Кровоцвет

— Я готова пойти на всё ради того, чтобы получить ответ, — её голос такой же решительный, как и несколько сотен лет назад. — Для богини мудрости нет большей ценности, чем знания. А на что готовы вы, чтобы остановить меня? — Никто из них не станет тебя останавливать. — А ты? — тут же интересуется она. — Ты будешь останавливать меня, если я захочу совершить то, что не должно быть прощено? — Не буду, — честно сообщает ей собеседник. — Но, если ты ошибёшься, я буду судить тебя за эту ошибку так же, как любого другого бога. То, что ты — моя сестра, не станет причиной для снисхождений. София помнит этот диалог так хорошо, словно он произошёл вчера, хотя, когда они обсуждали это, ещё даже не родилась Катари. Она и правда надеется на то, что снисхождений не будет, потому что она осознаёт, что ходит по тонкой грани. Чуть отклониться — пропасть, непростительная ошибка, которой не избежать. — Помни своё обещание, бог войны. А если забудешь, я тебе его напомню. С тем, как приближается исчезновение бога, ему становится всё труднее поддерживать собственную обитель в её должном виде. София минует расплывчатую границу и, обернувшись, длинными пальцами касается дрожащего края. Ещё бы чуть ближе, и она обязательно дотронется до самого Небытия, простирающегося за пределами и стремящегося поглотить божественную душу, но жадное и коварное существо не откажется сожрать и юную богиню мудрости, а ей ещё рано исчезать — и при этом она сама приближает своё исчезновение. Девушка отступает назад и решительно направляется к храму, сжимая в пальцах посох. Ей вовсе не свойственно колебаться. Мерный стук деревянного посоха отгоняет пугливую тишину. На каменной лавке в центре величественного здания одиноко лежит умирающий бог, и картина эта по-человечески печальна. Мужчина ощущает присутствие незваной гостьи, но, даже будь у него достаточно сил, он бы не стал прогонять богиню мудрости, которую приветливо встречают во всех обителях. София останавливается у изголовья и едва приподнимает уголки губ, но этой улыбки хватает, чтобы успокоить бога, откровенно удивлённого визитом. Остальные боятся Небытия столь сильно, что ни за что не ступят сюда. Богине немного жаль. — Я уже и не думал, что кто-то заглянет ко мне, — хрипло смеётся мужчина. — Госпожа мудрости, зачем Вам мог понадобиться умирающий старик? — Как же несправедлив наш мир, — грустно усмехается София. — Тебе почти три тысячи лет. Ты всё это время трудился на благо Крепости и людей. А я, гораздо моложе тебя, занимаю престол, совершенно этого не желая, лишь из-за того, что ты был рождён человеком, а я богиней. Сейчас ты — старейший из всех богов Крепости. Разве могла я не прийти, чтобы проститься? Боги всегда исчезают долго и мучительно, постепенно теряя жажду жизни, всякие чувства и желания, которые были у них, угасая и превращаясь в пустые тени. И когда их сил становится недостаточно для того, чтобы защищаться от Небытия, оно попросту ломает невидимые стены и заживо пожирает душу — божественное тело для того, чтобы то слилось с бесчисленным количеством таких же душ. — Мне нравится слушать Вас с самого первого дня, когда Вы появились в Крепости, — умиротворённо вздыхает мужчина. — Я счастлив, что после смерти в мире людей мне была дарована вторая жизнь, где я смог так долго наблюдать за людьми и богами и помогать им. Если я могу оказать Вам услугу в последний раз, только скажите. София проходит дальше, останавливается у огромного резного окна и вдыхает жизнь в обитель. Совсем ненадолго, только лишь растянуть её последние мгновения, но бог, заметивший её старания, с благодарностью улыбается. Девушка оборачивается и ровным голосом произносит: — Небытие и без чьего-либо вмешательства поглотит твою душу. Есть ли разница, как это случится? Если нет, позволь мне убить тебя. Если ты откажешься, я просто уйду. — Умирающему старику без разницы, что с ним будет, — тихо отзывается он. — Делайте то, что считаете нужным, госпожа мудрости. София не любит собственную тень, созданную ею же — та кровожадное и ненасытное существо, ставящее своей целью лишь утоление вечного голода, равно как само Небытие. Она, как и остальные рождённые боги, за исключением разве что Химоса, предпочитает держать ту взаперти. Но сейчас богиня, вынужденная переступить через себя и обратиться к своему созданию, прислушивается и, почувствовав рядом её незримое присутствие, спрашивает: — Ты понимаешь, чего я хочу? — Просто скажите, что я должна сделать, — звучит вместе с лёгким порывом ветра. — Когда я нанесу удар, ты остановишь время, — произносит София. — Ровно в тот же миг. Опоздаешь хоть на мгновение — Небытие поглотит и эту обитель, и нас с тобой. — Безумие, — не отказывается высказать очевидное замечание тень. — Мы погибнем. — Что есть мудрость, если не безумие? — позволяет себе усмехнуться София, хотя впервые на своей памяти волнуется. — Наше существование будет зависеть лишь от тебя. Ты уж постарайся. София никогда не убивала, даже будучи человеком, но она точно знает, что нужно делать. Девушка даже испытывает лёгкое сожаление — пускай она будет той, кто прервёт муки древнего бога, она вовсе не хочет убивать, ощущая на себе открытый и доверчивый взгляд голубых глаз. Бог перед ней уверен, что София делает это на благо Крепости — София же мечтает разрушить оплот мерзости до основания. Это то, чего она желает едва ли не больше всего, пресытившись пустыми обещаниями и лживыми помыслами. Мужчина правильно понимает её замешательство — он с мягкой улыбкой опускает веки, а сразу после богиня решительно наносит удар в грудь нижней частью посоха, пропуская через него всю силу, дарованную ей при рождении. Слишком мало, но достаточно, чтобы добить уже умирающего. С глухим стуком посох ударяется о камень, пройдя насквозь, и в то же мгновение София опускает веки, мысленно прощаясь с верным другом. Ей не страшно. Не страшно, что она больше не откроет глаза. Она к этому и стремится. С гибелью бога его душа и его обитель всегда оказываются поглощены Небытием. Оно словно терпеливый хищник ходит по кругу, с каждым мгновением оказываясь все ближе, выжидает свою жертву и вот наконец дожидается. Создание совершает рывок вперёд, бесследно уничтожает обитель, сжирая её за доли секунды, но в храме замирает, наталкиваясь на незримую преграду. Прямо перед пустотой, которую нарекли Небытием, оказывается София, защищённая своей тенью, а за её спиной лежит погибший бог, душу которого богиня мудрости не позволяет поглотить. София опускает взгляд ниже и мрачнеет — Небытие успело коснуться её волос, и те резко укорачиваются в длине, а оставшиеся седеют. Вечная метка, напоминание о том, что она уже не принадлежит этому миру. София чувствует этот голод. Ей он до сих пор был неведом, но теперь она понимает то, что не дано понять никому из богов — желание поглотить весь несовершенный мир, чтобы из него создать новый. Они в этом ужасно похожи. Обитель покрывается трещинами, разрушается и исчезает на глазах, но всё это не касается богини мудрости. Её касаются лишь чувства. Она ощущает ярость раздасованного хищника, лишённого своей добычи. Ей совсем не страшно умирать. София знает, что, желая отомстить, он не подарит ей смерти. Она ощущает паутину, опутывающую её горло, и, стараясь развеять мерзкие ощущения, произносит: — Близко, — София поднимает руку и кладёт пальцы на барьер, который и останавливает время вокруг неё. — Теперь я и правда обречена. Тем лучше. Она ощущает на себе жадный взгляд и чувствует морозное дыхание, а потому действует быстро. Увеличивает небольшую мраморную чашу с резными узорами по бокам, принесённую с собой, до размера ванной и, нисколько не испытывая отвращения, подобно мяснику острым набалдашником посоха вспарывает тело старого бога. Оттуда мерной струёй выливается бордовая кровь, ударяется о стенки и скапливается на дне, быстро наполняя собой ванную. София дожидается, пока вытечет всё до последней капли, осторожно опускает бледное тело на пол и руками опирается о бортики. — Совсем не то же самое, что человеческая кровь, но ничего, — говорит она сама себе. — Только этого будет мало. Бога потерей крови не убить. София, зная это, нисколько не раздумывает перед тем, как сильным ударом посоха насквозь пробить собственную грудь. Она склоняется над ванной, ладонями цепляется за бортики и следит за тем, как наполняется её кровью сосуд. Богиня контролирует, чтобы ни одна капля не попала мимо. Эта ванная — всего лишь приманка, которая даст ей миг, и то лишь в том случае, если к ней будут милостливы Матери. Рядом звучит голос: — Мои возможности не безграничны, госпожа мудрости. Небытие сломает барьер и сожрёт нас без остатка. — Это ты предполагаешь или знаешь? — скрывая за насмешкой волнение, уточняет София. — Предполагать — не мой удел. София не отвечает. Она пальцами касается алой жидкости и перемешивает свою кровь с чужой. Этого всё равно будет недостаточно. Она столкнётся с пустотой, не добравшись до обители Матерей. Точно погибнет, но погибнет зря. Кровь отражает её бледное лицо, но отражение живёт своей жизнью. Оно чуть двигает головой вправо и спрашивает у своей хозяйки: — Зачем это всё? — Я должна встретиться с Матерями всего сущего, — хмурится София. — Больше мне ничего не остаётся. — Ради этого возьмёте ли Вы на себя самый страшный из грехов? — предлагает столь очевидный вариант решения проблемы тень. София понимает, о чём та говорит. Граница с Небытием пугающе тонкая — оно простирается прямо перед лицом на расстоянии вытянутой руки. София не может не отвлекаться на его голод, на его ярость, на интерес, смешанный с ненавистью. На таком расстоянии можно воспользоваться силой павших богов, но сделать это — стать грешницей. Необратимо. София раздумывает лишь миг, а после вспоминает Химоса и его умертвляющую всё живое печаль и выдыхает: — Делай то, что нужно. Раз уж мы обречены на то, чтобы стать жертвами Небытия, хуже не будет. Перед этим я хочу получить ответ. А в следующий миг ванная изнутри наполняется бордовой кровью, ярко пахнущей гнилью, и София оказывается охвачена водоворотом чувств павших богов. Она так ярко ощущает страх, боль, разочарование и глубокую тоску, прикасается к нежной любви и материнской заботе, а после ей в глотку насильно запихивают зависть. Зависть, которая ей хорошо знакома, зависть, которая преследует её всюду, зависть, которую создало само Небытие. Оно тоже завидует живым, завидует людям. София бы осталась так навечно, но ей не дают и мгновения. Тень, повинуясь приказу, снимает барьер. После такого жить не захочется. Надо признать, и до этого не слишком-то хотелось. Пусто. В груди так пусто, когда все чувства, заполонившие богиню только что, бесследно исчезают. София растерянно касается своего лица пальцами, до сих пор испачканными в крови, роняет посох, который бьётся с гулким стуком, и следом обессиленно падает на колени. Она лишается всех чувств, пускай они и были чужими, когда-то поглощёнными Небытием, а следом получает единственное, что чувствует сама — горькое разочарование. Ей и правда хотелось бы умереть прямо там, в пучине боли, отчаяния и нежной привязанности. Но она жива, и это отвратительно. — Отчего ты плачешь, дитя моё? — раздаётся рядом тихий голос. София вскидывает голову и ощущает, как по её лицу в самом деле скатываются горячие слёзы. Мёртвые плакать не могут. София до сих пор не могла, сколько бы не пыталась, а сейчас рыдает, словно ребёнок, вмиг ощутив на своих плечах всю тяжесть мира. Только Небытие, несущее погибель, сделало её живой. Глупая шутка. — Почему? Всего одно слово. Та, кто забирает жизнь, не меняется в лице, но в её глазах мелькает сострадание, свойственное людям, и София горько усмехается. Она не была способна даже на такое. Это так несправедливо. — Почему я? — переспрашивает София. — Почему из всех богов эту участь заслужила я? Почему Вы так ненавидите меня? — Ты прошла такой путь и запятнала себя, чтобы получить ответ, который я не могу тебе дать, — сухо отзывается Матерь. — Ты была слишком ранима и чиста. Мы, как всякие Матери, хотели для тебя лучшего. Ты бы жила в постоянной боли. — Почему вы решили за меня? Я бы жила, — голос переходит на шёпот. — Сейчас я не живу. Чем моё существование лучше? — Ты права, — соглашается Матерь. — Мы, как всякие живые существа, способны ошибаться. Сейчас уже ничего не изменить. Это не в наших силах. Мы лишь хотели защитить тебя. И у нас не вышло. Он ждёт тебя. София знает. Она чувствует, как от холода Небытия ресницы покрываются инеем и слёзы превращаются в льдинки, царапая нёжные щеки. Матерь опускается на колени перед Софией, обхватывает ледяными пальцами её лицо и оставляет осторожный поцелуй на лбу, будто благословляет. София впервые чувствует материнскую заботу, которой всегда была лишена, и знает, что это в последний раз. — Ты ведь никогда не любила охоту. Зачем было устраивать её, моё любимое дитя? — Я не буду охотиться. — Ты хочешь быть целью бога войны, но ты уже стала целью Небытия, — замечает Матерь. — Он никогда не делится своей добычей, но я чувствую, что в этот раз что-то будет иначе. Против него бессильны даже мы. Ступай, дитя, дальше всё зависит лишь от тебя самой. Пускай же твоё проклятие станет твоим спасением. Софию вновь протаскивает через водоворот эмоций. Она чувствует себя так, будто её тащат по дороге, выложенной множеством острых камней и посыпанной крошкой битого стекла, но не пытается уцепиться хоть за что-то, осознавая, что одного мгновения ей не растянуть. Так и происходит — она не успевает вдоволь насладиться человеческими эмоциями, как оказывается посреди бесконечной пустоты. Всё вокруг удивительно белое, будто покрытое снегом. Здесь София впервые испытывает то успокоение, от которого ей не хочется бежать. — Это и есть Небытие? — вслух спрашивает богиня. — Тогда почему его так боятся боги? — Может быть, потому что не все они видят меня в таком обличии? — раздаётся позади умиротворяющий голос. Богине спокойно, хотя прежде она изо всех сил стремилась лишиться проклятого спокойствия, но это совсем другое. Оно не создано Жизнью, оно существует лишь потому, что так пожелало Небытие. София оборачивается на голос, совершенно не испытывая страха, и без удивления рассматривает юношу перед ней, мимолётно цепляется за кожу коричнево-серого цвета, длинные волосы, которые чуть светлее, а после тонет в голубых глазах, наполненных печалью. Печаль эта совсем не человеческая. Она необыкновенная, завораживающая своей красотой. В глазах Софии день ото дня отражается то же самое. — Чем я заслужила увидеть тебя таким? — интересуется София. Юноша мягко улыбается. Он не сокращает расстояния между ними, словно не хочет пугать гостью, и говорит, будто это не очевидно: — Ты, госпожа мудрости, особенная. — Я не останусь здесь, — спокойно произносит София, хотя хочется обратного. — Если бы меня не волновало то, что произойдёт после моей смерти, я бы не создавала эту приманку для тебя. Но я должна вернуться и закончить то, что начала. — Не для меня, — мягко поправляет он. — Прости, что запутал тебя. Я — не Небытие, только его воплощение. Ты нашла способ избежать его, рассчитывая на то, что кровь даст тебе необходимое время, чтобы встретиться с Матерью. У тебя был хороший план. Мне жаль тебя расстраивать, — звучит искренне, — но ни у тебя, ни у твоей тени ничего не вышло. Вы обе слишком слабы. Чего уж там — все слишком слабы, когда дело касается Небытия. Это совсем не удивительно. — Значит, я уже мертва? — уточняет София. — Конечно, нет, — качает головой юноша. — Должна быть мертва, но нет. Он подобно богам одним шагом сокращает всякое расстояние между ними, оказывается рядом и пальцами касается седых волос богини, откидывает их за её плечо, кладёт ладонь на затылок и, притянув девушку к себе, осторожно целует. Будто только пробует, почти сразу разрывает касание губ, но не отстраняется. Ему хочется ещё, хочется насытиться, но насытиться ему не позволяет его сущность. Поглотить Софию ему тоже нельзя, иначе после никто не остановит его от того, чтобы поглотить весь мир. Она — единственная преграда. Слабая даже по меркам богов, но непоколебимая, словно статуя, перед самим Небытием, готовая дать ему отпор. Это заслуживает восхищения. Он впервые не ощущает ни страха, ни печали. — Должна быть мертва, — эхом повторяет он. — Но я борюсь со своим голодом, чтобы не поглотить тебя, хотя ты даже не представляешь, насколько это тяжело. Мне до сих пор никогда не приходилось сдерживаться. С тобой такое впервые. — Почему я? — София отчего-то очень хочет повторить этот короткий поцелуй, но она не уверена, что тогда им обоим хватит сил остановиться. — Ты, госпожа мудрости, особенная, — снова звучит ответ. — Ты коснулась Небытия, а в это же мгновение я коснулся твоей души. И за то время, что ты испытывала чувства, навеки заточённые в Небытие, я чувствовал тебя. Я видел все твои мысли. — Я не понимаю, — отзывается София. — Ты и не поймёшь, — вновь улыбается юноша. — Как людям не дано понять богов, так богам не дано понять тех, кто выше. Разве можешь ты понять Матерей, которые лишили тебя чувств? — У тебя есть имя? — спрашивает девушка. — Никто прежде кроме Матерей всего сущего не говорил со мной, — юноша ласково гладит подушечками пальцев, скрытыми под белой тканью перчаток, холодную кожу щеки, смахивая с неё льдинки застывших слёз. — У меня нет имени. Ты можешь придумать его. — Тебе не подойдут имена богов, — София склоняет голову, подставляясь под прикосновения. — Лучше что-то человеческое. Ликорис. — Пусть так, — соглашается Ликорис. Юноша снова осторожно целует, не углубляя поцелуй, а после губами касается щеки, скользит ниже, оставляет поцелуй на бледной коже шеи и борется с собой и собственными желаниями. Богиня мудрости уже принадлежит ему, но она всё ещё стремится к миру живых, в котором ещё держится частичка её души. У Софии нет иного выбора — хоть сегодня, хоть через сотни лет она вернётся сюда, но забирать её насильно Ликорис не хочет. Слишком светлая и открытая у неё душа. Такую попросту нельзя запятнать неволей. Она должна решить сама. — Ты моя, — произносит Ликорис. — С самого своего рождения ты была предназначена мне, и я дождусь тебя. Матери всего сущего забрали у тебя чувства, надеясь огородить тебя от меня, но это и привело тебя ко мне. Будущее обмануть нельзя. Я дам тебе способность чувствовать и верну тебя в Крепость. Когда закончится твоя жизнь, ты придёшь ко мне. Я хочу тебя себе. Ты только не бойся, госпожа мудрости, я тебя не обижу. — Я не боюсь, — ласково усмехается София. — Но я чувствовала твой голод. Ты хочешь уничтожить весь этот мир, а я неизмеримо люблю его. Готов ли ты мириться с этим? — Готов, если ты готова к тому, что я назову тебя своей невестой. — Пускай будет так, — без колебаний соглашается София. Ей даже не хочется уходить. Она всю жизнь бежит от самой себя и себя же находит в том, кто становится сосудом для всех человеческих эмоций и воспоминаний. Они абсолютно противоположны и потому становятся друг для друга смыслом. Небытие — безумная стихия, пожирающая всё без разбора, склонившая голову перед безжизненной и холодной богиней. Госпожа мудрости — обречённое на вечное одиночество воплощение разума, лишённое всяких чувств. Но она в ответе за других. — Ступай, иначе я тебя не отпущу, — понимает её мысли Ликорис. Он произносит это, но одновременно тянется ближе, заключает девушку в объятия и носом зарывается в волосы, пальцами касается тонкой талии, словно проверяет, насколько София реальна. Никогда никому не приходило в голову обмануть Небытие, и одно её безумие уже вызывает уважение. Но её душа, открытая перед тем, перед кем бессильны остальные, так трогательна, что Ликорис не может позволить обидеть её. Ни себе, ни другим. — Мы скоро встретимся, — говорит Ликорис, — и тогда я поглощу тебя. Потому что я уже принадлежу тебе. София опускает веки, а когда поднимает, она уже стоит посреди площади в Крепости. Её престол пустует, но остальные заняты — даже Химос здесь. Во взгляде Агапи читается лёгкое волнение, во взгляде Элефериа разочарование. Химос смотрит внимательно и обеспокоенно, Диаскедаси с явным удивлением. София улыбается совсем не так, как обычно — она улыбается ярко, со странным ей самой весельем, прекрасно понимая, что будет дальше. А после, не удержавшись, впервые в жизни громко и заливисто смеётся, совершенно не думая о том, что остальным её смех кажется поразительным. — Ты знала, что всё так будет? — спрашивает София у тени. — Конечно, — насмешливо отзывается та. — Я же могу видеть будущее. И я знаю, что будет дальше. Вы, госпожа мудрости, сегодня будете поглощены Небытием. Старейшины приговорят Вас к казни за величайший грех. Всё пройдёт так, как Вы задумали. Ни о чём не беспокойтесь. — Это хорошо, — одобрительно кивает София. — Это значит, что я знаю, кто меня убьёт. Богине мудрости больше никогда не стать человеком. Сегодня и сейчас она теряет последний шанс, когда опускает взгляд на свои руки и видит их испачканными в засохшей крови богов. Её волосы так и остаются седыми, отмеченными касанием Небытия. Пытаться что-то доказать — бесполезно. София не хочет и пытаться. Ей хочется скорее вернуться обратно, но прежде нужно закончить представление, начатое ею самой. — София, богиня мудрости, — звучит голос Элефериа, — знаешь ли ты, почему мы собрались здесь сегодня? — Разумеется, я знаю, — всё ещё улыбается София. Ликорис и правда наделяет её возможностью чувствовать, возвращает всё то, что при рождении было забрано Матерями жизни, но София, столько столетий жаждущая этого, вынуждена сдерживаться, лишь получив дар Небытия. Потому что несмотря на предсказание тени ей нельзя расслабляться. Всё должно пройти так, как должно. А после — вечность с тем, кто поклялся ждать её. — Сегодня мы собрались здесь из-за того, что старейшины Крепости желают меня убить, — поясняет София и оборачивается назад. — Но это представление не стоило того, чтобы звать сюда всех. Или же вы боитесь, что я захочу воспользоваться силой павших богов? — Может, они просто хотят продемонстрировать свою мнимую справедливость? — усмехается Химос, но его речи никто не слышит. София мельком видит Анекси и мягко улыбается ему. Он среди остальных богов смотрит то на неё, то на Химоса, словно пытается угадать, что у них в головах, но их мысли остаются тайной для всех, кроме друг друга. Катари появляется на площади рядом с Софией, почтительно кланяется ей, а после оборачивается к богине, вознесённой из людей, уже тысячу лет занимающей свой пост, и просит: — Богиня правосудия, начинайте. Из Небытия были рождены Матери всего сущего. Тысячи лет спустя Матери создали ту, кого Небытие выбрало своей избранницей, но в страхе за любимое дитя они лишили её чувств, дабы никогда она не полюбила вечный голод. Столетия спустя голод даровал ей жизнь. — Помни своё обещание, бог войны, — неслышно шепчет София. — А если забудешь, я тебе его напомню.