Зимний поцелуй

Личико Джинни. Ничего особенного, если подумать. Большие карие глаза, способные изменять свой оттенок в зависимости от освещения, бледная кожа с лёгким румянцем и еле заметными веснушками, щекастое лицо в обрамлении длинных огненно-рыжих волос, таких же, как у всех её братьев. Драко всегда нравились именно такие лица девчонок. Волосы слегка вьются, что доставляло Джинни Уизли много хлопот с ежедневной укладкой этого безобразия. Джинни не была худенькой, с тех пор, как она забросила спорт, она была вполне даже округлой в нужных местах, и полнота её ничуть не портила. Крепышка такая. Даже небольшой животик есть. Какая-то правильная красота, природная. Совсем не такая, конечно, как у худосочных барышень из высшего света. И чуть полноватые, но изящные ноги Малфою тоже нравились. Он охотно их измерял поцелуями снизу вверх, добираясь всё ближе и ближе к источнику наслаждения. Так получилось, что он совсем устал от одиночества и что у него не было больше ничего, кроме воспоминаний из прошлого, за которые он цеплялся. Поэтому, встретив Джинни, он открылся ей полностью, незамедлительно и ничего не скрывая. Они как-то сразу и совсем бесконфликтно сошлись характерами, проникнувшись доверием друг к другу. Джинни в школе была дерзкой, смелой, как мальчишка. Гораздо интереснее, чем девчонки его круга, увлечённые исключительно косметикой и уходом за лицом. Драко лежал рядом с ней в постели, рассматривая зеркальный потолок спальни, перебирая её мягкие волосы. Думал о разном. Но в основном составлял планы, как избавиться от слежки и от опасности, которая за этой слежкой крылась. Не было сомнения в том, что они находятся под тайным наблюдением, целью которого однозначно был он. Если бы это был кто-то дружественный, но боявшийся открыто проявить себя, например, от отца, то уже дал бы знать. Значит, враг. Джинни даже не шевелилась, делая вид, что ещё спит, но Драко всё равно чувствовал её взгляд из-под ресниц и слышал, как меняется её дыхание с медленного и ровного, характерного для спящих. – Привет, – он повернулся к ней, приподнимаясь, и легонько коснулся губами её губ. – Здравствуй, – прошептала она. Его рука скользнула по щеке девушки в ласкающем движении. Это оказалось так приятно, что Джинни, расслабившись, стала отвечать на его поцелуй. Другая рука легла ей на грудь, и его тёплые пальцы принялись её гладить через сорочку. Драко поглаживал её пышные округлые холмы, а потом обхватил один из них всей рукой и начал тискать, так что у неё защипало в сосках и те затвердели под его ладонью. Через несколько секунд Джинни уже задыхалась, вздрагивая от ощущений, разгоравшихся у неё внутри. Драко снова опустился на постель рядом с Джинни, прильнул к ней и забросил ногу поверх её бёдер. Левой рукой он поглаживал её волосы, а правой начал легко ласкать живот, медленно рисуя на нём маленькие круги. Ответом ему были поцелуй и поглаживания кончиками пальцев по спине. Тогда Драко поднёс ладонь к её губам. – Поцелуй её, – попросил он тихо и чуть хрипло. Девушка слегка улыбнулась и послушно ткнулась губами в ладонь Драко – в несколько поцелуев, приоткрывая губы и слегка вминая их в его кожу. Тогда Малфой скользнул рукой вниз, по всей длине её ног, а затем снова вверх. Джинни вздрогнула от интимности прикосновения. Его пальцы дразняще ласкали её бёдра под ночной сорочкой, очень близко от горячего и влажного её сокровенного места, но пока не прикасаясь к нему. Джинни чувствовала, как удовольствие и напряжение нарастают внутри её. Взяв руку Драко, она положила её между своих чресел, как бы разрешая ему исследовать своё тело до конца. Его прикосновения были лёгкими, но уверенными. Сперва из стороны в сторону, а потом... Пальцы Драко, утонув между её ног, проскользнули между нежных складок, оберегающих самое восприимчивое место, чтобы найти крошечную чувствительную точку, и стали массировать её медленно и ритмично, уговаривая поддаться на эту заманчивую игру пальцев, довериться ей. Малфой приобнял любимую за шею, прижимая ещё ближе, и снова начал двигать ладонью и пальцами, сначала медленно, потом всё более интимно, пока та немножко не приподняла бёдра, её сердце не стало колотиться в груди, а дыхание не сделалось прерывистым. Он к нему прислушивался. Джинни тоже чувствовала изменения в своём дыхании. И ей казалось, что она сейчас вся сконцентрировалась на своих ощущениях, которые пока не может реализовать. Всё остальное для неё исчезло. Джинни спрятала лицо в плечо Драко, цепляясь за него, наполняясь осязанием его тела, его запахом. Она чуть постанывала в его рот, прерывала очередной поцелуй, хватая воздух губами, и снова смыкала их, целуя Малфоевы – влажные, тёплые, алчущие ласки. Одолеваемая эмоциями, она чуть выгибала спину, корректируя движение его пальцев, её дыхание становилось всё глубже и тяжелее. Напряжение усиливалось с каждой минутой их близости, ему требовался выплеск. Словно пружина скручивалась внизу её живота, грозя разорвать её изнутри, как только распрямится. Наконец несколькими движениями Малфой довёл её ощущения до высшей точки, и из-под его руки по всему телу девушки волнами разлилось освобождение. Она буквально отключилась от реальности на некоторое время. Звуки замедлились, но стали оглушительными. Стук собственного сердца казался ужасно громким. Всё стало на места только спустя несколько десятков секунд. Но прежде чем Джинни успела прийти в себя, руки Малфоя внезапно поднялись к её голове и спине и прижали её к нему. Он перекатился, и вдруг она оказалась под ним, а её тело возвышалось над ней. Джинни громко застонала, открыла тёмные, почти безумные глаза и нашла его, серые, горящие и страстные. А затем услышала два самых лучших слова, когда-либо произнесённых на любом языке. – Возлюбленная моя... После этих ласк, последовавшей за ними постельной кутерьмы раннего утра и, как обычно, плотного завтрака Джинни перед зеркалом боролась со своими рыжими волосами, которые никак не хотели ложиться так, как надо. Собиравшийся на работу Малфой подошёл сзади, обнял её, зарылся в изгиб её шеи. Он уткнулся носом в кожу Уизли, сделал долгий, медленный вдох, вздрогнув всем телом. Она почувствовала его дыхание: – Драко! – Что, Джинни? – Я не хочу отпускать тебя, – она раньше думала, что никому и никогда не скажет таких слов. Но сейчас у неё не было желания быть вдали от него. Тревога закралась ей в душу. Невероятно выразительная мольба: полувсхлип-полуприказ, которому надо было бы подчиниться. Однако делиться опасениями с девушкой Драко не стал: – Поверь, всё будет хорошо. Обещаю. Он произнёс это таким же голосом, каким говорил отец, когда просто хотел успокоить маму. Ничего хорошего на самом деле не предвиделось. Малфой понимал это отчётливо. Предчувствие неизбежного преследовало его по пятам, точно так же, как тот, кого ему не удалось заметить. На него объявлена охота. Кто-то идёт по его следу, выжидая, когда он оступится. Драко взвесил на руке острый фамильный стилет Малфоев, который, согласно семейному преданию, выковали в подземных пещерах Оркнейских островов кунал троу. Обычно он лежал у него на столе, используясь не по прямому назначению. Но последние три дня следили особенно плотно. А он надеялся – паранойя. Узкое длинное лезвие скользнуло в тайные ножны на рукаве, коснувшись своим холодом кожи, но тут же он привык к нему. Это оружие авроры в министерстве не заметят. Если на него охотятся, то лучше, как его учили, поменяться ролями и стать из преследуемого преследователем, из жертвы – охотником. Его шкурку для монаршей меховой мантии они не получат. – Я тоже не хочу, Джинни, – прошептал он, стараясь сохранять внешнее спокойствие. – Мне нужно уже бежать, а я не могу. – Ну не надо... – Прекрати. Слышишь, Джинни, прекрати! Ты у меня сейчас слезу выдавишь. И так муторно на душе. Прекрати, я сказал! Будь сильной девушкой! – Я не хочу быть сильной! Я хочу быть с тобой. Драко нежно поцеловал девушку в лоб. У него самого не было ни малейшего желания уходить. Словно, если уйдёт, больше её не увидит. Он не мог разлучиться с её телом, таким женственным и источающим желание. Нежные извивы и впадины, шёлк кожи и аромат страсти поймали его в стальной капкан искушения. А Джинни вдруг почувствовала, что должна отпустить его. Именно она первая. Потому что было такое ощущение, что Малфой не уйдёт на работу, пока она что-нибудь не скажет. Но что ей сказать? Она не хотела его отпускать. – Иди, – спокойно произнесла она. – Ты должен, Драко. Тебя ждёт работа. Просто знай, что я душою с тобой и у тебя всё получится. И сегодня, и завтра, и всегда. С этими словами она оставила лёгкий поцелуй на его губах и крепко обняла своего желанного мужчину. Тот, обняв её в ответ, смутившись и загрустив, аппарировал, и ей захотелось рыдать от потери этого телесного контакта и тепла. Джинни предпочла бы подольше оставаться в уютных объятиях Малфоя. Может, они и жили вместе несколько дней, но знали друг друга ещё с самого детства. Хоть и не совсем с того, когда ещё не умеют врать и притворяться, но всё равно целую вечность. В школе до определённого времени у неё не было друга ближе. Не сильно разговорчивый, саркастичный, ранимый и ещё более замкнутый, чем сирота Гарри, Драко, однако, обещал стать человеком действия, на которого всегда можно положиться и которому, несмотря на всё, можно доверять. И Джинни убедилась в этом, встретив его взрослым. Она уже начинала привыкать просыпаться в обнимку с ним, свыкаться с его спокойной уверенностью, к твёрдыми интонациями его голоса, исходившей вибрациями внутренней силой, надёжностью и обаянием. К тому, что рядом с ним чувствуешь себя в безопасности. Как за каменной стеной. Уизли посмотрела на часы. Время показывало, что ей тоже нужно собираться на работу, иначе она не сможет успеть на планёрку Мисслторпа. Когда она прибыла, господин главный редактор уже раскладывал на столе свои папки с бумагами. Вся немаленькая редакция была в сборе. Джинни уже знала Ванессу Ри, кудрявого Дирка Холланда и Роджера Стейнза Локсли из отдела новостей. С прочими ей ещё предстояло познакомиться. Сперва речь зашла о редакционной политике журнала и долге журналиста. – Мы пишем о хорошем! – проговорил взволнованным голосом мистер Мисслторп. – Это очерки о людях, о тех, чьё трудолюбие, мастерство, пытливость ума и сметка помогают делать магическую Британию лучше, и о том, что действительно волнует людей. Журналист не должен никогда писать гадости и мерзости. Я вижу, сколько злости в людях, и каждый раз поражаюсь этому. Люди ненавидят богатых, успешных, они оскорбляют не просто незнакомых людей, а публичных, добившихся определённых высот. Что уже говорить тогда об обычных людях, о наших читателях? Их вообще ни во что не ставят, унизить и оскорбить их вообще ничего не стоит, ведь они, казалось бы, не заслужили чьего-то уважения! Но они его заслуживают, и это позиция нашего издания. Она никогда не изменится. Журналист не имеет права желать людям зла, собирать грязные пересуды и писать кому-то незнакомому что-то плохое! Завязалась оживлённая дискуссия. Даже сама постановка вопроса о методах работы журналиста была для молодых чем-то новым. Благодаря «желтушным» министерским средствам информации все уже как-то привыкли к тому, что газетчики, не обременённые высокими моральными принципами, цинично придумывают небылицы, собирают всяческие слухи и домыслы, а затем строчат на их основе статьи и распространяют их в обществе, даже среди власти. Роджер поинтересовался, как тогда быть с журналистскими расследованиями, ведь там неизбежно будут привлекаться разные, не всегда надёжные источники информации. На что Мисслторп спокойно ответствовал, что выявление и формулирование противоречий – это, несомненно, способ и форма познания мира и человека. Вот только журналист должен отличаться от злословствующих старух. Он не должен бегать за каретами скорой помощи, шпионить за знаменитостями, выслушивать сплетников и доносчиков, собирать разную непроверенную чушь, выдавать её за факты ради рейтинга и наносить людям удары в спину, выливая на них ушаты грязи. В настоящем журналисте прежде всего должно быть стремление к правде. И он всегда должен помнить о своей ответственности перед читателями. С этим трогательным и идейным заявлением главного редактора хотелось согласиться. Затем сэр Тобиас предложил те вопросы, которые обычно ставились в начале планёрки: обзор номеров за прошлую неделю, письма читателей, творческие планы на ближайшее будущее, предложения сотрудников. – А можно написать о пекарне? Это не будет рекламой? – поинтересовалась Джинни, вспомнив о новом друге. – Разумеется, нет! – откликнулся Мисслторп с теплом в голосе. –Каждый человек, который делает что-то хорошее и важное для общества, заслуживает, чтобы про него узнали! Наш журналистский долг – поддержать его и его начинание! Другие тоже признали это отличной и свежей идеей. Джинни сделала для себя заметку, что надо посетить Грега на рабочем месте. И взять с собой редакционного колдографа, чтобы показать всем, как делается хлеб.

***

Тем временем Драко пришлось выслушивать совершенно другую речь. Оглашал её перед сотрудниками сам министр магии, кавалер орденов, почётный профессор Кингсли Шеклболт. Шеклболты значились в справочнике британских чистокровных фамилий. Однако Кингсли был темнокожим последствием попытки своего британского прадеда пожить в Родезии. От британца в нём, по сути, было только гражданство. Тем не менее, охраняя маггловского премьер-министра, он поднабрался разных «прогрессивных» идей борьбы против общественного неравенства, типичных для магглов, и теперь активно их продвигал: – Борьба за социальную справедливость касательно магглорождённых и сквибов должна толковаться не просто как борьба с сегрегацией и дискриминацией по признаку происхождения, но и как борьба за экономическое равенство и справедливость по отношению ко всем гражданам магической Британии. Во многих смыслах серьёзные подвижки в сторону ликвидации дискриминации магглорождённых и других меньшинств омрачаются и сводятся на нет увеличивающимся сопротивлением высших социальных слоёв, которые ещё вчера открыто поддерживали человеконенавистнические идеи Волдеморта. Видно было, что министр держится непоколебимо. Его слова были тщательно продуманы, подобраны и произнесены. Нужные интонации голоса, тембр, акценты, динамика фраз были скомпонованы таким образом, чтобы гипнотизировать, убеждать, приобщать, вызывать сочувствие. На Драко, впрочем, они не действовали. А Кингсли, покачивая большой золотой серьгой в ухе и придав лицу скорбное выражение, продолжал: – В наших головах не укладывается жестокость тех индивидов, которые стремятся любой ценой сохранить старую систему разделения людей по признаку чистокровности! Он воздел руки к небу, приглашая всех собравшихся разделить его праведное возмущение. Кое-кто одобрительно закачал головой. – Я недавно совершил поездку в Шотландию с целью продвижения идей десегрегации. Побывав в Хогвартсе, где определённая часть учеников традиционно является магглорождёнными, я особенно остро осознал чудовищное несоответствие их возможностей после получения образования и того, что им предлагают при трудоустройстве. Правила игры для них заведомо и фундаментально несправедливы. К сожалению, борьба с дискриминацией магглорождённых далека от завершения! Через пять лет после войны и подписания антидискриминационых законов крупные банки, в том числе Гринготс, всё ещё осуществляют дискриминацию по признаку наследования магических способностей и вынуждают и без того наиболее уязвимых членов нашего общества соглашаться на наиболее кабальные условия по кредиту. Дискриминация глубоко проникла и надёжно обосновалась и на магическом рынке труда. Исследования показывают, что кандидаты, чьи имя и фамилия звучат на маггловский манер, реже получают приглашения на собеседование. Дискриминация приобретает также новые формы. Во многих британских городах по-прежнему процветает аврорское профилирование по признаку наследования магических способностей, включая право останавливать и обыскивать человека... Шеклболт сделал эффектную драматическую паузу, работая на публику, но не все оценили это по достоинству. – О да, – заметил на ухо Малфою Тео, сидевший рядом. – Попробуй объясни магглорождённому, как работать абсолютно без электроприборов... Драко, оторвавшись от своих мыслей, с ухмылкой кивнул. Он с таким не раз сталкивался. – Изначально я хотел посвятить себя аврорату, но во время Второй магической войны, насмотревшись на агрессию, ненависть и непрекращающуюся дискриминацию по отношению к магглорождённым, однако поверив в то, что с этими и другими проблемами нужно и можно что-то сделать, я решил стать политиком. Так я примкнул к горстке пылких идеалистов, можно сказать, революционеров, кого волновали те же вопросы, что привели меня в эту сферу деятельности. Среди них было и несколько людей, которых я считаю своими учителями, например, великий Альбус Дамблдор. В то время большинство населения, включая элиту, проявляло откровенное безразличие к проблеме неравенства. Нет сомнения, что годы борьбы с дискриминацией магглорождённых, активизировавшейся благодаря усилиям нашего министерства, и отстаивания гражданских прав магглорождённых и сквибов действительно принесли ощутимые результаты. Что бы сказал Дамблдор, будь он сейчас жив? Да, мы многого достигли. Но невозможно представить, чтобы человек с такими основательными моральными устремлениями, как он, смог без тоски смотреть на сегодняшнюю Британию. Несмотря на красивые рассказы о том, что магическая Британия – страна возможностей, жизненные перспективы молодых людей по-прежнему зависят от чистокровного или нечистокровного происхождения  их родителей, наличия у этих родителей магических способностей. Таким образом, последствия дискриминации вместе с ограниченными возможностями в плане трудоустройства увековечиваются и передаются из одного поколения в другое. Проблема разделения по приницпу чистокровности сохраняется. Можно, разумеется, изменить имя, однако от позорного клейма это не избавит. Никакой аттестат или диплом не сделают кровь «чистой» для ретроградных ревнителей аристократического благочестия. Во многие сферы общества магглорождённым, даже очень талантливым, путь по-прежнему заказан. Это же относится к полукровкам магических рас. Только после войны в связи с нехваткой кадров начали осознавать глупость, если не бесчеловечность того, что такое количество человеческого капитала бездарно пропадает. Такая трагичная статистика подтверждается социологическими трудами... – Ему бы в театре играть, – проворчал Нотт. – Там трагедии очень любят. – Угу. Отелло стал бы шедевром в его исполнении, – жёлчно ответил Драко. Теодор заржал. Старшие сотрудники министерства с неодобрением и страхом оглянулись на них. Шеклболт за трибуной начал пламенно говорить о культурных различиях магической и немагической Британии, которые непременно надо учитывать и проявлять к ним толерантность, а не осуждать, об открытом обществе, инклюзивности и о том, что борьба с дискриминацией по признаку наследования магических способностей может увенчаться успехом только при условии, если она является частью борьбы с реакционными слоями, заинтересованными в её сохранении. И в этой борьбе нет места нейтралам, потому что это актуальнейшая проблема, имеющая значение для всего магического сообщества, его настоящего и будущего. Части присутствующих, особенно грязнокровкам, его многочасовые выступления всегда нравились. Малфоя они, напротив, бесили своей длиной, слащавостью, бессодержательностью, поскольку, о чём бы ни шла речь, сводились к одному – провинностям и прегрешениям чистокровной аристократии, виновной уже по факту своего существования. Обычно для заседания он запасался кроссвордами – с трибуны это выглядело, как вдумчивое записывание тезисов. А сегодня ему вообще было не до выслушивания проблем соответствующей правоприменительной практики. Ощущая почему-то непреходящее беспокойство, Драко думал над слежкой. Кто и почему? Творилось нечто непонятное, с чем ещё предстояло разобраться. Понять, выявить и устранить. Беспокоила его, кстати, не сама слежка, а нечто другое, что он пока не мог уловить и сформулировать. Что-то было не так. Он вообще едва досидел до конца рабочего дня. Даже сэр Элджернон заметил это и сделал ему ехидное замечание: – Лорд Малфой, что Вы как на иголках сидите, каждую минуту на часы поглядываете? Если куда-то торопитесь, скажите. По дороге домой Драко зашёл в цветочный магазин и купил букет белых лилий. Надо было порадовать ту, что ждала его. Ещё стоило зайти в книжный и за рисовальными принадлежностями. Люди спешили мимо, иногда задевая его локтями и сумками. Спешащий навстречу человек в длинном чёрном плаще с поднятым воротником едва не налетел на него и толкнул в плечо. И прежде чем Драко успел сказать что-то резкое, как уже за спиной прозвучали слова: – Домой, крестник! Будь осторожен – тебя ждут! Малфой только успел подумать, что голос ему знаком и что только один человек в мире звал его так, как вдруг его догнала гораздо более страшная мысль. Он осознал, что именно его беспокоило с самого утра. За ним больше никто не следил, хотя он никого не засёк и не спугнул. Ни возле министерства, ни в перерыв на ланч, ни теперь. Наблюдение отсутствовало. Слежка прекратилась! Он обернулся – позади было пусто. Человека в плаще не было. Джинни!... Она в опасности!

***

Джинни Уизли вошла в квартиру. Вроде бы всё было, как обычно, но, ещё не успев приказать зажечься свету, она учуяла еле ощутимый странноватый пряный запах. Здесь был кто-то ещё! Выронив сумку, девушка рванулась к двери, но не успела. Сильный удар сбил её с ног. Она упала, больно ударившись головой о стул. Джинни застонала. Нападавший пнул её ногой. Зажёгся свет. – Ну и ну, – протянул мужской голос. – Кто бы раньше подумал... Над ней стоял высокий парень-мулат с продолговатым тёмно-смуглым лицом, высокими скулами, пухлыми губами, короткой бородкой и миндалевидным разрезом хищных глаз. С одного из ушей свисала серьга-бирюлька. Джинни знала его. Он изменился и был по-иному одет, он носил другую причёску, состоящую из многочисленных длинных косичек, но не узнать его было невозможно. Это был Блейз Забини, слизеринец.