Кровоцвет

Агапи приветливо улыбается одной из богинь, которая, не решившись даже опуститься на подножие трона, садится на каменный пол рядом и сосредоточено слушает старейшину. Вокруг Агапи всегда собираются молодые боги, особенно вознесённые из людей, те, которых можно удивить рассказами о прошлом. Им всем Агапи кажется самой дружелюбной и простой из старейшин, открытой к общению, так что она не страдает от недостатка внимания и в своей обители — та всегда открыта для богов, которые хотят урвать кусочек её времени. Несмотря на то, что она сама никого не выделяет, женщин с ней всегда в разы больше, чем мужчин — это уже закономерность. Агапи едва-едва вступает в Крепость, как её окружают все те, кто только что был с ней и в её обители. Среди этих богов много и тех, кто старше Агапи, но всё равно она относится к ним так, как матери относятся к своим детям — и меж тем Агапи считает себя выше человеческих чувств. Этого противоречия в ней никто не хочет замечать. — Что-то случилось, Дикастирио? — Агапи замечает то, как отвлекается на что-то богиня правосудия. — Ничего, — поспешно качает головой женщина. — Прошу меня простить. Продолжайте, пожалуйста. — Я вовсе не злюсь, только беспокоюсь, — ласково улыбается Агапи. Богиня бросает взгляд влево и на мгновение мрачнеет. Химос упрямо придерживается той же стратегии, что и раньше — он запирается в своей обители, огородившись барьером, и не впускает никого внутрь, как не появляется в Крепости сам. Он точно исполняет своё обещание и не позволяет больше вознести ни одного бога, хотя раньше этому никогда не препятствовал. Для того, чтобы человек пересёк границу Крепости, нужно, чтобы каждый из старейшин дал дозволение на открытие врат. Уже в который раз после возвращения Химоса при попытке открыть врата он попросту не отзывается. Богиня любви даже подумала бы, что Химоса настигло Небытие — явление невиданное среди молодых богов, но кто знает, что может произойти с тем, кто постоянно находится среди людей, — но Катари не высказывает ни малейшего беспокойства по этому поводу. Она и сейчас здесь, сидит на подножии трона Софии и старательно повторяет за ней рисунок, который та выводит заострённым камушком по табличке. Агапи слегка усмехается развернувшейся картине, жестом отсылает богов на свои места и без особого желания встаёт. Очередная бесполезная попытка вознести нового бога, но обычай должен быть соблюдён. Даже в том случае, если Химос попросту выставляет их посмешищем. Агапи старается не думать о том, что само существование Крепости полностью зависит от одного непокорного бога, которому вздумалось проявить своеволие. Ритуал вознесения происходит каждый раз, когда обрывается жизнь человека, достойного того, чтобы переродиться в Крепости и в дальнейшем покровительствовать людям. Множество душ были упущены лишь из-за упрямства Химоса, и в этот раз будет точно так же. Катари перебирается к престолу Химоса, но не занимает его, а садится рядом. Непозволительная наглость — находиться так близко к престолу, который занимает другой бог, но бог войны всё спускает с рук своей любимице. С момента возвращения Химоса в Крепость проходит уже тридцать лет — срок для богов ничтожный, но чем больше этот срок, тем больше Агапи уверена в том, что Химос в самом деле не позволит больше ни одному человеку пересечь врата. Тем удивительнее для женщины становится то, что после начала ритуала огромные врата, дрогнув, медленно раскрываются навстречу человеческой душе, протяжно и даже как-то жалостливо скрипнув. Агапи первой из всех богов сдвигается с места, проходит к краю парящей платформы и, склонившись, с любопытством разглядывает фигуру, ради которой Химос пренебрёг собственным упрямством. Не просто ведь так. — Здравствуй, — звонко произносит Агапи растерянному юноше. — Скажи мне, что ты помнишь о себе? Он останавливается, едва миновав врата, и вскидывает голову вверх в поисках источника звука. Агапи смотрит на него без малейшей злости, приветливо и с искренним интересом. Среди других богов она и правда кажется самой доброжелательной. Юноша быстро осматривает остальных, занимающих престолы, и задерживает взгляд на безжизненной девушке, восседающей на предпоследнем троне. В её глазах ни капли требовательности, но кажется, что ответить он должен именно ей. — Здравствуйте. Меня зовут Анекси, — нерешительно произносит юноша. — Я — бог весны. — Пятьдесят лет назад Небытие поглотило предыдущего бога весны. В Крепости уже почти сто лет не было новых богов, а теперь Матери послали нам именно его, — тихо обращается к остальным София, не разрывая, однако, зрительного контакта с Анекси. — И Химос позволил ему появиться здесь. Может быть, Матери ждут перемен? — Может быть, — мрачно откликается Агапи. — Бог войны наконец одумался? Возможно, он почтит нас своим присутствием? Агапи, не скрывая намёка в голосе, оборачивается к Катари, но та, заканчивающая рисунок, совершенно не заинтересована в происходящем. Тогда старшая богиня повторяет вопрос громче, и Катари, даже не отрываясь от таблички, только для того, чтобы от неё отстали, произносит: — Вы слышите меня, отец? — Слышу, — мгновенно отзывается он, оказавшись сзади. Анекси поднимает взгляд от странной девушки с кошачьими повадками и смотрит на того, кто занимает престол, на мгновение цепляется за весь образ, а затем вглядывается в глаза, чему совершенно не мешает расстояние между ними, и не верит тому, что видит. После того, как юноша оказывается перед огромными вратами, он помнит лишь имя и предназначение, но сейчас в голову стремительно возвращаются все человеческие воспоминания, потерянные после перерождения. Они так редко и давно встречались, но даже так Анекси навеки запоминает глубокий и мягкий взгляд зелёных глаз. Он не может ошибиться. — Что нужно? — нелюбезно, с очевидным раздражением спрашивает Химос у остальных. — Разве тебе не стоит поприветствовать нового бога Крепости? — первым делом пытается уколоть его Агапи. — Я полагаю, это не последняя наша встреча, — Химос вроде обращается к Агапи, но смотрит на Анекси, — тогда и поговорим. Не имею никакого желания вести разговоры в вашем присутствии. Поведение Химоса забавляет Анекси, он даже видит в этом какое-то ребячество и, не сдержавшись, мягко улыбается. Его улыбки никто не замечает — остальные смотрят на Химоса, не отрываясь, и ото всех в Крепости ярко ощутима липкая и вязкая неприязнь. Её не излучают разве что София и Катари. — Анекси, бог весны, — заговаривает Элефериа, — мы приветствуем тебя в Крепости, бессмертном городе божеств, несущих стражу. Теперь ты — часть нас. — А это значит, что у тебя нет своего мнения и своих желаний, — с готовностью язвительно подхватывает Химос. — Живи так, как укажут тебе мудрые старейшины, а иначе не получишь ничего, кроме клейма мятежника. Не уподобляйся грозному и своенравному богу войны, и другие боги не оставят тебя своей милостью. Не исполняй свой долг, а иначе остальные решат, что ты справляешься слишком хорошо, чтобы быть часть божественного города. Так, ну и что там ещё? — Ты ведёшь себя отвратительно, — замечает Агапи. — Вот и я о том же, — насмехается Химос. — Сразу показываю, как делать не надо. Чем плохо? — Прекрати провоцировать, — пытается предотвратить грядущий конфликт Элефериа, и ему на удивление удаётся — Химос, хмыкнув, просто исчезает так же внезапно, как появляется. Его мелкие выходки раздражают Агапи так сильно, что она в тот же миг исчезает следом, чтобы не дать волю гневу на глазах у остальных божеств. София поднимается со своего трона, сжимает в пальцах появившийся посох и делает шаг вперёд, но вместо того, чтобы переместиться к себе, оказывается в шаге от Анекси. — Я — богиня мудрости. Меня зовут София. Идём со мной, — зовёт она и, не дождавшись ответа, окончательно исчезает из Крепости. Анекси хочет верить ей — больше верить и некому. Кажется, что незнакомая богиня — последняя, кто захочет его обидеть, да и незнакомой её теперь не посчитать. Он не знает, как ему сделать так же, но интуитивно пытается, и у него получается — вместо протяженной площади перед глазами расстилается бескрайнее поле, засеянное золотистыми растениями. Юноша оборачивается назад и оглядывает величественный храм, совсем не отличающийся от храмов, которые строят люди. Сам по себе с губ срывается вопрос: — Люди строят храмы по велению богов или боги возводят для себя жилища по образу того, что создали люди? — По-разному бывает, — уклончиво отвечает София. — Мы с богом войны покорно принимает для себя всё то, что даруют нам люди. И храмы, и молитвы, и проклятия. — Бог войны, — эхом повторяет Анекси. — Кажется, его не любят. — Тебе не кажется, — слишком холодно отзывается София. — Скажи мне, Анекси, ты вспомнил свою человеческую жизнь? Юноша тушуется под проницательным взглядом и, будто стыдясь, спрашивает: — Откуда Вы узнали? — У тебя открытый и чистый взгляд, не запятнанный мерзостью Крепости, — при всей беспристрастности богини Анекси слышит в её речах лёгкое осуждение. — В твоих глазах сложно что-то не разглядеть. Для этого не нужно быть богом войны. Ты ещё не знаешь, но ему Матери всего сущего даровали способность читать все чувства, будь перед ним человек или бог. — Плохо то, что я помню прошлое? Анекси чувствует себя странно рядом с Софией. Та — воплощённое спокойствие, сама мудрость, принявшая облик молодой девушки с изумрудными глазами. Рядом с ней будто бы притупляются все эмоции. Кажется, если быть с ней непрерывно, то душа необратимо выгорит. София с какой-то материнской улыбкой качает головой: — Само по себе нет. Но иногда воспоминания о мире людей мешают богам. У нас тут всё совсем не так. С другой стороны, — склоняет голову она, — вряд ли у тебя будут с этим проблемы. Кажется, тебя бог войны интересует больше, чем должно. Вы встречались? Анекси опускает голову, потому что София, видимо, в самом деле читает все его мысли по взгляду. Не обо всём хочется говорить даже с понимающей богиней мудрости. Девушка, опираясь на посох, встаёт на ступени храма и оборачивается к юному богу: — Ты хочешь спросить о боге войны. Он — мятежник, и связь с ним сделает тебя изгоем, но, если тебя это не страшит, ты можешь попробовать увидеть его. Он никого не принимает, но не думаю, что он откажет тебе. А теперь, — печально вздыхает София, — ступай, Анекси, бог весны. Я знаю, о чём ты думаешь. Со мной и правда не стоит проводить больше положенного времени — у всего есть свои последствия. — Спасибо Вам, — прощается юноша и, не желая доставлять дискомфорт новой знакомой, возвращается в Крепость. Ни одного из старейшин нет на престолах и даже Катари куда-то исчезает, хотя много времени не проходит. Остальные боги, в основном бывшие люди, без надзора чувствуют себя гораздо свободнее и мгновенно обступают Анекси. Для них сто лет — внушительный срок даже при том, что живут они в разы больше, поэтому всем интересно, как изменился мир людей. Анекси тут же оказывается втянут в разговор, хотя не перестаёт поглядывать в сторону престолов, но этого за ним никто не замечает. Юноша едва успевает отвечать на вопросы, льющиеся на него со всех сторон. — Как живут люди? Что изменилось? Сохраняют ли они наши достижения? Каковы сейчас порядки? — доносится со всех сторон, и тут же, когда Анекси ещё не успевает ответить: — А у нас тут не так. Мы тебе сейчас всё расскажем, не переживай. Начать надо с престолов... Анекси смутно цепляется за мысль и до того, как она успевает ускользнуть под потоком новой информации, интересуется: — А вы разве не следите за жизнью людей? — Иногда, — расплывчато отзывается Дикастирио, нисколько этим не расстроенная. — Все проходы в человеческий мир находятся под контролем престолов. Так вот... Ощущается это очень странно. Анекси проживает полноценную, хоть и короткую жизнь человеком, но сейчас это кажется лишь долгим сном, принадлежащим кому-то другому. Матери, даровавшие достойнейшим из людей возможность жить в Крепости, облегчают им участь, когда жёстко ограничивают путь до и после смерти. Кажется, что Анекси всегда живёт в Крепости. Он задумывается об этом лишь на миг, но этой заминки хватает для того, чтобы одна из богинь тут же спохватилась: — Мы совсем замучали его своими вопросами. Анекси ведь совсем недавно с нами, ему нужно привыкнуть, — понимает Дикастирио. — Всё хорошо, — тут же пытается отпираться Анекси, но ему больше никто и слова не даёт вставить. Анекси спорит совсем недолго. Ему нравится в компании богов, когда-то таких же людей, которые в отсутствии старейшин не пытаются казаться бесчувственнее, чем есть, но он никак не может выбросить из головы величественными образ бога войны. Юноша боится, что он ошибся, но вместе с тем боится, что он оказался прав. Две богини, удивительно красивые женщины, как заботливые матери заставляют его отправиться к себе и обещают навестить, всерьёз раздумывая над тем, как должна выглядеть обитель бога весны. Анекси вместо того, чтобы переместиться в свою обитель, думает о другой. Слова Софии несколько напрягают — возможно, бог войны не захочет видеть и Анекси. Того, что бог войны так легко пустит его к себе, Анекси вовсе не ждёт. Ему сначала даже кажется, что ничего не изменилось, а потом он понимает, что небо, расстилающееся над ним, светлее — оно похоже на небо в мире людей, когда то затянуто низкими хмурыми тучами, предвещающими скорую грозу. Кажется, где-то даже пробивается свет солнца, которого здесь быть не может. Прямо перед юношей растягивается огромное озеро, в котором мелькают бесчисленные драгоценные камни, а на его краю на обломке скалы сидит одинокая фигура. Анекси делает шаг вперёд, но Химос, не оборачиваясь, вскидывает руку, жестом останавливая. Бог войны поднимается, едва уловимо шевелит пальцами, и плиты, висящие по обе стороны от озера, медленно смыкаются. Мужчина, не дожидаясь, пока озеро окончательно скроется, сам разворачивается, но не делает и шага к Анекси. — Что это? — первым делом спрашивает Анекси, зачарованный переливанием цветов в озере, и тут же корит за себя за излишнее любопытство, но Химос не обращает никакого внимания на чужую несдержанность. — Один из проходов в мир людей, — ровно отвечает он. — Разве такие проходы не контролируются всеми старейшинами? — с сомнением уточняет Анекси. Химос чуть склоняет голову и приподнимает уголки губ, словно он нисколько не против вопросов, срывающихся друг за другом, или компании в целом. Его будто забавляет чужое любопытство. Он согласно кивает и тут же терпеливо объясняет: — Так и есть, но они не захотели отпускать меня к людям, поэтому я сам прорубил себе его, — он предугадывает следующий вопрос и продолжает: — Сильные боги и не на такое способны. Ты тоже так когда-то сможешь, я в этом не сомневаюсь. Анекси поджимает губы и опускает взгляд, не решаясь сказать то, что хочется. Глаза у Химоса необыкновенно глубокие, отливающие зеленью, удивительно человеческие, и под их взглядом Анекси чувствует себя так, словно мужчине о нём уже всё известно. И всё же, тот ничего больше не произносит, будто ждёт, когда Анекси соберётся. Ждать приходится долго. — Столько времени прошло, а я Вас сразу узнал, — вздыхает Анекси, хотя дышать ему совсем не нужно. — Я и не думал, что мы снова встретимся. До наших мест быстро дошла весть о Вашей гибели. — Кто бы подумал, что ребёнок, которого я когда-то спас, станет богом? — не ждёт ответа Химос. — Я тебя тоже вспомнил, иначе бы ты не оказался в Крепости. Сколько лиц тебе не сменить, а глаза останутся прежними — это закон. А в остальном ты ничуть не похож на себя. Но я вижу, что ты быстро осваиваешься со своей силой. Это здорово. Анекси едва кивает. Химос шагает мимо застывшей фигуры, останавливается и, обернувшись, жестом зовёт юношу за собой. Он не приказывает, только предлагает: — Идём. Я совсем не против поговорить с тем, кому правда этого хочется. — Почему Вы говорите об этом так уверено? — интересуется Анекси, но делает шаг вперёд, а за ним ещё один и уже не останавливается. Он уже знает, но хочется, чтобы Химос не прекращал говорить. Тот размеренно поясняет: — Матери, сотворившие всех нас, даровали мне умение чувствовать других, — по пути рассказывает Химос. — Чувствовать, но не управлять их чувствами или эмоциями. Я чувствую в тебе тоску по миру людей и полностью её понимаю, но ты привыкнешь. Может быть, даже полюбишь этот мир. Ещё я чувствую влюблённость, которая, как считается, тоже свойственна лишь людям. Пока ты не отпустишь её, ты не отпустишь и свою прошлую жизнь. Сейчас уже всё не так, и я совсем не такой, каким ты меня знал. Хотя и тогда вряд ли во мне нашлось бы что-то, за что ты мог полюбить меня. Химос говорит всё это без осуждения или насмешки, с удивительным спокойствием, которое было совсем не свойственно ему, когда Анекси встретил его человеком. Но даже так нельзя сказать, что он стал другим — взгляд его такой же тёплый, улыбающийся, хранящий на дне зрачков то, что не должно быть высказано. Анекси не может разобрать всего. — Вы ошибаетесь, — поправляет юноша, отчего-то совсем не смущаясь, словно речь идёт не о них. — Вы думаете о себе хуже, чем есть на самом деле. — Ошибаюсь? — усмехается Химос. — Если не вдаваться в детали, я старше почти в сорок раз, прояви уважение. — Если бы те, кто старше, всегда были правы, стали бы Вы так высказываться сегодня в Крепости? — справедливо замечает Анекси. Юношу заметно веселит этот спор. Он может только догадываться, что думает о нём Химос, но тот не проявляет ни толики агрессии. Они вместе приближаются к храму, и мужчина уточняет: — Почему ты думаешь, что я был прав? Может быть, во мне и правда говорит чистое упрямство? Или даже зависть. Их, в отличие от меня, никто не боится, — Химос совсем не расстраивается, просто констатирует факт. Внутри храма слишком пусто. Анекси останавливается у каменного кресла и, опустившись в него, выглядывает на улицу через широкое окно. То, что расстилается впереди, очень напоминает обычный пейзаж в мире людей, но очертания кажутся юноше знакомыми. Вместе с тем он уверен, что никогда не видел этой картины. Он недолго думает, стоит ли уточнять, но любопытство оказывается сильнее. Химос едва успевает сесть напротив, как раздаётся очередной вопрос: — Вы изменили свою обитель по образу какого-то конкретного места? — Ты ведь даже понял, что это за место, — подтверждает его мысль Химос. — Я не зря сказал, что понимаю твою тоску по миру людей. Может быть, даже жаль, что Матери не создали богов совершенными. С другой стороны, несовершенство — гарантия изменений. Как было бы скучно, если бы все мы были одинаково идеальны. — Мне тоже так кажется, — кивает Анекси. Он пытается любоваться пейзажем, потому что тот действительно красив так, как может быть красив лишь тот вид, который создан природой, но рядом с ним Химос, который красивее всякого творения Матерей в любом своём обличии. Мужчина, не желая смущать Анекси, никак не комментирует пристальный взгляд, хотя наверняка его замечает. Химос поднимает глаза к небу, и оно светлеет, повинуясь его невысказанному желанию. Тучи расступаются. — Я и не сказал, что Вы обязательно правы, — вспоминает, на чём оборвался разговор, Анекси. — Но Вы на моих глазах выступили против старейших, а теперь учите меня повиновению старшим. Забавно выходит. — Да, тут ты прав, — признаёт свою ошибку Химос. Рядом с ним оказывается Катари. Она появляется внезапно и тихо, на несколько мгновений замирает, впившись глазами в Анекси, а затем шевелит ушами и радостно выдаёт: — Человек! — Столетия воспитания для того, чтобы ты позабыла всё то, чему я учил тебя, сразу же, как встретила кого-то нового, — обречённо вздыхает Химос. — Ну что за ребёнок мне достался? Катари разворачивается к мужчине, недолго молчит, будто старательно соображая, но что-то в ней всё же сходится — она осторожно склоняется и уже сдержаннее произносит: — Прошу прощения, отец, — девушка поворачивается к Анекси и кивает: — Здравствуйте. Меня зовут Катари. — Здравствуй, Катари, — тепло улыбается ей Анекси. — Меня зовут Анекси. Ну и суровый же у тебя отец. Химос, пока девушка на него не смотрит, чуть хмурится на слова Анекси, и тот в ответ лишь слабо пожимает плечами. Бог войны очевидно не злится. Катари подбирается ближе, словно паук, когда его жертва уже попалась в паутину, но ещё трепыхается в бесполезных попытках выбраться. Она взбирается на стол рядом с Анекси и, придвинувшись ещё ближе, локтями упирается в колени, а голову кладёт на ладони. — Расскажите мне о людях, — просит она так, словно у Анекси есть возможность отказаться. — Тебе было мало того, что рассказывал я? — спрашивает Химос, и Анекси, не удержавшись, коротко смеётся, представив, что в словах мужчины может быть какая-то неочевидная ревность. — Совсем нет, — не отцепляется от Анекси Катари, — но это же другое. Вы — бог, который становился человеком, а он — человек, который стал богом. — Не понимаю, в чём это другое, но предположим, — устаёт спорить Химос. Катари, получив одобрение, вцепляется в Анекси и заваливает его кучей вопросов, на которые тот едва успевает отвечать. Девушке интересно абсолютно всё, но, кажется, больше она сравнивает, потому что почти на каждый ответ бурчит «ага, отец говорил то же самое», а затем бросается очередным вопросом. Катари совсем не глупая — она в самом деле ребячливая и непосредственная, но она многое знает о мире людей, ни разу не прожив жизнь человеком. Анекси так увлекается разговором с ней, что совсем забывает о присутствии Химоса, а потому, уже через продолжительное время взглянув на него, видит, что тот тоже увлечён рассказом. Химос много думает о мире людей после возвращения, но вместе с тем старается о нём не вспоминать, потому что воспоминания дарят сладкую ноющую боль. Не вспоминать, когда напротив сидит явное напоминание, невозможно. Бог войны не вступает в диалог. Он заслушивается и погружается в собственные воспоминания, которые отдалённо связаны и с Анекси — настолько, насколько позволяют их короткие и редкие, случайные встречи в мире людей. Химос ещё до того, как начинается ритуал, ощущает нечто знакомое и понимает, кого призывают боги Крепости, а потому первым позволяет раскрыть врата. Он ни на что не рассчитывает, просто не может позволить человеку, действительно достойному, погрязнуть в Небытие из-за собственной упёртости. А ещё самую малость он хочет увидеть напоминание о той жизни и вспомнить, зачем всё это происходит. И сейчас, когда рядом Анекси, который душой всё ещё человек, Химос убеждается, что всё не зря. — Вы уходите? — отвлекается Анекси, когда Химос встаёт. — Я вернусь, — качает головой мужчина. — Оставайтесь здесь. Анекси кивает и останавливает Катари, увлечённо вовлекая её в новый разговор, когда девушка хочет последовать за отцом. Анекси успевает заметить глухую тоску в зелёных глазах и понимает, что Химосу хочется немного побыть в одиночестве. Им не прожить эту жизнь так, как они того желают. На пути обязательно окажется всё — долг, осуждение, чужие желания, собственные страхи и принципы, выточенные под хлёсткими порывами ветра, людьми называемого судьбой. Боги в судьбу не верят, но знают, что будущего не изменить. Это будущее, предсказанное тенью, сулит одиночество ещё много сотен лет.