Сердце в кукольном теле

Порой мне кажется, что всё в жизни сулило нашу с тобой встречу.

[bad liar - imagine dragons]

      Журчала речка. Бурное течение было слишком упрямым, чтобы позволить льду сковать его бег. Вода мчалась изредка подымая голову из-за крутых заснеженных берегов. В действительности, их склоны были почти отвесными, и всякий неосторожный путник имел крупный шанс свалиться в черный поток.       Лес тем днём молчал. Птиц почти не было слышно. Ветер стих. Иногда снег ссыпался с чуть шевельнувшихся ветвей, совсем не часто где-то мелькала рыжеватая шкурка белки, но в основном казалось, будто лес совсем затосковал по лету. Шаги Лаванды в этом холодном тоскливом мгновении звучали оглушительно. Ступала кобыла крайне осторожно из своего спокойного, слегка даже меланхоличного характера. Ей не была свойственная порывистость и резкость. Она повиновалась твоему слову и была подобна непоколебимому озеру. В тот день ты была особенно благодарна Лаванде за её нежный нрав и кротость. Уткнувшись в список трав, ты могла совершенно не переживать о том, что она вдруг испугается, сорвётся, помчится куда-то, отвлеченная сущим пустяком. – Проклятые специалисты, – ворчала ты, – не собрать лисицину траву! В разгар зимы! Бестолочи...       Лаванда с любопытством повернула уши к тебе. Ты со вздохом убрала бумажку в карман и поправила поводья. Путь вдоль реки был небыстрым. Ты всё высматривала на заснеженном берегу следы огненно-рыжего цветка. Своего цвета он не терял даже в январском морозе. На Северном полюсе его иногда называли «летником», но ты всегда предпочитала обозначать его как «лисицину траву». Так её тебе представила мама. – По крайней мере, – продолжала бурчать ты, – это последняя. Но если мне ещё раз придётся морозить свою... О!       Ты потянула за поводья, и Лаванда остановилась. – Ну вот! Не зря ныла! – обрадовалась ты.       Внизу, над самым течением, едва не тронутые бешеной волной, качались на ветру оранжевые цветы. Проблема была решена, но появилась другая: ты понятия не имела, как дотянуться до лисициной травы и не грохнуться в реку. – Слушай, может не так уж и нужна нам эта травка... – вздохнула ты, вновь утыкаясь носом в помятый список. – Обойдёмся без сонной пыльцы... Я, что, пару хиличурлов не уложу?       Ты расстроенно уставилась на свой последний шанс отделаться от нуднейших заданий Гильдии по поиску потерянных ключей, доставки цветов и починки аэростатов. Тебе казалось, если продержишься на побегушках ещё пару дней, твоя голова непременно взорвётся от скуки. – Лучше бы вместо гаданий по звездам училась драться, – неискренне фыркнула ты. – Глядишь, сейчас бы всяких митачурлов на лопатки укладывала... В такие мгновения одолевало слепое сожаление об упущенной возможности поступления в Кадетский корпус. Обучайся ты там, может, достигла бы уровня Предвестников; обходилась бы без подачек сильных и всяких трюков. Служила бы, как все Фатуи, Царице, и не знала бы нужды в зельях для выполнения поручений немногим выше нижайшего порога. – Ладно, – ты слезла со спины Лаванды. – Достанем этот сорняк несчастный, иначе я всю жизнь буду считать себя неудачницей.       Ты взмахнула рукой, и по твоему мановению толстый зеленый побег выбрался из-под земли. Он обвился вокруг древа, вернулся обратно к тебе. Лаванда с интересом его обнюхала и задумчиво фыркнула, подняв на тебя голубые глаза. – Я знаю, что я гениальна, малышка, – хмыкнула ты в ответ. – Стой здесь.       Обернув побег вокруг пояса и убедившись, что он выдержит твой вес, ты села на край берега и стала медленно соскальзывать вниз. Лаванда, подойдя поближе, внимательно наблюдала за тобой, насторожив уши.       Опустившись так, что нога едва не дотянулась до кромки воды, ты вынула из-за спины кинжал. Пучок трав оказался даже больше, чем ты видела с берега. Стебли легко поддались хорошо заточенному лезвию. Ты, пыхтя и стараясь удержать равновесие, стала запихивать лисицину траву в сумку. Лоза держала тебя крепко, но твои ноги и живот всё равно дрожали от натуги, лишь бы ты не пошатнулась. Стиснув зубы, ты продолжала резать стебли, пока на склоне совсем не осталось цветов. – Вот так, – довольно заметила ты, пряча кинжал. – Теперь можно и...       Тявканье раздалось с противоположного берега, заставив тебя вздрогнуть. Лаванда подняла голову, положила уши в сторону звука. Тебе тоже пришлось взглянуть. Сердце радостно подскочило. На противоположном берегу, вздыбив чудную тёмную шёрстку, носилась туда-сюда лисица. Её встревоженные глаза блестели золотыми звездами, уши плотно прилегли к затылку, а на одном бедре слегка недоставало шерсти, как будто там ещё недавно была рана. – Снова ты, – вздохнула ты.       Встреча была радостной: лисица осталась в порядке и её лисёнок почти наверняка тоже. Но её появление, её тёмная фигура с серебряными отблесками напомнила тебе о дне, когда ты вернулась в Снежную и вновь повстречала Шестого Предвестника. На душе сделалось как-то неприятно и жгуче.       Лисица не унималась. Она носилась по берегу, поглядывая на тебя и иногда взмахивая пушистым хвостом. Её встревоженное пронзительное тявканье так и звенело в твоих ушах. – Ладно, девочка, – поморщилась ты, глядя на нее. – Что стряслось?       Твой голос был таким спокойным, словно ты и впрямь ждала, что лисица отзовётся. Наверное, это казалось сущей глупостью, однако она действительно замерла, уставившись на последний цветок в твоей руке. Ты недоуменно взглянула на него и почти сразу всё поняла. – Неужели? Тебе нужно это? – ты покачала перед лисой растение.       Та сразу же заскулила, попробовала сделать шажок в твою сторону, но мелкие камушки сразу же посыпались из-под её лап. – Нет! – вскинула руки ты. – Стой где стоишь!       Испугавшись твоего крика, лисица отпрянула. Шерсть её вздыбилась пуще прежнего. – Вот так! Хорошо, – ты понизила голос, чтобы лиса не сбежала.       Твоё собственное сердце сделало маленький кульбит: нога скользнула вниз, едва не сбросив тебя в реку. Ты с кряхтением потянула себя назад, на твердую землю. Лоза стала уменьшаться, вытаскивая тебя за тобой, пока ты не выпрямилась окончательно и не стала отряхиваться. Лисица наблюдала за тобой круглыми глазами, только и ожидая момента, чтобы броситься вдогонку за травами. Будь на твоём месте любой другой, ей бы действительно пришлось прыгнуть за тобой и утонуть в бурлящей воде.       Ты сделала одно короткое движение рукой. Из-под земли плавно, нежно, чтобы не спугнуть, вылезли ещё три толстые лозы. Они притянулись друг к другу, как намагниченные, и стали медленно подбираться к противоположному берегу. Лисица оскалилась было, но лозы замерли как только перекрыли собой реку. Ты чуть дрогнула. Пальцы стали неметь. Тем не менее, ты выудила из сумки ещё несколько цветков и положила их на землю, дрожа от усилия в попытке удержать лозы твердыми и прямыми. Лисица шатнулась в твою сторону, раскрыв пасть. Ты взглянула на неё в ответ. – Это твоё. Возьми, – попросила ты, стараясь, чтобы твой голос звучал нормально.       Взяв Лаванду под уздцы, ты попятилась вместе с ней назад шагов на десять. Лисица недоверчиво уставилась на тебя. Ты опустилась в снег, чтобы не пугать её, и улыбнулась, как бы надеясь, что та тебя поймёт. Ноги радостно заныли, когда ты присела.       Лисица помялась, покосилась на проложенную тропу, которую ты с трудом удерживала. Сжав руки перед собой, ты давила из себя улыбку, чтобы только она не боялась. Прошло несколько долгих мгновений. Лисица то качалась в сторону мостика, то отшатывалась назад, настороженно глядя на вас с Лавандой. Шаг вперёд и шаг назад. Руки стало сводить от боли. Онемение медленно, но верно поднималось к плечам. Ты смотрела на лису почти умоляюще.       Наконец она ступила на мост, прижав уши к голове. Убедилась, что ничего не произошло, и трусцой пробежала на противоположный берег. К травам она подкрадывалась, точно боясь, что ты её ударишь, но вдруг повела носом. Её уши отлипли от затылка. – Узнала? – шепотом спросила ты.       Лисица недолго глядела на тебя. Она схватила в зубы пучок трав и побежала обратно. Когда она пересекала мост, тебе понадобилось всё твоё мужество, чтобы не закричать от боли, пронзившей руки. Стоило лисе отойти немного от края, и ты наконец выдохнула. Лозы безвольно обвисли и погрузились в нещадную мясорубку тёмной воды.       Лисица обернулась. Взглянула сначала на обрушенный мост, затем на тебя: ты так и сидела на коленях, согнувшись в три погибели и сжав саднящие запястья. Хотелось плакать и вопить от того, насколько трудно тебе давалось подчинение твоего собственного Глаза Бога. Хотелось волком выть от боли.       Но потом, подняв голову, ты увидела, что лисица никуда не убежала. Она стояла на противоположном берегу и глядела на тебя золотистыми глазами, как будто даже понимая, что ты для неё сделала. И в тот миг, когда невольная слеза сбежала по твоей побледневшей щеке, ты подумала, что этот благодарный взгляд стоил боли в руках и онемения по всему телу. Он стоил пульсаций в груди и навалившейся усталости. Он стоил жжения в ладонях. – Беги, хорошая, – с трудом улыбнулась ты. – Вылечи его.       Лисица моргнула. В следующий миг пушистый чёрный хвост уже исчез в кустах. Твои плечи и голова опустились. Ты привалилась к плечу Лаванды. Лошадь опустила к тебе голову, и тебе пришлось осторожно погладить её по носу, чтобы не тревожить зазря.

[daylight - david kushner]

– Всё хорошо, – шепнула ты. – Нужно только... Встать...       Ты застонала, почти совсем не чувствуя рук. Лошадь обеспокоенно обнюхала тебя и, ощутив, что ты совсем не в порядке, опустилась рядом с тобой. Ты чуть не заплакала от благодарности. – Спасибо, родная, – прошептала ты.       Немеющие руки вынули из седельной сумки пузырёк с синеватой жидкостью. Откупорив его, ты сделала несколько маленьких глотков. Пальцы с трудом поддавались твоему желанию. Почти не двигались. Однако, уже убирая бутылочку, ты ощутила, как тепло вновь хлынуло в конечности. – Благослови звезды укрепляющие зелья, – вздохнула ты, оперевшись на Лаванду.       Голубые глаза кобылы оставались спокойными и безмятежными. Они среди всего этого серого леса внушали тебе некоторую надежду. Ты почувствовала, что твои веки начинают наливаться тяжестью, и недовольно забурчала. – Уснуть посреди леса зимой – лучшая моя идея, определённо, – ты попробовала встать, но ноги не слушались. – Чёрт.       Пришлось обессиленно сидеть, ожидая, когда к тебе вернётся хотя бы часть энергии. Спокойное дыхание Лаванды и её мерно вздымающийся бок не помогали тебе держаться в реальности. Пришлось отлипнуть от лошади, снова согнуться и отчаянно моргать, лишь бы не сомкнуть веки слишком надолго. – Как же плохо... – ты провела руками по волосам.       Ты уже вполне ощущала, как снежный холод пробирается сквозь шерстяной плащ, на котором ты сидела. Он поднимался выше, по телу, пробегал табуном мурашек вдоль позвоночника и замирал где-то у основания черепа. Время словно замедлилось. Тебе казалось, что даже река течет медленнее обычного, а вдохи проходят сквозь трахею как-то слишком долго. Ты вся сжалась, подтянула к себе колени, надеясь, что зелье подействует в худшем случае минут через десять.       Иногда ты проклинала свой Глаз Бога. Это было позорно. Позорно быть одарённой силой, которой никак не можешь действительно хорошо воспользоваться. Может ему стоило достаться кому-нибудь другому. Может, ему вовсе не следовало существовать и уж тем более доставаться тебе. – Как же глупо, – ты взглянула на свои ослабшие руки и снова попробовала пошевелить пальцами.       Получилось. Слабость отступала. Ты прикрыла глаза. «Возможно, моей силе было бы лучше у кого-то другого, – ты взглянула на другой берег, – но тогда она была бы мертва.»       Ты глубоко вздохнула. Можно было сидеть на берегу после достойного поступка и корить себя за слабость. Можно было ненавидеть себя за то, что не хватает сил спасти мир и победить большого монстра.       Но можно было дать себе время прийти в себя. Можно было гордиться тем, что ты оказалась способна даже в такой форме спасти две жизни. Может быть, из тебя не вышло бы хорошего генерала или Фатуи. Может быть, тебе не следовало вести бой. Однако ты могла сражаться иначе. Ты могла побеждать иначе. Ты могла делать прекрасные вещи. Ты могла создавать, спасать, укреплять и исцелять, и это, пожалуй, значило гораздо больше. – Вроде траву пошла собирать, – тихо сказала ты, – а собрала экзистенциальный кризис. Кошмар. Я старею.       Лаванда лишь тихо фыркнула. Ты стала поглаживать её шелковистую гриву, воркуя и разминая руки. Тело стало успокаиваться. Слабость отступила. Сердце стало биться нормально. Ты наконец вздохнула полной грудью.       Только тогда сквозь лесную тишину ты услышала топот дюжины лошадей. Ты вскинула голову, пытаясь сфокусировать взгляд. Среди деревьев замелькали тени. Кто-то указал на тебя. Обозначил словами твоё присутствие, хотя в тот момент ты бы, пожалуй, предпочла, чтобы тебя не видели. Шедший впереди человек, кажется, взглянул в твою сторону и сразу же свернул к тебе.       Ты понадеялась, что тебе показалось, но нет, конечно нет. Интуиция редко ошибается. Ты узнала вороного коня с добрыми глазами, который «никому не давал к себе прикасаться». Узнала и его всадника. Он смотрел на тебя, и чувств в его сапфировых глазах ты со своим помутневшим рассудком разобрать не могла.       Вы не разговаривали с ночи звездопада. Ты почти не видела его. Как будто его никогда и не было в твоей жизни: он тенью появлялся то там, то тут и никогда не заговаривал с тобой. Даже не смотрел в твою сторону. Словно ты вдруг стала пустым местом. Словно он хотел так думать. Сталкиваясь в коридоре, вы больше не говорили. Ты не пыталась развеселить его, не замечала лукаво, что его шляпа скоро перевесит его самого, не улыбалась ему и не советовала прочитать очередной лёгкий роман. Даже не кивала ему. Даже сама старалась не смотреть. Он имел право принять то решение, которое принял, и ты имела право вычеркнуть его из своей жизни.       Ты жила, как прежде. Выполняла скучные поручения гильдии, собирала травы, проводила время с братом и посещала свою любимую кофейню. Первые несколько дней встречала Скарамуччу, но затем он исчез – кажется, отправился устраивать учения группе счастливчиков.       Несколько дней ты вовсе его не видела. Это убеждала себя, что это нормально. Ты понимала, что не все люди хотят твоей помощи, и не все останутся с тобой до конца. Ты не плакала в подушку по ночам, не винила его за то, что он ушел, не злилась и не бросала на него гневные взгляды. Просто продолжала идти по своей дороге, время от времени посматривая, как он идёт по другой, параллельной твоей.       Но всё же, увидев его там, в лесу, с этим странным чувством, напоминающим тревогу, ты ощутила, как руки и ноги вновь немеют.       Скарамучча не спешил слезть с Ориона. Он молча смотрел на тебя и никак не отводил глаз. Ты моргала, пытаясь рассмотреть его лицо. За его спиной стояла целая толпа оруженосцев. Конечно, звездоносный Сказитель не мог на их глазах спуститься, поднять тебя на своего коня и отвезти в замок.       Внутри всё всколыхнулось. Раз быть с тобой нежным и заботливых для него было стыдно, раз любить для него – это слабость, тебе совершенно не о чем сожалеть. Такому, как он, невдомек было, что простого беспокойства в глазах недостаточно, и даже такая, как ты, могла устать это объяснять.       Оруженосцы позади мялись, не зная, что сказать. Скарамучча моргнул, точно опомнившись, покосился в их сторону, словно только теперь вспомнив об их присутствии. Нечаянно натянул поводья. Орион перешагнул на месте. Скарамучча всё же сбросил с себя оцепенение, посмотрел на тебя строгим, почти наставническим взглядом. Свёл свою тревогу к равнодушию. – Что ты здесь делаешь? – спросил он, и голос его прозвучал холодно.       Он уже всё понял. Ты видела, как он бросил взгляд в сторону неестественных лоз, колеблемых потоком воды. Он знал, что ты перестаралась с магией. Он знал, что ты была слабачкой. – Устраиваю сиесту, – ответила ты, неискренне улыбаясь. – Вот тебе пляж, вот тебе море.       Ты скованно взмахнула рукой, не отводя от Скарамуччи глаз. Что ж, ты действительно была слабачкой, но достаточно сильной, чтобы никогда и никого не умолять полюбить тебя, быть с тобой рядом, принять твою помощь. Скарамучча хотел было что-то ответить, но ты уже стала подниматься. Лаванда сразу же встала, позволив тебе опереться на себя. Ты, собрав все силы, забралась в седло, выпрямилась, подняла голову и вновь посмотрела на Скарамуччу – теперь вы были наравне.       Несколько мгновений, за которые грозила разразиться буря. Всё внутри заледенело. У него наверняка тоже – иначе он не сумел бы сохранить спокойное лицо. Только глаза выдали его, как выдавали всегда. В них мелькнуло что-то подозрительно похожее на восхищение... Но оно погасло, погасло, как падающая звезда за горизонтом. – Выглядишь отвратительно, – бросил он, разворачиваясь. – Приведи себя в порядок, если хочешь быть на завтрашнем балу.       Ты подняла брови. Будь ты в лучшем расположении духа, ты бы сочла это за заботу. Ты бы порадовалась, что он заметил неестественность твоих движений, чрезмерную бледность и натянутую улыбку. Но иногда люди просто перестают заслуживать сочувствия и понимания. – Не сомневайтесь, Сказитель, – бросила ты, – меня пустят. Я ведь, по счастью, отвратительна не всем.       Колонна оруженосцев уже двинулась вперёд, но Скарамучча вдруг остановился. Он обернулся, чтобы увидеть тебя, твои глаза, твоё лицо, когда ты это говорила, однако ты уже отвернулась и пошла прочь вдоль реки, ни разу не обернувшись, не улыбнувшись, не сказав, что всё это просто глупая шутка. Ты ушла, оставив его глядеть тебе вслед, и слабое январское солнце вдруг скрылось за тучами.

[ghost towns – radical face]

      Смятение в твоей груди нарастало с каждым шагом Лаванды. Ты ощущала усталость, но виной этой усталости было не колдовство. Твои мысли. Твои чувства. Твои сомнения. Твоя вера. Ты не страдала, не лила горьких слез и тревога не терзала тебя по ночам, только в тот момент ты дала слабину и не до конца могла понять, что происходит у тебя в голове.       Сбор трав проходил в тумане, будто ты бродила не по зимнему лесу, а по мрачному болоту, окутанному таким смрадом, что он обратился пеленой. Ты едва видела дорогу перед собой; краем сознания различала подходящие растения, спускалась, срезала, забиралась обратно. Так прошёл день.       К тому времени, как ты опомнилась и разум твой протрезвел от тяжких дум, Лаванда уже входила в квартал Морозной Розы. Снег хрустел под её копытами, сплетаясь с мелодией из чьего-то дома. Ты моргнула, подняла голову. Тебе показалось, будто ты попала в сказку.       Квартал Морозной Розы был прибежищем творчества. Здесь не было скучных деревянных домов: строения из белого камня, одетые вычурными рисунками талантливых художников, пестрили и бросались в глаза причудливыми зверями. Здесь зимней ночью на стенах цвели васильки, а ветер вертел на крышах флюгеры в форме волков или лошадей. Здесь часто можно было повстречать синие или фиолетовые крыши странной круглой формы с резной желтой и оранжевой каймой. В этом месте трудно было удивить кого-то причудливой одеждой: все в этом квартале жили в каком-то странном мире, где был вечный праздник. Пахло вином и холодом.       Ты оглядывалась по сторонам, опасаясь, как бы из ближайшего переулка не выглянула хлопушка и плюнула бы в вас с Лавандой конфетти. Синеватый свет вечереющего квартала выжег из твоего сердца воспоминания об утренней встрече. Здесь трудно было думать о чём-то, кроме цветных граффити на домах и странных крыш. В желтых отблесках окон плясали люди. Виднелись смеющиеся лица художниц и поэтов, сочиняющих в доме Певчей Птицы. Слышался высокий голосок какой-то совсем молодой девочки, доносившийся из кафе. Подозрительно хорошо пахло пастилой и пряниками.       Улыбка сама тянулась к лицу. Над этими людьми не властна была ночь – они сами командовали тьмой. Им подчинялись звезды, и луна, и весь мир... Он оживал в песнях, словах, сложенных рифмой, в ласковом мазке художника, в нити и игле швеи.       Ты остановилась перед внушительным домом с купольной крышей, покрытой голубой черепицей. Как ты и предполагала, белые стены были исписаны лозами и синицами на сказочный мотив. Из окон лился свет. Из соседнего дома слышалась болтовня. Ты оставила Лаванду у входа, а сама вошла внутрь. Нежно зазвенел колокольчик. Внутри оказалось светло. Потянуло ароматом новой одежды, только сошедшей с иголочки. Ты оглянулась, ощутив легкую неуверенность: повсюду в несколько рядов висели пышные платья и галантные костюмы. «Нашла место для визита, – насмешливо подумала ты, оглядывая свой потрепанный плащ. – После сбора трав – то, что доктор прописал.»       Из-за стойки подняла голову молодая девушка с темными, почти черными вьющимися волосами. Её цепкие карие глаза мгновенно оценивающе пробежали по тебе и выдали некоторую надменность с её стороны. Всю твою неуверенность сразу как ветром сдуло. – Добрый день, – холодно приветствовала ты. – Добро пожаловать в «Эдем», – приторно улыбнулась продавщица.       Ты приподняла брови, намекая ей, насколько это неуместно. – Платье на имя Тартальи Чайльда, пожалуйста, – отчеканила ты, демонстрируя золотой пропуск с твоими именем и фамилией.       Лицо консультантки, чьё имя, судя до жетону, было Кристина, сразу переменилось. Из оборванки ты для неё вдруг превратилась в ангела, сошедшего с небес. Стало мерзко где-то в районе живота. – Вы т/и, верно? Сестра Одиннадцатого Предвестника? – переспросила Кристина, сверяясь с книгой в опрятной розоватой обложке из кожи. – Верно, – отозвалась ты. – Платье... – «Дымка», – кивнула консультантка. – Сейчас.       Она поднялась, на мгновение скрылась в подсобном помещении. Ты выглянула в окно. Твои брови сами собой свелись к переносице, когда ты увидела, как всколыхнулась тень в соседнем переулке. Сердце неприятно ёкнуло в груди. «Показалось?» – напряжённо подумала ты.       Бросив взгляд на подсобное помещение, ты вновь всмотрелась в темноту. Там снова что-то чертыхнулось. На этот раз даже Лаванда, подняв голову, взглянула в ту сторону. Теперь ты явственно ощутила колкое чувство в груди. «Нет, – подумала ты твёрдо, – в таких вещах не должно быть сомнения. Стоит убедиться.» – Ваша «Дымка»! – Кристина вынырнула из-за двери, держа перед собой платье в белоснежном чехле.       Ты, едва взглянув, кивнула. – Упакуйте. Я скоро вернусь, – ты поспешила к двери. – А примерить не... – начала было Кристина.       Но ты уже исчезла за дверью, оставив её стоять с твоим платьем.

[runnin' – adam lambert]

      На улице, как это бывает зимой, стемнело почти мгновенно. Ты осторожно прикрыла дверь, чтобы не было слышно предательского звона колокольчиков. Скользнула к Лаванде. В руки лёг лук. Ремень колчана пересёк грудь. Лаванда встревоженно взглянула на тебя: в темноте её глаза казались призрачными огоньками.       Ты заранее наложила стрелу на тетиву, решив, что в таком деле лучше сто раз остаться дурой, чем один раз ошибиться. От переулка тебя отделяло всего ничего. Ты преодолела метров десять легкой трусцой, прежде чем услышала совсем тихий прокуренный голос: – Тише, маркиза, – шептал он вкрадчиво. – Расслабься и будет не так больно.       Девушка не ответила. В груди что-то треснуло, а следом по венам полилась жгучая ярость. Ты вспыхнула, как сухой сучок. Изумрудные лианы охватили стрелу. Никто не слышал этого беззвучного стона. Никто на этой улице не мог узнать страха. Это осталось бы в тени, между домом Певчей птицы и закрытой выставкой выходного дня. Это растаяло бы в ночи и забылось бы миром.       Если бы только тебя не было на этой улице. – Убери от неё свои грязные руки, животное, – прошипела ты, выныривая из-за угла, – или я проткну тебе сердце.       Мужчина обернулся. Взрослый мужчина с солидной светлой бородой. Его обезумевший взгляд впился в тебя так, словно ты оторвала собаку от разрывания пищи. Когда он повернулся, ты сумела рассмотреть девушку за ним.       Совсем молодая, на вид твоя ровесница, со светлой косичкой, в легкой голубой шали на плечах, с огромными глазами, до краев наполненными ужасом. Её губ, да даже носа не было видно. Огромная ладонь мужчины зажимала ей почти половину лица так, чтой бедняжке наверняка было трудно дышать. – Иди куда шла, – прорычал мужчина, – и забудь о том, что видела. – Ты на что рассчитывал, придурок, когда говорил это? – изогнула бровь ты. – Что ещё? Упасть перед тобой на колени и звать Господом Богом?       Мужчина раздражённо цокнул языком. – Вот ведь дура ты, девка. Хватай её.       Ты слишком поздно заметила движение сверху. Было мгновение. Блеск ножа в свете фонаря. Твои округлившиеся от ужаса глаза. Второй мужчина прыгнул на тебя с низкой крыши, готовясь хорошенько подправить лицо кинжалом.       Выстрел не удался. Стрела просвистела мимо, вонзилась позади него, не возымев эффекта. Ты шатнулась, прикрываясь луком, и мужчина приземлился перед тобой. Взмах руки – взмах ножа. Ты не стояла – метнулась вбок.       Лук выпал. Оказался позади мужчины. Взмах ножа. Всё так быстро – ты даже не успела понять: предплечье возгорелось огнём. Ты каким-то краем подсознания отметила, что кровь темная. Потекла куда-то вниз, оросив белый снег. Но ты не думала о боли. Перед твоим внутренним взором так и замерли глаза несчастной девушки, которой грозила участь гораздо страшнее смерти. В груди вспыхнуло. Больно было? Страшно было?       Ты вскинула руки, чтобы позвать на помощь магию растений, но не вышло. Ноги вдруг подогнулись. Онемели. Руки отказались поддаваться. «Нет! Не сейчас!» – стрельнуло в голове.       Укрепляющее зелье перестало действовать. Тревожно заржала Лаванда, взвившись у ателье, встав на дыбы. Ты рухнула на колени перед мужчиной, которого теперь смогла отчётливо разглядеть. Он опустил нож. Сначала растерялся, недоуменно уставился на тебя, но потом, ты была в этом уверена, он рассмеялся. Его губы растянулись в самой паршивой улыбке, какую тебе только доводилось увидеть.       Но ты не слышала.       Второй мужчина обернулся, шикнул было на товарища, однако, увидев тебя, тоже ухмыльнулся. Девушка в его руках забилась, в ужасе глядя на тебя. Надеясь помочь, как ты надеялась помочь ей. Ее хрупкие руки оказались прижаты к стене. Мужчина, стоявший перед тобой, был крупнее тебя. В нем не было ничего примечательного, кроме злых глаз, темных, как сама ночь. Совсем ничего. Равнодушный не узнал бы в нем злодея.       Ни пошевелиться. Ни сдвинуться с места. В груди заныло. Ты знала, что дальше будет. Знала, и видела все точно в замедленной съемке. Снова это ужасное чувство – ты не могла контролировать своё тело, не могла спастись, не могла защитить... Совсем как три года назад.       Перед глазами вдруг промелькнула алая вспышка. Ты явственно увидела других Искателей приключений – молодых и глупых, как ты. Вишапа и его длиннющие когти. Зубастую пасть. Срывающееся дыхание. Тогда всё было так быстро, так скоро, сейчас – невыносимо медленно. Мгновенье тянулось целой вечностью, и тени кутали тебя всё сильнее. Было холодно, совсем как в тот день.       И в ушах так же явственно раздался громовой раскат.

Встань.

      Ты не могла. Всё онемело. Не поддавалось больше. Голова опустилась. Мужская рука стиснула твои волосы, больно оттянула их назад. Ты то ли разбила, то ли прикусила губу – в рот хлынула кровь.

Хочешь всю жизнь так прожить? Как слабачка, которая всегда будет нуждаться в помощи сильного?

      Ты не можешь выжить. Никогда не могла. И всегда почему-то выживала. Из всех, кто мог спастись, каждый раз звезды выбирали тебя. Ты не должна была сбегать, побеждать, преодолевать. У тебя всегда было слишком мало сил.       Так почему же... Ты?...

Встань.

      Почему внутри снова всё пульсировало? Бестолковое тело – жалкая марионетка. Ты заглянула в глаза мужчине. Он глядел с отвращением на кровь, побежавшую по подбородку. По мышцам словно молния пробежала.

Встань.

      Ты ощутила её, как три года назад, как совсем недавно в холле Белого Замка. Яркая. Пульсирующая. Неудержимая. Больше твоего тела. Крепче твоих костей. Предназначенная для тебя. Неотъемлемая часть тебя.

Вставай.

      И она вдруг вспыхнула. Пурпурное пламя в груди. Всё то же животное, сотканное из эфира. Острые уши, острая морда. Твоя спасительница. Твой монстр. Твой щит и копье. Внутри разорвалось. Хлынуло по венам, размораживая конечности. Время побежало как прежде. Ты ощутила и боль, и кровь, и злобу, а вместе с тем – силу, подобную грозе, громовому раскату, необузданной молнии.       Должно быть, что-то тебя выдало. Мужчина вдруг отпустил твои волосы, шатнулся назад. Нож выпал из его руки. Беззвучно упал в снег. А ты поднялась. Встала, как будто не немела секунду назад. Сила полыхала внутри, сила, способная сжечь весь мир. Незнакомый зверь, стоящий за твоей спиной. Монстр. Герой.       Пурпурный эфир обвил твои руки, поразительно похожий на туман. Грохот в ушах заглушал все остальное – ни пения, ни криков. Только рот мужчины беззвучно разевался. Второй обернулся. Округлились глаза. Руки знали, что делать, куда лучше тебя. Они сами поднялись. Бежать было некуда. Из-под земли, расшвыривая клочья снега, вырвались лозы. Громадные, могучие, неудержимые. Им нельзя было воспротивиться.       Вокруг ног, вокруг тела, вокруг горла. Лоза сжалась. Крик, всё такой же неслышный. Сила могущественнее твоего тела. Зверь, воплощающий животное начало. Прижимая руки к телу, сплетая ноги между собой, сдавливая глотки. Где-то внутри шевельнулось едва заметно: лозы могли бы быть и колючими. В желудке похолодело.       В голове возникли образы, и образы эти полнились кровью, разорванной кожей, белёсыми костями. Образы эти вдруг показались донельзя реальными, ужаснули тебя, заставили содрогнуться, замедлиться. Из-за грохота в ушах до тебя донеслось тихое, вкрадчивое, произнесённое голосом с нарастающей силой:

Убей.

Убей.

Убей.

Убей.

Убей.

      Шепот в голове, страшнее и злее обычного. Сердце возопило. Глаза видели боль. Видели совершенно ясно, как недостаток кислорода медленно и мучительно убивает твоих жертв. Ты видела ещё чёрные небеса, багровые всполохи, алые облака и запятнанный снег... А потом глаза твои опустились на девушку: она была всё так же чертовски напугана.       Но теперь она смотрела на тебя.       И вся твоя злость как вспыхнула, так и погасла. Эфир стал меркнуть. Сердце пропустило удар – и грохот вдруг ушел прочь из ушей. Ты расслышала шум доспехов.       Стражники.       Тело вновь занемело, даже больше прежнего, и сила, переполнившая тебя до краёв, как вода переполняет сосуд, вдруг пересохла в венах и притихла. Ты со стоном свалилась на колени, и лозы разжались, неохотно выпустив насильников. Мужчины не встали. Схватились за глотки, отчаянно пытаясь отдышаться. И хотя тебе хотелось сказать, что они заслужили этого чувства - неспособности вдохнуть - ты вдруг сама себе ужаснулась. Жестокость, принёсшая с собой эти мысли, погасла, затушенная твоим собственным сердцем. Ты закрыла глаза. Латы зазвенели ближе. Ты согнулась, уперев руки в землю. Энергия ещё пульсировала внутри, не желая так скоро сдаваться, но с ней вдруг сплелся аромат чудных духов орхидеи. – Держись, красавица, – шепнул на ухо нежный женский голос. – Нужно лечь. Вот так.

[evergreen – richy mitch & the coal miners]

      Ты перевернулась, повалилась на спину и увидела ее. Это была маркиза. Со светлой косичкой, со светлыми глазами. Благодарными глазами. Страх из них, как ни удвительно, совершенно пропал, и, будь ты хоть немного здоровее, ты бы, конечно, порадовалась; но голове так гудело, что ты едва могла шевелить губами. Слабость лишила тебя возможности утешить девушку. – Госпожа Воронцова! – голос стражника?... – Как Вы только!... Во имя Царицы, что здесь случилось? – Эти два чудовища на меня напали. Она меня спасла, – бросила торопливо Госпожа Воронцова, склоняясь над тобой, будто ничего особенного и не видела. – У неё рука кровоточит...       Стражник упал рядом с ней, внимательно осмотрел твою руку. Ты явственно ощутила, как кровь тонкой струйкой побежала из-под вспоротой кожи, и тихо застонала, морщась. Воронцова, как ангел, спустившийся прямиком из Селестии, сияла в темноте, и глаза её всё больше темнели от тревоги. Стражник зажал твою рану руками - ты почувствовала, как его пальцы постарались стянуть края раны. – Нужно перевязать... – нахмурился он. – Вот, – Воронцова, не медля, сбросила голубую шаль со своих плеч, передала стражнику. – Перевязывай. – Госпожа, но... – Сейчас же!       Стражник не посмел ослушаться знатную особу. Ты почувствовала, как он приподнял твою руку, стал перетягивать рану. В груди захрипело, когда ты попыталась выдавить слов: они не шли, застревали в груди. Впрочем, если уж кто на этой улице был достаочно упрямым, чтобы преодолеть все слабости и пороки, так это ты. По счастью, у Воронцовой был замечательный слух и достаточно сообразительности. – Что? – она склонилась ещё ниже, оказавшись совсем близко к твоему лицу. – Чем помочь?       В её спокойном и рассудительном лице не было и тени, которая могла бы навлечь на тебя беду. Она не знала в тот миг ничего, кроме хладнокровия, решительности и внимательности. Восхищение её мужеством и самообладанием на короткий миг придали тебе сил. – Лошадь... У... «Эдема»... – шепнула ты отрывисто. – Синий... И... Зеленый...       Воронцова не медлила ни секунды. Она метнулась сквозь собравшуюся из ниоткуда ахающую толпу, которую ты различила по тихому беспокойному шепотку, прорвалась к лошади, игнорируя приветствия и возгласы, и исчезла из поля твоего зрения на несколько мгновений. – А с этими что? – спросил ещё один голос. – Передадим полиции. Пусть разберутся с уродами, – ответил стражник, сидевший над тобой. – Свяжи обоих. – Есть, сэр!...       Голоса размывались, долетая до ушей и не проникая дальше. Темнела в проходе толпа - тебе казалось, что ты видишь причудливые ведьмовские шляпы и глупые рукава-буфера - они всегда виделись тебе невыносимо глупыми аксессуарами. Снег стал падать на твоё лицо, и всё меньше ощущалась рука, удерживаемая стражником. Его лица ты рассмотреть не сумела.       Тяжёлые, невыносимо холодные мгновения, когда снежный покров под спиной ощущался особенно явно. Ты смутно подумала о брате, о Лаванде, о маме, отце, братьях и сестре. Ты подумала о Скарамучче, и за эту мысль уцепилась, как за спасительный якорь. А потом госпожа Воронцова вновь упала рядом с тобой, обдав тебя волной снега и, похоже, совсем позабыв о грации. – Что делать? – спросила она перепуганно.       Голос прозвучал с эхом. Ты ответила не сразу, через несколько мгновений бессмысленного шевеления губами. – Синий... В рот... – ты раскрыла губы, как могла.       Стражник и Воронцова переглянулись, но ослушаться не посмели. Горьковатая жидкость стала осторожно вливаться тебе в рот, пока ты не закашлялась и сама не отодвинулась от пузырька. Только тогда ты смогла вдохнуть. И воздух хлынул в твои лёгкие, и голоса вдруг стали чётче и разборчивее, и лица спасителей превратились из размытых миражей в человеческие обличья. – Твою мать, – выдавила ты, погодя несколько мгновений, – ещё раз стану столько колдовать в день, пристрелите меня из ружья, умоляю вас.       На миг все замерли, очевидно, смущённые твоей невероятной грацией и вежливостью. Первая засмеялась Воронцова, а уж её звонкий заразительный смех подхватили все остальные. Ты с трудом улыбнулась. Онемение стало быстро уходить. Исчезли и звон и оглушительное сердцебиение, и удручающая слабость. При поддержке стражника ты сумела даже сесть в леденящем кости снегу. – Вот уж не думала, – улыбнулась Воронцова, – что героини бывают такими. – Вы удивитесь, – хмыкнула ты, блеснув глазами. – Что дальше? – Воронцова, усмехаясь, указала на вторую склянку. – Это на рану. Исцеляющее зелье, – ты взглянула на девушку с точёными чертами лица. – Всё ещё хотите пожертвовать свою шаль? – Прямо сейчас я готова пожертвовать Вам половину моего имения, так что спросите меня завтра, – отозвалась Воронцова, передавая зелье стражнику.       Тот, слегка ошарашенный вашими колкостями, предпочел молча наложить повязку. Толпа, шепчась, расходилась. Ещё двое прибывших стражников забрали повязанных насильников. Те перепуганно оглядывались, нашептывая «дьявол», но так и не решившись хоть раз выкрикнуть это слово в твоём присутствии. Ты невольно покосилась на мёртвые лозы. – Что ж, – первый стражник проводил преступников глазами, – теперь нужно устроить допрос и... – Простите? – вскинулась Воронцова. – Девушка даже на ноги встать не может, а вы хотите её допрашивать? – Мэм, я... – стражник поднял было руки. – Никаких «я»! В конце концов, Вам... Как Вас зовут? - Пётр, госпожа... - Пётр! - Воронцова подняла подбородок, как это часто делали дамы её статуса. - Замечательно! Вам, офицер Пётр, должно хватить моих - на этом слове она сделала существенный акцент, - показаний. А если вдруг окажется, что по какой-то причине моего слова недостаточно, мы вполне сможем поговорить с моей уважаемой спасительницей, но, Пётр, только после того, как она поправится. Вам всё ясно?       Стражник помолчал немного. Поглядел на твоё измученное лицо. Вздохнул. – Предельно. Госпожа спасительница, могу я узнать Ваше имя? – сдался он. – Т/и, – ответила ты, уже начиная рыться в кармане, – сестра Тартальи Чайльда.       Ты вновь предъявила золотой жетон. Стражник мгновенно округлил глаза. Он открыл было рот, но Воронцова взмахнула рукой, не подав вида, что удивлена. – Достаточно информации! Найти её вы вполне сумеете! А теперь извольте наконец отвезти её в замок!... – Полно Вам, госпожа, – ты смущённо улыбнулась, – укрепляющее зелье не просто так создано.       И, сделав над собой весьма могучее усилие, ты поднялась на ноги. Воронцова тут же выпрямилась, чтобы в случае чего поддержать тебя. На лице стражника появилось неподдельное восхищение. – Эти два придурка напали на Госпожу Воронцову и черти знают что с ней хотели сделать. Я им помешала. Достаточно? – ты дернула плечом. – Я... – стражник посмотрел на Воронцову. Она кивнула. Тот сразу стушевался. – Думаю, да. Этого достаточно. Вы свободны... Обе.       Стражник, отдав честь, предпочел исчезнуть, а ты подняла голову на Воронцову. — Спасибо. Я бы умерла на этом допросе, госпожа... – начала было ты. – Просто Анна, – перебила та, сразу сбросив свою надменность, как ненужную одежду. – Ну разумеется. Просто Анна Викторовна, дочь графа Воронцова, наследница самого крупного оружейного производства в Снежной. Вот уж не думала, что так с Вами познакомлюсь, – ты усмехнулась.       Воронцова послала ухмылку обратно. – А я-то в каком восторге, – фыркнула она.       Поддерживая тебя под руку и обмениваясь с тобой незначительными шутками, Воронцова помогла тебе дохромать до встревоженной Лаванды. Вы сложили пузырьки обратно в сумку. Успокоили лошадь. Взглянули друг на друга. – Я всё улажу со стражей, – пообещала Воронцова, взглянув на тебя светлыми глазами. – Не сомневаюсь, – кивнула ты, взбираясь на лошадь. – Но почему Вы не сказали им о?... – О том, как странно работает Ваш Глаз Бога? – изогнула бровь Воронцова. – Вы спасли меня. Остальное не имеет значания. Но лучше Вам разобраться с этим.       Она протянула тебе лук, пристально глядя в глаза. Ты медленно кивнула. Навесила лук на себя. – Что ж... – произнесла ты. – Вы совершенно правы.       Звякнул колокольчик. На улицу высунулась Кристина и вздрогнула то ли от того, что перед ней были две высокоранговые особы, то ли от холода, то ли от вида твоей разбитой губы. – Госпожа! Ваше платье... – начала было она сконфуженно. – Доставьте в Белый Замок, – велела Воронцова, – до покоев Госпожи. Запишите на счет Воронцовых.       Кристина закивала и исчезла в бутике. – Госпожа!... – ты повернулась к Воронцовой. – Вам не кажется... – Нет, – ответила улыбкой маркиза, – не кажется. Чем больше моя благодарность, тем щедрее я становлюсь. Ни о чём не беспокойтесь, Госпожа спасительница.       Ты вздохнула, опустив плечи. Тепло разлилось где-то в районе груди. – Будьте осторожны, Госпожа Воронцова, – попросила ты, – а не то в следующий раз я упаду в обморок и не встану. – Идёт, – игриво подмигнула та. – Без стражи больше никуда, спасительница. А теперь идите прочь, пока я не переписала на Вас всё имение. Ну!...

[ведьмы – balkon]

      Когда ты въезжала в замок, уже совсем стемнело. Со всех сторон Белый Замок сделался окруженным мраком. Огни гнали его прочь, но он всё равно клубился где-то неподалёку, грозя рано или поздно захлестнуть дворец. Конюхи позаботились о Лаванде. Ты распрощалась со своей любимой кобылой, расцеловала ее, вынула из седельной сумки собранные припасы и покинула конюшню, едва, по правде говоря, волоча ноги.       Всё тело сделалось тяжёлым. Уже не немело и не болело, только руку порядочно жгло и не помогала даже мысль о том, что завтра от царапины и следа не останется. В животе урчало: желудок не видел еды с самого утра.       Оказавшись в пустом холле, ты бросила усталый взгляд в сторону башни. Сил подниматься по лестнице и уж тем более приводить себя в божеский вид не было. Ты с неприязнью осмотрела себя: плащ весь в грязи и каких-то листочках – ты поспешила его снять и передать слугам, – порванный рукав, замотанный голубой шалью, ничуть не сочетавшейся с черным цветом, волосы наверняка чрезмерно растрепаны... Сестре Одиннадцатого Предвестника, должно быть, следовало производить более достойное впечатление. Ты шумно вздохнула.       Ноги понесли в сторону столовой. В этот раз сил держать голову ровно не нашлось совсем. В груди и в животе всё опустело. Тебе казалось, что ещё немного и ты упадешь прямо посреди холла, и будешь лежать, пока кто-нибудь не найдёт тебя и не отнесет в кровать, где ты пролежишь ещё часов десять, не разлепляя глаз.       Замок выглядел вымершим. Опустелые тихие холлы; холодные звезды, видневшиеся в черном небе; желтоватый свет огней. Всё было родным, но казалось от усталости совершенно чужим. Ты едва узнавала родные стены.       Облизнув губу, ты нащупала языком корочку засохшей крови, и от этого стало ещё горше. Честно сказать, ты готова была расплакаться от той мысли, что тебе необходимо показаться в столовой в таком виде. Оставалось надеяться, что все уже разошлись и ты, как всегда, придёшь за самой последней порцией, которую для тебя заботливо отложит Светлана Андреевна.       В соседнем коридоре, прилегавшем к твоему пути, прозвучали шаги. Ты подняла голову. Потускневший взгляд устремился на шум. Тени распахнулись, выпуская до боли знакомую фигуру. Захотелось сменить курс и броситься в окно.       Скарамучча по самому счастливому стечению обстоятельств в твоей жизни свернул в ту же сторону, что и ты. Не обмолвились ни словом, как будто и не было ничего прежде. Как будто не было волшебной ночи под звездами и тайных улыбок, не было излишнего любопытства и запретной близости. Не было. Конечно, ничего не было. Ничего не могло быть.       Ты ничего не сказала. Не улыбнулась. Даже не взглянула в его сторону. Позволила идти рядом, как вышестоящему. Не отстала, не ускорила шаг. Словно его вовсе не было здесь. Больше не обещала ему первых шагов и не пудрила мозги своей бессмысленной болтовней.       Боковым зрением ты заметила, как Скарамучча слегка повернул голову, хлестнув мурашками по твоей спине. Темные глаза скользнули по твоему лицу – и, вне сомнения, задержались на разбитой губе, которая с утра ещё выглядела вполне целой. Ты буквально почувствовала, как ожесточился взгляд Скарамуччи, разом став холоднее и злее. Когда глаза его опустились до руки, где на дворянской шали багровело пятно крови, тебе и вовсе захотелось сквозь землю провалиться.       До столовой было идти ещё несколько минут. Никогда в жизни ты так сильно не желала, чтобы она была хоть на жалкие пару шагов ближе ко входу. В груди стало холодеть. В холле по-прежнему оставались только ты, Скарамучча, да вьюжный ветер. И в этой звенящей тишине его голос прозвучал особенно холодно и резко: – Кто это сделал? – вопрос разбился о твоё молчание осколками стекла.       Ты вздохнула почти судорожно, против воли ощутив лишь раздражение. Как он только смел? – Уже не важно, – ответила ты сухо. – Их арестовали.       Твой голос прозвучал тускло. Ответ упал куда-то на пол: казалось, вы по нему прошлись, истоптали его, так он был незначителен, так бессилен в том, чтобы успокоить вас, унять поднимавшиеся чувства. – Я не спросил, что с ними, – повысил голос Скарамучча. – Я спросил, кто это сделал?       Ты искоса взглянула на него. Он смотрел в сторону, избегая увидеть твои глаза. Что он боялся в них найти? Боль? Усталость? Злобу? Или, может, больше всего он боялся видеть в твоих тёплых глазах безразличие?       Внутри вскипело: он не имел права беспокоиться о тебе. Он не имел права полагать, будто может о тебе заботиться после того, как оттолкнул тебя. Он не имел права покровительствовать тебе наедине, а при всех остальных делать вид, будто ему нет до тебя дела. Ты была не согласна на такие отношения. – Двое мужчин пристали к маркизе без охраны, – коротко ответила ты. – Я их отделала. Вот и вся история.       Скарамучча скривился. – И ты снова пострадала, потому что приспичило погеройствовать. Не надоело? – резко спросил он.       Ты прищурилась и теперь взглянула на него вполне открыто. Всё внутри затрещало по швам, заскрипело от гнева: он все грозился вырваться наружу и брыжущим слюной псом наброситься на Скарамуччу. – Нужно стать бесчувственным камнем, которому нет дела до других? – ядовито поинтересовалась ты. – Счастливее будешь, – отозвался Скарамучча. – По крайней мере, не останешься сидеть без сил у реки после одного-единственного применения своей побрякушки.       Он оставался спокоен, и это злило. Он, даже если горел внутри так же сильно, как ты, не подавал виду, и это злило. – Лисе нужны были травы, – прошипела ты, распаляясь с каждым словом всё больше. – Я всего лишь помогла перебраться на другой берег! – А потом чуть не потеряла сознание, – безжалостно отметил Скарамучча. – Слабаки просто не созданы для помощи другим.       И клетка пламени внутри мгновенно лопнула. – И кто тогда им поможет? Ты что ли? – вырвалось у тебя. – Или испугаешься, что после этого тебя полюбят?       Скарамучча вздрогнул. Его пылающий взгляд обжег тебя, но ты не испугалась. Ты устала, ты была зла и расстроена и у тебя не было сил держать свой острый язык в узде. – Тебе так трудно не жертвовать собой? – холодный вопрос. – А тебе так трудно перестать бояться? – и пламенный выпад в ответ. – Ты себя загубишь, – скрытая дрожь от злости. – Ты себя тоже! – и вполне очевидное отчаяние.       Вы не заметили, как остановились. Грудь Скарамуччи медленно поднялась и опустилась, словно он с трудом сдерживался, чтобы не сорваться. Не накричать на тебя. Не разъяриться и не начать доказывать, как ты не права. Он был всего в одном шаге от того, чтобы вновь оскорбить тебя.       И ты. Задела губу – кровь снова сначала стекать в рот, и металлический привкус коснулся языка. Распалённая. Злая скорее на весь мир, чем на Скарамуччу. Злая оттого, как тебе было больно. Оттого, насколько он был прав. Его правота злила тебя, может быть даже больше, чем распоротое предплечье.       Скарамучча открыл было рот, чтобы что-то сказать, наверняка обидное, но ты вдруг моргнула. Отвела пылающий взгляд, чтобы он не видел, как неестественно заблестели глаза. Ты так сильно злилась, что злость обратилась тупой болью.       И Скарамучча ничего не сказал. Смолчал. Задавил в себе желание высказать, какая ты глупая и беспомощная. Он лишь смотрел на тебя и, казалось, не мог пошевелиться. В какой-то момент тебе показалось, что он едва заметно пошатнулся в твою сторону.       Но ты отступила. Сморгнув слезы, пошла прочь, исполненная самых черных чувств. Он остался стоять, глядя тебе вслед, пока ты не скрылась за ближайшей дверью, так и не сумев к тебе прикоснуться или, по крайней мере, окликнуть.       Тем вечером страх превзошёл разум.       Глотая слезы, успокаиваясь на ходу, ты страшно жалела о том, что решила пойти в столовую. Тебе следовало просто вернуться в комнату. Забыть о проклятом урчащем чреве. Разворачиваться уже не хотелось: ты знала, что Скарамучча идет за тобой, но видеть его совершенно не желала.       Есть говорить откровенно, ты в принципе никого не желала видеть в тот момент. Сжав больное предплечье, ты шмыгнула носом. Ощущение было ничтожнейшее: униженная, оскорбленная и растерянная. Всё тело ныло. Хотелось лечь и умереть, и желание это росло с каждым шагом к столовой. До тебя донеслось множество голосов. «Проклятье, – в отчаянии подумала ты, – неужели все эти посиделки перед балом обязательны?»       В сущности, ты не сердилась ни на кого, даже на Скарамуччу, но боль и голод делают с людьми страшные вещи. Человеческое сознание может сильно исказиться, если вовремя не позаботиться о его телесной составляющей.       Дверь оказалась открыта. В холл лился медовый свет. Стоило войти в столовую, как в ушах зазвенело от шума, а в голове всё помутнело от терпкого запаха пива. Ты поморщилась. Столы ломились от алкоголя. Казалось, здесь собралась вся стража замка. Шумно. Запах спирта. Много людей. Тела со всех сторон. Кто-то из солдатов уже забрался за стол и распевал пьяные песни, кто-то расплескал пенящееся пиво по полу, кто-то вливал в себя уже десятый стакан, и алкоголь бежал по подбородку, капал с бороды. «Ну почему сегодня?» – простонала ты про себя.       С другой стороны, думала ты, подходя к Светлане Андреевне, никто, по крайней мере, не заметил твоего присутствия и не стал рассматривать, посмеиваясь. Ты подхромала к стойке и заказала старые добрые блинчики, надеясь, что они поднимут тебе настроение. Села за стол в полном одиночестве, забившись в самый близкий к выходу угол.       Скарамучча подошёл на пару минут позже. Не удостоив тебя взглядом, взял какую-то очередную горькую мерзость и исчез в толпе. Ты с тоской подумала, что ему наверняка было не по душе всё это веселье. «Не поссорились бы, – мелькнуло в голове, – сбежали бы куда-нибудь на балкон. Поужинали бы в тишине.»       Тебе неожиданно захотелось, чтобы среди всего этого веселья, хаоса, суматохи и похабства рядом был твой угрюмый спутник. Когда он ненавидел весь мир, тебе было проще этот самый мир любить. Когда он был с тобой, тебе было спокойнее.       Хотя ты хотела есть, в горло кусок не лез. Ты бессмысленно собирала куском блина шоколадную пасту, подперев рукой щеку. На душе сделалось пусто и печально. Руку саднило. Крики солдат пульсировали у тебя в самом черепе. Как бывает в шумных местах, ты вскоре совсем перестала слышать свои мысли. В голове плясали чертики и звенели пошлые песни о женщинах. Кто-то, проходя мимо, едва не пролил на тебя пиво, и теперь его запах окутал тебя тяжелым облаком.       Скарамуччу не было видно. Ты, впрочем, не искала его глазами, предпочитая уставиться в тарелку. Раз в пару минут ты находила в себе силы запихнуть в рот кусок блина, и всё ожидала, когда желудок наполнится достаточно, чтобы ты могла уйти отсюда. Крики, как назло, становились громче и громче. Всем было плевать на Шестого Предвестника, на тебя, на целый замок. Стражники такими ночами совсем забывали о приличиях, и, как правило, кончалось это весьма печально.       Выучив узор на тарелке, ты подняла усталый взгляд на солдат, и среди них в расступившейся толпе увидела Дениса. Он был в окружении своих друзей, слишком близко к тебе, чтобы ты могла не обращать на это внимания. Без Скарамуччи тебе особенно хотелось избежать столкновения с этим парнем. Ты поспешила опустить голову, чтобы он тебя не увидел, но почти сразу поняла, что опоздала. Когда ты вновь глянула в ту сторону, ты увидела, что Денис смотрит прямо на тебя, и его зелёные глаза, отметив отсутствие Скарамуччи рядом с тобой, наполняются совершенно нахальным намерением. Ругнувшись мысленно, ты снова отвела взгляд, надеясь, что его отвлекут.       Но той ночью звёзды, видимо, были не на твоей стороне. В таком шуме ты не могла различить шагов, однако вполне отчетливо заметила тень, упавшую на тебя. Про себя ты прокляла весь мир. Взгляд остался неизменным, когда ты подняла его на Дениса.       Он был ухоженным, как и всегда. Никакой щетины. Светлые волосы аккуратно острижены. Он был красив, очень красив, но всю его красоту безнадежно портили эти изумрудные глаза, полные какого-то совершенно дьвольского удовольствия. Ему определённо нравилось то, какой слабой и уставшей ты выглядела. Ему нравилось, что рядом с тобой никого не было. Ему казалось, он сможет сделать с тобой всё, что пожелает. – Так-так-так, – в его голосе откровенно прозвучало ехидство, на губах заиграла омерзительная усмешка, – кто это тут у нас? Неужели т/и собственной персоной?       Ты взглянула ему за спину. Среди пляшущих людей нашла глазами его дружков, сидевших за столом. Глаза выдавали их. Они смотрели на вас. Посмеивались. Стало гадко. – Снизошла, – резко ответила ты, вновь смотря на Дениса. – Чего тебе? – Ну зачем так грубо, родная? – рассмеялся тот, склоняясь к тебе. – Я лишь хотел поинтересоваться, почему такая красавица сидит в одиночестве? – Я не одна. Со мной моё непомерное эго, – ты выгнула бровь. – Это всё? – Прогоняешь меня? – Денис оперся на стол, обдав тебя перегаром. – Я ведь только начал! – От тебя несёт, – сморщилась ты. – Уйди.       Денис лишь зашелся хохотом, склонился ниже, нарочно выдохнув тебе в лицо. Ты не дрогнула. – Я же сказала, – с нажимом повторила ты, – у-хо-ди. – Ты ещё не поняла? – Денис покачал головой. – Мне плевать, что ты говоришь. Всем плевать.       Ты выдохнула сквозь сжатые зубы и опустила глаза в тарелку, понадеявшись, что он уйдёт. Денис, конечно, остался стоять. Его руки ударились совсем близко от тебя, заставив отпрянуть. – Ну же, взгляни на меня, рохля! – рявкнул Денис. – В чём дело? Я думал тебе нравится подчиняться?       К груди подкатила знакомая жгучая сила. Ты сжала пальцами вилку. На сгновение ты представила, как с твоих рук срывается пурпурный эфир, спсободный отшвырнуть целого вишапа и уж точно способный переломить человеское тело пополам. Жёсткое ощущение, колкое, едкое, напугало тебя.       Пришлось промолчать. Отчаянно, словно отмахиваясь от назойливой мухи, ты отгоняла от себя мысль об изувеченном теле твоего обидчика, убеждённая, что эта мысль не должна принадлежать тебе. Денис, конечно, счёл это за слабость. Его друзья наблюдали с упоением. Кто-то стал оборачиваться, засматриваться на вас с любопытством. – Что такое? – измывался Денис. – Не знаешь, как ответить? Разучилась говорить?       Молчи. – Скажи, почему ты одна, т/и? Неужели тебя бросил Шестой Предвестник?       Нельзя вспылить. – Любопытно, почему? – Денис склонился к тебе. — Неужели воспользовался тобой и бросил? Кажется, это зовётся кармой?       Терпи. –Молчишь? Ты наконец поняла, что лизать кому-то сапоги – всё, на что ты способна? – всё глумился он. – Стыдно тебе хоть?       Сукин сын. – Да закрой ты наконец свою пасть! – твой голос долетел до самого потолка.       До этого на вас смотрели всего несколько людей, но после твоего крика они все стали оборачиваться. Недоуменно глядеть. Хмуриться. Скалиться. – Неужели... – начал было Денис. – Заткнись! – повторила ты зло. – Ты не представляешь, как меня тошнит от тебя. Ты - жалкое подобие человека, неспособное принять тот факт, что ты не нужен женщине, слышишь? Ты так ничтожен, что готов бежать за кем-то сорок дней, чтобы сказать, насколько тебе всё равно, верно? Ты из тех, кто ни за что не отпустит и будет бросаться на колени и умолять, кричать и оскорблять, если это не сработает, да?       От собственных криков звенело в горле. Отчаяние захлестнуло с головой. Ты была зла. Ты была так зла, что если бы вдруг твоя сила, колыхавшаяся вокруг невидимым полем, вырвалась наружу и отрубила Денису голову, тебе было бы плевать.       Он вспыхнул, как хворостинка в огне, задетый за живое. Совершенен в своей ничтожности. Отвратителен и жалок, насколько это только возможно для человека. Никчемен, и оттого так зол и так ядовит. – Женщины, подобные тебе, почему-то думают, что смеют кого-то тыкать в несовершенство, – Денис ухмыльнулся. – Но, знаешь, тебе стоит отрезать язык, чтобы ты не смела говорить в присутствии мужчин. Ты изменщица. Ты предательница. Всё, что тебя интересует, – ранг и должность. Знаешь, кто ты, т/и?       В этот миг наступила тишина. Энергия вокруг тебя готова была в любой миг всколыхнуться и вонзиться в тело обидчика, но ты просто стояла. Стояла и смотрела, ожидая, чем он решит закончить. Что выкинет в конце. Теперь уже абсолютное большинство смотрело в вашу сторону. – Капитанская шлюха, – произнёс Денис совсем негромко, хотя, ты была уверена, его услышал весь Белый замок. – Ты – жалкая капитанская шлюха, и я рад, что ты ушла, потому что ты годишься только для того, чтобы тобой пользовались.       В его глазах – темный огонь. Ты – настолько ошарашена, что не в силах возмутиться. Какая-то слабая, горькая обида всё же кольнула сердце. Он смотрел на тебя, с наслаждением видя, как меняется твоё лицо, теряя равнодушное выражение.       Его друзья смеялись. Радовались, что предательница и изменщица получила по заслугам. Что он им рассказал? Соврал ли, что ты пророчила ему нечто большее, чем приятные ночи? Солгал ли о чувствах к тебе? Солгал ли о том, что вы обсуждали перед тем, как впервые позволить себе вольности? И как ты тогда не углядела в нем эти подлость, алчность и глупость? Как не увидела того, кто стоял перед тобой?       Ты смотрела на него. Он – на тебя. Другие – на вас. Темная фигура появилась за его спиной неожиданно. Ты успела заметить, как шевельнулись его губы, словно он хотел что-то добавить. Словно что-то ещё можно было добавить.       А потом Скарамучча оказался совсем близко к Денису. Крепкая рука сжала загривок стражника. Твои глаза округлились. Выражение лица Дениса стало испуганным. И в следующий миг, без всякого усилия подняв твоего обидчика в воздух, Скарамучча швырнул его в стену с такой силой, что камни потрескались.       Тебе показалось, что это сон. Ты видела всё совершенно ясно, словно время замедлилось. Видела, как неестественно выгнулось тело Дениса. Слышала во всей суматохе, как треснули его кости – или тебе померещилось? Все вдруг замолчали. Стихли крики. Друзья Дениса замерли, в ужасе уставившись на его тело. Мужчина, танцевавший на столе, никак не мог остановиться, и кто-то принялся стаскивать его на пол, отчаянно шипя.       Несколько долгих мгновений – и Денис, застонав, пошевелился. Он попытался подняться на руках. Его растерянный взгляд уставился на Шестого Предвестника. На Сказителя, которого, по его мнению, рядом с тобой не было.       Но он был. Он был рядом. И ты поняла совершенно отчетливо, что он всё прекрасно слышал. Каждое слово. Он видел, как меняется твоё лицо. Знал, что ты слишком устала, чтобы ответить. Понимал, что ты не можешь применить здесь свою силу по многим причинам. «Он сделал это вместо меня,» – как-то мимоходом подумала ты.       Ты должна была испугаться. Должна была кричать, звать на помощь и умолять не трогать Дениса. И всё же человек есть человек. Ты не пошевелилась. В твоём взгляде, если и была жалость, то совсем немного. Может быть, не так и чиста была твоя душа, раз где-то в её закромах мелькнуло мстительное «он это заслужил». – Я ведь предупреждал, – холодно бросил в тишину Скарамучча, – что тебе следует держать язык за зубами, тупоголовое создание.       Денис лишь застонал в ответ, глядя на него перепуганным животным. Он попытался отползти куда-то назад, но уперся в стену. Ему не хватало лишь заскулить для полноты картины. Скарамучча не стал долго задерживаться на нем взглядом. Он брезгливо отряхнул перчатки. Глаза его обратились к тебе. Столкнулись с твоими как назло.       Ты знала, как было правильно. Знала, что должна злиться на него, ведь из вас двоих он должен был быть плохим. Однако эмоции мигом превзошли разум, и ты сделалась ему благодарной. Да, ты была благодарна... Но смолчала. Безмолвно глядела на него, ожидая, что он сделает.       Все вокруг застыли, боясь даже вдохнуть. Страшно не было лишь тебе одной. Ты сглотнула, выдохнула. Скарамучча не шевельнулся. Два долгих мгновения отбило маятником твоё собственное сердце.       Потом Скарамучча отвернулся. – Уберите его, – махнул рукой он и, одернув плащ, отправился прочь.       Стоило ему исчезнуть в проходе, как все зашептались, засуетились. Двое мужчин бросились к нему, стали окликивать, шлепать по щекам и в конечном итоге, взвалив на себя, понесли прочь. Ты едва слышала их крики. Тело само собой опало на стул. Все поспешили отвернуться и забоялись даже смотреть на тебя. Больше не было криков. Остались лишь шепотки. Многие разбежались. Ты всё не могла оторвать глаз от трещин на стене.       Блинчики вошли в горло с трудом. Ты даже не заметила, как они исчезли во рту, но стоило этому случиться – и ты, оставив поднос, поспешила покинуть столовую. Ты знала, что разговоры возобновятся. Знала, что теперь ты – предмет больших обсуждений.       Но ты слишком устала, чтобы думать об этом. Тебе хотелось просто сбежать прочь из этого проклятого места. Забыть о трещинах на стене. Может, будь ты чуть меньше ошеломлена, ты бы напомнила себе, что страх ужасное оружие. Может быть, будь все как-то иначе, ты бы злилась на Скарамуччу.       Всё, однако, было так, как было, и никак иначе. Денис оскорбил тебя. Оскорбил трижды и не слышал просьб остановиться. Как бы добра ты ни была к окружающему миру, даже тебе приходилось признать: к некоторым людям следует проявлять жестокость. Скарамучча знал это лучше тебя. Знал достаточно хорошо, чтобы сделать это за тебя.       Ужин время от времени, переворачиваясь в желудке, просился обратно. Колебалось сердце. Коридоры проходили мимо призраком, сонным миражом – ты шла за велением чувства, ощущая только привкус крови из заново треснувшей губы. Все в голове перемешалось. Злоба куда-то ушла. Что теперь тебе следовало думать? Что следовало бы думать более мудрому человеку на твоём месте?       Холл. Серебряный свет грязнился, проникая сквозь витражи предвестников. Ты прошла мимо, не заглядевшись на них. Стражники, очевидно, слегка разочарованные тем, что в тот день у них была смена, проводили тебя скучающим взглядом.       Знакомая лестница. Перед глазами промелькнули два силуэта – один твой, второй тот, кого давно следовало бы вычеркнуть из своего сердца. Ты остановилась на секунду, проводила рассеянным взглядом призраков собственных воспоминаний. «Ну и дурь. Я с ума начинаю сходить,» – моргнув, подумала ты.       Чем больше ты размышляла о том, как следовало бы поступить разумному человеку, тем больше сомневалась в здравости своего рассудка. Ты пока не знала, в какую из дверей стоит постучать. Порой тебе казалось злой шалостью свыше то, что рядом с тобой были покои самого несносного Предвестника из одиннадцати.       Этаж, на котором всегда располагалась твоя комната, в этот раз казался каким-то чудным и незнакомым. Ты шла по той же дороге, что и сотню раз до этого, но ощущала себя так же, как когда ступила на неё впервые. Если всё правда было злой шуткой, не решено ли было всё ещё в тот день?       Ноги слабели. Ты была не до конца уверена, связано ли это с тем, что ты перестаралась с колдовством, или с тем, каким выдался ужин. Может быть с тем, что до твоей двери оставалось всего ничего. До его двери того меньше. «Я злилась на него, – подумала ты, останавливаясь перед покоями Скарамуччи. – И он придурок. Должна ли я поблагодарить его за то, что он защитил мою честь несмотря ни на что?»       Ты помялась. Подумала немного. Руки снова стали неметь. Ты воспротивилась, стала разминать пальцы. Прислушалась. За дверью было тихо. Вряд ли он ждал тебя. Может быть, его в действительности просто раздражал длинный язык Дениса и не было ему никакого дела до тебя. «Брось. Ты сама в это не веришь, – одернула себя ты. – Просто злишься. До сих пор злишься. Не лучшее начало для разговора.»       Несколько мгновений ты рассматривала его однотонные белые двери, задумчиво ища изъяны в резьбе. Воротило. Он сбежал от тебя, не хотел тебя видеть... Зачем-то прикрывал твою спину... Могла ли ты заставить его признать истину? Открыть глаза и взглянуть на причину побега? Могла ли снова протянуть руку, если он никак не стремился сделать первый шаг?...       Лунный свет. Холл. В сердце металось что-то неуловимое. Ты подумала ещё немного, качнулась в сторону дверей и обратно. Взгляд упал на небольшую коробку, стоявшую возле твоих собственных покоев. «Воронцова, – подумала ты с усмешкой. – Сразу видно – человек дела.»       Эхо шагов вновь понеслось по холлу, удаляясь от двери Скарамуччи. Ты так и не постучалась. Подобрав небольшую розоватую коробку, перехваченную ровным бантом, ты вошла в свои покои и закрыла дверь. «Достаточно. Набегалась, – твердо подумала ты. – Захочет – сам придёт, а не захочет – так и не надо.»       В животе что-то запротестовало, поднимаясь к самому сердцу, вороша его и беспокоя, но ты не поддалась сиюминутному порыву. Оставив коробку и сумку с травами на столике, ты похромала в ванную разбираться с последствиями своих геройств.       Сил на хорошую ванну ты в себе не нашла. Пришлось ограничиться умыванием: ты смыла с лица кровь, грязь, оттерла от кожи следы сражения. Ранка на губе, которая так сильно кровоточила, оказалась в итоге совсем не большой. Ты капнула на неё исцеляющего зелья и в тот же миг поморщилась от боли. Блузка, брюки, сапоги – всё полетело на пол, сменившись мягкими штанами и ночной рубашкой. Ты со вздохом взглянула на себя в зеркало. Лицо было усталым. Измученным. «Надо было сразу идти спать, – с запоздалой досадой подумала ты. – Как же всё складывается...»       Из ванной ты сразу отправилась к кровати и повалилась в неё так, что воздух мгновенно вылетел из легких. Веки сами собой опустились. Думать не хотелось... И всё же ты думала, и мысли роились в голове, никак не давая тебе покоя. Следовало сменить повязку на руке. Рану саднило, хотелось почесать, но ты лишь потерла её слегка сквозь бинт, кривясь от боли. Уставилась на шаль, обернувшую предплечье.       Как-то бессознательно ты всё же прислушалась к шагам снаружи, но ничего не было. Никто не шёл к твоим покоям. Никто не спешил постучаться. Никто не собирался тебя беспокоить. И в единственный день, когда это должно было тебя радовать, ты вдруг ощутила некоторое разочарование.       Ты полежала немного, рассматривая балдахин. Онемение в ногах никак не проходило, но ты продолжала разминать пальцы, вращать стопами. Ты растирала запястья и ладони, всё никак не находя в себе сил подняться и перебинтовать руку. Снаружи оставалось тихо. Мягкий полумрак окутывал комнату, осереберенную луной. Ты в этом полумраке казалась какой-то лишней, неправдоподобной. Всё случившееся начинало казаться сном. В голове мутнело.       Сквозь туман ты заставила себя приподняться. Мотнула головой. Дымка рассеялась. Ты со вздохом вновь достала исцеляющее зелье, но только прикоснулась к шали – раздался стук в дверь. Ты вскинула голову, хмурясь.       Стук был отрывистый, как будто стоявший за дверью сомневался в правильности своего решения. Ты отдернула руку от шали, тяжело поднялась на ноги и моргнула несколько раз, прогоняя круги перед глазами. Нетвердая поступь привела к двери. Ты услышала тихий вздох за дверью, раздраженный, знакомый. Улыбка сама тронула губы. Ты прекрасно знала, кто стоял за дверью, и прекрасно знала, что это значило. На сердце невольно потеплело, оттаяло.       Ты была рада его слышать.

[another love - tom odell]

      Осторожно отворилась дверь. Он стоял в холле, нарочито отводя взгляд в сторону, как будто бы был ни причём. С головы исчезла шляпа, хотя это казалось совершенно немыслимым, а черты оставались жесткими, напряжёнными и строгими. Он так искренне старался сохранить лицо, что ты не стала противиться... Причиной тому, разумеется, была лишь усталость.       Стоило тебе открыть дверь, Скарамучча покосился на тебя. Его глаза скользнули по тебе, словно ожидая обнаружить новые раны. Ничего не было. Пришлось взглянуть в твои внимательные глаза с мягкой искоркой. – Твой шарф, – буркнул Скарамучча, слишком поспешно отведя взгляд.       Ты моргнула. Он действительно протянул тебе шарф, про который ты успела благополучно забыть. Бежевый клетчатый шарф из дорогого кашемира. Мягкий. Пропахший теперь совершенно другим человеком. – Надо же, – хмыкнула ты, забирая шарф. – У меня уже из головы вылетело...       Ты пристально вгляделась в лицо Скарамуччи. В нем было что-то необычное. Какое-то выражение, плохо тебе знакомое, но наверняка значившее что-то вполне важное. По крайней мере, ты уже неплохо знала этот отчаянный, даже потерянный взгляд, отведенный в сторону. Не решался. – А шляпу где посеял? – поинтересовалась ты.       Скарамучча отвлекся от своих мыслей. Опустил тяжелый взгляд тебе на плечи. Ты улыбалась по-свойски, лукаво. Не зло. – Не важно, – мотнул головой Скарамучча, делая шаг назад. – Ну как это, – фыркнула ты в ответ, – Шестой Предвестник без своей шляпы это как Аякс без дуэлей с каждым камнем на дороге. Зайдёшь?       Непринуждённый вопрос в конце застал Скарамуччу врасплох. Тяжесть его взгляда сразу развеялась, сменившись растерянностью. Он сразу же похолодел, надеясь спрятать то, что назвал бы слабиной.       Ты предпочла бы назвать это надеждой. – Что ещё за глупости... – тихо проворчал Скарамучча. – Зачем бы мне к тебе заходить? – Хочешь сказать, ты пришёл, чтобы всучить мне шарф и уйти? – усмехнулась ты, щуря глаза.       Он метнул взгляд на проклятый шарф в твоих руках, надеясь его испепелить, но тот, как назло, не горел и не искрился. Ты несколько мгновений наблюдала, как отчаянно Скарамучча противился собственной природе, пока в конце концов он, шумно выдохнув, не прошмыгнул мимо тебя в комнату.       Ты, закрыв дверь, последовала за ним, нагнала его, нарочно задев рукой его руку. Он хлестнул тебя глазами; ты насмешливо улыбнулась. Шарф упал на тумбочку. Ты плюхнулась на кровать, а Скарамучча остался стоять, скрестив руки на груди. Темнота воздвиглась между вами мрачной фигурой. Ты смотрела на Скарамуччу сквозь неё. Тебе это было привычно: он всегда словно бы оставался за холодной тёмной дымкой. Скарамучча по-прежнему избегал твоего взгляда.       Звезды глядели на вас. Молчала луна. В фонаре колебался золотой огонек. Ты не спешила подсказать Скарамучче, что сказать и как поступить. Внимательным взглядом жгла насквозь, ожидая, когда он осмелится. Скарамучча всё не находил слов. Думалось, что, пока он решится, наступит рассвет, но торопить его не следовало. Что-то в тебе явственно ощущало: на этот раз он должен сделать выбор сам. Перестать бегать темными глазами по твоей комнате и взглянуть на тебя. Перестать сжимать кулаки и сесть рядом с тобой. Перестать молчать. Заговорить, даже если страшно.       Но он, десяток раз оставленный в стороне, не знал, как начать. Ты понимала. Сердилась на него, сердилась на себя и всё, однако, понимала. Иногда тебя даже злила собственная способность понимать других людей.       Ты опустила глаза на шаль Воронцовой. Пятно крови порядочно попортило струящийся голубоватый шелк. В ссадине по-прежнему ощущалось покалывание, но совсем не такое, как прежде. Было уже не так больно.       Скарамучча сразу заметил, когда ты начала снимать импровизированную повязку. Ты была уверена, что он сотню раз до этого видел кровь и раны, и лишь в этот раз он смотрел так внимательно. Лишь в твоей ране видел что-то страшное и непоправимое. Шаль опала на кровать. Ты поморщилась, уставившись на рассечённое предплечье, покрытое багровой коркой крови. Хотелось содрать. Знала, что нельзя: под коркой по-прежнему зияла глубокая рана. – Ты сказала, я тебе нравлюсь, – неожиданно взволнованно сказал Скарамучча.       У него это вырвалось в каком-то порыве, и по тому, как он неестественно задрал подбородок, ты поняла, насколько его встревожили собственные слова. Он был из тех, кто предпочитал всё же сдирать корку крови с незажившей раны. – Нравишься, – ответила ты, рассматривая его лицо. – Ты лучше, чем пытаешься казаться, Скарамучча, но я всё равно злюсь на тебя. Я не стану добиваться твоего расположения, если ты будешь убегать.       Взгляд Скарамуччи бегал от твоих глаз к обнаженной руке. Ты, оторвав от него глаза, принялась смазывать рану зельем. – Зачем ты это делаешь? – тихо, почти шипя спросил Скарамучча. – Для чего тебе всё это? – Я люблю, когда люди счастливы, – усмехнулась ты, глядя на больную руку. – Ты заслуживаешь этого не меньше других.       Тишина. Смешок. Ты, даже не посмотрев, знала, какая болезненная ухмылка застыла на его лице в тот момент. – Какая глупость, – скривился Скарамучча. – Только взгляни, что с тобой делает твоя целительная доброта...       Ты прикрыла глаза. – А ты взгляни, что она делает с миром вокруг меня, – улыбка тронула губы. – Ты пришёл сюда, в мою комнату, поговорить о чувствах, которые всю жизнь прогонял. Лиса, которую я защитила, вырастит своего щенка. Маркиза, может быть, будет теперь одной из тех, кто позаботится о безопасности на улицах. Думаешь, всё было зря?       Ты улыбнулась, поднимая на Скарамуччу глаза, а он всё не верил, что ты способна на улыбку, когда руки твои кровоточат. Он не верил, что ты можешь обожать мир, который нанёс тебе такие ужасные раны. – Они причиняют тебе боль, – покачал головой Скарамучча, – а ты их спасаешь? Ты в своём уме? – Одни бегут и огрызаются от боли, другие, испытав её, стремятся защитить других, – отозвалась ты.       Скарамучча стиснул зубы, сжал кулаки, но так и не смог ничего тебе ответить. Он уставился на твои руки, закупорившие флакон с целительным зельем. Ты взяла бинт, стала разматывать его, примерно прикидывая, сколько нужно, чтобы замотать всё предплечье. Взгляд Скарамуччи ты ощущала всем телом, но, привычная к мелким осколкам льда, вонзавшимся под кожу, ты почти не обращала на него внимания. Он всё не двигался. Шестой Предвестник был непобедим в сражении и настолько же беззащитен перед разговором о чувствах.       Примерившись, ты наконец оторвала длинный кусок бинта и отложила его в сторону. Белая ткань легла на предплечье, мгновенно пропитавшись зельем. Ты зажала кончик подбородком, стала, сопя, обматывать бинт вокруг предплечья. Скарамучча смотрел. Не шевелился. Не говорил. Только в глазах его что-то всё переворачировалось, боролось, то светлело, то накрывалось тьмой. Свет луны выхватывал его сомнения. При всём желании он не мог отвести глаз от твоей раны.       Между вами, казалось, прошла вечность, стерев собою мрак. Скарамучча долго стоял, долго не шевелился, но потом вдруг сделал шаг. Ты покосилась было и всё же не поспела за ним. – Дай сюда, – грубо буркнул Скарамучча, падая рядом с тобой и скрещивая ноги. – Бестолковая.       Ты только брови подняла, послушно убрав подбородок. Скарамучча сам зажал край бинта. Повязка стала ложиться ровнее. Ты проследила за его мягкими, даже тактичными движениями, чуть только не улыбаясь.       Взглянув на его лицо, ты не обнаружила в нём и тени Шестого Предвестника. Рядом с тобой был Скарамучча – тот, который был с тобой до того, как испугался. Не менее несносный и всё же гораздо менее невыносимый. – Знаешь, – сказала ты неожиданно, – ты был прав в одном. Я не должна жертвовать собой, когда помогаю другим. И я действительно слишком слаба в бою. – Неужели? – ядовито ответил Скарамучча. – Эй! – ты несильно пнула его коленом. – Я согласилась с тобой! Праздник на бульваре!       Скарамучча моргнул, взглянул на тебя, поймал твою улыбку куда-то в самое сердце. – Ты же злилась? – недоверчиво переспросил он. – Я и злюсь. Но ещё я благодарна тебе, – ты вздохнула. – Вот бы всё было однозначно, да? Жилось бы куда проще. – Благодарна за что? – Скарамучча прищурился. – Ты беспокоился обо мне. – Чушь. – И вступился за меня. Снова. – Это было не ради тебя. – Ага, а ради чего тогда? Это было покушение на твою честь? – Он нарушил мой приказ. – Который ты отдал потому, что Денис меня оскорбил. – Ты воображаешь. – А ты не признаешь очевидного.       Скарамучча зло выдохнул тебе в лицо, сжимая твою руку. Ты приблизилась к нему так, что теперь касалась двумя коленями и едва лишь не дотрагивалась носом до его носа. В темноте его лицо казалось тебе особенно красивым, чернильно-белым, словно обведенным волшебным контуром. – Глупость, – вновь отрезал Скарамучча, склоняясь к твоей руке. – Скар, – вздохнула ты, – люди, которые спрашивают «кто это сделал?» выдают себя с головой в ту же секунду. Просто признай, что я тебе не безразлична.       Плечи Скарамуччи дрогнули, стоило тебе произнести сокращение его имени. Никто во всём Тейвате не осмелился бы дать ему столь глупое прозвище, никто не повёл бы себя с ним, как с человеком... Кроме, разумеется, тебя. Ты, как всегда, сумела отличиться. Он скривил губы. – Ты мыслишь, как слабачка, – раздраженно произнес он. – Нет ничего плохого в том, чтобы беспокоиться о ком-то, – качнула головой ты. – И в том, что тебе не всё равно, больше силы, чем ты можешь себе представить. – Сила? В чувствах? – Скарамучча перетянул бинтом ладонь. – Ты безнадежна. Твоя человечность... – Выключи эту шарманку! – тут же взмахнула здоровой рукой ты. – Сказала же, я благодарна тебе! Просто порадуйся!       Скарамучча взглянул на тебя, как на умалишенную. Ты подняла брови в ответ. Он так и держал твою руку, крепко сжав ладонь. – Я благодарна тебе, – повторила ты, – за то, что ты заступился за меня. Я ценю это. Только обойдёмся в другой раз без лишней жестокости, ладно?       Скарамучча усмехнулся, выпуская твою руку. – Как это похоже на тебя, – он отодвинулся. – Я ужасно предсказуема, – хмыкнула ты в ответ. – Как думаешь, что я сделаю теперь? – Начнёшь втирать мне, как я всего боюсь и как близость важна для человека, – Скарамучча посмотрел на тебя своими холодными глазами. – Но я не человек, т/и. – Вот и не угадал, – ухмыльнулась ты. – Я хотела сказать «спасибо, что помог мне перебинтовать руку».       Скарамучча только изогнул бровь. Ты засмеялась. – Ладно, ты прав. Потом я хотела сказать всё то, что ты сказал за меня, – ты, вытянувшись через кровать, отложила зелье и бинты на прикроватную тумбочку. – Зачем ты слушаешь меня, если считаешь, что всё это глупости?       Но у Скарамуччи не было ответа на этот вопрос. Он молчал, глядя куда-то в пол, наверняка нестерпимо злой на тебя... Может быть, гораздо сильнее он злился на себя, на свою собственную слабость и чувствительность; на то, что его душа посмела проникнуться к тебе тем, чего он не мог понять. – Скажи мне, Скарамучча, – тихо попросила ты, – почему ты на самом деле пришёл ко мне?       Он не мог сказать. Не под твоим внимательным взглядом. Ты смотрела на него и уже никак не могла увидеть того, кого встретила несколько лет назад. В Скарамучче, казалось, что-то надломилось; куда-то исчезла вся злость, что-то растопило страх оставив его беспомощным и уязвленным в незнакомом мире. – Это глупость. Всё это, – Скарамучча сжал кулаки. – Вовсе нет. Ты был прав, когда сказал, что мне не понять тебя в достаточной мере, – вздохнула ты. – Но я смогу тебя понять, если ты мне откроешься. – Открываться? Доверять? – Скарамучча мотнул головой. – Ты снова о человеческом. Мне это не свойственно. – Ошибаешься, – ты протянула к нему руку сквозь темноту и сжала его предплечье. – Даже если я злюсь на тебя, я всё равно верю, что ты гораздо больше простой марионетки, – ты придвинулась к нему, наклонилась, чтобы поймать взгляд студеных глаз. – У тебя есть сердце, способное любить даже больше, чем сердца тех, кого никогда не предавали, и есть душа, которая заслуживает любви не меньше, чем все остальные.       Взгляд Скарамуччи для многих, наверное, сливался с темнотой, но для тебя его глаза сияли ярче сапфиров на солнце. Полуночные небеса, надреснутые от боли, глубокие океаны, замороженные ненавистью. И даже сквозь холод он умудрялся обжигать. Даже в этих расколотых небесах мерцали звезды. – Ты меня совсем не знаешь, – Скарамучча попробовал отдёрнуть руку, но на этот раз ты не позволила. – Так дай мне узнать, – улыбнулась ты легонько.       Он посмотрел на тебя на грани ужаса. Твои глаза оставались тёплыми. Ты больше не отводила взгляда, не отворачивалась от него, не делала вид, что тебе нет дела. Ты снова была здесь, снова держала его за руку и не спешила никуда уйти. – Даже боги боятся вмешиваться в мою судьбу, – он вдруг приблизил своё лицо к твоему, словно стараясь лучше рассмотреть твои глаза, или, может быть, заглянуть в самую душу, чтобы быть уверенным, что ты не исчезнешь в один миг, – так как смеешь ты? – А я отчаянная, – ответила ты ему в самые губы, – и ужасно храбрая. – Ты бестолковая и вечно переоцениваешь себя, – прошипел Скарамучча. – А ты всегда отталкиваешь других и не веришь, что кто-то может просто полюбить тебя безо всяких условий, – парировала ты. – Тебе не понять. – Я хотя бы попытаюсь! – Тебе просто нравится жертвовать собой. – Это правда. Иногда я чрезмерно геройствую. Но быть рядом с тобой – это не жертва.       Его выдох был коротким и отрывистым. Он так и не нашёл в твоей алмазной душе изъяна. Ты была добра, но позволяла себе злиться, ты была пламенью, согревавшейся зимой, но сжигавшей обидчиков дотла. Ты была настоящей. Живой. А он?... – Неужели? – Скарамучча склонил голову набок, и свет луны опал на твоё лицо. – Я не жертвую собой, когда провожу с тобой время, – повторила ты. – Иногда ты меня злишь и иногда расстраиваешь. Но остальное время мне с тобой интересно. Ты много видел и много знаешь о мире. Разбираешься в элементах, в Тейвате, Инадзумской мифологии... – ты засмеялась, поглаживая руку Скарамуччи. – Ты забавный и с тобой... Знаешь... Не страшно. С тобой я чувствую себя в безопасности.       Он едва заметно вздрогнул от твоих мягких прикосновений, покосился на руку, вновь и вновь проводившую по его предплечью. Ты чуть усмехнулась. Твои пальцы едва касались его кожи, щекотя, дразня, сбивая с толку. – Ты была зла, – Скарамучча прищурился, поднимая на тебя глаза. – Почему впустила меня?       И его рука вдруг перехватила твою, остановила, не позволив больше поддразнивать. Ты задумчиво глянула, как его пальцы неосознанно сжимают твои, и положила сверху вторую руку. – Потому что ты пришёл, – просто ответила ты, – и опроверг этим всё, что сказал той ночью.       Зрачки Скарамуччи сузились. Казалось, в одно мгновение он хотел сбросить твои руки, убежать прочь и больше никогда здесь не появляться. Он был неосторожен. Той ночью – слишком уязвлён. Не мог тебе воспротивиться. Не мог возразить. – Ты действительно кицунэ, – с какой-то слабой искрой злости выпалил Скарамучча. – Трюкачка и обманщица. – Я не обманывала тебя. Ты всё сделал сам, – покачала головой ты. – Не сердись на себя за то, что способен на чувства. – Ты просто... – начал было Скарамучча. – Бестолковая и слишком добрая, – прервала ты. – А ещё невероятно хитрая и не в меру обаятельная.       Твоя лукавая улыбка. Его отчаянные глаза. Полное отсутствие шансов на победу. Ему было не одолеть тебя, такую простую и немудрёную. Тебе не нужно было волшебство, чтобы запутать его, не нужно было быть кицунэ, чтобы убедить в своей правоте. – Мягкотелая, – выдавил Скарамучча и вновь вздохнул. Его взгляд наконец смягчился.       Ты лишь улыбнулась в ответ. Он это несерьёзно. – Ты спросил, чего я от тебя хочу, – ты крепче сжала его руку. – Есть кое-что.       Скарамучча сразу весь встрепенулся, как-то напрягся, вскинув на тебя холодный взгляд, но ты продолжала улыбаться. – Не беги от меня и не отталкивай. Я знаю, что тебе страшно, но путь к исцелению лежит через победу над страхом, Скар, – тихо сказала ты, улыбаясь. – И ты можешь его пройти.       Ты ждала, что он вновь станет отпираться и возмущаться, что ты смеешь лезть в его темную душу, но он отвёл взгляд. Его плечи сгорбились, зубы сжались. – Какая нелепица... – только и прошептал он.       Но не дернулся, не оттолкнул тебя, не ушёл. В твоём сердце неожиданно потеплело. Он побеждал свой страх. Преодолевал в себе того, кем был сотню лет, оставлял позади того, кто не давал ему быть счастливым так долго... И от этого тебе самой становилось легко и радостно.       Он защищал тебя. Всегда защищал, даже если со всем отчаянием это отрицал. Он уходил, потому что ему было страшно, но вновь возвращался, и ты не могла винить его за это. Просто за то, как менялось выражение его глаз, ты готова была пройти с ним этот долгий путь, и это не стало бы для тебя жертвой.       Всё это давно уже вышло за пределы глупого геройства. Должно быть, в тот миг, когда ты впервые почувствовала слабое покалывание в животе.

[everything i wanted - billie eilish]

      Странное шевельнулось в твоей душе пока ты рассматривала лицо Скарамуччи в потёмках. Что-то такое манящее, ласковое, чего ты пока сама не готова была признать. Оно пощекотало душу, заколебало сердце, заставив его быстрее нужного ударить о грудную клетку, и в голове смутно промелькнула похожая сцена из «Поля тюльпанов». Ты чуть только не засмеялась.       Чувство было лёгким, мягким, как нежный цветочный лепесток. Оно окутало тебя желанием быть рядом, говорить, прикасаться и улыбаться. Даже если ты пока не готова была этого признать, чувство было хорошим. Нужным. Ты не стала его отвергать. Позволила ему осесть золотой пылью на сердце и оставила растекаться по всему телу с кровью, замирая в ней до лучших времен.       Ты не стала ничего отвечать Скарамучче. Вместо этого ты выпустила его руку, осторожно перебралась к нему за спину. Он следил за тобой темными глазами, внимательно, чуть опасливо, как дикий кот. – Ты чего делаешь, глупая? – поинтересовался он, когда ты оказалась позади него. – Показываю тебе лучшее, что дал нам мир, – усмехнулась ты. – Объятья.       И, не давая ему времени подумать, ты скользнула руками по его бокам, сомкнула их в замок на животе. Твоя грудь оказалась прижата к его спине, а подбородок удобно устроился на плече. Ты с лукавой улыбкой взглянула на его растерянное лицо. – Какого черта ты... – Скарамучча коснулся твоих рук, но не стал отцеплять их от себя.       По телу его сразу прошла какая-то слабая дрожь. За пределами этой комнаты он был Шестым Предвестником, Сказителем, но здесь, в твоих руках... Никак не мог воспротивиться тебе и, что хуже, самому себе. Его руки бессильно опали вниз.       Ты не знала, обнимали ли его когда-нибудь прежде. Тебя учила обниматься мама, а потом, когда ты стала постарше и медвежьи объятья Аякса уже не могли тебе навредить, он тоже стал обнимать тебя. Отец проявлял свои чувства чуть реже, но ты прекрасно помнила, как в детстве он порой подхватывал тебя, подбрасывал к самому потолку; одно мгновение ты словно летела, а уже через секунду оказывалась прижатой к рожительской груди и громко смеялась.       А кому было учить Скарамуччу?... Он, должно быть, совершенно не знал, каково ощущать человеческое тепло, каково быть обёрнутым чьей-то любовью с ног до головы, прижиматься к кому-то, спасаясь от всего мира...       Ты знала, что он не потерпит жалости, и предпочла смолчать, оставив свое сердце разрываться от боли в одиночестве, не сумев всё-таки обойтись без одной крохотной жертвы. Посмотрела в растерянное лицо. Улыбка тронула твои губы. Глаза Скарамуччи, как и всегда, выдавали его с головой. Он приоткрыл было рот, но ты остановила его: – Тише, – шепнула ты ему в самое ухо, обжигая дыханием, – я никому не скажу, что тебе нравится. Обещаю. Это только наше с тобой.       Он покосился на тебя. Остро. Почти раздражённо. Почти зло. Ты знала, что ему важно сделать вид, будто ему не нравится то, что ты делаешь. У него было достаточно сил, чтобы оттолкнуть тебя. Он попросту не желал. Он нуждался в твоей близости после этого разговора.       Уязвленный и пораженный. Он попался в лисью ловушку, став жертвой собственных принципов. Ты провернула всё так, что он сам преодолел свой страх и тебе не пришлось тащить его на своих плечах.       Так ему казалось.       Но в сущности никакого плана и не было вовсе. Ты поддерживала его и защищала свои собственные границы. Если подобные вещи называть коварным планом хитроумной лисы, тогда ты, пожалуй, была магистром манипуляций.       Скарамучча не шевелился в твоих руках, словно совершенно обессилев. Ты не просила его говорить с тобой. Молчала, прислонив голову к его шее. Слабо пахло чаем и чем-то смутно напоминавшим ежевику. Чуть переместив голову, ты ощутила как иссиня-черные волосы Скарамуччи защекотали твой лоб. «Какие мягкие!... – восхитилась ты про себя. – Я так и знала!»       Довольная улыбка против воли выскользнула на твоё лицо. Ты прикрыла глаза, сделавшись совсем похожей на кошку. Скарамучча, вновь покосившись на тебя, вздохнул. Его плечи наконец расслабились.       Окутанные темнотой и тишиной, вы молчали вместе. Серебряная луна ласково поглаживала ваши спины. Звезды в ночи становились, казалось, только ярче. Словно сам мир ждал этого мгновения, когда вы перестанете спорить, перестанете что-то доказывать друг другу...       На душе, несмотря на всё произошедшее в этот день, вдруг наступил штиль. Ты, прикрыв усталые глаза потяжелевшими веками, думала о лисе, исчезнувшей в заснеженных кустах. Думала о маркизе, которая к тому моменту уже наверняка спала в своих громадных покоях или, как это часто бывает, тайком зачитывалась любовными романами в свете маленькой лампы. Ты думала даже о Денисе. Слабое сожаление кольнуло твою грудь, но ты отогнала его.       Переживать о том, кто смел оскорбить твоё достоинство, у тебя не было ни сил, ни желания. Было бы справедливо сказать, что ты в таком случае не была невинна чиста... И действительно. Это, так или иначе, одна из граней человека – быть неоднозначным. Быть несовершенным. Быть, может быть, слегка порочным.       Было тихо и было спокойно. Размышления, которые порой одолевали тебя одинокими ночами в покоях Белого замка, развеялись в тепле Скарамуччи. Всё твоё тело стало наливаться свинцом. Сказывались дневные приключения. Раны требовали хорошего сна, чтобы зажить под действием зелья. Отстраняться не хотелось. Скарамучча был тёплым. Обнимать его оказалось приятно. Но руки твои потихоньку становились ватными, и ты всё сильнее приваливалась к Скарамучче, уже почти всем весом оперевшись на него. – Ой... – ты вздернула подбородок, заморгала. – Прости, я, кажется, одним глазом уже сплю...       Скарамучча взглянул на тебя, и взгляд этот был почти ласковым, насколько это, конечно, было возможно для него. Может быть, тебе это просто привиделось в лунном свете. Миг спустя Скарамучча отвернулся. – Уже поздно. Тебе следует выспаться, если ты, конечно, не хочешь произвести на всех впечатление огромными синяками под глазами, – буркнул он.       Ты с довольной улыбкой отпустила его и завалилась назад. – Ужас. Я совсем забыла, что завтра Зимний Бал, – ты широко зевнула. – Пойдёшь? – Я же Шестой Предвестник, – хмуро отозвался Скарамучча, глядя, как ты кутаешься в одеяло. – Как будто ты всегда соблюдаешь правила, – с насмешкой ответила ты.       Ты легла на бок, лицом к Скарамучче, и подперла голову рукой. Он скользнул по тебе взглядом, отвернулся. Он не спешил вставать с кровати и убегать, как сделал бы ещё пару недель назад. Ты уложила голову на подушку, сонно рассматривая Скарамуччу. – Можешь остаться, если хочешь, – ты вновь зевнула.       Скарамучча дрогнул, обернулся. Ты доверчиво улыбалась, уже не глядя на него. Глаза сами собой закрылись. – Остаться? – переспросил, ожесточившись, голос Скарамуччи. – Спать... С тобой? В одной кровати? – Угу, – сонно согласилась ты. – Подушек хватит. Одеял тоже. – И зачем бы мне на это соглашаться? – выпустил иголки Скарамучча. – Такие мелочи сближают людей, – ты перевернулась на другой бок, крепче завернулась в одеяло. – Если не хочешь – иди. А если хочешь... Можешь лечь тут. Непривычно – не прикасайся ко мне во сне.       Ты специально подвинулась ближе к краю кровати, чтобы дать Скарамучче больше места. Прислушалась. Он не шевелился. Ты невольно подумала, не слишком ли много вывалила на него за один день. – Спокойной ночи, Скар... – тихо сказала ты и уже больше не заговаривала с ним.       Поначалу оставалось тихо. Потом матрас заскрипел. Скарамучча встал, сделал два шага в сторону двери, остановился. Ты, уже едва балансировавшая на границе между сном и реальностью, смутно подумала, что он, должно быть, обернулся и смотрит на тебя.       Прошло долгих несколько мгновений. Ты успела уже погрузиться в черноту, вскользь задумавшись о завтрашнем бале. Подумала, будто Скарамучча уже ушёл, и ты просто этого не услышала. А потом рядом с тобой опустились на матрас. – Отвратительное сокращение... – пробурчал почти неслышно знакомый голос.       Сердце в груди сделало маленький кульбит. Ты едва заметно улыбнулась сквозь сон. Скарамучча устроился подальше от тебя, агрессивно закутался в одеяло и вновь сделался недвижимым. Ты ничего не сказала, предоставив луне судить о том, насколько правильно вы поступали. Лишь одной ей, да паре сердец было известно, отчего принимались в тот день все решения, сумбурные решения, решения с оттенком глупости и какого-то странного, никому не ясного чувства.       Той ночью серебряный свет выхватывал на кровати твоих покоев два силуэта. Это было странно и было непривычно... Но было в этом что-то теплое, родное, правильное. Той ночью тьма отступила, позволив вам быть вдвоём. Весь мир отступил. И вы, пожалуй, оба заслужили это мгновение покоя и умиротворения длинною в одну ночь или, лучше сказать, десяток снов.