Зорчие

***

      День пролетел стремительно, точно обоссанная антилопка. Пока Мраву с достоинством валял бока в пещере, неустанно посвящая гостивших молодых охотниц во все тайные дела зорчих, Тали растирала корни растений да изболевшие чресла вальсавийских львов.       Вернувшись в пещеру ильсив и выждав, когда Ларза с ученицами отправится на ужин, львица наконец-то смогла заняться тем, что планировала с самого утра.       Усевшись возле панцирей, она подтянула тот, что был полон чистой воды. Из него на Тали смотрела совсем молодая, пусть и немного уставшая львица. Как она и полагала, царапины на шее почти зажили и стали едва заметными под слоем пушистой шёрстки. С щекой же дела обстояли иначе: хотя сам шрам и немного подвыцвел, он отнюдь не обрёл красоты и утончённости.       Тяжело вздохнув, ильсива осторожно обтерла ранку чистой водой. На вечернем сборе ей предстояло показать себя всему Вульсваи, и она никак не могла появится там в таком виде. Притянув к себе панцирь с белым соком, Тали окунула в него коготок, а затем вычертила им вдоль всей царапины. К её разочарованию, лучше не стало — тёмный след просвечивал даже сквозь краску. Безрезультатно перебрав ещё несколько оттенков, она уже в совершенном отчаяньи подобралась к дальнему углу пещеры, где стояли какие-то загадочные черепки, укрытые пылью и паутиной. Бегло осмотрев каждый, она схватила в зубы тот, что показался её наиболее густым и оттянула его под свет.       Неопределённая смесь оказалась на запах совершенно нейтральной, на цвет же — самой чернейшей среди всех, что знала молодая ильсива. Поначалу она даже брезгливо отставила её в сторону, полагая, что сменять одно уродство другим особого смысла нет — мало какой львице прильнётся цвет тьмы. Но изучив оставшиеся панцири, она осознала горькую истину — ни один из них не мог скрыть её ужасную тайну.       Пришлось вернуться к идее с чёрной отметиной.       «Небеса, Талиши… какой же страшной ты будешь…» — с ужасом нанесла коготком тонкую линию львица, — «Тебя все будут избегать…».       Получилось и впрямь не слишком приятно. Самочка никак не могла понять, как же ей прикрыть всю изгибистую царапину, как обрисовать вокруг неё узор, чтобы тот казался естественным. Издумав всю голову, Тали вспомнила про солнышки на щёчках пятнистых ильсив, и попыталась нарисовать себе похожее, но оказалась не настолько опытна, чтобы суметь вывести столь сложные линии, да и чёрное солнце виделось ей не слишком приятным и дружелюбным символом.       Посидела и поцарапала землю ещё. Посмотрела прочь, из пещеры, как закат утягивает день, как восстают на небе первые, самые яркие звёзды, как…       «Что там говорил отец Раши?..» — вспомнила львица, — «Луну… молодую луну?..»       Стерев водою жуткие очертания чернильного солнца, она снова нанесла несколько линий, внимательно наблюдая, как меняется отражение.       «Ох…»       Она с возбуждением приставила к себе панцирь поближе, и теперь увереннее обводила узор. Получилась она, та самая молодая луна — и получилась вполне неплохо, естественно, даже…       «Красиво?..» — недоверчиво хмыкнула от собственной мысли кошка.       Осторожно поводив лапой по щеке, подравняв краешки ночного светила, она с облегчением выдохнула, пытаясь осознать момент.       «Не идеально, но всяко лучше, чем было… Немного странно, что сама луна чёрная. Ну и пусть будет чёрной, дело её…»       Когда Младшая вернулась, лев уже был один. Свесив лапы с уступа, он задумчивой печалью вглядывался куда-то вдаль, в желтевшую саванну, и морда его была истомлена как миром, так и всеми его вызовами. Вся пещера щедро напиталась ароматами то ли трёх, то ли четырёх жадных до знания охотниц-учениц, и по новым влажным следам и незнакомым царапинам в камне было очевидно, что ушли те преисполнившимися.       — Мог бы дождаться и меня, — немного обиделась львица.       — У тебя ещё все впереди, — карегрив обессиленно отмахнулся, — Побереги силы.       Тали забралась к нему, потираясь о бок, и свилась клубком рядом, тихонько мурча. Зорчий сладко зевнул и притянул самочку к себе. Увидев её щеку вблизи, он заметно оживился:       — Дашь посмотреть?       Кошка молчаливо представилась ему вся. Ей как никогда хотелось услышать мнение льва.       — Хм, — Мраву осторожно взял её за подбородочек, оборачивая отметиной к себе, — Да ты прямо на глазах становишься яльсивой.       — Вот как? — повела ушком Тали, разглядывая мягкую улыбку на морде наставника, — А почему?       — Ну как почему. Тёмная краска. Тебе Ларза подсказала?       — Нет, — нахмурилась кошка, — Что подсказала?       — Сама? — лев даже чуть отпрянул от удивления.       — Да, сама… А что…       — Только яльсивы оставляет себя чёрные отметины, Талиши. Так они отличают себя от остальных. Знаешь древние ритуалы?       — Нет…       — Мда-а-а, — вальсавиец устало повалился на бок, — А впрочем, ладно, слушай… Во времена старого солнца каждый путь метился особым цветом. Охотницы, у́хсиви — жёлтым — оттенком шерсти и травы, в которой прячется их след. Шлюшки, му́рсиви — зелёным — цветом сочной листвы, образом яркого молодого мира. Стражи, н́хсиви — алым — цветом крови, символом той угрозы, что они несут в своих клыках и когтях. Правители, ф́хсиви — фиолетовым — смешением крови и статуса — ведь синяя краска редка, её почти невозможно добыть. Целительницы, ильсиви — белым — цветом рождения и жизни. Ильсив считают мастерицами дня, дочерьми солнца, ведь как и всякое солнце, они дают надежду и исцеление, согревают своим теплом. Наконец, зорчие, яльсиви — ведали чёрным — цветом потухших небес и самой смерти. Яльсиви обитают в ночи, когда их путь освещают лишь луна и звёзды. Они общаются через сны, и нередко с теми, кто уже оставил мир, кто вне его пределов.       — Вот как… — Тали почувствовала, как пробежал холодок под шерстью, — Значит… я всё правильно сделала?       — Нет, ты не «всё сделала правильно», — усмехнулся лев, — Ты почувствовала, как следует сделать правильно. И тут одно из двух, либо ты действительно умна настолько, что по виду и не скажешь, либо…       — Либо? — самочка ощутила, как распалилась щека.       — Либо кто-то направляет тебя, ведёт по нужной тропе.       — Ох…       На какое-то время зорчие умолкли. Мраву продолжал с необыкновенной нежностью разглядывать молодую луну на щеке львицы, думая о чём-то своём, из далёкого, малогривого прошлого. Тали же всё обдумывала сказанное, не доверяя самой сути происходящего.       «Кто-то направил? Но кто?.. Кто мог… Кто-то из… А впрочем, догадываюсь, кто…»       Мысли вновь обрели покой и ясность. Львица посмотрела на зорчего:       — Мы ведь так и не обсудили тот случай с Вершинного.       — Да что тут обсуждать? Упала и упала. Всякое бывает, — дунул на запавший локон гривы Мраву, — А в том, что она оказалось нонденайкой, не вижу ничего удивительного — вы любите походить по краю обрыва.       — Ты ведь знаешь, что её убил старший страж?       — Граур? — чуть нахмурился самец.       Тали кивнула.       — Да, он был одним из моих подозреваемых, — почесал загривок Мраву, — Крепкий и непредсказуемый львина, ему сломать чей-то хребет — что сходить под куст.       — А кто ещё был в подозреваемых?       — Все остальные, — отмахнулся зорчий, — Талиши, это дикие земли, здесь убивают и умирают куда чаще, чем нам хотелось бы думать.       — Разве это не земли Вульсваи? — посмотрела на него львица.       — Только не Вершинный. Мы туда частенько ходим поискать что пожевать, там много пастбищ, но наши территории кончаются у восточной долины — ты сама видела, где обустроились стражи.       — Значит, на этих территориях нонденайская львица в безопасности?       — Определённо, — Мраву вальяжно закинул лапу на персиковую попу, — Во всяком случае, ты.       — Получается, я особенная? — сладко дрогнула Тали.       — Ну, получается, да, — куснул её за бочок карегрив, — Наша нонденайка. Со своей луной.       Львица фыркнула, ощущая щекотку и отгоняя кистью хвоста вероломную морду. Вобрала серьёзности:       — Тахаан говорил, ты немало попортил ему кровь…       — О-о-о, уже по имени его называешь, — закатил глаза зорчий, — Что, он тоже успел добраться до твоего цветника?       — Ой, да какая разница! Ты на вопрос ответь! — недовольно взрыкнула самка.       — Значит, добрался, — Мраву обречённо приложил лапу к морде, — Вот же ушлый шакал… Ну это всё, это конец… И как мне после этого тебя любить, Талиши? Да что любить, как мне проникать в твоё святилище, зная, что его осквернил этот нечестивый червь?       — Так же, как и всегда. Берёшь и входишь. А ты вот не думал, каково мне лизать твой петушок…       — Стержень.       — … твой петушок после всех тех мест, где он успел побывать за день?       — Я думал, тебе это нравится, — обиженно скривился черногрив. Даже оттолкнул её лапой, — Всем же нравится. Это как благородство, как честь — настаивается, становится только лучше с опытом, с временем.       — Может и нравится, — уложила карюю кисть на лоно Тали, — Вот только я самая простая львица Нонденаи, и со вкусом у меня не очень. Люблю попроще и попонятнее. И посмелее, — она провела влажной метёлкой по подбородку самца.       — Это я тебя испортил, — с чувством признался Мраву.       — Возможно.       — Точно тебе говорю. Смотрю сейчас в эту мордашку, словно в воды Тихой… Ты слишком быстро становишься вальсавийской львицей, — карегрив обречённо куснул самочий хвост, — И раз уж всё так получилось, вот тебе ещё одно откровение от старого наставника: быть стеснительной и скромной — это не так уж и пошло, как кажется.       — Звучит интересно. Я подумаю над этим, — пообещала бесстыдница из Нонденаи, — И всё же не думай, что я оставила за ушами тот вопрос о твоих отношениях со смелым и благородным владыкой Вульсваи.       — Ой, да не напоминай, — спрятал морду в лапах зорчий, — Тхиэн это как нечто такое, крайне позорное, что ты сделал ещё при малой гриве, и всякий раз, когда оно всплывает на уме, приходится снова гореть со стыда.       — Получается, чем скорее ты мне ответишь, тем быстрее мы перестанем про это говорить, не так ли? — с удовольствием промурчала кошка, проведя коготком по носу самца.       — Ну чего тебе сказать? — простонал тот, — Помню ли я, как он вырвал у меня прайд? Конечно помню, как такое забыть. Подлизался ко всем тогда он знатно, наверное потом не один день отмывал язык в Тихой. Пытаюсь ли я как-то попортить ему жизнь за всё случившееся? Да делать мне больше нечего, я лучше его львиц попорчу. Вон Альса, хорошая была, крупастая, так её жаль…       — У вас с ней что-то было? — сощурила глазки Тали.       — Конечно было, как не быть — с таким-то красавчиком, — с достоинством пригладил гриву благородный наставник всех вальсавийских зорчих, — Лезла ко мне, всё вызнавала, чем я тут занимаюсь, что думаю об остальных прайдах, Амстандене, Нонденаи. Тогда я ещё удивлялся, какую же странную форму обретает любопытство у некоторых самок, и просто драл её под хвост, с большим усердием и удовольствием, отвечая всякую нелепейшую чушь: и про то, что никакие другие прайды, кроме Вульсваи, вообще не нужны; и про то, что Амстанден себя давно изжил, и пора расходится по своим тропам; и про то, что Нонденаи, как и его правитель — самые жалкие вещи, что только случались на этом свете, и было бы неплохо, если бы все они однажды взяли и провалились под землю. Как-то так. На моменте про землю я обычно кончал, нравилось мне, как здорово это звучит, а Альса тогда всё хмурилась, переспрашивала, а затем, спустя дни, приходила снова, и я её снова брал, уже на спине, а потом ещё и в…       — Ну всё-всё, увлёкся, — прижала лапу к его пасти Тали, — Наболтал конечно… похотливый лев, — она рассмеялась и боднула мордой его шею, — Знаешь, в каком ужасе оказался наш правитель, когда узнал про всё эти твои откровения через третьи хвосты?       — Да, теперь я понимаю, что наговорил лишнего, — виновато засутулился карегрив, — А с другой стороны, подумай сама, оказалась бы ты здесь при иных обстоятельствах? Я вот не слишком жалею о содеянном.       — Хм, — львица всерьёз задумалась над всем этим, — Получается, весь этот кошмар, моя оставленная жизнь Нонденаи, поход в Вульсваи, тропа зорчих, предательства, даже смерти других амстанийцев случились лишь потому, что одному гривастому коту не хватило ума и скромности трахать львицу молча?       — Ну Талиш… — осуждающе насупился гривастый кот, — Что это за слова такие дрянные «трахать», «Нонденаи»… У нас так не принято. Ты же самка, ты же будущая мать, тебе этой пастью ещё целовать наших львят и мой петушок. И петушок наших львят тоже. А ты такие гадости произносишь…       — Всё сказал? — захмурилась и забила хвостом Тали. — Доволен собой?       — Да ладно тебе, ну признай, неплохо же вышло? Всего пара слов в приступе слепой страсти и оргазма — а такой эффект, новый путь, новая история. Как знать, быть может про это потом легенды сложат! Обыкновенный зорчий по имени Мраву выдрал самку правителя Вульсваи, наговорив ей похотливых речей — прайд Нонденаи в тряске!       Он восторженно прыгал вокруг львицы, точно детёныш. Та же снисходительно терпела его выходки, всё сильнее предаваясь лёгкой улыбке.       — Получается, Альса далась тебе лишь для того, чтобы вызнать твои грязные секретики? — вкрадчиво поинтересовалась она.       — Увы, — вмиг обмер и сдавился под мнимой тяжестью самец, — Всё это было лишь игрой. Она использовала меня, и никакой любви не было… И за что мне всё это!       Мраву даже рыкнул в пещерный небосвод. Морда его была исполнена печали.       — Уруру-муруру, всё будет хорошо, мррр, — поспешила обвить его лапами нежная кошка, намурлыкивая, точно молодая мать, — Теперь с тобой я, тётя Талиши, и никто больше не посмеет обидеть моего карегривого львёночка.       Она долго напевала ему в самые уши и утешала, массируя загривок и плечи, пока до их пещеры не донёсся громкий рык старшего льва Вульсваи.       — А, проснулся, шакал, — буркнул под нос Мраву, неохотно выбираясь из тёплых и ласковых объятий самки, — Что, Талиши, готова к Принятию?       Львица неопределённо кивнула мордой. Хвост её нервно забился. Она мучилась этими мыслями весь день, не зная, чего ждать, всё ещё немного сомневаясь в том, что её действительно возьмут в Вульсваи. Лишь под гривою любимого льва она смогла ненадолго забыться, найти покой от всего этого, и тут опять — это колющее выжидание неизвестного и несменно сопутствующие ему страх и тревога.       — Не бойся, — погладил её по маковке Старший, — Я буду рядом. Я тебя не брошу. Я тебя не отпущу.       — А если… — львица сглотнула, — Если они меня не примут?       — Пусть только попробуют.       — И всё же? — глаза самки молили об определённости.       — Тогда мы уйдём вместе.