерла или нет его неугомонная сестра? «Столько лжи наплела, и всё это лишь бы не прощаться, — подумала ты, чувствуя, как начинает першить в горле. — А теперь всё равно придётся…»       На мгновение ты подумала о том, чтобы снова смолчать. Теперь Аякс знает, он поймёт, объяснит им всё вместо тебя. И они поймут. Они бы и в прошлый раз тебя обязательно поняли, хвати тебе смелости признаться. Едкая лоза сомнения больно впилась колючками в твоё сердце. Разве небольшая ложь в чане вранья, который ты заваривала три года подряд, могла сделать хуже? «Определенно, — возмутилась ты внутренне. — Ведь семье… Не лгут…»       Ты, стиснув зубы, посмотрела на маму и вполне отчётливо припомнила, как она, строго глядя на тебя голубыми глазами, впервые сказала тебе эти слова. Ты помнила: была поздняя ночь, и вы с Аяксом, совсем еще юные, попались, чуть переступив порог дома. Ты хотела защититься, соврала, что вы заблудились. Ты помнила: мама тогда долго-долго смотрела на тебя. Глаза у нее были пронзительные, вытянутые, с острым разрезом, совсем как у лисицы. Ты не отвела взгляда. Родители отпустили вас. Прошла ночь, а утром ты пришла к маме и рассказала, что на самом деле вы бегали через лес в соседнюю деревню — поглазеть на мустанга, привезённого из Натлана. Тогда мама, обняв тебя, разрыдавшуюся и раскаявшуюся, сказала нежно, что ты молодец, что поступила правильно, по совести, и добавила наставительно — «семье не лгут». И почему-то эти детские слёзы хорошо отпечатались в твоём сердце, выжигая теперь дотла всякий страх. — Аякс! — Тевкр отодвинул тарелку. — А когда ты отвезешь меня в столицу? Как сестрицу? — В столицу! — возмутился отец. — Какая тебе столица, Тевкр? Где родился, там и пригодился!       Аякс поморщился. Моргнув, ты отвлеклась от тяжёлых мыслей. На лице отца сгустились мрачные тучи, у переносицы встретились густые брови. Суровый взгляд опустился на плечи твоего старшего брата, и тот, казалось, поёжился. — Но пап!.. — писк Тевкра был почти сразу прерван твёрдым голосом старшего брата. — Тевкру понравилась бы столица, отец, — прохладно отозвался Аякс, не теряя при этом улыбки. — Подрастёт и обязательно свожу его туда. — Я бы тоже хотела, — добавила Тоня, просияв, — побывать в столице. Говорят, там есть картинная галерея с полотнами из всех стран Тейвата!       От тебя не укрылось встревоженное выражение на лице матери. Скарамучча, очевидно, набравшись у тебя опыта в понимании чужих чувств, насторожился, ощутив, как стремительно изменилась атмосфера за столом. Клубок молний внутри тебя болезненно сжался; напряглись плечи Аякса и стала заметнее вена на виске отца. Муся подняла голову и настороженно пошевелила ушами. — Столица — опасное место, — отчеканил отец. — Брось, со мной они будут в безопасности, — шире улыбнулся Аякс. — Ты же мне доверяешь, а, пап?       Неожиданно воцарилось молчание. Тоня, сидевшая рядом и понимавшая, как тебе показалось, больше своих братьев, вжалась в спинку дивана, поправив очки. Тевкр стал крутить головой, не понимая, почему вдруг все так посерьёзнели. Антон съёжился, сделавшись как будто даже тише, чем обычно. — Пап? — повторил Аякс.       Отец глядел на него безмолвно, но ты легко читала ответ по его глазам. Скарамучча прищурился, но ничего не сказал. В тот миг он походил на притаившуюся в засаде змею. Над столом зависло, грозя разразиться молниями, курчавое тёмное облако. В груди что-то стиснуло. — Конечно доверяет, Аякс, — сгладила углы мама. — Просто столица… Там много недобрых людей… — Как и везде, — возразил Аякс. — Но Тевкр у нас герой. Ему столица нипочём. Правда, т/и?       Ты вздрогнула, когда Аякс обратился к тебе. Все сразу заметили странное выражение на твоём лице. Только Скарамучча, поняв, что ты собираешься сделать, прикрыл глаза и откинулся на спинку дивана. — Милая, ты в порядке? — обеспокоенно спросила мама. — Ты бледная…       И ее голубые глаза смотрели на тебя, как тогда, запрещая лгать, ставя преграду на тёмном пути вранья и засталяя тебя поднять голову. Ты знала: не скажешь сейчас — не сумеешь сказать уже никогда. — Я должна кое-что сказать, — невпопад сообщила ты, набрав полную грудь воздуха. — Завтра… Завтра я уезжаю в Инадзуму со Скарамуччей.       И все, мгновенно позабыв о начинавшейся было ссоре, уставились на тебя. Молчание стало звонким, таким звонким, что грозило порвать барабанные перепонки. Тебе захотелось сорваться с места, заплакать, забиться в какой-нибудь тёмный угол и не вылезать оттуда, пока не исчезнут шесть пристальных взглядов. Пришлось закрыть глаза, чтобы не видеть, какой болью они постепенно наполняются. — То есть как это в Инадзуму? — вспыхнул отец. — Что значит уезжаешь? — Дорогой, спокойнее, — покачала головой мама, послав ему предостерегающий взгляд. — О чём ты говоришь, т/и?       Ее голос звучал спокойно, мягко, но сурово. Тебе бы провалиться сквозь землю и никогда больше не слышать этого отзвука в её голосе!.. Но ты знала: это было лишь начало, уже мучительно разрывающее тебя изнутри и заставляющее выворачивать ту часть твоей души, которая должна была остаться тайной за семью печатями. — В Инадзуму?.. — сорвался голос Тони.       Ты взглянула на нее с сожалением. В углах её больших зелёных глаз, по форме напоминавших мамины, скопились крупные бусины слёз. Ты протянула руку, потрепала ее по волосам. — Да, — уже спокойнее сказала ты, усилием воли уняв дрожь в голосе.       Набравшись смелости, ты отыскала в себе силы поднять голову. Скарамучча рядом молчал, но ты чувствовала на себе его взгляд — так он говорил «я рядом, я на твоей стороне». В тот миг этого было достаточно. — У Скарамуччи там… Дела, — объяснила ты. — И я отправляюсь с ним. — Уезжаешь? Опять? — шмыгнул носом Тевкр. — Братец, и ты?..       Притихший было Аякс тут же улыбнулся: — Тевкр, я поеду в Ли Юэ и привезу тебе самые лучшие игрушки оттуда, — он бросил взгляд на тебя, потом — на сникшего Антона. — Тош, и тебе тоже. Не расстраивайся так.       Антон только глаза спрятал, чтобы никто не увидел его слезящихся глаз. Сердце горько защемило. Тут вдруг ты заметила, что отцовское лицо побагровело, покрылось сумраком и, прежде чем ты его остановила, папа вспыхнул: — Ты не поедешь с сестрой?! — его глаза наполнились яростью. — По-твоему, остолбень, можно просто отпустить её одну в чужую страну, а?!       На мгновение Аякс всё же потерял самообладание. Он вскинул голову, взглянул на него пронзительными синими глазами и язвительно поинтересовался: — Так я должен быть со своими братьями и сёстрами или не должен? — Ты обещал, — рявкнул отец так, что все присутствующие, кроме Скарамуччи, съёжились, и даже Муся на твоих коленях прижала уши, — защищать её! — Не переживай, ей не впервой быть самой по себе, — отмахнулся Аякс раздражённо.       Внутри что-то оборвалось. Ты оторопело уставилась на старшего брата. Аякс замер, слишком поздно осознав, что только что сказал. Скарамучча рядом с тобой сел ровнее, посмотрел на тебя. Ты вновь прикрыла глаза, прислушалась к стуку сердца, успокаиваясь и представляя, какой разговор тебя ждёт дальше. Похоже, сам мир был настроен решительно против твоей лжи. — Не впервой? — переспросил отец, поймав странное выражение на твоём лице. — Что это должно значить?       Ты глубоко вздохнула, хотела было начать говорить, но, опередив тебя, мама вдруг поднялась, подхватила за руку Тоню, выпрямилась. Все взгляды обратились к ней как по команде. — Тоня, Тевкр, Антон, — не требующим возражений голосом произнесла она, — вам пора спать. — Что-о? — возмутился Тевкр. — Но ещё совсем рано!.. — Сейчас же по кроватям.       Мама не повышала голоса, но говорила резонно и серьёзно. Тоня, поняв, что возражать не имеет смысла, молча слезла с дивана. Антон, побаивавшийся маминого строгого голоса, последовал ее примеру, быстро вытирая слёзы. Только Тевкр ухватился за рукав Аякса. — Братец, скажи им! — попросил он. — Прости, Тевкр, — покачал головой Аякс, мягко отцепив от себя младшего брата. — Слушайся маму. — Так нечестно! — Тевкр, мотнув головой, спрыгнул со стула и, серьёзно разочарованный, сам пошёл прочь.       Мама увела младших на второй этаж. Пока её не было, отец сверлил глазами Аякса. Тот, виновато глянув на тебя, опустил голову, зарывшись пальцами в копну рыжих волос. Скарамучча молчал. Ты тоже. В голове твоей вертелся целый вихрь мыслей — какие из них следовало высказать?       Мама вернулась в гнетущее молчание, села на стол, отодвинув от себя тарелку и сложив руки в замок перед собой. Она внимательно оглядела каждого, остановилась глазами на тебе и веско сказала: — Теперь можем поговорить.       Вам было, что обсудить, но никто не мог начать. Мама понимала лучше всех: ее молчаливая поддержка, ее переживание пребывало с тобой рядом, утешая буйствующее в груди сердце. Как сказать ей, как сообщить, что ты так долго лгала? Муся подняла на тебя обеспокоенные зелёные глаза цвета весенней травы, сочувственно помяла лапами твои колени, и ты в ответ обвила её руками, аккуратно прижала к себе.       Аякс знал, что ты хочешь рассказать, но не был уверен, насколько далеко ты зайдёшь — ты, впрочем, и сама лишь предполагала. Отец сверлил взглядом то тебя, то твоего брата. Скарамучча вновь повернул к тебе голову. Ты уловила мгновение, чтобы заглянуть в его глаза, мысленно спросить у него, живущего почти целую вечность, как сказать правду. Однако в его вечности по нему никто не скучал, его возвращения нигде не ждали. Он был сам по себе — потому и не знал, какие слова следует подобрать.       Тем не менее, Скарамучча едва заметно склонил голову. Беззлобные синие глаза желали тебе смелости в твоём откровении, и ты вдруг осознала: что бы ты сейчас здесь ни сказала, что бы ни случилось в этих стенах, потом ты все равно свалишься в его тёплые объятья и будешь без конца всхлипывать и будешь говорить ни о чём. Страх вдруг отступил. — Т/и, — голос отца прозвучал, подобно раскату грома, — объяснись.       С глубоким вздохом ты, чувствуя, как грудь разрывает ужасом, нашла в себе силы посмотреть поочерёдно на маму, на папу. На Аякса, едва заметно кивнувшего тебе, — он был готов принять полсдествия вместе с тобой, как и всегда. — То, что я сейчас расскажу, — явственно ощущая, как сохнет горло, произнесла ты, — касается только меня. Аякс тут не при чём.       Мама с папой встревоженно переглянулись, совсем как в детстве — с таких слов ты всегда прежде начинала рассказ о каких-то своих шалостях, прикрывая братьев и сестру. — Три года назад я перестала писать вам письма и совсем не заезжала домой. Странно, правда? — ты провела рукой по затылку. — И плохо. Нельзя так поступать с родителями. Взять и забыть, что ещё недавно каждую минутку разлуки пересказывала. Но дело вот в чём…       Аякс сжал пальцы на предплечьях. Ты с трудом заставила себя посмотреть на маму — и в бездонных глазах её нашла покой. Она всё ещё была твоей мамой и заслуживала правды, даже самой горькой правды. — Не было никакой усложнённой программы в школе. Не было кружков и секций. И ни с кем я не гуляла. Ничего не было, — ты вновь глубоко вдохнула. — Три года назад я уехала из столицы и путешествовала до Северного Полюса.       На мгновение кухню вновь окутала тишина, но тишина не такая звенящая и пылающая, как прежде, а сухая и холодная. Тишина потрясения. Ты не могла видеть исказившегося лица матери и закрыла глаза, продолжив: — Вы знаете, я… Я хотела найти себя. Мне казалось, «я» — это что-то там, за границей Полярного края, — ты всхлипнула так, что показалось, будто в груди что-то треснуло и разломилось. — Я думала, там пойму, кем мне суждено быть. Думала, что стану сильнее. Вы знаете, я… Я очень много сражалась. По пути туда я… Из-за меня погибли люди… Много людей… И ещё, пап, помнишь, Антон спрашивал, откуда я так хорошо знаю про снежных псов? — ты взглянула на отца слезящимися глазами. — Человеком, которого они едва не загрызли, была я.       Ты бросала в костёр молчания всё новый и новый хворост, разжигая до самых небес пламя ужаса, боли и вины. Сначала бросала маленькие палочки, а потом начала таскать к буйному пламени целые ветви, дрова и деревья. О Северном Полюсе, о стуже, о Викторе, о сотне раз, когда ты могла умереть. Слова срывались с твоих губ одно за другим, и всё легче становилось в той части твоего сердца, где хранились тяжёлые мешки, наполненные чувством вины, и всё мрачнело в уголке любви к родному дому.       Никто не перебивал. Аякс слушал второй раз и молчал. Скарамучча многое узнавал на ходу, но не ронял ни единого язвительного замечания. Ты много говорила — он к этому привык. И родители, они тоже привыкли. Лицо мамы приобретало все более бледный оттенок, становясь похожим на снег. Она сложила руки у губ, глядя на тебя глазами, похожими теперь на взбеленившийся от урагана лес, — такими они сделались сразу после того, как ты рассказала, что на самом деле произошло после той стычки с вишапом, и больше уже не меняли своего выражения. Отец то сжимал, то разжимал челюсти. Его глаза походили на беспокойный океан.       Снежные псы. Легенды. Звезды. Медитации. Ты говорила, говорила, говорила, пока не кончились слова, не высохли слезы на щеках, не пропала способность всхлипывать. Сердце билось в груди больно и тяжко, плечи поникли и сил не было совсем, как после тяжелого боя. Ты зажмурилась, прогоняя цветные круги перед глазами, и прошептала, когда стало нечего рассказывать: — Я так и не нашла ответа на вопрос, кто я такая, — срывающимся шепотом произнесла ты. — Я всё искала, искала. Только ночами, приходя к вам во сне, переставала думать. А потом оказалось — не нужно никогда об этом думать. И силу искать не нужно. По крайней мере, не там, куда я ушла. Всё всегда было внутри меня.       Окончив рассказ, ты уронила голову. Руки сами собой гладили Мусю, так и сидевшую на тебе и успокаивающую тебя всеми своими кошачьими силами. Услышала, как соскользнули со стола локти мамы. Ощутила, как твоего колена коснулось колено Скарамуччи. Посмотрела на него опухшими от слёз глазами и нашла в его взгляде такое нужное тебе спокойствие. — Я пойму, — уже твёрже сказала ты, — если вы не сможете простить меня. И если больше… Никогда ни в чём не будете доверять… Но я… — Милая, нет! — вдруг вскинулась мама. Глаза ее были совсем как твои, отёкшие, порозовевшие по краям, красные от слез. — О чем ты говоришь?       И твое сердце забилось сильнее — от того, какое искреннее недоумение звучало в ее голосе, ненадломленное твоей ложью, твоим бесстыдным сокрытием побега. Мама вдруг протянула к тебе руку, не отводя глаз. — Почему… Почему ты не сказала? Ну да, подумала, мы остановим… — она тоскливо покачала головой. — Конечно, мы бы захотели остановить… — А письма… — начала было ты. — А письма с Северного Полюса вообще непросто отправлять… Ничего, лисёнок, ничего… — мама улыбнулась, надорвав тебе душу. — Ты ведь нашей дочерью после этого быть не перестанешь!.. — Мама, я же… Я же столько скрыла… — замотала головой ты, словно обескураженная отсутствием всякого наказания. — Но ты, — возразила мама, — сказала нам. Даже боясь, что мы отречемся от тебя, ты была честна. Ты… Настоящий ребенок своей семьи.       Вновь ёкнуло сердце, пропустив порядочное число ударов. Ты глядела на чуть опустившееся лицо этой женщины, и не могла поверить, что тебе могла достаться именно такая мать. Тебе, которую следовало навсегда лишить права на доверие. — Мне так жаль… — всхлипнула ты. — Я не знала… Я тогда не понимала, что моя сила во всех вас. В любви к вам. В любви вообще… — ты опустила глаза. — Я… Я должна была… — Ты уже сделала, — неожиданно твёрдо ответила мать и посмотрела на Аякса. — И ты. Взгляни на меня.       Он поднял сначала голову, затем глаза. Его не покраснели, однако были затравленными и печальными. Лишь встретившись с маминой улыбкой, они вдруг слегка посветлели, подобные небу после бури. — И ты тоже поступил так, как считал нужным. Так, чтобы никто не волновался, — мама протянула по столу вторую руку. — Ты хотел солгать не ради выгоды, а ради того, чтобы все мы спокойно спали по ночам. Я поступила бы так же.       Глаза Аякса широко распахнулись. Он ничего не говорил, берёг твою тайну, не прерывал твоего покаяния. Но пришло его время — и вдруг он, как и ты, стал маленьким ребёнком, стоящим у разбитой вазы и не знающим, как будет верно поступить. — Мам… — сказал он, выдыхая. — Прости. — Всё хорошо, — сказала она, как говорила всегда.       Аякс вложил свою руку в ее. Они посмотрели друг на друга — и больше не было нужно слов. Он по-прежнему был её сыном. Может быть, позже она еще вспомнит, еще отругает, но сейчас было важно сказать другое — я здесь, я с тобой, я все еще люблю тебя и горжусь тобой.       Они посмотрели на тебя. По щекам бежали горячие слезы. Руки тряслись. Ты заслуживала этого? Заслуживала прощения многолетнего вранья, тепла семейного вечера, этого дома? Ты ведь даже не была им кровной роднёй, но для них ты почему-то была ничуть не менее важна, чем Аякс, Тоня, Антон или Тевкр…       И тут вдруг тебе вспомнилось, что ты сама говорила Скарамучче: что не нужно заслуживать семью, любовь, что нет никакой необходимости отказываться от искупления, истязать старые раны, что нужно уметь отпустить и простить самого себя за слабость и глупость…       Твоя рука сама потянулась к маминой руке, к руке Аякса. Рука мамы была тёплая, влажная от слёз, мягкая, рука Аякса — горячая, мозолистая, с жёсткой кожей воина, дрожащая от сдерживаемых чувств. И ты улыбнулась им.       Дом не рухнул. Небо не свалилось на землю, хотя по этой земле уже гуляла правда. И вдруг в сердце стало светло-светло, как будто раскалёнными железными щипцами из него вдруг вытащили всю тьму. Сердце ещё жгло от огня, но больше оно не маялось от чёрной лжи, не терзалось сомнением и страхом.       И твоя мама — она все еще была твоей мамой, и любовь ее была безусловна. Даже если ты в самом деле три года не говорила ей, как любишь ее, не писала ни единого письма и навещала лишь во сне, ваша связь была крепче, чем сотня металлических прутов, соединенных в один.       Ваши руки образовали круг, и в этом кругу тебе на мгновение стало спокойно. Ты опустила голову, проливая новые слёзы — слёзы благодарности. А слёзы раскаяния иссякли, пропитав твои штаны, диван и несколько салфеток, и ручейки на щеках стали тёплыми, почти нежными. — Я люблю тебя, мамуль, — тихо сказала ты без всяких прикрас. — Я люблю вас обеих, — Аякс крепче сжал руки. — И я вас, дети, — ласково отозвалась мама. — Никогда не вздумайте в этом разувериться. Что бы ни случилось.       И тьма рассеялась без остатка. Чистая, сокровенная любовь ворвалась в твоё сердце, и больше в нем не было ни страха, ни боли. Ничего, кроме манящего тепла и игривого света. Ничего ядовитого и болезненного. Лишь одно его тревожило.       Ты медленно повернулась к отцу. Настоящий шторм разразил его прежде спокойный взгляд. Ты почувствовала, как внутри всё сжалось. Сбоку взволнованно выдохнул Аякс. Оба вы знали — насколько всеобъемлюща и непоколебима материнская любовь, настолько же вспыльчив и непримирим бывает отец. — Пап… — окликнула его ты.       Глаза цвета глубокого океана впились в тебя волнами цунами. Отец посмотрел на тебя, и по спине твоей промчался табун мурашек. Ты ощутила, как крепче стиснулись пальцы матери на твоей руке: она призывала не бояться. Нежные голубые глаза без тени страха глядели на мужа. — Тысяча чертей, — наконец выругался отец, хлопнув руками по столу. Перепуганная Муся слетела с твоих колен и умчалась в другую комнату. — Я же, ради всех святых, сказал тебе понятным языком, Аякс, что ты должен беречь её!       Внутри тебя что-то оборвалось. Ты потерянно обернулась и увидела перед собой опустившееся лицо брата. Он тяжело вздохнул и плечи его поникли. Всё внутри восстало против такой несправедливости. Нет, каждый меч праведного отцовского гнева должен был вонзаться в твое тело, истязать его, ранить; нет, отец должен был злиться на тебя, это ты, только ты заслужила парад его гневных слов!.. — Отец, это было мое решение, — вырвав свои руки из рук матери и брата, ты серьезно посмотрела на папу. — Аякс не при чём!       Брат вновь вздохнул и придержал тебя за запястье. — Оставь, — тихо попросил он. — Нет, — ты отдёрнула руку. — Пап, ты же видишь… — Я вижу, — прервал тебя отец, поднимаясь, — кем стал мой сын. Я просил тебя, Аякс, только об одном: чтобы с т/и ничего не случилось. Ты знал, какой у неё характер, но не остановил ее. Ты не позаботился о ней. Ты, остолоп, позволил ей отправиться чёрт знает куда! — отец оскалился, и тебе даже показалось, что его рыжая борода вспыхнула ярче прежнего. — Она могла погибнуть!       Аякс вздрогнул. Мама, закрыв глаза, промолчала, и одна ты в ужасе уставилась на отца. Тебе казалось, что перед тобой оказался другой человек, а вовсе не тот, кто всего несколько дней назад встречал тебя у дверей. Все твоё естество непривычно дрожало. Отец пылал, он был в ярости, какой ты прежде никогда за ним не замечала, он весь трясся от дьявольской злобы. Но хуже было, что Аякс молчал. Ты обернулась к нему, ожидая, что он, острый на язык, ответит отцу, но он не произносил ни слова. Молча сносил оскорбления отца, терпел каждое его обидное слово, наверняка больно вгрызавшееся в его бедное, и без того израненное твоим побегом сердце. Молчала и мама — то ли покоряясь шторму, то ли ожидая, пока он сам собой пройдет. Скарамучча оставался недвижим. — Я отправил тебя, — прошипел отец, — в ряды Фатуи, чтобы ты стал мужчиной. Но ты так и остался глупым безалаберным мальчишкой, устраивающим драки на заднем дворе! Ты, чертов демон, позволил всему этому случиться!       И вновь Аякс промолчал. Ты заметила лишь, как блеснуло что-то на щеках, прикрытых тенью огненно-рыжих волос. И что-то внутри надломилось — ты поняла, отчего он молчал. «Неужели ты с ним согласен?» — пронеслось в голове.       И вдруг ты осознала: твой побег, предназначенный для спасения, теперь навсегда с тобой. И дело не в знаниях, не в Глазе Бога, не в причинах и не в последствиях. Дело было лишь в одном — в чувствах людей, которых ты оставила позади, в неведении, которое поселила в их сердца, не спросив разрешения, в вине, которая так безжалостно колола сердце твоего брата. И теперь слезы текли по щекам не за твою боль, а за боль Аякса — боль, о которой он молчал, как и всегда. Боль, которую не готов был разделить даже с тобой.       Ты не сразу поняла, что вся дрожишь. Тебя вдруг обуяло отчаяние — твой уход причинил боль многим людям, но твое возвращение сотворило множество вещей гораздо хуже. На ум пришли злые слова давнего друга:

«Ты самая лживая, жестокая и отвратительная из всех, кого я встречал»

«Он был прав, — в ужасе подумала ты. — Прав, потому что я даже не подумала о том, насколько сильно мой поступок может сказаться на моих близких».

«Тебе не стоило возвращаться»

      Ты зажмурилась. Все внутри воспротивилось этим его словам. Да, он был прав, но прав лишь в одном: ты поступила эгоистично, когда ушла, и, может быть, ещё более эгоистично, когда вернулась, но ты вернулась за искуплением. Искуплением, время которого наступает после совершения всякого греха. — Мой брат, — громко, громче, чем ты хотела поначалу, вырвалось из твоего рта, — никакой не демон. И не смей… Не смей так о нём говорить.       Ты поднялась из-за стола, бесстрашно посмотрев на отца, под ошеломлённым взглядом Аякса. Глаза сочились слезами, и сердце колотилось в груди, совершенно потеряв рассудок. — Ты не прав, отец, — отчеканила ты. — Ты обвиняешь Аякса в моих чувствах, моих поступках, моих ошибках — это, по-твоему, правильно? — ты стиснула зубы. — Если хочется кого-то винить и ненавидеть — вини меня, ненавидь меня! Я это заслужила!       Отец перевёл взгляд на тебя. Ты стояла, как он, и глаза твои горели совсем как у него. Ты вся пылала, как и твой отец, и в тот миг никак нельзя было подумать, что у вас разная кровь. — Ты была ребёнком, т/и, которого отпустили в столицу. Все ждали глупостей от тебя, — отец указал на Аякса. — Его обязанностью было тебя останавливать. — Он останавливал! — воскликнула ты. — Он держал меня, сколько мог! Разве ты не видишь? Он и без тебя, черт тебя дери, винит себя в том, что не смог меня остановить!       Отец дрогнул, словно только теперь заметив выражение лица притихшего Аякса и то, что старший сын ни разу ему не возразил. — Он всегда, — сжала пальцы ты, — защищал меня. Всегда, папа! Здесь, в столице, даже там, на Северном Полюсе, мысленно он всегда был со мной. Он учил меня драться, как мог, но я была слабой, поэтому он дрался за меня, если нужно было. Знаешь, сколько раз он бросал всё, чтобы вытащить меня из передряг, в которые я сама залезала? — ты мотнула головой. — Я все и не вспомню! Он искал меня, отец, но даже тогда не забывал о вас. Он ничего вам не сказал, а знаешь, почему? Потому что вы бы плакали, вы бы переживали, вы не смогли бы смириться! А он смог? — Т/и… — поморщился Аякс. — Не смог, — рявкнула ты, не обращая на него внимания. — Думаешь, ему тогда не нужна была семья? Нужна была, нужнее, чем в любое другое время, но он сделал всё, чтобы вы ничего не узнали о моём побеге! Он всё это вынес в одиночку, отец, и при этом удержал звание Одиннадцатого Предвестника Фатуи, — ты почувствовала, как внутри всколыхнулась неожиданно знакомая энергия. — Ты должен гордиться тем, что Аякс — твой сын, отец!       Твоя грудь тяжело вздымалась и опускалась. Слезы высохли, выжженные злостью. Всю твою мягкость без следа вытеснила нестерпимая ярость, и запечатанная много лет назад сила гневно забилась взапертые двери.       Выражение лица отца сменилось сначала на растерянное, затем — на печальное. Он глядел на тебя и словно не узнавал. И ты не узнавала его: как человек, который так сильно любил названую дочь, мог столь сильно ненавидеть родного сына? Аякс и мама не могли вымолвить ни слова.       Внутри вновь надломилось, и ты ощутила, как вспышка тёплой энергии прокатилась по твоему телу. Глядя на отца, ты не обратила внимания, как натянулся от напряжения воздух и пурпурные молнии стали искрами плясать вокруг твоих рук. Могущественная сила кицунэ переполняла тебя, как сосуд, грозя выплеснуться наружу.       Тут до руки дотронулись. Твоя решимость вдруг споткнулась о невинное прикосновение — это Скарамучча, сохранявший царственное молчание на протяжении всего спора и не вмешивавшийся в семейную драму, аккуратно взял тебя за запястье. Только тогда, испуганно оторвав руки от стола, ты заметила окружившие твои руки молнии. Тогда же заметили и все остальные.       Скарамучча ничего не сказал, молча потянул тебя вниз. Ты сама поддалась ему, рухнула обратно на диван, глубоко дыша и пытаясь успокоить обезумевшее сердце. Аякс, моргнув, взглянул на тебя встревоженно. Мама выглядела напуганной, отец, впал в странное замешательство. Скарамучча понаблюдал за тобой, поразмыслил немного и затем вполне буднично притянул к тебе. Ты схватилась за его предплечье, судорожно вздыхая, и обмякла, пытаясь избавиться от жгучего гнева. Молнии стали меркнуть. Когда их свечение угасло совсем, родители переглянулись, ошарашенные. — Милая… — выдавила мама. — Что… Что это было?       Ты, убедившись, что сила кицунэ больше не угрожает твоим близким, поудобнее села в руках Скарамуччи, кивнув ему, сделала несколько глубоких вдохов и посмотрела на родных. — Это… — уже спокойным голосом произнесла ты, — причина, по которой я еду в Инадзуму. — Не понимаю, — отец медленно опустился на стул, бросив полный смутных сомнений взгляд на Аякса. — Что за бесовщина такая?..       Ярость его испарилась. Твоя тоже. Аякс теперь выглядел больше обеспокоенным, чем печальным. Ты мысленно поблагодарила запечатанную силу за эту короткую вспышку, примирившую на какое-то время буйные нравы. — Я выросла в Снежной, — сказала ты, чуть улыбаясь папе, — но родилась я далеко отсюда. В Инадзуме.       Родительские лица вновь изменились. Мама нервно поправила ворот. — Ты знаешь… — произнесла она. — Я догадалась, — кивнула ты медленно, — из-за таких вот случаев и странных снов. Мы со Скарамуччей пришли к выводу, что я могу быть связана с кицунэ — это существа из Инадзумы, духи лис. Их сила, похоже, находится внутри меня в запечатанном состоянии… — ты прикрыла глаза. — Я должна разобраться с этой печатью и силой, пока она никому не навредила.       Мама с папой переглянулись, сконфуженные, напуганные, обремененные количеством новостей, свалившихся на них за последний час. Улучив мгновение, ты вновь прислушалась к себе и, не обнаружив отголосков лисьей силы, расслабилась. — Мы хотели рассказать тебе, — вздохнула мама, перебирая прядь рыжих волос. — Сначала ждали, пока тебе исполнится четырнадцать, потом — шестнадцать, а затем и восемнадцать… Но так и не сказали… А тут такое… — Ничего, мам, — покачала головой ты. — Я уже говорила Аяксу и скажу вам — я еду туда не семью искать. Моя семья здесь, в Морепеске. А там — те, кто дал мне жизнь, — ты усмехнулась, — но они вряд ли могут претендовать на звание родителей года. Меня волнует только печать.       На глазах матери проступили слезы. Ты улыбнулась ей, не в силах протянуть руку, и посмотрела на отца. Наступивший в его глазах штиль необыкновенно тебя порадовал. — Пап… — позвала ты.       Он взглянул на тебя, а потом и на Аякса. И столько чувств было в нём в тот миг, что ты не осмелилась спросить лишнего. Только кивнула ему, а он улыбнулся в ответ, как прежде, даже с большей гордостью посмотрев на тебя. Он, наверняка, хотел спросить что-то ещё о твоей странной силе, о поездке, и мама тоже хотела, она уже даже открыла рот, готовая, наверное, поинтересоваться, как это запечатанное колдовство отражается на твоём здоровье, не опасно ли это, что будешь с этим делать… Но тут вдруг за углом скрипнула половица, раздалось громкое шиканье, шлепок и кто-то упал. Ты широко распахнула глаза. Мама вихрем поднялась со стула, нырнула за стену. Раздалась тихая брань. Мама выволокла из-за стены непослушную троицу, очевидно, подслушавшую весь разговор на последнего слова. — Мам, ну прости! — Тоня выбежала вслед за братьями, которых мама тащила за уши. — Так и знала, что запереть вас надо и дело с концом! — прошипела мама. — Сил на вас нет!       Все трое уставились на тебя, как на незнакомку. Ты смущённо улыбнулась. Они некоторое время рассматривали тебя, и ты даже начала бояться, что они не признают тебя, отвергнут правду, откажутся от всего, что вас связывало. Антон первый спросил: — Так ты и правда видела Снежных псов?! — его глаза вспыхнули. — И дралась с огромной ящерицей? — поразился Тевкр. — И ты… Ты кицуна? — ахнула Тоня. — Кицунэ правильно, а не кицуна! — шикнул Антон и вновь выпучил на тебя глаза. — Так ты не наша сестра?! — Наша, — вмешался Аякс. — Т/и наша сестра, Антон. Кем бы ни была от природы.       Дети, казалось, в тот миг, ничего не поняли, зато твое сердце ёкнуло. Аякс посмотрел на тебя по-новому, тепло и нежно, одними глазами благодаря за все сказанные слова. И в тот миг ты поняла, всей душой поняла, — пусть бы кровь твоя была из молний, но сердце, перекачивавшее её, состояло из снега, любви и тёплых улыбок твоих родных, и душа твоя мерцала узорами инея, а не лепестками сакуры. — Антон, думай, что говоришь! — пожурила его Тоня. — Конечно она наша сестра! Даже если она не отсюда, какая разница? Я ее люблю! — И я! — согласился Тевкр и посмотрел на Аякса. — А кто такие Предвестники Фатуи?       Тот вздрогнул и отвернулся от тебя. А ты лишь тихонько засмеялась, вслушиваясь в его фантастические оправдания. Мать принялась отчитывать всех троих младших, сразу заставив позабыть и о тебе, и о Предвестниках. Папа молчал, но умиротворенное, задумчивое выражение на его лице сообщало, что он вполне хорошо тебя услышал. Воспользовавшись моментом, ты повернулась к Скарамучче. Он посмотрел на тебя в ответ и нечто похожее на улыбку нарисовалось на его лице. — Забавная, — сказал он, — у тебя семейка. — Мы немного сумасшедшие, — согласилась ты, — но ты же со мной встречаешься, тебе не привыкать, — ты подмигнула ему. — Дурная. Спасибо, что не взорвала нас, — фыркнул он. — Хоть немного держи себя в узде. — Ты прав. Прости, — захихикала ты, укладывая голову ему на плечо.       Очередной взрыв силы истощил тебя после целого дня на коньках, так что ты позволила Скарамучче поддерживать своё тело. Ощущала его руки на своих плечах и дыхание на макушке. Слушала голоса родных и надеялась увезти их с собой в далёкую страну гроз. И было хорошо. Было очень хорошо и очень по-семейному.

voyage — maxence cyrin

      В тот день тебе пришлось вспомнить, как сильно ложь способна вывернуть душу, и напомнил тебе об этом именно он — Скарамучча. Человек, которому ты без сомнений доверяла свою жизнь. Доверила бы ты её вновь, зная, что он скрывает от тебя нечто такое, что могло, может быть, заставить тебя в тот же миг броситься в воду и поплыть обратно в Снежную?..       На мгновение ты заколебалась: смутное чувство тревоги перебирало у тебя внутри липкими щупальцами. Сомнения перебирали внутри тебя липкими щупальцами. Ты опустила глаза вниз, на сапфировую воду, перешагивавшую нестройными волнами. Что за правда могла заставить тебя отвернуться от Скарамуччи после всего, что было? — Если ты не хочешь сказать мне здесь, — тихо сказала ты, зная, что Скарамучча ловит каждое твоё слово и обязательно тебя услышит, — значит, об этом не должны знать другие члены экипажа, — ты закрыла глаза, некоторое время молчала, собираясь с мыслями и, наверное, убеждаясь, не появится ли возле вас кто-то, кто может причинить вред Скарамучче. Потом спросила, поднимая голоса: — Ты задумал… Предать Царицу?       Он помолчал несколько мучительных мгновений. Ты не поворачивалась. Внутри всё сжималось и разжималось от страха. Тем не менее, росла в тебе и уверенности — ты должна была знать наверняка, с кем делишь долгую дорогу. — Нельзя предать того, кому никогда не был верен, — сухо ответил Скарамучча. — Ты уклоняешься от вопроса, — заметила ты, открыв посерьёзневшие глаза, в которых теперь поселилось твёрдое намерение.       Море расступалось перед могучим кораблём. Всё дальше уплывала Снежная. Скарамучча молчал, а ты лишь убеждалась в своей правоте и пружина внутри сжималась всё сильнее. В животе стыло: ты ехала в Инадзуму не ради Царицы, верно, ты даже не собиралась принимать участия в её войне, если не потребуется. Но и не ты вовсе была удостоена ранга Предвестника фатуи. — Т/и… — Скарамучча шумно вздохнул. — Вот как, — ты потёрла лоб. — У тебя свои счёты с Инадзумой. Этого следовало ожидать.       Скарамучча опять промолчал. Ему было нечего добавить, нечего убавить — он не мог позволить себе солгать тебе. Больше не мог. И ты подумала — пожалуй, стоит ценить это. Если бы Скарамучча был теперь тем, кого ты встретила три года назад, он без стыда соврал бы тебе.       Ты отвернулась от Снежной и посмотрела на Скарамуччу. В его глазах застыло удивление: неожиданно ты стала прежней. В глазах твоих появилась сила, блеск воли к жизни и правде, и плечи статно расправились, а взор прояснился. Отогнав минутную слабость, отбросив тоску по Родине, ты сказала: — Ты не сказал мне раньше. Почему? — и взгляд твой был внимателен, пронзителен, подобный орлиному. — Ты… — Скарамучча нашел в тебе силы не отвести глаз. — …ты не поняла бы. — Я не поняла бы? — вспыхнула ты. — Скарамучча, прости, но это просто смешно. Я каждый раз — каждый! — пытаюсь тебя понять, даже когда это кажется немыслимым! И ты говоришь, что я не смогла бы понять тебя в этот раз?! Что, чёрт возьми, ты тогда скрыл?       Скарамучча всё-таки отвёл взгляд. И разбивались волны, и впивался в парусину ветер, и твои волосы разлетались в стороны, но весь мир вдруг перестал иметь значение. Даже Снежная, остававшаяся позади, казалось, стала вмиг менее важной, чем ответ Скарамуччи.       Тебе вдруг захотелось разозлиться на него — за то, что молчал, за то, что недооценивал тебя, за то, что поставил в такое неудачное положение, за то, что отказывался говорить с тобой теперь, когда вы зашли так далеко. Но не было сил, не было никаких сил разгневаться и обвинить его во лжи. Не после того, как он, сжимая тебя в руках, прятал ото всех, чтобы ты выплакала все слёзы. — Я еду с тобой, — прошептала ты, — в чужую страну. Я доверяю тебе свою жизнь. Я рассказала тебе всю правду. Я должна знать, за чем едешь ты.       Молчание стало тебе ответом. Ты видела тень, скользнувшую по лицу Скарамуччи. Это была тень сомнения, сумрак, который он был не в силах скрыть. О нет, он не просто молчал: в душе у него чувства к тебе смешались с чувствами к людям в общем. Люди предавали. Люди никогда не были способны понять его. Жалкие люди, смертные люди, лживые люди. Он не любил их. Он никогда бы не доверился им.       И ты — рождённая кицунэ, вынужденная стать такой же, как они. Обманщица по крови и борец за истину по жизни. Он смотрел на тебя по-другому, может, потому и видел далеко не обычного человека. Значило ли это, что ты в действительности отличалась от других? Значило ли, что ты никогда не предашь? Что не оставишь его? Значило ли, что можно поставить на кон свою судьбу?       Тень исчезла. Скарамучча закрыл глаза и, как тебе показалось, закрыл своё сердце. Ты ощутила, как в груди пробили дыру — болезненно опустело там, где было сердце. И больше не осталось желания добиваться правды, только холодное смирение. Пути назад тоже не находилось: ты должна была узнать правду о себе, со Скарамуччей или без него. — Хорошо, — опустив руки, сказала ты и хотела было пойти прочь.       Скарамучча не позволил. Он вдруг сжал твоё запястье, остановил тебя, притянул к себе и, склонившись к твоему уху, прошептал, быстро, горячо, совсем ему не свойственным голосом: — Я заберу себе гнозис Электро Архонта, т/и, — его глаза вспыхнули недобрым огнём, — и стану новым богом.       И вокруг всё на секунду померкло, а внутри — порядочно дрогнуло. Скарамучча отстранил тебя от себя, чтобы посмотреть в твои глаза. А в твоей голове всё неожиданно сложилось в одну большую картину, от самого начала до самого конца. Ты не вырвала своих рук из его, не закричала, не потребовала вернуть тебя назад. Ты лишь молча опустила глаза на ваши сомкнутые руки, с трудом вдохнула — оказалось, ты на некоторое время забыла, как это — дышать. — Гнозис… — покачнулась ты. — Себе…       Вдруг тебе померещился птичий крик. Ты вздрогнула, обернулась, подняла глаза к небесам, прогнав тьму, окружившую было тебя, — и там, далеко в облаках, белой молнией пронёсся сокол, взмахнув светлым крылом тебе на прощание. Это был короткий миг и совершенно необыкновенная птица — было в ней что-то призрачное, что-то волшебное, что-то удивительное. Что-то очень знакомое.       Сердце приняло появление этой птицы с трепетом. Сокол быстро пронёсся мимо, исчез в облаках, как когда-то давно, и ветер по велению его крыла подул совсем не в том направлении, в котором дул раньше, потрепав тебя по голове.       Тогда мысли о гнозисе ненадолго покинули тебя, наверняка потому, что они были слишком ошеломительными, чтобы так легко улечься в голове. Опустив глаза на горизонт, ты наконец осознала, что теперь тебя с Родиной разделяют километры, что впереди — большое путешествие, что планы Скарамуччи разнятся с тем, что ты себе представляла.       И еще поняла, что тебе очень страшно, а человек, стоящий рядом и держащий тебя за руку, вдруг стал одним из твоих страхов. А потом туман окутал седые макушки гор, золотые главы церквей, пристань и белые равнины, и Снежная, которую ты знала всю жизнь, оставшись позади, исчезла из виду.