Сердце в кукольном теле

Я тебя из тьмы выведу, на руках вынесу, ты только сделай мне один шаг навстречу.

[the perfect girl — mareux]

      Когда ты открыла глаза, солнце уже сделалось высоким и стало неистово стремиться разбудить всех земных созданий. Шторы у тебя всегда были раздвинуты; балдахин со своими лёгкими тюлями едва ли спасал от пронзительных и настойчивых лучей. Пришлось, поворчав, перевалиться на другой бок, но, как это обычно и бывает, уже не спалось.       Ты вздохнула. В комнате, расположенной так высоко, тебе, тем не менее, всегда было тепло. Огненные трубы, изобретение, несомненно, очень высокой цены, были протянуты уже давно по всему замку. Ресурсов они, как ты знала, потребляли весьма и весьма много, так что сильно отапливались только посещаемые Царицей места, да комнаты Предвестников. В остальном трубы лишь позволяли замку не превратиться в ледяную ловушку в отсутствие каминов.       Но тем утром в твоей комнате было как-то особенно жарко. Ты поняла это не сразу, поначалу списав свои ощущения на всем известную странную лихорадку после сна, когда тело ещё только осваивается с пробуждением. Минут через пять, когда, казалось бы, уже должно было стать чуточку легче, ты поняла, что лучше не становится вовсе, жар в теле только нарастает.       Теперь, открыв глаза уже без заведомого решения закрыть их вновь, ты приподнялась и сбросила с себя одеяло. Прохлады воздуха ты не ощутила вовсе. Так и есть: всё тело пульсировало жаром, будто по венам кто-то пустил самую настоящую лаву из Натлана. Тело поддавалось как-то неохотно и несмело, тебя чуть потряхивало и всё ощущалась какая-то слабость, вялость, нежелание подниматься. Ты опустила ноги в ковёр. Ощущался он, пожалуй, как-то совсем неправильно. Ты мягко пошевелила стопами, встала, но встала нетвёрдо, а так, будто вчера выпила с десяток рюмок огненной водки.       Более странным тебе казалось то, что, обычно совершенно ясный, твой рассудок не слушался тебя, даже противился, никак не хотел уцепиться ни за единую мысль. Ты пробовала поймать хоть одно увиливающее в закрома разума слово, но все они ускользали вновь и вновь, исчезали, прятались от тебя.       Ты моргнула. Пустая голова и тяжёлое тело — плохое начало дня. Ты всё равно нетвёрдым шагом направилась к своей небольшой ванной, ввалилась туда, чуть стоя на ногах, упёрлась руками на умывальник. Отчего-то сердце в груди подскочило и заколотилось сильнее, чем следовало. «Что ж такое, — наконец промелькнуло в голове, — болезнь что ли какую подхватила?»       Внутри спины всё как-то содрогнулось. Ты мутно покачала головой, с мучением подняла глаза в зеркало. В горле точно ком встал. Его хотелось сглотнуть, но никак не выходило. Тебя начинало потряхивать всё сильнее. Ты продолжала всматриваться в зеркало, точно ища в нём ответа, не смея оторвать взгляд, глаза щуря, чтобы удержать расплывающаееся изображение. Потом вновь пошатнулась, голова сама упала.       Из-за спины послышался не то шепот, не то свист. Ты сначала замерла. Казалось несуразным, неразумным поднимать голову в такой миг. Сердце разом притихло, и учащённое дыхание замерло. Кто пришёл за тобой? Неужто Сказитель?       Сказитель? Откуда это имя в твоей голове? Почему сейчас? Ты вспыхнула, совершенно поражённая тем, что в первую очередь подумала о нём, и одновременно подняла голову, чтобы увидеть его злые глаза.       Но в отражении ты не нашла ни его точёных черт лица, ни вечно хмурившихся бровей, ни большой шляпы, которая, пожалуй, и не поместилась бы в твоей ванной. За твоей спиной сидела лиса. Не такая, как та, которую ты ещё недавно спасла в лесу, нет. Эта была громадная, пёстрой расцветки. Усаживаясь, она становилась ростом с тебя. Лисица была поджарая, с какой-то даже горделивой осанкой, с острыми ушами и длинной мордой. Её белая шёрстка рассыпалась алыми пятнами, щёки рисовались полосами. Лисица смотрела прямо, спокойно, совсем не по-животному, глазами умными, яркого жёлтого цвета с вертикальными зрачками. Она выжидала. — Кто ты? — холодея, выпалила ты, так и не повернувшись.       Лисица, конечно, смолчала, продолжая сверлить тебя пристальным взглядом. — Чего ты хочешь? — не давая молчанию напугать тебя, спросила ты.       Но лисица вновь не издала ни звука. Только тебе стало казаться, что с каждым мгновением под её взглядом пламя в твоей груди разгоралось сильнее, превращаясь в сгусток искрящихся молний. Ты испуганно схватилась за ночную рубашку, словно боясь, что твоё тело не выдержит жара. — Прекрати, — сорвалось с твоих губ. — Что ты делаешь?       Пламя стало невыносимым. Ноги, и так державшиеся нетвёрдо, теперь ослабели совсем и подкосились, уронив тебя наземь. Ты содрогнулась. Что-то пульсировало внутри. Что-то овладевало всем твоим существом, распаляя его, наполняя каким-то весьма сильным чувством, которого ты никак не могла разобрать.       Ты обернулась с трудом, кривя лицо, на дрожащих руках, подняла глаза на лисицу. Она тоже глядела на тебя. Взгляд её стал каким-то насмешливым. Ей доставляла твоя слабость, ей нравилось наблюдать, как ты мучаешься, думала ты, корчась на полу и всем телом до мурашек ощущая его холод. — Перестань, — снова попросила ты, теперь уже совершенно осипшим голосом. — Пожалуйста…       Но ты содрогнулась сильнее, выгнулась. Будь у тебя когти, ты бы непременно оставила глубокие следы на полу. Ты зажмурилась, заскулила и вдруг — просто провалилась в пустоту, в темноту, ударилась о пол. Мигом всю твою одежду пропитала какая-то жидкость.       Жар отступил. Ты сумела вдохнуть, всё ещё в полной мере ощущая охвативший тебя животный ужас перед смертью. Закрыла глаза, наслаждаясь мгновением отсутствия всяких ощущений в теле. Тишина.       Но, растворившись в этой благодати, ты вдруг совершенно явственно ощутила на языке металлический привкус, знакомый каждому воину. Распахнула глаза. С ужасом подскочила, едва только не закричав от ужаса. Слабость оставила тебя сразу, как ты поняла, в чём лежала.       Под твоими ногами разливалось море крови, необъятное, невидимое во тьме море, пропитавшее теперь твою рубашку, волосы, перепачкавшая в алом твоё лицо, омерзительно медленно стекавшее по твоим рукам. Тебя окатило ледяной волной. «Не может быть… Что же это? — в ужасе подумала ты. — Бежать, надо бежать!»       И ты действительно сорвалась, развернулась, помчалась в пустоту, незнамо куда, незнамо зачем. Из тьмы не было выхода. Спасения ждать не приходилось. Оставалось лишь мчаться в безызвестность, в пустое и холодное никуда, в бесприютную темноту, которая готовилась с жадностью поглотить тебя…       Страх овладел всем твоим существом, и разум всё не мог отделить одну мысль от другой. Ты вспоминала красно-белую лису и её яркие пылающие глаза, вспоминала неистовый жар, почему-то силилась удержать в голове теряющийся образ Сказителя. Но не успела ты пробежать и сотни метров, как в темноте запнулась обо что-то подозрительно большое и весьма мягкое. Ты с тихим вскриком приземлилась по другую сторону, упала лицом в кровь и сразу же закашлялась.       На мгновение ты замерла. Тебе не хотелось знать, обо что ты споткнулась. Не хотелось тебе и видеть, хотя ты уже, конечно, обо всём догадалась даже со своим воспалённым рассудком, источника всей этой нескончаемой крови.       И всё же, неохотно, принуждая себя, ты медленно повернула голову. Взгляд твой без всякого желания следовал за шеей, пока, наконец, не упал в темноту, которая рассеялась в том месте, где лежала лисица.       В груди ее застрял нож, как-то очень глубоко, совершенно точно вонзённый человеком, испытывавшим горечь и отчаяние. Так убивают тех, кого ненавидят так же искренне и чисто, как другие любят. Лапы лисицы были расположены как-то нелепо, словно она не пыталась сбежать, и лишь теперь, после смерти, поняла, что надо пуститься в бега. Пятен на белой шерсти уже не было видно: они смешались с багряной кровью.       Ты сглотнула. Оказавшись на коленях перед лисицей, ты рассмотрела её глаза. Внимательные, пристальные, теперь они сделались пустыми и потухшими. В них ты не нашла отчаяние, которое обычно сопровождает гибель, только горечь, да тоску. Отчего-то тебе самой стало горько. И хоть у тебя все руки были перепачканы кровью, хоть вся твоя одежда совершенно на тебе обвисла от пропитавшей её жидкости, ты потянулась к морде лисицы и бережно, мягко, мановением руки закрыла её глаза. «Да сохранит северное сияние твою душу, — прошептала ты про себя, — да примет же тебя дух севера в вечные свои покои изо льда и снега. Спи спокойно, унесённая вьюжным ветром.»       И в следующий миг до твоих ушей долетел детский крик. Ты вздрогнула. В мире смерти звук этот стал отрезвляющим, белоснежным лучом надежды, спасением среди отчаяния. Ведь там, где прикоснулась смерть, затем непременно зарождалась новая жизнь.       Ты обернулась, чтобы увидеть несчастное дитя, но прямо перед тобой белой вспышкой возникла лиса, и всё те же яркие жёлтые глаза уставились на тебя прямо, серьёзно, просияли пламенем. Ты шарахнулась назад, испугавшись свечения, испугавшись такого взгляда. Кровь всплеснулась в воздух, и капли её прошли сквозь духа. — Проснись, дитя! — прорычал сильный женский голос, удвоенный эхом, словно вы были в какой-то глубокой пещере. — Проснись!       И дух, взревев, ринулся к тебе. Ты, перепуганная до смерти, попыталась встать, но руки и ноги разъехались на крови, не дав тебе удержать равновесие. Ты вновь попыталась подняться, но было поздно. Словно пылающая огнём стрела, дух молнией вонзился тебе в самую грудь, выдавливая из неё оглушительный крик.       И в следующий миг ты с воплем подскочила с кровати, села, ощупывая своё до странности настоящее тело. В области сердца не было никакого свечения, только слабое жжение, да бешено ударявшееся о грудную клетку сердце. Ты зажмурилась, вновь открыла глаза, заставляя себя дышать полной грудью. Жара больше не было. Тело было твоим. О том, что случилось, теперь напоминал лишь ужас, по-прежнему пускавший трещины по всему телу, да тупая боль в груди, стихавшая и всё больше походившая на тоску.       Когда ты проснулась, солнце уже добралось до твоей спальни и минуло его, так и не сумев разбудить тебя.       Ты ещё немного посидела, прикрыв глаза. Тебе нравилось в тот миг ощущать реальность всем телом. Знать, что ты больше не во сне и чудовище тебя не тронет. Твои руки ослабли от облегчения. Ты жива.       Но сон не оставлял тебя, не давал покоя даже там, где его монстры не могли тебя достать. Он насылал на тебя тени, иллюзии, заставлял вновь и вновь вспоминать полные горькой тоски глаза мёртвой лисицы, море крови, хлеставшее из её пронзённой кинжалом груди. «Это был не просто сон, — совершенно ясно поняла ты. — Виктор бы точно знал, что он значит…»       Сердце твоё, уже привыкшее к пышному уюту Белого замка, исполнилось вдруг тоски по Северному полюсу, по ветру, воющему ночами, по маскам волков и запаху костра… Воля, свобода, жизнь наперекор судьбе — всё осталось там. И ответы… Ответы крылись там же?       Ты открыла глаза. Будь здесь Виктор, он бы хорошенько приложил тебя своей тростью по голове. Если бы ответы были на Северном полюсе, там бы сон тебя и настиг. Но лисица пришла к тебе здесь, в Белом замке, и явилась из темноты… «Ответ не снаружи, — подсказали годы обучения, — ответ внутри меня.»       Ты поднялась с кровати. Ковёр теперь показался правильным, мягким. Ноги держались твёрдо и прямо. Всё было в порядке, и лишь лик лисицы застыл в твоём сердце, лишая тебя покоя, приводя в раздумья. «Толкование снов сложнее, чем их создание, — раздосадованно подумала ты. — По крайней мере, я знаю, куда мне пойти за ответами.»

[black heart — brunuhville]

      Библиотека Белого замка, конечно, не имела шансов сравниться с Сумерской, которая, по слухам, была как весь Белый Замок. Тем не менее, когда стражники отворили перед тобой тяжёлые дубовые двери, ты была готова поспорить с теми, кто смел так говорить.       Лестница перед тобой, выложенная пурпурным ковром, раздваивалась и спускалась по обе стороны от тебя. Величественные стеллажи, доверху забитые книгами, располагались сразу на двух этажах и тянулись метров на сто, если не больше, вперёд. На полках было невыносимо чисто, так что они они едва не блестели, и венчались они, конечно, ликом Царицы — ведь она, как никак, мудрейшая их живущих, и плевать на существование дендро Архонта.       Ты задрала голову, и в сердце твоём разлилось какое-то совершенно тихое умиротворение. Мозаика рисовала над головами приходящих сюда людей северное сияние, лиловое, бирюзовое, даже золотое… Сверкающею рекой, небесною тропой оно тянулось вдоль всей библиотеки, напоминая тебе о Северном полюсе, а другим — о тех, кто восседает выше Царицы…       В библиотеке всегда было удивительно светло. Десятки люстр тянулись под потолком, свет отражался от белоснежных стеллажей, от пергамента и берёзовых столов, от плиточного пола. Было здесь и уютно, и тепло, хотя люди здесь, честно говоря, обычно бывали неприятные и заносчивые.       С тех пор, как ты была здесь последний раз, ничего не поменялось. Ты сморгнула подступившие слёзы. Пусть, говоря о доме, ты вспоминала прежде всего Северный полюс и деревню Морепесок, библиотека была… Особенной. Одни здесь искали знаний, другие — спасения от рутины. Иные хотели сбежать, сбежать туда, где их ждало очарование и волшебный путь…       Ты стала спускаться вниз по лестнице, неторопливо, вспоминая, как давным-давно шагала здесь впервые. Ты была осторожна, степенна, даже медлительна. Тебе хотелось распробовать этот момент, вновь его полюбить…       Библиотекарша, немолодая тётя Инна, узнав тебя, приветливо кивнула. Глаза её светились нежностью. Она давно знала о твоём возвращении. Ты улыбнулась, чуть удержалась, чтобы не побежать к ней. Инна всегда носила на плечах шаль, подаренную покойным мужем. Шаль эта, налитая до сих пор густым багрянцем и разукрашенная изящными узорами, была привезена из Сумеру и украшена забавными кисточками с золотистым основанием. Неизменен был и мягкий пучок светлых седых волос. Подойдя ближе, ты с горечью заметила, что три года оставили на Инне ещё больше морщин и глаза её стали ещё чуть мутнее. — Гля-ядите-ка, дитятко вернулось, — рассмеялась старушка прежним мелодичным и ласковым голосом. — Эх и занесла тебя, молодую, жизнь-то? — Жизнь, баба Инна, подчинялась моему желанию, — усмехнулась ты, укладывая локти на стойку из белого дуба и чуть шевельнув при этом неровную стопку пергамента.       Старушка всмотрелась в тебя, ища отличия с той девочкой, которую она знала. На секунду тревога отступила: тебе будто вновь было пятнадцать, и ты вновь прибежала сюда прятаться от Аякса. — Экая ты непоседа, — вновь усмехнулась старушка, по-доброму улыбаясь. — Всегда прятки и догонялки любила, дитё, всю жизнь суетилась, искала что-то… Впрочем, не слушай, это я так…       Ты склонила голову. И действительно, искала: то в столичной школе, то в Зимнем саду, то здесь, в библиотеке, то в Гильдии Искателей приключений… — Вы правы, — согласилась неожиданно ты, — я всегда пыталась сбежать. Пожалуй, что я не избежала судьбы. Побег и был моей судьбой.       Инна так и впилась в тебя глазами, чуть удивлённая, приятно удивлённая твоими словами. Взгляд её изменился. — Что же я говорю… — она прикрыла глаза. — Ты уже совсем не дитя. — И снова вы правы. Путь был долгий и непростой, — вновь согласилась ты. — И я снова кое-что ищу. — А! — встрепенулась старушка, погрузившаяся, как это бывает у пожилых людей, в воспоминания о чужой юности, невольной свидетельницей которой она стала. — Что же ищешь? Небось снова за свои сказки хочешь сесть, как в старые добрые? — Нет, — хмыкнула ты. — На этот раз мне нужен сборник «Трактатум сомния» и все его приложения. — «Трактатум Сомния»… — Инна прищурилась. — Давно я не слышала этого названия. Людей, которые вдумываются в сны, час от часу всё меньше… — Не всё хочется объяснять с помощью математики и биологии, — улыбнулась ты совершенно невинно.       Инне не следовало знать, как тебя тревожил этот сон. Старушка она была хорошая до такой степени, что непременно разболтала бы твоему брату о твоём переживании. Пусть она со своим хитрым взглядом думает, что тебе приснился мужчина и ты непременно хочешь знать, жених он тебе или враг. — «Трактатум Сомния»… Подумать только… — Инна вновь улыбнулась, так ничего и не заподозрив. — Тебя ждёт очень увлекательное путешествие дитя. Пожалуй, даже интереснее, чем все твои прошлые романы.       Инна, взяв гусиное перо, стала что-то быстро выписывать на маленьком кусочке пергамента. Ты же окинула ласковым взглядом библиотеку. — Знаете, в детстве мне казалось, что книжный мир удивительнее нашего, — задумчиво сказала ты. — Но я была слепа и глуха. — Это известная ошибка юности, дитя, — Инна взглянула на тебя. — Хорошо, что ты поняла это достаточно рано. — Наш мир жесток, — ты опустила глаза, — и всё же… Прекрасен. — Настолько, что тебе вновь захотелось сбежать? — Инна с усмешкой протянула тебе клочок пергамента с местом, где имело смысл поискать книгу. — Настолько, — ответила ты, слегка потеряв самообладание, — что мне захотелось остаться.       И ты отправилась за ответами о мире снов, который, — и теперь ты знала это совершенно точно, — был частью вашего настоящего, прекрасного и жестокого мира. Книжные полки всегда были особенным пристанищем. Мир фантазии, мир людей, который был создан по чьему-то мановению… Нет, сотни миров, рождённых из желания, любви, ненависти и неординарного мышления. Книжные полки, книжные миры, книжные страницы…       Ты исполнялась нежности и благоговения, ступая между книжными стеллажами, между историями, легендами и научными трактатами, ласково оглядывала корешки и названия. Когда-то ты проводила здесь целые дни и, пожалуй, совершенно не жалела о том, что могла бы потратить это время на тренировки.       На душе было тепло. Половицы слегка поскрипывали под твоими ногами. Ты прошлась по первому этажу и в самом конце длинного зала поднялась на второй по лестнице. Здесь было чуть темнее, чем в остальных частях библиотеке, и пахло книгами совсем старыми, уже видевшими жизнь и вобравшими в себя её тяготы, горечь и великолепие. Ты бросила беглый взгляд на листок и подошла к стеллажу, который был явно меньше всех остальных. На вершине его замерла, распахнув громадные белые крылья, сова. Она взирала на тебя пустыми каменными глазищами, понятное дело, совершенно не двигаясь.       Ты окинула взглядом стеллаж, уцепилась за синюю корочку, покрытую чёрными трещинами. Золотая надпись не давала возможности ошибиться: Трактатум Сомния. Ты присела на корточки. «Надо же, — подумала ты, вытаскивая книгу, — целее Викторовской будет.»       С обложки книги к тебе протягивал руки ангел. Ты, уже совершенно не восхищаясь его красотой, стряхнула с книги пыль и выпрямилась. Устроилась ты на первом этаже, в самом центре зала, распахнула книгу и стала читать.

Так кто же такая лиса?

Конечно, всем уже давно известно. Плутовка, настоящее лицо коварства и хитрости. Когда разговор заходит о лисе, не может идти речи ни о праведности, ни о благородстве. Лисы умны, да, но свой ум они используют, чтобы путать, скрывать, обманывать.

Считается, что, когда лиса приходит во сне, она предупреждает о беде; если говорить совсем уж конкретно, о недоброжелателе, о таком же хитром и коварном человеке, как её собственная природа. Лиса — вестница пренеприятнейших встреч.

Всем, впрочем, так просто обвинять лис в том, что они стараются выжить. Это всего лишь их природа — всегда бежать, прятаться и нападать исподтишка. Они, в конце концов, просто животные, которые видят мир куда более жестокий, чем человек.

Лиса, если подумать, еще и символ недюжинной мудрости. Хитрости, может быть, не всегда подлой, скорее просто смекалистой. Отнюдь не всегда лиса стремится обмануть. Она бывает и ласкова, и добра, и нежна. Лиса мастерица тысячи лиц.

      Ты раздражённо пролистывала одну страницу за другой. Никакой конкретики. Стоило тебе рассердиться, как всколыхнулось и нечто внутри тебя. Ты вздрогнула. Энергия пошевелилась, податливая, идеально подходящая твоему телу. «Что, если я не там ищу ответ? — обеспокоенно подумала ты. — Может, дело не столько во сне, сколько в этом?»       Ты тотчас сорвалась с места, бросилась за новой книгой; на этот раз тебя интересовали энергетические потоки в теле, существующие отдельно от глаза бога. Одна книга, вторая; о силе магических существ, о самих этих магических существах, о человеке и его способностях без дара божьего.       Стопка книг шлёпнулась рядом с «Трактатумом». Ты рухнула на стул и схватилась за первую — энергетические потоки, — и впилась в неё жадно, принялась пробегать глазами каждую страницу.

Центр тела, как известно, помещён в груди. Особенно всякие энергии ощущает сердце. Оно способно почувствовать вашу истинную сущность ещё до того, как вы её осознаете.

      Следующая, следующая, следующая.

В Тейвате огромное количество существ, способных подчинять себе магию элемента без Глаза Бога — от безмозглых слаймов до великих Архонтов. Сила их колеблется от ничтожной до совершенной.

      Одна за другой, пока не найдёшь ответ.

Животные приходят к нам не только как символы событий, происходящих в нашей жизни. Иногда они — наши духовные проводники, наши тотемные создания, порождения сильной энергии нашей души, которое пытается что-то нам рассказать в таком случае их появление трактуется в зависимости от множества обстоятельств…

      Минуло несколько часов. Ты сидела в окружении десятка книг: пять из них, раскрытых примерно на середине, лежали полукругом; ещё одну ты вдумчиво листала. Пара книг стопкой лежала в сторонке — до них ты ещё не дошла.

Не игнорируйте энергию внутри себя: если она колеблется, волнуется, бушует, дайте ей выход, пока вас не разорвало на части. Таким образом вы к тому же сможете понять природу её, попытаться обуздать её…

Яркими представителями созданий, которым не нужна божья милость, являются и вишапы. Это древний род существ, проживающий в Тейвате уже несколько тысяч лет и почти полностью истреблённый…

Архонты не нуждаются в Глазах Бога. Сила элементов, подвластная им, способная поразить даже самого искушённого в этих делах смертного. Мощь Архонта разрушительна и великолепна…

Лиса приходит к нам, чтобы рассказать о самых потаенных частях, истинного я. В таком случае она — символ души, погребённой под внешними обстоятельствами. Лиса умна. Она знает о вас больше вашего, даже если вы живёте жизнь более долгую, чем она.

Ёкаи…

Кицунэ…

Посланники истинной сущности…

Чем больше энергия, тем больше вероятность, что ваше сердце не выдержит…

Человеческий вид не приспособлен к такого рода силе…

Лисы…

…высшая форма. Кицунэ — боги иллюзий, обманов, бесспорные победители в номинации коварства, но, тем не менее, существа уважаемые…

Байке-тануки…

      Окончательно запутавшись в десятке книг, ты шумно выдохнула и размякла в мягком кресле, пытаясь мысленно резюмировать всё в своей голове. Уставилась в потолок, ища ответа у северного сияния.       Лисы. Кицунэ. Таинственная энергия. Сны. Ты закрыла глаза. У тебя не было ни ответов, ни того, кто мог бы тебе с этим помочь. Только целая куча бестолковых книг. Все они лишь расплывчато описывали то, что ты видела вполне отчётливо, и никак не могли дать тебе точного ответа, что с тобой происходит.       Ты приложила руку к груди жестом каким-то не вполне осознанным. Билось сердце. Ровно билось. Энергия утихла, стоило тебе успокоиться, но теперь ты всё равно её чувствовала. Она затаилась внутри тебя тихим зверем, жаждя выйти на волю. «О семеро, пожалуйста, не дайте мне оказаться каким-нибудь таинственным избранным созданием, которое должно остановить войну или спасти мир, — взмолилась ты про себя. — Меня вполне устраивает моя жалкая судьба. Спасибо.»       Ты вновь уставилась на «Трактатум Сомнию». Во сне, кажется, не было ответа. Только подсказка. И она опредлённо была связана с лисой. Лисой… Или?.. «Если бы мне кто-то мог подробнее рассказать о кицунэ… — ты нахмурилась. — Кто-то из Инадзумы, значит… О, нет, нет, нет, нет!»       С Инадзумой, кроме сакуры и кицунэ, у тебя вязался всего один человек. После сцены на балконе вы вновь стали избегать друг друга. Ни слова, ни простого приветствия. Словно и не было всех этих просьб, предложений, словно ты не прикоснулась на миг к его холодной душе… «Не стану я у него ничего спрашивать, — зло подумала ты. — Вот ещё, грубости его выслушивать. Гад.»       Но, думая об этом, ты порой вспоминала и маленького мальчика, стоявшего на коленях перед богиней. Маленького мальчика в белом одеянии, мальчика, которого оставили, на произвол судьбы, потому что он был недостаточно хорош. «Всё равно гад,» — неуверенно добавила ты про себя, вновь склоняясь над книгами.       Но теперь Сказитель не хотел покидать твою голову. Ты долго и упрямо делала вид, что не хочешь допустить и мысли о нём, но теперь ты вновь и вновь прокручивала в голове ваш последний разговор. Ведь не согласится же такой, как он, помочь тебе? Ты устало посмотрела на книги. Только был ли у тебя выход? В огромном мире бесчисленных книг ты теперь ощущала себя совершенно потерянной. Тебе нужен был тот, кто даст конкретику, однозначную, неопровержимую истину. У божественного дитя вполне мог найтись ответ.       Раздражение переполнило тебя. Стоило тебе шатнуться от него в сторону, все дороги снова вели к нему. С самого дня твоего спасения Скарамучча преследовал тебя. Он не хотел подпускать тебя близко и видеть тебя рядом тоже не желал.       Только ты почему-то неизменно оказывалась рядом. «Невыносимо. Я терпеть его не могу,» — угрюмо подумала ты.       Взгляд сам собой упал на вход в библиотеку и раздражение твоё стало в десяток раз сильнее, когда ты заприметила у входа светлые, почти белые волосы, и доспехи, которые обычно носили Белые волки. «А этот, — ты захлопнула книгу, — почему-то постоянно оказывается рядом со мной.»       Ты быстро собрала в стопку все книги и поспешила скрыться с ними на втором этаже. Тебя начинала терзать злоба при одном воспоминании о последнем разговоре с Денисом. Ты знала, видела не раз, как люди влюблённые обращаются в людей ненавидящих, гневливых, омерзительных. Они становились такими, когда их надежды разбивали на мелкие кусочки. «Сам виноват. Я говорила, чтобы не привязывался, — зло подумала ты. — А говорят это женщины портят свободные отношения…»       Большинство книг ты вновь раскидала по полкам, оставив при себе только «Трактатум», и поспешила в дальний край второго этажа, где на подобный случай ты много лет назад нашла уютное местечко. Располагалось оно в тени между двумя стеллажами: это была секция лёгких романов, чтива, которое не пользовалось в Снежной особым спросом. Там, меж этими стеллажами, помещался небольшой комод, в котором хранились особые издания от Отечественных авторов. Они, впрочем, были ещё хуже, чем зарубежные, и к ним, казалось, никогда не прикасалась рука человека.       Никто не знал, что за этот комод ты уже давно протащила небольшой пуфик. Три года назад здесь у тебя была и небольшая заначка: ты при всяком удобном случае сбрасывала сюда зефир, пастилу, печенье или рахат-лукум, чтобы затем, притаившись в библиотеке на ночь, зачитываться какой-нибудь эпопеей       Ты не исключала, впрочем, что баба Инна прекрасно знала об этом твоём «тайном» уголке, но оставляла его секрет за тобой. Чудесная была женщина, совершенно исключительная.       Ты шмыгнула в свой тёмный уголок, плюхнулась на пуфик и тотчас закашлялась от поднявшегося облака пыли. Из самых очевидных минусов: раз никто не знал об этом месте, никто здесь особо и не прибирался. Но, по крайней мере, здесь тебя не найдёт проклятый Денис и не станет донимать своими проклятыми нежными чувствами, переросшими теперь в откровенную ненависть. «Я могла бы пожаловаться на него Аяксу, — мстительно подумала ты. — На коленях бы приполз прощение вымаливать.»       Но ты, конечно, не сделала бы ничего подобного. Ты же, в конце концов, взрослый человек и сама можешь справиться со своими проблемами, даже с такими несуразными. Ты вновь уткнулась в книгу. Теперь уже ты стала припоминать учения Виктора и стала искать трактовки цвету, свету, пустоте, зеркалам… Ты цеплялась за всё, за каждую мелочь, лишь бы смочь найти малейший ответ.

Чёрный цвет символизирует лишения и убытки, горе и невезение.

Зеркало — это трудность, это препятствие на пути к вашей цели.

      Ненастные ветра. Пустота. Совершенно безрадостное будущее, судя по этим трактовкам, ждало тебя впереди. Но Виктор однажды сказал, что трактующий сон непременно должен ощутить связь с тем, что происходит в его жизни; у тебя же строки из книги совершенно не вязались с тем, что было в реальности.       Как это бывает у любителей чтения, ты совсем перестала замечать всё вокруг, погрузившись в книгу. Тишина сделалась похожей на мягкое одеяло, наброшенное сверху. Ты время от времени прикладывала руку к груди, ища отстатки мощной энергии, но и она совсем стихла.       Раз или два кто-то проходил мимо. Опасаясь того, что это Денис, ты забиралась подальше, замирала ненадолго, чтобы не выдать себя шелестом страниц. К счастью, как ты и рассчитывала, сюда почти никто не заходил.       Трактовка снов невероятно тебя выматывала. Глаза твои разбегались по строкам, ты терялась в своих собственных мыслях об этой таинственной энергии. Порой приходилось возвращаться на несколько страниц назад, когда ты осознавала, что совсем не вникла в суть написанного.       Эта книга становилась для тебя мучительной и тягомотной. Голова всё стремилась отвлечься на что-то более значимое, услужливо подсовывало образы Сказителя, Дениса, Аякса, Виктора, заставляя тебя бросаться то в жар любви, то в холод злости. Отсюда не было видно огромного библиотечного окна, так что в целом ты понятия не имела, сколько времени на улице. Внутренние часы подсказывали тебе, что прошло около семи часов. Дело близилось к закрытию библиотеки.       Ты захлопнула книгу, раздосадованная, даже раздражённая, на грани отчаяния. Хотелось рассчитывать, что искать помощь извне не придётся, но к тому моменту ты уже поняла, что это совершенно необходимо. Опять.       Ты выскользнула из-за комода. Прислушалась. Было тихо. Не слышалось даже намёка на позванивающие латы или тяжёлую походку Белого волка. Тогда ты выпрямилась.       Только подходя к краю стеллажа, ты различила чью-то едва слышную поступь. Сердце дрогнуло. Кто? Так поздно? Так тихо?       Но тормозить было поздно.       Вы столкнулись неожиданно и очень быстро. Две книги упали на пол с грохотом. Ты врезалась в кого-то и мгновенно отпрыгнула назад, к тому моменту уже понимая, кто стоял перед тобой. «Да что ж такое-то…» — подумала ты. — Давно не виделись, Сказитель, — обронила вслух

[ilomilo — billie eilish]

      Ты ждала, что он вновь взглянет на тебя равнодушно, как и всегда, когда ты, смеясь, проходила мимо него с Аяксом, но его глаза вдруг сделались удивлёнными, почти растерянными. Он как будто не успел натянуть свою излюбленную маску. Такой уязвимый, такой необычный и непривычный на один краткий миг… — Ты меня преследуешь, настырная девчонка, — миг спустя отозвался Сказитель, и взгляд его вновь подёрнулся льдом. — Прочь с дороги.       Он выдал себя, когда стрельнул глазами вниз и вновь быстро поднял их на тебя. Ты бы, может быть, даже не взглянула бы, что за книгу он нёс, однако теперь жгучее любопытство опустило твою голову в пол. — «Поле тюльпанов»? — ахнула ты, совсем потеряв самообладание. — Сказитель, ты… читаешь любовный роман? — Заткнись, — резко приказал он. — Это совершенно не твоё дело. — Нет, погоди! — ты спешно подцепила книгу с пола, отпрыгнула от Сказителя. — На каком ты моменте? Натаниэль уже… — Верни книгу. Сейчас же, — Сказитель не тронулся с места. — Я не побегу за тобой. — Побежишь, ещё как побежишь, — захохотала ты, — потому что я прямо сейчас побегу к Аяксу, и расскажу, что большой и страшный Шестой Предвестник по вечерам приходит в свою розовую комнатушку, забирается в кроватку с бахромой, открывает любовный роман… — Ты слишком много себе позволяешь, — его голос был холоден и ровен. — Я слышу это уже третий раз, — отмахнулась ты, — и что? Ты выстрелишь в меня сердечной стрелой?       Ты захихикала. Сказитель с молчаливым, всё сильнее пульсирующим внутри него гневом глядел на тебя. В любой миг он мог сорваться, выпустить в тебя пару десятков молний… Однако же оставался недвижим. — Последнее предупреждение, — Сказитель сжал зубы.       Ты ещё с мгновение смотрела в его глаза. Тёмные. Бездонные. Холодные. Что-то в них было такое, совершенно тебе не понятное, ощутимое лишь на интуитивном уровне… Ты опустила руки. — Не очень-то и хотелось, — пробурчала ты, протягивая ему книгу.       Сказитель вырвал её у тебя из рук резким движением, не позволив тебе и опомниться. Уже в следующее мгновение он вновь прожёг тебя взглядом. — Что это с тобой? Эволюционировала до исполнения приказов вышестоящих? — озаботился он. — А с тобой что? — огрызнулась ты, поднимая с пола «Трактатум». — Я рассчитывала, что ты толкнёшь меня плечом, скажешь, какая я тупая, и исчезнешь.       Ты с вызовом посмотрела на него. Сказитель, пожалуй, уже привык к этому взгляду. Вроде и подёрнутый коркой льда, а с пламенем таким ярким, таким жгучим за ней; вроде и вызывали его на бой, а всё же предлагали перемирие. — Мне снова придётся повторить это? — Сказитель прищурился. — Я оказываю тебе честь, разговаривая с тобой. Было бы ошибкой сказать, что ты эту честь заслуживаешь. — Так бы и огрела тебя по этой наглой роже книгой, — ты устрашающе взмахнула увесистым «Трактатумом».       Сказитель молча выпрямился. На тебя он взглянул с откровенным презрением. Безрассудная. Неразумная. Что ему было с тобой делать? Неужто начать здороваться посреди коридора, как делают простые смертные? — Ты весьма недалёкая, — и он действительно прошёл мимо, задев тебя плечом. — Да ну! Ходячее клише! — воскликнула ты. — Неужели обязательно быть высокомерным придурком? — Специально для таких, как ты, — ответил, не оборачиваясь, Сказитель. — Никогда не думал, что тебе стоит почаще быть таким же открытым, как в ту ночь? — запальчиво бросила ты ему в спину. — Может, знай люди твоё прошлое…       Сказитель резко остановился. Ты, считавшая свои слова лишь мелкой грубостью, или, может быть, чем-то вроде подкола, осеклась и неожиданно поняла, что сказала слишком много. Сказитель был из тех людей, которым не стоило припоминать хорошее. Хорошее они воспринимали как слабость, как оружие, как удар в самое сердце…       Медленно, заставляя тебя сделать шаг назад, Сказитель обернулся. Его глаза, его жесты, его выражение лица… Он выдал свой страх, сделавшись злым. Он выдал свою самую главную слабость. — Ты, — прошипел он, — явно не поняла того, что я тебе сказал. — Ты про свою банальщину с костями и собаками? — уточнила ты. — Или про… — Замолчи, — рявкнул Сказитель. — Исчезни наконец! Ты, жалкая… — Не надо! — вдруг вскинула руку ты.              Сказитель, опешив, на мгновение замолк, позволив тебе перехватить речь: — Не говори того, о чём пожалеешь. Можешь сколько угодно ехидничать, язвить и ворчать, но не вздумай оскорбить меня всерьёз, — ты покачала головой. — Хотя, вероятно, ты хочешь, чтобы я ушла?       Его глаза сузились, а ты продолжала глядеть на него внимательно, то ли с вызовом, то ли с насмешкой. Впрочем, и вызов твой был своего рода насмешкой. — Ты действительно не понимаешь, — мотнул головой Сказитель, кривя губу. — Мне нет дела до того, что ты будешь делать. Нет дела до того, что ты думаешь обо мне или каким чудовищем меня считаешь. Мне нет дела до тебя. Просто держи свой рот на замке.       Ты отозвалась не сразу, внимательно рассматривая его злое инеевое лицо и тёмные синие глаза, черневшие на фоне бледной кожи. Ты искала ответа в его взгляде, в губах, в фате, развевашейся за спиной, и не находила их. И безмолвно колебалось пламя свечей, не знавших, отчего он до сих пор стоял перед тобой и отчего ты продолжала говорить с тем, кто был порождением сумрачной мечты. — Раз тебе всё равно, — наконец сказала ты, — почему не покончишь со мной? Ты ведь так и не ответил мне тогда.       Злые глаза Сказителя взглянули на тебя жёстко и бесстрастно. С какой бы стороны ты ни подбиралась, они оставались похожими на два бездонных озера, до краёв наполненных ненавистью ко всему живому; и ненависть эта, по твоему отнюдь не скромному предположению была по кирпичикам сложена из обратившихся камнем слёз забытого и отверженного безымянного ребёнка. — Ты так отчаянно желаешь быть убитой? — поинтересовался он. — Я хочу знать, — настояла на своём ты, — что бы ты сделал, будь на моём месте Аякс или Синьора. Ты бы убил их? — Я и тебя убью, если будет нужно, — Сказитель отвернулся. — Не смей даже думать, что чем-то отличаешься от них. Никакая ты не особенная. Такой же жалкий человечишко, как и все остальные, и грош тебе цена.       В груди сделалось неприятно, хотя от Сказителя и не приходилось ждать чего-то более тактичного и приятного. Даже на коричневой фате за его спиной почему-то тянулось слово «зло», которого ты никак не хотела понимать. В человеке, выплакавшем столько слёз, может быть заточено такое большое зло, чтобы говорила об этом даже его собственная одежда?       Наверное, может. А в нём было? Он был злым и никого не слышал или с ним просто никогда не заговаривали? — Ты не хочешь, чтобы тебя поняли? — спросила ты ему в спину. — Я не прошу об этом, — буркнул Сказитель в ответ. — Но если кто попытается? — Мне не нужна твоя жалость. — Я совсем не о жалости говорю! — Плевать мне. Исчезни наконец. — Я имела в виду, что люди могут услышать и принять… — Пусть идут к чёрту и не лезут в мою жизнь.       Эти проклятые люди. Люди, которые причиняют столько боли. Люди, которые думают, что знают. Люди, которые предают, вонзают нож в спину, убивают и сыпят соль на рану. Завистливые, гнусные существа, склочные создания, вечно воюющие между собой.       Эти прекрасные люди. Люди, которые держат за руку, когда все идёт не так. Люди которые любят. Люди, которые слышат, видят, принимают и обнимают по ночам. Чудесные, чудесные существа эти люди: способные на самые чистые и искренние чувства, на слепую верность и геройства. — Ты так боишься быть с кем-то, что предпочёл сам себя оставить в одиночестве? Хорошо, — согласилась ты. — Но тебе это правда нравится или ты просто хочешь себя в этом убедить? — Ещё раз ты залезешь в мою голову… — Значит, это действительно есть в твоей голове?       Снова парировала, даже не задумываясь. Ты была упряма и смела в отношении Сказителя, а он, оборачиваясь на тебя, всё никак не мог понять, как ты вновь и вновь оказывалась впереди. — Ты придираешься к словам. Кончились способы вывести меня из себя? — Мне казалось, моего присутствия достаточно. — Невероятно. Ты сказала умную вещь. — А ты слушай почаще, я много умных штук выдаю. — Не желаю. Уйди. — В прошлый же раз ты…       Сказитель сжал зубы и метнулся вдруг к тебе, но склонился так неудачно, что порядочно ударил тебя шляпой в лоб. Ты отпрянула было, до крайней степени перепуганная. В следующий миг ты полностью осознала, что случилось. Вы со Сказителем растерянно уставились друг на друга.       А потом библиотека взорвалась хохотом. — Наповал, Сказитель, — засмеялась ты. — Я поражена твоим могуществом! Я-то думала, для чего тебе эта шляпа, а это, должно быть, оружие массового поражения…       Сказитель, казалось, был в шаге от того, чтобы сжать твоё горло и задушить тебя прямо там. Он смотрел на тебя с выражением какого-то отчаяния. Ты и без того не спешила шарахаться от него, так теперь ещё эта проклятая шляпа — шутка, которую ты почти наверняка никогда не забудешь. — Слушай, а ты не думал использовать её как бумеранг? Предложи Дотторе, глядишь, целый бизнес пойдёт, — продолжала глумиться ты. — Довольно. Глупая смертная, — процедил до глубины души оскорблённый Сказитель. — Ты понижаешь градус интеллекта в километре от себя. — Всего лишь в километре? Бери больше, Сказитель! — смеясь, ты в сердцах чуть ощутимо толкнула его в грудь и проскользнула мимо.       Сказитель так и остался стоять. А что ему было делать? Ты переступала все границы. Что другим виделось непреодолимым забором, для тебя было открытым садом. Беспечная, непринуждённая, наивная, глупая девчонка… — Ты идёшь?       Сказитель обернулся. Ты улыбалась ему. Без насмешки. Без злобы. Просто. Искренне. — Уходи прочь, — рявкнул Сказитель.       Улыбка сошла с твоего лица, и он это увидел совершенно отчётливо. Ты пожала плечами и действительно отвернулась от него. Выход из библиотеки был ещё чертовски далеко и, может быть, было хорошо, что он отказался. Только через несколько мгновений ты всё равно услышала шаги за своей спиной. Дверь была всего одна и, даже если вы не хотели быть здесь вместе, вам пришлось идти по одной дороге. Правда, Сказитель почти сразу спустился вниз и быстрым шагом пошёл по первому этажу библиотеки.       В тебе вспыхнула обида. Ты ускорилась, отчего-то пытаясь его догнать, даже перегнать. Словно бежала за молнией и никак не могла её схватить. Словно и ловила-то дикого зверя, не желавшего быть пойманным. И ты действительно его обогнала, гонимая злостью. Так тебе показалось: он затерялся за книжными стеллажами. Ты торопливо миновала отделы ботаники, зоологии, анатомии, трусцой сбежала вниз по лестнице. Сердце азартно подпрыгнуло: правда обогнала?       И в следующее мгновение из-за угла вынырнул Сказитель, и снова вы столкнулись, в этот раз лишь удержав свои книги. — Да сколько можно! — восклинула ты, всплеснув руками. — Ты можешь… Не ходить здесь? — Только что сама за собой звала. Не хочешь проверить голову? — холодно предложил Сказитель. — А сам? — огрызнулась ты, распаляясь от правдивости его слов.       Это он, только он был виноват: в один момент так мил, так одинок, что хочется забрать его с собой и спрятать от всего мира; в другой же сух, краток и злостен настолько, что возникает желание отвинтить ему голову. — Ты, мелкая… — начал было Сказитель.       Его прервали свечи. Одна за другой они стали гаснуть, и через пару секунд библиотека погрузилась в абсолютную тьму. Единственным источником света осталось громадное окно в дальней части библиотеки. Ты, ахнув, обернулась, но рассмотрела лишь, как захлопнулась дверь впереди. Щёлкнул замок. Библиотека была заперта, и открыть её должны были ровно в семь часов утра. Закрывалась же она, как правило, в семь часов вечера. — Вот чёрт, — ты ударила себя по лбу книгой. — Просто замечательно.       Всем было известно: библиотека — одно из самых надёжных мест Белого замка. Бесценные знания хранились за стенами из дерева неколдуй. Здесь не действовали ни сила Глаза Бога, ни божественное начало, и многие учёные поговаривали, что это — символ равенства знаний для всех живущих на белом свете. — Молодец, — съязвил Сказитель, разумеется, прекрасно осведомлённый об этом чудесном свойстве библиотеки, — теперь мы по твоей милости застряли здесь на всю ночь. — По моей милости? — мгновенно вспыхнула ты. — Дело в твоей духоте! Если бы ты не ругался со мной без конца, мы бы успели выйти! Ты, гнусный… — Не забывайся, — Сказитель скрестил руки на груди. — Ты заперта с Шестым Предвестником. Веди себя подобающе. — Подобающе, значит? — зашипела окончательно разъярённая ты. — Ну, я тебе сейчас очень подобающе расскажу, куда ты можешь засунуть все свои чины. — Ты не переживёшь эту ночь, — резюмировал Сказитель. — Уверен? Что ты здесь сделаешь без своих молний? А? — ты фыркнула. — Ты скорее повесишься, чем убьёшь меня, бука.       И вновь эти холодные взгляды людей, занявших разные берега. Ты сжимала зубы, и его пальцы были напряжены. Ты хмурила брови, его глаза всё темнели. И словно была у вас какая-то необходимость вновь и вновь доводить друг друга до ручки. А чего ради?.. Ты резко обернулась на дверь, но она, как ни странно, так и не открылась. В темноте было неуютно. Тебе всё казалось, что тени колеблются и вот вот выпрыгнут на тебя из-за ближайшего стеллажа. Ты чуть съежилась. — Пойдём, — буркнула ты, опуская глаза. — Засядем у окна. Там больше света. — С чего мне с тобой идти, тупица? — поинтересовался Сказитель. — Ты сама по себе, я сам по себе.       Ты помедлила. Злость, выплеснувшись, совсем утихла. Вместо неё пришли страх и желание пересидеть эту ночь с наименьшими потерями. — Я боюсь темноты, — призналась ты. — Смеяться не разрешаю. — Мне плевать, т/и, — отозвался Сказитель. — Иди, куда хочешь.       Он прошёл мимо тебя и хотел, видимо, устроиться где-то здесь. Ты лишь подавила вздох. Отвечать ему не стала, ожидая новой перепалки. Угнетаемая обидой и нерациональным страхом, ты пошла прямиком в темноту.       Библиотека была просторная и проходы в ней, как нарочно на такой случай, делались широкие. Ты всё равно выставляла руки вперёд, ища преграды, препятствия, что угодно, обо что могла бы споткнуться и ушибиться. Чувство смутной тревоги не покидало тебя. Оно было похоже на невидимую змею, колебавшуюся в животе, и всё скреблось изнутри, вынуждая дрожать всё твоё существо. Иррациональный страх — это всё ещё страх.       Лунный свет протянул твои мягкие лучи до самой середины библиотеки, и к ней ты в конце концов уже почти семенила. Тебя, пожалуй, так и подмывало броситься бегом. В каждом свитке чудились шеи страшилищ, в каждой книге — плоские головы монстров. Страх постепенно заполнял всё твоё существо, становясь всё более холодным и липким. Он покрыл твой рассудок, не давая убедить себя, что в ночной библиотеке вовсе нет и не может быть ничего страшного. Темнота услужливо рисовала в твоиз глазах образы чертят, дяволов и демонов с рожками… — Как же долго ты перемещаешься.       Твой оглушительный крик облетел всю библиотеку. Ты вскинулась, размахнулась книгой, и в тот же миг твою руку бесцремонно остановили в воздухе. Мягкий золотой свет масляной лампы выхватил из тьмы лицо Сказителя. — Дурак! — в сердцах воскликнула ты. — Зачем пугаешь!       Ты на секунду задумалась, подозрительно прищурилась. Сказитель выпустил твоё запястье, почти отбросив его от себя. Масляные тени плясали на его мрачном лице. — Ты ведь сказал, что не пойдёшь со мной?       Сказитель пожал плечами. — Ты потеряешься в двух стенах, — ответил он. — Фонарь свой возьми.       Ты приняла из его рук лампу. Сказитель не смотрел на тебя, но ты знала, что в глубине его глаз притаилось всё то же доброе выражение, которое он так старательно прятал и которое вскрывалось всякий раз, когда он хотел сделать что-нибудь относительно доброе или, по крайней мере, приятное. — Спасибо, — смягчилась ты.       Сказитель лишь снова пожал плечами. Вы постояли ещё несколько мгновений в какой-то неловкой тишине, а потом, не сговариваясь, двинулись вглубь библиотеки к окну. Ты всё поглядывала на Сказителя, гадая, сумеете ли вы что-то изменить за эту ночь.       Сумеет ли он что-то изменить за эту ночь.       Библиотека больше не казалась тебе страшной. Вопреки предрассудкам, рядом со Сказителем ты не ощущала опасности, по крайней мере ночью в огромном помещении, где колдовство было под запретом. — Где ты взял лампу? — спросила ты, силясь удержать слабую связь, возникшую между вами на короткий миг. — У старухи под столом, — буркнул Сказитель. — Очевидно, что ты сама бы не додумалась посмотреть, есть ли у библиотекарши лампа.       Ты зло выдохнула. Каждый раз, когда тебе начинало казаться, будто ещё не всё потеряно, он снова начинал вести себя как последний придурок. Тебе порой казалось абсурдом, что человек способен быть настолько неуязвимым по отношению ко всяким чувствам, или, по крайней мере, настолько хорошо их скрывать. — Должно быть, столь высокий уровень дедукции доступен только Шестому Предвестнику, — проворчала ты.       Сказитель, шедший чуть впереди тебя, бросил испепеляющий взгляд через плечо. Ты лишь дразняще наморщила нос в ответ. Сказитель закатил глаза. На этом невербальный обмен любезностями был окончен.       Тихо поскрипывал пол под вашими ногами. Кромешная тьма услужливо рисовала оскалы и злые глаза там, где днём были лишь обычные стеллажи с книгами. Тебе волей неволей приходилось держаться ближе к Сказителю, почти касаясь его, чтобы хоть немного умерить волнение в животе.       Дорога к убежищу, знакомая тебе уже несколько лет, была признана тобой мгновенно. Желудок выразительно заурчал и ты вспомнила, что ничего не ела с самого утра. — Эй, — окликнула ты, — ты голоден? — Нет, — Сказитель обернулся. — Только не говори, что тебе приспичило поесть. — Поразительный вывод, Сказитель, — поддразнила ты. — Не думал записаться в детективы? Нет?       Сказитель раздражённо отмахнулся. — Потерпишь до утра, — он двинулся было дальше, но ты придержала его за запястье. — Есть идея получше, чем мучать меня до потери пульса, изверг, — ты кивнула на лестницу. — Идём. Сделаем небольшой крюк. — Ты действительно не прожила бы и дня в полевых условиях, неженка, — Сказитель, тем не менее, последовал за тобой, перед этим, конечно, с выражением крайней неприязни выдернув руку из твоих пальцев. — Тебя будет ждать сюрприз, — хмыкнула ты в ответ, — если окажешься со мной в полевых условиях.       Сказитель ничего не ответил, подразумевая под этим «надеюсь, что подобного не произойдёт никогда». Ты лишний раз фыркнула про себя. Вы свернули к лестнице и поднялись на второй этаж библиотеки, вновь оказавшись на том месте, где ещё совсем недавно столкнулись. — Сюда, — ты нырнула в пространство между двумя стеллажами и подошла к тумбочке.       Сказитель совершенно презрительно глядел, как ты, оставив фонарь на комоде, перелезаешь через него и, пыхтя, приподнимаешь половицу. Так просто, глупо и забавно, так по-человечески… Тусклый свет лампы едва помогал тебе. Ты выудила из своей укромной заначки пакет печенья и термос, принесённый только утром. Сказитель твою находку принял без особого восторга. — Ты хранишь еду в библиотеке, где она под строгим запретом? — уточнил он. — Всё верно, — довольно согласилась ты, — как раз на такой случай. Возьми лампу, ладно?       Сказитель молча сделал, что ты просила, и поспешил покинуть эту тёмную и пыльную секцию. Свой меховой ворот он отряхнул с очевидным омерзением. Ты поскакала за ним, крайне обрадованная своими предусмотрительностью и находчивостью. — Даже не спросишь, почему у меня там убежище? — ты вновь посеменила рядом со Сказителем. — Нет, — сухо ответил тот. — Ну ладно, — вздохнула ты. — Будем угнетающе молчать остаток ночи, да? — Первая здравая мысль за сегодня. — Вообще-то уже вторая. — Помолчи хоть немного. Мозги от тебя плавятся. — А у меня от твоего равнодушия колеблется эмоциональный фон, понятно?       Сказитель закатил глаза. Снова. Ты фыркнула. Опять. И вы всё равно пошли бок о бок, как старые друзья. Слабый медовый свет лампы с трудом отгонял от вас темноту; чуть позже он смешался с серебром, а потом, наконец, вы дошли до края библиотеки. Низкие полки, стоявшие друг за другом в центре коридора, здесь кончались. Перед вами оставалось лишь громадное окно в тёмной раме. Протягиваясь во всю ширину коридора, достигая самого потолка, оно являло вид на луну и на огромное звездное небо, заставляя тебя думать, что, пожалуй, библиотека — не худшее место в белом замке для того, чтобы застрять с Шестым Предвестником. — Ну вот, — ты упала за пол, прислонилась спиной к полке и выдохнула. — Здесь гораздо светлее.       Сказитель не торопился сесть. Скрестив руки на груди, он всё осматривался, косился в окно под твоим пристальным взглядом. Ему как будто бы даже неуютно было просто присесть рядом с тобой. — Ты сядешь? — озаботилась ты, вороша пакет с печеньем. — Тебе-то что? — огрызнулся Сказитель. — Ешь и не говори со мной хотя бы пять минут. — Я умею есть и говорить одновременно, — усмехнулась ты. — Просто помолчи. — Нам торчать здесь ещё часов одиннадцать, и ты хочешь просто молчать всё это время? — Определённо.       Ты вздохнула. — Хорошо, — и принялась утолять голод.       Сказитель отвернулся к окну, но продолжал рассматривать тебя в отражении. Он словно опасался, что откуда-то и впрямь вылезут монстры и на всякий случай приглядывал за тобой. Ты же избегала смотреть на него. Библиотечная тишина наполнилась хрустом печенья. Было, пожалуй, даже холодно: ты съёжилась, поспешила глотнуть сладкого, ещё слегка тёплого чая из термоса. Сказитель молчал.       За окном было ясно. Тихо. Спокойно. Безоблачное небо — ни единой тучки. Только полная луна, круглолицая дева с серебряной кожей, смотрящая нежно и ласково. От такой картины сердце, как правило, наполняется умиротворением, ведь такая ночь, она добра к путнику, она совершенно предсказуема в своём намерении…       Сказитель, шумно выдохнув, стал беспокойно мерить шагами пространство. Ты наблюдала за ним одними глазами, чуть приподняв брови, однако принципиально ничего не говорила, лишь сделала ещё пару глотков чая и отставила термос в сторону. Сказитель, конечно, твой взгляд замечал. Он и сам в какой-то момент посмотрел на тебя. Ты осталась невозмутимой. Наконец он остановился, подумал немного и, видимо махнув рукой на свой статус, приземлился рядом с тобой, так ничего и не сказав. Шляпа упала по другую сторону от него. Ты молча пододвинула к нему остатки печенья и чая. Сказитель несколько мгновений смотрел как-то странно на пространство между вами, занятое едой, потом взглянул на тебя. — Я же сказал, — раздражённо напомнил он, — мне это не нужно. — Не хочешь — не ешь, — ответила ты. — Захочешь — не останешься голодным. Не бушуй.       Больше ты ничего говорить не стала. Сказитель нахмурил брови. Тёмные глаза его потемнели ещё сильнее. Ты даже не пыталась болтать о какой-нибудь чуши. Тьма медленно обволакивала вас, а ты так и не добавила ни слова. Это была минута отчаяния для вечно одинокого человека, которому прежде не хотелось слышать ничей голос. Минута лёгкого торжества для той, которая всё прекрасно видела по мрачнеющим глазам. Сказитель был слишком горд, чтобы признать своё поражение, а ты — слишком добра, чтобы не проявить к нему долю сострадания. — Луна сегодня красивая, — ты обняла руками колени положила на них голову. — Не знала, что её так хорошо видно отсюда. — Удивительно. Выглядишь как человек, который застревает здесь стабильно несколько раз в месяц, — ответил Сказитель. — Ну, я действительно пару раз засыпала тут после отбоя, — смутилась ты. — Но дальше уголка я не выходила. — Из-за темноты? Чушь какая, — фыркнул Сказитель. — Впрочем, с твоей силой… — Нет, не из-за темноты, — прервала ты очередной поток насмешек. — Просто отключалась за книгами. За «Полем тюльпанов», кстати, тоже.       Ты лукаво улыбнулась Сказителю. Книга так и лежала неподалёку от него. Тяжеленный «Трактатум» ты предпочла оставить в своём уголке, рассчитывая на то, что Сказитель не станет читать свой роман и у вас будет время поговорить. Тот, уловив лёгкую насмешку в твоём голосе, сразу нахохлился и стал мрачнее тучи. Ты уложила на руки щёку, чтобы было удобнее на него смотреть.       Сказитель, притянув к себе одну ногу, всем телом облокотился на полку позади. Твоего взгляда он, очевидно, вновь избегал, но ты всё равно смотрела на него. Он не был злым и не был страшным. Вблизи, в нежном свете луны, ты видела, его большие тёмные глаза совершенно отчётливо. Глубокие, как океан. Холодные, как Северный полюс. Кожа бледная, подобная инею. Черты чуть резкие, но всё же изящные… Ровно такие, какие должны быть у божества. — Долго ещё будешь пялиться? — холодные глаза, перекатившись внутри глазниц, обратились к тебе.       Они были пронзительными — это ты заметила ещё много лет назад на снежной поляне, когда он впервые посмотрел на тебя со всем этим презрением и тебе показалось, будто тебе пронзили грудь ледяным копьем.       Теперь в тех же глазах тебе чудились слабые огоньки, подозрительно напоминающие интерес. Ты всмотрелась в них и невольно подумала: ведь иногда люди не тянут руку лишь потому, что боятся, лишь оттого не признаются в любви, что привычка смущаться берет над ними верх. — Почему именно «Поле тюльпанов»? — спросила ты неожиданно. — Не думала, что тебе интересны книги про первую любовь и все эти невыносимо медленно развивающиеся отношения… — Не твоё дело, — раздражённо отозвался Сказитель. — Почему ты злишься? — ты слегка улыбнулась. — Я ведь тоже такое люблю. — Для чего тебе в таком случае книга трактовки сновидений? — Сказитель прищурился. — Гадаешь на жениха?       На этот раз стушевалась ты, мгновенно отвернувшись и, спрятав нос в коленях. До сих пор о том, что происходит внутри тебя, знали лишь ты и твоё отражение. Ты не была уверена, сможешь ли доверить подобную вещь Сказителю… Но могла ли ты в таком случае требовать откровенности от него? Могла ли ты просить его быть честным с тобой, если боялась признаться ему в своей крохотной проблеме? — Так я и думал, — Сказитель усмехнулся.       Ты обернулась. Он знал, что ты не скажешь. Он подозревал тебя в недоверии. Но как ты могла ему доверять, если всё, что ты о нём знала, — это его божественное начало, да скверный характер? Ты могла разглядеть в нём хорошее, но было ли этого достаточно?       Если никто не сделает первый шаг к доверию, если никто не сумеет сказать правду, о какой близости может идти речь? Совсем не обязательно отдавать кому-то на хранение свою жизнь, но совсем небольшую долю правды, чтобы сделать совсем небольшой шаг навстречу тому, кто уже давно изодрал все ноги…       То, о чем не знал даже твой родной брат. То, о чём ты не решилась бы сказать даже своим родителям. Тому, кто разделил с тобой свои воспоминания, пусть и по чистой случайности. Тому, кто, быть может, знал о лисах больше тебя. — Мне приснился странный сон, — сказала ты, вновь укладывая голову на руки. — Я проснулась на рассвете…       И ты стала без утайки пересказывать ему всё. Лиса, появившаяся в отражении. Пустота, в которую ты провалилась. Лисица с распоротым животом и ножом в груди. Ты упомянула всё до последней детали, даже расцветку животного, и затем замолчала. Сказитель не сразу ответил тебе. Ты посмотрела на него с любопытством. Он неожиданно поднял глаза в ответ, сведя брови к переносице. — Зачем ты рассказала? — словно разозлившись на твою доверчивость, спросил он. — Почему нет? — пожала плечами ты. — Ты не выглядишь, как человек, который станет всем рассказывать об этом. Иногда ты ведёшь себя как придурок, но мне кажется, что в таких вопросах я могу тебе доверять. — Ты не знаешь меня, — скривился Сказитель. — Я полагаюсь на интуицию, — ты слегка улыбнулась.       Сказитель словно не мог поверить в это. Искренняя. Добрая. Наивная. Отчаянная. Насмешливая. Ты была всем и сразу, скалила зубы, но была и ласкова, как никто другой, обжигала и грела как летнее солнце. — Кроме того, — добавила ты, — я подумала, что ты можешь что-то знать о кицунэ.       Глаза Сказителя налились другим чувством, почти живым интересом. — Ты думаешь, что это была кицунэ? — он задумчиво опустил голову. — Да, — кивнула ты. — Она не была похожа на обычную лисицу. У неё глаза были… Такие… Человеческие. — Кицунэ — хитрые и высокомерные создания. Они никогда не появляются во сне просто так, — Сказитель покачал головой.       Ты замялась, и он, конечно, это заметил, как слабое место противника, как цель, в которую можно ударить. Грубить не спешил. Выведывать правду — тоже. Он молча, смотрел на тебя, словно бы и не зная, как себя повести. — Есть ещё кое-что, — решилась ты, поднимая на него глаза. — Помнишь… Когда мы впервые встретились?       Сказитель только брови поднял. — До того, как ты спас меня, вишап почти убил меня. Он поймал меня и хотел разорвать, но… — ты замешкалась, не зная, как сказать правильно. — Странная сила… Она вырвалась из меня и оттолкнула его прочь. И так было не раз. Когда я оказываюсь на краю гибели, она спасает меня. — Значит, когда я прижал тебя к витражу, она решила, что ты на краю гибели? — усмехнулся вдруг Скарамучча. — Да, но вместо того, чтобы зашвырнуть тебя на другой конец Белого Замка, она почему-то решила проникнуть в твои мысли, — ты сменила позу, скрестила ноги. — Ты старше меня, Сказитель. Ты знаешь, что это?       Он посмотрел на тебя серьёзно, без насмешки, без злости, как на равного собеседника, решив, видимо, хоть на одну ночь отбросить вашу бессмысленную вражду. Ты смотрела на него в ответ, ища в его глазах ответы. — Возможно, твоё происхождение нечеловеческое, — пожал плечами Сказитель, — и в таком случае оно, очевидно, связано с кицунэ. Но, может быть, злые духи просто решили поиздеваться над тобой. — В Снежной? — выгнула бровь ты. — Они и не такое могут. Могущество Кицунэ не стоит недооценивать, — Сказитель вновь отвёл взгляд. — Если ты их потомок, тебе дорога в Инадзуму. Там тебе уж точно расскажут, кто ты.       Говоря это, он усмехнулся как-то холодно и мрачно, заставив тебя ощутить слабый укол сожаления. Ты подавила желание взять его за руку, какое у тебя часто возникало, когда ты хотела успокоить людей. — Инадзума… — ты вздохнула. — А сама я никак не смогу сладить с этой энергией? — Ты её даже активировать толком не можешь, — Сказитель дёрнул плечом. — Наверняка твой создатель её запечатал. — Создатель… — прошептала вдруг ты.       Это слово упало на дно живота холодным камнем. Перед глазами вся жизнь пронеслась, всё твоё рыжее семейство, исполненное к тебе безграничной любви, нежные руки матери и грубый голос отца, смех младших братьев и сестёр, догонялки с Аяксом… Всё это было кем-то подстроено, всё это принадлежало тебе лишь наполовину, по чьей-то жестокой воле… — Выходит, моя семья… — прошептала ты. — Верно. Если я прав, они тебе не родные, — Сказитель так и впился в тебя взглядом, ожидая, что ты будешь с этим делать.       Ты помолчала несколько мгновений. От этих слов всё внутри, пожалуй, должно было перевернуться. Ты должна была злиться, бесноваться, думать о том, кто тебя создал, но тебе совсем не хотелось. Счастливые люди ведь, как правило, не думают о том, что было столько лет назад.       Всё вновь пронеслось перед глазами. Объятья матери, семейные вечера за столом, возвращение Аякса из столицы и его предложение отправиться с ним. Детские улыбке, деревня, в которой ты провела большую часть своей жизни и кроме которой долгое время ничего не знала…

Ты всё ещё моя сестра, чертёнок. Моя семья. И, даже если ты делаешь глупости, я люблю тебя.

      Ты решительно подняла голову. — Ну и пусть, — ответила ты, поднимая глаза к небесам. — Может, у меня могла быть другая жизнь, но моя меня вполне устраивает.       Сказитель едва скрыл изумление. Ты ничуть не отчаялась, не стала переживать о своей крови, не вздумала уничтожить тех, кто лгал тебе. Ты приняла всё просто, как факт. — Ты даже не сердишься? — вырвалось у него. — На что? — ты улыбнулась. — У меня лучший на свете брат, замечательные родители и чудесные младшие браться и сёстры. Будь я хоть дочерью Архонта, эти люди — моя семья. Они меня вырастили. Даже если у этой истории ложное начало, наша любовь искренняя, и это самое важное. — Ты ведь не исключаешь того, что Чайльд мог всё знать? — Сказитель словно отчаянно пытался выдавить из тебя злость. — Наверняка. Он ведь старше меня, — ты покачала головой. — Но, Сказитель, если он и знает, то наверняка боится, что я стану беситься на него или не справлюсь с этой силой. Даже если он скрыл это от меня, у меня нет поводов злиться. Он всё ещё мой старший брат, который всегда будет защищать меня. Напротив, если он всё знал и оставался мне самым родным человеком, как можно на него сердиться?       Сказитель замолчал, и на этот раз — надолго. Он смотрел на тебя и не мог понять, как можно быть такой открытой, такой доброй к миру, такой беспечной к собственной крови и силе. Как смела ты просто любить, позабыв обо всез условностях?.. — Наивная девчонка… — Сказитель отвернулся от тебя.       Ты взглянула на него с сожалением. Он так не мог. Его, похоже, никто и никогда не любил так сильно, чтобы он мог отбросить своё прошлое, но ведь ни один, ни один человек на свете не заслуживает такой участи…       Твоя рука сама потянулась к нему, дотронулась до локтя, заставив вздрогнуть. — Семья кровью не начинается и не заканчивается, — ты легонько сжала его локоть. — Иногда семьёй нам становятся люди, с которыми мы прошли через лёд и пламя. Они важнее тех, кто нас создал.       Сказитель ничего не ответил, только выдернул руку из твоих пальцев. Твои слова, похоже, ввергли его в крепкое размышление. Ты не стала спорить и доказывать. Напротив, оставив его наедине с его мыслями, ты завернулась в свой плащ и улеглась на холодный пол. — Я ужасно утомилась, — объявила ты, сворачиваясь клубочком. — Спокойной ночи, Сказитель.       Тот ничего не сказал. Его глаза оставались обращёнными в пол. Ты подложила руку под щёку, закрыла глаза и вздохнула. Похоже, эта ночь и впрямь грозилась стать для вас совершенно особенной.       Темнота молчала, позволяя вам придаться размышлениям. Ты усердно пыталась уснуть; с тем же усердием Сказитель старался не бросать на тебя ни единого взгляда. Тем не менее, его глаза опустились на печенье с шоколадкой крошкой и термос. Ты отчаянно жмурила глаза, стараясь не думать о том, насколько пол жёсткий и холодный. Твоё воображение всё силилось подложить под тебя лесной настил, но никак не получалось. Мысли возвращались к Сказителю.       Казалось нелепым, что после всех разговоров вы просто замолчали, оборвавшись на нелогичной и гневной ноте. Тебе не давало покоя выражение на его лице. Всё думалось: ему ведь больно, а ты здесь, совсем рядом. Не обязательно же ему, как бы там ни было, переживать эту боль одному?       Ты перевернулась на другой бок, слегка приоткрыла глаза, чтобы увидеть Сказителя, и на этот раз не смогла углядеть в нём Шестого Предвестника. Он казался каким-то растерянным. Полуночные волосы опали на его лицо, но никак не могли скрыть это выражение, замершее в синих глазах. «Я так с ним о семье заговорила, — с запоздалым раскаянием подумала ты, — но что он ему об этом знать?..»       Ты, отбрасывая эти проклятые мысли, вновь попыталась заснуть, однако снова и снова вспоминала его глаза. Это были глаза одинокого человека, который так жаждал любви, который так её и не познал… В твоей груди становилось пусто и больно, стоило тебе представить, как сложилась бы твоя жизнь, не попади ты в столь чудесную семью. У тебя не было бы брата, который оберегал бы тебя ото всех обидчиков. Ты бы, возможно, ходила вся покрытая синяками за свой не в меру острый язык, и наверняка рано научилась бы драться. Каково было бы влияние на твой характер?       Все ссадины тебе пришлось бы зашивать самой, ведь матери не было бы рядом. Никто бы тебя не обнимал, не дул на ушиб, не кормил куриным бульоном, когда ты болела. Ты вынуждена была бы заботиться обо всём в одиночку.       Без отца ты бы, может быть, и не узнала бы десять способов приготовления рыбы и не научилась бы охотиться на оленей. Никто бы не пугал тебя байками на ночь, не тискал, не вламывался бы в твою комнату, чтобы просто заглянуть в окно…       Тебе защемило сердце. Жизнь без семьи показалась тебе совершенно безрадостной. Выжить вполне можно, но где искать опору? Как найти себя, не став притом злобной, жестокой и недоверчивой по отношению к окружающим? А Сказитель, насколько ты теперь понимала, прожил так всю жизнь. Ты смотрела на него и видела другую себя, ту, которой не повезло попасть в семью Аякса. Будь твой создатель менее милосердным…       Тебе совсем расхотелось оставлять его наедине с мыслями посреди этой холодной тёмной библиотеки. Ты пошевелилась, осторожно поднялась, шумно выдохнула. Сказитель, отмерев, взглянул на тебя. — Что такое? Не можешь уснуть, когда я рядом? — насмешливо поинтересовался он. — Не смею спать в присутствии Шестого Предвестника, — фыркнула ты в ответ, обращая к нему глаза.       И, казалось, он всё понял. Ты хотела спать и, может быть, вполне могла бы уснуть, но не стала. Ты почему-то хотела пожертвовать своим сном ради него, почему-то готова была говорить с ним, наверное, до самого утра. — Снова будешь мне в голову лезть? — он поскорее отвернулся от тебя, чтобы не видеть этого горящего взгляда. — Нет. Хочешь, поговорим о животных? — ты отодвинула в сторону чай и печенье, подсела к Сказителю чуть ближе.       На твоё удивление он не возразил. — Зачем? Хочешь спросить, есть ли у меня лошадь, чтобы устроить гонки? — спросил он. — Врешь! Откуда ты узнал! — возмутилась ты. — У тебя мышление пятилетнего ребёнка. Трудно не догадаться. — Откуда ты знаешь, как мыслит пятилетний ребёнок? — Ну вот, опять началось…       Сказитель закатил глаза, сновно это могло спасти его от твоей бесконечной болтовни, но ты не прекращала. — Так есть? — ты с любопытством поглядела на него. — Есть. Чёрный жеребец. Орион, — коротко ответил Сказитель. — Пробовал когда-нибудь пробежаться на нем по берегу моря? — ты мечтательно вздохнула. — Я делала так однажды. Знаешь, это ни с чем не сравнить… — Даже с завоеванием целого континента? — уточнил Сказитель. — Тю, да тебе только континенты захватывать! Это ж такая морока, — отмахнулась ты. — Свобода! Вот что здорово!       Сказитель взглянул на тебя, но в его глазах больше не было презрения. Как мог он презирать того, кто так сердечно относился к жизни? Ему оставалось жалеть тебя, да сострадать твоему доброму сердцу, которому, так или иначе, будет очень несладко, но насмехаться, унижать, ненавидеть… Как можно? — А дай мне померить свою шляпу, — вдруг попросила ты. — Исключено, — Сказитель прикрыл её рукой. — Тогда книгу, — не сдалась ты. — И на кой чёрт она тебе сдалась? Ты же читала её, — Сказитель, тем не менее, отдал тебе «Поле тюльпанов». — Я давно к ней не прикасалась, — ты с благоговением приняла книгу из рук Сказителя.       Переплёт почти выцвел, но его тёплый жёлтый цвет ещё навеивал на тебя воспоминания о лете. Обложка с одной лишь крохотной гравировкой тюльпана, да названием, вычерченным каллиграфическим почерком. — Сказитель? — обратилась к нему ты.       Он лишь взглянул на тебя. — Так почему она? — ты потрясла книгой.       Тот пожал плечами. Ты по глазам видела: ответ у него есть, однако он тебе его не скажет, даже будь кто-то из вас при смерти. Ты хмыкнула. Старые страницы робко хрустнули в твоих руках. — Я помню, что, когда я впервые читала эту книгу, было лето, — улыбнулась ты. — Моё первое лето в столице. Было невыносимо жарко. Ни ветерка. Я вся обливалась потом, пока пыталась сосредоточиться на тексте в саду… — Хоть одна вещь, которую ты не любишь, — закатил глаза Сказитель. — Я и холод не люблю, — возмутилась ты. — И орехи ещё. И придурков всяких из царского полка. О, и ещё насекомых, особенно жужжащих и летающих… — Достаточно, — Скарамучча почти отмахнулся от тебя.       Ты захихикала, листая чуть тронутые желтизной страницы со знакомой историей. «Поле тюльпанов» к тому же было исполнено чудесных иллюстраций, светлых, выполненных в нежных пастельных тонах. На одной ты задержалась. — Гляди, — ты откровенно привалилась к Сказителю, — а он тут похож на тебя!       Ты указала на рисунок главного героя — мрачного темноволосого юноши с лицом, изрезанным шрамом. Автор говорил о нём, как о человеке, который всегда глядел зло и недоверчиво; тем не менее, когда он смотрел на кота, в его глазах не было никакого зла. Сказитель раздражённо отодвинул от себя книгу. — Ничего общего, фантазёрка, — ответил он холодно. — Давай найдём тебе кота, — усмехнулась ты, — и нарисуем шрам. Клянусь, это твой взгляд…       Сказитель выразительно посмотрел на тебя, а ты так и покатилась со смеху. — Вот! Я же говорю! — Считаешь, я смотрю на тебя так же, как он на кота? — раздражённо поинтересовался Сказитель. — Да. Почти беззлобно, — ты улыбнулась. — Признай наконец: будь тебе неприятно моё общество, ты бы меня прогнал и совсем не расстроился бы, но почему-то мы с тобой здесь… — Мы здесь, потому что ты не умеешь держать язык за зубами. Если бы ты поменьше болтала, мы бы успели выйти, — ответил Сказитель. — Библиотека огромная, — парировала ты, — но ты всё ещё здесь, со мной. Почему? Потому что я темноты боюсь? — Потому что… — но Сказителю было нечего ответить, и он пошёл в наступление: — Ты снова суешь нос, не в свое дело, т/и. Может быть мне действительно стоит показать тебе, на что способен Шестой Предвестник? — Как насчёт обычных человеческих отношений? Это он может? — с улыбкой спросила ты.       Сказитель разъярился от твоей наглости, но что ответить тебе так и не знал. Он, казалось, был совершенно бессилен против твоих добрых лукавых глаз. Ты была слишком бесхитростна и ласкова, чтобы он мог причинить тебе вред. — Ну, Сказитель? — ты склонила голову набок. — Прогонишь меня? — Ты всё равно не уйдёшь. Я уже пробовал, — процедил Сказитель. — Тогда уходи сам. — Ты, репей, последуешь за мной. — И ты даже не возразишь этому? — Я же сказал, нет смысла… — И ты не попробуешь? — Хватит! — рявкнул, распалившись, Сказитель. — Довольно!       Ты лишь усмехнулась и вновь обратила глаза к книге. Сказитель скрестил руки на груди и принялся старательно делать вид, что тебя не существует. Ты продолжала рассматривать старые иллюстрации до тех пор, пока усталость не начала брать своё. Ты зевнула, откладывая книгу в сторону. — Знаешь, — ты облокотила затылок на полку, — хотеть, чтобы кто-то был рядом, это не грех. — Снова ты за свое? — вновь вскипел Сказитель. — Это удел слабаков. Мне никто не нужен. — Нуждаться в ком-то и желать близости это разные вещи, — качнула головой ты. — Всё одно. Близкие люди — это слабость. — Но и самая большая сила. Самые великие поступки мы совершаем ради тех, кого больше всего любим, — ты глянула на «Поле тюльпанов». — Как Натаниэль ради Клары. — Он отверг свое прошлое. — Он принял свое настоящее.       И вы снова обменялись взглядами. Сказитель был зол, даже злее прежнего. Ему никак не удавалось одолеть твой непомерно острый язык. Твою чуткость. Твоё умение зацепиться за мельчайшее и слабейшее из его чувств и раскалить его добела.       Ты смотрела на него, и совсем забывала, что смотришь на Шестого Предвестника. В нём было могущество и была сила, но было и куда большее. Если у куклы может быть сердце, то у него оно определённо было и определённо более доброе, чем он стремился показать. — Ты не устал от этого? — спросила ты. — Быть одному, во всех искать подвох… Это, должно быть, страшно изматывает.       На этот раз Сказитель не стал отвечать. Ты отвернулась, уставилась в окно, заметив мысленно, что он от тебя так и не отодвинулся. Ваши колени соприкасались. Ты ясно слышала его дыхание.       Звезды, небо, луна… Всё это было прекрасно само по себе, но рядом со, Сказителем ты почему-то особенно часто и ясно отмечала красоту окружающего мира, и твоё сердце разрывалось от желания поделиться ею с ним. Сколько же в тебе было чрезмерной жалости, сколько же ты была готова дать другим, чтобы их души не болели?..       Ты закрыла глаза. Серебряный свет поливал тебя из окна. Ты обнимала свои колени. В какой-то момент слабо подумала, что теперь уже не так холодно. Рядом со Сказителем тебе было куда теплее, чем в стороне от него, и, уже не совсем того понимая, ты придвинулась к нему совсем близко. — Ну и что ты делаешь? — тут же заворчал он.       Ты сделала вид, что не услышала, и не стала открывать глаз. Было любопытно, что он предпримет. Ты ждала, что он оттолкнёт тебя или разбудит, но он лишь тяжело вздохнул. Вероятно, решил, что ты уже отключилась.       Мысленно ты, конечно, улыбнулась. Он сам не замечал, как подтверждал твою теорию. Ему вовсе не нужны были силы, чтобы разбудить тебя, не нужно было затачивать свой характер под отказ — он сполне умел грубить и посылать. Просто не хотел. Не тебя. «Почему же так выходит? — подумала ты. — Почему именно я и именно он? Судьба? Совпадение? Глупость?»       Ты чуть приоткрыла глаз, совсем не заметно. Сказитель продолжал смотреть в одну точку. Его черты смягчились, он весь как-то разгладился, размяк, словно, когда никто не видел, ему больше не нужно было притворяться. Ты мысленно усмехнулась. «Может и судьба,» — с усмешкой подумала ты.       Тебя стало по-настоящему клонить в сон. Тело разомлело. Как это бывает, твой организм начал отчёт до провала в темноту, но ты, конечно, за ним уследить не смогла. Во сне человек теряет способность к контролю.       Ты едва почувствовала, что твоё тело наклоняется вбок. Это вышло непроизвольно, в высшей степени случайно. Ты почти не ощутила, как голова коснулась чего-то твердого, вздрогнувшего от твоего прикосновения. — Эй! Какого черта ты делаешь! — зашипел голос Сказителя, едва пробившись через сонную пелену.       Но ты была уже не в силах прорваться сквозь дымку, затуманившую рассудок. С трудом расслышав Сказителя, разобрав его слова, ты так ничего и не предприняла. А меж тем за углом тебя уже ждала темнота…

[nuvole bianche — ludovico einaudi]

      Снов ты не видела. Ночь показалась тебе короткой. Ты проснулась от ярких лучей солнца, пробравшихся через всё то же невероятно огромное окно. Ты моргнула несколько раз. Зевнула. Обомлела на секунду.       Ты уже, конечно, не помнила, как навалилась на Скарамуччу всем телом. Твоя голова так и пролежала всю ночь на его плече, но во сне ты умудрилась ещё и закинуть на него руку, почти превратив его в плюшевую игрушку.       Он не спал. Его глаза в утреннем солнце блестели ещё ярче. Сказитель сразу почувствовал, что ты проснулась, и посмотрел на тебя. Если вдруг кто бы попросил этот взгляд описать, ты бы назвала его взглядом признания. Вглядом проигравшего. Сказитель не спешил ничего говорить. Ты понятия не имела, что он нашёл в твоём опухшем со сна лице, заспанных глазах и слегка растрёпанных волосах, что так долго пялился, но отвернулся он не сразу. Словно никак не мог поверить, что это случилось. — Наконец-то, — разрушил он волшебство короткого момента. — Живо слезь с меня, наглая девчонка.       Его голос явно звучал мягче, чем должен был. Сказитель оттолкнул тебя, резко поднялся, принялся отряхиваться и одёргивать одежду. Ты, ещё не вполне проснувшаяся, сонно наблюдала за ним. — Я… Проспала на тебе всю ночь? — хрипло поинтересовалась ты. — Ещё как, — Сказитель поправил меховой ворот, зло глянул на тебя. — Не пошевелиться. — Почему не разбудил?.. — рассеянно спросила ты, дотягиваясь до термоса.       Сказитель не ответил. Ты не допытывалась. Сделав несколько глотков уже холодного и вязкого чая, ты продрала горло и стала неторопливо потягиваться, разминать затёкшие мышцы, похрустывать плечами и пальцами. Иногда твой взгляд невольно задевал Сказителя.       Ты так и не сказала ему, как он был красив. Как красивы были его глаза, полные ненависти и мучительной злобы на весь мир. Как красиво было его бледное неулыбающееся лицо. Как красиво было даже его сердце, ужаленное тьмой.       Люди о многом предпочитают молчать, и со временем говорить им становится непомерно тяжело. Иные так долго кричат в пустоту, что их голоса затихают и больше не могут быть прежними. Тебе казалось, что Сказитель был как раз из таких. Не то чтобы ему не хотелось говорить, скорее, его просто никто и никогда не слушал.       Солнце медленно взбиралось по нежно-голубому небу. Безоблачному небу. Небу, в которое хотелось глядеть, как в светлое будущее. Сказитель не смотрел в небо; не смотрел он и на тебя, предпочитая упереть взор куда-то в землю. Ты глубоко вздохнула. Ночь осталась позади, но сумрак, сумрак нещадно оставил на вас отпечатки сказанного, сделанного, утаенного. Этой ночью вы, может быть, впервые были так честны. — Библиотеку, должно быть, уже открыли, — сказала ты. — Я жду тебя, — пожал плечами Сказитель.       Ты не стала бросать ядовитое замечание о том, что, пожалуй, нет никакого смысла дожидаться того, с кем не хочешь быть рядом. Вместо этого молча кивнула.       Ты взяла остатки чая и печенья, он — свою огромную шляпу и лампу. Не обменявшись ни единым взглядом и словом, вы отправились к выходу из библиотеки, зная, что эта ночь всё равно не покинет вас, как бы далеко вы не ушли от Белого замка.       Пошли рядом. Вы не пытались больше увильнуть друг от друга на разные концы коридора. Ни один из вас не впадал в ярость, случайно задевая руку другого. Ночь словно вывела из вас всю задиристость, гневливость, недоверчивость, сгладила углы своим нежным серебряным светом.       Ты поднялась по лестнице, бросила печенье обратно в свой тайник. Сказитель молча дождался тебя, не отпустив ни одной мерзости о том, как невежливо заставлять Шестого Предвестника тебя ждать. После — не сговариваясь двинулись дальше.       Ты молчала, он — тем более. Не хотелось ни говорить, ни язвить, ни спорить. Не хотелось даже лезть в душу — ты и так зашла слишком далеко. Он тоже это чувствовал. Ты видела это по его глазам, посветлевшим, чуть растерянным глазам. Сказитель впервые на твоей памяти выглядел уязвлённым. Потерянным. Ты ощущала всем своим существом, что даже воздух между вами стал иным и больше не дрожал от напряжения и едва сдерживаемой злости.       Первый шаг порождает второй. Великое начинается с малого. Хорошие отношения начинаются с откровенности. Тот, чьё лицо давно слилось с маской, сняв её впервые за долгое время, будет чувствовать себя обнажённым, и, лишь сумев обнаружить в этой наготе опору, сможет открыться. Нужно было время. Ты это понимала. Не бередила раны Сказителя.       Вы шли по старой дороге, и солнечные лучи ползли за вами, прогоняя призраков ночи. Сказитель так и не смотрел на тебя; ты чувствовала только, как тыльная сторона его ладони время от времени касается твоей. «А руки-то тёплые,» — подумала ты невзначай, чуть улыбаясь.       Ты ведь тоже обнаруживала себя в шатком состоянии. Даже слегка корила за то, что рассказала ему слишком много. Быть может, ему вовсе и не следовало знать о твоей нечеловеческой силе, но ты почему-то совсем не боялась. Ему ничего не стоило рассказать обо всём Дотторе и отдать тебя на эксперименты, так отчего же ты решила, что он этого не сделает? Отчего подумала, что он не желает тебе зла?..       Вы остановились перед мостиком, перед лестницами, которые вели к выходу из библиотеки. Твоё сердце наполнила какая-то нежность, какая-то слабая надежда на то, что, даже когда вы выйдете отсюда, воздух между вами уже не будет дрожать и вы, по крайней мере, не будете пытаться друг друга убить.       Как раз в этот момент распахнулись тяжёлые двери библиотеки. На мостике показалась баба Инна в своей извечной шали с кисточками. За ней появился светловолосый юноша, в котором ты с неудовольствием признала Дениса. — Эдакий ты болван! — сердилась Инна. — Сказала же тебе, не нужен мне сюда ещё один охранник! Вас и так слишком много! Ишь нерадивые… — тут её взгляд упал на вас. — Батюшки! А вы-то здесь откуда! Неужто всю ночь тут торчали? — Это случайно вышло, — извиняющаяся улыбка показалась на твоём лице. — Не углядела! — ахнула Инна. — Где же вы были? — В самой дальней части библиотеки и, видимо, разминулись с вами, — пояснила ты. — И что же вы делали в дальнем конце библиотеки? — вмешался Денис.       В его зелёных глазах тебе почудилась примесь чернушного чувства, в котором без труда узнавалась ревность. Отвращение кольнуло тебя куда-то в шею. Злость полыхнула внутри, и ты уже открыла было рот, чтоьы ответить, но не успела. — Не помню, чтобы тебя назначали в высший офицерский состав и ты мог позволять себе такой тон, — ответил ему ледяной голос из-за твоей спины.       Сказитель, молчавший всё это время, вышел вперёд и стал подниматься по лестнице. С каждым его шагом на лице Дениса всё отчётливее проступал ужас. Он, бедняга, совсем обомлел, когда Сказитель проходил мимо него. — Не лезь в дела Предвестников и их приближённых, — холодно отсёк Сказитель, всучивая ему фонарь, — иначе придётся отправить тебя к тому, кто научит тебя хорошим манерам.       И он исчез в дверном проёме. Инна, проворчав лишь «ох уж мне эти Предвестники» и лишний раз извинившись перед тобой, отправилась к своему столу. Ты постояла ещё немного; потом ноги сами понесли тебя вверх по лестнице, по следам Сказителя. Захотелось отчего-то его догнать. — Ты из-за него так поступила? — спросил вдруг Денис, когда ты уже приблизилась к дверям и выдохнула, решив было, что беда миновала.       Дверь застыла впереди. В животе замкнулось, затряслось от злости. Тебе надо было поспешить, поймать остатки лунной ночи, чтобы сложить из них дивный день, а он, этот проклятый безумец, одержимый несбыточной мечтой, всё тянул тебя на три года назад, в прошлое, которому не суждено было стать будущим. — Поступила как? — раздражённо поинтересовалась ты. — Развеяла твои фантазии?       Денис обернулся, и в глазах его обнаружилась непримиримая ярость. — Вот значит какая ты, — прищурился он, — ложишься под того, кто богаче и влиятельнее?       Ты опешила от его слов, только теперь вдруг поняв, как смотрятся лохматые волосы на фоне заявления о дальнем конце библиотеки. Тем не менее, вместо смущения в груди обнаружилась одна лишь ярость. — Не забывайся, — в тон ему ответила ты, лишив себя на время всякого сочувствия. — Если не научишься вовремя затыкаться, я напомню тебе, кто из нас выше по рангу.       И ты, отвернувшись, пошла прочь. Двери захлопнулись за твоей спиной. Ты оказалась в светлом и просторном коридоре. Повернула голову — тёмный плащ уже исчезал в отдалении.       И что-то в тебе перевернулось вдруг за считанные секунды, заставив позабыть о злости. Первый шаг становится первым лишь тогда, когда он не единственный. Что-то подсказывало тебе, что ты не можешь упустить это мгновение. Решающее мгновение. Мгновение, когда вы оба уязвлены в достаточной мере.       Всего секунда. Ты сорвалась с места в каком-то порыве. Он был там, впереди, и ты не могла отпустить его, уже прикоснувшись к его сердцу. Не могла позволить ему вновь закрыться от мира. — Сказ… — ты осеклась.       Подумала немного. Слегка улыбнулась. — Скарамучча! — так было верно.       И голос твой, подхваченный мраморными стенами, полетел вслед за призраком тёмной ночи, не давая ему исчезнуть навсегда. Скарамучча, услышав от тебя своё имя, даже вздрогнул, обернулся через плечо.       Ты бежала за ним, широко улыбаясь, и вовсе не собиралась больше делать вид, что тебе нет до него дела. Ты догнала его за пару мгновений, поравнялась с ним, заглянула в глаза. — Когда закончишь с «Полем тюльпанов», прочитай «Рубиновое сердце», — сказала ты. — Я думаю, тебе понравится.       Ещё с мгновение он смотрел на тебя, словно никак не мог поверить, что ты здесь, прямо перед ним. Не исчезла с луной. Потом отвернулся. — Ну конечно. Сопливый роман о первой любви и прочих человеческих глупостях? Увольте, — он пошёл дальше. — Да признай уже, что тебе нравится! — воскликнула ты, снова нагоняя его. — Нет. Такое может понравиться только тебе. — Не только! У этих авторов огромная аудитория по всему Тейвату! — Такие же размазни, как ты? — Ты кого размазнёй назвал? Да это просто у тебя эмоциональный диапазон, как у дверной ручки, понятно?..       Стражники поражённо смотрели вам вслед. Шестой Предвестник в какой-то короткий момент отвернулся, делая вид, что, не хочет знать эту девушку, и в эту секунду можно было успеть увидеть на его лице странное выражение: приподнятые уголки губ и чуть сощурившиеся глаза. Такого за ним прежде никогда не наблюдалось.

***

      Лучи проникали всё дальше в библиотеку, заливая полы расплавленным золотом. Подсвечивая пылинки, витавшие в воздухе, они пролезали меж полок, освещали книги… «Трактатум сомния», соскользнув с полки, упал на пол, раскрывшись по чудной случайности на одной из последних страниц раздела «Магические животные». Солнечный цвет, нежно скользнув по бумаге, выхватил оттуда слова:

Хотя лисица испокон веков считается символом хитрости и обмана, появление более могущественной и мудрой кицунэ во сне может быть предвестником любви и оказанного доверия. Если лисы во сне плутают, кицунэ, скорее, указывают на истину. Они могут поведать нам правду о нашей природе, о грядущем и прошлом. В целом сон, в который пришла, кицунэ можно трактовать как «необходимость единения с собой и другими».