Призрак-хранитель и книжная фея

Первый раз, когда Лю Цингэ на полном серьёзе понадобилось защищать Шэнь Цинцю, едва ли стоило описывать этот поступок как заслуживающий названия «защита». Во время прогулки Шэнь Цинцю по книжному магазину (книжная фея старалась выделить время для посещения хотя бы одного книжного магазина в неделю), тяжелая полка с толстыми книгами и художественными произведениями прогнулась как раз в тот момент, как фея проходила под ней. Не раздумывая, Лю Цингэ вскинул руку, чтобы не дать полке вывалить всё свое содержимое на невнимательного бессмертного. Лю Цингэ удивленно моргнул, не зная, что может удерживать хоть какие- то предметы. Возможно, прежний Шэнь Цинцю изящно уклонился бы, не оглядываясь, но внимание феи было поглощено книгой, от чтения которой его глаза блестели, как нефрит: он всегда был слишком нетерпелив, чтобы ждать возможности дойти до хижины и прочитать там. В безопасности. Зачем, когда можно сразу получить удовольствие от книги? Несмотря на то, что Лю Цингэ ощущал себя более развитым, когда был сосредоточен, его чувства еще не совсем привыкли к новому образу, а с учетом того, что ему приходилось вечно отвлекаться и следовать за Шэнем, было почти удивительно, что это первый раз, когда у Лю Цингэ был повод вмешаться и исполнить свой самозваный долг телохранителя. Шэнь Цинцю не получил бы серьезных повреждений, но падение на тебя деревянной скульптуры и нескольких книг, кем бы ты ни был, было не очень приятным. Если бы ученик, попал в такую ситуацию, то покраснел бы от смущения из-за того что не смог избежать столь глупой ситуации, не то что глава пика. Фея удивленно моргнула, обернувшись, чтобы посмотреть на рассыпавшиеся по полу предметы, прежде чем полка наконец прошла сквозь предплечье Лю Цингэ и упала на пол. Лю Цингэ наблюдал за тем, как Шэнь Цинцю медленно выходит из своего литературного оцепенения и, кажется, осмысливает произошедшее. Цингэ почти улыбнулся, увидев, как брови Цинцю резко сошлись, как будто он ещё раз переосмыслил увиденное и понял, что в этом действительно есть что-то странное. Не успел Шэнь Цинцю закрыть книгу и оглядеться по сторонам, как хозяин магазина поспешил к нему и завалил извинениями на перевес с подарками. Учитывая, как часто Шэнь Цинцю делал здесь покупки (и, несомненно, его дурную репутацию, оставшуюся после отношения к остальным), неудивительно, что фее потребовалось более четверти часа, чтобы успокоить нервы лавочника и заверить его в том, что он не обижен. Впрочем, это не помешало ему принять подарки. Судя по всему, бессмертные феи были не прочь побаловаться книжками и сладостями, и вскоре после получения даров он с радостью унес их в бамбуковую хижину, бросив лишь один взгляд на сломанную полку перед уходом. *** На следующий день Шэнь Цинцю чуть не сорвался с радужного моста, потому что снова читал и ходил. Если бы Лю Цингэ не успел наступить на подол его халата, он мог бы и сорваться вниз. Хватило бы у феи времени на то, чтобы выхватить меч и взлететь? Каждый раз, когда Шэнь Цинцю доставал книгу, не собираясь садиться или вставать, Лю Цингэ обязательно выбивал её из рук. Потребовалось несколько дней дерганий за рукав, откидывания книги в сторону, чтобы она ускользала со стола, или просто прямого выбивания ее из рук, чтобы Шэнь Цинцю отказался от этой ужасной привычки. Фея решила, что она стала необъяснимо неуклюжей, судя по тому, что после этого он стал очень осторожно обращаться с хрупкими и опасными предметами. Лю Цингэ мог бы расстроиться, если бы не то, что его кровь (а была ли у призраков кровь? Если нет, то что именно у них считалось кровью?) стыла при воспоминании о том, как ботинок Шэнь Цинцю взметнулся над пустотой. А ведь еще совсем недавно, увидев то же самое, он с любопытством наблюдал бы за тем, упадет ли фигура в салатовом одеянии, прежде чем предпринять какие-либо действия. *** Спустя чуть больше недели после инцидента в книжном магазине, когда Шэнь Цинцю скользил в красивой демонстрации новой последовательности ударов мечом, которой обучал своих младших учеников, Лю Цингэ заметил старшего ученика с другой вершины, разговаривавшего с учеником Цин-Цзин. Это был бы всего лишь один из десятков подобных случаев в день, и на него не стоило бы обращать внимания, если бы вскоре не вернулась молодая ученица с огненно-красной доской вэйци в руках. Она отнесла гобан в беседку и, покопавшись в мешочке цянькунь у бедра, достала две закрытые чаши, в которых, по всей видимости, лежали сами игровые камни. Затем девушка стала тревожно оглядываться на своего Шицзуна, очевидно, ожидая момента, когда тот закончит свои наставления, чтобы приблизиться к ней. Через несколько минут, в течение которых его внимание постоянно отвлекалось от боевых наставлений Шэнь Цинцю на нервное поведение девушки, Лю Цингэ узнал в ней ученицу, которой Шэнь Цинцю уделял особое внимание. Она была тихим, воспитанным ребенком, ничем не выделявшимся среди своих сверстников, но расцвела, когда Шэнь Цинцю похвалил ее навыки игры в вэйци. Даже Лю Цингэ, который сам редко играл в стратегические игры, заметил в ней природный талант. Возможно, это так и осталось бы незамеченным, если бы не поддержка Шэнь Цинцю, ведь она была не из тех, кто стремится выделиться в чем-то по собственной инициативе. Однако, играя с Шицзунем, девушка позволяла Шэнь Цинцю подзадоривать себя, следуя примеру мастера в драматической игре и подколках, а не в более серьезной и достойной манере, в которой обычно принято играть. Она явно надеялась, что Шицзунь согласится на непринужденную игру с ней в павильоне, нервно покачиваясь из стороны в сторону, в ожидании приглашения. Это заставило Лю Цингэ задуматься о том, как вели себя его собственные ученики, когда он возвращался на вершину пика и находил время для личного обучения, не оставляя все на усмотрение старших учеников и учебных пособий. Конечно, чем дольше он оставался на пике, тем менее охотно они обращались к нему за наставлениями, так как наступала скука и исчезало его терпение, но в первую неделю или около того, особенно за младшими учениками, наблюдалась та же искренность. На мгновение Лю Цингэ вновь задумался о том, что он даже ни разу не попытался навестить своих учеников и узнать, как у них дела. Он подозревал, что пиковые лорды утаили его смерть, опасаясь, что, если ученики узнают, весть о его смерти в конце концов дойдет и до Шэнь Цинцю, поэтому полагал, что лорды, по крайней мере, не скорбят. (Они наверняка думали что после случая в пещерах, глава пика Цин-Цзин надеялся что Лю Цингэ ещё жив. Но Шэнь Цинцю уже знал о его кончине благодаря Шан Цинхуа. Его смерть, видимо, была частью пророчества, случайным маркером времени перед началом больших трагедий. Шан Цинхуа сообщил, что появление Шэнь Цинцю в пещерах было непосредственно за его смертью, отчего у Лю Цингэ возникло странное ощущение.) Ученики Бай-Чжаня, скорее всего, решили, что он вел себя как обычно и, если не медитировал в пещерах Лин-Си, то вновь покинул секту, выполняя какое-то задание или охотясь на какого-то неприятного зверя, терроризирующего окрестности. Лю Цингэ не чувствовал острой необходимости в посещении Бай-Чжаня, поэтому пока отбросил все мысли об этом. И хотя он не знал никого из своих учеников настолько хорошо, чтобы сожалеть о том, что не сможет направлять их дальше, он позволил себе испытать чувство ностальгии, наблюдая, как девушка спешит к Шэнь Цинцю и приглашает его посидеть под прохладной беседкой и поиграть с ней в вэйци на своей новой доске. Шэнь Цинцю улыбнулся и согласился, отправив Ло Бинхэ, мальчика из пророчества, за чаем и закусками. Несколько студентов попросили разрешения посидеть и понаблюдать, и Цинцю, убедившись что девушка не против присутствия посторонних, разрешил. Лю Цингэ последовал за группой в павильон и вместе с остальными (хотя и молча) любовался огненно-красным гобаном, пока девушка с энтузиазмом рассказывала, что написала родным о своем новом увлечении игрой, и они обещали прислать новый гобан и набор камней в честь этого события. Она была в восторге от того, как быстро все было прислано. Как только Ло Бинхэ вернулся с чаем и был приглашен посидеть и понаблюдать за игрой вместе с остальными, началась непринужденная игра в легкой и неторопливой атмосфере, которая располагала к отдыху. Лю Цингэ не обращал внимания на игру, а сосредоточился на тех, кто сидел в беседке. Под влиянием спокойной атмосферы, нежного внимания Шицзуна и знакомой структуры вэйци волнение девушки улеглось. Остальные ученики вели себя так же, как и юная хозяйка: потягивали чай и наблюдали за игрой, словно могли перенять у нее талант (и, возможно, получить дополнительную долю уважения от учителя). Шэнь Цинцю также разделял свое внимание. Как и Лю Цингэ, он наблюдал за остальными, используя их ответы, чтобы направить их в нужное ему русло. Неудивительно, что, учитывая свою миссию, Шэнь Цинцю больше внимания уделял Ло Бинхэ, который сидел в стороне от остальных студентов и наблюдал за игрой с такой сосредоточенностью, с какой охотничья собака наблюдает за входом в логово животного — как будто ждал момента, чтобы наброситься. Шэнь Цинцю бросал едва заметные взгляды в сторону мальчика, когда тот делал те или иные ходы, улыбался про себя, когда видел, как мальчик хмурится, когда делает не самые удачные ходы, и ухмылялся, когда глаза мальчика расширялись, когда он распознавал ловушки и другие стратегии, скрытые за «неудачными» ходами. Наверное, все были бы шокированы, если бы поняли, что их Шицзунь старательно пытается завлечь Ло Бинхэ. Поскольку Ло Бинхэ был объектом самой сильной неприязни со стороны предыдущего Шэнь Цинцю, у мальчика было мало друзей, и он, понятное дело, с недоверием относился к попыткам Цинцю сблизиться с ним сейчас. Хотя Шэнь Цинцю положил конец издевательствам других и даже нашел повод переселить мальчика в пустую комнату в собственном доме, Ло Бинхэ был настороже, как уличная собака, и с подозрением относился к лучшему обращению, явно готовый к тому, что все закончится так же внезапно, как и началось. Однако Шэнь Цинцю был терпелив. В конце концов он завоюет мальчика, как вода в конце концов сглаживает камень. Сверчки неуверенно завели свою серенаду к тому времени, когда оба игрока начали чувствовать себя достаточно комфортно, чтобы приступить к более артистичным действиям, устраивая шоу из укладки камней с резким лязгом и игриво подкалывая друг друга. Некоторые ученики тихонько удалились, а другие заняли свои места. Ло Бинхэ отправился заваривать чай и готовить ужин. Именно во время одного из таких драматических действий Лю Цинге заметил нечто странное. Когда девушка положила камень, он увидел, как от его прикосновения с доской выскочила маленькая искра. Его охватило внезапное чувство тревоги, и он подошел ближе к игрокам. Теперь он был достаточно близко, чтобы разглядеть маленькие металлические кусочки, установленные в точках игрового поля. Он также заметил, что камни были сделаны из красивого кварца, который часто использовался для изготовления огнива в богатых домах, так как был более привлекательным, чем дешевый кремень. Одни эти два факта были бы уже достаточно плохими, но тут его посетила тревожная мысль, что дерево гобана, скорее всего, было обработано каким-то лаком, чтобы придать ему такой красный цвет. Сочетание этих факторов было бы залогом пожара. Если бы он был жив, он мог бы просто вмешаться напрямую, и они могли бы поменять камни на те, которые менее склонны к возникновению проблем. В данном случае лучшим вариантом было устроить небольшой переполох в надежде, что это заставит их остановиться. Набрав в руку ци, он опрокинул чашу с камнями Шэнь Цинцю и разбросал их по полу павильона так, что они заблестели в лучах заходящего солнца. — Ай-яй… — вздохнул Шэнь Цинцю, с некоторым замешательством глядя на свой рукав, словно недоумевая, как он умудрился сбить чашу с края гобана, ведь он не делал никаких неосторожных жестов. Некоторые ученики вызвались поднять камни, но он отказался, слегка укоряя себя, ведь по его мнению, в этом была лишь его ошибка. Разочаровавшись, Лю Цингэ опрокинул и миску девушки с камнями. Оглядываясь назад, он должен был принять во внимание, что девушка была встревожена и не очень уверена в себе. Ее раскаяние было мгновенным и сильным, она нисколько не сомневалась в своей вине. Лю Цингэ беспомощно наблюдал за тем, как Шэнь Цинцю сосредоточился на ее успокоении, а не на том, что чаши были опрокинуты, хотя в тот момент он смотрел в ее сторону и должен был заметить, что она не виновата. Вместо этого Шэнь Цинцю мягко поддразнил ее, что его ошибка не была предназначена для ее поучения, и им следует поставить чаши на пол в павильоне. Они возобновили игру. Лю Цингэ вздохнул так, как может вздохнуть только призрак. Он раздумывал над тем, не слишком ли тревожно пытаться опрокинуть гобан и не приведет ли это к изгнанию призрака, как вдруг это произошло: девушка положила камень, и от трения о металлический острие возникла искра, от которой деревянная поверхность гобана загорелась. Все на секунду застыли в ошеломленном молчании: пламя распространялось так, словно поверхность доски была сделана не из дерева, а из масла. Тишину нарушало лишь зловещее шипение. Первым среагировал Шэнь Цинцю, взмахнув веером, чтобы создать щит между учениками и доской. В это же время вернулся Ло Бинхэ с подносом чая, его внимание было сосредоточено на том, чтобы не споткнуться и не высыпать содержимое подноса по неосторожности. Лю Цинге наблюдал за тем, как осознание того, что мальчик не защищен, промелькнуло на лице Шэнь Цинцю. Все произошло почти одновременно, и Лю Цинге пришлось задуматься, чтобы отделить одно действие от другого: В следующее мгновение гобан взорвался, разбросав повсюду крупные деревянные осколки. Щит выдержал, защитив учеников, которые вскрикнули от страха и упали на пол, закрыв головы. Шэнь Цинцю вскинул свободную руку и, используя рукав из цвета селадона, защитил неподготовленного Ло Бинхэ от большей части осколков. В результате он не сделал ничего, чтобы защитить себя. Лю Цинге встал между Шэнь Цинцю и доской, превратившись в невидимый щит, который не позволил Шэнь Цинцю быть пронзенным осколками, которые могли бы сильно ранить или даже убить. Никто не заметил этого, кроме самого Шэнь Цинцю, который с ужасом наблюдал, как осколки отклоняются в нескольких сантиметрах от него. Серия острых уколов пронзила бесплотное тело Лю Цинге, после чего древесина отлетела от него и упала на пол. Лю Цингэ почувствовал, как из него словно уходит энергия. Воспоминания о кратковременной боли быстро улетучились вместе с силой, поэтому он проигнорировал всё, сосредоточившись на Цинцю. Он отступил в сторону, и теперь ему оставалось только наблюдать за происходящим. На мгновение воцарилась тишина, когда взорвавшийся гобан вновь зашипел, потрескивая пламенем. Несколько человек неуверенно вдохнули, собираясь заговорить или закричать, но все, что они успели сделать, было тут же заглушено грохотом чайного подноса и испуганным криком: «Шизунь!» Ло Бинхэ тут же оказался рядом с Шэнем, его темные глаза заплыли слезами, он вцепился во все еще вытянутую руку своего Шицзуна, держа своего учителя за запястье. Из раны, куда вонзился осколок дерева размером с кинжал, сочилась кровь. На полу рядом с ним уже собралась небольшая лужа. Лю Цингэ нахмурился, увидев, что ему не удалось полностью защитить своего подопечного. Шэнь Цинцю издал слабый звук болезненного удивления, после чего наступил хаос. Одна из учениц пришла в себя раньше других и заявила, что вернется вместе с Му Цинфаном, после чего бросилась прочь. Быстроногая, как лань. Скрытый талант? В любом случае. Несколько наиболее чувствительных учеников, в том числе и девушка, игравшая напротив Шэнь Цинцю, разразились истерическими слезами. Ло Бинхэ был не в лучшем состоянии: он дрожал от страха, неуклюже пытаясь обработать рану, и заметно расстроился, пытаясь решить, вынимать ли осколок из раны или оставить это дело Му Цинфану. Тем временем обломки стола вэйци все еще угрожающе шипели. Если быть честными с детьми, то их расстройство было вполне объяснимо, но… — Хватит! — Шэнь Цинцю неожиданно повысил голос, чтобы привлечь к себе внимание. Сразу же наступила неполная тишина. — Опасность не миновала. Отойдите от павильона все. Он легонько подтолкнул Бинхэ на более безопасное расстояние и бросил на остальных строгий взгляд. Тех, кто был слишком взволнован, чтобы выполнить приказ Шицзуна, поспешно оттащили более спокойные. Шэнь Цинцю, не обращая внимания на травму, снова использовал свой веер как инструмент, концентрируя ци и гася пламя, пока дерево не перестало шипеть. Убедившись, что угрозы больше нет, Шэнь Цинцю оказался погребенным под грудой встревоженных и расстроенных учеников, которые пачкали его шелка своими слезами и мяли их своими цепкими руками. С покорным терпением любимого опекуна Цинцю быстро успокоил всех, кроме Ло Бинхэ и девушки, пригласившей его поиграть в вэйци, которые были слишком глубоко травмированы, чтобы их можно было успокоить несколькими поглаживаниями по голове и ласковыми словами. Шэнь Цинцю все еще утешал девочку, когда появился Му Цинфан и, спрашивая о том, как пострадала рука их учителя, снова доводя только что успокоившихся учеников. Дети, все еще крутившиеся вокруг него, снова прижались друг к другу, а девочка, которую хотя бы успокоили, чтобы она не плакала, свернулась калачиком и разразилась новым потоком слез. Ло Бинхэ мрачно стоял на посту за своим Шицзунем, не сводя глаз с раненой руки, словно это была улика, доказывающая его вину в совершении чудовищного преступления. Лю Цингэ, наблюдая за всем этим. Он почти с облегчением почувствовал себя вновь нормальным призраком и был потрясен избытком чувств. Только Шэнь Цинцю проявлял хоть какую-то долю стоицизма, да и то по причине ранения. Это не осталось незамеченным ни Му Цинфаном, ни не менее зорким Ло Бинхэ. Они настороженно поглядывали на него, словно ожидая, что в любой момент его спокойствие перерастет в кипящий гнев. Но ничего подобного не произошло, и они остались довольны. Только после того, как рана была обработана, большинство студентов успокоились настолько, что их отправили в обратный путь. Девушку, чей новый набор вэйци был в центре внимания в течение последнего часа, пришлось уговаривать немного дольше, чтобы одна из Шицзе могла проводить ее на обед. Ло Бинхэ было еще труднее удовлетворить, он витал в комнате как дух, пока Шэнь Цинцю и Му Цинфан не вошли в дом и не были угощены чаем и ужином. За едой они пришли к выводу, что несчастный случай произошел из-за того, что мастер гобана не догадался вырезать доску вэйци из дерева феникса, а неудачное добавление декоративных металлических остриев и игровых камней из кварца стало просто идеальным дополнением. Му Цинфан заслужил очень милую улыбку от Шэнь Цинцю за то, что вспомнил, что у него есть гобань, которым он никогда не пользовался, и предложил прислать его в подарок девушке, чтобы у нее не было только плохих воспоминаний, связанных с этим инцидентом. Лю Цингэ пропустил остаток разговора, закрыв глаза и задремав на несколько минут от навалившейся усталости. Очнулся он только тогда, когда доктор, выходя из палаты, случайно прошел сквозь него.

***

После того, как Му Цинфан вернулся на свой пик, а несколько встревоженных учеников еще раз проверили его состояние, Шэнь Цинцю остался один в своих покоях, стоя на коленях у низкого столика напротив кровати. Судя по выражению лица, он думал о чем-то, что занимало все его внимание и вызывало поистине сильные противоречивые эмоции. Наконец лицо Шэнь Цинцю разгладилось, и он бросил слишком знающий взгляд в сторону Лю Цингэ. ладно. Это было не совсем точно — глаза Шэнь Цинцю были направлены на дюйм левее, чем нужно, — но достаточно близко, чтобы Лю Цингэ почувствовал, как по позвоночнику пробежала дрожь. — Я знаю, что ты здесь, Призрак. Можешь ли ты открыться? Или говорить? Лю Цингэ даже не стал пробовать. Он все еще чувствовал себя измотанным и понимал, что, даже если бы знал, как доказать что он тут, не смог бы этого сделать. Он даже не был уверен, что сможет защитить тогда Шэнь Цинцю от взрыва, а в сочетании с более мелкими попытками закончить игру, столкнув чаши с камнями с гобана, он и вовсе выбился из сил. — Я расцениваю это как «нет». Мне не нужно подтверждение того, что вы здесь, но я надеюсь, что на данный момент вы уделите мне внимание. — Шэнь Цинцю ждал, наклонив голову, слепо глядя в ту сторону, где, по его мнению, находился призрак. Когда Лю Цингэ не ответил, он пожал плечами. — Я хотел поблагодарить вас за ваши сегодняшние усилия. Я знаю, что без вашего вмешательства я был бы сильно ранен. Теперь я понимаю, что вы тоже пытались предупредить меня перед взрывом. Верно? Сбивая камни с гобана? Лю Цингэ издал один из своих беззвучных вздохов и, скрестив руки на груди, закатил глаза, продолжая наблюдать за феей, лицо которой все меньше и меньше напоминало лицо его старого врага. Особенно когда его губы изгибались в нагловатом выражении, как сейчас. Он не был уверен, что прежний Шэнь Цинцю когда-либо имел что-то похожее на это выражение, по крайней мере, не во время пребывания на пике. Возможно, он был бы гораздо более популярен, если бы это было так. Не получив ответа, Шэнь Цинцю слегка усмехнулся. — Это были очередные ваши проделки? Я замечал, что в последние несколько недель вещи сбивались, перемещались или застревали на несколько секунд… Я просто не стал искать ответ на вопрос в «призраке». Надеюсь, вы простите меня за эту оплошность. Лю Цингэ невесело усмехнулся про себя. Ему и в голову не пришло, что опрокидывание чаш с камнями может привести к ситуации «мальчик, который плачет». Если Шэнь Цинцю уже привык к странным происшествиям, то неудивительно, что он не был настолько напуган, чтобы расследовать. Ему нужно было найти лучший способ практиковаться в манипулировании материальным миром, чтобы избежать подобных ситуаций. Судя по тому, что Шэнь Цинцю надолго задумался, и по выражению его лица, как будто он только что перебрал все истории, которые когда-либо читал и слышал о призраках, у феи наверняка было много идей, которые он хотел бы опробовать с предположительно дружелюбным призраком. — Если ты так долго живешь со мной, то, наверное, хочешь, чтобы я что-то для тебя сделал! — Неправда, — подумал Лю Цингэ — и тут же поправил себя. Нет, это было не совсем так. У него не было личных нерешенных дел в этом мире, в которых ему требовалась помощь, но он действительно хотел бы от него чего-то. А так как он очень даже поддерживал миссию феи по предотвращению темного пророчества, то это, пожалуй, можно считать «желанием, чтобы фея что-то для него сделала». — Я подумаю и свяжусь с вами, — продолжал Шэнь Цинцю, его голос был задумчив. Видимо, он перебирал в памяти все, что знал о Шэнь Цинцю, и пытался понять, нет ли у него с ним каких-то незаконченных дел. Фея слегка покачала головой и поднялась на ноги. — Пока что мне надо поспать. Если я задержусь надолго, то, боюсь, может прийти Бинхэ и начать ругаться, что я слишком поздно ложусь, а я не хочу, чтобы он думал, что я его игнорирую, когда я так стараюсь, для того чтобы мы поладили. Кроме того, я устал. Может быть, вы тоже? — Он вежливо подождал, а затем потянул руки к волосам, чтобы снять заколку с короны и распустить волосы. — Спокойной ночи, Призрак. Приятных снов… Шэнь Цинцю прошелся по спальне, погасил свет и задумался: «…А спят ли призраки?». Лю Цинге вежливо вышел из комнаты, когда Шэнь Цинцю стал раздеваться, но чуть позже вернулся и, как всегда, задержался у открытого окна. Призраки, как оказалось, — по крайней мере, те, к категории которых он относился, — не спят. Ближе всего к этому было состояние, когда он входил в неясное состояние и дремал по нескольку минут. Это было похоже на погружение в размышления. В таком состоянии он не обращал внимания на течение времени, но все же был достаточно бдителен, чтобы выходить из него, когда что-то привлекало его внимание — как в тот раз, когда Му Цинфан случайно потревожил его. Чаще всего все происходило не так драматично: Шэнь Цинцю ворочался во сне или Ло Бинхэ просыпался раньше, чтобы успеть потренироваться перед завтраком. Лю Цингэ не возражал против этих молчаливых бдений, пока Шэнь Цинцю спал. Никогда не знаешь, что может случиться ночью, где может пригодиться присутствие. Вдруг кому-то понадобится повелитель пика Цин-Цзин? Если бы все зависело от книжной феи, он бы, скорее всего, не спал всю ночь и весь день, если бы не помощь учеников, которые поддерживали более разумный режим сна. Но даже тогда они втроем были настолько снисходительны к своему сладкому Шицзуну, что порой требовались совместные усилия, чтобы поднять фею с постели к завтраку. Лю Цингэ мог сделать самое малое: если никто из учеников не приходил, он мог начать процесс его пробуждения, который ученики могли закончить, как только услышат шум. Он взглянул на кровать, где серебристый свет луны проникал между плохо закрытыми ставнями и ложился на его губы, которые в этот момент разошлись, когда фея вздохнула. Лю Цинге подумал, не прикоснуться ли к ним. Прикоснуться к нему. (Он быстро отбросил эту странную мысль на задворки сознания. Конечно, он имел в виду совсем другое.) Если бы ему нужно было разбудить Шэнь Цинцю, то, наверное, было бы эффективнее дотронуться до него. Но он не был уверен, что сможет это сделать — до сих пор он избегал подобных действий. Конечно, это должно быть предупреждение от инстинктов, которыми он обладал в своем призрачном теле «прикосновение к живому человеку может быть опасным.» Иначе почему при мысли об этом у него заколотилось сердце?