Кровоцвет

Тело отвергает избыточную силу, как это было с престолом Софии, пока не выработалась вполне человеческая привычка — стало легко игнорировать тяжесть, постепенно она перестала мешать функционировать, и даже в бою не возникло сложностей. Теперь же всё повторяется так, как уже было дважды — всё невыносимо болит, руки и ноги едва шевелятся, ощущаясь так, будто к ним привязаны грузы, и даже моргать не выходит, потому что кажется, что веки, налитые свинцом, в очередной раз просто не поднимутся. Короткое появление в Крепости — не более, чем демонстрация силы, но оно вытягивает последнее из божественной души. Химос едва выдерживает непродолжительную встречу, торопится к себе и, едва он пересекает границу обители, больше не притворяется — зрителей не остаётся. Ничто не ощущается столь же ярко, как неугасаемое пламя в груди. Жидкий огонь растекается внутри, выжигает все чувства, лепестками пламени тянется наружу, насквозь прожигая все преграды на своём пути. Кажется, что тяжело дышать, но богам ведь дышать незачем. Химос валится на колени, едва успевает ухватиться за оружие, появившееся в пальцах, и только благодаря шаткой опоре удерживается, чтобы не рухнуть лицом в землю. Рядом оказывается Анекси, едва успевает подхватить Химоса за руку и вместе с ним опускается на корточки. На его взволнованном лице ни следа былой обиды — кажется, будто он совсем забыл о недавнем разговоре. — Вы в порядке? — задаёт он, наверное, самый глупый вопрос из всех возможных. Химоса хватает на мрачную, почти издевательскую усмешку, но Анекси слишком напуган, чтобы решить, что это обращено к нему, а Химос слишком не в состоянии, чтобы объяснять, что он и не думал обидеть юношу. Он только качает головой, будто отмахиваясь, и делает заведомо провальную попытку подняться. Ноги его совсем не держат. Химос заходится долгим хриплым кашлем, прикрывает рот, а после отводит ладонь и замечает на пальцах серый пепел, оставшийся от сгоревших осколков его души. Кажется, будто внутри от жадного пожара лопаются стёкла, каждое из которых, разлетевшись сотнями осколков, нещадно режет и застревает в ранах, не давая им затянуться. — Ты ничего не сделаешь с этим, — звучит рядом строгий голос Катари. — Люди, пускай и в прошлом, потому и не занимают престолы, что им не вынести мощи даже одного. — А ты можешь помочь? — Анекси смотрит на неё так, словно она — последняя надежда, и Катари, готовая сделать всё, что в её силах, стыдливо уводит глаза. — Мне незнакома сила престолов, так что вряд ли, — и поспешно добавляет: — Но я попробую. Катари и не остаётся ничего, кроме как пробовать. Она присаживается на корточки рядом с Химосом, недолго раздумывает, будто судорожно что-то вспоминает, но ничего из мыслей, блуждающих жужжащим роем, не помогает. Пламя, бущующее внутри, постепенно вырывается наружу, прожигает оболочку и остаётся на коже уродливыми шрамами, которые без остановки расползаются во все стороны. — Жаль, что я не успела испытать на себе силу престолов, — шепчет Катари. — И я не так умна, как госпожа мудрости. В конце концов, мне не остаётся ничего, кроме... Богиня, не договорив, решительно обхватывает предплечье там, где расползается рыжее пламя, и оно сначала осторожно касается пальцев, будто живое, проверяя то, что ему предлагают, и, только убедившись, что перед ним настоящая плоть, набрасывается на приготовленную жертву. Катари делит боль с Химосом, перетягивает на себя значительную часть и мгновенно заживляет раны на себе, не позволяя оставаться следам. На теле Химоса уродливые рубцы исчезают медленнее, почти незаметно становятся тусклее и растворяются, но на их месте тут же появляются новые. — Ты сгоришь, но тебе не будет дарован шанс обратиться в пепел. Боль не исчезает, но уменьшается до такой степени, чтобы можно было игнорировать её, как незначительное неудобство, хотя языки разрушительного пламени всё ещё лижут божественную душу. Химос не поднимается с колен, ощущая свою ничтожность перед той, кто явилась перед ним. Они не в его обители — вид всё тот же, но вокруг ни Катари, ни Анекси, а ещё бог войны тонко чувствует место, где находится. Жизни здесь нет, но и Небытия тоже. Здесь истинное бессмертие. — Ты сгоришь, но тебе не будет дарован шанс обратиться в пепел. Фраза эхом повторяется ещё тысячи раз. Снаружи не проходит и мига, но здесь время растягивается до бесконечности. Мрачное предсказание или только предположение, высказанное из-за беспокойства, но и то, и то ужасно злит. Оно в любом случае не сбудется. Весь пройденный путь не будет пройден зря. — Ты сгоришь, но тебе не будет дарован шанс обратиться в пепел, — звучит твёрдо, как в первый раз. — Или же пойдёт дождь. Сверху нет неба, а снизу земли, но откуда-то срывается одинокая капля, а сразу за ней начинается ливень. Друг за другом капли ударяются о сильное тело и остужают его, не гася совсем, но ощутимо ослабляя жадное пламя. Химос не с первой попытки встаёт, чуть покачиваясь, едва удерживая собственное тело, делает шаг вперёд и снова почти падает, когда ощущает, как его голова касается чужого плеча. Тонкие пальцы зарываются в чёрные волосы, невесомо поглаживают, одаривая такой непривычной, но необходимой лаской. — Дождь залечит все раны, — звучит совсем мягко, успокаивающе. — Он будет оплакивать потери, но тебе оплакивать нечего. Каждая твоя потеря — приобретение. — Приобретение чего? — рассекает затянувшуюся тишину жёсткая усмешка. — Всё, что мне достаётся, это вечная боль, которая не закончится ни через сотни, ни через тысячи лет. — Кто-то должен нести это бремя. — Кто решил, что это должен быть я? — Это был твой выбор, — ласково отзывается Матерь. — Нет, — холодно и спокойно. — Это не было моим выбором. Моим единственным желанием было видеть рядом с собой человека. Это не было столь ужасно, что мне должна была достаться такая участь, разве нет? Матерь молчит мучительно долго, но Химос не торопит её с ответом. Она обхватывает слишком длинными пальцами чужое лицо, едва не замораживает одним взглядом, в котором блестят тысячи мелких ледышек, и с её серых губ всё же срывается признание: — Я не могу отрицать этого, — соглашается она. — И всё же нет никого сильнее тебя. Только ты справишься с этим. Химос осторожно высвобождается из слабой хватки и делает шаг вперёд. Матерь с готовностью оборачивается за спину, туда, где останавливается её дитя, но не успевает продолжить, как её прерывает пустой, лишённый красок голос: — Ты ошибаешься, — поправляет её Химос. — Сила не в божественности. Сила в чувствах, потому что они бессмертны даже перед Небытием. А люди чувствуют всё гораздо ярче нас. — Пускай твоей силой будут твои чувства к человеку, — предлагает столь очевидное решение Матерь. Химос так и стоит спиной к ней. Матерь делает шаг ближе, сокращая расстояние между ними, обхватывает своей ладонью чужое запястье и одним касанием убирает расползающийся по коже ожог от дикого огня, а вместе с ним и всю боль. — Я только этими чувствами и живу до сих пор, — негромко отзывается Химос. — И только здесь могу быть честен. Мне не нужна была война. И будущая война мне не нужна. Если бы хоть кого-то волновало то, чего хочу я, всем было бы гораздо проще. — Помни своё обещание, бог войны. А если забудешь, я тебе его напомню. Он больше не ощущает присутствия Матери, но не испытывает и прежней боли. Рядом с ним взволнованная Катари, заглядывающая в лицо своими тёмными глазами, а чуть подальше Анекси, до невозможности перепуганный и не находящий себе места от беспокойства. Химос лениво, но осторожно отодвигает от себя Катари, разрушая непрочную связь между ними, с помощью которой богиня перетягивает на себя ядовитое пламя, и встаёт, лишь легонько качнувшись. Анекси за мгновение оказывается рядом, но успевает лишь открыть рот, как Химос прерывает его коротким взмахом ладони. — Всё в порядке, — пускай и тихо, но уверенно сообщает он. — Вам не о чем переживать. Как и раньше, я в силах вынести возложенное на меня бремя. — Я нисколько в этом не сомневаюсь, — согласно кивает Анекси, — но стоит ли оно того? Всё ощущается так, как было ещё недавно, до минувшей битвы, а потому откровенный страх постепенно отпускает Анекси, а былая обида забывается. Теперь на их место приходит привычное желание позаботиться, а вместе с ним вечное надоедливое сомнение, грызущее душу противным червём. Они идут рука об руку. Химосу бы разозлиться на вопрос, заданный уже не в первый раз, но он лишь снисходительно улыбается и поясняет до удивительного просто: — Когда-то ты поймёшь, — он ненадолго задумывается и всё же продолжает: — хотя мне казалось, что уже понял. Ты ведь был человеком. Ты понимаешь, что это такое. Анекси только чудится в голосе то ли неочевидный укор, то ли печальное разочарование, но он упрямо поджимает губы и отворачивается, сложив руки на груди. Обижаться не хочется, потому что обида сейчас будет выглядеть слишком по-детски, но и контролировать свои чувства не выходит, а Химос невольно чувствует всё невысказанное и объясняется: — Мне не хотелось, чтобы это прозвучало так, — примирительно произносит он и протягивает ладонь юноше. — Прости, ладно? Не нужно обладать особенным даром, чтобы понять, что Химос говорит всё искренне. Анекси раздумывает только несколько секунд, а потом кивает и осторожно шагает ближе, всё ещё опасаясь, что между ними вырастет стена из очередного недопонимания, которых сегодня слишком много. Химос всё понимает без слов, но Анекси всё равно поясняет скорее себе, чем ему: — Я только не хочу, чтобы Вы вредили себе, — заминается он. — Неважно, приведёт ли это к чему-то. Разве что-то стоит того, чтобы столько страдать? — Я знаю, — Химос замечает выбившуюся прядку волос, но не поправляет её, боясь неосторожным движением спугнуть юношу. — Но я живу до тех пор, пока чувствую. И даже если я буду чувствовать боль, это будет тем, что не даст мне исчезнуть. А до тех пор пламени меня не поглотить. Огненный цветок появляется на коже, но в следующий миг гаснет и, свернувшись, серым пеплом падает вниз. От ожога в тот же миг не остаётся и следа, как если бы его вовсе никогда не было, но Анекси всё же неодобрительно хмурится, хотя больше ничего и не говорит. Катари напоминает о себе тяжёлым человеческим вздохом, когда оказывается слева и сердитым взглядом прожигает в Химосе дыру хуже, чем божественное пламя. Больше всего в человеческих взаимоотношениях ей не понять сложностей, которые люди придумывают для себя. Всё постепенно возвращается в прежний режим — кроме пламени, изредка вырывающегося из-под контроля, ничто не напоминает о произошедшем. Химос постепенно приручает дикий огонь, привыкая к постоянному ощущению жара, и в конце концов его воля оказывается сильнее, чем неугасаемый след владения уже третьим престолом. Анекси всё так же беспокоится о его состоянии, и даже Катари чаще интересуется самочувствием, но делают они это по-разному — Катари знает, что Химос не отступится от своего, а Анекси тешит себя надеждой, что так, как сейчас, будет всегда. Так незаметно проходят года. В один из дней Химос куда-то пропадает так, что его пропажи сразу не замечают ни Катари, ни Анекси. Они тренируются прямо в обители, поленившись выходить из храма и надеясь, что вернувшийся Химос не застанет того, как они с большим энтузиазмом разносят всё вокруг. Удар катаны приходится на каменное кресло, разрубает его надвое, и Анекси, уже привыкший к тому, что Катари не жалеет силы, даже не задумывается о том, что было бы, если бы девушка попала по своей цели. Резкий выпад, короткое движение посохом, и Катари приходится отступать от череды сыплющихся на неё ударов. Девушка высоко подпрыгивает, с кошачьей грацией опускается на спинку каменного кресла, стоящего позади неё, и наносит удар сверху. Такой удар совсем не подходит для катаны. Попади она — проткнёт глаз, и лезвие выйдет с обратной стороны головы, но Анекси уклоняется, сильным ударом едва не сбивает девушку с ног и запрыгивает на стол. Сражение продолжается на мебели. Каждый удар отточен уже тысячи раз, пускай и с единственным противником, но всё выходит в совершенстве, и Анекси задумывается о том, что он продолжает своё обучение слишком долго. Он отвлекается всего на мгновение, но этого хватает, чтобы не заметить позади себя Химоса. Бог войны — совсем иной противник. Анекси научился предсказывать каждое движение Катари и наверняка смог бы по малейшим деталям понять, что собирается сделать любой другой соперник, стоящий перед ним, но с Химосом это не срабатывает. Он нападает без предупреждения, хотя и смягчает первый удар, но второй раз бьёт со всей силы. Его удары не получается отражать, и тогда Анекси понимает, что нужно уклоняться. Химос рывком двигается в сторону, почти достаёт Анекси, но он отпрыгивает назад и, зацепившись, падает. У самой земли его ловит Химос. — Ты делаешь успехи, — откровенно хвалит Химос, и Анекси, не ожидающий подобного, не успевает поймать сорвавшуюся улыбку. — Последующие занятия с Катари удержат твой нынешний результат, но лучше он уже не станет. Тебе нужны новые соперники. — Хотите предложить кого-то? — интересуется Анекси, внутренне надеясь на один конкретный вариант. — Себя, — и продолжает: — Но бой без использования божественной силы. Только то, чему вы научились. Нападайте вдвоём. Последнее становится неожиданностью для всех, но они соглашаются. Катари в который раз оказывается быстрее и сообразительнее, долго не думает, оказывается рядом и наносит рубящий удар сверху, который едва не достигает цели — Химос в последний момент, то ли правда не успевая, то ли просто дразнясь, уворачивается и уклоняется уже от удара Анекси. Они с Катари, за сотни лет прекрасно выучившие движения друг друга, работают идеально, понимая, когда и где окажется товарищ и каким будет его следующий выпад. К их сожалению это понимает и Химос. Катари танцует. Она сравнима с пламенем, которое бурлит внутри Химоса, не находя выхода наружу и в отместку сжигая божественную душу. Каждое её движение полно элегантности и плавности — она наверняка способна заворожить смертностным танцем любого врага так, что тот не пожелает сопротивляться лезвию клинка. Анекси двигается чуть грубее, но столь же умело, исчезая и появляясь там, где это необходимо. И даже несмотря на то, что каждый удар Химоса до невероятного точен, кажется, будто он сражается не в полную силу. Он то ли забавляется, то ли даёт соперникам почувствовать свою силу, но это в любом случае раздражает, и Катари с Анекси только усиливают напор. Химос в основном обороняется, кружится вокруг себя, отражая каждый удар, и лишь изредка бьёт сам. Анекси бьёт снизу, Катари в тот же миг, запрыгнув на кресло, наносит рубящий удар сверху, и её лезвие останавливается, едва коснувшись бледной кожи чуть ниже ключицы. Впервые её клинок находит свою цель. Юные боги тут же замирают, ожидая вердикта. — Хорошо, — искренне хвалит их Химос. — Но удар должен быть доведён до конца, иначе всё сделанное бессмысленно. В конце концов, я всегда могу сделать так. Он мгновенно исчезает, так уходя из-под ударов двух оружий, оказывается в нескольких метрах от соперников и медленно поворачивается к ним. Катари первая понимает, что произошло, но реагирует на случившееся Анекси — он находит взглядом Химоса, возмущённо топает ногой и, пылая праведным гневом, восклицает: — Это нечестно! Мы ведь договорились! Химос неожиданно отзывается громким смехом — таким, каким не смеялся никогда, очень человеческим, наполненным весельем, и вслед за ним повторяет Катари. Анекси вслушивается в то, как переливаются голоса, наслаждается шершавым мужским тоном и чувствует, как на его лице расползается такая же яркая улыбка. Так легко не было уже очень давно. Они давно не чувствовали себя семьёй. — Наивно ждать, что твой соперник каждый раз будет честен с тобой, — замечает Катари. — В настоящем сражении никто ни о чём не договаривается. — И пускай бой вы не выиграли, я доволен, — произносит Химос. — Вы заставили меня применить силу богов — это уже победа. Я выполню своё обещание. Анекси, верни мне посох. Анекси, уже давно забывший об их уговоре, не скрывая изумления, покорно протягивает оружие Химосу. Тот обхватывает его пальцами чуть выше, чем Анекси, и по длине расползается осторожное пламя, согревая, но не обжигая пальцев Анекси, когда случайно касается их. За считанные секунды посох, расплавившись, принимает форму длинного прямого меча с тонким лезвием, отливающего мерным оранжевым цветом. Такого же цвета глаза у бога весны, и не остаётся сомнений, для кого изготовлен клинок. — Вот и всё, — поясняет мужчина. — Посоха больше нет, а этот клинок ты получил своим трудом. Не говори, что это тоже нечестно. И слушать ничего не желаю. Анекси, уже настроившийся на то, чтобы разразиться возмущённой речью, давится собственными словами. Химос смотрит на него как-то слишком мягко, будто боясь, что тот отвергнет подарок, и это очень напоминает их встречу в мире людей, когда подарком стала заколка, так много значившая для Анекси. Возможно даже, мелькает мысль в голове, он вкладывал в неё гораздо больше смысла, чем стоило. — Спасибо, — только произносит Анекси и, обхватив рукоять пальцами, покачивает оружием, оценивая непривычные ощущения. — Это тоже будет частью твоего пути, — произносит Химос. — Сражение с мечом — совсем не то же самое, что с посохом. Ты научишься новому. Разве не здорово? — Сколько бы я не видел Вас, Вы всегда с ней, — Анекси жестом указывает на глефу, зажатую в ладони. — За свою жизнь я научился сражаться любым оружием, — выражение лица Химоса становится чуть более отстранённым, как когда он вспоминает о прошлом. — Она мне просто нравится. У каждого есть то оружие, на котором он в конце концов останавливает выбор. Такое, чтобы оно было продолжением тела. Хотя все тратят на его поиски разное количество времени. Жаль, что у людей этого времени меньше. Обрывать разговор не хочется, когда до этого между ними были недопонимания и обиды, и Анекси, когда Химос замолкает, ищет, за что уцепиться, как за возможность поговорить. Бог войны будто понимает это, потому что почти сразу продолжает ещё несколько потеряно: — Оружие — единственное, что будет с тобой всегда, — его голос становится твёрже, а взгляд осмысленнее. — Помнишь, я рассказывал тебе о боге войны, который был влюблён в богиню? — Анекси с готовностью кивает, и Химос не прерывает рассказ. — Я был рождён позже, но старшие боги говорили, что он не ушёл в Небытие, как положено всем богам, а отправился на Грань между Жизнью и Небытием, чтобы стать бесплотным призраком, охраняющим её. Говорят, это участь всех богов войны. — С Вами это тоже произойдёт? — правильно догадывается Анекси. — Я не могу отказаться от долга, даже если он идёт вразрез с моими желаниями, — признаёт Химос. — Может быть, что-то изменится, если я получу силу Матерей. У меня множество причин собрать престолы и ни одной, чтобы этого не делать. Потому постарайся понять меня. Анекси осторожно кивает. Он и правда старается, и после того, что он узнаёт сейчас, причин спорить с Химосом ещё меньше, как и желания. Если он прав, всё, что ждёт его дальше — пустое одиночество, длящееся вечность. Ему даже не коснуться Небытия, где он мог бы найти своего человека, Катари или Анекси, когда придёт их время. У Химоса просто нет выбора. — Простите, — звучит в голосе искреннее раскаяние. — Не нужно, я знаю, что ты беспокоишься, — только мягко улыбается Химос. — И всё же наши судьбы всегда будут переплетены вместе. Мне жаль, что для тебя это будет оковами. — О чём Вы говорите? — внутренне напрягается Анекси. Химос никогда не рассказывал ему ни о чём подобном, а сейчас смотрит так, будто всё ещё сомневается, хотя уже и начал. Анекси от него не отстанет, но важнее то, что он действительно заслуживает знать то, что знает Химос. Потому колебание не длится и пары секунд. — Вместе с престолами я постепенно получаю воспоминания об их истории, — расплывчато отвечает он. — Ты разве не чувствуешь на себе клейма богов? Анекси чувствует уже давно, но не знает, как спросить об этом у Химоса, и искренне радуется тому, что тот заводит разговор сам. Потому что теперь Анекси не сможет сбежать под влиянием глупого страха того, что их отношения вновь окажутся перечёркнуты очередными сложностями. — Конечно, чувствуешь, — сам себе отвечает Химос. — Любовь — сильнейшее проклятие, а Агапи была способна управлять силами других богов. И твой отец очень любил твою мать. Он так и не простил тебе её смерть. Он постоянно взывал к богам, и его молитвы были так сильны, что на них откликнулась сама богиня любви. Ей не оставалось ничего, кроме как использовать силу Катари и проклясть тебя. Потому тебя тоже всегда будет преследовать война. Анекси так и предполагает, а потому не слишком удивляется услышанному. Он за сотни лет жизни в Крепости постоянно учится своей силе и развивает то, что имеет, а потому уже давно ощущает то, как вечно следует за ним тень проклятия. — Она делала так и раньше? — спрашивает Анекси, уверенный в том, что услышит положительный ответ. — Бывало, — не отрицает Химос. — Но она исполняла волю людей, которые любили так сильно, что готовы были подвернуть проклятию даже самих себя, лишь бы выместить свою ненависть. Однажды, когда мы с Софией в последний раз были среди людей, София встретила старуху, которая, лишившись своих сыновей, обезумела от горя и пыталась проклясть императора. Катари тогда оказалась рядом и справилась со своей силой. Но люди, которые проклинают других, оказываются прокляты и сами. Их уже не спасти. Анекси внимательно слушает рассказ. Катари снова куда-то исчезает так, что её исчезновения не замечают. Когда Химос договаривает, юноша опускается на камень рядом, всё ещё удерживая в руках клинок, созданный для него божественным пламенем, и глубоко задумывается на тем, что услышал. — Значит, и отец? — не продолжает он. — Верно, — понимает Химос. — Но всё это давно в прошлом. И всё же, я посчитал, что ты имеешь право знать. — Спасибо, — в коротком слове звучит искренняя благодарность. — Это не то, за что стоит меня благодарить, — усмехается Химос. — Но было бы нечестно утаивать от тебя это.