blanket of snow: catch your death

— Это было… трусливо. Исподтишка работает. Двое застрельщиков, едва слышно переговариваясь между собой, осматривают заставу. Обрушенная казарма с продовольствием — не самая большая проблема, когда снабженцы работают как часы, но вот повреждённое элементальное оружие — это уже проблема серьезнее, особенно для тех фатуи, у которых нет ни глаза Бога, ни глаза Порчи. Лишь некоторые фатуи получают глаза Порчи: это зеркальные девы, агенты, маги цицинов и сенешали. А что делать простым застрельщикам, у которых вся элементальная сила заключена в их же оружии? Вот этим чужак и воспользовался. На самом деле ничего серьёзного. Все эти мелкие проблемы и задержки, это лишь слегка замедлит и отвлечёт Фатуи, ведь на восстановление необходимого состава потребуется время. Большая проблема — это то, что теперь на простых солдат, которые сидят себе и никого не трогают, потому что не очень-то охота лезть в настоящие вооружённые конфликты, обрушится начальничий гнев. Мол, расслабились совсем, даже диверсанта под носом не учуяли и не отловили. Когда во взводе, обслуживающем заставу, появился один лишний агент, никто не придал этому особого смысла: переназначения с места на место случались довольно регулярно, к тому же численность взвода превышена не была. Всё было в штатном режиме, командующий ими лейтенант не выявлял признаков саботажа и, видимо, знать не знал, что что-то может пойти не так. А потом случилось вот это, и вновь на одного человека стало меньше. И никаких следов элементального вмешательства: результат расследований показал лишь то, что все повреждения снаряжения и казарм нанесены чем-то металлическим. В первую очередь попали под раздачу дежурные ночной смены, в которую всё и произошло. Они клялись и божились именем Царицы, что ничего не видели и не слышали до последней секунды, и вообще мало что помнят о ночи, как будто нужный кусок памяти вырезали, но едва ли вышестоящее руководство приняло эти оправдания всерьёз. Сначала взялись за них, а потом и за всех остальных, кто должен был их сменить на посту. Выяснить смогли только то, что потеря памяти дежурных не была случайной: их явно вывели из строя на время достаточное, чтобы повредить основные системы заставы. И кто-то вскользь упомянул испуганным блеянием, что у напавшего глаз Порчи был странный. Не на одежде, как у большинства фатуи, а на перчатке. Не так давно по округе появились ориентировки: мужчина муратанской внешности, но со светлой кожей, возможно владеющий глазом Порчи и являющийся действующим членом Ордо Фавониус. Ориентировочка так себе по всем фронтам: мало того, что чужак из Мондштадта, так ещё и рыцарь. Такому не устроишь тёмную и не прикопаешь в ближайшем сугробе, с таким должны разбираться дипломаты: после того, как дракон Урса был повержен лордом Дотторе, мондштадцы должны быть благоданы своим северным соседям, а они вон что творят. — Наше дело — поймать, если увидим, — ворчит второй застрельщик на слова своего приятеля. — А как его поймаешь, если он… Ладно, сейчас его тут нет, иначе господа Предвестники с нас бы не слезли. В частности одиннадцатый Предвестник, лорд Тарталья, о котором ходят самые разные слухи от восхищённых до жутких. Кто-то уже хвастался, что видел его в бою: не впечатлённых не осталось. Говорят, якобы это — результат экспериментов лорда Дотторе, а лорд Тарталья — чуть ли не единственный, кто смог пережить изменения и ассимилироваться с ними. Ещё говорят, что этот трёхметровый монстр с полупрозрачным плащом цвета клубящегося космоса разделывает противников так, словно они всего лишь мухи на оконном стекле. И никому не хотелось бы стать той самой мухой, которую размажут в кровавое пятно, поэтому негоже лезть под горячую руку, чтобы не улететь под горячую же ногу. — Да они и так не слезут, — возражает первый застрельщик, вздыхая и трагично обнимая уцелевший мушкет. Весь его вид выражает полное скорби предвкушение взбучки, но его товарищ, привыкший к подобного рода эмоциональности, почти уже и не реагирует. — Тут ремонтных работ на неделю, если не больше. А мы близко к границе. — Если ты прямо сейчас перестанешь ныть и возьмёшь жопу в руки, то работы дня на четыре, — отсекает второй. — Пошли уже. Кроме нас всё равно никто этим не займётся. Они ещё некоторое время вздыхают над открывшимся видом, прежде чем действительно приступают к восстановительным мероприятиям. Можно сделать всё ещё быстрее, дня за два, но тогда придётся работать в две смены днём и ночью. Естественно этого никто не хочет.

***

Не то чтобы Тарталья не знает, какие слухи о нём ходят. Знает, ещё как. Командовать людьми через страх — не совсем то, чего он добивается, ему больше бы подошло, чтобы подчинённые его уважали, но рассчитывать на иной исход в самом начале своего бытия Предвестником было бы странно, особенно учитывая форму Короля Демонов. Эта форма досталась ему прямиком из Бездны, мастер Скирк помогла ему дать этой форме физическое воплощение, вот только самая главная проблема так и не была решена: мало того, что трансформация отнимает не только львиную долю физических и ментальных сил, но ещё и пользование этой силой связано с контрактом, который нельзя нарушить. Буквально. Тогда, будучи четырнадцатилетним мальчишкой, Аякс не задумывался о последствиях своего решения и заключил контракт с Грешником: сила в обмен на то, что как только Бездна позовёт его обратно, он обязан будет явиться на зов. Принцессе ордена Бездны нужны её Вестники: один должен находиться подле неё, а второй должен нести её волю во внешний Тейват. И, если Эрамберт пока справляется с обеими обязанностями, это не гарантирует, что так оно будет и впредь. Когда-нибудь придётся вернуться, хочет он того или нет. Когда мастер Скирк услышала о контракте, она только улыбнулась как-то совсем уж зловеще, но ничего не сказала. А Аякс и не спрашивал. Себе дороже. Мастер Скирк обучала его только тому, что сама решала ему дать, и выпытывать из неё что-то сверх выделенного было практически невозможно. Если ей не интересно, то ничего с этим не поделаешь. Единственное, что она ему тогда сказала: «Ты всё-таки заглянул в Бездну, малец». Условием контракта было ещё и то, что Тарталья не может рассказывать о том, что именно с ним случилось. Его рот запечатан: даже если он захочет рассказать любой живой душе, он просто не сможет ни слова вымолвить. Он уже пробовал. Маме, сестре, да даже соседской кошке, периодически забегавшей во двор. И ни разу у него ничего не получалось сказать. А потом он бросил даже пытаться. Ещё одна загвоздка в том, что невозможно не использовать силы Короля Бездны. Он как будто выжидает внутри, некоторое время давая иллюзию контроля над собой, а потом вырывается наружу и несёт с собой хаос и разрушение. Тарталья уверен, что с каждым годом у него всё лучше получается контролировать этот дар [проклятие?], главное держать в голове одну единственную вещь: не позволяй себе расслабиться, иначе Король Демонов начнёт думать и действовать за тебя. Помни, кто ты такой. Он не против силы. Глаз Бога, глаз Порчи, еретические учения прямиком из Бездны — если это делает его сильнее, это ему во благо. Но ему совершенно не нравится наличие невидимого поводка, за который его могут в любой момент дёрнуть, чтобы подчинить своей воле. Нет уж. Он хочет сам вершить свою судьбу, а не сидеть в чьих-то ногах и пригибаться к земле под натяжением поводка. Тарталья помнит этот лес так, словно это было пару часов назад, хотя на самом деле прошло вот уже полноценных восемь лет. Он тогда стоял под деревом, разглядывая проржавевший отцовский клинок, а под ногами таял снег, обагрённый тёплой и живой волчьей кровью. Мама, кажется, кричала то ли от ужаса [кровь, кровь везде, на земле, на промёрзлых древесных стволах, на снегу], то ли от облегчения [нашла тогда ещё младшего сына, наконец-то нашла спустя три для после того, как засранец сбежал из дома]. Арина ничего не говорила, да это как воспоминание и не важно. Важно то, что трещины в земле, в которую Аякс провалился четырнадцатилетним подростком, не было уже тогда. Там была только небольшая проталина, оставшаяся от воздействия тепла, и больше ничего. Они некоторое время разговаривали на этой проталине: мама отчитывала его не то чтобы пристыдить, не то чтобы скрыть свои радость и облегчение, снег падал с веток деревьев на землю, и деревья облегчённо выпрямлялись, Арина переминалась с ноги на ногу и прятала ладони в рукавах нагольного кожуха. Трещины и сейчас нет. Как будто никогда не существовало вовсе. Тарталья переступает через корни деревьев, раскинувшихся узловатыми иссохшимися пальцами, сапоги вязнут в снегу. Тяжёлый подбитый мехом плащ укрывает от холода и ледяного ветра, но двигаться в нём быстрее никак не выходит. Снег искрится острыми гранями настолько, что от белизны, если долго смотреть, могут заболеть глаза, а отчётливо слышимый хруст спугивает маленьких птичек с малиновыми перьями на грудке. Зверьё осторожничает, зверьё не выходит к человеку, забредшему в их края, но на нетронутом снегу как на бумаге можно читать следы. Вон там два передних отпечатка длинные, а два задних — маленькие, значит заяц проскакал не так давно. Он отлично помнит, как поднялся на поверхность спустя три месяца непроглядной тьмы, и космического пространства под потолком, и полуразвалившихся руин, и монстров. Волчья стая не ушла дальше. Вот только зверью невдомёк, что испуганный мальчишка больше тот, кем был. Первым всегда нападает альфа. Прыгает, стараясь целить клыками в лицо или горло, чтобы удушить, сломать хребет и избавить жертву от долгих страданий. Зубы смыкаются на стали клинка: острый, пусть и ржавый, кончик пропарывает мягкое нёбо и уходит глубже в голову. По клинку течёт кровь, волк скулит и хрипит, обмякает на клинке суча лапами; стая ходит вокруг кругами, скалится и рычит, но не спешит нападать снова. Аякс же вынимает клинок из волчьей пасти и угрожающе направляет в сторону зверья, даже успевает рубящим ударом зацепить кого-то из них — на стволы деревьев летит свежая кровь. Те, видимо, почуяв силу из Бездны, по одному убираются прочь, поджимая хвосты и перегавкиваясь меж друг другом. Мама и сестра не заметили волчий труп в сугробе лишь чудом. Хотя, скорее всего, заметили, но предпочли об этом забыть. Потом уже был дом, потом уже была ругань родителей и возвращение поискового отряда, набранного из мужчин деревни. потом будут деревенские ярмарки, драки, будет разочарование отца. И будет зачисление в ряды Фатуи. И Пульчинелла будет смеяться в пушистые белые усы, потому что мальчишка спросит у него, не боится ли тот, что мальчишка займёт его место. Тарталья продолжает углубляться в лес. Тяжёлые тучи скрывают от солнца и от ещё большего холода, который мог бы обрушиться на Снежную с приходом ясной погоды. Полоса чистого неба вдали намекает на то, что скоро солнце всё-таки выберется из плена туч и прольёт негреющий свет на землю. Он смутно помнит тропу, которой восемь лет назад убегал из дома [днём лес выглядит иначе, чем ночью], но некоторые знаки врезались в память: провалы тёмных дупел в деревьях, припорошенные снегом барсучьи норы, в которых давным-давно поселились лисы, кусты с ярко-красной ягодой. Зимой обнажённый скелет леса выглядит практически одинаковым, если не запоминать знаки и не оставлять себе метки. Вот только прохода в Бездну нет. В последний раз, когда он видел мастера Скирк, та сказала, что тренировки не окончены. Но сколько бы он ни искал встречи, того самого прохода в Тёмное Царство он больше не находил. Да и никакого другого — тоже. И никаких следов Мастера, словно та привиделась в бреду мальчишке, свалившемуся с жаром в лесу. О Бездне в его жизни знают всего два человека. Дотторе, которому и под страхом смертной казни не стоит ничего рассказывать, и Её Величество.

***

По ночам ветер заметает следы. Он сдвигает верхние пласты снега, ещё не успевшие смёрзнуться между собой, и те перекатываются по земляной глади, стирая любые отметины пребывания человека. Природе по большей степени плевать, существовал ты или же нет — пройдёт немного времени, и не останется ни одного признака того, что ты когда-либо проходил рядом. Снег заметёт протекторы тяжёлых сапог, заметёт углубления от валенок, припорошит пролившуюся кровь и укроет выжженое пепелище. Когда доселе не пойманный диверсант повреждал продовольственные склады, казармы, выводил из строя оборудование — это было неприятно, но ещё не смертельно. Всё можно было починить, всё можно было вернуть или заменить аналогами. Это злило, несомненно, но когда моська только лает и не кусает — её в принципе можно не брать во внимание. А потом рванул один из баллонов, которыми пользуются бомбардиры. Технический прогресс может наделить элементальной силой, недоступной простым смертным без глаз Бога или глаз Порчи, но рано или поздно обязательно требует свою цену. Сконцентрированный до жидкого состояния крио-элемент мгновенно расширяется и заполняет пространство взвесью обжигающе-холодных мелких кристаллов льда. Металлические ошмётки баллона разлетаются в разные стороны. Шварх. Металл втыкается неровными краями в деревянные стены оружейной кладовой, звонко отскакивает от уцелевших крио и гидро баллонов, оставляя на них вмятины-царапины. Пострадавшего, которому не посчастливилось в этот момент проводить инвентаризацию, вытащили как только так сразу, но легко тот всё равно не отделался. Холодовой ожог порой страшнее чем от огня: пузыри, серый цвет кожи, повреждение сосудов и кожи замёрзшей в покровах водой. Всё, что можно с этим сделать, это как можно скорее убрать от источника холода, как можно меньше трогать, и постараться согревать водой градусов эдак сорок каждые двадцать минут. В баню тащить нельзя — можно сделать только хуже. Глубокий холодовый ожог умерщвляет ткани. Обмороженные пальцы и кончики ушей со временем чернеют, подвергаясь некрозу, пострадавший бомбардир вот уже который день скулит и трясётся на своей койке как осиновый лист, боясь самого страшного — ампутации. Ампутировать всё равно придётся: если бездействовать, то некроз распространится дальше, и продукты разложения отравят кровь. Что хуже: потерять уже мёртвые части тела или умереть целиком? Ещё через несколько дней он сидит на своей койке с перебинтованными по локоть руками и чувствует фантомное покалывание в несуществующих ладонях.

***

Всё тот же лес, и никаких признаков трещины-червоточины, через которую мальчишка, уставший от рутинной жизни в отчем доме, провалился в Бездну. Практически можно поверить, что мальчишке это привиделось в бреду болезни, когда варящийся в черепной коробке мозг выдаёт одну галлюцинацию за другой, опрокидывает в сон, лишь бы справиться с заражением быстрее. Вот только скверное наследие, доставшееся ему от женщины из самого тёмного уголка Вселенной, да тварь, затаившаяся внутри, нашёптывают об обратном. Поскрипывает снег. Где-то вдалеке воют волки, загоняющие добычу, а, может быть, они просто переговариваются друг с другом, чтобы не потеряться на расстоянии. Может быть это даже остатки той самой стаи, которой не повезло в своё время охотиться в этих краях. Вроде бы волки живут почти шестнадцать лет. Значит те, кто выжил в зимней резне в этом лесу, ещё должны помнить, как их сородичи истекали кровью. Впрочем, едва ли у волков настолько хорошая память. Тарталья медленно вдыхает и так же медленно выдыхает морозный воздух, поднимая голову и смотря на голые ветки деревьев, стремящиеся закрыть собой всё хмурое серое небо. Когда солнце — холоднее всего, это знают даже дети. Над Тейватом светит солнце, и когда-то светили три луны вместо одной. Если бы было три солнца, может быть в Снежной не было бы столь жестоких морозов. Уже успело стемнеть. Пора возвращаться к заставе. Как только удастся поймать того «торговца вином», заглянувшего в Снежную, скорее всего разборки будут быстрыми. С Ордо Фавониус [по крайней мере на глазах у всех] Фатуи ругаться не станут, поэтому вероятнее всего либо загонят смутьяна в ловушку и разделают так, что никто не сможет его опознать, либо объявят персоной нон-грата и запретят въезд в регион. Никаких серьёзных преступлений тот не успел наделать, значит не обязательно подвергать риску «добрососедские отношения». Пострадавших можно списать на «несчастные случаи», если особенно сильно не хочется ссориться с соседями. По крайней мере на этот раз. А что касается контракта… он всё ещё не теряет надежду найти способ его разорвать.