Кровоцвет

Холодно. Ужасно холодно, просто невыносимо, не сравнимо даже с тем, как в мороз вылить ведро ледяной воды на обнажённое тело. Корка льда вновь пытается проникнуть глубже, погасить ненавистное ему, но уже почти родное Химосу пламя, но то отвергает чужую силу, по праву считая, что тело, раньше занятое им, и принадлежит ему. Сила Матерей не умещается в одном теле, пускай оно и принадлежит богу — это слишком ничто по сравнению с тем, что собой представляют создательницы всего живого. Пред ними и звёзды, и планеты, и миры — всё пыль. Одного их желания хватит, чтобы уничтожить всё существующее, но даже им неведомо, как можно уничтожить Небытие. Потому что те, кто создают, не могут уничтожать. Химос уничтожать может. Он — бог войны, а значит, что и бог разрушения. В его власти смерть и в его власти решать, кому её принести. Только он не хочет, но как жаль, что одного его желания не хватит. Его желания не стоят ничего. Значение имеет только долг, а единственное, что подкрепляет слабое тело — древняя воля к победе. Химос отмахивается от зеркала, появившегося по его приказу, но с пальцев срывается острый кусочек льда и, ударившись о стеклянную поверхность, разносит ту на множество мелких кусочков. От громкого звука Химос вздрагивает и опускает взгляд вниз, но Анекси, крепко спящий на его коленях, даже не дёргается. Ему, как и всем богам, сон совсем не нужен, но эта человеческая привычка спать так и сохраняется за ним даже спустя сотни лет. И спать одному ему тяжело — часто юному богу снятся кошмары. Поэтому Химос сейчас оберегает его сон, тонко чувствуя каждую эмоцию. Вот и сейчас закрадывается какое-то лёгкое беспокойство, но быстрее, чем оно разрастается, Химос осторожно ведёт ладонью по чужому плечу, одним прикосновением отгоняя дурные сны. Анекси во сне прижимается ближе, вовсю пользуясь тем, что Химос боится даже пошевелиться, и глубоко вздыхает. Осторожное прикосновение к светлым волосам становится первым из многих. Химос, перебирая пряди волос, устраивается чуть удобнее, всё так же спиной упираясь в широкий ствол дерева. Лёгкий ветер, проносясь через кроны деревьев, шевелит листочками и заставляет их отзываться продолжительным шуршанием. Анекси сползает чуть ниже, поджимает согнутые ноги ближе к груди и недолго ёзрает, находя удобное положение. За этими действиями Химос наблюдает с нескрываемой улыбкой. Анекси, как и раньше, остаётся для него самым ярким напоминанием о такой необходимой человечности. — Не спишь, да? — негромко спрашивает Химос. Молчание лишь секундное, потому что попытаться обмануть бога войны — занятие заведомо провальное. Анекси не меняет положения, но вздыхает и вместе с тем негромко признаётся: — Не сплю. Ласковые прикосновения не прекращаются, и потому Анекси не пытается ускользнуть. Это едва ли не в первый раз, когда Химос позволяет себе проявить к нему нежность, и за этим наверняка что-то стоит, но Химос не хочет отвечать на вопросы, касающиеся битвы с богом свободы, и Анекси постепенно сдаётся. Он наслаждается тем, как пальцы зарываются в волосы и будто расчёсывают длинные пряди, и вместе с этим вспоминает, как когда-то очень давно услышал важное правило — не задавать вопрос, на который не хочется услышать ответ. Тем не менее, в общении с Химосом правила Анекси никогда не соблюдал. — Конечно, я не имею на это права, — заминается Анекси, — но если бы я попросил Вас остановить войну, которая несёт Вам лишь вред, Вы бы сделали это? — Нет, — очень тихо, но очень решительно. — Я так и думал, — неловко кивает Анекси. Он не поднимает век, чтобы не встречаться взглядом с Химосом, не уверенный в том, что выдержит холодную усталость, которая чаще, чем раньше, мелькает в зелёных глазах. Они уже не напоминают глубокие озёра, теперь они гораздо больше похожи на болота, поглотившие тысячи жизней лишь из-за того, что так заведено. Не по собственному желанию, а только потому что иначе нельзя. Глупые правила и установки, придуманные теми, кто сильнее. — Сколько по камню не бей, ему ничего не будет, а руке станет больно, — мягко улыбается Химос. — Не злись на то, чего нельзя изменить. Не трать на это свои силы. — Вы — сильнейший из всех богов, когда-либо живших, обладатель уже четырёх престолов, — напоминает Анекси. — И Вы — самый большой заложник обстоятельств. — Меня это нисколько не волнует, — качает головой мужчина, но Анекси чуть твёрже просит: — Не надо мне врать, пожалуйста. — От тебя ничего не скрыть, — не пытается оправдываться Химос. — Но я не хочу ещё сильнее беспокоить тебя. Давай не будем об этом. Анекси садится, подгибает под себя ноги и пододвигается ближе. Химос наблюдает за ним, склонив голову, но не двигаясь, не пытаясь сбежать от неприятного разговора, словно надеясь на то, что в этот раз что-то будет иначе. Прежде чем Анекси успевает что-то сказать, Химос произносит: — Мне правда жаль, что всё выходит так, — признаёт он. — Я не могу остановить войну. Дело уже не в моих желаниях. Если бы был иной вариант, я бы непременно воспользовался им. Если бы я мог получить престолы, не убивая богов, я бы сделал это. Если бы я был в силах исполнить твоё желание, я бы обязательно исполнил его. Ты — моя семья, Анекси. — Да, я знаю. И Вы — моя семья. Анекси, чуть помолчав, понимающе кивает. Он поднимается, оправляет на себе одежду, будто смахивая несуществующую пыль, и только после этого, отведя руку в сторону, призывает меч. Оружие удобно ложится в пальцы, созданное специально для бога весны, и тот, ни мгновения не колеблясь, то ли просит, то ли предлагает: — Сразимся? Конечно, Химос ему не откажет. Клинки сталкиваются, звон стали прокатывается по пустой обители, и очень быстро бой превращается в очередной танец, где не получается отвлекаться ни на что. Анекси с каждым разом действует всё увереннее и умелее, и немалую роль играет то, что за столько лет, проведённых вместе, Анекси постепенно перестаёт воспринимать бога войны как некий недостижимый идеал, а восхищение в его глазах становится уже несколько иным, хотя никуда и не исчезает. Даже совершенно отличающийся от себя в человеческом образе, Химос всё ещё остаётся для Анекси невероятным, но теперь они гораздо ближе друг к другу и узнают друг друга уже иначе. Шаг, поворот, снова шаг. Отклониться совсем ненамного, ударить снизу, чтобы отразить удар, замахнуться со стороны, чтобы обмануть, хотя хитрость тут же оказывается распознана. Звон оружия не прекращается до тех пор, пока соперники одновременно не отступают. Они не сдаются — напротив, шагают по кругу, медленно сокращая расстояние, пытаясь предсказать чужие действия и найти слабости. Химос склоняет голову к плечу, чуть улыбается, а Анекси, остающийся серьёзным и собранным, не позволяет себе расслабиться ни на мгновение. Потому что Химос совсем не выглядит так, будто играет с ним. Это сражение не насмерть, иначе бы Анекси не выстоял и минуты, но серьёзнее, чем все остальные. Даже серьёзнее, чем то, после которого он получил свой меч. — Знаешь, — задумчиво начинает Химос, — я думаю, что ты уже сильнее любого из богов Крепости. Это похвально. Но настоящая победа не в преодолении других, а в преодолении себя. Только так твои труды будут иметь значение. Клинки снова сталкиваются, и бой продолжается. Химос бьёт, не жалея ни сил, ни Анекси, но тот каждый раз ускользает и успевает наносить ответные удары. Им так и не удаётся достать друг друга, пока Химос только на мгновение не отвлекается, но это становится решающим — Анекси оказывается слишком близко и коротким взмахом оружия попадает по чужому лицу. Рана тонкой линией разделяет щёку и лоб, мгновенно выступает пламя, стремящееся заживить место удара, а Химос отступает назад и ладонью прикрывает глазницу, лишённую глаза. Анекси, растеряв весь настрой, отбрасывает оружие в сторону и, метнувшись к Химосу, осторожно цепляется за его запястье. — Простите, пожалуйста, — взволнованно тараторит Анекси, — мне очень жаль, я не хотел, я не думал, что так выйдет! — Да брось, — отмахивается Химос, пока глаз стремительно восстанавливается. — Такая мелочь. Но тебе впервые удалось ранить меня, и я даже не стану заживлять этот шрам. Тебе стоит гордиться собой так, как тобой горжусь я. Анекси всё ещё рядом. Он так и держится за чужую руку, с беспокойством заглядывая в лицо, хотя прекрасно знает, что этот порез — обычный пустяк, но это совсем не умаляет его страха. — Правда? — негромко спрашивает Анекси. — Что? — Что Вы гордитесь мной. — Конечно, правда, — кивает Химос. — Ты этого заслуживаешь. Анекси вглядывается в зелёные глаза, до сих пор не отдаляясь. Он на мгновение опускает взгляд вниз, ищет, за что зацепиться, чтобы отвлечь собственное внимание, но не находит ничего — неизменный образ Химоса был изучен им до малейших деталей. Тогда Анекси вновь вскидывает голову и, ещё сомневаясь, прекрасно осознавая, что не получит ответа, всё же касается своими губами чужих. Целует осторожно, до невозможного невинно, только лишь соприкоснувшись губами, и почти сразу отстраняется, а после, не найдя иного варианта, попросту делает шаг назад. Хочет сбежать, но не хочет показывать того, как боится, будто бы Химос не чувствует, как кипят внутри чувства, словно бурлящей магмой извергаясь из вулкана. — Простите, — тихо просит Анекси. — Забудьте это, пожалуйста. Я больше так не сделаю. — Как не сделаешь? — звучит прямо над ухом знакомый женский голос. Анекси вздрагивает, испугавшись, совсем не ожидая того, что за спиной окажется кто-то ещё, и, дёрнувшись, делает несколько быстрых шагов в сторону. Химос наблюдает за ним с улыбкой, хотя на дне зрачков ещё плещется беспокойство, пока Катари смотрит с очевидным любопытством, гадая, что она успела пропустить. Анекси, переведя дух, вместо ответа испуганно спрашивает: — Ты что, что-то видела? — он прячет ладони за спину и взглядом блуждает по скалам. — Чего я только не видела за свою жизнь, — откликается Катари, сложив руки на груди. — Но нет, сейчас ничего, иначе я бы не спрашивала. Ты думаешь, мне заняться нечем, кроме как дразнить тебя? — С самого первого дня ты только этим и занимаешься, — упрямо напоминает Анекси. — Что ты говоришь? — навешивает на лицо самое скептическое выражение девушка. — Так я сейчас продолжу, если тебе очень хочется. Химос наблюдает за их препираниями с заметным любопытством, гадая, чем они закончатся на этот раз, потому что финал у этого действия всегда разный. Катари медленно приближается к Анекси, с каждой брошенной фразой всё сильнее накаляя обстановку, хотя и не переходя границы дозволенного — они могут сколько угодно подшучивать друг над другом и даже доводить дело до поединка, но никто из них не хочет обидеть другого. Они будто самая обычная человеческая семья. — Вот останемся вдвоём, я тебе покажу, как надо мной издеваться, — угрожающе обещает Катари. — Не надорвись, — доброжелательно советует Анекси. — В твоём-то возрасте куда мечами размахивать? — В твоём возрасте ещё в куклы надо играть, — спешит поддеть в ответ Катари. — И как тебе не стыдно со старшими так обращаться? — В чём дело, Катари? — всё же вмешивается в разговор Химос. Та, мгновенно позабыв о том, что была невероятно занята Анекси, оборачивается к Химосу и услужливо поясняет: — Я была в Крепости. Они хотят видеть Вас. За коротким рассказом следует усталый вздох. Химос тыльной стороной ладони утирает кровь, уже почти засохшую на лице, и, призвав глефу, только мгновение раздумывает над словами Катари. Рано или поздно это должно произойти, и нет смысла откладывать неизбежное. Химос уверен, что даже тогда, когда в нём ведут непримиримую борьбу четыре престола, пока ещё не достигнут баланс из-за отсутствия пятого, он всё равно без труда справится с богом веселья и даже с оставшимися богами, если они захотят напасть. — Раз хотят, то идём, — решает Химос. В Крепости уже давно не было так шумно. Десятки божеств спорят, перекрикивают друг друга, обращаются к Диаскедаси, который с высоты наблюдает за ними, но не приходят ни к чему определённому. Четыре престола окрашены в траурный чёрный, Элефериа нет уже несколько лет, а обитель бога войны так и остаётся неуязвимой. Боги хотят мести, всё ещё помня гибель Агапи, но у них нет ни единой возможности отомстить. Не было до этого момента. Химос встаёт на ступень своего престола, и все голоса мгновенно замолкают. Он, используя оружие в качестве опоры, разворачивается, садится на трон и, закинув ногу на ногу, рукой подпирает голову, мрачно разглядывая толпу, застывшую перед ним в испуге. Его сила слишком ощущаема в пространстве, пускай даже между ними огромное расстояние, и колени едва не подгибаются для того, чтобы преклонить души богов перед узурпатором, но гордые и своенравные создания остаются стоять твёрдо. Тогда Химос негромко роняет: — Я готов выслушать ваши претензии. Всё как тогда, сотни лет назад, когда Химос лишь вернулся из мира людей и был только одним из пяти высших богов. Когда против него стояли те, кто могли остановить его. Теперь же во всей Крепости нет ни одного достойного соперника богу войны. Все молчат, и тогда вперёд шагает одна из богинь. Химос мгновенно вспоминает её, безрассудно смелую, отчаянно преданную Агапи, по-настоящему справедливую богиню правосудия. — Мы желаем справедливости. — И я уважаю справедливость, — с готовностью кивает Химос. — Но скажи мне, что есть справедливость? Кто был справедлив? С кого началась несправедливость? Богиня, мрачная и решительная, только на мгновение теряется, но этого оказывается достаточно для того, чтобы контроль над разговором перехватил Химос. Он размеренно продолжает: — Знаешь ли ты, что первыми, кто проявил несправедливость, были Матери всего сущего? — насмешливо приподнимает брови он. — Они были рождены из Небытия и создали из него мир, но они до сих пор сражаются со своим создателем, чтобы тот не вернул себе то, что принадлежит ему по праву. Существование Крепости — прямой символ несправедливости, потому что и Крепость, и боги были созданы для того, чтобы уберечь всё живое от Небытия. Значит ли это, что по убеждениям справедливости я должен уничтожить и Крепость, и после всё существующее? Богиня замолкает, сбитая с толку этой речью. Кажется, никто из присутствующих не задумывается над этим прежде, потому что сейчас каждый опускает головы вниз или блуждает взглядами по стенам, лишь бы не сталкиваться с Химосом, боясь, что тот может задать этот же вопрос любому, находящемуся в Крепости. Анекси опускается на ступеньку, и место рядом с ним занимает Катари. Они тоже избегают смотреть на Химоса. — Мы существуем, и это уже несправедливо, — продолжает бог войны. — Но мы не желаем отказываться от этого даже во имя справедливости, а потому вы не можете осуждать мои действия. Я только хочу защитить всё то, что создали Матери, но для этого мне нужна сила всех престолов. Вы желаете не справедливости, а возмездия. Это мне тоже понятно. Хотите отомстить — действуйте, но знайте, что я за мгновение могу убить всех вас. Боги, по-видимому, не воспринимают слова Химоса всерьёз или же слишком отчаиваются, а тот устало вздыхает, осознавая, что ему придётся демонстрировать свою силу. Сразу несколько фигур бросаются к нему со всех сторон, а в следующий миг падают, словно подкошенные ударом, зажимая пальцами раны, алыми цветками распустившиеся сразу по всему телу. Химос, кажется, даже не двигается, не меняет позы, но ему хватает одного взгляда для того, чтобы почти убить десятки богов. — Эти удары были не опасны для вас, — замечает он. — Вы быстро восстановитесь. И этим я дал вам последнюю попытку. Решайте, что для вас важнее — месть или жизнь. Мне не нужны лишние жертвы. — И это говорит тот, кто одним ударом убил почти половину Крепости, — пошатываясь от того, что ноги ещё только заживают, замечает богиня. — Даже если мы не победим, жизнь для нас будет позором. — Верно, — улыбается Химос. — Мне нравится, что вы все понимаете это. Тогда с вашего позволения я подарю вам славную гибель. Вы согласны? Женщина склоняет голову к плечу, будто молчаливо выражает согласие, и Химос, почти незаметно кивнув ей, повторяет былой трюк — он даже не двигается с места, но сотни богов обрушиваются со своих мест на площадь и навсегда замолкают там. Белое пространство окрашивается в красный, покрывается красивейшими узорами, которые не отмоются даже в том случае, если исчезнут. Они навсегда останутся пятном на душе Химоса, и тот знает это, но покорно принимает своё бремя. Во всей Крепости живыми остаются лишь четыре бога — Химос, Диаскедаси, Катари и Анекси. Скоро их количество уменьшится до трёх, затем до двух. — Теперь мы можем поговорить, — замечает Химос и обращается к Диаскедаси. — Полагаю, долгого боя ты не захочешь. — Спроси ты у меня это до гибели Элефериа, я бы ещё подумал, — осторожно улыбается Диаскедаси. — Теперь это не имеет смысла. Тебе хватит одного удара для того, чтобы я погиб. — Разве тебе не хотелось веселья? — уточняет Катари. — Ты ещё слишком наивна — жизнь в заточении сделала своё дело, — отмечает Диаскедаси, словно слабо укалывает Химоса за это. — Все из нас отказались от своих идеалов. Элефериа оказался рабом своих желаний, Агапи не смогла полюбить человечество, София отвергла мудрость в угоду чувствам. Бог войны больше остальных не желает этой самой войны. Я — не особенный, чтобы идти иным путём. И я уже не хочу сражений. Я ждал слишком долго, надеясь, что ты, Химос, обратишь на меня свой взор раньше. Но, кажется, я уже начинаю медленно умирать. — Расскажи мне о пророчестве Матерей, — напоминает о себе Химос. — Ты знаешь его лучше меня, — качает головой Диаскедаси. — Ты сразишься с Небытием. Это всё, что досталось мне из воспоминаний прошлых богов. Лучше расскажи мне о том, как ты собираешься победить его? — Победить невозможно, — просто поясняет Химос. — Как будет невозможно победить меня. Так я думаю сейчас. Но силы престолов мне хватит для того, чтобы создать обитель, подобную обители Матерей. Она должна стать наследием истинного бессмертия, и в ней найдёт своё отражение нынешняя Крепость. Новые божества появятся здесь, а после своей смерти там. Нет нужды в том, чтобы Небытие исчезло — оно часть вечного порядка. Есть нужда в балансе. Его я дать смогу. Потому отдай мне свой престол. Химос произносит последнее совершенно будничным тоном, будто не приговаривает к смерти очередного бога — на его душе так много крови, что одна новая гибель не будет заметна. Диаскедаси, прекрасно осознавая свою учесть, поднимается с трона, делает шаг и, рассекая пространство, оказывается у престола Химоса. Анекси с Катари расступаются в стороны, не желая мешать, уверенные в том, что Химосу не требуется охрана, пока он, поднявшись навстречу, смотрит чуть вопросительно, будто чего-то ожидая. — Ты всегда был великим воином, пока я только мечтал об этом. Позволишь мне погибнуть от твоего оружия? — просит Диаскедаси. Один тонкий разрез рассекает белоснежную кожу горла, едва речь оканчивается. Диаскедаси опускается на колени, не пытаясь зажать рану и отсрочить неибежное, лицом утыкается в пол и едва замирает, как его тело, подёрнувшись дымкой, рассыпается пеплом, а последний из престолов чернеет. Над головой Химоса мелькают пятеро драгоценных камушков, чем-то неуловимо отличающихся от тех, которыми видятся ему люди. И только тогда вся боль, мучавшая тело без перерыва более семисот лет, прекращается. Все престолы наконец находятся в балансе. Лёд и пламя, вечно враждующие между собой, находят успокоение друг в друге, страсть и спокойствие застывают ровно посредине, и удивительно то, как всё меняется от одной маленькой детали. Химос так давно не чувствует себя в порядке, что совсем забывает, каково это. Корка льда паутиной опутывает тело, вырастает до огромных размеров, полностью вмещая в себя божественную душу, и разрушается под лепестками пламени, которые в свою очередь сжигают тело до тла. Оно превращается в пепел, но тут же восстанавливается, хотя и несколько иным образом — кожа становится серой, волосы вытягиваются и седеют, а глаза впервые за долгое время загораются и светятся двумя холодными и безжизненными изумрудами. Губы становятся одной тонкой полоской. Престолы, дарящие бессмертие, сами же пытаются его отобрать, но у них ничего не выходит, и остаётся только смириться с могуществом бога, который способен выдержать силу Матерей. Химос вскидывает руку, лишь слегка ведёт пальцами, но последствия не заставляют себя долго ждать — вся Крепость вздрагивает и начинает медленно разрушаться. На месте остаются лишь престолы, и Катари, стоящая у подножия и находящаяся в безопасности, на всякий случай хватается за Анекси, чтобы в случае чего спасти его от удара или падения. Троны погибших богов исчезают, как и троны, прежде принадлежавшие Катари и Анекси, и вся площадь попросту испаряется, прежде содрогнувшись, как от удара землетрясения. Через несколько минут от Крепости не остаётся ни напоминания, и тогда Химос одним движением возводит по кругу горы, а в середине большой город, пока ещё безликий и пустой, не имеющий в себе ни одного цвета и ни одного жителя. — Крепости больше нет, — тихо произносит Химос не своим голосом. — Она была до основания пропитана мерзостью Небытия. Отныне оплотом жизни станет чистая и праведная Цитадель.