blanket of snow: catch your death

Прошло несколько дней с тех пор, как перепуганная мать и старшая из детей нашли сбежавшего из дома младшего. Одного, в лесу, посреди глубоких белоснежных сугробов, нападавших за прошедшую ночь. Он просто стоял и задумчиво смотрел на абсолютное голое дерево, устремившее скрюченные тонкие ветви к небу, стоял посреди снега, алого от чьей-то крови, а короткий клинок в его левой руке был абсолютно ржавым, как будто сталь несколько месяцев провела в солёной воде. Он не сразу обернулся на крики, а когда всё же обернулся — не сделал шаг навстречу, а остался стоять посреди утоптанной небольшой проталины. — Это не моя кровь, — сказал он тогда с улыбкой. — Не переживай, мам. Мать, сдерживая нахлынувшие эмоции, упала коленями в снег и утянула младшего сына в объятия, сестра навалилась сверху, и только падающие снежинки наблюдали за тихим семейным счастьем. Аякс обнимал родных и уверял, что с ним всё в порядке, да и не могло быть иначе, но всё же попросил прощения за то, что сбежал из дома и взволновал всех и каждого. Его привели домой, отогрели и накормили; даже не задавали по первой вопросы, откуда у него Глаз Бога, сверкающий чистым синим гидро элементом — большая редкость для суровых холодных краёв [сошлись в молчаливом мнении, что благословение Архонтов — за то, что мальчик смог выжить в полном одиночестве и вернуться]. Поисковые группы свернули, а отец, вернувшийся домой, сначала долго орал со сбившимся от поспешности дыханием, а потом сжимал в крепких объятиях и отказывался отпускать. Мол, главное, что всё закончилось хорошо. А потом начались проблемы. Аякса не было три дня. Три долгих дня, за время которых родные успели перебрать уже все возможные пути его кончины: вдруг он был заживо загрызен волками или попал в берлогу медведя, или околел во время ночного заморозка, или провалился в полынью озера и не смог выбраться [в дикой природе и условиях вечного холода можно сгинуть так, что даже костей не найдут — не раз и не два бывало такое, что из деревни пропадали люди и больше не возвращались, и ни вещей, ни тел не находили после; в глухих поселениях старики, чтобы не стать обузой, сами уходили в лес умирать, и их тел никто и никогда не находил уже]. Искали все: отец, мать, старшие братья, сестра, привлекали и неравнодушных людей из деревни. Сколько молитв было произнесено, сколько слез пролито — никто не возьмётся считать. Мать и сама не знает, как нашла Аякса — сердце, наверное, подсказало, где искать младшего сына. Она до сих пор помнит абсолютно равнодушный взгляд, кровь на снегу, и сухое поскрипывание мороза. Арина, самая старшая из детей в семье, первая заметила некоторые изменения. Если раньше Аякса силком на кухню невозможно было загнать, то теперь он сам вызывался помогать с готовкой, причём ножом управлялся так, что, кажется, повару из местной деревенской забегаловки стоило бы у него поучиться аккуратности и скорости обработки мяса и овощей. Да и братья-близнецы [на пару лет младше Арины, но всё ещё на три года старше Аякса] тоже заметили перемены: Аякс перестал бояться страшилок. И теперь, кажется, местные жители побаиваются самого Аякса. Он до сих пор не говорит родным о том, что кровь на снегу, в котором его нашли — волчья, это та самая стая, что гнала его до бездонной расщелины. Вероятно, год выдался голодным, и волки не стали уходить далеко от местности, в которой упустили добычу. А, может быть, они в очередной раз обходили подконтрольную стае территорию. Кто знает? В любом случае, хищники вряд ли ещё хоть раз подойдут к деревне Морепесок настолько близко, чтобы иметь возможность охотиться на скот или даже на людей. Его не было три дня, но Аякс знает, что его не было как минимум три месяца. Время в Бездне — понятие эфемерное, оно идёт не так, если вообще идёт в привычном его понимании. На долгих три месяца он выпадал из реальности и не может об этом сказать, потому что стоит открыть рот — и не получается произнести ни единого слова. «Бездна сама себя защищает» — так ему сказала Принцесса, и нет повода усомниться в её утверждении. Бездна сама себя защищает. Но он отчётливо помнит, как попал туда. И как пытался выкарабкаться.

***

Отсюда не выбраться.

Или, по крайней мере, Аякс до сих пор не знает, как это сделать.

Как и не может понять, сколько дней прошло с тех пор, как он сюда провалился. Здесь время и пространство лишены привычных ориентиров, нет ни восходов, ни закатов, ни направлений: он дал себе установку и придумал призрачный маячок считать день от момента когда просыпается до момента когда ложится спать. Весьма условный маячок: он ведь, выбившись из сил, может засыпать и несколько раз в настоящий день, но лучше так, чем совсем никак [да и сном это не назвать — тревожное забытьё, прерывающееся с каждым почудившимся шорохом]. Хоть какое-то ощущение нормальности происходящего в полной его ненормальности. Всё это до одури напоминает детскую сказку о девочке, попавшей в один из множества параллельных миров: «Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее». Вряд ли та девочка действительно когда-то бывала в параллельных мирах. Сейчас она — взрослая женщина, и даже написала «Путеводитель по Тейвату», который, впрочем, особой популярностью не пользуется [Аякс не знает почему, он только раз держал книгу в руках, и ничего, кроме странной мании к экспериментам, не приметил]. Растрескавшаяся колонна за спиной — хорошая опора, когда мышцы дрожат от напряжения и не держат на ногах ровно. Аякс упирается затылком в каменную поверхность, запускает пальцы в слипшиеся от пыли рыжие волосы и проводит ногтями по коже — под ними остаётся бурое крошево струпа. Первые несколько условных дней голова дико болела, то и дело из раны начинала сочиться кровь [крепко приложился головой во время падения — другого объяснения не подобрать], а сейчас, по крайней мере, не нужно беспокоиться хотя бы за это. Сейчас причин для беспокойства в разы больше: не наступить на плохо видимую в полутьме расщелину и не переломать ноги, не потерять клинок и припасы, которых и без того с каждым днём остаётся всё меньше. И не попасться на зуб местным монстрам. Аякс уже видел их. Множество. Некоторые из них огромны — земля содрогается от каждого шага, а на камнях остаются царапины от трущейся об них чешуи. Некоторые из них небольшие — появляются со вспышкой и исчезают в ней же, распространяют вокруг себя холодный сферический свет. Некоторые в чём-то даже похожи на людей — и вот они опаснее всего. Он оборачивается и разглядывает колонну за собой, протягивает руку, водит пальцами по письменам, глубоко впечатанным в каменную поверхность. Они не похожи на письменность Снежной, не похожи на каллиграфию соседних регионов, ни на что не похожи. Они не похожи даже на последовательность цифр, которую иногда можно найти в ядрах Стражей Руин, забредших на территорию Снежной. Мороз останавливает их механизмы, заставляет машинное масло густеть на шестернях — и грозные Стражи становятся не более чем металлоломом, который практичный народ разбирает на составные запчасти. Письмена красивые — каждый отдельно взятый значок напоминает законченную картинку: Аякс обводит подушечкой пальца «дерево» с тремя кристаллами над раздваивающейся кроной, закрученную книзу спираль, существо с двумя руками и без ног. На сколотом краю стилобата собралась лужица воды — Аякс наклоняется и пьёт почти как собака: углубление маленькое, едва хватает губы и язык смочить; вода в его собственной бутылке закончилась несколько дней тому назад. Отирает влагу с подбородка, поднимается. Совершенно не знает, в какую сторону ему идти. Судорожно шарит у ног и, наконец нащупав, крепко стискивает в ладони рукоять клинка: это для взрослого человека клинок — короткий, а для мальчишки — почти что полноценный полуторный меч. Главное следить за балансом и слегка задирать остриё клинка вверх, так легче нанести удар. Этот мир-под-землёй, в который он попал, совершенно отличается от родной деревни, и города неподалёку, и даже картинок с изображением Заполярного Дворца. Куда ни глянь, повсюду полуразрушенные колонны с инкрустацией камнями и металлами, коробки, которые когда-то явно были домами; площади с вязью узоров и символов. Между ними — сотни и сотни метров голой выжженной до камня земли, и неба над головой не видать — сине-фиолетовое нечто, имитирующее освещение, озаряет плато полной разрухи холодным, не греющим светом, а редкие искры напоминают скопления звёзд. Серое окружение, как при постоянном затмении. Из тёмных щелей раздаются шёпоты: они пугают до дрожи по загривку, Аякс как-то попытался подползти и послушать, о чём они говорят — больше не пытается. Не ветер завывает среди разрушенных временем стен, но свист всё равно неприятный. Не отпускает ощущение чужого присутствия. Сначала Аякс думал, что за ним кто-то следит, но сколько бы он ни присматривался, ни оглядывался, ни путал следы — ощущение не пропадает. В голову уже закрадываются дурные мысли о том, что само это место наблюдает за ним, как бы глупо это не выглядело. Аякс с досадой пинает камешек, попавшийся по подошву сапога. Нигде нет достаточно высокой стены, чтобы попытаться добраться до самого верха и выбраться. Камешек стукается о каменное возвышение и отскакивает, соскальзывает с обрыва по правую руку куда-то вниз. Дробный стук размножается эхом, пока постепенно не перерастает в самый настоящий гул камнепада. Аякс замирает, нервным движением вцепившись в лямку походной сумки, прикусывает губу и расширившимися глазами смотрит в сторону обрыва. Там темно, но он даже представить не мог, что там настолько глубоко. Как будто вслед за маленьким камушком сошла целая лавина… Которую вряд ли никто не услышал. Аякс срывается бегом в надежде оказаться как можно дальше от обрыва прежде, чем кто-то [что-то] решит добраться до источника шума. До этого ему удавалось избегать стычек с крупными тварями просто потому, что везло натыкаться на небольшие (не)естественные укрытия: забиться в щель между двумя навалившимся одна на другую колоннами, притихнуть и, зажимая себе рот ладонью, сантиметр за сантиметром проползать мимо грызущихся между собой монстров, или же прятаться в расщелинах скал, или же… по-разному бывало. Сейчас же его могут спасти только быстрые ноги. Он не думает о том, что так только больше внимания к себе привлекает. По земле стелется туман, сотканный из пыли и чего-то ещё. Он слегка поблескивает, целыми скоплениями собирается в низинах и провалах, лениво клубится и расползается, иногда практически растворяясь, а иногда сгущаясь плотнее. Дыхание сбивается от слишком быстрого бега и неравномерно распределённой тяжести за спиной. Внезапно напавший страх перебивает любую здравую мысль остановиться и обернуться — Аякс останавливается только тогда, когда едва не спотыкается на россыпи камней, рискуя пропахать землю носом. Прислушивается. Никто за ним не гонится, но в шелесте ветра можно различить слова. Посторонние напевные шёпоты, говорящие на неизвестном языке, звучат назойливым шумом, едва различимым, но упрямо действующим на нервы. Аяксу кажется, что даже если он заткнёт уши, то всё равно будет слышать их в собственной голове. Мурашками продирает по загривку как от кубика льда, скользящего по разгорячённой открытой коже. Здесь всё немного иначе. Всё та же выжженная земля, всё те же растрескавшиеся сооружения, но ощущение — другое. Аякс, вцепившись в лямку сумки на плече, облизывает пересохшие губы и движется дальше, настороженно оглядываясь и пытаясь услышать что-то, кроме шелеста-шёпотов, слышимых чуть отчётливее. Здесь освещение исходит уже не откуда-то сверху, а прямо от стен: тонкая вязь сине-филетовых рун, иногда встречающиеся на пути вплавленные в каменную породу кристаллы. Аякс приближается к одному такому кристаллу и протягивает руку, но почти сразу же отдёргивает: от него тянет незримой силой, отдающей вибрацией даже через материал перчатки. В голову лезут всякие жуткие истории, которые старшие братья рассказывали ему перед сном, ставя на прикроватный столик прикрытую тряпкой лампу и гася весь остальный свет. О том, что в Срединном мире живут существа, которые считают себя высшей расой по сравнению с людьми, и даже несмотря на то, что тела у них человеческие, головы у них — звериные, и лучшего деликатеса для них не сыскать, чем перезревший гной; о том, что в том мире живут и другие существа, которые подражают людям и носят маски из живой кожи, потому что морды у них — крысиные, и ты никогда не поймёшь кто они, только если вдруг не заметишь, как кусочек живой маски отстаёт от шеи, обнажая шерсть или чешую. Арина всегда фыркала на эти дурачества и уходила в свою спальню, а братья говорили, что она ничего не понимает. Тогда Аяксу было больше интересно, чем страшно, а сейчас он задумывается — вдруг что-то такое и правда существует? Живые маски из человеческой кожи, которые дышат каждой порой и скрывают под собой звериные пасти. Где тот Срединный мир? И где находится этот мир? Дорожка, вымощенная потрескавшимся камнем, всё больше похожа на лабиринт. Аякс уже правда жалеет, что побежал не подумав, и теперь ему ничего не остаётся кроме как идти вперёд; светящиеся ленты-руны как направляющие маячки змеятся по колоннам и между камней, кроме них здесь не видно ничего совершенно, и, наверное, это глупо — идти за ними вот так, но мысль повернуть назад кажется ещё более глупой. Монументальная, но ужасно просевшая лестница ведёт куда-то вверх от дорожки, обрывающейся довольно широкой трещиной. Аякс подходит ближе и заглядывает вниз — темно, глубоко, — и, подумав, чуть отступает назад. Не рискует прыгать на ту сторону без полной уверенности, что действительно сможет допрыгнуть, поэтому возвращается к лестнице. Ступеньки у неё неудобные, очень высокие — дюймов шестнадцать, не меньше, приходится высоко поднимать ноги, из-за чего мышцы практически сразу начинают ныть от нагрузки. Чем выше он поднимается, тем отчётливее понимает, что видит слабое зарево. Это не похоже на восход [здесь и солнца нет, всё погрязло во мраке], это не похоже на свет от ламп или свечей, это не похоже ни на что-либо знакомое, что первым приходит на ум. Отсюда шёпоты звучат громче; Аякс мысленно даёт себе слово, что посмотрит только одним глазком и сразу пойдёт обратно. Платформа, на которую он поднялся, поросла непонятным кустарником, но ни одно растение не может толком жить без света — остались лишь голые, густо переплетённые между собой ветки. Здесь нет ничего, но то, что творится чуть ниже, выбивает дух одним громким выдохом. В окружении крошащихся плит и покосившейся колоннады, среди засохших зарослей и вредоносных испарений Аякс оцепенело наблюдает за пляской бесформенных, жадных до тлена теней под иссиня-фиолетовым светом. Он смотрит испуганными глазами на то, как перемещаются сферические щиты, окружающие небольших существ. Элементальная магия в таком виде понятна даже для того, кто никогда не удостаивался чести носить Глаз Бога: некоторые сферы светятся холодным сероватым блеском снегов, некоторые — водой глубинных озёр, другие словно бы сотканы из тончайшего слоя пламени, тогда как по четвёртым пробегают электрические искры. Сердце колотится в груди, Аякс подавляет желание сжаться: ему кажется, что стук слишком громкий и его обязательно услышат, но он всё равно не может оторвать взгляда от того, что видит. Отблески элементальной магии расплёскиваются по камням и пропадают среди них же. Такое количество энергии должно иссякать, заканчиваться, но эти существа будто наоборот черпают силу откуда-то извне… отовсюду. Вибрирующее ощущение присутствия можно практически потрогать рукой, настолько оно явственное, вязкое, нечеловеческое. Закроешь глаза — почувствуешь на себе себе липкое прикосновение Бездны. Его хватают за капюшон и оттаскивают от края. Аякс порывается закричать от неожиданности и страха, но шарф натягивается и сдавливает ворот, мешая сопротивляться. Ноги бесполезно волочатся по земле, не получается даже зацепиться за выступ или камень. Они видели, — одна единственная паническая мысль, пробившаяся до сознания, накрывает внезапным осознанием. — Они видели, и… Кто-то бросает его чуть в стороне от края и отходит, Аякс лишь слышит стук каблуков по плоскому каменному настилу. Он садится и рыскает взглядом рядом и вокруг себя, действительно чувствует облегчение, когда замечает тусклый блеск короткого клинка, который лишь чудом не выронил, но в мгновение замирает каменным изваянием, когда слышит равнодушное предупреждение над головой: — Не всматривайся в Бездну, иначе она начнёт всматриваться в тебя. Голос вполне человеческий, женский, но то, что в этом месте можно встретить человека — слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Аякс всё-таки дотягивается до рукояти клинка и подтягивает его к себе, стараясь не обращать внимание на скрежет стали по крошеву камня. Говорят, если ты не видишь опасность, то опасность не видит тебя, однако его хватают пальцами за подбородок и заставляют поднять голову, посмотреть. — Ребёнок в Бездне… интересно. Широкий капюшон, натянутый на голову, бросает глубокую тень на женское лицо. По его выражению невозможно понять, что именно ей интересно: она разглядывает Аякса так, будто перед ней не мальчишка, а редкий вид дичи. У неё глаза страшные: алые радужки и зрачки вытянуты по вертикали и чуть расширяются к середине, образуя четырёхконечные звёздочки. Даже у змей глаза не такие страшные, как у неё. Аякс опускает взгляд и замечает, что от клинка на её поясе исходит странный, иссиня-фиолетовый свет. — Ты хочешь жить? Женщина отпускает его челюсть и выпрямляется, ударяет одной ладонью о другую будто бы стряхивая пыль. Свечение постепенно угасает, и Аякс не видит у неё Глаза Бога, но он ведь точно только что видел этот клинок. Даже в Морепесок нет никого с Глазом Бога, лишь иногда туда приходят люди, у которых есть благословение Архонтов: чаще попадаются люди с пиро-видением, чуть реже — с крио. Говорят, электро Глаз Бога — самый редкий, но то, как неожиданно появилась эта женщина, и её оружие… похоже на электро. Или даже на жидкий космос. — Ты хочешь жить, малец? Она переспрашивает с явным раздражением, и Аякс отчётливо понимает, что если он ей и сейчас не ответит — она уйдёт. Ей нет никакого дела до того, сдохнет он прямо здесь или пойдёт за ней, ей нет никакого дела до того, разверзнется ли небо-потолок или провалятся плиты-земля. Она — воин, это читается в осанке и повороте головы, в том, как она свободно вытягивает руку вдоль бедра и не беспокоится о том, что кто-то может попытаться на неё напасть. —…хочу. Аякс произносит только это, упирается остриём клинка в землю, чтобы подняться, и тут же падает снова: женщина-воин перехватывает собственный меч и бьёт его плашмя по ноге, сбивает и без того шаткое равновесие. Аякс неловко заваливается на бок, бьётся локтем об угол каменной плиты — руку прошивает острой болью до самых кончиков пальцев, он вскрикивает невольно, обиженно поджимает губу. — Не смей упираться остриём клинка в землю, — ровно говорит та, будто ничего только что не было. — Идём.

***

«Пора бы повзрослеть, Аякс». «Аякс, это опасно». «Ты меня разочаровываешь». Не злишь. Разочаровываешь. Слова отца, звучащие поразительно мягко, не вызывают ничего, кроме раздражения. Аяксу пятнадцать — прошёл практически год с того времени, как он вернулся домой, но этот год явно не был одним из самых спокойных в Морепесок даже при учёте близости ко внутренним границам, патрулируемым военизированной частью организации Фатуи. Аякс попросту не понимает и не хочет понимать, почему он должен держать себя в рамках, которые каждый житель родной деревни навесил на себя самостоятельно или с помощью порицания общественности. Калейдоскоп принятых на ходу решений и тянущихся за ними последствий завораживает своей непредсказуемостью. Чем сложнее вызов — тем более захватывающей будет развязка. Разве не так? Вот только не все с ним согласны. Они отошли довольно далеко от берега: в этой бухте лёд всегда толстый, ещё ни разу никто под него не проваливался даже во время редких потеплений. Перво-наперво стоит выбрать место, и, желательно, подальше от старых выдолбленных лунок, чтобы не вызвать раскол ледового покрова, после этого аккуратно вырезать из толщи льда новую полынью, и на несколько часов можно забыть о мире вокруг. Аякс ходит с отцом не для того, чтобы действительно что-то поймать, хотя пару лет назад отсутствие клёва всегда его расстраивало, он ходит для того, чтобы послушать рассказы. Впрочем, в последнее время отец больше читает нравоучения, чем говорит о чём-то гораздо более увлекательном. Отец уже успел поймать зубатку — здоровенную рыбину почти что два метра от морды до хвостового плавника. Должно хватить на несколько дней, если часть заморозить, а часть — засолить. Аякс то и дело поглядывает на неё, оглушённую, замерзающую: под неё подстелили брезент, чтобы грязного серо-синего цвета чешуя не вмёрзла в лёд случайно, да и по давно не трепещущим жаберным крышкам расползается тонкая вязь инеевых узоров от застывающей на воздухе соли. — Давно это было, говорят, больше четырёх сотен лет назад, — рассказывает отец, наблюдая за тем, как мерно покачивается толстая и прочная леска, пропадающая в тёмной воде ледовой лунки. — Приходил один муж в деревню. И общественными работами занимался, и женщинам помогал. Жил он два года, так и не найдя общего языка с общиной, и тогда пришли к нему местные узнать, отчего тот особняком живёт. Муж попросил не трогать его, потому что и он никого не трогает. Никому это не понравилось, но стерпели. Голос отца всегда настраивает на нужный лад, позволяя абстрагироваться от реальности и провалиться в мир фантазий. Легко представить себя, живущего на отшибе деревни в одиноком доме. Как оно было, четыреста лет назад? Наверное так же холодно. А праздник Ледяного Очага назывался также или как-то по-другому? Легко представить жизнь в одиночестве: суровость и непоколебимость, отстранённость от соседей, ежедневные дела и заботы, опасная охота на оленей и иную крупную дичь. Жизнь в Снежной — всегда испытание, особенно когда за окном бушует смертельная вьюга. — Зимой на праздники Лады девушки себе суженых выбирали, — продолжается неторопливый рассказ так, будто отец сам был свидетелем тех событий. — Девушка должна была своего Лада по плечу хлопнуть и броситься бежать. Если люба она выбранному молодцу — тот обязательно догонял её, если не люба — то не мог он её догнать. К тому нелюдимому мужу подошла девушка невиданной красоты — первая красавица на деревне, и коснулась плеча. Он кинулся за ней, но не догнал, упал по дороге, и даже когда она стояла рядом, не коснулся её рукава. Сидишь ты в снегу и не поднимаешь взгляда, только видишь женские сапожки, подходящие ближе. Всего-то и нужно — руку протянуть, коснуться, и она навеки твоя. Но не протягиваешь руку, не поднимаешь взгляда — не ловишь свой приз за рукав. — Ночью девушка пришла к нему спросить, почему он отверг её. И ответил он ей, что весь его род проклят Марой: любая девушка, что полюбится ему, станет его кончиной. Тогда он был правителем, и умирать ему никак нельзя было. Местный жрец сделал восковое сердце и разрезал у него на груди, сказав, что избавит так от проклятья. Аякс почти вздрагивает: отчасти жутко и странно видеть, как жрец, натянув капюшон на голову так, чтобы не было видно глаз, напевно бормочет слова древнего ритуала, сливающиеся в монотонный гул. Раскалённый над открытым огнём нож разрезает восковое сердце над грудью не скрытой распахнутой рубахой — воск плавится, течёт на кожу, застывает неровными каплями. — Отчасти жрец не солгал, — вздыхает отец и делает подсечку; неудачно. — Проклятье из сердца исчезло, но вместе со всеми чувствами и эмоциями. — Поправив донку, он кратко заканчивает рассказ: — И тогда муж понял, что не может быть правителем, потому что править может только тот, кто любит свой народ и не безучастен к проблемам. Потому и держался вдали от людей. На время в воздухе повисает тишина, которую, казалось, можно потрогать вместе с морозной взвесью. Аякс молчит, обдумывая рассказ, перебирает снасти, проверяет целостность ячеек сети. Сегодня опасно выходить в открытое море — так бы они не сидели на льду, а раскинули эти самые сети. И улов больше, и усилий затрачено меньше. Отец на такое обычно только качает головой и говорит, что дело не в улове, а во времени, которое можно провести с самим собой. — Но ведь Царица нас любит? — Всё же спрашивает Аякс. Иначе и быть не может, Крио Архонт любит свой народ и обеспечивает ему безопасность. Заполярный Дворец высится ледяной громадой, являя собой оплот надёжности и стабильности, а его стены отражают попадающие лучи солнца, делая обитель Архонта сверкающей. Аякс никогда не подходил к нему близко, но картинки в книгах передают всё лучше, чем воображение. Отец утвердительно кивает: — Да… Всё верно, Аякс. Её Величество Царица нас любит и сделает всё для того, чтобы Снежная жила счастливо. Последние слова обрываются низким гулом, отдалённо похожим то ли на рёв, то ли на скрежет. Иногда так звучит айсберг, отколовшийся от основной линии льда и трущийся по дну утопленной в воду основной частью массы. Иногда люди рассказывают друг другу о морских чудовищах, вылезающих на берег и ищущих жертв — примерно таким же гулом. Даже видно, что вода в полынье пошла рябью. — Что это? Аякс на ноги вскакивает, смотрит по сторонам. Ему чудится, что подошвой сапог он чувствует вибрацию льда, но не может точно сказать, кажется ему это или нет. Отец же не спеша выпрямляется и смотрит в сторону горизонта, совершенно не волнуясь о происходящем. Даже донку оставил как есть, у ног: щепка, навешенная на леску вместо поплавка, мерно покачивается на усиливающемся ветре. — Киты. Или косатки. Им же надо дышать, вот они и долбятся в лёд. Аякс опускается обратно, с любопытством смотрит на отца. Киты, значит. Раньше они никогда так близко к берегу не подплывали. — Так зачем они долбятся, если дальше вода не замерзает? Могли бы и там всплыть. — Могли бы, — соглашается отец. — Только видишь маячки? — дождавшись кивка от сына, он продолжает: — Они яркие, видно даже через толщу льда. Кит и плывёт на свет, предполагая, что не встретит препятствия. А там рядом китобойное судно курсирует. Можешь у брата спросить, как оно происходит. Гул стихает, будто его и не было. Может быть это просто одинокий кит, который потерялся и ищет сородичей. Аякс щурится, смотрит на горизонт и вроде бы даже видит струю пара, высоко вздымающуюся из дыхала кита. Думает о том, что действительно стоит брата спросить.

***

На китобойном судне спрятаться не так-то и сложно, особенно когда ты — мальчишка, а команде корабля далеко не до тебя. Главное — не попадаться на глаза, вести себя тише воды и ниже травы, ну и не доставлять неприятности брату. При условии, что вода редко ведёт себя тихо. Вообще-то брат прямо сказал «нет», когда Аякс попросил взять его с собой, но когда «нет» его останавливало? Разве что до того, как он вернулся домой год назад. Старшие братья давно работают на благо семьи и деревни целом — один промышляет охотой, второй ходит на китобойном судне, — а сестра пока что помогает матери и следит за самыми младшими [не так давно семья увеличилась ещё немного на чудесных двойняшек — Тоню и Антона]. Наверное, это небольшие чудачества мамы, потому что имена близнецам и двойняшкам она давала сама. Старших близнецов — Ярослава и Владислава — различают разве что по именам, да по привычкам, бросающимся в глаза; тем не менее дома мама категорически зовёт их обоих «Слава», потому что так быстрее: позвал одного — откликнулись сразу оба. Всех новых знакомых близнецы всё же просят обращаться к себе как к Ярику и Владу, чтобы никого не смущать и не путать [хотя отец часто ворчит о том, что в детстве эти оболтусы любили прикидываться друг другом, да и до сих пор вполне могут так делать]. Вот и сейчас двойняшкам имена давала она: Антонина и Антон. Благо, имя самому Аяксу дал отец и отказался слушать хоть какие-то возражения по этому поводу. Открытая вода неспокойна. Аякс высовывается из-за деревянных ящиков, привязанных к борту корабля, и смотрит на то, как практически чёрные волны плещутся о корабль, но, к счастью, не перехлёстывают. А даже если и перехлёстывают, то гидро Глаз Бога защищает своего хозяина и не даёт ему промокнуть, отталкивает солёные брызги. Не видно ничего дальше пары метров во все стороны: прожектор сейчас не горит, и только луна бросает блики на море, когда ненадолго выглядывает из-за туч. Здесь большая вода, и она не успевает замёрзнуть: китобои, часто курсирующие тут, продалбливают траншеи во льду, чтобы облегчить судовождение вблизи от берега, где может не хватить маневренности. Главное, чтобы острые края льдин не царапали и не вспарывали бока кораблей. Китобойный промысел — довольно важная отрасль добычи для Снежной: очищенная ворвань служит хорошим топливом, из неё же делают энергоносители для работы заводов, её можно перетопить в масло и есть, или же использовать как парафин в осветительных приборах. Мимо кто-то проходит. Аякс тут же прячется за деревянные ящики и считает шаги, пытаясь определить, когда незнакомый моряк отойдёт немного подальше. Ярослав, когда увидел, что младший брат всё-то проник за ним на корабль, довольно сильно разозлился, но отправить «зайца» на берег уже не было никакой возможности, а сдавать его капитану не хотелось. Брат всё-таки. Условились на том, что Аякс не будет мешаться под ногами и показываться хоть кому-то на глаза, иначе это обернётся крупными неприятностями для самого Яра, а Яр же, в свою очередь, присмотрит за ним, чтобы тот по незнанию не натворил чего-то опасного. Вот и сейчас Яр поглядывает в сторону ящиков, но не подходит — пока всё в порядке. Аякс видит знакомую рыжую макушку, снующую по палубе корабля. Он ведь и не собирается никуда соваться. Ну, пока что. По оживлённости команды корабля становится ясно, что скоро начнётся охота. Подумать только — огромный кит, которого надо загарпунить и вслед за кораблём отбуксировать к докам, где его, ещё живого, передадут в руки специалистов. Если ли что-то, что может подействовать на китов также, как туманная трава — на цицинов? Иначе невозможно представить, как нечто столь огромное и свободное можно лишить воли и возможности избежать плена. Аякс аккуратно отползает от ящиков и движется в сторону спуска, ведущего и нижней палубе и к трюмам. Он говорит себе, что ему просто хочется посмотреть на то, чем и как собираются ловить кита, а потом он сразу же поднимется обратно. К тому же внизу безопаснее: даже при большой качке ты, по крайней мере, не рискуешь вылететь за борт. Постоянно приходится пригибаться и замирать, чтобы пропустить матросов или не привлекать к себе лишнего внимания. Только у подножия лестницы, ведущей вниз, удаётся отойти немного в сторону и осмотреться. Здесь промозгло и сыро, потому что люки, имеющиеся в бортах корабля, открывают и закрывают, чтобы проверить их работоспособность. Аякс видит огромные гарпунные пушки, уже заряженные гарпунами с заострёнными шипами по большей части длины металлических наконечников, и чувствует холодок по загривку. От такого должны оставаться страшные рваные раны, которые так просто не затянутся, и даже если киту вдруг каким-то чудом удастся вырваться, то долго он не протянет — из ран будет течь кровь, которая привлечёт морских хищников. — Не трогай, — слышит Аякс, когда уже протягивает руку к наконечнику одного из гарпунов. Он тут же отдёргивает руку и оборачивается, чтобы увидеть стоящего позади уже немолодого моряка. Тот качает головой и сам подходит к пушке, чтобы проверить механизм и сам гарпун. — Да я не... — Если ты думал, что тебя никто не заметил, то хреново ты думал, малой, — ворчит матрос, для надёжности дёргая крепления пушки. — Тебя не высадили на берег только потому что все тут такими были. Хотели посмотреть, что это такое. Только капитану нашему на глаза не попадайся. Аякс открывает рот, намереваясь было возмутиться, но тут же закрывает и коротко кивает. В голосе моряка не слышится раздражения, снисходительности или ноток приказа — он просто предупреждает, что мальчишка зря тут пытается прятаться и думает, что никому, кроме Яра, неизвестно, что он проник на корабль. Знают, только вида не подают. Потому что большая часть из этих морских волков были точно такими же. — Если хочешь посмотреть, то лучше сверху, — говорит моряк, поворачиваясь к Аяксу. — Отсюда ничего не увидишь, да и мешаться под ногами будешь. Нужно выскользнуть обратно на верхнюю палубу. Аякс говорит негромкое «спасибо» и проскальзывает обратно, перепрыгивая через несколько ступенек сразу и стараясь держаться за поручень, чтобы не споткнуться и не упасть обратно вниз. Наверху уже во всю идут приготовления: матросы натягивают дополнительные канаты, кто-то там, на самом верху мачты, проверяет прожектор, но вокруг по-прежнему не видно ничего и никого. Хотелось бы спросить, откуда они знают, что здесь можно кого-то поймать, но и спросить не у кого. Аякс возвращается к ящикам, у которых сидел до этого, и цепляется за борт корабля, чтобы посмотреть. Абсолютно чёрная вода, плещущаяся о крутые бока судна, блеск луны на волнах, и никого вокруг. Громкий сигнал предупреждает о том, что охота начинается. Прожектор по команде загорается и заливает округу слепящим ярким светом. Аякс подносит ладонь козырьком над глазами и смотрит на воду, понимает, что теперь может даже видеть немного вглубь — там, где вода соприкасается с бортами, даже чудятся небольшие наросты — то налипшие ракушки и водоросли. Отец ему рассказывал, когда они вечером шли домой: если поверхность воды скована льдом, то кит несколько раз долбится — чаще всего шесть или семь — пока не проламывает лёд и не выдыхает в морозный воздух водяной пар двойным дыхалом. Здесь ему некуда долбиться, здесь его сразу будет видно — он всплывёт на свет, и его плотную толстую кожу проткнут несколькими шипастыми гарпунами. В чёрной воде не будет видно красной крови. Несколько томительных минут не происходит ровным счётом ничего. Люди напряженно вглядываются в воду, в окрестности, которые ещё выхватывает свет прожектора, а потом кто-то указывает рукой на правый борт и кричит. Яркий прожектор выхватывает огромную тень, стремительно несущуюся под водой в сторону корабля. Аякс впивается пальцами в борт и смотрит широко распахнутыми глазами на то, как тень исчезает под корпусом и килем судна. Он, конечно, знает, что киты должны быть гораздо больше — метров двадцать пять, не меньше, но даже эта тень выглядит впечатляющей. моряки что-то кричат друг другу, перекидывают канаты и меняют натяжение паруса, чтобы развернуть судно в нужную сторону, и в какой-то момент, когда судно ложится на правый галс, а ветер бьёт прямо в лицо, Аякс видит тень снова. Та выпрыгивает: кит задирает морду в момент, когда высовывается из воды, и Аякс видит длинный витой рог, слышит высокое гудение, напоминающее рёв. Кит вновь падает в воду немного боком и поднимает тучу брызг, а Аякс смотрит на него и не замечает, как кто-то подхватывает его, орёт что-то в ухо и пытается оттащить от борта. Только потом мальчишка понимает, что это старший брат удерживает его и приказным тоном заставляет спуститься в трюмы, потому что сейчас начнётся далеко не детская работа. Аякс фыркает и вырывается. Он давно не ребёнок. Он хочет видеть то, что происходит. То, что он сейчас увидел, глубоко отпечатывается в сознании. Киту абсолютно всё равно, убьют его или нет — для него не существует понятие смерти. Гордое и великое существо со всепоглощающим и непреклонным высокомерием, которое плывёт по бескрайнему холодному океану и не берёт во внимание мелких людей, что пытаются его поймать. Острый длинный рог, прорывающий верхнюю губу, чернильно-чёрное, усыпанное мириадами звёзд небо, сине-зелёные полосы северного сияния, и тучи брызг, разлетающиеся под мощными ударами хвоста об поверхность воды. Яр потом сказал, что это был не кит, а нарвал. Мёртвый кит. Аякс видел его там, где провёл три самых сложных месяца в своей короткой жизни.