blanket of snow: catch your death

Холод. Мёрзлый воздух тяжёлый, выстуживает лёгкие, снег сияет всеми гранями под чистым светом солнца. Мороз — враг и чужим и своим, но он же оберегает регион в холодных объятиях. Заполярный Дворец сверкает в своей незыблемости, и только в одном из залов стало на несколько гробов больше. В холоде трупы меньше подвержены разложению. Агентам не дают опомниться. Отчёты по миссии, передача документов в архив, допросы о минувших событиях, всё сразу и без строгой очередности. По первое число влетело старшему отряда, уже от старшего — всем остальным, и ничего из случившегося не осталось без внимания командования сверху. Никогда не можешь быть уверенным, что внимание Предвестников не обернётся чем-то хуже, чем смерть. Когда Аяксу сообщают, что ему нужно подняться к лорду Дотторе, у него нет сил удивляться. Механическая реакция — выполнить приказ, и не думать, не думать, не думать. Уже несколько сослуживцев, начиная от старшего, прошли через лапы допрашивающих, так что может случиться ещё помимо того, что уже случилось? Смерть всех догонит и всем покажет. Тело всё ещё болит. Каждая мышца, растягивавшаяся под колоссальным давлением, каждая кость, каждое сочленение и каждая связка. Королём Демонов, силой, дарованной самой Бездной, сложно управлять, не имея кристально чистого сознания. Если Аякс не управляет им, то он управляет Аяксом. Гнев, злоба, растерянность — любое состояние, отличное от «мусин» может обратить Короля Демонов против его же носителя. Там, в пустыне, Аякс был невероятно зол и расстроен [и это ещё мягко сказано]. Отчаяние, захлестнувшее разум, развязало Королю Демонов руки: форма не давала Аяксу ни секунды на размышления, он убивал, рвал живые человеческие тела на куски, мстил, и не мог остановить это безумие. Всё закончилось только тогда, когда ни один из пустынников больше не подавал признаков жизни. Дверь открывается с тревожным скрипом. В кабинете удивительно светло. Первым делом, попав в логово безумного учёного, представляешь себе зеленоватое освещение, мутировавшие органы в банках с формалином, схемы для препарирования и непонятного назначения устройства, расставленные на все свободные поверхности. Но — нет. Кабинет и кабинет, ничем особо не отличающийся от других в Заполярном Дворце. — У меня нет времени и желания возиться с тобой, агент, — говорит Дотторе, не поднимая взгляда от документов, — поэтому давай закончим всё быстро. Отвечать смысла нет, ведь Предвестник ждёт не ответа, а молчаливого подчинения. Аякс останавливается у одинокого стула и не садится, а стоит навытяжку и смотрит на то, как Доктор сдвигает ворох бумаг и роется на столе в схемах, начерченных на папирусной бумаге. Интересно, он настоящий, или это лишь один из множества сегментов? Едва ли кто-то кроме Её Величества Царицы да других Предвестников знает, как выглядит оригинал. И вот ради этих бумажек погибли несколько агентов, которые могли бы ещё жить и жить. — Итак. Давно ты скрываешь, что являешься тварью из Бездны? Аякс не может вдохнуть. Он старается скрыть реакцию и медленно выдыхает ещё больше, чтобы не выдать себя. Рёбра гудят, напоминая о боли. Даже если бы он хотел сказать, он бы не смог, потому что Бездна сама себя защищает, и его рот запечатан.

***

Мастер Скирк выглядит абсолютно расслабленной: её движения точны и скупы, но изящны, она лишний раз не поднимает клинок, но каждый раз бьёт прямиком в цель. Аякс то и дело чувствует на собственной шкуре то болезненные уколы стали, то не менее тяжёлые удары плашмя: укол в левое бедро, удар по предплечью, свист клинка прямо над ухом — он был бы мёртв уже несколько раз, если бы мастер не останавливала своё оружие с ювелирной точностью в нескольких миллиметрах от смерти ученика. При этом пользуясь только одной рукой. — Бесполезно. Скучающий тон, в выражении лица — ни единого момента напряжения. Аякс понимает, что она, если того захочет, прямо сейчас может опрокинуть его на лопатки ещё раз, заставить целовать грязные камни под ногами, но ему не нравится такое положение вещей. Он хочет, чтобы она считалась с ним [гордилась им?], жаждет показать, что когда-нибудь сможет её превзойти, что ей придётся пользоваться обеими руками, чтобы повергнуть его лицом в пол. Бьёт кулаком по растрескавшейся каменной плите, служащей очередной ареной для тренировок, даже не чувствует боли. В груди — тихая вибрация, практически перерастающая в рык. Ему чудится, как лезут клыки. Он зажимает рот рукой, тяжело, загнанно дышит, поднимает взгляд на наставницу. Та опускает меч свободно вдоль бедра, смотрит на в который раз поверженного Аякса. Впервые за всё время с самого начала их знакомства Аякс видит в её глазах заинтересованность. — Я ведь говорила тебе: «Не всматривайся в Бездну, иначе Бездна начнёт всматриваться в тебя». Ты всё-таки заглянул в неё, малец. Он слышит в её голосе неприкрытое веселье, злится; возможно, она говорила так, но разве не она учила его технике «мусин» — вглядываться в пустоту и очищать сознание? Конечно, она сейчас может сказать, что пустота и Бездна — не суть одного и того же, но… но. Вообще-то, наверное, ему действительно не следовало разговаривать с монстрами. Кровь сочится из разбитого носа. Аякс шмыгает, чувствуя ржавый привкус на языке, стирает потёки ребром большого пальца. Он давно не смотрит на руки — на мозоли и трещины, на цветные синяки всей гаммы от чёрных до светло-зелёных. Мастер Скирк играет с ним, она всегда использует только одну руку, и он всё равно не может пробить её защиту. Даже сейчас, спустя столько времени. — Это не то, — тихо говорит Аякс, но ему даже не дают объяснить. — Не то? Ты слишком наивен, если до сих пор думаешь, что не меняешься. — Мастер Скирк смеётся. Подбитые железом каблуки дробью стучат по каменным плитам полуразрушенной арены, когда она обходит своего ученика полукругом, танцует. — Изменения уже начались. Открой глаза, малец, и увидишь истинное лицо этих… существ. — Она взмахивает рукой, показывая на простирающуюся вокруг Бездну. — Эта порода паразитов-недолюдей скручена в фарш из ненависти и зависти. Нас никогда не примут там, — она выдыхает, поднимает голову, смотрит на кристаллический потолок, — среди монстров, которыми ты был окружён каждый день. Аякс не уверен, что понимает, о ком именно говорит мастер Скирк. О людях в мире над Бездной или же… об Архонтах? — Давай, — подначивает она полушёпотом. Подходит ближе и хватает Аякса под челюстью, тянет, заставляет смотреть в свои холодные глаза с необычными зрачками-звёздочками. — Давай, — повышает голос, разжимает хватку и слабо бьёт тыльной стороной ладони по щеке, — отпусти себя. Клинок выпадает из ослабевших пальцев. Аякс закрывает глаза. Боль режет вспышкой сверхновой под крепко зажмуренными веками. Вместо крика вырывается разве что полузадушенный хрип; он, не глядя, впивается пальцами в растрескавшиеся плиты, приподнимается на коленях, хочет открыть глаза и не может. Кости вытягиваются, разрастаются, и мышечная ткань над ними — тоже. Тянущее, рвущее ощущение не отпускает ни на секунду, словно конечности привязали к противоположным концам дыбы и теперь планомерно растягивают, отделяя один позвонок от другого, разъединяя суставы, наращивая хитин слой за слоем, закрывая все открытые участки тела, закрывая лицо. Когда он, наконец, открывает глаз, то видит перед собой громадные отливающие сталью когти, крошащие каменную плитку под ними в пыль, обсидианово-чёрные наручи, плотно охватывающие предплечья, и броню — буквально везде. Голова — тяжёлая, со смещённым центром тяжести, стоит немного повернуть шею, и чувствуется изменение пропорции напоминающее… рога. — Другое дело, — удовлетворённо шепчет мастер Скирк. Она говорит шёпотом, но он всё равно её слышит так же отчётливо, как шум крови. — Другое дело, малец.

***

«Гаересис» — последнее место, где захочешь оказаться по своей воле. Собственно, по своей воле никто здесь и не оказывается; подпольная арена Дотторе для многих стала последним пунктом назначения на пути не самой приятной жизни. Аякс думает о том, что больше всего «Гаересис» напоминает готический замок с безумным владельцем, который расхаживает по залам с окровавленным ножом наперевес: высокие потолки, теряющиеся в сумраке и недостатке освещения, витражи из зелёного стекла, бросающие нездоровые тени по каменным холодным стенам и окружению, металлические круглые люстры с заляпанными свечным воском ободками. Договор. Если можно так назвать продажу себя самого в чужое распоряжение в обмен на «логичное и безопасное» объяснение формы Короля Демонов. Условия договора довольно просты: Аякс обязуется в любое время дня и ночи появляться в «Гаересис», чтобы выйти на арену против любой твари, которую заблагорассудится испытать Дотторе, и взамен прикрытием для Короля Демонов служит буквально сама специализация Дотторе — никто в здравом уме не будет спрашивать, какие такие эксперименты Доктор проводит над людьми. Давно ходят слухи о том, что тот пытается переместить души людей в механические вместилища, но то лишь слухи. И, если Аякс случайно попадётся кому-нибудь на глаза не в то время и не в том месте, слухи обретут физическую подоплёку, а Короля Демонов едва ли кто-то свяжет с Бездной. Душевную боль сложно унять. Тоску и горечь утраты не стереть чужой кровью, но для Аякса это почти что единственный способ держать себя в руках. Аякс спускается в проложенный под ареной коридор. По плану он должен выйти с другой стороны, подняться и оказаться прямиком внутри, сразу за ограждением. Коридор тусклый, по бокам вместо стен — решётки. Скрипы, шорохи. Аяксу чудится, что он слышит шёпот, но кто может находиться в этом Архонтами забытом месте? Под ногами пыль скатывается в комки и разлетается от перемещения воздуха, пахнет плесенью, металлом и чем-то ещё, трудноопределимым. «Гаересис» — одно из самых отвратительных мест, потому что на арену с высоких балконов взирают богатенькие мужчины и женщины со всех уголков Тейвата: их лица скрыты масками, чтобы ненароком никто не узнал, они делают ставки, смеются и с интересом наблюдают за кровопролитием. Наверняка всех тех денег, что Дотторе получает со своей подпольной арены, хватает с лихвой, чтобы финансировать большую часть безумных идей. Преимущество Аякса в том, что он будет сражаться не для того, чтобы выбиться в фавориты зрителей и лично Дотторе, а для того, чтобы жить. И для того, чтобы не чувствовать, выматывая себя до предела. Его хватают за предплечье. Аякс дергается и шарахается в сторону, мгновенно готовый дать отпор. Сквозь решётку к нему тянется маленькая, детская рука, в отчаянной попытке ухватить пальцами, остановить. Заторможенный увиденным, Аякс медленно приближается обратно к решётке. Кто-то — что-то — передвигается с другой стороны. И оно там не одно. Темно. По ту сторону решётки нет освещения. Аяксу приходится щуриться и приглядываться, чтобы различить хоть что-нибудь, хоть кого-нибудь. Дети. Наверняка брошенные или насильно отобранные, оставленные здесь в грязи и мраке. Сложно понять, где начинается механизм и заканчивается органическая плоть. Перекрученные, изуродованные, запертые. Говоря начистоту, у многих из них не только механизированные части тела, но и руки, или ноги, или и то и другое вместе попросту отсутствует. У некоторых челюсти раскрыты и модифицированы так, что напоминают механические жвала насекомых. Они молчат. Только смотрят. Тут повсюду ящики, цепи, свисающие с потолка крючья. Возможно, Дотторе так удобнее фиксировать жертв, чтобы они не дёргались, пока ему вдруг приспичит что-нибудь проверить или переделать не отходя от места. Подопытные сидят по углам подвала под «Гаересис» и не могут даже сбежать, потому что единственный выход, который держат открытым, это арена, на которой их разорвут. Аяксу их даже жаль. Но он не может с этим ничего сделать. Подпольная арена встречает ярким слепящим светом, восторженными, ободряющими выкриками зрителей. После подвального коридора слишком ярко, чтобы сразу же сориентироваться в пространстве. Аякс ещё не знает наверняка, но предчувствует, что ему придётся из раза в раз подниматься сюда. Останавливаться у самого выхода. И чувствовать, как форма Короля Демонов растягивает каждое сочленение, прорываясь наружу.

***

Договор с Дотторе — это не только выходить на арену, чтобы утолить жажду крови высокопоставленных мужчин и дам. Это ещё и быть готовым к тому, что сам станешь подопытным кроликом. Никто точно не смог бы сказать, почему психика вдруг дала сбой. Эмоциональную нестабильность могла вызвать любая мелочь: нечеткий приказ, инстинкт самосохранения, неожиданно ставший преобладать над характером. Боль, появившаяся не вовремя. Неожиданно чёткое осознание, что так продолжаться не может. В первую очередь пальцы впиваются в глотку ближайшего лаборанта, который неосторожно встаёт слишком близко. Аякс словно бы со стороны видит, как пальцы сминают мягкие ткани, сдавливают трахею, защищаемую тонкой прослойкой мышц, внутреннее ребро ладони вдавливает кадык, мешая нормально дышать. Лаборант только захрипел в ужасе, его глаза расширились и заблестели шокированно, а потом для него всё было конечно. У Аякса в инстинктах заложено оценивать ситуацию прямо во время боя, оценивать быстро и с максимальной эффективностью. Он осознаёт, что неожиданная атака будет предоставлять ему преимущество ещё несколько секунд, поэтому действует, не давая людям в помещении опомниться. Аякс знает, что наибольшую опасность представляет Доктор — настоящий, а не все эти сегменты и лаборанты, ассистирующие в операциях, поэтому он рывком практически с болтами выдирает скобу, удерживающую его левую руку, хватает с приборного подноса толстую иглу, которую лаборанты намеревались пихать чёрт-те знает куда, и сокращает расстояние до единственного клона в помещении. Замах. Кровь несколькими каплями брызгает на белый халат, когда Аякс силой втыкает иглу в шею клона. Он прекрасно знает анатомию не только в теории, но и на практике длиною в множество оставленных позади себя трупов, поэтому пробить инструментом кровеносные магистрали для него не так уж и сложно. Затем — удар кулаком снизу вверх по солнечному сплетению. Удар такой силы способен не просто выбить дух из человека, но и вовсе возыметь летальный исход, чего Аякс и добивается. На очереди — ещё один лаборант. Крики и задушенные хрипы стихают. Он остаётся один. Дверь в помещение сделана из прочного материала, и так просто выбить её или повредить замки Аякс даже при всем желании не сможет, так что в отместку он разбивает практически все потолочные лампы, чтобы стать не таким заметным в темноте. Одна из стен помещения полностью зеркальная, и Аякс знает, что это значит. Это значит, что за ним пристально наблюдают, а еще это значит, что он может попробовать выбить зеркало Гезелла и таким образом выбраться из своей клетки. Первые полчаса он расхаживет по помещению, изучает всё, что в нем находится. Потом он уже с совершенным равнодушием перешагивает через тела убитых, через натёкшие лужи крови. Его злит, злит и нервирует то, что его заперли в четырёх герметичных стенах и наверняка опасаются выпустить, чтобы не допустить ещё больше жертв. Но чем дольше Аякс сидит один, взаперти и с трупами, тем более нервным он становится. Внутренние часы приблизительно подсказывают время, в которое двери помещения открываются и тут же закрываются. Аякс замирает в дальнем тёмном углу, затем вскидывает руку и с силой кидает хирургический скальпель. Скальпель застревает в стене рядом с дверями, хищно подрагивая рукояткой. И это жест не агрессии. А предупреждения. — И как это понимать? Знакомый голос разрывает тишину, и Аякс весь подбирается, настораживается. Он делает несколько плавных шагов в сторону, не спуская глаз с человека, рискнувшего зайти в помещение. Вряд ли Дотторе действительно явился собственной персоной. Наверняка отправил очередной свой сегмент. Полукруг, который Аякс успел описать по помещению, выводит его дальше от зеркала Гезелла, чем он хотел изначально. Теперь, чтобы вернуться к зеркальной стене, попытаться её пробить и выбраться в смотровую, придётся пройти ещё добрых пол круга. Цель замирает на одном месте, только поворачивается вслед передвижению. Щелчок винтовки, упирающейся дулом в затылок. Этот щелчок только в его голове. Лампы под потолком потрескивают и мерцают, но несколько из них ещё стоически пытаются работать. У Аякса есть несколько возможностей дальнейшего развития событий. Его выходка не осталась незамеченной, и он не ставит под сомнение то, что стоит ему попытаться выйти из замкнутого периметра, и его тут же прямо на выходе встретят оружием в лоб. Допустим, он от них избавится. Что дальше? Зачищать весь периметр в одиночку? А потом? Возвращаться в Морепесок нельзя, иначе он подвергнет опасности всю свою семью. Преднамеренные убийства совершаются по текущей задаче или в виду обстоятельств. Классифицируется ли зачистка базы как вынужденное обстоятельство? Выбраться незамеченным не удастся, это наверняка. В распоряжении Аякса только непредсказуемость и эффект неожиданности. Неповиновение Предвестнику — после такого едва ли живут. Он видит, что клон безоружен, но это не значит, что у клона в принципе нет оружия. Нужно быть наготове. По одной только стойке, по непринуждённости, с которой клон демонстрирует показательно не агрессивное поведение, можно сделать вывод, что там, в прошлом, серьёзная боевая подготовка, которую никак нельзя недооценить. Аякс пробует несколько комбинаций ударов, плавно перетекающих одна в другую. Всего лишь лишает цель равновесия, чтобы появилась возможность повалить на пол и зафиксировать, помешать толком двигаться и сопротивляться. Он так и делает: опрокидывает на спину, нависает над корпусом, перекинув ногу через него, и коленями фиксирует руки противника к полу. Ему бы хватило того, чтобы чуть сильнее сжать пальцы на глотке, но он не сдавливает, только придерживает. Опять же жест предупреждения и только. — Что тебе нужно? — Мне нужно, чтобы ты взял себя в руки, — сегмент смотрит в мёртвые глаза напротив. Где-то в стороне всё ещё потрескивает «живая» лампа. То, с какой лёгкостью он дал себя завалить, говорит лишь о том, что он и не пытается сопротивляться. Что он позволяет ввести себя так. — Это главная задача. Когда хватаешь человека за горло, под пальцами при правильном положении всегда ощущается биение артерии. Пережать сильнее, перекрыть нормальную циркуляцию, и дело решено. Сейчас, даже при верной хватке, Аякс не чувствует под пальцами ничего, потому что сегмент — он сегмент и есть, каким бы высокотехнологичным его не сделали. Клон не двигается, спокойно смотрит в глаза и что-то выжидает. Прямой взгляд, не избегающий контакта, признак силы и уверенности. В любой другой ситуации подобное также воспринимается актом агрессии. Аякс не сжимает пальцы на горле, замирает изваянием, памятником самому себе и гению «Гаересис», удерживает текущую цель на месте и руководствуется самой простой мыслью: пока рядом с ним кто-то есть, на него не нападут. Существует, разумеется, ещё и человеческий фактор, из-за которого жизнь заложника могут посчитать менее ценной по сравнению с грядущими жертвами и рискнуть одним ради многих, но на этот фактор Аякс ориентируется уже во вторую очередь. Он просто хочет выбраться. И проспать как минимум несколько суток. Задумываясь о причинах, Аякс не может даже самому себе ответить по шаблону отчётности. Он просто в какой-то момент моргнул, и… И? Вновь незнакомые люди в белых халатах; его, толком не стоящего на ногах, вытащили с арены под руки двое конвоиров и без слов отволокли в эту лабораторию. Пот капал за шиворот и стекал по шее, в лёгких всё ещё ощущалась тянущая боль, не выветривающаяся даже частым поверхностным дыханием. Взгляд неосознанно скользил по помещению, но не цеплялся за фигуру, которая всегда присутствовала при вхождении в форму Короля Демонов и выходе из этой формы. «Ты гипервентилируешь, — сказал ему кто-то из медиков. — Дыши глубже». Раз, два. Вдох. Раз, два, три. Выдох. Раз, два. Вдох. На выдохе он уже выдирает крепления, поднимается и вершит первую смерть. Ещё через несколько размеренных вдохов и выдохов на полу покоятся три трупа, а от клона до зеркальной стены ведёт дорожка широких кровавых следов. Зацепил краем ботинка, когда проходил мимо лужи натёкшей из шеи крови, чтобы осмотреться. Что произошло в момент между осознанием, что в помещении не присутствует настоящий Дотторе, и последующим убийством сегмента? Аякс отводит взгляд и смотрит на валяющийся неподалёку труп с распахнутыми, стеклянными глазами, поверхность которых за долгие часы давно начала высыхать. Мудаку мудачья смерть. Причина нападения. Лучшая защита — это нападение. Закономерный итог. Он может убивать голыми руками. На человеческом теле слишком много хрупких точек, удары по которым могут вызвать летальный исход. К примеру, удар снизу-вверх в челюсть. Шея в наклонах вперёд-назад не имеет мышц с достаточной силой амортизации, поэтому затылочная область при слишком резком смещении положения ломает четвертый и пятый шейные позвонки. Узнавание и постепенное отрезвление делают своё дело: восприятие переключается с желания убраться как можно скорее и, желательно, подальше, при этом не гнушаясь оставлять за собой протяжённый кровавый след, на расчёт других возможностей и вероятностей. Эту он упустил, как только позволил задавать себе вопросы. Аякс не выпрямляется. Замирает, напряжёный весь, того и гляди — либо сорвётся с места, либо вдавит в пол так, чтобы хруст костей даже в соседней комнате услышали. А там услышат, можно не сомневаться, услышат, и никто не знает, пишут разговор в чёрный ящик или же оставляют инцидент в сегодняшнем дне как-то, что не стоит хранить в истории экспериментов лорда Дотторе. Вряд ли ему захочется помнить собственный прокол, вряд ли он обрадуется, если кто-то из Предвестников припомнит ему позднее это происшествие. Уж проще всё свалить на трупы, трупам ведь — всё равно, они развалятся на обугленные комки костей и пепла, развеются по ветру или будут закопаны в самую глубокую в мире выгребную яму, и не вспомнят уже того, как пальцы вминали мягкие ткани вовнутрь, и как кровь казалась на них ржавчиной. Скорее всего, его сейчас постараются нейтрализовать. Скорее всего так оно и будет. Дотторе едва ли захочет лишиться личной твари из Бездны, поэтому для начала попытается нейтрализовать, скрутить и не дать лишний раз рыпнуться не в ту сторону. Аякс слитным движением поднимается на ноги, больше не придавливает собой к полу. Если бы хотел, убил бы уже давным-давно, но сейчас что-то мешает ему это сделать, и он нет-нет, да возвращается взглядом к клону. Только не даёт к себе приблизиться, неизменно отходит на пару шагов, стараясь перемещаться так, чтобы держать в поле зрения и его самого, и единственную дверь в помещение, рядом с которой всё ещё торчит воткнутый в стену скальпель. Аякс не спокоен, ни черта он не спокоен, и нужно недюжинное самообладание, чтобы изображать это спокойствие. В армии работает один простой закон: спокойствие командира как по цепочке передаётся его подчинённым. Здесь не та ситуация, да и «Гаересис» со всеми своими грязными секретами — не армия [это хуже, намного хуже]; Аякс, между делом, всё ещё смотрит настороженно, но делает шаг в сторону освещённого пятачка помещения, останавливается на границе света и темноты так, чтобы была возможность приблизиться или же скрыться в тенях. Ничего не будет. Никакой боли. Хотел бы он верить этим словам, но практика показывает: не доверяй никому — целее будешь. Не доверяй никому — и никто не сможет подобраться достаточно близко для удара, который проникнет в щель между хитиновыми пластинами брони. Работа агента — в принципе работа одиночки, а уж тем более такого. Одного человека он уже подпустил слишком близко. Хорошо, может быть, сейчас действительно ничего не будет. Аякса успокоят, создадут видимость безнаказанности, а потом придёт Дотторе. В его состоянии, наверное, пульс должен шкалить, но он чувствует себя на удивление ровно, пусть и взбудоражено. Это ни хрена не нормальное состояние для Аякса. — Рано или поздно всё равно оседлаю молнию, — отчетливо выдаёт Аякс, презрительно глядя на бардак вокруг. Клон же, поднявшийся с пола, никак не комментирует высказывание, расхожее в определённых кругах. Его страшились и ненавидели приблизительно тридцать лет назад до дела «Фруман против Джорджии», и всё ещё ненавидят до сих пор даже несмотря на то, что к подобному наказанию прибегают всё реже и реже. Оседлать молнию — пройти казнь электрическим стулом.